"Ищу классного парня" - читать интересную книгу автора (Кизис Диана)

6…

Когда я проснулась, кассета по-прежнему не давала мне покоя. Я стояла в столовой и с великим негодованием созерцала диски, с которых делала записи. Они до сих пор в огромном количестве валялись без коробок (и, возможно, поцарапались) на обеденном столе. По-настоящему слабых мест было пять:

1. «Венера в образе мальчика», Бьорк. Сентиментальная и романтичная повесть о том, что парень, в которого она влюблена, очень красив и его можно сравнить с «Венерой Милосской» великого да Винчи[58]. Черт.

2. «Гигант», «Пиксиз». Одни говорят, Ким Дил посвятила песню пенису своего бойфренда, другие утверждают, что она пела о своем безграничном чувстве к нему. Большое дело, как ни посмотри…

3. «Свет, который никогда не гаснет», «Смите». Строка из песни: «Умереть рядом с тобой – это райское блаженство». Очень плохой выбор.

4. «Знает только Бог», «Бич бойз». Может, это и сойдет мне с рук: в последний раз я заметила у него на тумбочке автобиографию Брайана Уилсона.

5. «Автоответчик», «Риплейсментс». Строка из песни: «Как я могу сказать «я люблю тебя» автоответчику?» Еще более интересный вопрос: у меня что, на хрен крыша поехала?

С таким же успехом я могла бы взгромоздиться на его кофейный столик от Имса, обнажить грудь, заколотить в нее кулаками, как бешеная горилла, и прокричать пять раз: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАКС!» Я с таким же успехом могла бы нанять самолет, чтобы он написал это над его домом на высоте пять тысяч футов. Я с таким же успехом могла бы притащить в гребаный Максов офис самого Кейси Кейзема, чтобы тот лично зачитал ему мое признание в любви. Невольно я нарушила свое собственное правило. Свое чертово правило. Никогда не говорить: «Я люблю тебя»! Никогда!

Что делать дальше?.. Можно как бы невзначай спросить у Макса, понравилась ли ему кассета, и сделать из его слов определенные выводы. Можно предупредить развитие событий, начав постоянно употреблять слово на «л» в присутствии Макса («Я люблю эту песню, которую крутят по радио, я люблю пиццу, я люблю ватные палочки "Кью-тип"»), так чтобы оно потеряло свою загадочность и притягательность. Или можно притвориться, что никакой кассеты и в помине не было.

Я позвонила Кики на работу, но она как в воду канула. Где она может быть? В панике я позвонила на мобильный Нине. Она сказала, что в перерыве между занятиями у нее как раз найдется время выпить чашечку кофе. Мы встретились во внутреннем дворике кофейни «Стар-бакс» неподалеку от Калифорнийского университета. Окруженная студентами с лицами, покрытыми щетиной, которые хмуро стучали по клавишам ноутбуков, Нина слушала мои визгливые жалобы.

– Песня «Пиксиз» просто меня доконает, – простонала я, обхватив голову руками. – Она меня доконает.

– Не знаю такую группу, – заявила Нина, сделав глоток холодного чая с молоком. – Но по-моему, сейчас ты пытаешься отвернуться от главной проблемы.

– Какой?

– Той, что ты призналась ему в любви и не знаешь, как он это воспримет. – Она вытащила соломинку из стакана и пожевала ее. Нина все еще продолжала воздерживаться от курения, что меня просто бесило.

– Так что же мне делать?

– Я бы посоветовала тебе взяться за решение проблемы как можно скорее. Скажи Максу следующее: так как ты питаешь к нему некие чувства, ты надеешься, что он не услышит на кассете больше, чем ты хотела сказать. Потому что, поразмыслив, ты пришла к выводу, что это вполне может произойти.

– Но поступить так – это все равно что сказать: «Ой, на всякий случай, если тебе интересно, люблю я тебя или. нет, то нет». И у него создастся как раз обратное впечатление.

– Я тебя не понимаю, Бен. – Нина наклонилась ко мне. В ее голосе зазвучали низкие успокаивающие нотки, что разозлило меня еще больше. – Давай поговорим о том, какие чувства у тебя вызывает этот разговор.

Я сделала глубокий вдох.

– А как же моя идея о том, чтобы притвориться, будто никакой кассеты и не было? Чем она плоха?

– Мне кажется, здесь у тебя могут возникнуть сложности, потому что твоя психика хочет не этого.

– Чего же хочет моя психика?

– А ты как думаешь, чего хочет твоя психика?

– Не начинай. Ты ведь знаешь, я это ненавижу.

Послушай, Бен. Ты твердо заняла оборонительную позицию. А у меня через пять минут начинается занятие, поэтому пора закругляться. Я только хочу сказать, что в некотором роде ты сама инициировала эту проблему. Ты создала такую ситуацию намеренно, хотя наверняка бессознательно.

Почему-то ее замечание вывело меня из себя. И я заявила:

– Нина, ты скоро перейдешь к работе с людьми или продолжишь экспериментировать с крысами? Потому что в данный момент, я думаю, безопаснее будет выбрать крыс.

– Ты проявляешь по отношению ко мне пассивную агрессию, потому что злишься на меня или на себя? – Она опять наклонилась вперед. – Или, может, на свою сестру?

– Ты на что намекаешь?

Она перечислила возможные причины:

– Она выходит замуж. А ты нет. Ты очень сильно на нее сердишься, потому что она заставляет тебя ощутить собственную несамодостаточность. Поэтому, мне кажется, ты и пытаешься превратить отношения с Максом в нечто вроде спортивных состязаний. Или, возможно, ты стремишься к близости с ним, чтобы подавить чувство неполноценности. А когда я говорю тебя об этом, ты выплескиваешь злобу на меня. Это называется перенос, Бен, и, по-моему, это очень интересное явление.

– Я не занимаюсь переносом дерьма!

Нина подняла брови и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Я решила: если она скажет, что с научной точки зрения я представляю огромный интерес, я просто повешусь. Потом я поняла, что обидела Нину.

– Ладно, ладно, – сказала я. – Я буду послушным пациентом, хорошим пациентом, и я прошу тебя, пожалуйста… Почему я намеренно заварила всю эту кашу с Максом, из которой никак не могу выбраться?

Она не отвечала.

– Нина снизойдет до меня?

Она устремила взгляд на улицу поверх моего плеча.

– О, так и быть. Можешь проявлять пассивную агрессию, а я не буду вести себя как переносчик или как это там называется? – Сработало. – Я только говорю, что ты никогда не стала бы записывать на девяностоминутную кассету кучу гребаных любовных песенок, если бы не хотела, чтобы он понял: ты любишь его. И сделала ты это для того, чтобы узнать, любит ли он тебя. О Господи Иисусе!

Сидевшие за столиком неподалеку Дельты и Гаммы[59] в трикотажных рубашках с монограммами повернулись и уставились на нас. Нина потерла виски, как профессионал, пытающийся вернуться в прежнее состояние. Глубоко вдохнув, она завязала свои каштановые волосы в коротенький конский хвостик.

– Слушай, есть один выход: тебе надо начать разговор, и он скажет то, что ты хочешь услышать, – изрекла Нина, как только к ней вернулось самообладание. – Или не скажет. Но если ты поговоришь с ним, то по крайней мере прояснишь ситуацию. А это, возможно, и было твоей первоначальной целью.

– Даже не знаю…

– Я понимаю, ты не это хотела услышать, Бен, но сигара никогда не бывает просто сигарой. – Нина встала, вынула у меня изо рта сигарету и положила ее в пепельницу со словами: – Тебе в самом деле надо получить у врача рецепт «Цибан»[60]. К тому же он хорошо помогает избавиться от синдрома беспредметной тревоги.

– Извини, Нина, – сказала я.

Она улыбнулась.

– Прощаю тебя. – Она взглянула на часы. – О черт, я опаздываю.

Она тут же схватила потрепанную книгу Фрейда « Цивилизация и недовольные ею», мобильник и ушла. Я наблюдала, как она направляется к зданию университета. Это было забавно: Нина уверенно шагала по тротуару, и все шедшие навстречу прохожие уступали ей дорогу.

Нельзя признаваться парню в любви первой. Каждая девушка знает об этом.

Откуда?

По опыту.

Мне было четырнадцать, когда у меня впервые появился парень, – мы познакомились в театре. Он был подобен краске для волос фирмы «Себастьян», которая как нельзя лучше подходила для моей двухуровневой стрижки. (На дворе стояли восьмидесятые, поэтому и мои волосы отражали стиль восьмидесятых.) Мы познакомились в театральном кружке и целые три недели проводили вместе каждый день. Но потом настала осень, и в школе появилась Тина Тотино, которая взрослела с немыслимой скоростью. Как ангел смерти, она несла перед собой самые большие груди, которые я когда-либо видела.

Мой театральный приятель сообщил мне, что хочет пригласить ее на танец на вечере встречи выпускников. Он сказал, что «надо забить гол, пока он еще может это сделать». (Именно такими напыщенными и высокопарными словами четырнадцатилетний мальчик выразил переполнявшее его волнение, когда впервые размеренно, но возбуждающе забилось от любви его сердце.) И в приступе отчаяния я наивно вскричала:

– Как ты можешь? Разве ты не видишь, что я тебя люблю?

УРОК № 1: Вопли «Разве ты не видишь, что я тебя люблю?» заставляют мужчину почувствовать себя так, словно он попал в ловушку. Словно его удерживают против его воли. Словно его шантажируют чувствами, чтобы он не ушел. Поэтому мужчина приглашает на танец Тину Тотино.

Когда мне было двадцать, я познакомилась со сноу-бордистом (панком, программистом), который вел себя необычайно романтично. Он запросто мог приехать к моему студенческому общежитию на лимузине, облаченный в смокинг, и пригласить меня в «Макдоналдс» на «Хэппи Мил». Секс у нас был просто фантастический. У него был такой большой пенис. А еще он мог наиграть на гитаре пару песен «Нирваны». Шесть месяцев я ждала, что он признается мне в любви. Но по истечении шести месяцев свиданий только с ним одним (!) я не могла больше ждать. Я взяла инициативу в свои руки и объявила: «Я люблю тебя». И стала ждать, что в ответ он скажет нечто подобное.

УРОК № 2: Я жду до сих пор.

Когда мне было двадцать пять, я познакомилась с парнем, который – так я думала – должен был стать моим мужем. Я ошиблась. Хотя у него была стабильная работа, неплохая квартирка и талант к кулинарии, на определенном этапе выяснилось, что мы не можем больше выносить друг друга. Так вот, наши, казалось бы, идеальные отношения дали трещину в тот день, когда после года совместной жизни я сказала То, Что Не Принято Говорить Вслух. На этот раз я решила схитрить и, вместо того чтобы делать громкие заявления, задала вопрос: «Ты меня любишь?»

УРОК № 3: Нет, нет, нет, нет, НЕТ! Ты ведь не думаешь, что вопрос «Ты меня любишь?» сильно отличается от собственно признания в любви? Иначе зачем спрашивать человека, любит ли он тебя, если ты сама его не любишь? Вот именно, незачем. Никто бы и не стал этого делать. Только проблема в том, что в ответ парни не говорят: «Я тебя очень люблю!» Они лишь интересуются: «А почему ты спрашиваешь?»

Жди месяцы. Жди годы. Жди целую вечность. Он никогда и ни за что на свете не скажет: «Я люблю тебя» – с полной уверенностью, если не решит, что эти слова – его собственное открытие, его собственное заявление, его собственная концепция, черт возьми. Исключи из своего словаря слово «люблю» так же, как исключаешь из него отвратительные, непристойные ругательства, прежде чем отправиться на воскресный обед к своей ирландской бабушке-католичке. Помни: когда дело касается любовных отношений, «я люблю тебя» – самое грязное ругательство, которое можно составить из трех слов.

Попив кофе с Ниной, я отправилась к машине, отклеила от стекла еще один штрафной талон за неправильную парковку и засунула его в бардачок вместе с остальными. Мой путь лежал в Беверли-Хиллз, где у меня намечалась встреча с мамулей и Одри по случаю очередной подгонки платья. Вместо того чтобы, как обычно, включить «Эн Пи Эр» и балдеть под музыку, я в тишине раздумывала над советом Нины. Она явно призывала меня к решительным действиям. Нина вообще относилась к тем людям, которые всегда рекомендуют другим сразу брать быка за рога, но сами почти никогда этого не делают. Ах да, Нина берет за рога своих друзей. Она может взять за рога даже своего начальника. Но когда дело доходит до парней, она превращается в железную леди. Каждый раз, когда я вижу Нину, она объявляет, что у нее новый бойфренд. Студент, вместе с которым она посещает Лекции по курсу «Психобиология: эмоции и стресс». Профессор, которого она считала «гениальным». Продавец сока из ростков пшеницы из магазина здорового питания. Режиссер телевидения с сети каналов, принадлежавшей «Уорнер бразерс», с которым она познакомилась на… нет, я не помню, где она познакомилась с режиссером. Ну конечно, на занятиях по хатха-йоге. Она спит с каждым новеньким, кто туда приходит. Это продолжается неделю, может, две. И скорее всего именно тогда, когда парень начинает размышлять, как бы сбежать от нее, она сама теряет к нему интерес.

Студент, с которым она встречалась, однажды утром принес для нее на лекцию стакан морковного сока. Профессор поставил ей пять с минусом за работу, за которую она ожидала получить максимум четыре с плюсом. Продавец из магазина здорового питания, казалось, просто дрожал от волнения, когда она забегала за морожеными соевыми бургерами. А телевизионный режиссер приглашал ее на «Эмми». Основываясь на всем этом безобразии, Нина решила, что в каждом из них есть доля несамодостаточности. А она ненавидит несамодостаточных парней. В любом случае через какое-то время она становится для них недоступной, и тогда они проявляют к ней небывалый интерес. Они звонят и строчат е-мейлы, заявляются к ней домой посреди ночи, засыпая ее признаниями в любви и вопросами, почему, почему она не хочет дать им один маленький шанс. Это лишь подтверждает то, что несамодостаточность, в которой она их заподозрила, действительно имеет место быть. И Нина всегда испытывает облегчение, потому что обнаружила это вовремя. Я могу с головой броситься в омут чувств. Нина же бежит от этого, как вегетарианец от барбекю.

Я припарковалась на платной стоянке со счетчиком и ужаснулась, когда обнаружила, что в Беверли-Хиллз семь минут стоянки стоят двадцать пять центов. Моих денег должно было хватить на полчаса. На всякий случай я положила новый штрафной талон на ветровое стекло и вошла внутрь. Мамуля сообщила мне, на сколько минут я опоздала, а я принялась следить за Одри, которой подкалывали платье. Я не совсем понимала, зачем меня вызвали. И вообще, в чем состоит роль наблюдателя, который смотрит за тем, как кому-то подгоняют одежду? Я старалась изобразить живую заинтересованность тем, как драпируется ткань на платье Одри. Но гребаная кассета и все эти песни, которые я до сих пор прокручивала в голове, никак не давали мне сосредоточиться на самой Одри. Это было все равно что смотреть телевизор, когда рядом орет радио. Прошло двадцать минут, и я начала беспокоиться, что могу обнаружить на машине еще один штрафной талон.

– У вас есть мелочь? – спросила я у закройщицы.

Она отрицательно мотнула головой, продолжая подкалывать и подкладывать, подкалывать и подкладывать.

Зато мамуля старалась за двоих. Кружа около Одри, стоящей на пьедестале, она то и дело выражала восторг по поводу отвратительных атласных лодочек «Дай-ту-мэтч» у нее на ногах. Мне с трудом верилось в то, что они не понимают: такие же отвратительные атласные лодочки «Дай-ту-мэтч» покупают половозрелые девочки для выпускного вечера. А еще я подглядела, как мамуля, думая, что никто не видит, рассматривала фату, расшитую жемчугом, и примеряла ее на себя. И это женщина, которая клялась, что если выйдет замуж еще раз (а это могло произойти в любой момент), то будет расписываться в центральном дворце бракосочетаний, как и в предыдущие три раза.

Потом мы отправились на ленч (кстати, меня действительно осчастливили еще одним штрафным талоном), и Одри вытащила папку – настоящую папку – с подшитыми материалами от Марты Стюарт. Соответствующие статьи были наклеены на листы чертежной пастельной бумаги, расположенные по цвету. Зеленый отвечал за «Цветочные фантазии», розовый – за «Красавицу невесту», синий – за «Красавца жениха» и так далее. Я пролистала папку, читая заметки на полях, сделанные витиеватым почерком Одри. Чтобы удивить всех «необычайным ароматом и красотой композиции» букета, нужно было добавить в него такие свежие растения, как розмарин, тимьян или полынь. Вместо приветствия, которое могло показаться слишком формальным, Од придумала сделать для каждого гостя маленький «благодарственный свиток». Предполагалось, что ваша покорная слуга будет раздавать их на приеме. В папке была даже целая страница, посвященная крошечным «сердечкам для осыпания молодоженов», которые собиралась заказать Одри и которые, как говорилось в вырезке, выглядят очень романтично и в отличие от риса не повредят желудкам бедных птичек.

– Марта, Марта, Марта, – сказала я, скосив глаза.

– Да ладно, тебе все это нравится! – воскликнула Одри.

– Ей не нравится, – возразила мамуля, – потому что она су-у-ка!

– Ты сказала «су-у-ка»?

– Я услышала это по радио! – Мамуля и Одри разразились хохотом. Я определенно сидела за столом с девушками Гилмор[61].

– Ну так что? – произнесла Одри, помешивая холодный суп из спаржи. Одри – единственный знакомый мне человек, который может есть холодный сур. – Ты придешь на свадьбу с этим парнем по имени Макс?

– Наверно.

– Но ты его еще не спрашивала?

– Нет.

– Нужно спросить. Я ужасно хочу с ним познакомиться. – Пауза. – Я слышала, он младше тебя?

Я бросила взгляд на маму.

– Немного.

– Это нормально.

Я порадовалась тому, что она не заморочивается на таких мелочах.

– Ну и?.. – Одри выжидающе смотрела на меня.

– Ну и?..

– Мама говорит, ты развернула бурную подготовку к девичнику. Я страшно хочу узнать, как все будет.

– О…

Мамуля злорадно улыбалась.

На самом деле я и пальцем не пошевелила. Хотя нет, что-то я все-таки сделала. У меня дома на столе лежала записная книжка, которую я купила в магазине художественных принадлежностей и собиралась заполнить списком всего того, что нужно сделать для подготовки к свадьбе. Я размышляла, какой блокнот выбрать, в течение сорока пяти минут. Что лучше: маленькая записная книжка, которая влезет в мою сумочку, или огромная, в которую поместится больше записей? Может, купить блокнот на спирали, чтобы легче было вырвать нужные листки? Или из-за этого я растеряю кучу важной и полезной информации? В итоге я остановила свой выбор на книжке в льняной обложке цвета лаванды, которая не помещалась в мою сумочку, но и не отличалась огромными размерами. Мне просто понравились цвет и ощущение, появлявшееся, когда я проводила пальцами по страницам из дорогой плотной бумаги кремового цвета. Я принесла блокнот домой и специальной черной ручкой, которую купила вместе с ним, написала: «Список к свадьбе Одри» на самой первой странице. Меня охватило приятное волнение, и я почувствовала себя совсем взрослой.

С тех пор я больше ни разу не брала в руки записную книжку.

Одри все еще пристально смотрела на меня. Я получила короткую передышку, когда официант принес мелко рубленный салат для нее, вкуснейший чизбургер для меня (вот вам мюнстерский сыр[62] вместо американского) и жаренное на гриле филе для мамули. До меня дошло, что вся еда, которую Одри заказала на ленч, была зеленой и холодной.

– Ладно, – сказала Одри. – Я готова.

– Я думаю… все будет очень стильно! – Я замахала руками, как колдун, когда говорит: «Абракадабра!» Глаза у Одри загорелись. Вдохновленная успехом, я продолжила: – Только классика! Изумительная! Утонченная! Никакой… претенциозности… Нет. Ни грамма… чопорности. Конечно, нет. Но… изысканно. Изысканность во всем! – Мои вопли напугали сидевшую к нам вполоборота престарелую леди, которая обедала с подругой и вот уже двадцать минут шепталась с ней бог знает о чем.

– Это же чудесно! – сказала Одри как будто с удивлением. – Мам, разве это не чудесно?

– Чудесно, – отозвалась мамуля, разрезая филе на маленькие кусочки.

– Одри, – вставила я, – зачем ты это делаешь? – Она аккуратно подбирала ножом и вилкой горошины нута и выкладывала из них безукоризненно ровный ряд на краю тарелки.

Одри наклонилась ко мне и заговорщически прошептала:

– Углеводы.

– Точно.

– Ну, – сказала она. – Что еще?

– Я думаю… подойдут кремовые тона. И… лавандовые.

– О-о-о-о, я люблю лавандовый цвет. Сначала я задумывала оформление именно в таких тонах, но потом решила, что, наверно, это будет слишком по-девчачьи.

– Ну да, для свадебного торжества цвет лаванды совсем не подходит. – Я была чрезвычайно довольна собой. – То есть я хочу сказать, что нужно очень хорошо продумать, как этот цвет будет сочетаться со всем остальным. К тому же настоящий оттенок лаванды очень трудно передать. И правда, он не очень подходит для жениха. В нем нет ни капли мужской практичности… Но для девичника лавандовый – идеальный цвет. Он очень женственный и делает событие ярким и запоминающимся.

– Полностью с тобой согласна, – подала голос Одри. – Приглашения тоже будут на лавандовой бумаге?

– Приглашения? – Я сделала глоток содовой, чтобы выиграть время.

– Да, они будут полностью соответствовать цветовой гамме, в которой мы оформим девичник. Они будут как бы… вводить гостей в курс дела.

– Ты же не хочешь, чтобы люди попадали в обморок? – поинтересовалась мамуля. Она явно издевалась, но мне было наплевать.

Так вот, слушай. – Я накрыла руку Одри своей, как будто собиралась раскрыть ей самую сокровенную тайну. – Я не хочу вдаваться в подробности насчет того, как будут выглядеть приглашения, потому что это сюрприз. Но… Когда мы устроим вечеринку? «Когда?» – наверное, спрашиваешь ты себя… И нет ничего удивительного в том, что это так тебя занимает, потому что, – казалось, мамуля сейчас начнет хихикать, – мы устроим ее в обеденное время. Да! Обед для девушек, которые всегда встречаются за ленчем! Дома у мамы! И будет пирог с заварным кремом! Пирог с разной начинкой для каждой из твоих подруг! И «Мимозы»! Верно, мам?

– О, – выдавила она. – Ну конечно. И расскажи Одри, кто будет печь все эти пироги.

Спасибо, мамочка. Я улыбнулась и сказала:

– Я.

Они сказали в один голос:

– Ты?..

– Расслабьтесь. У меня есть рецепт с Martha Stewart.com.

Видимо, адрес сайта я угадала, потому что Одри меня не поправила.

– Я знаю, что делаю. Помни, девиз, под которым пройдет твой девичник, – я опять замахала руками – «Изысканность во всем»

Одри казалась абсолютно счастливой. Я подумала: «Я гений».

Вечер того дня был посвящен кино. Мы с Максом лежали на его постели, и он был поглощен просмотром «Влюбленного Шекспира». Тело Гвинет Пэлтроу казалось больше, чем в реальной жизни, потому что в прошлую субботу Макс побывал в «Городе развлечений» и купил самый большой телевизор с плоским экраном, который там был. Он был так огромен, что Максу пришлось полностью переоборудовать свою спальню и переставить все вещи. Еще он приобрел новое одеяло, так как в прошлые выходные я пожаловалась, что ночью в его комнате становится холодновато.

– Я ни за что не допущу, чтобы ты мерзла, Би, – сказал он, поглаживая место на постели рядом с собой и обняв меня.

Итак, измученная Гвинет Пэлтроу с напыщенным видом ходила взад и вперед, произнося: «Грядет то» и «Грядет это». В то время как актер – тот самый, с темными волосами – отчаянно изображал страсть, которую испытывал, глядя, как она расхаживает по сцене. О, это было очень романтично. В телевизоре. Но не в комнате Макса. Вам знакома эта черная дыра тишины, в которую иногда затягивает парней? Когда смотришь на него и ждешь, что он что-нибудь скажет, а он таращится в телевизор? И знаешь, что он видит, как ты на него смотришь, но не можешь спросить его, почему он молчит, ведь тогда ты будешь выглядеть, как пятидесятилетняя домохозяйка? Так вот, между нами повисла именно такая черная дыра мертвой тишины. Прежде чем включить телевизор, я пыталась вызвать его на разговор. Я рассказала ему, опустив некоторые подробности, о празднике в честь помолвки сестры. Все это время я пыталась понять, удивляет ли его то, что я его не пригласила, но он не попался на удочку. Он просто сказал:

– Похоже, ты хорошо повеселилась. (Далее разверзлась черная дыра мертвой тишины.)

– Макс, – я приподнялась на локте, – что-то не так? (Читай: «Эта кассета тебя разозлила?»)

Он отвел глаза от экрана.

– Я смотрю фильм, – сообщил он. (Перевод: «Я не хочу об этом говорить».)

Он откинулся на спину и нежно притянул меня к себе, обратно в постель. Однако больше он не пытался обнять меня.

Я просто заметила это. Вот и все.

Я приподнялась и села.

– Мне кажется, что-то не так… – Я взяла с прикроватной тумбочки пульт дистанционного управления, чтобы нажать на паузу. Но это оказался новый суперпульт с множеством кнопок для управления телевизором, видеомагнитофоном, DVD и музыкальным центром. Я нажала одну из кнопок: фильм выключился, и на экране появился Говард Стерн, беседующий с порнозвездой, которая восседала топлес на высоком стуле.

– Ой, убери. Это же «Миллионер с задницей»[63]! – сказал Макс, вытягивая шею, чтобы разглядеть полуголую девицу. – Если парень правильно ответит на все вопросы, он удалится с ней в отдельную комнату и трахнет ее в…

В эту минуту малый в футболке с надписью «ПОШЛИ СЛАБАКА-ЗАВАЛИ ЗДОРОВЯКА!» не справился с заданием «Назовите президента, ушедшего в отставку в связи с Уотергейтским скандалом».

– Отвратительно, – сказала я. – Этот парень такой тупой, что не может найти, кого трахнуть в реальной жизни, поэтому он и пришел на шоу.

– Именно. – Макс захлебывался от смеха. Он закричал на телевизор: – Никсон! Ты, недоносок!

– Макс, я хочу с тобой поговорить…

Я посмотрела на пульт и догадалась, что за включение и выключение отвечает самая яркая красная кнопка. И мне наконец удалось выключить телевизор.

Что-то промелькнуло в его глазах. Раздражение?

Он спросил:

– Нам нужно поговорить?

– Ну не то чтобы поговорить, – сказала я. – Я просто хочу узнать, что происходит.

– Мы прекрасно проводим время, смотрим телевизор.

– Но на самом деле мы никогда не смотрим телевизор…

Он проигнорировал эту реплику. Я попыталась перевести стрелки.

– Разве ты не хочешь, чтобы я разделась, исполнила танец обнаженная или что-то вроде этого?

– Ода.

Он понял шутку. Но не улыбнулся.

– Ну же, скажи, в чем дело. Тогда я начну танцевать. О чем ты думаешь?

– Я думаю… – он помолчал и пробормотал: – что все хорошо. – И он откинулся на постель.

Я заверила его, что все действительно хорошо. Просто я…

– Просто ты что? – Он уставился в потолок. Он даже не посмотрел на меня.

– Я просто хотела поговорить с тобой о… – Тут я поняла, что не знаю, о чем хотела поговорить с ним.

Теперь он смотрел на меня. У него было лицо терпеливого, честное слово, даже слишком терпеливого человека. Но его глаза – глаза, которые всегда искрились безудержным весельем, – казалось, были закрыты. Он казался настороженным. Изгиб его губ ровным счетом ничего не выражал. Ничто в его лице не могло мне помочь разгадать его мысли.

– Слушай, если ты не хочешь разговаривать…

– А о чем, собственно, мы разговариваем? Казалось, он действительно разозлился. Это было несправедливо.

– Может, мне просто уйти? – произнесла я.

Совершенно опустошенная, я встала и начала искать свои туфли. «Можно обойтись и без них, – твердил мне внутренний голос. – Можно взять и уйти прямо сейчас. Посмотрим, как он почувствует себя в таком случае».

– Ты уходишь, – сказал Макс.

Это не был вопрос. Это было утверждение.

– Похоже на то. – Я старалась говорить так же бесстрастно, как он, но в моем голосе слышалось волнение. Я надела одну туфлю, потом вторую. Краем глаза я увидела, что он опять уставился в потолок. Я начала осматриваться в поисках ключей, и на долю секунды меня охватила паника, потому что они никак не попадались мне на глаза. Он переставил всю мебель в этой долбаной комнате, а это означало, что я не могла положить ключи на трюмо, как всегда. Он продолжал хранить молчание и никак не среагировал, когда я споткнулась о край коврика и задела локтем одну из тарелок его ударной установки. В конце концов я обнаружила ключи на письменном столе, который раньше стоял у окна, а теперь находился у двери, где до этого располагалось трюмо. Какая-то необъяснимая причина вынудила меня произнести это вслух.

– Трюмо теперь стоит на другом месте, – сообщила я.

Ответа не последовало.

– Это так, на случай, если тебя удивило мое поведение, – добавила я.

Теперь я готова была уйти. Я стояла посреди комнаты, потирая локоть, и чувствовала себя полной дурой. Макс даже не соизволил сесть в кровати.

– Бен, – сказал он в потолок, – если ты выйдешь из этой комнаты, я не побегу за тобой.

Я не знала, что он хотел этим сказать. Что бегать за мной ниже его достоинства? Или, может, что я вела себя как буйнопомешанная и бежать за мной не имеет ни малейшего смысла? Кто же захочет гоняться в ночи за сумасшедшей женщиной, которая несется по улице, растопырив локти в разные стороны, и бормочет что-то о перестановке мебели?

Я поинтересовалась:

– Ты хочешь, чтобы я осталась?

– Я не просил, чтобы ты ушла. – Он потер глаза. – Слушай. Я устал. У меня был длинный тяжелый день. Я хочу посмотреть фильм. С тобой. А потом я хочу поспать. – В конце концов он добавил: – С тобой. Но если ты выйдешь из этой комнаты, я… не… побегу… за… тобой.

Тут до меня дошло, что этим заявлением он бросает мне вызов. Это игра с огнем. Не очень мило со стороны Макса. Но одно из положений моей жизненной философии гласит: никогда не играй с огнем, если не уверена, что победишь в этой игре. К тому же в мои планы на вечер это не входило. Я вспомнила слова Нины о том, что я хотела узнать, любит ли меня Макс. Я бросила взгляд на музыкальный центр: кассетная дека пустовала. Я подумала: «Может, он даже не слушал мою запись».

Я присела на постель. В комнате царила тишина. Его соседи по дому, Фред и Барни, как обычно, зависали на какой-то вечеринке. Слава Богу. Я бы умерла на месте, если бы они услышали, как мы ругаемся. Хотя мне так и не довелось с ними познакомиться.

Потом Макс спросил:

– Досмотрим до конца?

Я согласилась.

Он снова включил телевизор, я легла рядом с ним и устроилась так, чтобы не загораживать экран. Я посмотрела на него.

– Прости, – сказала я. – Не знаю, что на меня нашло. Может, я сегодня слишком устала?

– Все в порядке, – ответил он. – Просто смотри.

Он заснул прежде, чем наступил тот момент, когда парень выясняет, что Гвинет Пэлтроу-девушка. Я досмотрела фильм сама, хотя уже видела его, а потом всю ночь крутилась и вертелась с боку на бок. Макс спал, повернувшись ко мне спиной, раньше он так не делал. Первое, что я сделала, когда открыла глаза, – это посмотрела на прикроватную тумбочку, надеясь найти рядом с будильником сюрприз от Макса. Но там не было ни конфеты, ни сока.