"Сага о Гудрит" - читать интересную книгу автора (Сивер Кирстен А.)
ВЕСТИ ИЗ ВИНОГРАДНОЙ СТРАНЫ
 |
Тьодхильд стала тугой на ухо, отметила про себя Гудрид, увидев свекровь после долгого отсутствия. Однако ничто не ускользало от внимания хозяйки Братталида. Тьодхильд примечала, кто из соседей посетил ее церковь на 3 мая[5], а кто остался дома. Она была уверена в том, что это именно Ньяль был отцом ребенка, которого родила ее новая служанка Ауд. А однажды Гудрид сама услышала, как Тьодхильд выговаривает надсмотрщику за то, что он позволил вставить колышки в рот ягнятам, чтобы они не смогли сосать материнское молоко, прежде чем не кончится утренняя дойка. Тьодхильд ходила по двору, опираясь на суковатую палку и говорила с надсмотрщиком таким голосом, словно это он был глухим:
– Всю жизнь мы с Эриком следили за тем, чтобы овец доили по утрам, прежде чем к ним впустят ягнят. И если слуги до того обленились, что не делают этого, то ты сам должен взяться за это. Ты понял меня?
Гудрид еще недостаточно окрепла, чтобы помогать Торстейну по хозяйству на Бревенном Мысе, и потому свекровь время от времени посылала в дому к сыну слугу – узнать, все ли делается как полагается, по гренландским обычаям. Торкатла так сердилась, что Харальд Конская грива был вынужден через день возить ее к Гудрид с жалобами на вмешательство.
Гудрид примиряюще говорила ей:
– Тьодхильд просто думает, что вам недостает Торбьёрна и его советов.
– Может, так и есть… – ворчала Торкатла.
Гудрид самой не хватало отца, он был частью ее воспоминаний об Исландии. Однако теперь, когда она вышла замуж, она старалась не думать о том, что было раньше. Она – хозяйка собственной усадьбы в Гренландии. Нередко случалось, что Гудрид ловила себя на мысли о том, что если бы она сейчас увидела отца, она рассказала бы ему, как они с Торстейном радуются «Морскому коню». Корабль был как новенький, и они плавали на нем в Гардар, на Скотный Мыс, в другие места, где у Торстейна были дела.
Навстречу им не попадалось больших кораблей. Когда окончился тинг в Братталиде, ни один торговый корабль не заходил в их фьорд, и Торстейн уже начал проявлять нетерпение.
– Мне так хотелось купить зерно и железо до того, как мы отправимся на Песчаный Мыс… Здесь можно поторговаться и взять дешевле, чем в Западном Поселении, – пожаловался он однажды Гудрид, когда та зашла к нему в лодочный сарай с миской молочной похлебки.
– Но у нас есть «Морской конь», Торстейн, и мы могли бы сами вести торговлю! Нам надо только собрать побольше моржовых клыков и мехов, и мы можем отправиться в Норвегию, а по дороге заедем в Исландию…
Торстейн отложил в сторону канат для якоря, который плел, и с улыбкой взглянул на жену.
– Твой переезд в Гренландию не отбил у тебя охоту к путешествиям! Может статься, что лучше уж нам поехать в Виноградную страну. Посмотрим, что скажет Торвальд, когда вернется домой.
Глаза Гудрид заблестели. Она взяла из рук мужа миску и, уходя, весело крикнула через плечо:
– Мы можем съездить и в Винланд, и в Ромаборг[6]!
Накануне праздника святой Суннивы Гудрид работала в саду с другими женщинами, как вдруг заметила, что оконечность мыса огибает большой корабль. Она побежала с этим известием на двор, и вскоре в доме началась лихорадочная суета. Хальти-Альдис взмолилась:
– Если бы ты могла помочь мне в доме, Гудрид…
Рабы и прислуга, узнав новость, готовились к приему гостей. А тем временем на корабле начали разгружаться, и Торстейн проводил купцов в дом. Ими оказались два молодых юноши, двадцатилетнего возраста, и звали их Бьярни и Скюв. Они вместе со своей малочисленной командой прибыли из восточных фьордов Исландии.
– В последние годы никто из нас не остается подолгу в Исландии! – сказал Скюв, вытирая руки полотенцем, которое подала ему Гудрид.
– Ваш корабль – первый за это лето, который зашел к нам из Норвегии, – сказал гостю Торстейн, – а из Исландии никто так и не появился, так что мы мало что знаем о тамошней жизни.
– Да, может статься, в Исландии многое изменилось! Но сыновья Ньяля из Бергторсволля все так же охотятся за Флоси сыном Торда, чтобы убить его и его людей, после того как Флоси снес некоторым из их родичей головы.
Жители Братталида поздно улеглись спать в тот вечер. Никогда еще Гудрид так не отводила душу, с тех пор как поселилась в Гренландии. У Скюва обнаружились способности прекрасного рассказчика, а Бьярни умело вставлял в разговор висы и разные шутки. Оба купца ладили между собой, заметила Гудрид, да и команда их тоже была дружной.
Торстейн, как и другие, купил у Скюва и Бьярни все, что ему было надобно, и когда купцы собрались в обратную дорогу, все высыпали на берег, чтобы попрощаться с ними. Скюв сказал:
– Мне понравилось в Гренландии. Я охотно вернусь сюда снова. А если вы узнаете, что в этих краях продается двор, вспомните о нас с Бьярни! Вместе мы хорошо заплатим.
– Может, продать им Бревенный Мыс, – сказал Торстейн Гудрид, когда они поднимались к дому.
Гудрид ничего не ответила. Мысли вихрем закружились в ее голове. Бревенный Мыс был ее личной собственностью, однако все, чем она владела, находилось под опекой Торстейна: единственное, чего не мог сделать муж с собственностью своей жены, – так это вывезти ее из страны без согласия владелицы. Нет, Гудрид не хотела продавать Бревенный Мыс – по крайней мере, сейчас. Она нуждалась в чувстве опоры, которое давал ей этот дом. И она ответила, тщательно подбирая слова:
– Может, нам повременить пока с продажей Бревенного Мыса? Если у нас будет много детей, нам нужно будет подумать о наследстве для них.
– Пожалуй, ты права, – нерешительно сказал Торстейн.
Свет этого душистого летнего полдня померк для Гудрид. Детей пока не ждали. Проходя мимо церкви, она взглянула на нее, и вновь зароилась в ее душе смутная надежда, как всякий раз, когда она читала «Отче наш», а делала она это в последнее время довольно часто. И все же она была в сомнениях, действительно ли Белый Христос всемогущественен, как верят Тьодхильд и Торбьёрн.
Ей приходило в голову, что в тот раз, когда она убила Барда Трескоеда из лука Арни Кузнеца, – ей помог не Белый Христос, а Тор… И может, ей надо просить ниспослать ребенка Фрейра и Фрейю. Христос отнял у нее дитя, которое она носила; возможно, Он и не собирается позаботиться о ней. Но если она спросит об этом Торстейна, ему может показаться, что жена сомневается в вере его матери, Тьодхильд. Нет, лучше безропотно покориться своей судьбе… Но Гудрид твердо знала, что никогда не будет прорицательницей: это слишком опасно.
Когда Гудрид и Торстейн в последний раз коленопреклоненно молились в Тьодхильдовой церкви, прося у Христа благословения на переезд в новый дом, Гудрид ощущала в голове такую же пустоту, как и тогда, когда она взошла на борт «Морского коня», отправляясь к берегам Гренландии. Ей пришлось проститься с доброй сотней человек и о многом позаботиться. Она поручила Стейну все хозяйство на Бревенном Мысе, пообещав ему, что он будет получать за это три ягненка ежегодно в придачу к своему жалованью. Стейну доставалась также кровать Торбьёрна. Торкатла и те из слуг, кто был еще при Торбьёрне, тоже не были обижены.
Гудрид тяжело вздохнула, ощутив привычные запахи в Тьодхильдовой церкви, и тесно сжав руки, так что побелели суставы пальцев, мысленно молилась:
– Отче наш, если Ты есть на Небесах, скажи Халльвейг и Торбьёрну, что я храню о них память. И дай мне почувствовать, как под сердцем у меня вновь бьется новая жизнь…
Потом они задержались возле гладких каменных плит на могилах Эрика и Торбьёрна. На мгновение ей показалось, что эти могильные плиты шевельнулись, но Гудрид поняла, что слезы застилают ей глаза, размывая очертания предметов.
Жалобы Торкатлы на неуемность свекрови еще были свежи в ее памяти, и потому Гудрид оценила строгую сдержанность Тьодхильд, когда та обняла ее и Торстейна на прощание, перекрестив обоих. Гудрид на самом деле хотелось броситься к свекрови на шею и поцеловать старческое, морщинистое лицо из благодарности за все, что она для них сделала, но она не осмелилась. Она перекрестилась и пошла за Торстейном к берегу, не отрывая взгляда от «Морского коня».
Новичком в их команде был Эгиль сын Торлейва из Кимбавога. Торстейн вначале не решался брать мальчика на корабль, но тот скоро показал себя смышленым и ловким. В трюме корабля стоял бычок Торстейна: когда корабль вышел во фьорд, и северо-западный попутный ветер надул паруса, бычок этот оборвал привязь, переполошив остальных животных. А Эгиль решительно сбежал вниз, схватил бычка за рога и дунул ему в ноздри, так что тот замер на месте, будто его околдовали.
На палубе были навалены узлы, тюки с вещами, и Гудрид представилось, что она заново переживает свою прошлую жизнь. Ей все время казалось, что стоит повернуть голову, и она увидит у штурвала фигуру отца. Но глядя туда, она видела Торстейна, напряженно вглядывающегося вдаль – туда, где воды фьорда сливались с ледяными горами. Лицо мужа покраснело от ветра, из-под шапки выбились кудрявые пряди. Гудрид, улыбнувшись, подумала, что пора подровнять мужу волосы, а не то люди примут его за тролля. Она с трудом пробралась на корму и сказала ему:
– Если попутный ветер будет держаться и дальше – когда же мы дойдем до Западного Поселения, как ты думаешь, Торстейн?
Прищуренные карие глаза Торстейна не отрываясь смотрели на парус и море.
– Скорее всего, через пять-шесть суток; трудно сказать… По меньшей мере сутки потребуются для того, чтобы пройти Светлый Фьорд. Но погода может испортиться, и нам придется искать ночлега на берегу, хотя мне по душе плыть сутки напролет.
– И мне тоже. Так хочется поскорее увидеть Песчаный Мыс!
Внимательно посмотрев на реи, удерживающие огромный парус, Гудрид решила узнать, что за подарок подарила ей Тьодхильд на прощание. Им оказался деревянный бочонок с землей, и в нем росли желтые цветы настурции. Свекровь сказала, что цветы приживутся на новом месте, раз поблизости протекает речка, а Гудрид удивленно спросила у нее, откуда она знает, что на Песчаном Мысе есть река.
– Песчаный Мыс был частью земель, которые взял себе Эрик в Западном Поселении, прежде чем он привел с собой в Гренландию других людей. И тот человек, который теперь остался на Мысе, – Торстейн Черный, приходится сыном одному из воинов Эрика, получившему половину земель на Мысе. Он раскорчевал свой участок и обустроил его. Эрик взял меня с собой на Песчаный Мыс, когда поехал посмотреть, что там предстоит сделать после того, как Торстейн Черный получил землю в наследство от своего отца. Не смотри на меня так удивленно, Гудрид! Как ты думаешь, кто понимает лучше в хозяйстве: жена, которая одна годами управляется в доме и на дворе, или же муж, который предпочитает твердому полу палубу, качающуюся под ногами?
Гудрид подумала о Торстейне: неужели он тоже сильнее любит море? Ей трудно было поверить в это. Муж ее так мечтал о собственном доме, в котором будут бегать маленькие дети… Держа в руках настурцию, она повернулась, чтобы пойти набрать воды, и чуть не наткнулась на Люву, свою новую служанку. Девушка служила пару лет в доме у Торварда и Фрейдис дочери Эрика, а потом попросилась к Торстейну. Тот охотно взял ее к себе: он понимал, что значит прислуживать Фрейдис.
Улыбнувшись, Гудрид протянула ей кадку с цветами.
– Полей их, Люва. Ты помнишь, что к ужину надо сварить лосося?
Служанка кивнула головой, и Гудрид подумала, что слуги, которых Торстейн взял с собой на Песчаный Мыс прошлым летом, были такими же расторопными, как эта девушка. Гудрид была уверена, что и она сама, и Люва поладят с женой Торстейна Черного, Гримхильд.
Торстейн был немногословен, когда Гудрид расспрашивала его об этой Гримхильд: он сказал лишь, что она была раньше рабыней, а потом вышла замуж, и ей дали вольную. А о Торстейне Черном он сказал, что на этого человека можно положиться и он очень работящий.
Гудрид размышляла над тем, крещеные Торстейн Черный со своей женой или нет. Она забыла спросить, есть ли на Песчаном Мысе церковь, и вдруг поняла, что не знает, какой собственно веры придерживается ее Торстейн, когда он живет не в Братталиде. Когда из дома уезжал Лейв, Торстейн по-прежнему жертвовал мясо и молоко духу-хозяину Холма, а когда он произносил прощальную молитву перед отплытием из Эрикова Фьорда, то он обращался столь же часто к Тору, как и к Белому Христу, к вящему удовольствию всей команды. А вдруг Торстейн пожелает принести жертву Фрейру и Фрейе, когда наступит йоль[7], и попросит у этих богов тучных пастбищ и беременной жены?
Знакомые, обжитые берега Эрикова Фьорда постепенно сменились более темными, пустынными, изрезанными островками, поросшими пучками травы и дикими гвоздиками. Ветер дул в том же направлении, однако по журчанию воды за бортом корабля Гудрид поняла, что течение изменилось и что они выходят из глубоких вод. Гудрид сидела и пряла, укутавшись в плащ из тюленьей кожи, и в ней нарастала радость в предвкушении того, что ждет ее впереди на новом месте.
Бледные пятна на суше, означавшие луга и стога сена, становились все реже и реже: Восточное Поселение осталось позади. Время от времени они еще проплывали какой-нибудь одинокий, заброшенный скалистый остров, который торчал из воды как какое-то крупное животное; на таких островах находили себе пристанище люди, объявленные вне закона.
Выйдя в открытое море, они держались попутного ветра, чтобы не потерять из виду берег. Эгиль сын Торлейва так старался показать себя, что несколько раз оказывался чуть ли не за бортом, и в конце концов Торстейн послал мальчика связывать канат. Тот проворно управлялся с этой работой. Гудрид, наблюдая за Эгилем, думала, что если ее Торстейн и не самый смышленый, то зато он умеет дать людям проявить себя.
Рано утром Гудрид вышла на палубу и увидела, что вокруг – густой туман. Суши нигде не было видно. Волны тяжело плескались за бортом, а ветер был таким соленым, что в воздухе пахло салом. Гудрид испуганно пробралась на корму.
– Торстейн, мы сбились с пути?
Но муж был все таким же спокойным, как и прежде.
– Нет, Гудрид. В этих краях такое часто случается: то ледяной рукав спустится так близко к морю, что слепит глаза в солнечную погоду. А то ничего не разобрать в тумане. Мы пока еще не вошли в шхеры: ты, наверное, сама заметила это по волнению на море. Нам осталось еще больше половины пути до Западного Поселения. Что-то я проголодался, надо бы подкрепиться!
Когда они наконец вошли в Светлый Фьорд, Гудрид казалось, будто горы на горизонте угрожающе смотрят на них. Выражение лица мужа сказало ей, что торопиться не надо. Отбивая к обеду вяленую рыбу, Гудрид думала, что скоро они попробуют свежей пищи: она уже заметила за бортом здоровых размеров треску, с тех пор как они вошли в этот фьорд.
«Морской конь» медленно продолжал скользить по водной глади Фьорда. Гудрид стояла как зачарованная на носу корабля, а красные лучи заходящего солнца озаряли небо и тихую бухту Песчаного Мыса. Двор отражался на поверхности фьорда, плыл в легкой дымке, а за ним тянулась широкая долина, и ветер с суши доносил мычание, блеяние и лай собак.
Так далеко на Севере было холодно и рано темнело, а потому Торстейн послал свою команду, да и Люву тоже, переночевать на берегу, вместе с животными, на сеновале, а сам с Гудрид остался на корабле. Оказалось, что Гримхильд не успела подготовить к их приезду дом, как сказал Торстейн Черный, приплывший им навстречу в своей лодке-плоскодонке. Гудрид, глядя на поношенный серый плащ Торстейна Черного и его драные кожаные чулки, решила, что и он тоже не лучшим образом приготовился к приему гостей.
Гудрид приняла пылкость Торстейна той ночью за хороший знак, который предвещал ей плодовитость и счастливую жизнь в новом доме, и старалась помнить об этом, когда наступили трудные времена.
Вскоре стало понятно, что Гримхильд неутомима в работе, и того же требовала от рабыни Унны, однако она была женщиной неразумной и бестолковой. Высокая, квадратная, она неряшливо одевалась, нося мужские штаны, а поверх – длинные драные рубахи. А седые лохмотья торчали в разные стороны, словно бы их хозяйка не знала, что такое расческа. Но хуже всего было то, что ни в молочной кладовой, ни в клети ничего нельзя было найти, все хранилось как попало. А если вдруг под руку попадалось корытце или сырная форма, то утварь эта была никуда не годной, как и одежда на самой Гримхильд. В хлеву же и амбарах был строгий порядок, ибо там правил Торстейн Черный. Гудрид поняла, что бесполезно жаловаться мужу на беспорядок в доме. Она просто научила Люву и Унну, как приготовить из скисшего в кладовых молока вкусную простоквашу и сыр.
Когда Торстейн со своими людьми в первый раз отправился на охоту, он вернулся вместе с Белым Гудбрандом. Преследуя горных оленей, они вышли к самому его дому: Гудбранд тем временем косил сено на лугу. Он охотно отправился навестить Гудрид дочь Торбьёрна.
Гудрид сердечно приняла его на своем дворе.
– Как ты живешь, Гудбранд? Как твои Гудни и Олав?
– Спасибо, Гудрид, все хорошо. Приезжай к нам, сама посмотришь! Торстейн сказал мне, что привез с собой из Братталида двух коней, так что ты без труда доберешься до моего двора.
– Живет он славно! – вставил Торстейн сын Эрика. – У него самого есть двое лошадей, да еще столько коров, коз и овец, что уместятся на широком лугу!
– Да, мне пришлось ради этого потрудиться, – слегка усмехнулся Белый Гудбранд. – А все мой Олав! До чего же он удачлив! Олав наловил много белых кречетов и продал их Эрлингу Укротителю волн. А те товары, которые он получил, мы выменяли на скот у соседей.
– Неужели Эрлинг не поскупился? Тогда вам действительно повезло! – вырвалось у Гудрид.
– Да… Олав ездил от двора ко двору по всей округе и уговаривал бондов не уступать Эрлингу, если тот будет с ними торговаться. И в конце концов Эрлинг сдался, тем более что он собрался перезимовать у нас.
– Похоже, твой Олав пятерых стоит, – проговорил Торстейн.
Белый Гудбранд сделался серьезным.
– Мало у нас сил, чтобы сделать все, что задумано. Может быть, Торстейн, кто-то из твоих слуг поможет мне по хозяйству, а ты тем самым сэкономишь съестные припасы у себя в доме.
– Я об этом подумаю…
Гудрид была бы рада такому повороту событий. Она с тремя служанками трудилась не покладая рук, чтобы приготовить кладовые на зиму. Запасы ее медленно пополнялись вяленой рыбой и мясом, а в молочной кладовой стояли уже большие деревянные бочки с простоквашей и молочной сывороткой, миски с ягодами. В маленьком чуланчике на косогоре за домом накопилось уже порядочно сыру и масла, но Гудрид на этом не успокаивалась, видя, сколько людей будут есть зимой эти припасы.
В ночь середины зимы Торстейн устроил пир, и к нему в дом пожаловали соседи из окрестных дворов. С тех пор, как Гудрид приехала на Песчаный Мыс, она почти не выходила из дому, и многие соседи были ей незнакомы. Это были люди добродушные, любопытные и большей частью некрещеные.
Гудрид редко задумывалась о своей вере, но когда Торстейн с ее согласия посвятил свой пир Фрейру и Фрейе, после молитвы Белому Христу, то она подумала, что бы сказали при этом Торбьёрн и Тьодхильд. Перед ее мысленным взором вдруг предстала свекровь в Братталиде, и она ощутила тоску по своей почтенной свекрови и ее пылкой вере. Здесь же, на Песчаном Мысе, не строили храмов богам, и они с Торстейном даже не знали, где обитает дух здешних мест!
Гудрид молча перекрестилась, прежде чем начать обносить гостей блюдами. Она понимала, почему муж ее посвятил пир Фрейру и Фрейе. Она никак не могла забеременеть.
Миновал йоль, а Гурид все не беременела, однако Торстейн не терял надежды. Глядя на покрытый льдом фьорд, он сказал жене:
– Сейчас не время, Гудрид! Подождем, когда прорастет трава и станет плодиться скот!
Весна в Светлом Фьорде настала так стремительно и бурно, что Гудрид чувствовала себя стрелой, выпущенной из лука и лежавшей теперь в зарослях. Мысли ее путались, она отказывалась от еды, как ягнята в хлеву. И она растерянно говорила Люве:
– Что-то странное творится! Ягнята не хотят принимать пищу, совсем как я сама!
Люва с любопытством посмотрела на свою хозяйку.
– Я знаю, в чем тут дело, Гудрид. Так бывает часто, но потом тебе придется есть за двоих.
Гудрид уже привыкла к тому, что месячные у нее задерживаются, когда наступает весна, и потому она даже не подумала о том, что ждет ребенка. Она тихо стояла, раздумывая над сказанным. Кто же помог ей – Фрейя или Белый Христос? Она едва могла сообразить, в чем тут дело, и быстро перекрестилась.
Гудрид решила не говорить ничего Торстейну до тех пор, пока сама не почувствует в себе новую жизнь. Вдруг Люва ошиблась? Но однажды он увидел, как ее рвет во дворе, и так испугался, не заболела ли она, что Гудрид рассказала ему о ребенке.
Лицо Торстейна расплылось в широкой улыбке:
– Я знал, что мы правильно сделали, когда переехали в наш собственный дом, Гудрид… И чествование Фрейра и Фрейи нам нисколько не повредило!
Однажды, в начале лета, когда со стороны Восточного Поселения никого не ждали, на дворе заметили, как к Песчаному Мысу приближается большой корабль. Торстейн выбежал из кузницы, заслышав собачий лай, и всмотревшись вдаль, сказал:
– Это «Рассекающий волны», а на нем – мой брат, Торвальд, он возвращается из Виноградной Страны!
Торстейн поспешно велел принести ему плащ, наскоро расчесал волосы и бороду и заторопился к берегу, а за ним не отставал Хавгрим. Вдвоем они спустили лодку на воду и начали грести по направлению к кораблю, чтобы поприветствовать прибывающих.
Гудрид лихорадочно начала готовиться к приему гостей, как вдруг услышала скрип входной двери. Она выглянула из молочной кладовой и увидела Торстейна. Он опустился на скамью, закрыв лицо руками.
Гудрид перекрестилась.
– Торстейн? Что случилось?
– Торвальд убит в сражении со скрелингами, – ответил муж, не глядя на нее. – Это произошло прошлым летом. А люди на его корабле приплыли к нам, потому что у них на борту есть больной, и они собирались оставить его на берегу, прежде чем повернуть к Братталиду. Команда опасается, что судьба этого несчастного омрачит конец путешествия и всем остальным. Несколько дней назад этот человек сломал себе ногу.
Гудрид опустилась рядом с мужем и охватила его за руку.
– Они… они везут с собой тело Торвальда?
– Нет… Он просил перед смертью похоронить его там, на месте. Хотя мать, наверное, захочет, чтобы сын ее покоился на церковном кладбище. Хочешь поехать со мной в Виноградную Страну, Гудрид? Нам легче отправиться туда, чем Лейву: мы смогли бы обернуться туда и обратно в течение лета.
– Конечно же, я поеду с тобой! – Узнав, что случилось, Гудрид пришла в волнение. – Но как мы доберемся туда?
– Мы спросим у людей Торвальда… Они побудут у нас некоторое время, прежде чем отправятся в Эриков Фьорд.
Когда команда сошла на берег, Торстейн сам понес к дому раненого человека: он шел легко, будто на руках у него был ребенок. Лицо несчастного исхудало, побледнело, и он до крови закусил себе губу. Гудрид сперва приготовила для него успокаивающий отвар, а затем собралась вправить сломанную ногу. Внезапно перед ее мысленным взором предстало лицо Арни Кузнеца, искаженное болью: когда белый медведь искалечил его, никто не напоил беднягу отваром, не помог ему.
Пока Гудрид варила крепкий отвар плауна, Гримхильд выкрикивала разноречивые приказания Люве и Унне. Гудрид сдерживала себя, чтобы не сорваться. Может, сам Торстейн наконец заметит, что такое эта Гримхильд… Гудрид вылила охлажденный отвар в рог и понесла к лежащему на скамье больному. Звали его Эйольв.
– Выпей вот это, Эйольв, тебе станет легче. Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – Гудрид перекрестилась и крестообразно дунула на рог.
Эйольв застонал.
– Прочти лучше над своим снадобьем заклинание, а то в нем не будет силы!
Он недоверчиво смотрел на Гудрид, пока та читала заклинание, призывая Тора, и только после этого отпил из рога. Гудрид подождала некоторое время, пока отвар подействует, а потом склонилась над больным и, глядя ему прямо в глаза, проговорила:
Глаза Эйольва закрылись, и вскоре он погрузился в сон, ровно и спокойно дыша. Никто в комнате не проронил ни слова. А Гудрид осторожно ощупала сломанную ногу и слегка нажала на кость, пока не почувствовала, что та встала на место. Эйольв даже не проснулся, пока Гудрид бинтовала ему ногу широкими шерстяными лоскутами, прокладывая их кусочками моржового клыка. Она тихо сказала:
– Пусть он еще поспит. Если кто-то войдет в дом, он тотчас же проснется.
– Раз ты умеешь такое, ты точно прорицательница, а может, колдунья, – сказала Гримхильд, и многие зашушукались вслед за ней:
– Где это видано!
– В первый раз вижу, чтобы имели такую силу… А помните Торбьёрг-ведьму, которую несколько зим назад забросали камнями?…
Гудрид готова была закричать:
– Неужели вы не видите разницы между колдовством и умением исцелить! – И она перекрестилась как раз в тот миг, когда Унна вошла в дом с кадкой воды, приоткрыв дверь. Эйольв застонал и открыл глаза, а Торстейн сын Эрика, который до сих пор хранил молчание, весело произнес:
– Добрые люди, вы все видели, какая у меня жена-искусница. А теперь приглашаю всех к столу, и забудем пустую болтовню о колдовстве.
Угощение было щедрым, и люди Торвальда в один голос говорили, что даже в Виноградной Стране они не пробовали таких вкусных мидий и кречетов, как в доме Гудрид. Капитан судна, Асгрим Худой, поблагодарил хозяев за прием.
– Гудрид, я пробовал твои яства в Братталиде, когда мы отправлялись в Виноградную Страну, и я рад, что сегодня вновь сижу у тебя за столом. Ни в чем нет на твоем дворе недостатка, Торстейн! Никогда еще я не пробовал такой сочной вороники, как у тебя! А ведь ягоды эти пролежали всю зиму!
– А что, вороника вкуснее винограда? – спросил кто-то за столом.
– Виноград совсем другой, – улыбнулся Асгрим.
Торстейн довольно кивнул гостю, и Асгрим продолжал;
– Я расскажу вам, что мы видели в Виноградной Стране, а другие пусть поправят меня, если я ошибусь. Но вначале хочу почтить память нашего хёвдинга, Торвальда сына Эрика. Мы похоронили его по христианскому обычаю, но Торстейн сын Эрика хочет перевезти его прах домой, чтобы брат его покоился возле церкви Тьодхильд.
И Асгрим широко перекрестился, прежде чем начать свой рассказ. Без особых препятствий или опасностей они добрались до домов Лейва в Винланде. Там они и перезимовали. Рыбы было предостаточно. А когда наступило лето, они исследовали земли вокруг, обнаружив, что дома Лейва стояли на большом острове, а дальше простирался материк. Там они заметили следы человеческих жилищ, но самих людей не встретили. Земли Винланда были прекрасными, богатыми, там росло множество лесов, а берега были изрезаны удобными бухтами. Люди Торвальда нашли виноградные лозы, но стало холодать, и они были вынуждены вернуться к своим домам, набрав с собой для еды винограда. Вокруг домов Лейва росло много разных ягод.
На следующее лето Торвальд решил изучить новые земли на юге. Они проплыли мимо устья большого фьорда и уже почти достигли другого фьорда, еще более широкого, но тут Торвальд предложил своим людям исследовать длинный мыс между этими двумя фьордами. Он был таким удобным, что Торвальд решил со временем построить там жилье.
Они все вместе сошли на мыс, и, судя по всему, удача продолжала им сопутствовать. Когда же они вернулись к своему кораблю, они заметили на берегу перевернутые кожаные лодки, и под каждой из них лежало по два-три скрелинга. Один из скрелингов сумел уйти от них на лодке, но Торвальд с людьми все же убили восемь скрелингов.
Вдоль северного берега фьорда стояло еще много кожаных лодок, а может, палаток, но люди Торвальда безбоязненно расположились на мысе, поели и отдохнули на солнышке. Они думали, что за деревьями их никто не заметит.
Место это было заколдованным, не иначе, продолжал Асгрим. Ибо все люди уснули тяжелым сном и никак не могли проснуться. Пока Торвальд тоже спал, он во сне услышал голос, предупреждающий его об опасности. Тогда Торвальд закричал так громко, что разбудил всех остальных. И люди увидели, что на них надвигается целый рой кожаных лодок со скрелингами, плывущих по фьорду. Гренландцы поспешили на свой корабль, выставив вдоль борта щиты, и Торвальд сказал им, чтобы они защищались. Но вскоре скрелинги устали от битвы, и лодки их исчезли.
Тут все увидели, что Торвальд ранен: под мышкой у него торчала стрела скрелинга, И он сказал своим людям:
– Это смертельная рана. Похороните меня на мысе, где я мечтал построить себе дом… Поставьте на могиле крест, и пусть место это отныне называется Мысом Креста.
– Теперь ты сам знаешь, – сказал Асгрим, учтиво поклонившись Торстейну, – что могилу твоего брата отыскать будет нетрудно, хотя Мыс Креста и лежит на расстоянии от домов Лейва. А их-то уж отыскать просто!
«Неизвестно только, как много скрелингов мы повстречаем на этом мысе» – подумала Гудрид. Голова у нее кружилась от волнения и усталости.
Асгрим Худой и его люди оставались на Песчаном Мысе до тех пор, пока Эйольву не стало лучше. И прежде чем «Рассекающий волны» отправился в путь, шесть человек из его команды дали свое согласие вновь плыть к берегам Виноградной Страны, соблазненные хорошей охотой и рыбной ловлей в далеких землях. Гудрид радовалась тому, что они с Торстейном берут к себе на корабль людей, которые помогут им отыскать берег по тем знакам, которые нацарапал Асгрим на дереве.
Когда гости наконец уехали и хозяева погасили на ночь очаг, а Торстейн Черный и Гримхильд улеглись спать, и вскоре храп их разнесся по дому, Торстейн бережно развернул перед женой шерстяную тряпку и достал из нее черный камень, напоминающий вулканическое стекло – но только не гладкий, а зернистый. Камень тускло поблескивал, когда Торстейн поднес его к свету. Затем он протянул камень Гудрид, перекрестился и прошептал:
– Гудрид, я положу этот камень под матрац. Его подарил мне перед отъездом Асгрим: это волшебный камень из Виноградной Страны, и он может согревать. Асгрим сказал, что такие камни делают тамошние земли плодородными. Он предложил повесить его на стене в хлеву, но я подумал, что можно найти ему применение получше; пусть он охраняет нашего ребенка.
Гудрид казалось, что в ту ночь постель их была удивительно теплой.
Много людей захотело отправиться с Торстейном в Виноградную Страну, намного больше, чем требовалось для такой недолгой поездки. Кроме шести человек из команды Торвальда, к ним присоединились еще люди из Братталида, да и из соседских дворов пришло немало молодых парней, бывалых мореплавателей, которые предложили свои услуги в северных водах. В конце концов Торстейн набрал команду из двадцати пяти человек для своего «Морского коня». Одним из членов этой команды был молодой Эгиль. Лицо его светилось от радости, и он часами простаивал в кузнице, помогая Эйольву и слушая его рассказы о далеких землях.
Нога у Эйольва уже почти зажила, и он ходил на костылях. О землях на Западе он любил рассказывать. Гудрид жалела, что их первая с Торстейном поездка в Винланд будет такой недолгой, а цель ее столь скорбная.
Она прилежно ткала новую парусину, а голова у нее была занята важными делами, которые предстояло сделать до отплытия. Лишь немного удалось передохнуть от всех этих хлопот, когда они с Торстейном съездили в гости к соседям на день летнего солнцестояния.
Когда пир у соседей закончился, Гудрид с Торстейном ехали верхом домой. Уже вечерело. Вокруг щебетали в своих гнездышках встревоженные кроншнепы, а снежные горы, отражаясь в водах фьорда, напоминали заботливо сделанные сыры. Гудрид опустила поводья, и склонившись в седле, вдыхала ароматы нагретых солнцем лугов, любуясь красотой вечерней земли. Лошадь ее крутила хвостом, отгоняя докучливых комаров. Гудрид чувствовала себя счастливой. Именно теперь, когда два этих вечера она жила полной жизнью. И ей так хотелось оказаться в Виноградной Стране, прежде чем ребенок ее увидит свет…
Лошадь остановилась, повернув голову к хозяйке. Получив свободу, она охотно бы пощипала сочную травку. А если это не разрешается, то, может, Гудрид скажет, о чем это она так задумалась?
Не успела Гудрид натянуть вожжи, как к ней подъехал Торстейн, взяв ее лошадь под уздцы.
– Мне показалось, ты устала, Гудрид…
Она улыбнулась ему.
– Нет, я просто задумалась о нашем ребенке и о путешествии…
По лицу Торстейна пробежала тень.
– Я тоже думал об этом, Гудрид. И я решил, что лучше тебе остаться дома, пока я отправлюсь в Винланд и привезу тело Торвальда. Я вернусь сразу же, как только отыщу его могилу, а если опоздаю, то дождусь следующего лета, чтобы отвезти его тело в Братталид.
Гудрид похолодела.
– Как это? Почему я останусь здесь, а ты уедешь?
– Потому что ты не совсем здорова, и мы не можем подвергать младенца опасности.
Она попыталась улыбнуться.
– Как на тебя это не похоже, Торстейн! Ты никогда раньше не смотрел так мрачно на вещи! Я чувствую себя здоровой и сильной, и я так радовалась тому, что поеду с тобой…
– Я запрещаю тебе это, Гудрид.
Гудрид поняла, что возражать бесполезно. Она молча ехала вперед, подавленная услышанным. Она старалась забыть, что сейчас ее тело – всего-навсего сосуд для будущего ребенка. Гудрид пыталась представить себе, могли бы другие мужчины – ее отец, например – заставить своих жен остаться дома, когда представлялась возможность отправиться вместе в путешествие.
Они уже подъехали ко двору, навстречу им, выскочили собаки, и Гудрид ощутила, как в ее душе разочарование и обида сменяются злостью. Злостью на саму себя: как же она была глупа, вообразив, что Торстейн сумеет понять ее внутреннее стремление. Но она вышла за него замуж не ради этого. Она любила своего мужа за то, что он вселяет в нее чувство уверенности, и потом, он думал о ее благополучии. И все же ее не оставляла мысль о том, что она сама хотела бы решать свою судьбу.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |