"Сага о Гудрит" - читать интересную книгу автора (Сивер Кирстен А.)

Торбьёрн вел свой корабль прямо вперед, в направлении западного ветра. По ночам Гудрид часто просыпалась оттого, что лед с глухим стуком натыкался на корпус судна, и на борту сразу же раздавалось недовольное блеяние и хрюканье животных. День тоже был полон разнообразных звуков: стаи морских птиц кричали, кружа вокруг судна; трещали льдины, и мрачно шумели волны. А Торкатла время от времени ворчала:

– Надеюсь, что этот мальчишка, который называет себя лоцманом, еще не сбился с пути! Мне пока еще хочется вновь оказаться на суше.

И все же лоцман недаром ел хлеб на корабле, ибо «Морской конь» без задержек достиг мелководья, войдя в устье Эрикова Фьорда, а затем они подошли к тому месту, где ледяные горы образовывали узкий, темный фьорд справа от борта, являясь своего рода разделительной линией. До сих пор им почти не попадалось других судов, но за пределами горной гряды вокруг них просто кишели всякие лодки, и люди окликали незнакомцев:

– Откуда вы идете и куда направляетесь, и кто капитан корабля?

– Это корабль Торбьёрна сына Кетиля с Мыса Снежной Горы в Исландии, а направляется он к Братталиду!

На западном берегу фьорда лежали большие дворы, а со всех сторон виднелись заснеженные горы и тучные пастбища. Когда фьорд снова расширился, лоцман отдал приказ направиться в сторону от крутых скал, и «Морской конь» медленно заскользил вдоль западного берега Эрикова Фьорда. На зеленом склоне Гудрид заметила богатый двор. Возле него простиралась лужайка с большими амбарами. Наверное, это были площадка тинга и место торговли в Братталиде.

Пока корабль причаливал и люди Торбьёрна спустили парус, к берегу верхом на лошади приблизился могучий старик. Все лицо его заросло кудрявыми рыжими волосами и бородой. За ним бежал мальчик лет семи, тоже рыжий. Внизу у воды стояли дети и несколько молодых людей с серпами и лопатами. Вокруг них крутилась большая собака, неугомонно тявкая и виляя хвостом всякий раз, когда ей отвечал дружный лай на борту корабля.

Торбьёрн не спеша примерился к приливу и отливу, и когда нос «Морского коня» коснулся суши, он перекрестился и приказал бросить якорь и отдать шварты. Затем он сменил свою кожаную шапку на черную фетровую шляпу с широкими полями, набросил на плечи затканный шелком плащ и попросил Стейна спустить на воду лодку.

А тем временем люди молча и настороженно стояли на берегу, вокруг старого всадника, – все, за исключением рыжего мальчика. Он забежал в воду так далеко, что она доходила ему до колен, и когда к нему приблизилась лодка, он решительно схватил ее за корму и потянул к себе изо всех сил.

– Спасибо за помощь, Торкель сын Лейва, – сказал ему Торбьёрн и ступил на сушу. С распростертыми руками он двинулся навстречу старику.

– Ты помнишь меня, Эрик? Теперь я приехал к тебе в Гренландию.

Эрик Рыжий распахнул объятия: по его морщинистому лицу текли слезы.

– Торбьёрн сын Кетиля! Твой голос я узнаю когда угодно, даже если не догадался, что это твой корабль поднимается вдоль фьорда. Я ведь почти ослеп и до сих пор еще не оправился от осенней горячки. Так что я не схожу с коня до тех пор, пока не окажусь снова у дома. Дай мне твою руку, друг мой, и добро пожаловать ко мне на двор. Сколько с тобой людей?

– Гудрид, моя дочь, еще одна женщина и маленькая девочка, а потом – двенадцать человек команды, кроме меня. Это вместе с лоцманом из Херьольвова Фьорда.

– Вы можете остаться у меня в Братталиде до тех пор, пока не расчистите себе место и не построите дом. Лейв взял с собой много людей и отправился к далеким землям на Западе, так что в доме просторно.

Он повернулся в сторону двора и усмехнулся.

– Тьодхильд будет рада женскому обществу, это уж точно! Я возьму твою дочь с собой, пока ты разгрузишь корабль. Можешь занести вещи на мой склад, – он вон там, на площадке тинга. Так рано в этом году к берегу пристают только купцы, которые торговали зимой на Херьольвовом Мысе, и пока твой корабль здесь единственный.

Дрожа от волнения, Гудрид поспешила сменить платье и накинунуть на себя синий плащ.

Прежде чем Стейн отвез ее к берегу и отец представил ее Эрику, навстречу гостям вышли оба сына хозяина. Они были одного роста с отцом, но темноволосый Торвальд казался изящным, несмотря на крепкие мускулы, тогда как Торстейн отличался рыхлой фигурой, словно бы его вылепили из светлой глины. Хотя свободная рабочая одежда не могла скрыть его сильных мускулов. Из-под закатанных рукавов рубахи виднелись руки, покрытые золотисто-рыжими волосами. Курчавые волосы и борода тоже имели рыжеватый оттенок. Когда он приветливо улыбнулся Гудрид, она увидела, что глаза у него темно-коричневые, сияющие на открытом, добродушном лице.

Девушка чувствовала себя свободно, идя вместе с двумя братьями наверх, к дому. Наискосок от фьорда лежала широкая зеленая равнина, а за ней – крутые горы. Оттуда доносилось воронье карканье. Одна за другой тянулись громадные скалы к северу, а по берегам лежали заливные луга, и на них росли березы и ивы.

Гудрид невольно воскликнула, увидев, до чего же хороши пастбищные земли в Братталиде. Торстейн довольно усмехнулся.

– Да, здесь лучше, чем в Исландии! Зимой мы способны прокормить шестнадцать коров.

– А что рыба, ловится? – спросила Гудрид, поглядывая на водную голубую гладь с качающимися в ней отражениями ледяных вершин.

– Да, улов неплохой. Охотимся еще и на тюленей и китов. А в реках попадаются жирные гольцы: мать наверняка угостит тебя и свежей, и вяленой рыбой, так что сама попробуешь! Летом, охотясь на севере от Братталида, можно разбогатеть еще на шкурах и моржовых клыках. Теперь, когда Лейва нет дома, а отец нездоров, один из нас остается на дворе, а Торвальд отправляется на север на несколько дней. Смотри, вон стоит корабль нашего отца.

И Торстейн показал рукой на другой берег фьорда, где виднелся свежевыкрашенный корабль Эрика, словно павлин среди стаи гусей, каковыми казались прочие лодчонки.

– Этому кораблю всегда сопутствует удача, и он бывал в дальнем плавании! – сказала Гудрид и с улыбкой повернулась к Торвальду.

– Удача зависит от капитана. Но корабль этот действительно отличный, и я охотно бы отправился на нем к чужим берегам, – ответил Торвальд. Он явно предпочитал, чтобы говорил брат, но Гудрид видела, что и он приветлив к ней.

Войдя на двор, они увидели слева маленькую церковь и кладбище, окруженное низенькой каменной оградой. Торстейн сказал:

– Мы называем ее материнской церковью – отец никогда не входил в нее. А ты, наверное, крещеная, как и все остальные в Исландии?

– Да… – Гудрид в смущении думала, что сказать, потому что лоцман предупредил их, что Эрик и Тьодхильд поссорились из-за новой веры. – Отец научил меня христианским молитвами, и я знаю, что они означают на северном языке, но я не совсем понимаю их.

Торвальд отвернулся, а Торстейн дружелюбно сказал:

– И не только ты одна. Зачем забивать себе голову?

На дворе царила оживленная суматоха, слуги сновали из дома в кладовые и обратно, готовясь достойно принять гостей. Эрик сошел с коня, поддерживаемый слугой, и, откашлявшись, медленно направился к дому. Главный вход был обращен прямо к фьорду и украшен нарядной резьбой. Ни один корабль не подошел бы к берегам Братталида незамеченным, подумала Гудрид.

Площадка перед домом была вымощена плитами из красного песчанника с маленькими белыми закруглениями, и таким же камнем был выложен длинный фасад. Дом был достоин своего хёвдинга, и женщина, встретившая их на пороге, выглядела как жена и дочь хёвдинга. Она двигалась медленно, словно у нее болели суставы, но осанка ее была горделивой, и прямая спина походила на стройную мачту, а морщинистый загорелый лоб был высоким и выпуклым. Гудрид учтиво склонила голову, а Тьодхильц дочь Йерунда сказала:

– Милости просим в Братталид, Гудрид дочь Торбьёрна. Твой отец помог мне с маленькими детьми в самые тяжелые для нас годы, и я всегда жалела, что не видела его собственную дочь. Ты, конечно, устала с дороги и голодна, так что угощайся, пока мы дождемся Торбьёрна с его людьми.

Она пригласила Гудрид войти в дом. В очаге весело горел огонь, и зажгли уже много ламп, которые светили ярче дневного света, скудно просачивающегося через отверстие для выхода дыма и маленькое окошко, Гудрид обратила внимание на то, что стены были увешаны коврами, и сердце ее забилось от радости. Как хорошо оказаться в таком богато убранном доме и сидеть рядом с Тьодхильд у северной стены!

Торстейн подвел Эрика к почетному сиденью, а сам сел слева от отца. А Торвальд вернулся к прерванной ради гостей работе.

Гудрид так старалась произнести хорошее впечатление, что чуть не опрокинула миску с водой, которую подала ей Тьодхильд для умывания. Девушка не осмеливалась поднять глаз, пока хозяйка сама не протянула ей чашку с парным молоком. Перекрестившись, Гудрид сделала маленький глоток.

– Пей, не бойся, девочка, – сказала Тьодхильд. – Ты крещеная, а потому знаешь, что Христос завещал нам поступать с другими людьми так же, как мы бы хотели, чтобы поступали с нами. Когда я впервые оказалась в Братталиде, то больше всего я желала попить свежего молока.

– Не забивай девушке голову, – хмыкнул Эрик. – Я будто слышу речи того священника, которого привез с собой Лейв. Он уверял меня, что земля плоская, ибо так учит церковь! Но только простофиля может ляпнуть такое бывалому мореплавателю. Мне пришлось заткнуть уши и выпроводить этого лгуна со двора.

Смех Эрика перешел в раздирающий кашель, и все умолкли. Широкое, доброе лицо Торстейна омрачилось.

– Отец, я схожу к Гамли и Гриме. Может, Грима что-нибудь новое посоветует?

– Да что там новое? – брюзгливо возразил Эрик. – Хотя люди и говорят, что она колдунья, но я ни во что ее не ставлю: она толком-то и руны вырезать не умеет. А ее снадобья мне ни капли не помогли. Я просто старею.

Гудрид нерешительно произнесла:

– Ты не пробовал горечавку, Эрик сын Торвальда? По дороге сюда я заметила, что ее много растет на лугу. А от кашля хорошо помогает мать-и-мачеха и марьянник. Моя приемная мать выучила меня некоторым заклинаниям над травами…

Внезапно она смутилась и покраснела, не осмеливаясь взглянуть на Тьодхильд. Наверное, хозяйка дома окажется против старых целебных средств, раз она исповедует новую веру в своей церкви.

– Угощайся солониной, Гудрид, – громко сказала Тьодхильд. – Потом я покажу тебе наш двор и место, где ты сможешь приготовить свои отвары, пока вещи не распакованы. Мне-то самой тяжело наклоняться к огню.

Гудрид с облегчением перевела дух и встретила одобрительный взгляд Торстейна сына Эрика. Может, ее пригласили в дом, не дожидаясь остальных, потому что видели в ней будущую невестку? Мысли об этом были и у нее, и у Торбьёрна! А Торстейн был так добр.

Она отвернулась и обвела взглядом зал: он был великолепен, с обшитыми деревом стенами и прямыми столбами, подпирающими крышу, с ровным утрамбованным полом. Она похвалила дом и добавила, что он выглядит совсем новым.

– Да, – довольно ответил Эрик, – этот дом построен прошлым летом, когда старый сгорел. Одна глупая служанка Тьодхильд оставила дверь открытой, а сама пошла за материалом для своего ткацкого станка, и злые духи ворвались внутрь.

– А я и не знала, что в Гренландии столько древесины, – сказала Гудрид, оглядывая широкие доски на стенах.

– Да, с древесиной здесь неплохо. Многое из того, что ты видишь, прибило к берегу у Бревенного Мыса. Именно там вы с Торбьёрном и построите себе дом.

Сердце в груди у Гудрид замерло. Их новый дом будет совсем поблизости! Ей поскорее хотелось покончить с ужином. Тьодхильд наконец поднялась из-за стола, и все поблагодарили ее за ужин.

А Гудрид вслед за Тьодхильд и Торстейном вышла на залитый солнцем двор, тогда как Эрик остался на своем почетном сиденье. Солнце слепило ей глаза, и доносившиеся со двора звуки стучали в голове, пока Тьодхильд вела ее мимо дома и амбаров, прямиком к бурому крутому утесу, с которого открывался чудесный вид на внутренную часть фьорда. Тьодхильд показала рукой на зеленую косу, которая тянулась перед ними.

– Там будет твой дом, Гудрид. Эрик держал эту землю незанятой как раз для такого случая. Когда вы выкорчуете и сожжете кустарники, там будет славное пастбище, а в серединной бухточке найдется место для лодки. Отсюда тебе не видно, но к юго-востоку от Бревенного Мыса прямо из ледника берет свое начало речка. Ты быстро поймешь, что лучше тебе держаться подальше от течения в устье реки: вода там прямо как в котле кипит. А теперь пойдем, я покажу тебе свою усадьбу.

Тьодхильд шла медленно, величественно, и Гудрид не спеша могла помечтать, как она будет помогать по хозяйству в Братталиде, когда будет жить здесь. У Тьодхильд была опытная домоправительница Хальти-Альдис, и Гудрид сама могла убедиться в этом, видя надежные запасы молока и еще мясо и рыбу, подвешенные над очагом. Похоже, что прислуги и рабов на дворе хватало, ибо все вокруг было ухоженным и прибранным. Над всем царило такое спокойствие, что никто бы не подумал, что хозяин и его жена с некоторых пор не уживаются вместе.

Взглянув на кладовые, где Тьодхильд хранила шерсть и лен, она направилась к небольшой церковке, стоявшей на возвышении к югу от главного дома. Невдалеке журчали два ручья, сбегая по отлогому склону, образуя собой речку, и Гудрид пришло в голову, что Тьодхильд и Эрик сами похожи на эти ручьи. Разница в том, что они не хотят слиться в одно целое. Так что главной трудностью для Гудрид в Братталиде будет примирение со старой верой Эрика и новой – Тьодхильд.

Прежде чем войти в церковь, Тьодхильд перекрестилась и оставила за собой западную дверь открытой. При свете из этой двери, да еще маленького окошка в восточной стене Гудрид различила красноватые плиты из песчаника, которыми был выложен пол, и большую шкуру белого медведя, лежащую перед полкой с маленьким крестом и лампой. Гудрид сразу перекрестилась и обвела глазами все это уютное треугольное помещение церкви, покрытой дерном.

– Как здесь красиво! – сказала она Тьодхильд. – Никогда не видела такой огромной медвежьей шкуры…

– Да, медведь этот пару зим назад повадился к нам на двор. Эрик не хотел убивать его. А дерево, из которого сделана церковь, называется красной березой. Не так давно мы купили его у купцов с норвежского корабля. Лейв возвращался домой и заметил людей, потерпевших кораблекрушение в шхерах возле берегов Гренландии. Он взял их с собой, а следующей весной отправился назад, за их древесиной, которую они везли на корабле. Им она уже не понадобилась: они слишком долго ждали помощи в шхерах и вскоре после того, как оказались у нас, умерли. Эрику не понравилось, что Лейв отдал мне эту древесину на строительство церкви, но Лейв сознавал свой долг, тем более что именно он привез с собой священника.

– А где теперь ваш священник? – спросила Гудрид.

Тьодхильд села на скамью и сделала Гудрид знак, чтобы та села рядом с ней.

– Я расскажу тебе и об этом тоже. Лейв отправился к королю Олаву сыну Трюггви в Норвегию, после того как погостил у вас с Торбьёрном в Исландии. В то время в Норвегии было много доблестных исландцев, и король Олав уговорил некоторых из них взять с собой назад в Исландию святых отцов, чтобы обратить язычников в новую веру. Король удерживал Кьяртана сына Олава и многих других сыновей хёвдингов в качестве заложников, но Лейв никогда не беспокоился о себе, ибо когда стало известно, что король захватил его, то следующее норвежское судно, которое бы поплыло в Гренландию, точно нашло бы там свою смерть. Король Олав – мой друг, и он хотел, чтобы мы тоже приобщились к истинной вере, а потому он попросил Лейва взять с собой в Гренландию английского священника, ученого мужа, твердого в вере, но вспыльчивого.

Тьодхильд прихлопнула комара и продолжала:

– Купцы везли сюда далеко не лучшее зерно или железо. Они все равно были уверены, что мы будем им благодарны за то, что у них найдется на корабле. Так же получилось и с Патриком Священником. Он не желал оказать честь королю Олаву в Исландии, так что пришлось Гренландии приютить его. Нечего сказать, он был приятным человеком, сильным, очень сильным. Вначале он не очень хорошо изъяснялся на нашем северном языке, но у него был необычайно красивый голос, и он знал множество притч о Белом Христе. Он крестил и меня, и Торвальда с Торстейном. Оба мальчика, так же, как и я, хорошо понимали, что так принято среди мудрых людей. Лейв принял крещение в Норвегии. Но эта чертовка Фрейдис, сводная сестра моих сыновей, слушает только Эрика и отказалась креститься. И она, и муж ее из Гардара стоят друг друга. Патрик пытался обратить Эрика, но тот обозвал его болваном.

– Но как ты пришла к своей новой вере? – спросила Гудрид, боясь, что Тьодхильд будет отвечать ей так же уклончиво, как Торбьёрн. Тьодхильд слабо улыбнулась.

– Патрик был вовсе не так глуп, как представлял себе Эрик. Он заметил, что я устала не спать по ночам из-за мужниной похоти, и благословил меня на то, чтобы я отказалась делить ложе с язычником. Священник поведал мне о чудесах, которые творила святая принцесса Суннива в тех местах, где жили и некоторые из моих норвежских родичей. Ежегодно я поминаю ее в своей церкви. Когда Патрик собрался уезжать, он дал мне бочонок со святой водой и сказал, что пока у нас не появится новый священник, я могу использовать чудодейственную силу этой воды для того, чтобы крестить и отпевать людей. А сам он освятил и мою церковь, и кладбище.

– Почему же он уехал? – спросила Гудрид.

– Как еда, так и настроение легко меняются после долгой зимы… Дело осложнилось тем, что надсмотрщик Эрика едва терпел Патрика. По любому поводу он выходил из себя и говорил, что этого священника нельзя и за мужчину-то считать, а бог его – сплошной обман. Патрик старался не замечать ни этих оскорблений, ни жертвоприношений Эрика в праздник середины зимы, но когда Эрик начал готовиться к середине лета – тут священник не выдержал. Он носился по двору от дома к дому, осенял себя крестом и изрыгал проклятия, а надсмотрщик ревел, что Эрику следовало бы использовать Патрика вместо кобылы, которую тот откормил для спаривания со своим жеребцом. Не успели послать за мной, как Патрик ударил надсмотрщика ножом в грудь, да так сильно, что нож прошел через него насквозь. Люди боялись потом вытащить этот нож из груди убитого, в страхе перед той силой, которая помогла Патрику нанести удар. Так мы и похоронили надсмотрщика у юго-восточной стены. Эрик прогнал Патрика со двора, и тот сперва переехал в Гардар, у Эрикова Фьорда, а потом дальше на юг, спасая свою жизнь. Последнее, что мы слышали о нем, – что он уплыл с Китового Острова куда-то далеко.

Тьодхильд молча поднялась, перебирая свое ожерелье.

– А сейчас я зажгу лампаду, и мы вместе прочтем «Отче наш».

Гудрид послушно преклонила колена на белую медвежью шкуру, рядом с Тьодхильд. Коптящая лампадка пахла жиром полярной акулы, и девушка чувствовала себя уверенной и почти счастливой.

Выговаривая сложные латинские слова, она услышала стук копыт по тропинке, ведущей вниз от церкви. Мелодичное цоканье, звуки мелких камешков, летящих из-под копыт в стороны, понукание погонщика, – все это вызвало в Гудрид волну нежданных воспоминаний. А ей так хотелось забыть тот день, когда она прощалась с Хеллисвеллиром или когда была на альтинге. И еще более не хотела она вспоминать о том, что когда-то у нее были и белоснежная кобылка, и вороной жеребенок, а теперь осталось лишь бесполезное седло.

Сердце ее горячо забилось, и девушке показалось, что оно вот-вот разорвется.