"Ангел Габриеля" - читать интересную книгу автора (Кейтс Кимберли)

Глава 6

Языки пламени, то голубые, то оранжевые, плясали в темной комнате над миской, в которой набухшие сливы соблазнительно поблескивали в бренди своими круглыми боками. Габриель выхватил из огня сливу и сунул ее в рот.

– Теперь твоя очередь, Алана! – прощебетал он. – Сосредоточься, и у тебя все получится!

Но Алана не могла сосредоточиться ни на чем другом, кроме мысли о человеке, который, как узник в тюрьме, сидел в своем кабинете поблизости.

– Что-нибудь случилось, Алана?

Гладкий детский лоб Габриеля пересекла морщинка, уголки рта грустно опустились. Он давно научился угадывать переменчивые настроения взрослых, разочарование матери, скрытую боль отца. Как часто малыш брал на себя непосильную ношу, пытаясь примирить враждующие стороны!

Алана с усилием улыбнулась, сунула руку в миску и выхватила из нее целую горсть скользких ягод, но пламя лизнуло рукав ее платья, и материя задымилась.

– Алана, ты горишь! – испуганно закричал Габриель, но она уже успела потушить тлеющий рукав.

– Все в порядке, – успокоила она Габриеля, дуя на красный ожог на пальце и запястье.

Внезапно, к удивлению Аланы, дверь с шумом распахнулась, и Тристан ворвался в комнату. Он схватил Алану за руку и погрузил кисть в ведро с водой, которое миссис Берроуз предусмотрительно поставила рядом с миской.

– Как быстро вы явились! – изумилась Алана. – Можно подумать, что вы сторожили под дверью.

Румянец появился на щеках Тристана.

– Я как раз проходил мимо… Мне захотелось пить, и я…

Алана усмехнулась. Значит, Тристан следил за ними, хотел принять участие в игре, но разве он признается в этом?

– Я немного обожгла палец. – Она показала ему руку, воспользовавшись светом, который шел из коридора.

– Вот как наказывается чрезмерная жадность, мадам. Габриель, принеси со двора чашку чистого снега. Снег – хорошее средство от ожога.

– Я всегда сразу сую палец в рот, – поделился Габриель своим опытом.

– Пожалуйста, делай, что я тебе говорю.

Габриель выбежал из комнаты, оставив Алану наедине с Тристаном. Тристан продолжал держать в своих сильных больших руках руку Аланы, и жар, исходивший от его пальцев, превосходил ничтожную боль от ожога и поднимался все выше, сначала захватив руку, потом плечо и грудь, а затем и все тело Аланы.

– Вы ведь помните, мисс Макшейн, что алчность является одним из семи смертных грехов? Так что остерегайтесь, иначе вам не удастся войти обратно через врата рая.

– Сливы были такими аппетитными, что я не удержалась.

Тристан улыбнулся и вытащил сливу из огня без всякого видимого ущерба.

– Откройте рот, – приказал он Алане, и она подчинилась. Тристан положил ей в рот свой трофей, и его пальцы на секунду задержались, чтобы погладить влажный изгиб ее губ.

– Странно, но иногда я начинаю сомневаться, существуете ли вы на самом деле или вы некий дух, – заметил он.

В глазах Аланы мелькнул озорной огонек, и ее зубы сомкнулись на его пальце.

– Вот как, значит, ангелы кусаются? – рассмеялся Тристан. – Весьма немилосердно с их стороны.

– Вы правы, – согласилась Алана. – Наверное, я должна искупить свое прегрешение.

И, не веря собственной смелости, Алана схватила его руку и поцеловала кончик укушенного пальца, сожалея, что не может тем же способом заживить остальные его раны.

Легкий поцелуй, не больше чем прикосновение, но сколько этот жест поведал Тристану о ее тайных чувствах и робких мечтах… Он угадал в нем благодарность и… поощрение.

Некоторое время он, не двигаясь, смотрел на Алану, потом протянул другую руку и погладил ее по щеке. Его губы слегка приоткрылись, темные глаза вспыхнули.

– Если ангелы умеют кусаться, – сказал он, – то, наверное, они умеют и целоваться?

– Не знаю, я не пробовала, – ответила Алана, горя от нетерпения прижаться своими губами к его губам.

Он наклонился к ней, и Алана услышала его громкое дыхание – красноречивый признак вспыхнувшего желания. Радостный, весь в снегу, Габриель вбежал в комнату.

– Алана, – закричал он, – я принес тебе снег, чтобы вылечить ожог!

Но Алана знала, что, окажись они с Тристаном на дне ледника, ничто уже не могло потушить полыхнувшего в них огня.

– Довольно нам играть в «Сокровище дракона»! – в смятении воскликнула она, вскакивая на ноги.

– Тогда давайте танцевать, хорошо, папа? – настаивал Габриель. – Мы будем танцевать под омелой.

– Я не умею танцевать, – призналась Алана.

– Я тебя научу! Тетя Бет говорит, что я ловкий танцор! Но нам нужна музыка. Пожалуйста, папа, заведи сам музыкальную шкатулку, ведь ты запрещаешь мне к ней прикасаться!

– Что ж, пожалуй, но только ненадолго, – неохотно уступил Тристан.

Через минуту они уже были в гостиной, той самой знакомой ей комнате, где Алана впервые очутилась в объятиях Тристана; она до сих пор жила воспоминанием о его твердых мускулах, крепкой груди и сильных руках, о взаимном притяжении их тел, как если бы они были предназначены друг для друга: две половинки единого целого – одна мягкая, женственная, слабая, Другая твердая, мужественная, сильная.

Тристан подошел к столику, на котором стояла музыкальная шкатулка, немного повозился с ней, и прозрачные неземные звуки наполнили комнату. Знакомая грустная мелодия повествовала о радостях и страданиях первой любви.

Алана взяла за руки Габриеля, и, смеясь и спотыкаясь, они принялись кружиться по комнате. Но все это время Алана чувствовала на себе внимательный взгляд человека, молча стоящего рядом с музыкальной шкатулкой. Он словно обволакивал ее своим настойчивым взглядом, притягивая к себе.

Наконец, задыхаясь от смеха, Габриель упал в кресло, и тогда Тристан решительно направился к Алане, всем своим видом свидетельствуя о том, что не собирается отступать. Сколько раз Алана мечтала об этом мгновении, и вот он наступил. Чего она ждала теперь, на что надеялась – на это у нее не было ответа. Намек на улыбку, знакомую Алане с тех прежних времен, появился на лице Тристана.

– Могу я пригласить вас на танец? – произнес Тристан с элегантным поклоном. Спроси он, готова ли она отдать ему свою душу, и Алана без промедления ответила бы согласием.

Но она не могла вымолвить ни слова, она только кивнула. Тристан подошел к ней совсем близко, и у нее перехватило дыхание; он взял правой рукой ее левую руку, а левой рукой обхватил ее талию. Она доходила ему всего до подбородка и могла видеть биение пульса у него на шее, слышать его прерывистое дыхание.

– Посмотрите на меня, Алана, – очень тихо попросил он. И она подчинилась. Силы, казалось, покинули ее, она стала податливым воском в его руках, готовым принять любую угодную ему форму. Они кружились на волнах музыки, и вдруг Алана ощутила, что у них есть своя собственная мелодия, ее и его, идущая от сердца к сердцу.

Никогда прежде Алана не чувствовала себя такой беззащитной и открытой перед ним: Тристан мог читать все ее мысли, заглянуть в каждый уголок ее души, взять ее в плен одной своей улыбкой. Как удивительно прекрасно было находиться в его объятиях, под его защитой, сознавать его силу и надежность и в то же время его ранимость и боль, залечить которые она готова была ценой своей жизни!

Тристан вдруг остановился. Он стоял и смотрел ей в лицо горящими темными глазами.

– Папа, ты привел Лани под омелу, значит, ты должен ее поцеловать! – закричал Габриель и захлопал в ладоши.

– Я знаю, – очень тихо подтвердил Тристан и опустил ресницы, скрывая растерянность и смущение, желание и страсть.

Его горячие губы на миг прижались к ее губам, робкие и все же настойчивые, испуганные и одновременно ищущие.

Чего же он боится? Что снова совершит ошибку? Что любовь так же недостижима, как и его мечта создавать шедевры в уединении мансарды?

Поцелуй длился мгновение, но Алана знала, что он изменил всю ее жизнь.

– Папа! – встревоженно вмешался Габриель. – Как ты думаешь, можно ли целовать ангела? Я не знаю. А что, если в нас ударит молния или постигнет еще какое-нибудь несчастье?

– Ты опоздал, Габриель, молния уже поразила меня, – в изумлении пробормотал Тристан, и в его глазах Алана увидела страстное желание обладать ею. Сколько раз она мечтала увидеть это выражение на его лице, и вот теперь ее мечта осуществилась. И что же? Единственным ее чувством теперь было беспокойство.

Ей не следовало забывать, что ее любовь к Тристану не сулит ничего хорошего. И она знала об этом с самого начала. Теперь он проявляет к ней интерес, но лишь мимолетный. Даже ангелы не могут позволить себе все время витать в облаках. Скоро ей придется расстаться с Тристаном.

– Скажи мне, Лани, какие правила там вверху, на небесах? – отвлек ее от тревожных мыслей простодушный детский вопрос Габриеля. – Что, если я подброшу мяч вверх до самых небес и он там застрянет, сбросит ли Боженька мне его обратно?

– Мне кажется, что да, – рассеянно отозвалась Алана. – Разве когда-нибудь было, чтобы ты подбрасывал мяч вверх и он не возвращался к тебе?

Габриель благодарно улыбнулся ей, как если бы она открыла ему тайну Вселенной.

– Я бы хотел что-нибудь так высоко подбросить вверх, чтобы эта вещь осталась на небесах, – вдруг став серьезным, сказал мальчик. – Я бы хотел, чтобы мама ее там поймала.

Алана заметила, что Тристан вздрогнул, как от боли, и все же ласково спросил:

– И что бы ты хотел передать ей, сын?

– Письмо с пожеланием счастливого Рождества. На небесах обязательно празднуют Рождество, ведь это они устроили нам этот праздник. Вдруг ей там немного грустно, пусть даже с ангелами…

Алана почувствовала, как у нее сжалось горло, и она снова вспомнила печального маленького Габриеля у открытого окна, рассказывающего звездам о своих желаниях.

– Может быть, тут можно что-то сделать, – сказала она. – Тристан, вы ведь собираетесь отправить письмо со своими пожеланиями Санта-Клаусу? Пусть Габриель тоже напишет, и мы отправим его письмо на небо вместе с вашим.

Словно против воли на лице Тристана появилась улыбка. Добросердечие этой улыбки, когда-то столь глубоко тронувшей Алану в мальчике, было еще прекраснее, освещая мужественные черты взрослого мужчины.

– Я обязательно отправлю и его письмо, – сказал он тихо.

Габриель с надеждой посмотрел на Тристана: невинный ангел-ребенок и умудренный жизнью и страданием отец, один – полный ожиданий и грез, другой – расставшийся с ними навеки.

– Ты ведь поможешь мне написать письмо, папа?

Габриель доверчиво сунул свою маленькую ладошку в большую и сильную руку отца, и Алана отвела глаза, боясь не выдержать пытки.

Тристан повел сына к себе в кабинет, и Алана последовала за ними. На столе в кабинете высились горы бухгалтерских книг и стопки бумаг, исписанных рядами букв и цифр. Тристан отодвинул бумаги в сторону и вытащил чистый лист.

– Напиши все, что ты хочешь сказать маме, как будто ты сидишь рядом с ее креслом на своей скамеечке. Ты помнишь, как ты ей все рассказывал?

Габриель кивнул. Он взял перо, окунул его в чернильницу и начал писать. Неприятный скребущий звук вдруг нарушил тишину, и на бумаге расплылась большая чернильная клякса.

– Папа, я все испортил! – в ужасе воскликнул Габриель.

– На небесах не обращают внимания на кляксы, – успокоил его Тристан. – Кляксы там исчезают сами собой.

Мальчик недоверчиво улыбнулся:

– А ты тоже напишешь маме?

Тристан отвернулся, и Алана заметила, как потемнело его лицо: значит, догадалась она, Тристан и его жена отдалились друг от друга задолго до смерти прелестной Шарлотты. Наверное, тогда, когда он забросил живопись и погрузился в дела компании. После короткого раздумья Тристан кивнул:

– Я обязательно напишу. Уже очень, очень давно мне надо сказать ей нечто важное.

Габриель прилежно трудился над своим посланием, и Тристан тоже написал письмо, короткое, всего в одну строку, но эта строка была написана кровью сердца. Затем он аккуратно сложил лист вчетверо.

Габриель последовал примеру отца, но его прямоугольник получился кривым, к тому же мятым и испачканным чернилами. Одним словом, совсем таким, как письма, которые матери с незапамятных времен всегда хранили в своих заветных шкатулках.

– А что мы будем делать дальше? – Габриель вопросительно посмотрел на Алану.

– Папа тебе скажет.

Тристан подвел сына к камину, где ярко горел огонь и время от времени стреляли поленья.

– Мы бросим письма в огонь. Если дым сразу уйдет вверх, в трубу, значит, наши письма отправились прямо на небо и твое желание обязательно исполнится.

– А если нет?

– Тогда мы напишем еще раз, только немного погодя.

Габриель напряженно сморщился и сунул свой прямоугольник в самый огонь. Концы листа обуглились и вспыхнули, бумага загорелась. Все трое напряженно следили, что же будет дальше. Алана затаила дыхание, изо всех сил желая, чтобы дым пошел прямо вверх. Дым действительно пошел прямо в трубу, его слабые завитки потянулись к небу, к облакам, к ангелам, к той, которой Габриель написал свое письмо.

– Папа, папа, она меня услышала! Мама меня услышала! Как тогда, когда она прислала Алану! – Габриель сиял от счастья. – А теперь очередь за тобой!

Тристан опустился на колени и бросил в огонь свое послание; вся его фигура выражала напряженное ожидание, на грустном лице была написана безнадежность.

Записка сгорела дотла, и завитки дыма поплыли вверх, по своему пути к небу.

Габриель придвинулся к отцу и прижался головой к его плечу.

– Папа, а что ты попросил у мамы?

– Я попросил у нее прощения, – еле расслышала Алана шепот Тристана.

– Почему ты просил прощения, папа?

– Потому что я не был ей хорошим мужем, Габриель. А тебе не был хорошим отцом.

– Ты замечательный отец, папа. Только ты очень занятой человек и часто беспокоишься.

– Я лишил тебя Рождества, Габриель, – напомнил Тристан, безжалостно клеймя себя презрением.

– Ну и что же, папа. Ты сделал мне необыкновенный подарок: знаешь, ты улыбнулся целых три раза. Это ведь не последнее Рождество, впереди у нас еще много праздников, когда ты не будешь печальным.

Нечто похожее на стон вырвалось из груди Тристана. Это не последнее Рождество… «Нет, последнее, Габриель, только ты об этом не догадываешься. Последнее Рождество, которое ты проводишь в этом доме…»

В следующем году все будет по-иному. Габриель будет жить в доме Бет и ее мужа, надежного и очень доброго Генри. Гуляя, Генри будет держать Габриеля за руку, Генри будет утешать Габриеля, если тот вдруг разобьет коленку. Генри научит Габриеля ездить верхом и играть в крикет, он вырастит из него мужчину.

А будущее Тристана лежало перед ним, как заброшенная земля в осенний день под моросящим холодным дождем. Тристан осознал, чего он лишится, расставшись с Габриелем.

Озарение было столь ярким, что Тристан вздрогнул. И все же Габриелю будет лучше без него. У Тристана не было другого выбора, кроме как отдать Габриеля Бет. Тристан с трудом удержался, чтобы не обнять сына: поддайся он соблазну, его воля ослабела бы и он никогда бы уже не решился отослать его от себя.

– Тебе пора ложиться спать, сын, – сказал Тристан. Габриель доверчиво улыбнулся и вдруг быстро обнял отца, что было совсем на него не похоже. Мальчик охотно обнимал миссис Берроуз, не забывал и мистера Берроуза, ласкался к матери и теперь к Алане, но очень редко – к отцу.

Тристан взял на руки драгоценный груз и отнес сына в постель. Он заботливо подоткнул со всех сторон одеяло, а любимого игрушечного пони Габриеля уложил на подушке рядом. Когда Габриель был уже устроен на ночь, Тристан поднял голову и встретился глазами с Алан ой, наблюдавшей за ним, стоя на пороге. Ее взгляд проник в самую его душу, но она тут же повернулась и исчезла, лишь ее серое платье мелькнуло в дверях.

Оттаявшее сердце Тристана проснулось, вздрогнуло и сжалось от боли впервые за много лет.

Это все Алана, это она перевернула его жизнь. Кто она, эта женщина, которую не устрашила его суровость, которая разгадала тайну его страданий и проникла в волшебный мир, созданный Габриелем? Габриель утверждал, что она его ангел. Но, стоя на коленях у постели сына, Тристан спрашивал себя, в ответ на чьи молитвы явилась сюда Алана Макшейн – Габриеля или его собственные?