"Любовь и доблесть" - читать интересную книгу автора (Катериничев Петр)Глава 25Действие на время заглушило пустую тоску внутри и жестокое чувство безнадеги... Олег задавал вопросы, слушал ответы на них, пытался выстраивать какую-то линию поведения, а душа словно вымерзла. И Дашины слова – «Ты ведь беспокоишься за меня?» – звучали теперь так, что... Нет, это было не беспокойство, это было отчаяние! Вот только поддаваться ему нельзя. Нужно думать. Быстро. И – действовать. Из прихожей донеслись приглушенные звуки. – quot;Вдруг земля зашевелилась – появляется мертвец...quot; – продекламировал Олег. – Твой друг Григорий может что-то добавить к сказанному? – А я знаю? – Тогда сиди смирно. Пойду пообщаюсь. Олег вышел в прихожую. Еще не вполне отошедший от полубеспамятства грузноватый «друг Гриня» стоял, подпирая стену. В руке его был пистолет, и держал он его совсем не так, как в кино: грамотно, на уровне пояса, навскидку. – Еще шаг, и – стреляю, – предупредил он. – Ну и дурак. Пораскинь мозгами, Григорий, стал бы я переть медведкой на рогатину, если бы был не прав? – Прав будет тот, кто останется живой... – прохрипел Григорий, дернул для убедительности стволом. – Стой где стоишь! – Резонно. Ша, уже никто никуда не идет. – Лицом к стене! Руки на стену! – Не-е-ет, эту хохмочку я уже знаю! Я к тебе спиной, а ты мне рукоятью по затылку? – Выполняй, урод! Клешни продырявлю! – Это из «стечкина»? Да он грохочет, как ураган! А кто-то из бдительных соседей, будь уверен, всенепременно напужается и брякнет, и подъедет славный патрульный экипаж нашей в прошлом краснознаменной милиции и по полному недоумению «запалит» ваш тихушный схрон. Вместе с аппаратурой. Кого тогда Гриф сочтет уродом? То-то. Услышав упоминание о боссе, Гриня явно растерялся. Спросил: – Ты вообще... кто? – Конь в пальто. И погоны на нем. Не уразумел? Спроси Корнилова, он подтвердит. Олег широким, приглашающим жестом развернулся в сторону комнаты, Григорий инстинктивно поглядел туда же, ствол пистолета чуть опустился. Ударом ноги Олег впечатал руку с оружием в стену, оказавшись к противнику спиной. Тот навалился всей тушей, Олег упал на колени, успев захватить ворот, бросил напавшего через спину, навалился сверху, ухватил за лацканы куртки, свел руки, Гриня напрягся всем телом, «поплыл» и потерял сознание. Олег подобрал пистолет, осмотрел, сунул за пояс, вошел в комнату, потирая ушибленный локоть: – Вот так вот, господин Корнилов, и горишь на мелочах. По моим прикидкам, твой Гриня должен был еще минут семь-восемь в оглушенном уединении сны разглядывать... Но в коммунизм мы его с собой не возьмем: туп, агрессивен, а зачем такие в светлом будущем? У тебя кандалы имеются? – Наручники? – Да. Корнилов вздохнул: – В сумке для аппаратуры. На дне. – Как в пьесе Максима Койкого: если «На дне» есть веревочка, то кто-то на ней повесится. И такую песню испортит, дурак! – Что? – нервно отозвался Корнилов. – Это я фигурально. Гипотетически. Классику надо помнить. Олег нашел наручники, сковал лежащего бездвижным бревном Гришу, видно, сделал больно: тот замычал. – Ну и голова у твоего напарника! Колода – не голова! Такому по стройке без каски можно ходить и по газопроводу без противогаза лазать! Насморком он не страдает? – Чего? – не расслышал Корнилов. – Не сопливый напарник твой? Астма, сердечная недостаточность, умственная невостребованность? Здоровый? – Как лом. – Что как лом, я уже понял. Тогда мы его по-партизански упакуем. Олег запихал Грине в рот грязный рукав, оторванный от упавшей куртки. Склонил голову набок, констатировал: – Не, не астматик. Дышит ровно. Ну и пусть себе дышит, пока дышится, а, Корнилов? Тот пожал плечами, вернее, двинул, насколько позволяли связанные руки. – Ты что загрустил, земеля? – Есть чему радоваться? – Живы. – Пока. – Да ты пессимист, Сергей. Корнилов улыбнулся невесело. – Вам это странно? – Он неловко кивнул на стянутые за спиной руки. – Предлагаешь тебя развязать? Вообще-то верно, куда тебе бегать, да и от судьбы не уйдешь... Но – повременим. А то ведь взбрыкивать начнешь да и набедокуришь на свою голову, а я не калькулятор – силу ударов рассчитывать. Скажи спасибо, что вначале сгоряча вообще голову не оторвал. – Спасибо. – С юмором в порядке. Кто в вашей паре за главного был? – Григорий. – И как тебя в такую компанию занесло, да под такое руководство? – Дети. Я не соврал. Двое. – Мальчики? – Да. И оба – есть хотят. А в «Контексте» платят. – Хорошему профессионалу платят или те деньги, которые он потребует, или те, на которые согласится. У тебя какой вариант? – Наверное, второй. – Что так? – Обстоятельства. – Жадность. За деньгами людей не видишь. – А что на них любоваться? – Ведь ты не из «конторских», Корнилов. – В смысле? – В ГБ не служил. Ни в нынешнем, ни в прежнем. – Нет. Технарь я. Хороший технарь. Инженер. Практик. – То-то кололся, как сухое полено, искренне и с чувством. – Что? – А это наводит на грустные размышления... И гнусные подозрения. Уж очень все складно. Не чернуху ли ты мне лепишь, инженер хороший? – Я... – Не-ет, не лепишь. Я бы почувствовал, – медленно проговорил Олег, замолчал, о чем-то напряженно размышляя. – А если она не Головина? – произнес в наступившей тишине Корнилов. – Кто? – не сразу понял Олег. – Ну девчонка та, что с вами была. – Даша? Не Головина? – Ну. Олега обдало жаром. Действительно, что, если... Но тогда... что – тогда? Человека не так ломает несчастье, как призрак несостоявшейся надежды. Особенно если этой надеждой была любовь. Не думать! В ситуации, приближенной к боевой, чем больше размышляешь на вечные темы, тем меньше шансов выжить, азбука. Выжить самому и спасти Дашу. Если, конечно... Олег тряхнул головой: – Вот что, Корнилов. А сядем-ка мы с тобой в авто и поедем в твою контекстуальную контору. А там – будет хлеб, будет и сало. Глядишь, твой тезка Гриф все спорные вопросы нам и осветит. С предельной ясностью. Естественно, если, я правильно его об этом попрошу. А просить я умею. Пленник побледнел: – Это бессмысленно. – Что так? – Охрана. – Лютая? – Да. Слишком опасно. – А здесь я, выходит, в бирюльки с вами сражаюсь, под щелобаны? Поедем, брильянтовый мой, на месте и решим. Да и оставаться тебе резона нет: а если Даша все-таки Головина? Папа Рамзес, как только узнает о похищении своей пацанки, сгоряча может и не пожалеть молодых холопьих жизней. – Я не холоп. – Смотря для кого. – И не надо меня пугать. – Беда с вами, технарями. Кто пугает? Просто констатирую факт. Сейчас подъедем в твой офис, а там... – Может быть... вы один поедете? Я скажу адрес. – Нет, в компании веселее. – Умирать? – Я что, похож на самоубийцу? Корнилов помолчал, выговорил медленно: – Охрана в офисе встретит. – Неласково? – Это мягко сказано. Организация у нас... непростая. – Зато я – простой. И незатейливый. Вот люди ко мне и тянутся. Против такого обаяния кто устоит? Никто. А тебя беру. Как пропуск. – Чтобы умирать не скучно было? – Не, умирать ни к чему – жизнь-то вокруг какая веселая! Вашими стараниями. – Так я – заложник? – Ключик. – Там все равно никого нет. – Так уж и нет?! У вас тут внештатная, а начальство по дачам дрыхнет? Сильно сомневаюсь я в такой безалаберности. – Ваш тон... А меня... Меня убьют. – До смерти? – Прекратите! – Двум смертям не бывать, а одной еще никто не избежал, – философически изрек Олег. Корнилов помрачнел: – Дерьмо вся эта жизнь. – Это ты только сейчас понял, Корнилов? Пленник хотел что-то сказать, но промолчал, лишь глянул на Олега зло. – А ты чего вообще ожидал, служивый? Пирожное с вареньем и без хлеба? Нет, друг Корнилов, бесплатной патоки не бывает. – Я не трус. Просто... – Понимаю. Беспокойно. И неуютно. А кому под перекрестным огнем уютно? Никому. Факт. – Дети останутся. Что мне было делать? Выбора не было. – Выбора никогда ни у кого нет. У мужчин – особенно. Если живешь честно. – Плевать на честь, когда нечего есть. – А вот это действительно жаль. – Отпустите меня. Вы же понимаете, в ваших играх я человек случайный. Дети... Я не могу о них забыть... И вы, вы не простите потом себе, если... – Я не прощу себе, если что-то случится с девчонкой по имени Даша. И себе не прощу, и тебе, и Грифу, ты понял? – жестко оборвал его Олег. – А о своих детях нужно было ДУquot; мать, когда на службу нанимался. – Я нанимался на работу. – Да как ни назови, все – война. – Чужая, – процедил сквозь зубы Корнилов. – Запомни, технарь, на всю жизнь запомни, – тихо сказал Олег, глядя в глаза пленнику. – Чужой войны не бывает. Данилов вывел пленника из подъезда, так и не развязав рук: просто набросил на плечи длинный плащ. Они направились к покинутому красному «форду-эскорту». Все это наблюдал человечек с верхней площадки шестнадцатиэтажки. Он поднес к губам аппарат связи: – Объект захватил Корнилова. – Что?! В эфире повисло тягостное молчание. – Объект стопорим, только нежно. И – стираем. Для нашей игры он слишком шустр. Слишком. – Вас понял. Штатный вариант? – Нет. Действовать предельно нежно. |
|
|