"Роман с призраком" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 4

В среду, возвращаясь со скачек домой, Демелса с волнением думала, что этот день стал одним из самых примечательных в ее жизни.

Ей удалось не только увидеть самых великолепных лошадей, но пережить волнение, прежде ей неведомое, от сознания, что она спасла графу Треварнону здоровье и, кто знает, может быть, даже жизнь.

Она заметила его на маленьком балкончике, опоясывавшем королевскую ложу, а потом видела, как он стоял, о чем-то оживленно беседуя с Его Величеством.

Потом она видела графа Треварнона в загоне, где седлают лошадей, куда после долгих уговоров ей удалось увлечь Нэтти.

— Что скажет мастер Джерард, случись ему нас заметить? — волновалась няня.

— Если это произойдет, что весьма маловероятно в такой толчее, он поймет, что я не могу не полюбоваться на лошадей с близкого расстояния, — довольно беспечно отвечала Демелса.

Ей особенно хотелось посмотреть, как будет выступать Транс, принадлежавший мистеру Грину, против жеребца по кличке Карденио.

Демелсе было известно, что оба жеребца, учитывая их родословную, заслуживали предпочтения по сравнению с жеребцом герцога Йоркского, который также принимал участие в заезде.

В итоге в этом заезде победил гнедой жеребец из личной конюшни Его Величества, сын Элекциона и Волшебницы.

Бойс, молодой жокей, которого, как определил Эббот, ожидало большое будущее, выступал замечательно.

Дальше следовала скачка на приз Олбани Стейкс, который завоевал Моисей, жеребец герцога Йоркского, победитель дерби — состязаний трехлеток в Эпсоме.

Гнедой жеребец был выведен в конюшнях герцога Йоркского. Это было, безусловно, замечательное животное, но Демелса, посмотрев на него, пришла к выводу, что он не шел ни в какое сравнение с Крусадером.

Демелса была уверена, что граф Треварнон выигрывает по своим ставкам, и в душе понадеялась, что, прежде чем нести деньги букмекерам, ее брат, воспользовавшись случаем, спросил совета у человека, до тонкостей разбирающегося в лошадях.

Нэтти повела барышню в дальний конец загона, подальше от любопытных, наблюдавших затем, как седлают лошадей, со стороны, примыкавшей к трибунам.

Короля окружали чрезвычайно элегантные господа. Цилиндры у них, по моде того времени, были надеты не прямо, а под сильным наклоном.

Но они уступали Треварнону по всем статьям. Помимо элегантности, этому джентльмену было свойственно особое достоинство и обаяние, перед которыми меркли все остальные мужчины.

И вновь по настоянию Нэтти они покинули поле после третьего заезда. На этот раз Демелса не стала возражать. Оставаться дольше на ипподроме было бы и правда рискованно.

С тех пор, как граф Треварнон прибыл в их дом со своей компанией, у нее не было случая поговорить с братом, который из предосторожности, чтобы не поддаваться соблазну увидеть сестру, запретил себе и думать о ее присутствии в доме.

Теперь Демелса удивлялась, почему Джерард нагнал на них с Нэтти столько страха: гости вели себя вполне благопристойно.

Демелса особенно радовалась, что никто из них не напивался — она была наслышана о том, что многие столичные повесы предаются безудержному пьянству, в некоторых компаниях это даже считалось особым шиком.

Кроме того, до сих пор в отличие от большинства домов в округе собравшиеся на неделю состязаний в Лэнгстон-Мэноре не устраивали шумных пирушек.

Прошлым вечером граф Треварнон обедал в гостях, а на сегодня у него был назначен званый обед дома.

— Интересно, будут ли среди приглашенных дамы? — спросила саму себя Демелса.

В одном можно было не сомневаться: в числе гостей не окажется той коварной особы, которая с помощью младшего дворецкого накануне пыталась опоить графа Треварнона каким-то снадобьем.

Демелса уже знала от Нэтти, что провинившийся Хейс поспешно покинул дом поздно вечером, лишившись места.

Девушка не стала посвящать няню в подробности, связанные с увольнением младшего дворецкого.

» Я сделала доброе дело!«— мысленно повторяла она вне себя от радости.

Любопытно, заинтересовался ли граф Треварнон, кто послал ему записку?

От мысли, что он никогда не узнает этого секрета, Демелсе было немного грустно.

Вернувшись, чтобы избежать встречи со слугами графа Треварнона, Демелса вошла в дом привычным путем, через сад.

Поднявшись по лестнице, она не устояла перед соблазном заглянуть в комнаты, желая убедиться, что цветы в букетах, которые она составила рано утром, еще свежие.

Она срезала их на том участке, который не был виден из окон благодаря высокой елизаветинской ограде из красного кирпича.

Здесь же ее мать насадила лечебные травы. В память о покойной леди Лэнгстон Демелса с особой тщательностью ухаживала за травами, занимавшими несколько грядок рядом с цветочными клумбами, где росли и те нежные чайные розы, которые она всегда ставила в отцовскую спальню…

В дальнем конце сада была сооружена небольшая беседка, окруженная пышной жимолостью и кустами белых роз, источавших необыкновенно нежный сладкий запах. Это были любимые цветы покойной леди Лэнгстон.

Полагая, что графу Треварнону они тоже могут понравиться, Демелса поставила их в каждую вазу в гостиной.

Она принесла букет белых роз и в свою комнату, где они своей снежной чистотой, легкостью и воздушностью создавали явный контраст с темными панелями стен.

Правда, в домах графа Треварнона было много красивых вещей, едва ли можно было ожидать, что он заметит такие скромные украшения, как цветы.

Однако Демелса особенно старательно составляла букет, предназначавшийся для письменного стола в библиотеке, где, как она успела заметить, Треварнон писал письма и с задумчивым видом сидел по утрам в полном одиночестве.

Однако Демелса запретила себе заглядывать в библиотеку и в другие комнаты, за исключением столовой. Подсматривать ей казалось неприлично.

Она много размышляла над тем, почему Джерард считал своего блестящего друга столь порочным, что не пожелал видеть его и на пушечный выстрел от своей сестры. Может быть, дело объяснялось тем, что красота графа Треварнона пробуждала в женщинах дурные стороны натуры, заставляя вести себя так, как та красивая дама, что приезжала накануне.

Ах, как бы Демелсе хотелось знать, любил ли граф Треварнон эту» даму «!» Интересно, что чувствует дама, когда за ней ухаживает такой обаятельный мужчина «, — спрашивала себя девушка.

Конечно, они целуются, и это, наверное, очень приятно. А вот ее, Демелсу, возможно, никто никогда не поцелует.

Нэтти не уставала твердить, что ей надо встречаться» с порядочными людьми «, подразумевая, как понимала Демелса, возможных кандидатов в женихи.

— Наверное, я никогда не выйду замуж, — сказала себе Демелса.

Тут же она посочувствовала графу Треварнону, воображая, как тяжело иметь сумасшедшую жену.

Мысль о его страданиях отозвалась в ее сердце физической болью. Демелса лишь мечтала, чтобы бог уберег от подобной участи ее брата Джерарда.

Поднявшись к себе в комнату, девушка решила передохнуть — прилечь и почитать одну из книг, которую предусмотрительно захватила с собой в свое убежище.

Хотя окна в комнате были узкие, щелеобразные и располагались высоко под потолком, света в помещении было вполне достаточно.

Сквозь чисто вымытые цветные стекла мягкий розоватый свет разливался по комнате, где царила приятная прохлада, столь желанная после дневного пекла, немало докучавшего зрителям и участникам скачек.

Глаза девушки скользили по строкам, не находя в них никакого смысла. Мысли Демелсы витали далеко, вились вокруг состязаний… и Треварнона.

Он олицетворял в ее представлении все те качества, которые так восхищали ее в мужчинах: был непревзойденным спортсменом, знатоком и любителем лошадей и, вне всякого сомнения, отлично скакал верхом.

Именно таким она воображала в детстве святого Георгия, благородного сэра Галаада, героя средневековой легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, и персонажей Вальтера Скотта, чьи романы отец Демелсы покупал в свое время по мере появления.

— Кто бы мог подумать, что я увижу настоящего рыцаря в наше время! — с восторгом сказала Демелса.

Очевидно, Демелса незаметно задремала. Когда она проснулась, в комнате уже совсем стемнело. Должно быть, солнце давно зашло.

Послышались тяжелые шаги. Нэтти поднималась с ужином для барышни довольно неуклюже: ходить по узкой лесенке ей было непривычно. Когда Нэтти вошла в комнату, Демелса села на кровати.

— Я спала, — сказала она. — Который теперь час?

— Скоро десять, — ответила Нэтти. — Слуги садятся ужинать.

Демелса ужасно расстроилась.

Девушка хотела понаблюдать за тем, как граф Треварнон дает званый обед в столовой, но упустила время. После того, как сама Демелса поужинает, вся компания наверняка уже перейдет в гостиную, а туда она дала себе слово не заглядывать.

— Сегодня у нас была вечеринка, — сообщила Нэтти, словно прочитав мысли своей юной хозяйки.

— Приезжали какие-нибудь дамы? — живо полюбопытствовала Демелса.

— Нет, присутствовали одни мужчины. Я полагаю, разговаривали только о скачках. Ничто другое в эти дни джентльменам в голову не идет.

— А завтра тем более все только и будут говорить про состязания, — с улыбкой сказала Демелса, — после того, как Крусадер возьмет Голд Кап.

— Если возьмет, — поправила ее Нэтти.

— Наверняка возьмет! — с убеждением сказала Демелса. — Как может лучший жеребец на свете не выиграть главный приз состязаний?

Эскотский Голд Кап разыгрывался с 1807 года.

В первый раз дистанция имела протяженность две мили.

На следующий год она была увеличена на полмили и с тех пор оставалась неизменной.

Демелса слышала, что королева с принцессами смотрят скачки из специального павильона, построенного поодаль от скакового круга.

Для принца Уэльского была сооружена особая ложа напротив судей.

— Нэтти, а ты помнишь самые первые скачки на приз Голд Кап? — спросила Демелса.

— Ну конечно! — У няни засияли глаза. — Королева и принцесса явились в мантильях в испанском стиле и шляпах, которые я назвала бы цыганскими.

— Побойся бога, Нэтти! Где ты видела, чтобы цыганки носили шляпы? — рассмеялась Демелса.

Ее всегда забавлял повышенный интерес няни к придворной жизни.

— А кто победил на тех скачках? — спросила она. — Это ведь куда важнее!

Последовало молчание. Потом Нэтти призналась:

— Вы не поверите, мисс Демелса, этого я не помню. Демелса снова засмеялась;

— Ты смотрела на королеву, а не на поле!

— В этом нет ничего удивительного, меня больше интересует Ее Величество! — заметила Нэтти.

— Ну, завтра можешь забыть о короле и посмотреть на Крусадера, — сказала Демелса.

Разумеется, выиграв приз в сто гиней, граф Треварнон едва ли сделается намного богаче. Куда дороже слава, которую ему принесет победа.

Каждый год, помимо денежного приза, победителю вручался кубок, который вначале назывался» императорским «. Своим названием он был обязан русскому императору Николаю I, подарившему первый приз устроителям скачек.

Покойный сэр Лэнгстон, отец Демелсы, больше всего интересовался состязаниями на Голд Кап и давно заразил своим воодушевлением Демелсу.

Но Нэтти все еще думала об августейших особах, которых сподобилась видеть в прошлом, и теперь с воодушевлением рассказывала Демелсе, как король Георг III со своей свитой приезжал на состязания верхом.

Она настолько увлеклась, что даже забыла, что ей давно пора возвращаться на кухню к хозяйственным делам.

Спохватившись, что слишком распустила язык, Нэтти решительно поднялась и, взяв поднос с тарелками, сказала:

— А теперь, барышня, ложитесь спать. Может быть, вы и не ощущаете усталости, но вам явно необходимо отдохнуть.

— Я еле на ногах держалась, когда вернулась домой.

Но говорю же тебе, я поспала и сейчас чувствую себя весьма бодро, — возразила Демелса.

— Только поберегите глаза, не сидите всю ночь с книжкой! — предостерегла Нэтти, прекрасно знавшая привычки своей подопечной.

Нэтти всегда считала, что свет от свечей недостаточен для чтения, и без устали твердила об этом Демелсе, не позволяя девушке портить зрение.

— Спокойной ночи, милая Нэтти! — сказала Демелса. — И не забудь: завтра я хочу надеть свое самое лучшее платье.

Лучшее платье было из того же дешевого белого муслина, но зато оно было совсем новое и, в отличие от остальных скромных нарядов Демелсы, украшено шелковыми лентами, которые при покупке показались и барышне и няне весьма дорогим приобретением.

Оставшись одна, Демелса переоделась в ночную рубашку, накинув поверх нее белый домашний халатик с высоким воротничком, отделанным кружевом, также сшитый Нэтти Потом Демелса долго расчесывалась Мать учила ее, что на ночь по волосам нужно провести щеткой не Менее ста раз, и тогда они всегда будут блестящими.

Больше заняться было нечем, и Демелса снова взялась за книгу и усилием воли заставила себя сосредоточиться на содержании.

Она зажгла две свечи.

Как бы ни радела Нэтти за здоровье глаз, это показалось бы ей очень расточительным.

Постепенно Демелса увлеклась чтением и забыла обо всем.

Она оторвалась от книги, с удивлением услышав, как часы над конюшней пробили полночь — Пора спать! — решила девушка, дочитав до конца страницы, закрыла книгу и аккуратно положила ее на столик рядом со своей кроватью.

Комната» священников» была такая маленькая, что там требовалось все класть по местам, иначе в ней тут же образовался бы ужасный беспорядок.

Демелса потянулась, чувствуя, что засиделась в неудобной позе. Ей очень захотелось подышать перед сном свежим воздухом.

В этой комнате всегда было душновато. В первую ночь Демелса, привыкшая спать в летние дни при открытом окне, долго ворочалась без сна.

— Спущусь-ка я в сад и постою около двери, — решила она, — а потом сразу же вернусь к себе. За минуту ничего со мной не случится, даже Нэтти будет не в чем меня упрекнуть.

Она сунула ноги в мягкие бархатные домашние туфли без каблуков и совершенно бесшумно пошла вниз по лестнице Когда девушка достигла первого этажа, ее внимание привлекли приглушенные голоса, доносившиеся из так называемой Красной комнаты.

Замедлив шаги, Демелса невольно прислушалась. Громкий шепот показался ей зловещим Девушке, с ее обостренной интуицией, показалось, что она слышит змеиное шипение.

Не думая о том, что она вторгается в чью-то частную жизнь, Демелса остановилась, привстала на цыпочки и заглянула в отверстие.

Девушка знала, что в Красную комнату поселили сэра Фрэнсиса Вигдона, который сразу вызвал у нее антипатию.

Он сидел на краю кровати в вечернем костюме, в котором был на обеде, лишь ослабив узел шейного платка.

— Вы принесли именно то, что я велел? — разобрала Демелса.

Этот вопрос был задан с особой таинственностью.

Слегка сменив положение, Демелса постаралась разглядеть его собеседника и, к своему удивлению, увидела в комнате двух незнакомых мужчин.

На одном был полосатый жилет; судя по одежде, это был камердинер, вероятно, самого сэра Фрэнсиса.

Другой мужчина, плотный и коренастый, имел совсем грубую наружность, очевидно, принадлежа к самым низшим слоям общества.

Демелса обратила внимание, что у него на шее был повязан яркий красный платок, по-видимому, составлявший, по его понятиям, щегольскую деталь костюма.

Этот коренастый простолюдин нервно сжимал в руках шляпу.

— Ага, все как вы сказали, хозяин, — проговорил он.

— И вы уверены, что это подействует? — спросил сэр Фрэнсис, обращаясь к своему камердинеру.

— Готов поклясться, сэр. Если Крусадеру это дать, он не сможет завтра выступать.

— Отлично, — злобно прошипел сэр Фрэнсис. У Демелсы от волнения перехватило дыхание. Она не могла поверить своим ушам.

— Ладно, отправляйтесь и беритесь за дело, — приказал сэр Вигдон. — Только перед тем, как входить в конюшню, удостоверьтесь, что ни там, ни вокруг — ни души.

— Мы все понимаем, сэр, — кивнул камердинер.

Демелса поняла, что надо немедленно действовать. Она должна помешать злодеям — иного слова у нее для них не нашлось.

Среди любителей скачек ходило множество историй о лошадях, которых чем то опаивали накануне состязаний, о владельцах скаковых лошадей, вынужденных выставлять перед конюшней охрану.

Однако Демелса была уверена, что ни графу Треварнону, ни Эбботу не пришло в голову, что в Лэнгстон-Мэноре животным могло что-либо угрожать.

В первый момент она хотела разбудить Джерарда, но от этой идеи пришлось отказаться из опасения столкнуться в коридоре с кем-нибудь из гостей, даже с самим Фрэнсисом Вигдоном.

Казалось, ноги сами понесли Демелсу к двери в тот потайной ход, который вел в главную спальню.

Поднимаясь по ступеням, она, однако, опомнилась и в растерянности спросила себя, правильно ли поступает, одновременно воображая, как рассердится на нее Джерард.

Но она решительно сказала себе, что любые неприятности, ожидавшие ее, меркли перед лицом опасности, нависшей над Крусадером.

Как она может сидеть сложа руки в то самое время, когда несчастному животному негодяи дадут отраву? Кроме того, ее беспокоила репутация дома: какая слава пойдет в свете о Лэнгстон-Мэноре и его владельцах, если в поместье творятся подобные вещи!

Она толкнула дверь, даже не подумав о том, что в этой комнате, которую когда-то занимал ее отец, находится посторонний мужчина.

Шторы были не задернуты, и в призрачном свете бледной луны Демелса увидела, что граф Треварнон спокойно спит.

Набрав полную грудь воздуха, Демелса заговорила…

Граф Треварнон с удовольствием паужинал с компанией друзей, проживавших вместе с ним в Лэнгстон-Мэноре, и еще шестью джентльменами, явившимися в гости. Все это были его хорошие приятели…

Кушанья были отменные, вино — превосходное, и хотя, что вполне естественно, разговор крутился вокруг лошадей, у всех присутствующих нашлись приличные случаю забавные истории, так что никто не скучал.

Гости блистали остроумием друг перед другом, и граф Треварнон даже жалел, что с ними нет Его Величества, который по достоинству оценил бы их юмор.

Если на свете существовало нечто, всегда радовавшее Георга IV, то это, безусловно, была остроумная беседа. Он и сам был мастер вставлять в разговор меткие замечания, обнаруживая ум, в котором ему отказывали все современники, исключая тех, кто знал его особенно близко.

— Чертовски удачный вечер, Вэлент! — воскликнул один из гостей графа Треварнона, прощаясь. — Даже не могу вспомнить, когда мне приходилось смеяться больше, чем сегодня.

Граф Треварнон настоял, чтобы все сегодня легли спать пораньше. Подобно королю он ненавидел вечеринки, затянувшиеся за полночь, и гостей, которые, перебрав спиртного, начинали шуметь.

Вэлент Треварнон относился к вину с осторожностью и терпеть не мог пьяниц. Пьяные люди чересчур утомительны, а скучать граф не любил.

Уже лежа в постели он вспомнил слова лорда Ширна, заметившего, когда они вместе поднимались в свои спальни:

— Вэлент, это лучшие из всех скачек на моей памяти. Не говоря уже о том, что мне удалось выиграть приличную сумму, я отдыхаю в этом тихом милом доме и засыпаю здесь сном младенца.

То же самое граф Треварнон мог сказать и о себе.

В Лэнгстон-Мэноре не было крикливых служанок и бранящихся между собой конюхов, которые обычно будят с утра пораньше постояльцев в гостинице. А чистый воздух из открытого окна был напоен ароматом сосновой хвои и всевозможных цветов.

Граф Треварнон заснул как убитый, едва коснувшись головой подушки.

Вдруг он резко пробудился, словно почувствовав опасность. Такое ощущение осталось у него с тех пор, как он испытал его, будучи в армии.

Вдруг он услышал в ночной тишине чей-то настойчивый призыв:

— Идите к Крусадеру! Идите к Крусадеру! Обернувшись на голос, граф, не веря своим глазам, различил в полутьме силуэт Белой Женщины!

Видение, явившееся ему в первый день пребывания в Лэнгстон-Мэноре в галерее, появилось вновь. Теперь в нескольких футах от него, прямо у камина, не во сне, а наяву стоял самый настоящий призрак, который к тому же разговаривал.

Сев в кровати, граф Треварнон снова услышал:

— Идите к Крусадеру! Идите к Крусадеру! Поторопитесь…

Граф Треварнон, ничуть не испугавшись, хотел встать с постели, но Белая Женщина уже исчезла.

Да, только что она была здесь, в нескольких шагах от него, и вдруг растворилась, словно ушла в стену.

— Это мне снится, — сказал себе граф Треварнон.

Но он прекрасно понимал, что это не сон. Хотя граф и не мог найти разумного объяснения странным вещам, происходившим в этом доме, тревога, прозвучавшая в голосе призрака, кем бы он ни был, передалась и ему, и он стал поспешно одеваться, торопясь отправиться в конюшню, хотя бы затем, чтобы убедиться в том, что у него разыгралась фантазия.

Граф Треварнон надел рубашку и панталоны с быстротой, которая удивила бы его камердинера.

Доусон предпочитал облачать своего господина медленно, так что каждое переодевание превращалось в торжественный ритуал.

Накинув первый попавшийся сюртук и решив, что возиться с шейным платком не стоит, граф надел сапоги с мягкой подошвой и, ни секунды не медля, вышел в коридор.

Не считая одной зажженной свечи, которую всегда оставляли гореть в холле, в серебряном канделябре справа от входа, дом был погружен в совершенную темноту.

Граф Треварнон вынул свечу, отпер засов на дверях и широкими шагами пошел к конюшне.

Оказавшись на свежем воздухе, он словно бы отрезвел и упрекнул себя за глупость. Ну зачем он поднялся среди ночи оттого, что ему приснился слишком уж живой сон!

Однако лучше уж он пойдет и проведает Крусадера, удостоверится, что тот жив и здоров, и тогда со спокойной душой вернется в постель.

Никто ведь все равно не узнает, что графа Треварнона, просвещенного джентльмена с железными нервами, вдруг стали посещать видения, словно истеричную горничную.

— Пожалуй, во всем виновато вино, — решил граф Треварнон. — По-видимому, оно оказалось крепче, чем я ожидал, а я из-за жары и усталости выпил больше обычного.

Однако Белая Женщина и сейчас казалась ему вполне реальной. А если она действительно была призраком? Интересно, призраки разговаривают?

Оказалось, что он был совершенно несведущ по части привидений.

Подойдя к лавровым деревьям, загораживающим конюшню, граф Треварнон заметил впереди какое-то движение.

Он инстинктивно остановился, замер как вкопанный.

У входа в конюшню кто-то был. Очевидно, что это не Эббот. Человек явно соблюдал осторожность, стараясь оставаться незамеченным, что было бы странно для здешнего конюха Граф Треварнон стоял, пристально вглядываясь в ночь.

Через несколько мгновений глаза привыкли к темноте, и он различил силуэты двух мужчин, которые крались к дверям конюшни. В такое время и тайком туда могли стремиться только люди с недобрыми намерениями.

Злоумышленники бесшумно ступали, стараясь держаться в тени строения, там, где на них не падал лунный свет.

Теперь граф Треварнон вполне признал, что предупреждение Белой Женщины было весьма своевременным и очень важным.

Он вспомнил: конюх сразу по приезде в Лэнгстон-Мэнор докладывал ему, что в конюшне сломан замок, но тогда он не придал его словам должного значения.

Привыкнув быть во многом баловнем судьбы, граф Треварнон часто забывал об осторожности. На этот раз он со свойственной ему беспечностью решил, что едва ли какие-то грязные дела могли коснуться его, учитывая, что он изменил свои планы буквально в последний день. Вряд ли кто мог проведать о том, где он держит своих лошадей.

Злодеи один за другим скрылись в конюшне.

Теперь граф Треварнон, понимая, что дорога каждая секунда, стремительно бросился за ними.

Мягкие сапоги бесшумно ступали по булыжнику двора. В тот момент, когда граф Треварнон, словно ураган, ворвался в конюшню, злодеи как раз открывали ворота в стойло Крусадера.

Сильнейшим ударом кулаком в подбородок Треварнон сбил с ног одного.

Его сообщник, мужчина куда крупнее и агрессивнее, попытался напасть на Треварнона. Но тот не зря учился боксу у лучших спортсменов своего поколения, «Джентльмена Джексона»и Мендосы.

Без особых усилий граф всего за несколько секунд отправил своего противника в нокаут.

Только теперь он громко позвал своих конюхов, и те немедленно явились на его зов во главе с Бакстером, старшим конюхом Треварнона, и стариком Эбботом.

Обыскав негодяев, все еще не пришедших в сознание, они нашли у коренастого мужчины бутылочку с препаратом, которым они явно хотели опоить Крусадера.

Показывая ее хозяину, Бакстер смущенно сказал:

— Простите меня, милорд. Я должен был позаботиться об охране лошадей, но сдуру подумал, что им здесь ничто не грозит.

— Видишь, Бакстер, мы получили урок, который должны запомнить на будущее, — сказал граф Треварнон. — Интересно, кто подкупил этих мерзавцев?

В этот момент Эббот, склонившийся с фонарем над поверженными противниками» удивленно присвистнул.

— Ты знаешь кого-нибудь из них? — спросил граф Треварнон.

— Вон того, худющего, я видел, милорд, — сообщил Эббот. — С тех пор, как он поселился в доме, он несколько раз рыскал по конюшне.

— Так он жил в доме? — резко спросил Треварнон.

— Да, ваша милость, — угрюмо кивнул старик. — Еще все спрашивал про Крусадера. Говорил, мол, очень интересуется лошадьми.

— Кто же он? — осведомился граф Треварнон.

— Говорил, будто камердинер, милорд. Поглядите. На нем и жилет-то от ливреи.

Граф наклонился, чтобы лучше рассмотреть лежащего без сознания негодяя. При свете фонаря он различил пуговицы на полосатом жилете и узнал изображенный на них герб.

— Свяжите этих мерзавцев, — приказал он Бакстеру. — Заприте куда-нибудь на ночь, а завтра утром мы их передадим местной полиции.

— Слушаюсь, ваша милость, — с готовностью отозвался Бакстер. — Спасибо, что не сердитесь на меня. Мне очень стыдно, что такое могло произойти.

— К счастью, я вовремя получил предупреждение, — заметил граф.

— Предупреждение, милорд? — изумился Бакстер, хорошо знавший, какой тайной обычно окружены подобные черные дела, ведь замешанных в них ждет суровое наказание.

Треварнон ничего не ответил, а конюх не решился повторить свой вопрос.

На обратном пути к дому, обдумывая происшествие, Треварнон терялся в догадках. Он был совершенно не в состоянии найти хоть какое-то разумное объяснение таинственному явлению Белой Женщины.

Поднявшись на второй этаж, он без стука распахнул дверь Красной комнаты.

Сэр Фрэнсис еще не ложился.

Войдя в его комнату, граф Треварнон безошибочно прочитал в виноватом взгляде своего вероломного гостя затаенный страх.

— Даю вам десять минут, чтобы вы убрались из этого дома, — резко сказал граф Треварнон.

— Но что… — начал было сэр Вигдон, однако взбешенный граф Треварнон перебил его:

— Если у вас есть хоть капля ума, вы немедленно покинете Англию. Поскольку ваши подручные наверняка выдадут вас полиции, ордер на ваш арест будет выписан немедленно.

Сэр Фрэнсис побагровел.

В какое-то мгновение граф Треварнон хотел ударить его, как тех негодяев в конюшне, но счел это ниже своего достоинства.

— Десять минут! — повторил он, после чего резко повернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Когда граф вернулся к себе в спальню и начал мерить комнату шагами, переживая случившееся, невероятность происшедшего заново поразила его.

Подойдя к тому месту, где недавно стояла Белая Женщина, он почувствовал уже знакомый нежный аромат. Теперь ему по крайней мере стало ясно, кто принес к нему в комнату таинственную записку накануне, когда он благодаря предостережению оказался спасен от другого вероломства.

— Сначала я, потом мой жеребец, — растерянно пробормотал Треварнон.

Может быть, он и был совершенным невеждой в том, что касалось всяких потусторонних сил, но даже ему было вполне ясно, что никакой призрак не может писать на вполне материальной бумаге вполне материальными чернилами.

Он внимательно осмотрел то место, где стояла Белая Женщина, а потом принялся подробно, дюйм за дюймом ощупывать панель…

Граф вспомнил, как давным-давно, в детстве, ездил с родителями в гости в Вустер.

Его тогда совершенно заворожил старинный замок, обнесенный рвом.

Родители, всегда отдававшие предпочтение светским развлечениям, обращали на него мало внимания, и он за неимением в доме других детей подружился с хранителем библиотеки.

Этот добродушный старик показывал мальчику офорты с изображением батальных сцен и других примечательных исторических событий, древностей было в доме великое множество Поскольку Вэлент был любознательным мальчиком, старик рассказал ему про Вустерскую битву 1651 года, положившую конец гражданской войне, развязанной Карлом II за трон. Про то, как, спасаясь от войск Кромвеля, король спрятался в дупле огромного дуба, а потом бежал во Францию.

— А некоторые его приверженцы скрывались здесь, в этом замке, — продолжал рассказчик.

Тогда-то он и показал маленькому Вэденту тайный ход, где роялисты спасались от солдат Кромвеля.

Граф Треварнон помнил, что попасть туда можно было через узкую дверку в стене, сквозь которую взрослый человек едва мог протиснуться.

Пожалуй, хранитель тогда нажал на какой-то элемент резьбы. Граф Треварнон даже вспомнил, как старик ощупывал панель.

Какое волнение испытал тогда Вэлент, когда перед ним распахнулась дверь, которая, как ему тогда показалось, вела в саму тайну!

И вот теперь он сам проводил пальцами по резному панно, изображавшему цветы подсолнечника, початки кукурузы, листья одуванчиков.

Граф уже думал, что попытки его обречены на неудачу, как вдруг на что-то нажал — и дверь открылась.

К своему удивлению, в открывшейся нише он увидел две пары сапог для верховой езды, которые Демелса забыла убрать.

Вернувшись в спальню, граф Треварнон вынул из бронзового канделябра свечу.

Высоко подняв ее и освещая себе путь, он шагнул за панель, чувствуя себя так, словно отправлялся в путешествие, сулящее захватывающие открытия, каких ему еще не приходилось делать за всю свою жизнь.

Очень медленно, стараясь ступать неслышно, он стал подниматься по узеньким ступенькам винтовой лестницы.

Через каждые несколько шагов граф останавливался, заглядывая в темные потайные ходы, ответвлявшиеся от лестницы, затем возобновлял свое восхождение.

Наконец впереди забрезжил свет, и он понял, что находится под самой крышей дома.

Спустя пару мгновений граф Треварнон нашел то, что искал.

Он оказался в крошечной комнате. У одной стены стоял диванчик, а у противоположной — статуя Пресвятой Девы Марии, украшенная живыми лилиями.

Под ней был выступ, больше напоминавший полку, который, несомненно, в прошлом служил алтарем гонимым священникам.

На алтаре стояли две зажженные свечи, а между ними — низкая широкая ваза с букетом белых роз.

Перед статуей, молитвенно сложив руки, стояла на коленях Белая Женщина.

В мерцании свечей ее волосы отливали старым серебром.

Граф заметил, какая она изящная и миниатюрная, фигурка у нее была почти детская, однако под белой ночной рубашкой с глухим воротом вырисовывалась нежная округлость девичьей груди.

Ее лицо было обращено к нему в профиль и, благодаря короткому прямому носу и тонкому овалу, имело изысканно-аристократический вид. Тени от длинных темных ресниц падали на ее бледные щеки.

Граф Треварнон с детства не видел, чтобы женщина молилась на коленях, и, поднимаясь потайной лестницей, отнюдь не ожидал стать свидетелем подобной сцены.

Женщина повернулась, и граф Треварнон почувствовал, что на него устремился взгляд удивительных глаз. Казалось, они заполняли собой половину ее нежного личика.

Несколько мгновений юная девушка оставалась совершенно неподвижной и безмолвной. Потом тихим голосом, который он слышал сегодня у себя в спальне, она вымолвила одно слово, прозвучавшее как вопрос:

— Крусадер?

— Он в безопасности! — ответил граф. — Я пошел к нему, как вы мне приказали, и успел как раз вовремя… Она с облегчением вздохнула.

— Вы молились за него? — догадался граф.

— Да. Я боялась… ужасно боялась… что вы опоздаете.

— Ваши молитвы были услышаны.

Когда девушка поднялась с колен, граф спросил:

— Кто вы? Я думал, что вижу призрак.

Она улыбнулась, и улыбка совершенно преобразила ее лицо. Мгновение назад оно было осенено почти сверхъестественной одухотворенностью, а теперь стало милым и вполне земным.

— Белая Женщина… Когда вы увидели меня в длинной галерее, я надеялась, что вы так будете думать, — смущенно пояснила девушка.

— Но почему? Почему вам пришло в голову прятаться? — недоумевал граф. — Кто вы? Почему оказались здесь?

Ему казалось, что он вдруг очутился в каком-то другом мире. Несмотря на улыбку, на то, что девушка разговаривала с ним, она казалась ему нереальной, эфемерной, как призрак, которым хотела казаться.

— А что случилось с Крусадером? — спросила она вместо ответа.

Похоже, ее мысли все еще были прикованы к лошади.

— Двое мужчин пытались его опоить какой-то отравой, — ответил граф. — Я их остановил. Они все еще без сознания.

— Главное, что Крусадер вне опасности, — пробормотала девушка.

В ее глазах было написано неприкрытое восхищение. Графу показалось, что они необыкновенного цвета — фиолетовые. Но человеческие глаза не бывают такого цвета; и он решил, что начинает грезить наяву.

Взглянув на его руку, девушка испуганно воскликнула:

— Кровь!

Посмотрев на руки, граф только теперь заметил, что от удара, нанесенного вначале камердинеру, а затем крепышу, вздумавшему оказать сопротивление, он а кровь разбил костяшки пальцев.

— Ерунда, — улыбнулся он.

— Но рану надо обработать! — возразила девушка. — Иначе может начаться воспаление и любая ранка может доставить массу неприятностей.

Открыв ящик комодика, она достала оттуда маленький фарфоровый тазик и кувшин для умывания, расписанный тем же рисунком.

Поставив их на стул, девушка достала из другого ящика льняное полотенце и маленькую шкатулочку.

Граф неотрывно наблюдал за ее грациозными движениями, чувствуя себя чересчур высоким в этой крошечной комнатке.

Девушка сказала:

— Я думаю, милорд, вам следует присесть на кровать, чтобы я могла как следует обработать рану.

Граф был настолько заинтригован, что без всяких возражений молча выполнил ее распоряжение.

Свою свечу он поставил на алтарь рядом с другими. Демелса опустилась подле него на колени. Налив в тазик немного воды из кувшина, она, открыв шкатулку, что-то насыпала в воду. По запаху граф догадался, что незнакомка будет его лечить целебными травами.

— Как вас зовут? — спросил он, наблюдая, как девушка помешивает состав пальцами.

— Демелса.

— Это корнийское имя? — На корнийском языке в древности говорили на территории полуострова Корнуолл.

— Моя мать была с Корнуолла, — кивнула Демелса.

— Как и я, — заметил граф Треварнон.

— Ну конечно! — воскликнула девушка. — Как я могла забыть, что Треварнон — корнийское имя, надо было догадаться сразу, как только Джерард сообщил о том, что вы арендовали наш дом!

— Так вы — сестра Джерарда Лэнгстона? — догадался граф.

Она кивнула и, взяв его руку, осторожно погрузила ее в тазик и тщательно промыла ссадины.

Треварнону было странно, что женщина прикасается к нему столь бестрепетно, даже равнодушно. Но Демелса была целиком поглощена лечебной процедурой, не обращая внимания на него как на мужчину, тогда как он остро чувствовал ее женскую привлекательность.

— А травы вы, наверное, выращиваете сами в том садике, который окружен красной кирпичной стеной? — поинтересовался он.

— Это был мамин садик, — печально отозвалась девушка.

— Жимолость! — вдруг воскликнул Треварнон. В ответ на ее удивленный взгляд он пояснил:

— Ваши духи. Их аромат преследовал меня с тех пор, как я сюда приехал! Теперь я чувствую, что он исходит от ваших волос.

— Беседка в садике окружена зарослями жимолости, — сказала Демелса. — Мама научила меня делать эссенцию из цветов, которые я собираю по весне.

— А я все не мог вспомнить, что так приятно пахнет, — пробормотал граф. — Но этот запах был повсюду в доме. Так же пахла записка, которую я нашел у себя на столе.

— Я не знала иного способа вас предупредить.

— А откуда вам стало известно, что в вино что-то подмешано? — с интересом посмотрел на нее Треварнон.

Заметив, как зарделись щеки девушки, он, не давая ей ответить, воскликнул:

— Ну конечно! Вы же можете отсюда видеть, что делается в комнатах!

— Я пользовалась этой возможностью очень редко, — смущенно призналась Демелса. — Я поднималась по потайной лестнице, возвращаясь со скачек, и была удивлена, услышав женский голос, доносившийся из гостиной. Брат предупреждал, что в доме остановятся одни джентльмены.

Девушка немного помолчала, потом продолжила:

— А нынче ночью я спускалась, потому что здесь очень душно и мне хотелось подышать свежим воздухом.

— Тогда-то вы и услышали, что сэр Фрэнсис замышляет недоброе против Крусадера? — подсказал граф.

— Он говорил странные вещи и таким подозрительным тоном . Мне показалось, что тот, кто так разговаривает, явно задумал что-то нехорошее. В остальное время я не подглядывала и не подслушивала… если не считать первого вечера, когда вы все собрались в столовой, — смущенно призналась она.

Подняв глаза на графа, Демелса ждала, поймет ли он, что она не имела в виду ничего предосудительного.

Граф Треварнон медленно произнес:

— И вы слышали, как я спрашивал вашего брата про Белую Женщину?

— Да Я была., вверху на галерее менестрелей.

— Возможно, я интуитивно ощущал ваше присутствие. Меня сразу же заинтриговало обстоятельство, каким образом кто-то может исчезнуть из длинной галереи так внезапно, если только не является призраком.

Возможно, именно в эту минуту Демелса со всей отчетливостью представила себе, как будет взбешен Джерард, узнав о ее встрече с графом Треварноном. Но что случилось, то случилось. Решительно поднявшись, она подошла к комоду и, достав оттуда кусок чистой льняной ткани, оторвала от него полоску, подходящую для перевязки.

— Я хочу забинтовать вам руку. До утра ранка затянется и не причинит вам беспокойства, — пояснила она. — А потом, будьте добры, милорд, оставьте эту комнату и никогда не вспоминайте о том, что видели меня.

— Но почему? — спросил граф.

— Джерард взял с меня обещание, что я не буду выходить из своего укрытия, в противном случае он отослал бы меня к тете.

— А вы догадываетесь, почему брат запретил вам появляться на людях? — поинтересовался граф Треварнон.

Ничего не сказав, Демелса лишь опустила глаза, и по тому, как она это сделала, по румянцу смущения, слегка окрасившему ее щеки, граф Треварнон догадался обо всем.

— Ваш брат был совершенно прав, — резюмировал он, не докучая девушке вопросами. — Мы сохраним это маленькое происшествие «в секрете. Правда, мне будет трудно объяснить друзьям, как мне удалось спасти Крусадера.

— Вы могли просто по наитию догадаться, что ему грозит беда, — подсказала Демелса. — Я не хочу, чтобы вы из-за меня лгали, но, если Джерард узнает правду, мне несдобровать.

— Я вижу, Лэнгстон выставил меня перед вами настоящим чудовищем! — возмутился граф Треварнон.

— Вовсе нет! — заверила Демелса. — Джерард в восторге от вас, как и все остальные. Он лишь сказал, что у вас… — девушка замялась.

— Сомнительная репутация в том, что касается женского пола? — закончил за нее граф Треварнон, Ей не было нужды подтверждать это.

— Я очень благодарен вам, спасительница Крусадера, — с чувством произнес граф Треварнон. — Поверьте мне, я не проговорюсь.

— Это было бы замечательно! У Демелсы явно отлегло от сердца.

— Я не хочу причинять Джерарду беспокойства, — призналась она.

— Он навсегда останется в счастливом неведении, — насмешливым тоном пообещал граф Треварнон.

Казалось, он был несколько задет подобным отношением к себе кого бы, то ни было. Ему еще не приходилось где-либо выступать в роли нежелательного для хозяина дома лица.

Он встал и протянул Демелсе левую, незабинтованную руку.

— Спасибо вам, — сказал он. — Благодарю вас, моя маленькая Белая Женщина, за все, что вы для меня сделали. Если Крусадер придет первым к финишу, эту победу я посвящаю вам.

Склонившись, граф почтительно поцеловал руку Демелсы.

Взяв свою свечу, граф бросил последний взгляд на нежное девичье личико с огромными глазами цвета фиалок, устремленными на него.

Наклонившись, чтобы не удариться о низкий свод, он вышел из комнаты через маленькую дверь и стал осторожно спускаться по лестнице.