"Пирожок с человечиной" - читать интересную книгу автора (Кассирова Елена)

18 ВОРОНА С КЛЮВОМ УДОДА, ИЛИ ТОТАЛЬНЫЙ БОЙКОТ

Жить в Митино стало тошно. Касаткина, как Жиринского, потянуло от людей прочь.

Ненавидели Костю, в сущности, так же слепо, как прежде любили. Забыли, что прославился он, спровоцировав и поймав преступника. Летнюю историю в связи с гостайной замяло ФСБ.

И теперь просто «припоминали», что летом Касаткин воровал драгоценности и срезал кольца вместе с пальцами.

Егор Абрамов заявил, что Касаткина купили жидомасоны. Вообще-то Егор шумел редко, для порядка, по праздникам. Больше торговал, чтобы оплатить помещение – закуток в ДЭЗе. Но Костю он ненавидел лично из ревности к Нинке. Теперь объявил, что, дескать, Касаткин написал книгу о том, как русские жрут дерьмо, и получил за нее миллион долларов.

Ради этой цифры Костю в Митино и терпели. Богатыми интересуются.

Теперь Касаткиным занялись СМИ. Ругали привычными способами. Сообщали, что дед у него – еврей Кацадкин и что отец с матерью – стукачи. Про деда было вранье, про родителей полуправда: покойный отец служил в ГРУ.

А «Новая» написала о старом: об омоложении кремлевских старцев чужими гормонами. Журналист Ним-кин представил запись телефонного разговора: Константин Касаткин получает от ЦКБ заказ на поставку «доноров» – бедной молодежи из отдаленных районов за МКАД. По отдельным словам Костя понял, что записали разговор с бабушкой. Старушка просила деревенского молочка.

В общем, Костя сам теперь был митинской мутантной вороной с клювом удода.

Вирус ненависти задел и редакцию. Сотрудники, конечно, смеялись над газетным враньем. И все-таки смотрели на Касаткина с легким раздражением.

И Борисоглебский подмигивал. Мол, закланье агнцев – святое дело, так было, есть и будет, «искусство требует жертв». Будто что-то знал и молчал.

Виктор Канава, Виктор-сан, пригласил Костю к себе в офис на Варсонофьевский и вручил конверт с пятьюстами зеленых.

– На телный день вам, Касатка-сан.

Черный день наступил. На касаткинский ресторанный сайт поступали угрозы. На днях пришла анонимка домой. Подсунули прямо под дверь: «Хряй в Израиль жрать младенцев». На листке была свастика, и Костя искать автора не стал.

Дальше было некуда.

Нет, дальше было куда.

Пропал Антон. Позвонил от метро, сказал: «Еду», – и не приехал. Ушинская ходила сама не своя. Вида не подавала, держалась прямо, как доска, но все понимали.

Как-то вечером к Косте подошли пятеро прямо у

подъезда.

Щеголяли они, как и Костя, в военном прикиде. Но Костя был в натовской куртке, элегантен, а они в отечественном камуфляже, неказисты.

Один подсечкой сбил Костю с ног. Тот не успел защитить лицо и первый удар получил в зубы. «Получи, жидовская морда!» Костя изловчился и прижал колени к груди. Били в ребра мысами.

Ботинки у них были тоже военные, но, слава Богу, наши и старые.

Один бил мотоциклетными, но дешевыми – рыночными, просившими каши, тупоносыми чоперами.

Носок угодил прямо в ушную раковину, но не до мозга. Костя остался жив…

Егор Абрамов стоял тут же с видом стратега. Сам он не бил из какой-то своей соседской чести. Только командовал:

– По почкам! Бейте по почкам! Рядом на приподъездной лавочке сидели бабки. Они не возмущались и не ругались, только приговаривали:

– Эк они его. Тише, тише…

После этого у Касаткина две недели шатался зуб.

На другой день пришла Мира Львовна, жадно пощупала Костину поясницу и предложила «гечь к ней в отделение отгежаться».

Костя сказал, что шатается только зуб.

Зуб пошатался и перестал, а бойкот продолжался.

Наконец, Косте с Катей позвонила квартирная хозяйка, синеглазая простушка.

Она-де сдает за гроши и налог платить не в состоянии. Она не знала, что он знаменитый. А она светиться не желает.

Казалось бы, хотела повысить цену. Костя спросил: «Сколько?» «А нисколько. Вам нисколько».

– Почему?

– А нипочему. Извиняйте, но съедьте отседова. Костя упросил подождать до Пасхи.