"Cлово президента" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 11 Обезьяны

Райан все писал сам – и две опубликованные книги по морской истории, и несчетное число докладов для ЦРУ. Сейчас ему казалось, что это было когда-то в какой-то прошлой жизни, заново пережитой им на кушетке гипнотизера. Сначала он сидел за пишущей машинкой, а потом за персональными компьютерами. Сам процесс написания ему никогда не нравился – это казалось очень трудным, однако он любил одиночество, связанное с работой, когда он замыкался в собственном интеллектуальном мирке, где ему никто не мешал, не прерывал хода мыслей, позволяя отшлифовать их и довести до желаемого уровня. Таким образом, это всегда были его собственные мысли, и при выражении этих мыслей сохранялись их целостность и чистота.

Теперь этому пришел конец.

Главным спичрайтером президента была Кэлли Уэстон – невысокая изящная блондинка, подобно волшебнице играющая словами. Как и многие служащие, составляющие огромный персонал Белого дома, она появилась здесь во времена президентства Фаулера и осталась после его ухода.

– Вам не понравился мой текст вашего выступления в соборе? – приступила она прямо к делу.

– Если говорить честно, я просто решил, что нужно сказать что-то другое, – произнес Джек и только теперь понял, что оправдывается перед человеком, которого почти не знает.

– Я просто плакала из-за этого. – Она сделала эффектную паузу, глядя прямо ему в глаза немигающим взглядом ядовитой змеи, явно стараясь понять его. – Вы не такой, как все.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать – вас нужно понять, господин президент. Президент Фаулер поручал мне писать его речи так, чтобы в них звучали человеческие чувства – сам-то он, бедняга, был холодным и скучным человеком. Президент Дарлинг оставил меня на этой должности, поскольку не смог найти никого лучше. Я все время воюю с членами президентской администрации, работающими по другую сторону улицы. Они любят редактировать мою работу, а мне не нравится, когда этим занимаются бездельники. Мы непрерывно ссоримся. Арни всегда становится на мою сторону, потому что я училась в школе вместе с его любимой племянницей, к тому же я делаю свою работу лучше других. Зато я причиняю вашим сотрудникам наибольшее количество неприятностей. Мне хотелось, чтобы вы знали об

этом. – Это было хорошим объяснением, но не относилось к делу.

– Почему вы считаете меня не таким, как остальные? – спросил Джек.

– Вы говорите то, о чем действительно думаете, вместо того чтобы говорить то, что, по вашему мнению, хочется услышать людям. Писать для вас будет непросто. Теперь я не смогу окунать перо в ту же самую чернильницу. Мне придется научиться писать так, как я писала раньше, а не так, как пишу за плату. Кроме того, придется учиться писать так, как вы говорите. Это будет трудно, – сказала она, готовясь принять вызов.

– Понятно. – Поскольку мисс Уэстон не была членом внутреннего круга людей, близких к президенту, Андреа Прайс находилась в кабинете, она стояла, опершись плечом о стену (она предпочла бы стоять в углу, но в Овальном кабинете углов не было), и бесстрастно наблюдала за происходящим – или пыталась сохранять бесстрастие. Райан уже начал понимать язык ее поз и движений. Прайс явно была не расположена к Уэстон. Интересно, почему? – подумал он.

– Посмотрим. Что вы сможете написать для меня за пару часов?

– Сэр, это зависит от того, что вы хотите сказать, – заметила спичрайтер.

Райан в нескольких коротких фразах изложил основное содержание своего предстоящего выступления. Уэстон не делала записей. Она просто выслушала его, словно впитав его слова, улыбнулась и заговорила снова:

– Они уничтожат вас. Знайте это. Может быть, Арни еще не сообщил вам, может быть, ни один из сотрудников не решился сказать вам об этом и никогда не скажет, но именно это ждет вас.

Услышав реплику спичрайтера, Прайс отпрянула от стены, теперь ее тело находилось в вертикальном положении.

– Почему вы считаете, что я хочу остаться здесь?

– Извините меня, – недоуменно моргнула мисс Уэстон. – Вообще-то я не привыкла к такому ходу мыслей.

– Такой разговор может быть интересным, но я…

– Позавчера я прочла одну из ваших книг. Вы не слишком хорошо излагаете свои мысли – не слишком элегантно, но это мнение специалиста, – однако говорите четко и ясно. Вот почему мне пришлось вернуться к моему прежнему риторическому стилю, чтобы он звучал, как у вас. Короткие предложения. Правильное, хорошее построение фраз. Думаю, вы учились в католическом колледже. Вы не обманываете людей, говорите прямо и честно. – Она улыбнулась. – Сколько времени должно длиться ваше выступление?

– Будем считать, что пятнадцать минут.

– Вернусь через три часа, – пообещала Уэстон и встала. Райан кивнул, женщина повернулась и вышла из кабинета. Президент посмотрел на Прайс.

– Говорите, в чем дело, – приказал он.

– Она причиняет всем нам кучу неприятностей. В прошлом году вдруг напала на младшего сотрудника аппарата. Охраннику пришлось разнимать их.

– Из-за чего произошла ссора?

– Сотрудник непристойно отозвался об одной из речей, написанных ею, и сделал нелестное замечание относительно ее родословной. Его уволили на следующий день. Невелика потеря, – закончила Прайс. – Но эта Уэстон – высокомерная примадонна. Она не должна была так разговаривать с вами.

– А если она права?

– Сэр, это не мое дело, но такие…

– Так права она или нет?

– Вы не похожи на других, господин президент. – Прайс не объяснила, хорошо это или плохо, и Райан не спросил об этом. К тому же у него было немало дел. Он поднял трубку телефона и услышал голос секретаря.

– Вы можете соединить меня с Джорджем Уинстоном из «Коламбус групп»?

– Да, господин президент, сейчас я найду его. – Секретарь не помнила номер телефона Уинстона, поэтому сняла трубку и вызвала отдел информации и связи. Дежурный старшина сейчас же отыскал номер в своей картотеке и прочитал его вслух. Секунду спустя он посмотрел на сидящего рядом сержанта морской пехоты и протянул руку. Сержант пошарил в кармане, достал четыре монеты по двадцать пять центов и передал их ухмыляющемуся старшине.

– Господин президент, мистер Уинстон на проводе, – послышался голос секретаря по интеркому.

– Джордж?

– Да, сэр.

– Ты не мог бы немедленно приехать ко мне?

– Джек – то есть, господин президент, я стараюсь навести порядок в своем инвестиционном фонде и…

– Прошу тебя немедленно приехать, – настоятельно повторил президент.

Уинстон задумался. Команда его «гольфстрима» не была предупреждена о вылете сегодня. Если ехать в аэропорт Ньюарка…

– Приеду следующим поездом.

– Сообщи, каким именно. Тебя встретят на вокзале.

– О'кей, но сразу хочу сказать, что не смогу…

– Сможешь. Увидимся через несколько часов. – Райан положил трубку и посмотрел на Прайс.

– Андреа, пошли агента с машиной на станцию.

– Хорошо, господин президент.

Райан пришел к выводу, что приятно отдавать распоряжения, которые немедленно выполняются. К этому можно даже привыкнуть.

– Мне не нравятся вооруженные люди! – Она произнесла эту фразу так громко, что несколько голов повернулись в ее сторону, хотя дети тут же снова занялись своими кубиками и цветными карандашами. В детском саду было необычно много взрослых, да еще с какими-то наушниками, от которых тянулись вниз тонкие провода. Те, кто повернулись, посмотрели на «обеспокоенную» (в подобных случаях всегда применялось это слово) мать одного из ребят. Дон Рассел, как старший группы, подошел к ней.

– Здравствуйте, – сказал он и протянул удостоверение агента Секретной службы. – Могу чем-нибудь вам помочь?

– Вам обязательно нужно здесь находиться?

– Да, мэм, обязательно. Вы не скажете мне, с кем я имею честь говорить?

– Зачем? – огрызнулась Шила Уолкер.

– Видите ли, мадам, всегда приятно знать, с кем говоришь, не так ли? – благоразумно отозвался Рассел. Кроме того, зная имя, можно проверить, что это за человек, добавил он про себя.

– Это миссис Уолкер, – сказала Марлен Даггетт, хозяйка и управляющая детским садом «Гигантские шаги».

– А-а, так это ваш малыш вон там? Его зовут Джастин, не правда ли? – улыбнулся Рассел. Четырехлетний мальчик выстраивал из кубиков пирамиду, после чего опрокидывал ее под восторг окружающих.

– Мне просто не нравятся пистолеты, и я не хочу, чтобы рядом с детьми находились вооруженные люди.

– Миссис Уолкер, прежде всего мы полицейские. Мы умеем обращаться с оружием. Во-вторых, правила требуют, чтобы мы всегда были вооружены. В-третьих, почему бы вам не подумать о том, что теперь ваш сын находится в полной безопасности. Вам никогда не придется беспокоиться, что кто-то придет и похитит ребенка с игровой площадки.

– Почему она должна ходить именно в этот детский сад?

– Миссис Уолкер, Кэтлин не стала президентом. Президентом стал ее отец. Разве она не имеет права на такую же нормальную детскую жизнь, как и ваш Джастин?

– Но это опасно и…

– Нет, мадам, пока мы здесь, никому не угрожает опасность, – заверил ее Рассел.

Миссис Уолкер отвернулась, словно не слыша его.

– Джастин! – Мальчик посмотрел на мать, которая держала наготове его куртку. Он задумался на мгновение и пальчиком подтолкнул кубики. Четырехфутовая башня закачалась, прежде чем упасть.

– Будущий инженер, – услышал Рассел в наушнике. – Я запишу номер ее автомобиля. – Он посмотрел на женщину-агента, стоящую в дверях, и кивнул. Через двадцать минут в картотеке Секретной службы появится новое досье. Скорее всего там будет сказано, что миссис Уолкер просто ненавидит властей предержащих, как и многие представители нового поколения, но если у нее раньше были проблемы с психикой (не исключено) или она подвергалась судебному преследованию (маловероятно), ее имя будет занесено в память компьютера. Рассел автоматически обвел взглядом комнату и покачал головой. «Песочница» была нормальным ребенком, окруженным нормальными детьми. Сейчас она рисовала цветными карандашами на чистом листе бумаги. Ее лицо сморщилось от напряжения. Ей предстоит нормальный день, нормальный ланч, нормальный дневной сон, а затем необычная поездка в решительно необычный дом. Кэтлин не обратила внимания на его разговор с матерью Джастина. Ну что ж, дети остаются детьми, что достаточно разумно с их стороны, чего не скажешь о всех родителях.

Миссис Уолкер отвела сына к семейному автомобилю – это был фургон «вольво», что никого не удивило, – усадила его в детское креслице на заднем сиденье и заботливо пристегнула ремнями безопасности. Агент запомнила номер автомобиля для последующей проверки, зная, что это не приведет ни к чему важному, и в то же время понимая, что проверка будет проведена в любом случае, потому что всегда есть шанс, что…

И тут прошлое предстало в новом свете – причина, почему следует проявлять максимальную осторожность. Они были здесь, в детском саду «Гигантские шаги», том же самом, услугами которого Райаны пользовались еще с тех пор, как «Тень» была совсем крошкой. Детский сад «Гигантские шаги» находился рядом с Ритчи-хайвэй, неподалеку от Аннаполиса. Преступники воспользовались стоянкой напротив магазина «7-одиннадцать», чтобы следить за детским садом, и затем последовали в своем мини-фургоне за старым «порше», в котором ехала «Хирург». На мосту через шоссе номер 50 они устроили засаду, а потом, спасаясь с места преступления, убили полицейского. В то время доктор Райан была беременна и ожидала рождения «Ванночки», а до появления на свет «Песочницы» было еще очень далеко, оно терялось тогда в туманном будущем. Все это странно подействовало на специального агента Марселлу Хилтон. Она снова не замужем – два развода, без детей, – и от общения с малышами у нее дрожало сердце, хотя она была опытным профессионалом. Марселла пришла к выводу, что это следствие гормонального порядка или женского менталитета, а может быть, ей просто нравились дети и хотелось иметь своего ребенка. Как бы то ни было, при мысли, что есть люди, готовые намеренно причинить боль маленьким детям, на мгновение у нее похолодела кровь, словно от порыва ледяного ветра.

Это место слишком уязвимо. Можно не сомневаться, что в мире есть люди, готовые причинить зло детям. И магазин «7-одиннадцать» по-прежнему стоит на своем месте. Сейчас в состав группы, охраняющей «Песочницу», входят шесть агентов Секретной службы. Через пару недель их число сократится до трех или четырех. Секретная служба была не столь всемогуща, как принято считать. Да, конечно, она могла многое, а о ее способности вести расследование мало кто догадывался. Агенты Секретной службы – единственного из всех федеральных правоохранительных агентств – имели право постучать в дверь, войти и провести «дружескую» беседу со всяким, в ком видели опасность для жизни президента, основываясь на доказательствах, которые могли быть и не приняты судом. Цель такой беседы заключалась в том, чтобы человек понял, что за ним или за нею постоянно следят, и хотя это вообще-то не соответствовало действительности – в Секретной службе было всего 1200 агентов, разбросанных по всем пятидесяти штатам, – одной мысли об этом было достаточно, чтобы смертельно напугать того, кто осмелился сказать что-то неосторожное неосторожному собеседнику.

Но опасность представляли не эти люди. До тех пор пока агенты исправно исполняли свои обязанности, подобная угроза не являлась смертельной. Такие люди почти всегда проявляли неосторожность, и агенты знали, как их нейтрализовать. Настоящую опасность представляли те, о ком отдел разведки Секретной службы не знал ничего. Иногда их можно остановить демонстрацией силы, но для этого требовалась масса средств, сила была слишком очевидной, слишком давила на людей, привлекала слишком много внимания и вызывала враждебные толки. Она вспомнила, что произошло через несколько месяцев после покушения на «Хирурга», «Тень» и еще не родившегося «Ванночку» и едва не закончилось смертью всех троих. Там было целое отделение. Это стало предметом изучения в академии Секретной службы в Белтсвилле. Дом Райанов использовали для съемки, чтобы воссоздать нападение террористов. Тогда погибли Чак Эвери – отличный агент с огромным опытом – и все его отделение. Будучи еще начинающим агентом, она смотрела видеозапись того, что случилось в тот трагический вечер, и тогда ее потрясло, насколько просто для целой группы агентов допустить незначительную ошибку, которая затем усугубилась невезением и плохой координацией действий…

– Да, я знаю. – Она повернулась и посмотрела на Дона Рассела, вышедшего подышать свежим воздухом и выпить кофе из пластмассового стаканчика. Его место внутри занял другой агент.

– Ты знал Эвери?

– Он учился в академии двумя годами раньше. Умный, осторожный и чертовски меткий стрелок. Тогда он убил одного из нападавших, стреляя в темноте с расстояния в тридцать ярдов, попал ему в грудь двумя пулями. – Он печально покачал головой. – В нашем деле не бывает малозначащих ошибок, Марси.

И в этот момент она снова почувствовала, как по ней прокатилась волна леденящего холода, когда рука тянется к пистолету, чтобы убедиться, что он на месте, напомнить себе, что готова действовать и выполнить свой долг. В такой момент видишь, как вот сейчас, всю прелесть ребенка, и даже если изнемогаешь от ран, последний сознательный акт твоего пребывания на земле состоит в том, чтобы всадить каждую пулю в сердце негодяя. Она моргнула, и картина исчезла.

– Она очень красивая девочка, Дон.

– Мне редко приходится встречать некрасивых маленьких девочек, – согласился Рассел. В ответ на это больше хочется сказать: не беспокойся, мы позаботимся о ней. Но они не сказали этого. Более того, даже не подумали об этом. Наоборот, оба посмотрели на шоссе, на деревья, на магазин «7-одиннадцать» по другую сторону улицы, пытаясь вспомнить, что еще они упустили, и думая о том, сколько денег можно будет потратить на камеры слежения.

Джордж Уинстон привык к тому, что его встречают. Вообще-то это высшая привилегия. Ты спускаешься с трапа самолета – чаще всего приходится летать, – а тебя уже кто-то ждет и ведет к автомобилю, водитель которого знает кратчайший путь к месту, куда ты направляешься. Никаких очередей возле «Херц», фирмы по найму автомобилей, никакой надобности рассматривать бесполезные маленькие карты в поисках удобного маршрута, никакой опасности заблудиться. Разумеется, это недешево, но стоит того, потому что самое ценное – это время, и отпущено его тебе после рождения ограниченно, а у тебя нет чековой книжки, чтобы ты мог видеть, сколько еще можно тратить. «Метролайнер» въехал на путь номер шесть станции «Юнион стейшн» в Вашингтоне. По дороге Уинстон почитал, а между Трентоном и Балтимором даже вздремнул. Жаль, что железные дороги не окупаются перевозкой пассажиров, но чтобы лететь на самолете не требуется платить за воздушное пространство, тогда как для наземного транспорта необходимо строить колею. Жаль. Он взял пальто, кейс и направился к выходу, дав кондуктору несколько долларов чаевых.

– Мистер Уинстон? – спросил подошедший к нему мужчина.

– Да.

Мужчина протянул удостоверение личности в кожаной обложке – там говорилось, что он агент федеральной службы. Уинстон заметил в тридцати футах его напарника, который стоял в расстегнутом пальто.

– Прошу следовать за мной, сэр. – Теперь внешне они всего лишь были троицей, спешащей на важное совещание.

У него имелось множество досье, причем каждое было настолько толстым, что содержащиеся в нем сведения приходилось редактировать, чтобы толстенные папки помещались в шкафах. По-прежнему ему было удобнее работать с бумагами, чем с компьютером, – без специальной программы не заставишь компьютер перейти на его родной язык. Проверять данные будет нетрудно. Во-первых, поступит печатная информация, подтверждающая или изменяющая ту, что содержалась в его досье. Во-вторых, многое было легко проверить – достаточно послать автомобиль, чтобы он проехал раз-другой мимо нужных мест, или понаблюдать за дорогой. В этом не было ничего опасного. Какими бы осторожными и бдительными ни были сотрудники американской Секретной службы, не так уж они и всемогущи. У этого Райана была семья, жена, работающая врачом, дети, которые ходили в школу; да и самому Райану нужно придерживаться определенного графика. Внутри своей официальной резиденции они находились в безопасности – в относительной безопасности, поправил он себя, потому что нет места на каком-то участке земли, которое было бы абсолютно безопасным, – но ведь эта безопасность не следовала за ними повсюду, правда?

Для осуществления операции требовались прежде всего финансы и тщательное планирование. Ему нужен был спонсор.

– Сколько вам нужно? – спросил поставщик.

– А каким количеством вы располагаете? – задал встречный вопрос покупатель.

– Я могу достать восемьдесят, это с гарантией. А может быть, даже сто. – Поставщик отхлебнул пива.

– Когда?

– Неделя вас устроит? – Они находились в Найроби, столице Кении, крупном центре торговли этим товаром. – Они нужны вам для биологических исследований?

– Да, ученые, работающие с моим клиентом, ведут исследования в рамках весьма интересного проекта.

– Что это за проект?

– Я не вправе говорить об этом, – последовал ответ, которого и следовало ожидать. К тому же покупатель отказался говорить о своем клиенте. Поставщик не настаивал, да это его особенно и не интересовало. Любопытство его было чисто человеческим, а не профессиональным. – Если заказ будет выполнен вами в срок и удовлетворит моего клиента, не исключено, что мы его возобновим. – Стандартная приманка, направленная на то, чтобы заинтересовать поставщика. Тот кивнул и переговоры возобновились.

– Вы должны принять во внимание, что организовать это стоит недешево. Мне нужно собрать своих людей. Они должны найти место, где обитает небольшое стадо обезьян, в которых вы заинтересованы. Возникнут проблемы с поимкой и транспортировкой, с лицензией на экспорт и другими бюрократическими препятствиями. – Он имел в виду взятки. За последние несколько лет торговля африканскими зелеными обезьянами заметно расширилась. Многие компании пользовались ими для своих экспериментов. Обычно это плохо кончается для животных, но в Африке обезьян очень много. Африканские зеленые обезьяны никак не относятся к виду, которому грозит уничтожение, но даже если бы это им грозило, поставщика такое обстоятельство не остановило бы. Животные – своего рода природные ресурсы его страны, подобно тому как нефть у арабов, и продаются за твердую валюту. Сентиментальность не относилась к числу его недостатков. Обезьяны кусаются и плюются, да и вообще это отвратительные маленькие мерзавцы, хотя вызывают умиление у туристов, разглядывающих их в заповеднике. Кроме того, они наносят ущерб урожаю, разоряя многочисленных мелких фермеров. Потому-то их и ненавидят, что бы ни говорили охотоведы.

– Все эти проблемы нас не волнуют. Нас больше интересует скорость их доставки. Мы готовы щедро вознаградить вас.

– А-а. – Поставщик осушил бутылку и, подняв руку, щелкнул пальцами. На столе тут же появилась новая бутылка пива. Он назвал цену. В нее входили накладные расходы, оплата работы ловцов, взятки паре полицейских и одному чиновнику среднего уровня, а также собственный доход, который, принимая во внимание условия местной экономики, был, по его мнению, достаточно большим. Не все это понимали.

– Согласен, – сказал покупатель, не моргнув глазом. Поставщик едва не почувствовал себя разочарованным. Он любил торговаться, что составляет неотъемлемую часть африканского рынка. В конце концов, он даже не успел объяснить, насколько трудным и запутанным является его бизнес.

– С вами приятно иметь дело, сэр. Позвоните мне через…, пять дней?

Покупатель кивнул, допил стакан лимонада и ушел. Через десять минут он позвонил по телефону – это был третий такой звонок в посольство за один день, и все касались одного и того же вопроса. Хотя он не знал этого, аналогичные переговоры велись в Уганде, Заире, Танзании и Мали, и всякий раз покупатели сообщали в посольство о результатах.

Джек вспомнил свое первое посещение Овального кабинета, как он пересек комнату секретарей и через необычной формы двери в изогнутой стене прошел внутрь. Расположение комнат напоминало дворец восемнадцатого века, каким на самом деле и являлся Белый дом, хотя и весьма скромный для своего времени. Прежде всего вы обращали внимание на стекла в окнах, особенно в солнечный день. Они были настолько толстыми, что казались зелеными, и напоминали стеклянные стенки аквариума для редких видов рыб. Далее обращал на себя внимание огромный деревянный стол. Все это производило впечатление, особенно если за столом стоял ожидающий вас президент. Все к лучшему, подумал Райан. Это упрощает его работу.

– Привет, Джордж, – сказал президент, протягивая руку.

– Здравствуйте, господин президент, – отозвался Уинстон, не обращая внимания на двух сотрудников Секретной службы, стоящих у него за спиной и готовых схватить его при первом же неосторожном движении. Он не слышал их присутствия, но чувствовал их взгляды у себя на затылке. Уинстон пожал руку Райану и заставил себя улыбнуться. Он был знаком с ним, но недостаточно близко. Они работали вместе во время японского кризиса. До этого он несколько раз встречал его на различных приемах, слышал о его успехах на фондовой бирже, которые были малозаметными, но весьма эффективными. Время, потраченное на разведывательную деятельность, не пропало даром.

– Присаживайся. – Джек сделал жест в сторону одного из диванчиков. – Расслабься. Как прошла поездка?

– Как всегда. – Стюард в морской форме появился словно ниоткуда и налил две чашки кофе – это соответствовало времени дня. Кофе, заметил Уинстон, был очень вкусным, а фарфоровые чашки с золотым ободком изысканными.

– Ты нужен мне, – произнес Райан, приступая прямо к делу.

– Послушайте, сэр, мой фонд сильно пострадал во время…

– Ты нужен стране.

– Я никогда не стремился к работе в составе правительства, Джек, – быстро ответил Уинстон.

Райан даже не прикоснулся к своей чашке.

– Как ты думаешь, Джордж, почему я пригласил тебя? Ты знаешь, мне уже приходилось улаживать непростые дела. И не раз. А теперь мне приходится составить свою команду. Сегодня вечером я буду выступать по телевидению. Думаю, тебе понравится, что я намерен сказать. О'кей, прежде всего мне нужен человек, который мог бы возглавить Министерство финансов. С министерством обороны пока все в порядке. Государственный департамент в надежных руках Адлера. Так вот, первым в моем списке вакансий, которые необходимо заполнить, стоит Министерство финансов и там нужен новый человек, причем отличный специалист. Лучше тебя я никого не нашел. У тебя все чисто? – внезапно спросил Райан.

– Что… Клянусь задницей! Свои деньги я сделал в соответствии с законами. Это всем известно. – Уинстон ощетинился и тут же понял, что президент ожидал именно такого ответа.

– Отлично. Мне нужен человек, пользующийся доверием финансового мира. Ты и есть такой человек. Мне нужен человек, который знаком с тем, как функционирует эта система. Ты знаком с этим. Мне нужен человек, который знает слабые места нашей финансовой системы, нуждающиеся в исправлении, и те места, которые функционируют нормально и без постороннего вмешательства. Ты знаешь это. Мне нужен человек, далекий от политики. Ты никогда ею не занимался. Короче говоря, Джордж, мне требуется бесстрастный профессионал – но больше всего мне нужен человек, который бы ненавидел свою работу так, как ненавижу свою я.

– Что вы хотите этим сказать, господин президент? Райан откинулся на спинку кресла и на мгновение закрыл глаза.

– Я начал работать на государственной службе, когда мне был тридцать один год. Однажды я покинул ее и провел несколько удачных сделок на Уолл-стрит, но потом меня заманили обратно – и вот что из этого получилось. – Он открыл глаза. – С того самого момента, как меня привлекли к работе в ЦРУ, мне довелось наблюдать изнутри за тем, как идут дела, и знаешь что? Мне это никогда не нравилось. Помнишь, я начал работать на Уолл-стрит и весьма удачно, верно? У меня появилось целое состояние, и я решил, что посвящу себя преподавательской работе. Я всегда увлекался историей и надеялся, что буду преподавать, писать и заниматься исследовательской работой, попытаюсь выяснить, как все происходило, и передам свои знания молодежи. Это мне почти удалось, и, может быть, все произошло не совсем так, как я мечтал, но я многому научился и приобрел немалый опыт. И вот теперь, Джордж, мне необходимо набрать свою команду.

– С какой целью?

– Твоя работа будет заключаться в том, чтобы привести в порядок министерство финансов. Я поручаю тебе руководство денежной и бюджетной политикой.

– Ты имеешь в виду…

– Вот именно.

– Без всякого политического вмешательства? – Он был обязан задать этот вопрос.

– Послушай, Джордж, я не знаю, как стать политическим деятелем и у меня нет времени учиться. Мне вообще никогда не нравились игры в политику, да и большинство участвующих в ней были мне не по вкусу. Я всего лишь пытаюсь принести как можно больше пользы своей стране, сделать все, что от меня зависит. Иногда у меня это получается, иногда нет. У меня нет выбора. Ты ведь помнишь, как все это началось. Меня и мою семью пытались убить. Мне не нравится, когда меня втягивают во что-то против моего желания, но, черт побери, я понял, что кто-то должен попытаться выполнить эту работу. Я не собираюсь заниматься всем этим в одиночку, Джордж, и не хочу назначать на вакантные должности тех, кто знакомы с правилами действий в этой «системе», понимаешь? В правительстве мне нужны люди с новыми идеями, а не политиканы с готовыми повестками дня.

Уинстон поставил чашку, причем сумев не стукнуть ею по блюдцу. Его удивило, что не дрожат собственные руки. Смысл того, что только что предложил Райан, выходил далеко за пределы работы, от которой он собирался решительно отказаться. Это означало нечто гораздо большее. Ему придется прервать все дружеские контакты – в общем-то прерывать их не обязательно, но это означало, что он не сможет принимать решения, основанные на пожертвованиях, которые собирался дать Уолл-стрит президенту для ведения предвыборной кампании в качестве благодарности за то, что сделало Министерство финансов для торговых домов при урегулировании финансового кризиса. Таковы обычные правила игры, и хотя сам он никогда не участвовал в ней, достаточно часто говорил об этом с теми, кто принимали участие, действовали в рамках принятой «системы», потому что так поступали все.

– Черт побери, Джек, – почти прошептал он. – Ведь ты говоришь серьезно?

Будучи основателем «Коламбус групп», он считал своим долгом, причем долгом столь обязательным, что редко находились люди с таким же чувством ответственности, за исключением тех, кто работали вместе с ним, но даже и они не все придерживались столь строгой этики. Буквально миллионы людей – прямо или косвенно – доверили ему свои деньги, и потому теоретически он мог стать вором космического масштаба. Но так никто не поступал. Прежде всего, это было незаконно, а потому сделавший подобное рисковал оказаться в казенном доме с весьма некомфортными жилищными условиями, причем в обществе людей, крайне неприятных. Но этого не делали по другой причине, которая заключалась в том, что люди, доверившие тебе деньги, рассчитывали на твою честность и твое умение обращаться с их деньгами, так что тебе приходилось распоряжаться их деньгами как своими собственными или даже чуть лучше, потому что вкладчики не могли позволить себе финансовые игры, как это делали богатые люди. Время от времени он получал письмо от какой-нибудь вдовы с благодарностью, и это было ему приятно, но честность все-таки исходила изнутри. Все было очень просто: либо ты честный человек, либо нет, а честность, как сказал однажды какой-то кинорежиссер, – это дар человека самому себе. Неплохой афоризм, подумал Уинстон. Разумеется, к тому же это было выгодно. Ты хорошо и умело выполняешь свою работу, и существует немалая вероятность, что люди вознаградят тебя за это; и все-таки подлинное удовлетворение состояло в том, что ты хорошо ведешь игру. Деньги – это всего лишь результат чего-то более важного, поскольку они приходят и уходят, а честность остается.

– Налоговая политика? – спросил Уинстон.

– Прежде нам нужно восстановить Конгресс, верно? – напомнил ему Райан. – Но я так отвечу на твой вопрос – да.

– Это большая работа, Джек, – тяжело вздохнул Уинстон.

– И об этом ты говоришь мне? – недоуменно спросил Райан и неожиданно улыбнулся.

– У меня вряд ли появятся новые друзья.

– Зато ты станешь во главе Секретной службы. Они будут охранять и тебя, не правда ли, Андреа?

Агент Прайс не привыкла, чтобы ее втягивали в подобные разговоры, но пришла к выводу, что придется примириться с этим.

– Да, господин президент.

– Дела в министерстве ведутся чертовски неэффективно, – заметил Уинстон.

– Так исправь их, – посоветовал Райан.

– Придется пролить немало крови.

– Купи себе швабру, – посоветовал Райан. – Мне нужно, чтобы ты вычистил свой департамент, модернизировал его и управлял им так, словно рассчитываешь в конце концов получать от него прибыль. Как ты сделаешь это – твоя проблема. Что касается Министерства обороны, мне требуется то же самое. Там самая сложная проблема – административная. Мне нужен человек, который руководил бы министерством и сумел сэкономить деньги, сократив количество чиновников. Это самая важная проблема для всех департаментов.

– Ты знаешь Тони Брентано?

– Парня из компании «Трансуорлд»? Он руководил там отделом спутников… – Райан вспомнил это имя в связи с кандидатурой его владельца на высокий пост в Пентагоне – предложение, от которого тот наотрез отказался. Много способных специалистов отказываются от таких должностей. Ему придется перебороть эту тенденцию.

– Пару недель назад его пыталась заманить к себе компания «Локхид-Мартин», по крайней мере так сообщили мне мои источники. Вот почему акции «Локхида» начали подниматься. У нас преимущественное право на приглашение его к нам. За два года он увеличил курс акций «Трансуорлд» на пятьдесят процентов, совсем неплохо для инженера, который, как предполагают, совершенно не разбирается в проблемах менеджмента. Время от времени мы играем с ним в гольф. Ты бы только послушал, какой крик он поднимает, когда заходит речь о его работе для правительства.

– Передай ему, что я хочу поговорить с ним.

– Совет управляющих компании «Локхид» предоставляет ему полную свободу в…

– В этом все дело, Джордж.

– Как относительно моей работы, Джек? Я хочу сказать, что ты хочешь от меня? Ведь есть закон, что…

– Я знаю. Ты будешь исполняющим обязанности министра до тех пор, пока мы не восстановим ситуацию.

– О'кей, – кивнул Уинстон. – Мне придется привести с собой несколько своих сотрудников.

– Я не собираюсь говорить тебе, как вести свои дела. Я даже не собираюсь ставить перед тобой какие-нибудь задачи. Мне просто нужно, чтобы дело пошло на лад, Джордж. Только предупреждай меня заранее. Я не хочу узнавать о переменах в твоем министерстве из газет.

– Когда мне браться за работу?

– Твой кабинет свободен прямо сейчас, – развел руки Райан. Осталась последняя попытка уклониться от назначения.

– Мне нужно посоветоваться об этом со своей семьей.

– Знаешь, Джордж, в этих правительственных офисах есть телефоны и все остальное. – Джек сделал паузу. – Послушай, Джордж, я знаю, какое место в финансовом мире ты отвоевал. Может быть, мне удалось бы занять такое же, но я не нашел в этом., удовлетворения, что ли. Процесс получения денег не показался мне достаточно удовлетворяющим. Начать работу с самого начала – в этом было что-то иное. Я понимаю, правильно инвестировать деньги – важное дело. Лично мне это не очень нравится, но меня не привлекала и профессия врача. Отлично, кому что нравится, и тому подобное. Но я знаю, что ты сидел за множеством столов, пил пиво с солеными крендельками и рассуждал о том, как не правильно ведутся дела в этом городе. Вот теперь тебе представился шанс исправить ситуацию, Джордж. Вряд ли такой шанс представится снова. Ни у кого нет возможности стать министром финансов без политических связей. Ни у кого. Ты не можешь отказаться сейчас от такой возможности, потому что потом никогда не простишь себе этого.

Уинстон подумал о том, как умело загнали его в угол в этом кабинете с округлыми стенами и без углов.

– Ты быстро превращаешься в политического деятеля, Джек.

– Андреа, теперь у тебя появился новый босс, – сказал президент начальнику своей личной охраны.

Что касается самой Андреа Прайс, она подумала, что Кэлли Уэстон могла и ошибиться.

Объявление о том, что предстоит выступление президента по телевидению, нарушило тщательно разработанные расписания телестудий, но только на один день. Важнее было скоординировать это событие с другим. Расчет времени играл в политике решающую роль, большую, чем в любой другой сфере жизни, и они потратили неделю, работая над ним. Это не было обычной иллюзией экспертов, действующих с привычной сноровкой. При подготовке к этому своеобразному маневру были исключены пробные выступления, но предстоящее постарались рассчитать как можно лучше, и эти расчеты большей частью были правильными, иначе Эдвард Дж.Келти не поднялся бы так высоко. С другой стороны, подобно игрокам, привыкшим к азартным играм, они никогда не доверяли расчетам других игроков, и потому каждое решение основывалось на множестве неопределенных факторов.

Они даже не были уверены, что является правильным и что ошибочным в этом случае – «правильным и ошибочным» не в политическом решении, в тщательном расчете, касающемся того, кто останется доволен и кто будет оскорблен внезапной точкой зрения по текущему вопросу, а в том, будут ли считать их действия объективно правильными (честными, высокоморальными!), – а это был редкий момент для опытных политических деятелей. Некоторую помощь оказывало то, что им тоже лгали. Они знали это. Они знали, что он знает, что они знают, что он лгал им, но это была принятая часть операции. Поступить иначе исключалось, потому что это нарушило бы правила игры. Они чувствовали себя защищенными, пока не нарушали доверия своего босса, а защита от неблагоприятных знаний составляла часть их общей договоренности.

– Значит, ты так и не подавал в отставку, Эд? – спросил глава его администрации. Ему хотелось, чтобы ложь была очевидной, тогда он сможет сказать всем остальным, что это абсолютная правда, – насколько он это знает.

– Письмо с просьбой об отставке все еще у меня, – ответил бывший сенатор или бывший вице-президент, похлопывая себя по карману. – Я поговорил с Бреттом, и мы решили, каким должен быть текст письма, а тот текст, который был у меня с собой, оказался не совсем правильным. Я собирался снова зайти к нему с переработанным текстом письма об отставке и, разумеется, с новой датой на нем, и все произошло бы тихо и не привлекло бы внимания, но кто мог ожидать?…

– Ты мог бы просто, ну, забыть о нем, что ли. – Эту часть танца следовало ускорить в соответствии с музыкой.

– Мне очень жаль, но я не мог пойти на это, – ответил Келти после непродолжительной паузы, которая сопровождалась искренним взглядом, и продолжил страстным голосом, ратуя за справедливость – уж тут у него был огромный опыт. – Но ты только посмотри, в каком положении оказалась наша страна. Райан – хороший парень, я знаком с ним много лет. Однако он не имеет ни малейшего представления о том, как управлять ею.

– Нет никакого закона, требующего от президента, чтобы он умел управлять страной, Эд. Никакого. В Конституции об этом тоже ничего не сказано, а даже если бы и говорилось, у нас нет Верховного суда, который мог бы принять решение по этому вопросу. – Это говорил старший советник Келти по юридическим вопросам, раньше он занимал должность его старшего юриста. – Вопрос является чисто политическим. Если его поставить, может создаться плохое впечатление, – пришлось сказать юристу. – Может показаться, что…

– В том-то и дело, – прервал его глава администрации. – Мы пошли на такой шаг вовсе не из политических соображений, а лишь для того, чтобы бескорыстно служить интересам страны. Эд понимает, что совершает политическое самоубийство, однако за ним тут же последует блестящее и мгновенное возрождение в прямом эфире на канале Си-эн-эн.

Келти встал и принялся ходить по комнате, подчеркивая свои слова энергичными жестами.

– Да забудьте вы о политике в связи с этим, черт побери! Правительство уничтожено! Кто должен восстановить его? Райан всего лишь вшивый разведчик, сотрудник ЦРУ. Он не имеет ни малейшего представления о том, как функционирует правительство. Нам нужно назначить судей в Верховный суд, выбрать политическую линию и осуществлять ее. Необходимо восстановить Конгресс. Нашей стране требуется руководитель, а Райан понятия не имеет, как взяться за дело. Вполне возможно, что я рою для себя политическую могилу, но кто-то должен выйти вперед и взять на себя защиту интересов нации.

Никто не засмеялся. Самым странным было то, что никому из присутствующих это даже не пришло в голову. Оба помощника, работавшие с Эдвардом Дж.Келти в течение двадцати лет или даже больше, настолько прочно держались за него, что у них просто не было выбора. Это театральное действо было столь же необходимым, как появление хора у Софокла или обращение к Музе у Гомера. Поэтику следовало соблюсти и в политике. Речь шла о стране и ее нуждах и о долге Эда по отношению к стране, в управлении которой он участвовал на глазах полутора поколений, знал, как это делается, как работает государственная машина, а потому именно он мог спасти ее. В конце концов, правительство и было страной. Вся его профессиональная жизнь как политического деятеля была посвящена этому единству.

Они и впрямь верили в это, да и Келти, подобно двум своим помощникам, был накрепко привязан к этой политической мачте, способной выдержать внезапно разразившийся шторм. В какой степени Келти руководствовался собственным честолюбием, не мог сказать даже он сам, поскольку верил собственным заверениям, после того как твердил их на протяжении десятилетий своей политической карьеры. Случалось, что политический курс страны не совпадал с его убеждениями, но, подобно тому как проповедник-евангелист имеет только слово, чтобы убедить людей вернуться в лоно Истинной Веры, так и Келти понимал, что его долг объяснить стране, где находятся ее философские корни, которые он отстаивал на протяжении пяти сроков пребывания в Сенате и более короткого срока на посту вице-президента. Средства массовой информации больше пятнадцати лет называли его Совестью Сената и любили за его убеждения, веру и политических союзников.

Было бы неплохо посоветоваться по этому вопросу кое с кем из их представителей, как он нередко делал это в прошлом, проводя брифинг по законопроекту или поправке, интересуясь их точкой зрения – средства массовой информации души не чаяли в тех, кто спрашивали их мнение по разным вопросам, – или принимая меры, чтобы заручиться поддержкой тех, кто разделяли его убеждения. Но не в этом случае. Нет, сейчас он не мог прибегнуть к этому. Ему нужно вести честную игру. Нельзя идти на риск, будто он заискивает перед кем-то, а вот намеренное желание избежать такого маневра придаст видимость легитимности его действиям. Благо страны – вот главная цель. Всеми силами он должен отстаивать этот образ. Впервые в жизни Келти откажется от всех политических ухищрений и, поступив таким образом, сделает особенно ярким новое направление своих устремлений. Самое главное – выбрать нужный момент. А вот в этом ему помогут преданные люди из средств массовой информации.

– Сколько сейчас времени? – спросил Райан.

– Половина девятого по восточному поясному, – ответил ван Дамм. – Сегодня пара специальных программ, и компании попросили уступить на этот раз.

Райан мог бы недовольно заворчать, но удержался. Впрочем, досада отчетливо отразилась на его лице.

– Это означает, что масса людей на Западном побережье будут слушать тебя по радио в своих автомобилях, – пояснил Арни. – Передачи будут вестись по всем пяти главным каналам, а также по Си-эн-эн и Си-Спэн. Учти, что они не обязаны делать это и согласились в знак любезности. Политические выступления…

– Черт возьми, Арни, это не политическое выступление, это…

– Господин президент, постарайтесь привыкнуть к этому, ладно? Всякий раз, когда вы расстегиваете брюки в туалете, это тоже политический шаг. Без этого вам не обойтись. Даже отсутствие политики является политическим заявлением. – Арни прилагал массу сил, чтобы обучить своего нового босса. Райан внимательно прислушивался к тому, что ему говорили, но не всегда следовал советам.

– О'кей. У ФБР нет возражений против того, чтобы я рассказал обо всем?

– Я говорил с Мюрреем двадцать минут назад. Он не возражает. Я только что поручил Кэлли включить это в текст твоего выступления.

Она могла бы иметь кабинет и получше. Как президентский спичрайтер номер один она могла бы потребовать и получить позолоченный компьютер, стоящий на письменном столе из каррарского мрамора. Вместо этого она пользовалась стареньким десятилетней давности компьютером «Эппл Макинтош классик», потому что он был счастливым и маленький экран не мешал ей работать. В то далекое время, когда Зал переговоров с индейцами действительно использовался по своему прямому назначению, помещение, где находился ее кабинет, было чем-то вроде чулана или кладовки. Письменный стол изготовили заключенные одной из федеральных тюрем, а креслу, хотя и удобному, было тридцать лет. В кабинете был высокий потолок, и это позволяло ей курить, нарушая федеральные правила и правила Белого дома, на исполнении которых в ее случае не настаивали. Последний раз, когда кто-то попытался ворваться к ней в кабинет, агенту Секретной службы пришлось силой оттащить ее от сотрудника, чтобы она не выцарапала ему глаза. То, что не последовало ее немедленного увольнения, было знаком для всего персонала Старого Здания исполнительной власти – некоторых сотрудников не следует трогать. Кэлли Уэстон относилась к их числу.

В кабинете не было окон, что вполне ее устраивало. Реальностью для нее был компьютер и фотографии на стенах. На одной из них был изображен ее пес Холмс, старая английская овчарка (названная так в честь Оливера Уэнделла, а отнюдь не Шерлока; она восхищалась прозой этого янки с Олимпа – такая похвала доставалась от нее немногим). Остальные были фотографиями политических деятелей, друзей и врагов, и она постоянно рассматривала их. За спиной стоял маленький черно-белый телевизор и видеомагнитофон, причем первый был обычно настроен на Си-Спэн или Си-эн-эн, а вторым она пользовалась для записи речей, написанных другими и произнесенных в самых разных местах. Политическая речь являлась, по ее мнению, высшей формой человеческого общения. Шекспир мог потратить два или три часа в одной из своих пьес, чтобы довести до слушателя свою мысль. Голливуд пытался сделать то же самое, причем за такое же время. К ней это не относилось. Ей выделялось не больше пятнадцати, может быть, в самом крайнем случае сорока пяти минут, и ее мысли имели огромное значение. Они должны были потрясти одновременно среднего гражданина, опытного политика и самого циничного репортера. Она внимательно изучила тему выступления, а сейчас изучала Райана, раз за разом прокручивая на видеомагнитофоне те несколько фраз, которые он произнес в ночь своего вступления на пост президента, и затем его краткие телевизионные интервью на следующее утро. Она следила за его глазами и жестами, за его напряжением и страстью, за тем, как он двигался и за языком его тела. Говоря абстрактно, ей нравилось то, что она увидела. Райан был человеком, которому она доверилась бы как своему финансовому советнику. Но ему предстояло многому научиться, чтобы стать политическим деятелем, и кто-то должен научить его – а может быть, его не надо учить? Интересная проблема. Может быть…, если он не будет вести себя, как политический деятель…

Проиграет она или выиграет, работать с ним будет интересно. Впервые за все время, проведенное в Белом доме, перед ней интересная проблема, а не просто скучная работа.

Никто не хотел признавать этого, но она была одним из самых проницательных людей, работающих в Белом доме. Фаулер знал это, как и Дарлинг, и потому они мирились с ее эксцентричными выходками. Старшие политические консультанты ненавидели ее, обходились с ней, как с полезным, но незначительным сотрудником, и прямо-таки шипели от ярости, когда она пересекала улицу и шла прямо в Овальный кабинет, потому что президент доверял ей, что можно сказать всего лишь о немногих функционерах Белого дома. Это привело, наконец, к тому, что один кретин ядовито заметил, что у президента существуют особые причины для встреч с нею, тем более что жители той части страны, откуда Кэлли родом, отличаются свободой нравов, когда речь заходит о… Агент сумел оторвать ее руки от лица этого худосочного кретина, но не успел остановить удар ее колена. Случившееся не попало в газеты. Арни объяснил молодому человеку, что возвращение в центр исполнительной власти будет для него затруднено обвинением в сексуальных домогательствах, – а потом взял и просто уволил его.

Ей нравился Арни.

Текст выступления ей тоже понравился. Пришлось потратить четыре часа вместо обещанных трех – немало сил ушло на то, чтобы составить текст выступления продолжительностью двенадцать минут и тридцать секунд. Кэлли предпочитала писать тексты более короткие, чем предполагалось, потому что президенты любят говорить медленно. По крайней мере большинство президентов. Райану придется научиться этому. Она ввела фразу «КОНТРОЛЬ – Р», чтобы текст выступления был напечатан шрифтом «Гельветика», размером 14 пунктов в трех экземплярах. Найдутся политические жополизы, которые прочитают текст выступления и попытаются внести поправки. Сейчас это не составляло такой проблемы, как прежде. Когда принтер замолк, она сложила страницы, скрепила их и сняла трубку телефона. Верхняя кнопка быстрого набора соединила ее с соответствующим столом на противоположной стороне улицы.

– Уэстон к боссу, – сказала она, обращаясь к секретарю, ответственному за доступ к президенту.

– Приходите прямо сейчас.

Дальше все прошло так, как полагается.

Моуди увидел, что Бог не услышал ее молитвы. Ничего не поделаешь, с самого начала у нее почти не было надежды. Доктору было трудно сочетать веру в ислам с научными познаниями, так же как это составляло непростую проблему и для его христианских и языческих коллег. Конго было открыто для христианства уже более ста лет, но прежняя приверженность аниматизму здесь все еще имела прочные корни, и это позволяло Моуди презирать местных жителей. Проблема была вечной – если Бог был Богом милосердия, почему он не препятствовал несправедливости? Этот вопрос неплохо бы обсудить со своим имамом, но сейчас было достаточно того, что подобные вещи происходят даже с благоверными.

Они назывались «петехии». Этот научный термин означал капиллярные кровоизлияния, которые были отчетливо видны на ее бледной коже жительницы Северной Европы. Хорошо, что монахини не пользуются зеркалами, – в их религиозной вселенной это считается проявлением тщеславия, и это тоже восхищало Моуди, хотя он не совсем понимал причину такой навязчивой идеи. Будет лучше, если она не увидит красные пятна у себя на лице. Даже сами по себе они выглядели непривлекательно, но что еще хуже, являлись предвестниками смерти.

Температура у нее поднялась до 40,2 градуса и была бы еще выше, если бы не лед под мышками и вокруг шеи. Глаза казались безжизненными, тело съежилось от изнеможения. Все это могло быть симптомами многих болезней, но петехии ясно указывали на внутреннее кровотечение. Лихорадка Эбола относится к числу геморрагических лихорадок, группе болезней, при которых происходит интенсивный распад тканей, причем начинается обильное внутреннее кровотечение, что в конце концов приводит к остановке сердца из-за недостатка крови в системе кровообращения. Такое заболевание вело к неминуемой смерти, хотя медицина пока еще не сумела понять причины его возникновения. Остановить течение болезни теперь было невозможно. Правда, примерно двадцать процентов жертв все-таки выживали; каким-то образом их иммунным системам удавалось собраться с силами и победить смертельный вирус, проникший в их тела, – но и причина этого оставалась не меньшей загадкой. В данном случае такого не произойдет, можно не сомневаться.

Моуди коснулся ее кисти, чтобы сосчитать пульс, и даже через резиновые перчатки почувствовал, что кожа горячая, сухая и…, дряблая. Процесс распада уже начался. Научное название этого процесса – систематический некроз. Тело умирало. Первой будет поражена, по-видимому, печень. По какой-то причине – объяснения тоже не было найдено – вирус Эбола в первую очередь привлекал этот орган. Даже те, кому удалось выжить, были вынуждены страдать от поврежденной печени всю оставшуюся жизнь. Однако больные лихорадкой Эбола не успевают умереть от поражения печени, потому что прежде отмирают многие другие органы тела, одни быстрее других, и быстро наступает общая смерть.

Боль была ужасной, хотя и невидимой. Моуди прописал повышенную концентрацию морфина в составе внутривенного раствора. По крайней мере это уменьшит боль, что поможет пациентке и обезопасит обслуживающий персонал. Пациент, страдая от невыносимой боли, начинает метаться, а это представляет опасность для медицинского персонала, ухаживающего за больным лихорадкой, которая сопровождается обильным кровотечением. Сейчас ее левая рука была привязана к кровати, чтобы больная не вырвала иглу, с помощью которой вводили внутривенно физиологический раствор. Несмотря на эту предосторожность, игла едва удерживалась в руке, а устанавливать вторую было опасно и почти невозможно, так как ткани быстро распадались.

Сестра Мария-Магдалена ухаживала за своей подругой. Ее лицо было скрыто маской, и глаза ее над нею казались особенно печальными. Моуди посмотрел на сестру, и она с удивлением увидела на его лице сочувствие. У врача была репутация холодного и бесчувственного человека.

– Молитесь за нее, сестра. Мне нужно кое-что сделать. – И как можно быстрее, мысленно добавил он и вышел из палаты. Сняв защитную одежду, он бросил ее в предназначенный для этого контейнер. Все иглы, которыми пользовались в этой больнице, попадали в специальные контейнеры для острых предметов для обязательного уничтожения – небрежное отношение африканцев именно к таким предосторожностям привело к первой крупной вспышке лихорадки Эбола в 1976 году. Тот штамм лихорадки получил название «Эбола Маинги» по имени медсестры, заразившейся ею, скорее всего из-за элементарной небрежности. С тех пор медики многому научились, но Африка остается Африкой.

Вернувшись к себе в кабинет, Моуди позвонил снова. Теперь процесс резко ускорился. Он не знал, что делать дальше, хотя примет участие в том, что от него потребуют. Врач начал с того, что немедленно принялся за поиски литературы, в которой могли содержаться полезные сведения.

– Я собираюсь спасти вас. – Услышав это восклицание, Райан засмеялся, а Прайс поморщилась. Арни ван Дамм всего лишь повернул голову и посмотрел на нее. Глава президентской администрации отметил, что она по-прежнему не обращает внимания на свою одежду. Агенты Секретной службы вообще-то относились к этому положительно и называли щегольски одетых сотрудников Белого дома «павлинами» – это на людях, а между собой они пользовались более резкими выражениями. Даже секретари тратили на одежду больше, чем Кэлли Уэстон. Арни молча протянул руку.

– Вот, пожалуйста, – и Кэлли вручила главе администрации три экземпляра президентского выступления.

Райан был благодарен Уэстон за то, что текст напечатан крупным шрифтом. Теперь ему не придется надевать очки или унижаться просьбами перепечатать его крупнее. Обычно он читал быстро, однако на этот раз не спешил.

– Не будете возражать против одной поправки в тексте? – спросил он через несколько секунд.

– Какой поправки? – с подозрением спросила Уэстон.

– У нас появился новый министр финансов. Джордж Уинстон.

– Миллиардер?!

Райан перелистнул первую страницу.

– Конечно, я мог поручить руководство Министерства финансов какому-нибудь бродяге со скамейки в парке, но пришел к выводу, что человек, разбирающийся в финансовых вопросах, справится с делом лучше, – улыбнулся президент.

– Мы называем их «бездомными людьми», Джек, – заметил Арни.

– Или мог поручить министерство ученому, но Базз Фидлер был единственным ученым, которому можно было доверить такую ответственную должность, – продолжил Джек уже серьезно, вспомнив о недавней трагедии. Фидлер был действительно редким ученым, человеком, знавшим больше его. Проклятье.

– Вы хорошо справились с заданием, мисс Уэстон.

– Кэлли… – начал ван Дамм, читая третью страницу.

– Арни, бэби, нельзя писать стилем Оливье для Джорджа С.Скотта. Надо писать стилем Оливье для Оливье, и стилем Скотта для Скотта. – В глубине сердца Кэлли Уэстон знала, что стоит ей сесть на авиалайнер в аэропорту Даллеса, отправиться в Лос-Анджелес, нанять там машину, приехать в Голливуд на киностудию «Парамаунт», и через шесть месяцев у нее будет свой особняк в Голливуд-Хиллз, «порше», который она будет ставить в отведенном для нее месте на Мелроуз-бульвар, и тот самый позолоченный компьютер. Но нет. Весь мир может быть сценой, но та роль, которую она писала, была предназначена для самого великого и блестящего актера. Публика может и не знать о ее существовании, зато она знала, что слова, написанные ею, меняют мир.

– Так кто же все-таки я? – Президент поднял голову.

– Вы не такой, как все. Я ведь уже сказала вам об этом.