"Ангел Габриеля" - читать интересную книгу автора (Кейтс Кимберли)

Глава 5

Чердак походил на цветущий луг с богатой палитрой разнообразных оттенков, от самого яркого до самого бледного. Несколько выгоревшие бальные платья и нижние юбки, вышедшие из моды сюртуки и невыносимой яркости жилеты были вытащены из сундуков и разбросаны повсюду Габриелем, который использовал их для игры в шарады.

Вместе с Аланой они придумывали шарады, и тюрбан его бабушки украсил голову грозного неверного Саладина, а серебристый легкий шарф служил перевязью мужественному Ричарду Львиное Сердце. Они играли в шарады, и Мария Антуанетта шла на казнь, а сэр Ланселот спасал из пламени свою Гиневру.

Чего они только не придумывали, сколько было смеха! Они даже забыли, что сегодня Рождество и что по этому случаю каждый дом в городе полон гостей и родных, и все танцуют, пируют и веселятся.

Алана взглянула на своего маленького подопечного, спавшего на куче одежды, сжимая в руке надкусанное печенье. Если бы только Тристан мог видеть сейчас своего сына…

Тристан, с его полными грусти глазами и сурово сжатым ртом, с его широкими плечами, сгорбившимися под тяжестью мучительных переживаний, в которых он не мог признаться даже самому себе, не то что другим. И совсем другой Тристан в саду, его черные волосы припудрены снегом, красивое мужественное лицо оживлено…

Она очень рассердилась вчера на этого человека, который за прошедшие годы превратился в желчное, язвительное существо. Но в ту минуту откровения в саду, когда с его лица спала маска, Алана увидела его страдальческие глаза, ощутила его ранимость, признала в нем того прежнего, чуткого, доброго, любящего Тристана, хотя теперь он смотрел на нее через решетку им же самим созданной темницы.

Она устремилась к нему всем своим сердцем и отдала бы всю жизнь, только бы его глаза вновь засияли прежним светом. Она бы пожертвовала ради этого даже целым королевством, если бы небеса сделали ей такой подарок.

Алана принялась за уборку, укладывая одежду обратно в сундуки. Внезапно ее взгляд привлекла лошадь-качалка со сломанной ногой, слишком неустойчивая, чтобы на ней мог качаться ребенок, но и слишком дорогая сердцу, чтобы выбросить ее на помойку. Пространство под стропилами было переполнено воспоминаниями, отзвуками детства, первых балов и отшумевших свадеб, грустных траурных церемоний и погибших снов.

Алана забрела в самый дальний угол в поисках чего-то, что напомнило бы о прежнем, дорогом ей Тристане: писем тех лет, когда он учился в Харроу, или его крикетной биты.

Книга в кожаном переплете скрывалась под сломанным веером, и Алана вытащила ее наружу, прочитав на обложке надпись золотыми буквами: «Дневник Шарлотты Софии Кениг».

Шарлотта Кениг. Значит, этот дневник принадлежал жене Тристана. Алане следовало положить его обратно, туда, где слой пыли и паутины окончательно похоронит прерванные мечты, погубленные жизни и любовь.

Она не имела права читать эти страницы, но где еще найдет она ответ на мучившие ее вопросы, кто еще откроет ей правду, объяснит причину, изменившую мальчика Тристана, некогда подарившего ей рождественскую гинею?

«Я не могу, – подумала она, – я не могу читать о том, как Тристан ухаживал за ней, как он целовал ее. Как они полюбили друг друга. Я не выдержу такой пытки…»

Алана уже представила себе изящную белокурую девушку в объятиях Тристана и их первый любовный поцелуй.

Но если в дневнике спрятана тайна Тристана? Если, узнав ее, она сумеет помочь ему?

Дневник открылся прямо посередине, и взор Аланы упал на строку, написанную аккуратным почерком: «Сегодня Тристан попросил меня стать его женой…»

Слова острым ножом пронзили сердце Аланы. Она захлопнула дневник и сунула его обратно на полку, споткнувшись в спешке и чуть не упав на покрытую покрывалом кучу каких-то предметов. Раздался грохот, и деревянная рамка упала на пол, больно ударив Алану по ноге. Она наклонилась, чтобы вернуть рамку на место, и заметила под покрывалом блеск позолоты. С чувством вины она отодвинула материю в сторону. Как она смеет рыться в чужих вещах? Что заставляет ее бродить по чердаку в поисках прошлого, участницей которого она никогда не была, искать семейные реликвии людей, не связанных с нею родственными узами?

«Я только взгляну», – нашла она себе оправдание, сняла покрывало и ахнула от изумления. В слабом свете, льющемся из чердачного окна, Алана увидела беспорядочную груду картин: одни в рамах, другие на подрамниках, словно кто-то поспешно бросил их здесь, чтобы они больше не попадались на глаза.

На первой картине был изображен белый пони с золотистой гривой под попоной, как у средневекового рыцаря, а верхом на нем одетая сказочной принцессой маленькая девочка Бет Рэмзи, сестра Тристана. Сцена была живой и полной красоты, чего удается достичь только очень юным живописцам, и Алана замерла от восторга. В углу картины вилась размашистая подпись «Тристан Рэмзи».

Алана отставила в сторону портрет Бет и обнаружила под ним натюрморт: букет роз, веер и бальное карнэ с именем его владелицы Эллисон, воспоминание о первом бале и знак нежной любви Тристана к своей второй сестре.

Голос мальчика всплыл в памяти Аланы, и она услышала слова, перекрывающие завывание зимнего ветра: «Я буду самым великим художником на свете…»

Тогда Алана поверила ему всей своей детской душой, но она и представить не могла удивительной глубины его таланта и остроты восприятия, которой он обладал. Предметы и краски на картине были столь живыми и натуральными, что Алана невольно протянула руку, чтобы потрогать капельку росы на розовом бутоне, почти ожидая почувствовать влагу на пальцах.

Своим талантом Тристан мог соперничать с самыми знаменитыми художниками, в его картинах жил особый дух, притягивающий взгляд и заставляющий бесконечно любоваться ими.

Со следующего полотна на Алану смотрела молодая женщина в подвенечном платье, и Алана почувствовала невольную боль в груди. Каждый мазок кисти передавал особую нежность и надежду, каждый оттенок свидетельствовал о страстной и преданной любви. Почему же события приняли такой ужасный оборот?

Может быть, Тристан перестал рисовать оттого, что Шарлотта умерла? Может быть, Тристан лишился таланта, как отец Аланы потерял свой чудесный голос, потому, что его душевная рана была слишком глубока и жизнь потеряла для него смысл? Но Томас Макшейн, несмотря на весь свой талант, был слабым человеком, в то время как темные глаза Тристана светились упорной внутренней силой. И даты на полотнах свидетельствовали о том, что Тристан перестал рисовать через три года после свадьбы, задолго до смерти Шарлотты.

Алана уже начала закрывать картины покрывалом, когда откуда-то вывалилось еще одно небольшое полотно. Она хотела положить его обратно, но, вглядевшись, была уже не в силах от него оторваться. Ни одна из оставленных здесь картин не могла сравниться с этой по силе производимого впечатления.

На картине был изображен ангел. Золотые кудри облаком окружали его бело-розовое лицо, темные глаза смотрели прямо на Алану, а одна пухлая рука тянулась вверх, чтобы поймать падающую с неба звезду. Но рука осталась недорисованной, мечта – неосуществленной. Это был лишь набросок руки, устремленной вверх, к недостижимому идеалу.

Почему Тристан не дописал картину? Один взгляд на нее вызывал слезы на глазах. Тристан будто позволил Алане заглянуть в свое святое святых, и она поняла, как много потерял этот человек.

Заскрипели ступеньки лестницы, но Алана даже не обернулась. Ее глаза были полны слез, и она боялась, что расплачется.

– Габриель! Алана! Где вы? – позвал встревоженный, неуверенный голос Тристана. Алана догадалась, что неведомая сила, которой он не мог противиться, привела его на чердак. Она знала, что ей следует прикрыть картины покрывалом, защитить их, как защищают глубокую рану от воздействия воздуха, но она не могла сразу расстаться с миром, живущим на полотнах Тристана.

– Время ужинать, – начал Тристан и осекся. Алана почувствовала, что он смотрит на нее и на свои картины. На этот раз он поймал ее, когда она забралась к нему в душу.

– Тристан, – сказала Алана и, обернувшись, увидела его спутанные ветром волосы, упрямый подбородок, все его прекрасное сильное тело и в первую очередь откровенную глубокую боль в глазах.

– Наверное, мне надо попросить у вас прощения, – запинаясь начала она. – Но я не стану этого делать. Я не жалею, что увидела замечательные картины, равных которым не видела никогда.

– Судя по всему, у вас там, на небесах, не слишком много живописцев? Надо думать, Микеланджело все-таки получил разрешение на вход после всей той работы, что он проделал в Сикстинской капелле.

Он шутил над своей детской мечтой, но Алана по-прежнему видела муку в его глазах.

– Тристан, я говорю правду. Ваши картины ни с чем не сравнимы. Я знаю, что вы хотели стать художником, но не подозревала в вас такого таланта. Вы должны показать свои картины людям, а не держать их на чердаке.

Тристан горько рассмеялся.

– На чердаке им и место. Эти картины не более чем сор, я напрасно потратил на них время и силы.

– Как вы можете так говорить? У вас есть дар создавать удивительные вещи, и, уж конечно, вы знаете, что по-настоящему талантливы. Наверное, в Риме все художники без исключения были готовы взять вас в ученики.

– В Риме? – удивился он.

– Ну да, вы же собирались туда поехать, чтобы учиться живописи. Вы только и мечтали об этом. Я помню, как вы…

– А я делаю все, чтобы об этом забыть.

Его смущенный, растерянный взгляд встретился с ее взглядом, но на этот раз он не стал задавать ей вопросов. Быстрым движением Тристан натянул покрывало на беспорядочную кучу картин, и Алане почудилось, что одним движением руки Он погасил солнце.

– Это были глупые надежды, не больше, пустые, как все детские мечты, – докончил он.

– Я вам не верю! Ваши вещи были уже упакованы. Вы отправлялись в Италию, вы и ваша жена… – Алана смолкла, вспомнив, какое ужасное разочарование она испытала, когда узнала о женитьбе Тристана. Как бежала она от ужасной правды, терзаясь ревностью и в то же время радуясь полноте его счастья. – Почему, Тристан? Почему вы не поехали в Италию?

– Наша торговая компания в тот момент терпела убытки. – Его лицо было мрачной, ничего не выражающей маской. – Я придумал, как ее спасти. Отец обнаружил у меня деловую жилку, мы начали зарабатывать деньги, заключать сделки. Это было куда важнее, чем пачкать краской полотно.

Было и еще кое-что, но Алана знала, что Тристан ей об этом не скажет. По крайней мере сейчас. Она смотрела в его темные настороженные глаза и сомневалась, что когда-нибудь он откроется перед ней до конца.

– Идемте ужинать. Миссис Берроуз сердится, если кто-то опаздывает и кушанья остывают. – Он повернулся К спящему Габриелю и осторожно потряс сына за плечо. – Вставай, лежебока, время ужинать.

Габриель зевнул и с улыбкой потянулся, его рука по-прежнему сжимала надкусанное печенье. Алана заметила, как тронула Тристана эта непринужденная доверчивость ребенка.

– Это ты, папа? Мы с Аланой играли в замечательные игры. Алане отрубили голову, а я был разбойником, который грабит богатых.

– Очень похвально. Скоро мисс Макшейн научит тебя лазить через окно в чужие дома, – как бы между прочим заметил Тристан.

– Нет, – простодушно отозвался Габриель, – в следующий раз мы подожжем дом. Она мне уже обещала.

– Вот как? – удивился Тристан, бросив вопросительный взгляд на Алану.

– Я пообещала ему, что мы сыграем в ту увлекательную игру, когда надо выхватывать из огня разные фрукты. Помните, у вас это особенно ловко получалось?

– Та игра, что называется «Сокровище дракона»?

– Она самая! Миссис Берроуз обещала дать мне после ужина все необходимое для нее.

– Она выполнит любую вашу просьбу, я только и слышу, как она вас расхваливает.

– Мне бы хотелось, чтобы вы присоединились к нам, Тристан, – с улыбкой сказала Алана.

На миг в его глазах вспыхнул интерес и тут же потух.

– Нет, у меня много работы на вечер, – покачал он головой.

Тристан повернулся и начал спускаться вниз по лестнице.

Алана бросила еще один, последний взгляд на гору картин, укрытых покрывалом. Она с легкостью представила себе Тристана в мансарде под самой крышей, где, пренебрегая усталостью, он работает от зари до зари, пока его рука не опустится в изнеможении и глаза не перестанут различать краски. И выражение удовлетворения на его лице после каждого особо удачного движения кисти… Почему-то она не могла представить себе Тристана запертым в конторе торговой компании, посылающим корабли во все концы света, в порты, где ему самому никогда не придется побывать, пересчитывающим штуки шелка, связки табака и бочонки бренди.

Алана встала, ощущая, как у нее устали колени от стояния на твердом полу, и еще раз приподняла покрывало, чтобы взглянуть на ангела, тянущегося к звезде. Как же случилось, что Тристан Рэмзи потерял свою мечту?

Удостоверившись, что Тристан и Габриель ушли, она взяла с полки дневник в кожаном переплете и положила его в карман передника. Где-то, на какой-то его странице, она обязательно найдет ответ на свой вопрос.

Когда Алана заглянула после ужина в кухню, там царил полный беспорядок, горы тарелок, кастрюль и сковородок загромождали широкий стол посреди комнаты, а миссис Берроуз с приветливой улыбкой на морщинистом лице подняла голову от лохани, в которой мыла посуду. Ее муж, дворецкий Берроуз, как всегда полный достоинства, вытирал большое блюдо. Они полюбили Алану как родную дочь сразу после ее появления в доме, в ту самую минуту, когда смех Габриеля вновь зазвенел в комнатах.

И Алана ответила им тем же; их честные добрые лица казались ей особенно прекрасными, потому что излучали участие и тепло.

– Я пришла за миской для игры в «Сокровище дракона», – объяснила Алана, – но, вижу, вы очень заняты…

– Что вы, милая, разве я позволю вам уйти безо всего? – сказала миссис Берроуз, отложив в сторону тряпку для мытья посуды и вытирая руки полотенцем. – Да пусть у меня осядет опара, если я не услужу такому ангелу, как вы.

– Прошу вас, я… – смутившись, начала Алана.

– Не надо отрицать, что вы совершили настоящее чудо, – у нас с Берроузом ведь есть глаза. Габриель совсем переменился, вот и сегодня тоже… Не могу сказать, как мы вам благодарны!

– Мы с ним немного поиграли в разные игры. Он очень хороший мальчик.

– Это правда. Но до вашего появления он всегда молчал, никогда не улыбался, а ведь он совсем крошка. Сегодня его не узнать: бегает, кричит, смеется, как и положено ребенку.

– Надеюсь, мы не слишком беспокоили вас.

– Вы нас беспокоили? Да что вы, мисс! – отозвался Берроуз. – Клянусь всеми святыми, это была настоящая музыка для наших ушей. Жаль только, что мистера Тристана не было, чтобы ее послушать. Он уж, наверное, забыл, когда в последний раз кто-то смеялся в этом старом доме. А было время, когда дня не проходило без веселья и радости.

Алана всматривалась в его печальное морщинистое лицо.

– Что же случилось, Берроуз? Почему в вашем доме затих смех? Тристан, я хочу сказать – ваш хозяин, не слишком-то стремится к веселью. А ведь у него сын, который нуждается в развлечениях.

– Вы не должны упрекать мистера Тристана, мисс, – нахмурился Берроуз. – Он не виноват. Он родился на свет не для того, чтобы часами просиживать в конторе отца и составлять перечень грузов для отправки.

– Но ему это нравится. Он сказал…

– Что он вам сказал? Что ему нравится заниматься коммерцией? Что он готов всю жизнь провести, пересчитывая тюки? Так вот, он уже почти восемь лет вдалбливает себе в голову эту ложь, и смотрите, как он переменился, – я больше не узнаю нашего молодого хозяина.

– Я не понимаю, Берроуз. Ведь когда-то он мечтал стать художником, а теперь не хочет даже взглянуть на кисти и краски.

– Можно сказать, он похоронил свой талант, – проворчала миссис Берроуз. – Уж лучше бы он пораньше похоронил эту свою жену.

Рука Аланы невольно потянулась к карману передника, оттянутого весом чужого дневника.

– И чем же плоха была его жена? – спросила она.

– Никогда не встречала более настырной и в то же время слабохарактерной женщины.

– Довольно, миссис Берроуз, – предупредил ее муж. – Нельзя говорить плохо о покойных. Кроме нее, ведь был еще и отец мистера Тристана.

– Его отец? – повторила Алана.

– Вы хотите знать, что в действительности случилось с Тристаном, мисс? – продолжил Берроуз. – Он сам вам ни за что об этом не расскажет. Старый хозяин никогда не относился серьезно к увлечению сына живописью, но Тристан упорствовал, и старый мистер Рэмзи не сумел его разубедить. Мне даже казалось, что он заставил Тристана жениться в надежде, что тот успокоится и серьезно займется торговыми делами. Но Тристан решил отправиться в Италию, чтобы стать учеником какого-то модного художника, который похвально отозвался о его картинах. Они уже упаковали вещи, и жена Тристана Шарлотта согласилась его сопровождать, хотя и была очень предубеждена против художников-итальянцев. И вот тогда несколько господ, которые были связаны с компанией «Рэмзи и Рэмзи», попросили мистера Тристана о встрече.

– Наверное, они хотели убедить его остаться? Но это было несправедливо! Ему не следовало отказываться от своих планов.

– Да, но это означало бы гибель для всей его семьи, – заметила миссис Берроуз. – Бедный добрый мальчик.

– Отец Тристана, как и его дед, много лет стоял во главе морской торговой компании. Она была его радостью и гордостью, но годы уже брали свое. Старый мистер Рэмзи стал плохо соображать, мисс, а это ничем нельзя поправить. Он делал ошибки и не замечал их, в то время как другие их ясно видели. Он допускал мелкие просчеты, но они с удивительной быстротой складывались в крупные. И еще он не желал никого слушать, полагая, что замечания подрывают его авторитет, а если кто осмеливался ему перечить, он устраивал ужасные сцены. Доктор сказал мистеру Тристану, что это не такой уж редкий случай. С каждым годом мозг постепенно слабеет, как постепенно и вроде бы незаметно отступает от берега волна во время отлива, и вот уже человек смотрит в родное лицо и не признает его, будь это даже его мать.

Алана закрыла глаза, вспоминая заносчивого властолюбивого человека, каким был отец Тристана, человека, который когда-то подарил Тристану пони и сиял от гордости, любуясь своим сыном. Она вспомнила и то обожание, с каким Тристан смотрел на отца, бывшего его надежной опорой, скалой, на которой Тристан построил свои планы и мечты.

Должно быть, ему было очень тяжело наблюдать, как отец шаг за шагом, мысль за мыслью отдаляется от него…

– Ничто в мире не могло заставить мистера Тристана изменить своему увлечению, мисс Алана. Ничто, кроме необходимости спасти честь семьи.

– Но почему Тристан не поехал в Италию после смерти старшего мистера Рэмзи?

– Родился Габриель, и жена мистера Тристана закапризничала. Она не хотела ехать с младенцем в далекую чужую страну. Вообще не хотела, чтобы мистер Тристан занимался живописью.

– Мне это всегда казалось странным, – снова вступила в разговор миссис Берроуз, – и знаете почему? Миссис Тристан Рэмзи была родом из Германии, а можно было подумать, что она никогда не путешествовала дальше Гайд-парка. Некоторое время Тристан днем работал с отцом, а писал по ночам, когда все спали. Но мисс Шарлотта не желала терпеть и этого. Глаза у нее все время были на мокром месте, ну прямо неиссякаемый источник, и она никуда не отпускала от себя мистера Тристана, ревновала его к каждой картине, как если бы это была женщина.

Как-то вечером между ними произошла страшная ссора, миссис Шарлотта кричала, рыдала, а мистер Тристан, который обычно очень сдержан, на этот раз кричал даже громче ее. Следующим вечером я, как обычно, пришла к нему в мастерскую и принесла горячий шоколад и печенье. Но его там не было. Там вообще было пусто. Исчезли краски, мольберт и портрет его маленького сына, который он писал. Габриель на нем был изображен в виде ангела, тянущегося за звездой. Больше того, Тристан прошел по всему дому и снял со стен все до единой свои картины. Мне кажется, он снял их потому, что ему было больно на них смотреть.

«Боже милостивый, – подумала Алана, – эта боль его и погубила».

– Он считал себя сильным духом, думал, что легко расстанется со своими мечтами и не почувствует потери, не испытает разочарования и гнева. Но самое главное – он никогда ни у кого не попросил помощи, чтобы справиться с тем грузом, что лег на его плечи. Он просто взял на себя всю ответственность и молчал, молчал, как немой, как камень, и никто не спросил его, не слишком ли тяжела для него ноша. – Старая женщина взглянула на Алану. – Знаю, что иногда Тристан кажется холодным и жестоким, но, поверьте мне, мисс, он хороший человек. Просто очень усталый и грустный. Он потерял свою путеводную звезду, только и всего. Если кто и нуждается в ангеле-хранителе, так это Тристан Рэмзи.

Алана проглотила комок в горле. Она еле сдерживала слезы.

– Я знаю, – подтвердила она.

– Вы заставляете Габриеля смеяться, – сказал Берроуз. – Не могли бы вы сделать то же и с нашим Тристаном? Клянусь, я бы тогда первым назвал вас ангелом.

Вот еще один человек, который жаждет, чтобы Тристан получил хотя бы немного счастья. «Сколько рождественских молитв устремлялось к небу с такой же просьбой? – спросила себя Алана. – Такие желания наверняка не останутся без ответа».

Она взяла приготовленную миссис Берроуз миску с засахаренными сливами, залитыми бренди. Стоило только поднести спичку, и вспыхнет пламя, превращая лакомство в «Сокровище дракона», а игроков в смельчаков, выхватывающих ягоды из огня.

Теперь Алана знала, как Тристан сбился со своего жизненного пути, и все из-за того, что был чересчур добрым и уступчивым, удивительным мальчиком, которого она полюбила в тот далекий снежный рождественский день.

Но если она очень постарается, то обязательно поможет этому человеку.