"Галактики как песчинки" - читать интересную книгу автора (Олдисс Брайан)

6. ЗВЁЗДНОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ …стимул

Трудно подсчитать, сколько раз история человечества менялась по воле одного, на первый взгляд, незначительного события. У фортуны — мириады скрытых лиц. Дэл был удачлив, а с ним — и Земля.

Он встретил единомышленников, убеждённых в том, что необходимо дополнительное расследование дела Ишраиля. Под их давлением Ишраиля освободили.

Его лечили, но уже как нормального человека.

Ему поверили.

Отчёт о его жизни или, точнее, то, как он представил её, — один из наиболее ценных документов, новый пятитомник надежды — Евангелие Надежды.

Блудный сын возвратился на Землю.

Ишраиль не знал, что именно он — дальний потомок горстки отважных исследователей, которые отправились к отдалённым звёздам очень-очень давно — ещё во времена Тысячелетия Роботов.

У нас нет времени на повествование о последовательном, поэтапном освоении Галактики землянами. Мы должны сосредоточиться на коротких и отрывочных сведениях о Земле. Хотя, конечно же, остановимся и на отдельных моментах освоения.

Один из экспериментальных межзвёздных кораблей, больше похожий на летающий ковчег, запущен с Земли в двадцать третьем веке. Его окрестили Большим Псом и отправили к Пациону (звезда в созвездии Малого Пса). Судьба посланцев сложилась драматично. После этого, вплоть до восьмидесятого столетия, запуски подобных кораблей не производились. И только недавние путешествия с определённой долей условности можно назвать удачными.

На открытых планетах колонисты основывали поселения и воевали с окружающей средой, с которой не могли ужиться. Все это существенно стимулировало сам процесс освоения. Начался расцвет колоний.

Прошли века.

Первые поселенцы, в свою очередь, запустили далеко-далеко в неизвестное свои щупальца колонизации.

Все больше и больше появлялось планет, заселённых сильными людьми.

Заглянем в эти миры. Посмотрим на Галькондар.

Первая колония появилась здесь за два тысячелетия до колонизации Кораманделем и первой колонизации Люггатом III. Колонисты Галькондара пытались закрепиться на незнакомой планете, в роскошной зоне побережья, в поясе саванны, но этого им сделать не удалось. И причина тому — быстрые летучие рыбы.

Рыло у этих особей — или, как их ещё называют, береговых ассатаси, — представляет собой очень острый гарпун, которым эти рыбы на полной скорости могут пробить грудь человека и вонзиться в сердце. Большую часть года на Галькондаре поведение береговых ассатаси ничем не отличается от повадок обычных летучих рыб. Своё преимущество — наличие крыльев — они используют при защите от морских хищников.

Ближе к брачному сезону характер поведения ассатаси резко изменяется. Следует отметить, что эти рыбы — гермафродиты, способные оплодотворять свои яйцеклетки; вылупившиеся из яиц маленькие черви переползают в кишечник родителей.

В этот период взрослые особи, словно находясь под давлением безапелляционного поведения своих детей, собираются в стаи, милях в пяти от берега — расстояние зависит от глубины — и образуют колонии, известные, как “порядок”, под водой и на поверхности.

Эти полусумасшедшие формирования, насчитывающие сотни тысяч рыб, могут занимать площади в несколько акров. Их манёвры привлекают множество чаек и бакланов, которые кружатся над косяками, набивая желудки до изнеможения.

Когда плотность косяка достигает своего пика, “порядок” нарушается. Тысячи ассатаси поднимаются в воздух, беря курс на берег, низко пластаясь над водой. В этот момент их скорость достигает порой более тысячи восьмиста пятидесяти ярдов в минуту. С разгону они врезаются в песок и погибают.

Лишь со временем удалось приоткрыть тайну этих камикадзе.

Далёкие и не подверженные слепому и ужасному инстинкту рыбы, их поведение ещё раз доказали исключительность и универсальность Природы.

Потомство ассатаси питается падалью — мертвечиной. Безмятежно развиваясь в кишечнике родителей, они достигают той стадии, когда им необходим протеин, но не живой, а мёртвый. Единственным его источником и служат взрослые особи рыб, которые разбиваются о берег и таким образом становятся пищей для потомства. На следующем этапе черви превращаются в личинок с ногами и ползут в море. Так завершается цикл жизни ассатаси.

Эта маленькая любопытная особенность развития галактической природы оказала огромное влияние на будущее Галькондара.

Колонисты, закрепившиеся, наконец, на земле обетованной, попали под мощную бомбардировку летучих рыб. К несчастью, для начала освоения планеты они выбрали именно это время года. Пятую часть высадившихся убили или ранили эти самые рыбы. Оставшиеся колонисты разбились на две группы. Первая направилась в глубь страны, на Север, а вторая — на Юг, в поисках менее смертельно опасного окружения.

Таким образом и происходило становление двух великих Империй: Галлид и Гал-Дундар. На протяжении двухсот лет они сосуществовали, сохраняя суверенитет и придерживаясь нейтралитета. Установление более тесных взаимоотношений значительно обогатило их культурную жизнь.

Ренессанс культурного и технического развития Империй способствовал успешному запуску космических кораблей на близлежащие планеты. На одной из них они обнаружили дружественную нацию гуманоидов. Звались они Лапракантами.

Конгрессы, проводимые старейшинами Лапраки и учёными Галлида и Гал-Дундара, явились поворотным пунктом в деле дальнейшего освоения звёздных далей. К одним из важнейших итогов деятельности конгрессов следует отнести разработку и формирование основ первого космического языка — Галингва.

Много столетий спустя тайный союз Галингва-говорящих людей выселился в Израиле — на Земле.

Чем больше вникали люди в суть ссылки Ишраиля, тем сильнее захватывала она их своей новизной и таинственностью.

И, в частности, необходимо уделить внимание двум моментам: первый — галактическое расположение земного визави; второй — непонятная систематизированная война, развязанная среди “новых” планет.

Человеческая цивилизация захватывала все большие и большие пространства, перекидываясь, словно языки пламени, с одной планеты на другую. В течение сорока миллионов лет, в двадцати тысячах мирах были основаны человеческие поселения различных стандартов. Хотя вначале их всех объединяло одно — обособленность. Связь через многие световые годы полностью исключалась. Этот фактор усиливался многообразием новых условий окружающей среды, которые порождали своеобразие культур, резко отличавшихся от Земной. Поэтому вполне понятно: все, связанное с Землёй, принимая во внимание все вышеизложенные условия, стёрлось из памяти.

Беспорядочно рассыпавшись в разные стороны, потомки землян оставили в забвении свой утробный мир.

В борьбе за верховенство миры признали идею Матери планет.

С другой стороны, некоторые миры — и Дрокси тому яркий пример — относились к Земле, как к чему-то сверхмифическому, строя свою основную религию на базе концепции матриархальной единицы. Дроксиан-ские устои веры зиждятся на пасторальном женском божестве, названном “Мать Земля”, которое вышвырнуло несколько гнилых яблок-планет; если яблоки выздоровеют, Мать Земля придёт к ним и будет гулять среди них, простив и благословив их.

Такие мифы характерны, как правило, для первых этапов освоения. Тем не менее страстные натуры в период миросозерцания, чувствуя себя, как червяк в яблоке, продолжали думать о себе, как о хозяевах мира.

Но, уничижая себя, человек продолжал освоение Вселенной.

И когда, наконец, планеты соединились в могучую федерацию, были предприняты попытки на основе мифов найти единую, одну на всех планету-Родину. Эти попытки потерпели крах по двум причинам: во-первых, потому что, по крайней мере, несколько десятков миров называли себя Землёй; и, во-вторых, претендовавшие на данное название на основе своих мифов считали себя планетами-прародителями.

По мере того, как открывались возможности нематериального перемещения в пространстве с помощью проникателей, связь между федеральными планетами значительно улучшилась. Межпланетные отношения соответственно ухудшились.

Человек по своей природе — существо, не способное жить вне соперничества. Поначалу, в силу различного рода причин, большинство из которых становятся очевидными, если принять во внимание фактор расстояния, межзвёздная война казалась невозможной — хотя вражда и разворачивала свои боевые порядки.

В итоге прежде всего страдали торговые и культурные связи между мирами. Федерация находилась на грани развала. Планетам грозила участь стать удалёнными боевыми постами.

Кризис вылился в Галактическую Вечную Войну, которая, хотя и не являлась войной в её ортодоксальном понимании, но произвела революцию во всех человеческих отношениях. Геронтократия, которая изобрела эту дальновидную формулу для межзвёздного коммунизма, в конце концов, подтвердила природу соперничества человека, для которой любая международная либо межзвёздная культура должна получить вседозволение или благословение.

Постоянные изменения в истории развития каждой из планет настраивали человечество на восстание против собственной судьбы, стимулировали потребность в мирном сосуществовании, что, в конечном счёте, приводило к развязыванию варварских войн. Сейчас это положение резко изменилось. Культура вечной войны, порождённая человеком, пробудила ностальгию по стабильности. Теперь он обладал стимулом, который зажёг в нём желание взращивать плоды мира.

Такая война должна быть строго условной. Риск сведён до минимума, жертвы — практически к нулю: её кара должна пасть на тех, кто наиболее активно задействован в ней, а не на тех, кто втянут по воле случая. И, прежде всего: методы её ведения должны быть как можно гуманнее, а её окончание — неопределённым и недоступным.

Геронтократия все рассчитала великолепно.

Фальшивая война началась.

Ко времени ссылки Ишраиля на Землю война стала как бы частью жизни Галактики. Она превратилась в инвентарь человечества, обвила всю цивилизованную Вселенную, как плющ огромную секвойю. И, подобно тому, как это растение разрушает самые здоровые деревья, эта “гуманная” и неразрешимая война исподволь подтачивала наиболее могущественную культуру.

И, действительно, к концу тысячелетия её ведения, к очевидным достижениям следовало отнести только военные. Торговля и путешествия пришли в упадок, который жители Галактики считали временным; искусство стало формальностью, политика выродилась в хобби, которое теологи снова заменили набожностью, где спасение души как высокая цель превалировало над самопознанием. Но, согласно правилам войны, Федерация раздвигала свои границы. И, хотя города спали, всегда можно обнаружить белые пятна, которые нуждались в исследовании. Несмотря на окаменевшие артерии, пульсировала свежая кровь.

Один из самых распространённых способов ведения войны — система ссылки побеждённых противников, к которым принадлежал и Ишраиль. Ссыльные, лишённые всех прав и привилегий прежней жизни, выдворялись на планеты, не входящие в состав Федерации. Здесь им приходилось противостоять всему тому, что предлагал незнакомый мир.

Спустя десятилетие на планету прибыла первая группа инспекторов для выяснений положения ссыльных. Зачастую они находили их мёртвыми, а не менее часто — в статусе вождей местных народов. В первом случае их оставалось только похоронить; во втором — оказывалась помощь местному населению в достижении той точки развития, когда их можно было включить в состав Федерации. По прошествии десяти лет прибывший на Землю инспектор констатировал, что Ишраиль не только выжил, несмотря ни на что, но и весьма почитаем среди коренного населения.

В штаб-квартиру Галактического Совета понеслись реляции. На рабочие столы Совета потоком обрушились соглашения, спецификации, рекомендации, предложения различных вариантов действий. В реестры заносились факты, обсуждались статистические выкладки, талмуды пухли от отчётов.

Наконец дебаты разрешились заключением.

К тому моменту, когда Земля вошла в состав Федерации, Ишраиля уже не было в живых.

Если бы кто-то и попытался проследить налёт печали в сердцах правительства, вряд ли бы это ему удалось.

Для большинства людей, как это было всегда, прошлое — не больше, чем то время, когда жили их предки. Будущее означало несколько следующих десятилетий.

Повсюду царствовала надежда, словно фосфоресцирующее чёрное море; а почему бы и нет?

Потому что грядущее, как всегда — время чудес.

Когда первые лемминги достигли берега океана, он, казалось, спал, как дитя. Ничто не нарушало ровного дыхания спящего. И всё-таки лемминги не спешили; они насторожённо замерли у самой кромки прибоя, внимательно вглядываясь в морские дали и озираясь в нерешительности. И все же передовой отряд под натиском напирающей сзади колонны был сброшен в воду. Когда их лапы намокли, они застыли, уповая на волю провидения. Мощными гребками они рванулись в неизвестное. Все остальные последовали их примеру, высунув голову высоко над водой.

Если бы их видел человек, он подивился бы их отваге; и непременно спросил бы себя:

— Ради какой цели лемминги бросились вперёд?

— Ради какого фантома они готовы пожертвовать своими маленькими душами?

В фарватере, как всегда, оживлённое движение.

С левого борта акватакси Фарро Вестербай сосредоточенно вглядывался вперёд, не обращая внимания на проносящиеся мимо суда. Рядом молча стояли два его друга — Изоляционисты. Взгляд Фарро приковывало строение, расположенное на левом берегу. Как только акватакси подошло достаточно близко к берегу, Фарро выскочил и в нетерпении обернулся назад.

— Великолепно, не правда ли? — воскликнул один из пассажиров, кивая на странного вида здание. — Мы никогда не строили ничего подобного.

— Да, — не разделяя, однако, его восторга, ответил Фарро и двинулся вперёд

Они высадились в одном из секторов столицы, именуемом Островом Хорти Клайва и расположенном в Правительственном Центре. Год назад большую его часть сдали в аренду Галактике. За этот короткий срок, заняв рабочую силу из землян, Федерация застроила район.

Строительство шести огромных, неправильной формы зданий, уже завершилось. Сейчас возводилось седьмое, по замыслам, новое чудо света.

— Мы подождём тебя здесь, Фарро, — сказал один из сопровождающих, протягивая руку.

— Удачи тебе с Галактическим Министром. Ты — единственный из Изоляционистов, великолепно владеющий Галактическим языком — Галингва. Поэтому ты представляешь, и сам прекрасно это понимаешь, землян, оставшихся вне Межпланетной Федерации.

Фарро поблагодарил и крепко пожал протянутую руку.

Второй, сутулый семидесятилетний старик, взял руку Фарро в свои огрубевшие ладони и 4 произнёс бесцветным голосом:

— Наше дело достаточно ясное. Союзнички эти думают, что предложили нам Федерацию без всякого альтруизма. Большинство людей заглатывают наживку, ибо верят, что искренность Земли — прочная гарантия во всей Галактике. Может быть. Но мы — Изоляционисты — думаем, что здесь присутствует какой-то скрытый мотив; когда могущественный народ приглашает вступить в союз более слабый, как в случае с нами, это наводит на определённые размышления.

— Если бы тебе удалось хоть что-нибудь вытянуть у этого Министра Янданаггера насчёт мотива, ты бы сделал лучшее из того, что мог сделать.

— Спасибо. Думаю, что ясно представляю ситуацию, — быстро ответил Фарро, и тут же устыдился лаконичности и резкости своего ответа.

Однако двое искушённых людей понимали, что всё это — излишняя нервозность.

Когда Фарро отправился к Галактическому зданию, они только приободряюще улыбнулись ему.

Пробираясь сквозь толпу зевак, которые целыми стаями наблюдали за ходом строительства, он с интересом и презрением прислушивался к их комментариям. Многие обсуждали последнее заявление о вступлении в Федерацию.

…Мне кажется, что их искренность подтверждается тем, что они позволяют нам присоединиться к ним. Это — не что иное, как знак дружбы.

…Это показывает, какую пользу они принесут Земле.

…Теперь вы воочию можете убедиться, какое прекрасное будущее уготовано нам. Мы можем экспортировать наши товары по всей Галактике. Вот увидите, о нас ещё заговорят!

…Это доказывает, что ни один передовой народ не может обойтись без старей, доброй Земли. Предоставим Галактике шанс воспользоваться нашими знаниями!

Строительство седьмого здания, вокруг которого толпились праздные обозреватели, близилось к завершению. Оно росло, как живое мясистое растение, взметнувшись с плоской металлической платформы, все опоясанное винтовыми конструкциями. Желтовато-коричневое, оно будто черпало для себя краски с неба.

Вокруг этого необычного строения, словно металлическое стадо, толпились дистиллеры, распылители, экскаваторы и другие машины, о назначении которых не знал Фарро. Они производили сырьё, из которого воздвигался корпус здания.

По одну сторону этих семи эксцентричных строений простиралось чистое поле — тоже загадка своего рода. Правительство Земли сдало внаём, словно почувствовав грядущие выгоды, которые сулило вхождение в Федерацию, пять, подобных этому, расположенному на Острове Хорти Клайва, центров в различных частях Земного Шара. В каждом из таких центров, оборудованных под космопорт и учебный комплекс, земляне будут осваивать осьмигласные трудности Галингва и учиться правилам поведения добропорядочных граждан Галактики.

И даже при задействовании огромных ресурсов союзников для выполнения задуманного проекта работа предстояла титаническая. Согласно подсчётам, по крайней мере, восемь тысяч галактик работало на Землю.

На поле стоял только один корабль, поражающий своим видом многогранник, с символом Арктура в носовой части. Похоже, у Галактики имелось несколько таких гигантов.

“Вот то, что необходимо расследовать”, — думал Фарро, внимательно изучая инертные лучи по периметру поля.

Он прошёл рядом с ними, тщательно избегая встречи с толпой, и пробрался ко входу одного из шести Галактических зданий, такого же необычного по форме, как и его незаконченный собрат.

Как только он вошёл вовнутрь, землянин в темно-серей ливрее вышел ему навстречу.

— Мне назначен приём у Галактического Министра Янданагтера Латеробинсена, — объявил Фарро, неуклюже выговаривая необычное имя, — Я — Фарро Вестербай, специальный посланник Лиги Изоляционистов.

Услышав о Лиге Изоляционистов, лицо привратника застыло. Плотно сжав губы, он провёл Фарро в небольшой кабинет, двери которого закрылись за ними, как только они вошли. Комната — эквивалент Галактического лифта — начала перемещаться по зданию, уходя вверх по элипсоидному периметру. Он доставил Фарро в кабинет Янданаггера Латеробинсена.

Привстав навстречу, Галактический Министр официально приветствовал Фарро, дав последнему возможность ознакомиться с внешностью своего оппонента.

Бесспорно, Министр относился к гуманоидам, если бы не странность его глаз, широко поставленных и скрытых надбровными дугами какой-то особой конфигурации. В остальном он ничем не отличался от землянина. Однако эта незначительная особенность его лица придавала ему выражение внимательности и напряжённости.

— Вам известна, полагаю, причина моего визита, Министр? — начал Фарро., когда представился.

Он не спеша говорил на Галингва — языке, над изучением которого бился долгие месяцы; вначале невероятное различие двух языков — Земного и Галингва — просто убивало Фарро.

— Говоря проще, вы представляете группу людей, которые опасаются контактов с другими народами Галактики, в отличие от большинства здесь, на Земле, — подытожил Янданаггер.

Облечённое в такие слова, утверждение Фарро выглядело абсурдным.

— Точнее сказать, я представляю тех, которые, возможно, имеют гораздо глубокие представления о сложившейся ситуации, чем некоторые их сограждане.

— Ваши взгляды в основном известны мне по сообщениям Совета “Земля—Галактика”. Поэтому обсудим это дело в приватном порядке.

— Пусть будет так.

Янданаггер вернулся в своё кресло, приглашая Фарро присесть рядом.

— Моя роль на Земле — просто говорить и слушать, — сказал он без тени иронии. — Итак, прошу вас, приступайте.

— Министр, я представляю пять процентов людей Земли. Может быть, это и мало, но, должен вам заметить, этот процент включает наиболее выдающиеся личности нашего мира. Суть наших опасений достаточно проста. Впервые вы посетили Землю примерно год назад, в конце десятилетия ссылки Ишраиля. После проведения ряда исследований вы пришли к выводу о том, что мы — достаточно прогрессивная планета, чтобы стать ассоциативным членом Галактической Федерации. В этом есть свои преимущества, но имеются и негативные стороны; эти-то отрицательные моменты и могут стать фатальными для нас.

Он замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Янданаггера, но ничего, кроме дружелюбия, в его лице не увидел.

Фарро продолжал:

— Прежде чем перейти к анализу указанных моментов, позвольте мне высказаться по поводу предмета, который, возможно, покажется вам незначительным. Вы настаиваете на законном переименовании нашей планеты; в скором времени она будет называться не Земля, а Инисфар. Существует ли какая-либо выдерживающая критику причина, обусловливающая необходимость такого странного названия?

Министр широко улыбнулся и расслабился, словно заданный вопрос давал ему ключ к разгадке поведения человека, сидящего напротив.

Перед Министром на столе лежала коробка конфет. Он подвинул её к Фарро, и когда тот отказался, сам взял кусок сласти и откусил, прежде чем ответить.

— Нам известно, что, по крайней мере, триста планет именуют себя Землёй. Любой новый претендент на это название автоматически переименовывается согласно закону Федерации. Вот откуда название Инисфар. Я думаю, что целесообразнее обсудить преимущества и негативные стороны членства в Федерации, если это то, о чём бы вам хотелось поговорить.

Фарро вздохнул и сказал:

— Хорошо. Начнём с преимущества для вас. У вас здесь будут удобная база, порт и административный центр для дальнейшего, по вашим словам, освоения космического пространства. А также не исключено, что после подписания договора землян задействуют в колонизации новых миров, которые вы надеетесь открыть в этом регионе. Для вас мы будем дешёвым своеобразным заводом. Мы будем производить некоторые виды пластмасс, микроэлементов, продуктов питания и ядерных инструментов, которые вам проще купить здесь, чем транспортировать с ваших удалённых планет, не так ли?

— Как вы отметили, мистер Вестербай, Земля занимает ключевое положение в тысячелетнем плане Федерации в вопросах освоения новых пространств. Хотя в настоящий момент вас можно оценивать как пограничный мир. Но в конце этого периода вы можете стать опорным миром. В течение десяти тысяч лет ваши народы будут чувствовать себя уверенно — все признаки очень благоприятствуют вам.

— Короче, если поведение землян будет соответствовать вашему стандарту, то все будет хорошо, не так ли?

Ядовитая нотка в голосе Фарро вызвала лишь лёгкую улыбку на лице Янданаггера.

— Трудно стать первым учеником в школе за несколько дней.

— Позвольте мне перечислить те преимущества, в отличие от обещаний, которые Земля получит при условии её вступления в Федерацию. Прежде всего это материальные выгоды: новые машины, новые игрушки, новые приспособления и некоторые виды новых технологий, подобные вашим вибромолекулярным системам строительства, которые возводят, если позволите так выразиться, ужасно нелепые строения.

— К эстетическим вкусам, мистер Вестербай, нужно привыкнуть.

— Хорошо. Или относиться к уродливому, как к прекрасному. Таким образом, мы подошли к нематериальному аспекту вступления в Федерацию.

— Что касается вашего плана переустройства нашей образовательной системы. С детского сада до университета вы собираетесь насаждать чуждые нам предметы и методы обучения. Земля будет завоёвана не солдатами, а учителями — что является более надёжным способом одержать бескровную победу.

Огромные глаза, словно из-за баррикады, рассматривали Фарро.

— А как ещё мы можем помочь Инисфарянам стать гражданами сложной цивилизации? Прежде всего необходимо, чтобы ваши люди выучили Галингва. Образование — это наука и искусство, для которых вы ещё не научились создавать правила. Это дело — титанически сложное, и его на пальцах не объяснишь. Да я и не смогу этого сделать, поскольку не специалист в области образования. Такие специалисты прибудут сюда, когда я закончу свои дела и будут подписаны официальные документы. Но поймите одну простую вещь. Ваши дети идут в школу, скажем, в возрасте четырех лет. Они занимаются вместе с другими детьми и живут сообща, не возвращаясь домой; обучение становится отдельной частью жизни. И их яервый урок — повиновение учителю. Таким образом, обучение проходит успешно, потому что дети учатся повиновению и лишены независимости в действиях; иногда, правда, они встречаются со своими родными.

Наши методы обучения радикально отличаются. Мы не разрешаем посещать школу детям, не достигшим возраста десяти лет. Но к этому времени, благодаря определённым играм и игровым средствам, с которыми они знакомятся в течение нескольких лет, они узнают столько же, сколько ваши дети — по окончании школы. И не только знания — поведение, чувства, понимание.

Фарро чувствовал себя дискомфортно.

— Я ощущаю себя дикарём, которому миссионер советует одеться, дабы скрыть наготу.

Министр улыбнулся, встал и подошёл к Фарро.

— Это неудачная аналогия, — сказал он. — Вы требуете одежду. И когда вы её примерите, то будете восхищаться покроем.

“Что оставляет нас все теми же: миссионером и дикарём”, — подумал Фарро.

— Не смущайтесь, мистер Вестербай. Конечно, у вас есть все основания расстраиваться при мысли, что ваша планета потеряет своё неповторимое лицо. Но как раз этого мы и не собираемся делать. Лишённые индивидуальности, вы ничто для себя и для нас. Нам нужны миры, способные нести что-то своё.

— Если вам не трудно пройти со мной, возможно, мне гораздо лучше удастся объяснить, как действует цивилизованная галактика.

Фарро встал, непроизвольно отметив, что он выше министра. Янданаггер отошёл в сторону и жестом пригласил Фарро пройти в дверь. В коридоре Фарро заговорил.

— Я не до конца объяснил, что думаю по поводу вхождения Земли в Федерацию. Это не то, что нужно Земле. Мы и сами сейчас развиваемся довольно успешно. Мы разработали свои способы космических путешествий и собираемся присоединиться к вам, когда достигнем паритета.

Янданаггер покачал головой.

— Космические путешествия — путешествия меж звёздными системами — это не просто вопрос построения космических кораблей. Любая постатомная культура может споткнуться на этом. Космическое путешествие есть состояние ума. Перемещение в пространстве — это Ад. Вы никогда не сможете отыскать планету, где вы бы чувствовали себя так хорошо, как на той, на которой вы родились. Вам необходим стимул.

— Какого рода стимул?

— А как вы думаете?

— Я сомневаюсь, что таким стимулом может стать космическая торговля или освоение новых планет.

— Конечно, это не то.

— Тогда, боюсь, я не знаю, что за стимул вы имеете в виду.

Министр коротко хохотнул и сказал:

— Сейчас я попробую объяснить. Но вы собирались растолковать мне, почему вхождение в состав Федерации — это не то, что нужно Земле.

— Несомненно, вы изучали историю Земли, Министр. В ней бесчисленное множество тёмных и непонятных мест. Кровь, войны, забытые надежды, годы хаоса и дни, когда погибало даже отчаяние. Это не та история, которой гордятся. В одиночку многие ищут добро, но вместе они его теряют, как только находят. И все же мы обладаем одним качеством, которое всегда доказывает, что завтра может быть лучше, чем сегодня: предприимчивость” Предприимчивость никогда не затухает. Даже тогда, когда, кажется, нам уже не выкарабкаться.

Но если мы будем знать, что существует коллективная культура нескольких тысяч миров, с которой мы даже и не мечтаем соревноваться, это удержит нас от того, чтобы кануть навсегда в неизвестное.

— Конечно, предприимчивость, — протянул Министр.

Пока Фарро рассказывал все это, Янданаггер привёл его в маленькую, в форме бумеранга, комнату с огромными окнами. Они уселись на низкое ложе, и сразу же комната пришла в движение. Вид из окон понёсся по кругу. Комната взмыла вверх.

— Это наш ближайший эквивалент вашего поезда. Он движется по нуклеоновой трассе. Мы перенесёмся вот к этому зданию; в нём — оборудование. И мне хотелось бы, чтобы вы испробовали его.

Ответа, по-видимому, не требовалось, и Фарро сидел молча.

Менее чем за десять секунд они перенеслись в соседнее здание.

Министр и Фарро прошли к лифту, который доставил их в подземное помещение.

Оборудование, о котором говорил Янданаггер, внешне не впечатляло. Перед рядом кресел помещалось счётное устройство, над которым висело несколько масок, очень напоминающих противогазы и подсоединённых к кабелям, уходящим в стену.

Галактический Министр уселся в одно из кресел, предлагая Фарро место рядом.

— Что это за аппарат? — поинтересовался Фарро, не сумев как следует скрыть нотку тревоги, мелькнувшую в вопросе.

— Это разновидность волнового синтезатора. Его действие основано на преобразовании волн различной длины, которые не воспринимаются человеком. Затем он трансформирует их в парафразы, естественные для людей. Одновременно он передаёт объективные и субъективные впечатления о Вселенной. Другими словами, вы познаете, когда одеваете маску, и я включу его — механическую запись Вселенной — визуально, на слух и так далее… впечатления человеческого существа.

Должен предупредить вас, что из-за отсутствия опыта у вас может сложиться не очень лестное впечатление о синтезаторе. И все же, я надеюсь, он даст гораздо более приемлемое объяснение — что же такое Галактика — чем вы получите его, совершив пространное межзвёздное путешествие.

— Попробуем, — пробормотал Фарро, сжав в кулаки похолодевшие вдруг руки.

Вся колонна леммингов бросилась в спокойные волны океана. Они гребли упорно и целеустремлённо. Постепенно колонна начала распадаться: сильные животные вырвались далеко вперёд, а задние заметно отстали. Один за другим тонули слабые; но до тех пор, пока их головы не скрылись под водой, они неистово и отважно гребли вперёд, с глазами, устремлёнными в далёкий и пустой горизонт.

Ни один человек, лишённый антропоморфического чувства, не смог бы объяснить природы той цели, которая толкнула этих маленьких животных на такие жертвы ради её достижения.

Прохладная маска облегала лицо Фарро, закрывая уши и оставляя свободной лишь тыльную часть головы.

И снова искра леденящей тревоги пронеслась по телу.

— Выключатель у вас под рукой, — подсказал Министр. — Нажмите его.

Фарро послушно нажал и погрузился во тьму.

— Я с вами, — твёрдо произнёс Янданаггер. — У меня тоже маска, и вижу и чувствую я аналогично.

Спираль резко уходила во тьму, прорываясь сквозь Нечто — непрозрачное, гладкое Нечто — тёплое, как плоть. Материализовавшись из спирали, закружились плотной пеленой тысячи пузырьков, — тёмные, как многогранные виноградинки, размножаясь и размножаясь, словно их выдували из трубок. Огни на их поверхностях играли, сверкали, меняли свой цвет, вызывая туманную паутину, которая постепенно затянула все вокруг.

— Формируются клетки, делясь на бесконечных близнецов на наковальне создания. Вы видите начало новой жизни, — комментировал далёкий голос Янданаггера.

Как занавески на открытом окне под дуновением лёгкого ветерка, дрожали клетки под своей оболочкой в ожидании жизни. Момент зарождения поймать очень трудно. Только сейчас можно различить то, что скрывалось под покровом клетки; её полупрозрачность затуманилась, поверхность раскрасилась каким-то узором, словно по слепой воле случая она приняла форму с более определёнными очертаниями. Больше она уже не казалась красивой.

Внутри её закипало сознание — крошечное зёрнышко инстинкта без любви и знаний — глаз, пытающийся увидеть хоть что-то сквозь кожицу закрытого века. Отнюдь не инертное, оно дралось на краю страха и, не боясьего, подвергалось травме прорыва в бытие; сражалось, цеплялось, дабы не оторваться обратно в бесконечный поток небытия.

— Это загробная жизнь, о которой говорит ваша религия, — бесстрастно вещал голос Янданаггера. — Это — чистилище, через которое каждый из нас должен пройти. Но только не после, а до жизни. Душа, которая станет нами, должна прошагать миллиард лет прошлого, прежде чем достигнет настоящего, в надежде возродиться. Можно сказать, что она должна от чего-то очиститься.

Для Фарро зародыш являл собой всю Вселенную: он заполнил всю маску, а затем и всего его. Фарро страдал вместе с ним. Его разрывало давление — неизбежное давление времени и биохимии; боль, которая постепенно уходила вместе с вырисовыванием формы жизни. Он корчился — от червяка до личинки; у него прорезались жабры и вырастал хвост. Рыба, потом — не рыба, он начал взбираться по холму эволюции — мышинообразный, свинообразный, обезьяноподобный, дитяподобный.

— Это — Истина, о которой забывают самые мудрые. Все мы прошли через это.

Окружение теперь изменилось. Зародыш, перерождаясь, стал ребёнком, а ребёнок, подталкиваемый тысячами стимулов, может стать только человеком. И все же эти стимулы — животные, растения или минералы — тоже жили, но по-своему. Они соревновались. Постоянно бросали вызов человечеству; некоторые из них — получувственные — врывались в его плоть и питались ею; другие, нечувственные — словно волны прокатывались по его разуму и телу. Он — не одно целое, а фокальный плацдарм сил, постоянно угрожающих ему разрушением.

Невыносимо тяжело чувствовать себя меж образом и его посылкой, но Фарро ощущал себя именно этим новонародившимся человеком. Он понимал: все то, что происходит с тем человеком, происходит и с ним; он потел и извивался, как зародыш; чувствовал, как бежит солёная вода в его крови; слышал ход лучей в костном мозге. Сейчас его сознание свободнее, чем на стадии зародыша; во время щемящего момента страха, когда окружение изменилось, глаз сознания открыл веки.

— А теперь человек снова меняет окружающую среду, чтобы отважиться покинуть свою планету, — сказал Галактический Министр.

Но пространство оказалось не таким, как его представлял Фарро. Оно ударило его по глазам, словно сноп яркого света; не просто Ничего, а невероятная мощь сил, ползучая смесь стрессов и полей, в которой звезды и планеты висели, будто роса в паутине.

Жизнь не была видна — только те же взаимодействия полей и давлений, которые все время преследуют человека и которыми сам же он и успокаивается. И тем не менее его мироощущение достигло новой стадии — огонь сознания горит все более надёжно.

И снова он отправился во вне: плывёт к границам своей Галактики. Меняются его пропорции, состояние, размеры. Вначале плод побывал везде, обладая всем ужасом и силой полномерной Вселенной; сейчас сама Галактика представилась такой же маленькой и даже ещё меньшей, чем плод — маленькая золотая рыбка-шар, в котором плавает пескарь, не знающий разницы между водой и воздухом. Ибо нечем навести переправу через пучины Галактики: между ними ничего не существовало — Ничто бескрайнего Вне. А человек ничего ранее и не встречал. Свобода — это не то состояние, которое он знает, поскольку она не присутствует в его взаимопроникающем существовании.

Когда он выплыл на поверхность, что-то шевелилось там, вдали, за жёлтым ободом Галактики. Что-то, что невозможно разглядеть; но Оно там было, во Вне — неусыпное и когтистое — Тварь с чувствами, но без души. Огромная, она полуслышала и полувидела — раскалённая и стреляющая, словно разрывающаяся артерия. Фарро вскрикнул в темноте маски, испугавшись её величины и свирепости.

Тварь ожидала человека, расплескавшись вокруг Галактики, вокруг золотой рыбки-шара — крылья летучей мыши, раскинутые в ожидании.

Фарро снова вскрикнул.

— Извините, — еле слышно пробормотал он, когда Министр сорвал с него маску. — Извините.

Министр пожал плечами.

Дрожа всем телом, Фарро закрыл лицо руками, пытаясь уподобить их маске. Казалось, что эта Тварь, живущая за пределами Галактики, вошла в его сознание, чтобы обрести там своё постоянное пристанище.

Наконец, взяв себя в руки, он встал. Слабость разлилась и заполнила каждую его клетку. Облизнув губы, он заговорил:

— Так вы завлекаете нас в Федерацию, чтобы показать это?!

Янданаггер взял его за руку.

— Вернёмся в мою комнату. Есть вещи, которые теперь нуждаются в пояснении. Я хочу сказать вам об этом, чего я не сделал ранее.

Землю никто не завлекал в Федерацию. Учитывая ваши земные представления, я понимал, как вы можете оценить положение. Вы полагаете, что, несмотря на очевидное превосходство Галактики, существует какое-то жизненно важное условие, на основании которого Земле и предлагают что-то неизвестное. Вы полагаете, что подразумевается фактор, ради которого нам необходима помощь землян, — фактор, который ещё не время раскрыть, — так?

Фарро избегал встречаться глазами с человеком, с которым он поднимался в лифте на верхние этажи здания.

— Помимо материальных, существуют и другие вещи, — сказал Фарро. — Возьмите, к примеру, великое мировое литературное наследие; для действительно цивилизованного народа значение его трудно переоценить.

— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом “цивилизованный”. Старшие народы Галактики, потерявшие всякий вкус к проявлениям умственного страдания, вряд ли получат удовольствие от вашей литературы.

Это снисходительное замечание заставило замолчать Фарро.

Министр продолжал:

— Нет… у вас нет никаких особых добродетелей и заслуг, ради которых, как вы думаете, мы обманом пытаемся втянуть Землю в Федерацию. Суть дела заключается в другом. Мы делаем это из чувства долга. Вас необходимо нянчить. Простите, если я очень уж прямо выразился, но так все же будет лучше.

Мягко остановившись, лифт опустил их в бумерангообразную комнату. Через минуту они опять мчались к зданию, в которое вошёл Фарро.

Он закрыл глаза, все ещё ощущая дрожь и слабость. Смысл сказанного только что Янданаггером, не дошёл до его сознания.

— Я ничего не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю, почему в этом состоит ваш долг— нянчиться с Землёй?

— Теперь, наконец-то, вы начинаете приходить в себя, — сказал Янданаггер, и впервые за короткое время их знакомства Фарро различил по-настоящему дружеские, тёплые нотки в его голосе. — Не только из-за того, что наша наука ушла далеко вперёд. Так же дело обстоит и с философией и другими смысловыми дисциплинами. Все наши умственные способности семантически заключены в языке, на котором вы говорите со мной — Галингва.

Летающая комната разобцировалась; они снова оказались чуть ли не на самой крыше огромного здания, выросшего навстречу облакам.

— Ваш язык, конечно, обширный и сложный, — сказал Фарро. — Но, возможно, из-за этого моё знание его слишком элементарно. Я не могу уловить сверхважности того, о чём вы говорите.

— И это только потому, что вам необходимо показать, что Галингва — больше, чем просто язык; что это — образ жизни, само понимание космических путешествий! Попробуйте сконцентрироваться на том, о чём я вам говорю, мистер Вестербай.

Смутившись, Фарро покачал головой. Казалось, кровь молоточками стучит в висках. К нему пришла странная мысль о том, что он утрачивает свой характер, теряет своё Я.

Клочки значения, намёки на сильные подтексты проносились в его голове сплошным потоком. Как только он попытался стабилизировать это движение, его собственный язык становился меньше, чем его бытие; его знание Галингва, в сочетании с опытом предыдущего часа, постепенно обозначило доминантный тон. Он начал думать на языке Галингва.

Янданаггер заговорил, постепенно ускоряя темп речи. Хотя и казалось, что его речь вполне понятна, Фарро чувствовал, что смысл её доходил только до нижних слоёв его сознания. Это сравнимо с состоянием опьянения, когда великие истины мира обнаруживаются в вине, а сознание катится по тёмному льду опыта.

Янданаггер говорил о многом сразу, поднимая темы, о которых невозможно говорить на языке землян, разрешая умственные проблемы, которые никогда не сформулировать жителю Земли. Все это одновременно играло в одном предложении, как шары в руках жонглёра.

Янданаггер говорил только об одном — о мироздании. Он рассказывал о том, что демонстрировал синтезатор: что человек никогда не являлся отдельным целым, просто порода в породе, лучше сказать, — поток в потоке. Он обладает только субъективным тождеством.

Он заговорил на едином дыхании Галингва — языке, бывшем не просто вокалом этого потока, чьи кодексы совпадали с великой спиралью жизни в потоке. Министр наслаждался речью. Он раскрывал внутренние его секреты; и то, что ранее называлось формальным изучением, слилось в оркестр.

Неожиданно Фарро охватило торжество от сознания того, что он в состоянии вести беседу. Этот язык для него — нематериальная огромная ступа, широким основанием уходящая в его Я, резко вкручиваясь спиралью в пространство.

И, чувствуя это, Фарро постепенно охватывало состояние великого праздника; пропорции и перспективы изменились; скользнули, смазались, как в синтезаторе. Он вдруг понял, что парит над толпой, мягко взмывая вверх по спирали, и убедился, что чувство тревоги покинуло его.

Он понял суть стрессов, которые пропитывали все пространство, проплывая мимо планет во Вселенной.

Янданаггер плыл рядом, разделяя с ним его откровение. И становилось ясно, зачем Галактике потребовалось лишь несколько огромных космических кораблей. Гигантские многогранные корабли перевозили только материалы; человеку был уготован более безопасный путь для путешествия в золотой рыбке-шаре Галактика.

Оглянувшись, Фарро заметил, что звезды стали попадаться реже. Где-то недалеко затаилась когтистая Тварь, булькающая словно лопающиеся кровеносные сосуды.

Страх снова подкрался к нему.

— Та Тварь… ну, та, что в синтезаторе… — начал он, обращаясь к Янданаггеру через вновь обретённую среду связи. — Та Тварь, что окружает Галактику, — если человек не может вырваться во Вне, может ли она напасть на нас?

Янданаггер надолго задумался, подыскивая слова для объяснений.

— Ты понял многое, пройдя путь от непонимания к пониманию. Ты стал одним из граждан Галактики. Но ты только постиг Лип Икс; сейчас ты должен преодолеть Лип Икс в десятой степени. Приготовься…

— Я готов.

— Все то, что ты понял, — истинно. Но есть ещё большая истина — истина истин. Ничто не существует в предельности: все — иллюзия, двухмерная игра теней на оболочке космического времени. Сама Инисфар — иллюзия.

— Но та когтистая Тварь…

— Та когтистая Тварь — это предел, за который мы не можем шагнуть дальше, вперёд, в иллюзию Космоса. Она — реальна. Только Галактика, как ты её ещё недавно истолковывал, — нереальна, будучи конфигурацией умственных сил.

Тот монстр, эта Тварь, которую ты чувствовал, — остаток наносов эволюционного прошлого, который все ещё бродит — нет, не вне тебя, а в твоём собственном сознании. Мы должны спастись от него. Мы должны перерасти его.

Последовало ещё много объяснений, но до Фарро они не доходили. Неожиданно он увидел, что Янданаггер в порыве эксперимента завёл его слишком далеко. Он не мог преодолеть последний Лип; он бросился обратно, опрокидываясь в небытие. Где-то внутри его существа послышались звуки разрывающихся артерий.

Другие будут удачливее там, где он не выдержал. Ну, а сейчас дикие когти тянулись к нему из небес, чтобы разорвать, а не спасти.

Теперь лемминги плыли по бескрайней равнине моря. Порядок начальной колонны распался; оставшиеся пловцы, отдалённые друг от друга, выбивались из сил. Но упрямо продолжали плыть к неведомой цели.

Впереди не было ничего. Они пустились в пространство — но не в определённое — мир без границ. Жёсткий стимул изначально толкал их только вперёд. И если бы невидимый зритель вновь задался бы тем же агонизирующим вопросом: “Для чего это все?”…

…Может быть, он и вышел бы на ответ: эти создания не стремятся к чему-то определённому в будущем — просто они бегут от ужасов прошлого.