"Верный садовник" - читать интересную книгу автора (Карре Джон Ле)

Глава 9

Это же чертовски отвратительно! – воскликнул лысеющий мужчина в необъятном коричневом пальто, оттеснив Джастина от багажной тележки и заключив в медвежьи объятия. – Это абсолютно мерзко, ужасно несправедливо и чертовски отвратительно. Сначала Гарт, потом Тесс.

– Спасибо тебе, Хэм, – Джастин тоже попытался обнять его, с учетом того, что едва мог шевельнуть руками. – И спасибо, что встретил меня в столь неудобное время. Нет, это я возьму сам. Ты неси чемодан.

– Я бы прилетел на похороны, если бы ты мне позволил! Господи, Джастин!

– Я решил, что здесь ты принесешь больше пользы, – мягко ответил Джастин.

– Костюм у тебя теплый? После солнечной Африки здесь прохладно, не так ли?

Артур Луиджи Хэммонд был единственным старшим партнером юридической фирмы «Хэммонд и Манцини» с регистрацией в Лондоне и Турине. Отец Хэма учился с отцом Тессы в юридической школе Оксфорда, а потом в юридической школе Милана. Одновременно, под высокими сводами туринской церкви, они обвенчались с двумя итальянскими аристократками, сестрами, писаными красавицами. У одной родилась Тесса, у второй, чуть ли не в тот же день – Хэм. Дети проводили каникулы на острове Эльба, катались на лыжах в Кортине и, фактически брат и сестра, вместе окончили университет, Хэм – членом сборной команды по регби Оксфорда и с трудом добытой степенью бакалавра с отличием третьего класса, Тесса – первого. После смерти родителей Тессы Хэм отвел себе роль мудрого дядюшки, управлял доверительным семейным фондом, отдавая предпочтение исключительно консервативным инвестициям, пусть они и приносили минимальный доход, вовсю использовал авторитет своей преждевременно полысевшей головы, подавляя излишние порывы щедрости своей кузины, и забывал при этом брать вознаграждение за оказанные услуги. Поблескивающие глаза и толстые щеки этого крупного, розового, цветущего мужчины пребывали в постоянном движении, мгновенно переходя от радости к грусти и обратно. Тесса, бывало, говорила, что играть с Хэмом в карты одно удовольствие. По широте улыбки сразу становилось понятно, что у него на руках.

– Почему бы тебе не положить саквояж в багажник? – прогремел Хэм, когда они втиснулись в его маленький автомобильчик. – Ладно, тогда ставь на пол. Что у тебя в нем? Героин?

– Кокаин, – ответил Джастин, ненавязчиво оглядывая припаркованные автомобили. На паспортном контроле две женщины с подчеркнутым безразличием пропустили его. В багажном отделении двое мужчин со скучающими лицами интересовались кем угодно, но только не Джастином. За три машины от них мужчина и женщина застыли на первом сиденье бежевого «Форда», склонив головы вроде бы над картой. «В цивилизованной стране не скажешь, кто есть кто, – любил говорить инструктор курса основ безопасности при работе в зарубежных странах. – Наиболее оптимальный вариант – исходить из того, что шпионы всегда рядом».

– Можем ехать? – спросил Хэм, пристегнувшись.

Англия, как всегда, восхитила Джастина. Низкие лучи утреннего солнца скользили по схваченной морозцем сассекской пашне. Хэм вел машину в привычной ему манере, на скорости шестьдесят пять миль в час при разрешенных семидесяти, пристроившись в десяти ярдах за дымком выхлопа грузовика.

– Мэг шлет тебе наилучшие пожелания, – пробурчал Хэм, упомянув о своей беременной жене. – Раздувается, как пузырь. Я тоже. Скоро лопну, если не возьмусь за ум.

– Мне очень жаль, что так вышло, Хэм, – вздохнул Джастин, понимая, что тот скорбит о Тессе ничуть не меньше, чем он сам.

– Мне очень хочется, чтобы они нашли этого говнюка, вот и все! – взорвался Хэм несколько минут спустя. – А вздернув его, покидали в Темзу этих мерзавцев с Флит-стрит. Они того заслуживают. Мэг сейчас у ее чертовой матери, – добавил он.

Какое-то время они ехали молча, Хэм смотрел на выхлоп едущего впереди грузовика, Джастин – на незнакомую страну, интересы которой он представлял половину своей жизни. Бежевый «Форд» обогнал их, его заменил мотоциклист в черной коже. «В цивилизованной стране не скажешь, кто есть кто».

– Ты, между прочим, богат, – сообщил Хэм, когда поля уступили место окраинам. – Не то чтобы ты и раньше нуждался в деньгах, но теперь ты в них просто купаешься. Наследство ее отца, ее матери, семейный фонд, все твое. Плюс ты – единственное доверенное лицо, ведающее ее благотворительными программами. Она сказала, ты знаешь, что с ними надо делать.

– Сказала когда?

– За месяц до того, как потеряла ребенка. Хотела уладить все дела, на случай, если умрет в родах. А что мне оставалось, скажи на милость? – воскликнул Хэм, приняв молчание Джастина за упрек. – Она была моей клиенткой, Джастин. Я – ее адвокатом. Мне следовало отговорить ее? Позвонить тебе?

Не отрывая глаз от бокового зеркала, Джастин нашел успокаивающие слова.

– И Блюм – второй чертов душеприказчик, – голос Хэма звенел от негодования. – Скорее палач.

Юридическая фирма господ Хэммонда и Манцини располагалась в перегороженном металлическими воротами тупике, звался он Эли-Плейс, на двух верхних этажах одного из зданий. Их встретили забранные деревянными панелями стены с портретами умерших знаменитостей. Через два часа помещения фирмы наполнял бы негромкий гул голосов клерков, говорящих на двух языках, но в семь утра на Эли-Плейс царили тишина и покой. Лишь с десяток автомобилей стояли у тротуара да горела лампада в часовне Святой Этелдреды. Сгибаясь под тяжестью чемоданов, мужчины поднялись сначала на пятый этаж, где находился кабинет Хэма, потом на шестой, в его монастырскую квартиру-мансарду. В крошечной гостиной-столовой-кухне висела фотография куда более стройного Хэма, забивающего гол под рев трибун. В миниатюрной спальне, куда Джастин прошел, чтобы переодеться, фотография Хэма и его невесты Мэг, разрезающих трехъярусный свадебный торт под фанфары итальянских музыкантов в трико. А в совсем уж маленькой ванной, где Джастин принял душ, – написанная маслом картина с родовым домом Хэма в холоднющей Нортумбрии на первом плане.

– Ветром с северного крыла снесло чертову крышу! – прокричал Хэм через кухонную стену, разбивая яйца и гремя сковородками. – С печными трубами, черепицей, флюгером, все подчистую. Мэг, к счастью, была у Розанн. Окажись она в огороде, ее бы раздавило.

Джастин включил горячую воду, отдернул руку, прямо-таки кипяток, добавил холодной воды.

– Только этого еще и не хватало.

– Она прислала мне эту экстраординарную маленькую книжицу на Рождество, – голос Хэма перекрыл шкварчание жарящегося бекона. – Не Мэг. Тесс. Она тебе показывала? Маленькую книжицу, которую прислала мне? На Рождество?

– Нет, Хэм. Насколько я помню, нет… – Не обнаружив шампуня, он воспользовался мылом.

– Какого-то индийского мистика. Рахми Какипуки. Ничего не напоминает? Фамилию я сейчас вспомню.

– Боюсь, что нет.

– Насчет того, что мы должны любить друг друга без преданности. Мне кажется, что все это чушь.

Ослепленный мылом, Джастин пробурчал что-то сочувственное.

– «Свобода, любовь и действие», так она называлась. Черт, чего она хотела от меня с этими свободой, любовью и действием? Я, в конце концов, женат. Вот-вот стану отцом. Плюс я – католик. Тесс тоже была католичкой, пока не открестилась от церкви. И напрасно.

– Думаю, она хотела бы, чтобы я поблагодарил тебя за все то, что ты для нее сделал, – сменил тему Джастин, стараясь, чтобы в голосе не слышалось заинтересованности.

С другой стороны стены что-то стукнуло, зашипело, запахло горелым.

– Ты насчет чего? – крикнул в ответ Хэм. – Вроде бы тебе не полагалось знать о том, что я для нее что-то делал. Согласно Тесс, все мои действия проходили под грифом «особой важности». «Джастину об этом знать не нужно». Фраза эта присутствовала в каждом письме, которое я получал по электронной почте.

Джастин нашел полотенце, начал вытирать волосы.

– Я не знал, что именно ты делаешь, Хэм, – объяснил он с подчеркнутой небрежностью. – Чего она от тебя хотела? Взорвать парламент? Отравить водопровод? – Молчание по другую сторону стены. Хэм слишком увлекся готовкой. Джастин потянулся за чистой рубашкой. – Только не говори мне, что она просила тебя раздавать листовки с требованием списания долгов странам «третьего мира».

– Чертовы регистрационные документы компаний, – услышал он. После очередного грохота сковородок. – Тебе два яйца или одно? Куры у нас свои.

– Одного хватит, благодарю. Какие документы?

– Они интересовали ее, как ничто другое. Стоило ей прийти к выводу, что я маюсь бездельем, и она отправляла мне очередное письмо насчет регистрационных документов. – Грохот сковородок. – Она жульничала, когда играла в теннис, знаешь ли. В Турине. Да, да. Нам противостояли очень серьезные противники. Так она врала, как могла. Попадание в линию, она – аут. Попадание на ярд в площадку, она – аут. «Я – итальянка, – сказала она мне. – Мне можно». «Никакая ты не итальянка, – ответил я ей. – Ты – англичанка до мозга костей, как и я». Уж не знаю, что бы я сделал, если б мы выиграли. Наверное, отдал бы приз. Нет, не отдал бы. Она бы меня убила. О господи. Извини.

Джастин вышел в гостиную, чтобы занять место перед яичницей с беконом, не слишком аппетитного вида, сосисками, гренками и помидорами. Хэм стоял, прижав руку ко рту, кляня себя за не к месту вырвавшееся слово.

– Каких компаний, Хэм? Не смотри на меня так. Ты отобьешь у меня аппетит.

– Владельцы, – ответил Хэм сквозь пальцы и сел напротив Джастина. – Ее интересовали владельцы. Кому принадлежали две маленькие паршивые компании на острове Мэн. Кто-нибудь звал ее Тесс, не знаешь? – спросил он. Потом добавил: – Кроме меня?

– В моем присутствии – нет. И в ее, несомненно, тоже. Право так называть ее принадлежало только тебе.

– Ужасно ее любил, знаешь ли.

– И она любила тебя. Что за компании?

– Интеллектуальная собственность. У нас с ней никогда ничего не было, будь уверен. Мы были слишком близки.

– На случай, что ты сомневаешься, то же можно сказать про Блюма.

– Ты серьезно?

– И он ее не убивал. Он такой же убийца, как ты или я.

– Ты уверен?

– Уверен. Хэм просиял.

– А вот у Мэг такой уверенности не было. Не знала она Тесс так хорошо, как я. Удивительный человек. Второго такого не сыскать. «У Тесс были приятели, – говорил я ей. – Друзья. О сексе речь не шла». Я передам ей то, что ты мне рассказал, если ты не возражаешь. Чтобы подбодрить ее. Вся эта грязь в прессе расстроит кого угодно.

– Где зарегистрированы эти компании? Как называются? Ты помнишь?

– Разумеется, помню. Как не помнить, если Тесс доставала меня с ними каждый божий день.

Хэм разлил чай. Чайник он держал двумя руками, одной за ручку, второй – за крышку, чтобы не упала. Наполнив чашки, сел, не выпуская чайник из рук, наклонил голову, словно изготовился к рывку через все поле.

– Хорошо, – в голосе звучали агрессивные нотки, – назови мне, в какой области работают самые засекреченные, самые двуличные, самые загребущие, самые лицемерные компании, с которыми мне, к моему несчастью, приходится сталкиваться?

– В военно-промышленном комплексе, – без запинки предположил Джастин.

– Нет. В фармакологии. Бьют ВПК по всем статьям. Теперь я это точно знаю. Готов дать голову на отсечение. «Лорфарма» и «Фармабир».

– Как?

– Речь идет о каком-то лекарстве. «Лорфарма» открыла молекулу, а «Фармабир» владеет процессом. Хотелось бы знать почему. И откуда они взяли такие названия.

– Каким процессом?

– Производства этой самой молекулы, каким же еще?

– Какой молекулы?

– Бог знает. Та же юриспруденция, только хуже. Слова, которых я никогда не видел раньше и надеюсь не увидеть вновь. В этой науке черт ногу сломит.

После завтрака они спустились вниз и поставили «гладстон» в сейф Хэма, размером с небольшую комнату, примыкающую к его кабинету. Хэм набрал комбинацию на замке, открыл стальную дверь. В сейф Джастин вошел один. Опустил саквояж на пол рядом с обитыми кожей сундуками, формой похожими на коробки для шляп, с вытесненным на крышках названием туринской фирмы.

– И это было только начало, уверяю тебя, – мрачно предупредил Хэм. – Пробежка вокруг поля перед игрой. Потом потребовались фамилии директоров всех компаний, принадлежащих господам Карелу, Вита и Хадсону, с регистрацией в Ванкувере, Сиэтле, Базеле плюс в каждом городе от Ошкоша до Ист-Пиннера. Или «Что можно сказать о широко циркулирующих слухах о скором коллапсе почтенного и уважаемого холдинга «Боллз, Бирмингем и Бамфлафф, лимитед», или как его там, он же «Три Биз», возглавляемого пожизненным президентом и повелителем вселенной, неким Кеннетом К. Куртиссом, рыцарем?» Оставалось только гадать, иссякнут ли на этом ее вопросы. Не иссякли. Я сказал ей, чтобы она взяла все, что ее интересует, из Интернета, но она заявила, что половина этой информации засекречена или по крайней мере не афишируется. Я ей сказал: «Тесс, дорогая, ради бога, у меня на это уйдут недели. Милая моя, месяцы». Думаешь, ее это проняло? Черта с два. Так уж она была устроена, Тесс. Если б она сказала, я бы выпрыгнул из самоле та без парашюта.

– И что ты выяснил? Хэм уже сиял от гордости.

– «КВХ Ванкувер и Базель» владеют 51 процентом акций этих паршивых биотехнологических компаний с острова Мэн, «Лор-херли» и «Фарма-жопа». «Три Биз Найроби» принадлежат эксклюзивные права на импорт и продажу этой самой молекулы плюс всех ее производных на африканском континенте.

– Хэм, ты просто чудо!

– «Лорфарма» и «Фармабир» принадлежит одной и той же банде троих. Или принадлежали, пока они не продали пятьдесят один процент акций. Один парень, две телки. Фамилия парня – Лорбир. Лор плюс Вир плюс Фарма и дают тебе «Лорфарму» и «Фармабир». Женщины – врачи. Переписка через швейцарского гнома, который живет в почтовом ящике в Лихтенштейне.

– Фамилии?

– Лара Какая-то. В записях есть. Лара Эмрих. Вспомнил.

– А вторая?

– Забыл. Нет, не забыл. Ковач. Имени нет. А вот Лара – мое любимое. Из песни. Как она мне нравилась. Из «Живаго». Тессе тогда тоже нравилась эта песня. Черт! – Пауза, Хэм сморкался и вытирал глаза. Джастин ждал.

– И что ты сделал с этими сведениями, когда добыл их, Хэм? – тактично полюбопытствовал Джастин.

– Зачитал ей по телефону в Найроби. Она так радовалась. Назвала меня героем… – Он замолчал, встревоженный выражением лица Джастина. – Не по твоему телефону, идиот. Она говорила из дома кого-то из ее друзей. «Ты должен пойти в телефон-автомат, Хэм, и оттуда позвонить мне по следующему номеру. Ручка есть?» Привычка командовать у нее в крови. И к телефонным разговорам она относилась очень уж подозрительно. Иногда мне казалось, что у нее паранойя. Однако даже у параноиков бывают настоящие враги, не так ли?

– У Тессы были, – согласился Джастин, и Хэм как-то странно посмотрел на него.

– Ты же не думаешь, что из-за этого все и случилось? – понизив голос, спросил он.

– Ты о чем?

– Из-за того, что Тесс прихватила за одно место этих фармакологов?

– Это можно предположить.

– Но… я хочу сказать… Господи… ты же не думаешь… что они заткнули ей рот, не так ли? Я, конечно, знаю, что они – не бойскауты.

– Я уверен, что все они – убежденные филантропы, Хэм. Готовы отдать свой последний миллион. Долгое, очень долгое молчание нарушил Хэм:

– Матерь божья. Господи Иисусе. Да, тут нельзя дергаться.

– Совершенно верно.

– Я ей все это устроил своим звонком в Найроби?

– Нет, Хэм. Ради нее ты отдал бы и руку, и ногу, и она любила тебя.

– Да. Господи Иисусе. Могу я что-нибудь сделать?

– Да. Добудь мне коробку. Подойдет даже картонная. Найдется у тебя такая?

Довольный тем, что есть чем заняться, Хэм ушел и вскоре вернулся с пластмассовым ящиком. Присев на корточки рядом с «гладстоном», Джастин открыл замки, растянул ремни и, спиной прикрывая саквояж от Хэма, переложил его содержимое в пластиковый ящик.

– А теперь, если тебя не затруднит, принеси мне документы по наследству Манцини. Старые и ненужные. Которые ты хранишь, но никогда в них не заглядываешь. Ровно столько, чтобы заполнить саквояж.

Хэм принес документы, старые и затертые, как и хотелось Джастину. И наблюдал, как тот затягивает ремни, закрывает замки. Потом из окна наблюдал, как Джастин выходит из тупика, с саквояжем в руке, останавливает такси.

– Матерь божья! – только и выдохнул Хэм, когда такси скрылось из виду.

– Доброе утро, мистер Куэйл, сэр. Позволите взять ваш саквояж, сэр? Я должен просветить его рентгеновскими лучами, если вы не возражаете. Новые правила. В ваши дни такого не бывало, не так ли? Или при вашем отце. Благодарю вас, сэр. И вот ваш пропуск, прошу на борт, как раньше говорили, – голос становится тише и мягче. – Мы очень сожалеем, сэр. Мы все потрясены.

– Доброе утро, сэр! Рады вновь видеть вас с нами, – вновь голос становится тише и мягче. – Глубокие соболезнования, сэр. От жены тоже.

– Наши глубочайшие соболезнования, мистер Куэйл, – еще голос, обдавший ухо пивными парами. – Мисс Лендс-бюри просит пройти к ней, сэр. Добро пожаловать домой, сэр.

Но Форин-оффис более не дом. Его нелепый холл, построенный с тем, чтобы вселить ужас в сердца индийских царьков, теперь словно расписывается в собственном бессилии. Портреты надменных пиратов в пудреных париках больше не встречают его улыбкой старых знакомцев.

– Джастин. Я – Элисон. Мы не встречались. Как жаль, ужасно жаль, что поводом стало такое трагическое событие. Как вы? – Элисон Лендсбюри появилась в высоких, в двенадцать футов, дверях своего кабинета, сжала его правую руку своими, чуть тряхнула, отпустила. – Мы очень, очень огорчены, Джастин. Расстроены до предела. А вы такой мужественный. Так быстро приехали. Неужели вы действительно пришли в себя? Я даже представить такого не могу.

– Меня интересовало, нет ли новостей об Арнольде.

– Арнольде?.. А, загадочном мистере Блюме. К сожалению, ничего нет. Мы должны опасаться самого худшего, – объяснять, что подразумевалось под худшим, она не стала. – Однако он – не британский гражданин, не так ли? – голос повеселел. – Мы должны позволить нашим добрым бельгийцам приглядывать за своими согражданами.

Кабинет Элисон производил впечатление. Высоченные, в два этажа, потолки, золоченые фризы, черные, со времен войны, батареи центрального отопления, балкон с видом на закрытый для посторонних глаз сад. У стола два кресла, на одно Элисон положила свой кардиган, чтобы Джастин по ошибке не занял его. Термос с кофе позволял им не прерывать беседу, если кому-то вдруг захочется пить. И у Джастина создалось ощущение, что из кабинета Элисон только что вышли другие люди. Четыре года посол в Брюсселе, три – советник по оборонным проблемам в Вашингтоне, вспоминал он. Еще три в Лондоне – представитель Форин-оффис в Объединенном разведывательном комитете. Назначена начальником Управления по кадрам шесть месяцев тому назад. Дала знать о себе дважды. Одно письмо с просьбой обрезать Тессе крылышки – проигнорировано. Один факс, запрещающий ему посещение собственного дома, – опоздал. Он попытался представить себе, а в каком доме живет Элисон, и поселил ее в особняке из красного кирпича неподалеку от «Харродза», откуда по уик-эндам удобно добираться до бридж-клуба. Пятидесяти шести лет от роду, худощавая, она, в память о Тессе, оделась в черное. На среднем пальце левой руки Джастин заметил мужской перстень с печаткой. Предположил, что принадлежал перстень ее отцу. Фотография на стене запечатлела Элисон в начале игры на «Мур-парк». На другой, по разумению Джастина ее давно следовало снять, Элисон пожимала руку Гельмуту Колю. «Скоро тебя наградят орденом Британской империи, ты станешь дейм Элисон и отправишься руководить женским колледжем», – подумал он.

– Я провела все утро, думая, о чем мне не следует с вами говорить, – начала она громовым голосом, чтобы каждое слово долетело до тех, кому нашлось место только у дальней стены. – И о том, в чем мы на данный момент просто не сможем прийти к общему знаменателю. Я не собиралась спрашивать, каким вы видите собственное будущее. Или говорить, каким его видим мы. Для этого мы все еще слишком расстроены, – чувствовалось, что ей нравится себя слушать. – Между прочим, я – что бисквит «мадера». Не ищите многослойности ни во мне, ни в моих словах. Я одинаковая, как меня ни режь.

Перед ней на столе стоял лэптоп, совсем как у Тессы. Говоря, она тыкала в экран серой палочкой, загнутой на конце, словно тамбурный крючок.

– Но кое-что я должна вам сказать, и скажу незамедлительно. – Тычок. – Ага. Во-первых, у вас бессрочный отпуск по болезни. Пока бессрочный, потому что решение остается за врачами. По болезни, потому что у вас серьезная травма, ощущаете вы это или нет. – Тычок. – Мы покажем вас специалистам, а далее будем действовать в соответствии с их выводами, – грустная улыбка и тычок. – Доктор Шэнд. Эмили в приемной даст вам координаты доктора Шэнд. Ориентировочно вам назначено на завтра, в одиннадцать утра, но, если есть такая необходимость, вы можете договориться на другое время. Она принимает на Харли-стрит, где же еще? Вас не смущает, что она – женщина?

– Отнюдь, – любезно ответил Джастин.

– Где вы остановитесь?

– В нашем доме. Моем доме. В Челси. Скорее всего. Она нахмурилась.

– Но это не фамильный дом?

– Дом семьи Тессы.

– Ага. Но у вашего отца дом на Лорд-Нот-стрит. Как я помню, очень красивый.

– Он продал его незадолго до смерти.

– Вы собираетесь жить в Челси?

– На текущий момент.

– Тогда оставьте Эмили координаты этого дома, пожалуйста.

Элисон вновь уставилась в экран. Читает она с него или что-то в нем прячет?

– Встреча с доктором Шэнд не разовая, вы пройдете у нее полный курс. Она консультирует как индивидуально, так и в группе. И поощряет общение пациентов с одинаковыми проблемами. Насколько, разумеется, допускает режим секретности. – Тычок. – А если вы предпочитаете священника, вместо или параллельно, у нас есть представители всех конфессий, так что вы только скажите. Наше мнение – ни от чего нельзя отказываться, если не будет допущена утечка информации. Если доктор Шэнд вам не подойдет, приходите, и мы подберем кого-нибудь еще.

«Скорее всего у вас есть специалист и по иглоукалыванию», – подумал Джастин. Но занимал его совсем другой вопрос: почему она предлагает ему проверенных службой безопасности духовников, когда у него нет секретов, которыми он мог бы поделиться с ними на исповеди.

– Ага. Нужно вам убежище, Джастин? – Тычок.

– Простите?

– Тихий домик, – упор на «тихий». – Где вам никто не будет докучать, пока не сойдет на нет весь этот шум. Где вам будет гарантирована полная анонимность, вы сможете восстановить душевный покой, будете много гулять, приезжать к нам в Лондон, когда у вас или у нас возникнет такая необходимость. Таково наше предложение. В вашем случае не бесплатное, но большую часть расходов возьмет на себя ПЕВ . Переговорите с доктором Шэнд, прежде чем принимать решение.

– Если вам это угодно.

– Да. – Тычок. – Вы подверглись публичному унижению. Как это на вас отразилось?

– Боюсь, в последнее время я не бывал на публике. Вы же меня и спрятали, не так ли?

– Все равно вы страдали. Никому не нравится, чтобы его изображали в роли обманутого мужа, никто не любит, чтобы пресса выставляла напоказ его сексуальную жизнь. Но к нам ненависти вы не испытываете. Не чувствуете злости, негодования. Не собираетесь мстить. Вы это переживете. Разумеется, переживете. Вы – человек старой школы.

Не зная, вопрос это, жалоба или просто утверждение, Джастин промолчал, сосредоточив внимание на нежно-розовой бегонии, горшок с которой поставили слишком близко к батарее военных времен.

– Я получила служебную записку из финансового управления. Хотите знать, что в ней, или вам сейчас не до этого? – Но все равно сказала: – Вы продолжаете получать полное жалованье. Пособие на жену, к сожалению, снято с того самого дня, как вы перешли в разряд одиноких. Эти вопросы приходится решать, Джастин, и, по моему опыту, лучше разбираться с ними сразу. Разумеется, вы получаете пособие в связи с возвращением в Англию, но тоже только на одного. Джастин, этого достаточно?

– Достаточно денег?

– Достаточно информации для того, чтобы вы могли ее переварить?

– А что? Есть и другая информация?

Она положила палочку, оторвалась от лэптопа, пристально посмотрела на него. Однажды, в далеком прошлом, Джастину хватило безрассудства пожаловаться на что-то в одном из больших универмагов на Пиккадилли, и его одарили таким вот суровым менеджерским взглядом.

– Есть, Джастин. Есть. Мы сидим как на иголках. С Блюмом еще ничего не ясно, и пресса будет мусолить эту историю, пока не выдоит ее досуха. У вас сегодня ленч с Пеллегрином.

– Знаю.

– Он очень хороший человек. Вы проявили мужество, Джастин, вы не согнулись под ударом, и это не осталось незамеченным. Я уверена, вы выдержали ужасное напряжение. Не только после смерти Тессы, но и до. Нам следовало проявить твердость и вернуть вас обоих домой, пока еще была такая возможность. В перспективе долготерпение выходит боком, к сожалению. – Тычок, неодобрительный взгляд на дисплей. – Вы не давали никаких интервью прессе, не так ли? Не говорили с ними вообще?

– Только с полицией.

Она пропустила шпильку мимо ушей.

– Продолжайте в том же духе. Не говорите даже: «Без комментариев». В вашем состоянии вы имеете полное право сразу же класть трубку на рычаг.

– Я уверен, что это не составит труда. Тычок. Пауза. Изучающий взгляд на дисплей. На Джастина. Вновь на дисплей.

– И у вас нет бумаг или материалов, которые принадлежат нам? Являются… как бы это сказать… нашей интеллектуальной собственностью! Вас спрашивали, но я должна спросить вновь, на случай, если какие-то документы обнаружились, а возможно, обнаружатся. Ничего не обнаружилось?

– Из документов Тессы?

– Я говорю о ее внебрачных делах. – Она выдержала паузу, прежде чем объяснить, что она имела в виду. А когда она начала объяснять, до Джастина вдруг дошло, что Элисон воспринимала Тессу как величайшее оскорбление, как позор их школ, класса, пола, страны и Службы, которой Элисон посвятила всю жизнь, а Джастин ее, Тессы, стараниями превратился в Троянского коня, который и позволил ей проникнуть в цитадель. – Я думаю о тех документах, которые она могла получить законным или иным способами в ходе ее расследования, или как там она называла то, чем занималась, – добавила Элисон с откровенной неприязнью.

– Я даже не знаю, что мне следует искать, – пожаловался Джастин.

– Мы тоже. И вообще, здесь нам очень трудно понять, каким образом ей вообще удалось раздобыть все эти сведения, – внезапно злость, копившаяся внутри, прорвалась наружу. Она не хотела выказывать злость, Джастин в этом не сомневался, более того, старалась изо всех сил сдержать ее. Но, несмотря на все ее усилия, злость таки вырвалась из-под контроля. – Это просто экстраординарно, с учетом того, что стало известно… почему Тессе вообще позволили вытворять такое? Портер, конечно, прекрасный посол, но я не могу отделаться от ощущения, что в случившемся есть немалая доля его вины.

– И в чем конкретно заключалась его вина?

Молчание Элисон удивило его. Она замерла, уставившись на дисплей. Крючок держала наготове, но не подносила к дисплею. Потом осторожно опустила на стол, словно винтовку на похоронах военного.

– Да, Портер, – подвела она итог. Только он не понял, итог чего.

– Что с ним случилось? – спросил Джастин.

– Я думаю, они потрясающие родители, готовые пожертвовать всем ради этого бедного ребенка.

– Я тоже так думаю. Но чем они пожертвовали теперь?

Она вроде бы разделяла его недоумение. Видела в нем союзника, правда, только в очернении Портера Коулриджа.

– Так трудно, Джастин, так трудно принимать решения на этой работе. Хочется подходить к каждому индивидуально, вникать в обстоятельства, определяющие его поведение. – Тут Джастин жестоко ошибся, если подумал, что она оставит Портера в покое. Она просто перезаряжала орудия. – Но Портер, мы должны это признать… был в гуще событий, а мы – нет. Мы не можем действовать, если нас держат в неведении. Негоже просить выправлять ситуацию ex post facto, если нас не информировали a priori. He так ли?

– Пожалуй.

– И если у Портера было слишком много хлопот, если семейные проблемы, а их наличие никто не собирается отрицать, отнимали у него столько времени, что он не следил за развитием событий, если не видел, что происходит у него под самым носом, уж извините, я должна упомянуть Блюма… А ведь у него первоклассный помощник, Сэнди, который все время подавал сигналы. Но, видимо, напрасно. Они остались незамеченными. И сие однозначно указывает на то, что ребенок… бедная девочка… Рози, или как там ее зовут… отнимает у него все свободное время. А ведь послом назначают не для того, чтобы, выходя из кабинета, человек забывал о работе, не так ли? Джастин скромно потупился, показывая, что понимает вставшую перед ней дилемму.

– Я ничего не выпытываю, Джастин. Я вас спрашиваю… Как такое может быть… как такое могло быть… забудем на минуту о Портере, что ваша жена вела активную деятельность, о которой, согласно вашим словам, вы не имели ни малейшего понятия? Ладно. Она была современной женщиной. Пусть ни к чему хорошему это не привело. Вела свою жизнь, имела свой круг общения… – Многозначительная пауза. – Я не говорю, что вам следовало ограничивать ее, это могли воспринять как нарушение равноправия полов. Я спрашиваю, как получилось в реальной жизни, что вы пребывали абсолютно не в курсе ее действий… ее расследований… ее… уж не знаю, говорить ли? Я хотела сказать, ее назойливого стремления влезть в чужие дела?

– У нас существовала договоренность, – ответил Джастин.

– Разумеется, существовала. Равные и параллельные жизни. Но в одном доме, Джастин! Неужели вы и впрямь заявляете, что она вам ничего не говорила, ничего не показывала, ничем не делилась? Я нахожу, что в это ужасно трудно поверить.

– Я тоже, – согласился Джастин. – Но, боюсь, именно так и выходит, если прячешь голову в песок. Тычок.

– Вы делили с ней компьютер?

– Я что?

– Вопрос достаточно ясен. Вы делили с ней, или имели доступ к портативному компьютеру Тессы, ее лэптопу? Вы, возможно, этого не знаете, но она посылала в Оффис очень серьезные документы, выдвигая обвинения против определенных людей. Обвиняя их в бог знает в чем. И ее деятельность потенциально могла нанести значительный урон.

– И кому ее деятельность могла нанести урон? Разумеется, потенциально?

– спросил Джастин, деликатно вызнавая интересующие его сведения.

– Кому – значения не имеет, Джастин, – отчеканила Элисон. – Вопрос в том, находится ли лэптоп Тессы в данный момент у вас, а если нет, где он может сейчас находиться и какие в нем содержатся материалы?

– Я никогда не имел к нему доступа – это ответ на ваш первый вопрос. Компьютер принадлежал ей и только ей. Я даже не знал, как войти в него.

– Насчет войти, это ерунда. У вас ли он сейчас, вот в чем вопрос. Скотленд-Ярд задавал его вам, и вы приняли очень мудрое решение, придя к выводу, что его лучше передать нам, а не полиции. За это мы вам очень признательны. Ваше здравомыслие не осталось незамеченным.

Вопросительных интонаций в голосе Элисон не чувствовалось, но вопрос, однако, не снимался. Если да, нажми на кнопку А, и тебя похвалят. Если нет, нажми на кнопку Б, и уж тогда не обессудь.

– И дискеты, разумеется, – добавила Элисон, ожидая ответа. – Тесса знала свое дело, что тут скрывать, все-таки дипломированный юрист. И наверняка копировала на дискеты наиболее важные файлы. В сложившихся обстоятельствах эти дискеты тоже создают угрозу безопасности, поэтому мы хотели бы получить и их.

– Никаких дискет нет. И не было.

– Разумеется, были. Как она могла работать на компьютере без дискет?

– Я их искал. Не нашел.

– Это в высшей степени странно.

– Полностью с вами согласен.

– Вот я и думаю, что оптимальный для вас вариант, Джастин, с учетом ситуации, принести все, что у вас есть, в Оффис, как только вы распакуете вещи, и позволить нам работать с этими материалами. Избавьте себя от боли и ответственности. Да? Мы можем договориться. Все, что не имеет отношения к нашей деятельности, принадлежит исключительно вам. Эти файлы мы распечатаем и вернем, и здесь никто не будет их читать, анализировать, сохранять. Послать с вами кого-нибудь? Для оказания посильной помощи? Да?

– Я как-то не уверен.

– Не уверены, что вам нужен помощник? Это объяснимо. Мы найдем достойного человека. Которому вы сможете полностью довериться. Теперь вы уверены?

– Видите ли, компьютер принадлежал Тессе. Она его купила, она им пользовалась.

– И что?

– Вот я и не уверен, что вам следует обращаться ко мне с такой просьбой. Отдайте нам ее собственность, чтобы мы ее выпотрошили, потому что она мертва. – Ему вдруг ужасно захотелось спать. Он на мгновение закрыл глаза, тряхнул головой, чтобы проснуться. – Да и потом, все это пустые разговоры.

– Простите?

– Дело в том, что компьютера у меня нет, – Джастин встал, удивив самого себя, но уж очень хотелось размяться и глотнуть свежего воздуха. – Скорее всего его украли кенийские полицейские. Они крадут все, что попадает под руку. Спасибо вам, Элисон. Вы были очень добры.

На то, чтобы получить «гладстон» у старшего гардеробщика, потребовалось довольно много времени.

– Извините, что пришел раньше, чем вы ожидали, – сказал Джастин.

– Ничего подобного, сэр, – ответил старший гардеробщик и покраснел.

– Джастин, мой дорогой друг!

Джастин еще не успел назвать свою фамилию швейцару клуба, как Пеллегрин уже сбегал по лестнице, сияя фирменной улыбкой.

– Джимми, это мой гость, пожалуйста, возьми чемодан и пропусти его.

Он крепко пожал руку Джастина, а второй по-дружески, совсем не в английской манере, обнял за плечи.

– Ты в порядке? – понизив голос, спросил он, предварительно убедившись, что их никто не подслушивает. – Если не хочешь подниматься, можем пройтись по парку. Или встретимся в другой раз. Как скажешь.

– Я в порядке, Бернард. Правда.

– Чудовище Лендсбюри тебя не утомило?

– Ничуть.

– Я заказал нам столик. Это всего лишь ленч, но кормят тут на убой. Не желаете пи-пи?

Обеденный зал напоминал катафалк. С синего неба-потолка на них взирали нарисованные херувимы. Пеллегрин выбрал столик в углу, укрытый от лишних взглядов колонной из полированного гранита и печальной пальмой, кордил иной южной. Вокруг сидели неподвластные времени, все на одно лицо, чиновники Уайтхолла, в серых костюмах и со школьными стрижками. «Таким был мой мир, – объяснял ей Джастин. – Когда я женился на тебе, я был одним из них».

– Сначала давай покончим с тяжелой работой, – по-хозяйски предложил Пеллегрин, когда официант, уроженец Вест-Индии, в розовато-лиловом смокинге протянул им меню в форме ракеток для пинг-понга. Предложение говорило о тактичности Пеллегрина, о его желании поддержать образ славного парня, потому что изучение меню позволяло им привыкнуть друг к другу и избежать визуального контакта.

– Долетел нормально?

– Да, благодарю. С меня пылинки сдували.

– Чудесная, чудесная, чудесная женщина, Джастин, – бормотал Пеллегрин, не отрывая глаз от меню. – Что еще скажешь.

– Спасибо, Бернард.

– Великая душа, великий характер. Остальное – ерунда. Мясо или рыбу? Чему ты отдавал предпочтение там?

За свою карьеру Джастин не раз и не два сталкивался с Пеллегрином. Приехал в Оттаву, когда тот там уже работал, короткое время они вместе служили в Бейруте. В Лондоне попали на один курс выживания заложника, где их учили, что следует делать, если тебя преследует группа вооруженных головорезов, не боящихся смерти. Как сохранить достоинство, когда тебе на глаза надевают повязку, связывают руки и ноги и бросают в багажник «Мерседеса». Как выпрыгивать из окна, если ты не можешь воспользоваться лестницей, а ноги не связаны.

– Все журналисты – дерьмо, – уверенно заявил Пеллегрин, продолжая изучать меню. – Знаешь, что я собираюсь как-нибудь сделать? Поставить их на наше место. Нанять частных детективов, застукать редакторов «Грониад» или «Скруз оф те уорлд», когда те встречаются со своими любовницами. Сфотографировать их детей, когда те идут в школу. Спросить у жен, какие эти ребята в постели. Показать говнюкам, каково приходится тем, о ком они пишут. Тебе не хочется взять пулемет и перестрелять многих из них?

– Пожалуй, нет.

– Мне тоже. Безграмотная банда лицемеров. Филе сельди вполне пристойное. От копченого угря у меня пучит живот. Морской язык в тесте очень хорош, если ты любишь морской язык. Если хочешь без теста, его поджарят тебе на рашпере, – он уже что-то писал на разлинованном листочке, по верху которого тянулась надпись «Сэр Бернард П.», большими буквами. Левую колонку занимали названия блюд, правую – квадратики для галочек. Пустое место внизу предназначалось для подписи члена клуба.

– От морского языка не откажусь. Пеллегрин никогда не слушает, вспомнил Джастин. Поэтому у него репутация блестящего переговорщика.

– На рашпере?

– В тесте.

– Лендсбюри в форме?

– Самой боевой.

– Сказала тебе, что она – бисквит «мадера»?

– Боюсь, что да.

– Ей хочется, чтобы о ней так думали. Говорила с тобой о будущем?

– У меня травма, и я в бессрочном отпуске по болезни.

– Креветки пойдут?

– Думаю, я предпочту авокадо, спасибо, – ответил Джастин, наблюдая, как Пеллегрин ставит две галочки напротив «коктейля» из креветок.

– Довожу до твоего сведения, что формально в наши дни Форин-оффис не одобряет спиртного за ленчем, – тут Пеллегрин удивил Джастина широкой улыбкой. А потом второй, на случай, если Джастин не понял, о чем говорила первая. И Джастин вспомнил, что улыбки Пеллегрина всегда одинаковые, по раскрытию губ, продолжительности, теплоте. – Однако тебе пришлось многое пережить, а мой долг – хоть немного отвлечь тебя от тяжелых воспоминаний. Тут вполне пристойное мерсо. Не возражаешь? – Его серебряный карандашик без ошибки нашел нужный квадратик. – С тебя, между прочим, сняты все подозрения. Ты чист. Поздравляю, – Пеллегрин вырвал листок из блокнота и придавил солонкой, чтобы его не унесло ветром.

– Какие подозрения?

– В убийстве, какие же еще? Ты не убивал Тессу или ее водителя, ты не нанимал киллеров в притоне греха, и ты не подвесил Блюма за яйца на чердаке своего дома. Ты можешь покинуть зал суда без единого пятнышка на твоей репутации. Благодари полицию. – Листок с заказом, прижатый солонкой, исчез. Должно быть, его взял официант, но Джастин не заметил, как тот подходил к столу. – Что ты выращивал в своем саду? Обещал Селли, что спрошу, – речь шла о Селине, сокращенно Селли, жене Пеллегрина, ослепительной красавице. – Экзотические растения? Суккуленты? К сожалению, это не по моей части.

– Да, в общем, все, – услышал Джастин свой голос. – В Кении удивительно мягкий климат. Я не знал, что на моей репутации было пятно, Бернард. Версию такую я слышал, признаюсь. Но она была притянута за уши.

– Они предложили много версий, бедняжки. И, откровенно говоря, бросили тень на куда более высокопоставленных людей, чем ты. Тебе надо как-нибудь приехать в Дорчестер. Переговорю с Селли. На весь уик-энд. В теннис играешь?

– К сожалению, нет.

«Они предложили много версий, – повторил он про себя. – Бедняжки». Пеллегрин говорит о Робе и Лесли в той же манере, что Лендсбюри говорила о Портере Коулридже. Эта жаба Том Как-его-там получит пост посла в Белграде, тем временем рассказывал Бернард, и лишь потому, что министра тошнит от одного вида его физиономии. А кого не тошнит? Дик Какой-то скоро станет рыцарем, и тогда, при удаче, его удастся спровадить в министерство финансов. Господи, помоги национальной экономике, шутка, но ведь старина Дик последние пять лет лижет задницу новым лейбористам. А в остальном все как обычно. В Оффис продолжают приходить честолюбцы из Кройдона, которые говорят с акцентом и носят пуловеры «фер-айл», их Джастин наверняка видел до отъезда в Африку. Еще десять лет, и Никого Из Нас не останется. Официант принес два «коктейля» с креветками.

– Но они еще молодые, не так ли? – в голосе Пеллегрина слышалось желание простить.

– Новые сотрудники? Разумеется.

– Полицейские, которых послали в Найроби. Молодые и голодные, благослови их господь. И мы когда-то были такими же.

– Я подумал, что они очень умны. Пеллегрин нахмурился, пережевывая креветку.

– Дэвид Куэйл – твой родственник?

– Племянник.

– Мы подписали с ним контракт на прошлой неделе. Ему только двадцать один, но как иначе нам в эти дни перебить Сити? Моего крестника намедни взяли в «Барклиз». Положили жалованье в сорок пять тысяч плюс всякие льготы. А у него еще молоко на губах не обсохло.

– Я рад за Дэвида. Не знал.

– Странный для Гридли выбор, откровенно говоря, послать такую женщину в Африку. Френк знаком с дипломатической работой. Знает обстановку. Кто там отнесется серьезно к женщине-полицейскому? Уж конечно, не приближенные Мои.

– Гридли? – переспросил Джастин, его голова очистилась от тумана. – Френк Артур Гридли? Тот самый, который отвечал за безопасность дипломатов?

– Тот самый, да поможет нам бог.

– Но он же абсолютный ноль. Мы имели с ним дело, когда я работал в службе протокола, – Джастин услышал, что его голос превысил принятый в клубе шумовой фон, и сбавил тон.

– Выше шеи – сплошное дерево, – радостно согласился Пеллегрин.

– Как же вышло, что именно ему поручили расследовать убийство Тессы?

– В его ведении тяжкие преступления. Специализируется на тех, что совершены в других странах. Ты же знаешь, какие у нас полицейские. – Пеллегрин отправил в рот креветку, откусил кусок хлеба с маслом.

– Я знаю, какой у нас Гридли.

Прожевав, Пеллегрин продолжил свою мысль:

– Двое молодых полицейских, из них одна женщина. Другой думает, что он

– Робин Гуд. А тут громкое дело. Весь мир смотрит на них. Им понравилось быть в центре внимания, – он поправил салфетку. – Вот они и начали выдумывать версии. Только хорошей версией и можно произвести впечатление на необразованного начальника. – Он запил еду, промакнул рот уголком салфетки.

– Наемные убийцы – продажные африканские правительства – транснациональные конгломераты – сказка за сказкой! Если б им повезло, могли бы даже получить роль в кино!

– Какой транснациональный конгломерат они имели в виду? – спросил Джастин, стараясь позабыть об отвратительной идее, только что высказанной Пеллегрином: фильме о смерти Тессы.

Пеллегрин встретился с ним взглядом, на мгновение задумался, улыбнулся, вновь улыбнулся.

– Образное выражение, – пояснил он. – Не надо воспринимать буквально. Эти молодые копперы с самого начала смотрели не туда. – Он замолчал. Подошедший официант вновь наполнял их бокалы. – Отвратительно, конечно. Просто отвратительно. Это не тебе, Мэттью, старина… – последнее относилось к официанту, в тоне Пеллегрина чувствовалось благорасположение к этническим меньшинствам. – И не членам клуба, чему я крайне рад. – Официант ретировался. – Поверишь ли, они даже пытались повесить убийство на Сэнди. По одной из их версий, он влюбился в Тессу и из ревности «заказал» и ее, и Блюма. Когда из этого ничего не вышло, они переключились на заговор. Наипростейший вариант. Надергать фактов, смешать их в кучу, добавить сплетен, слухов и в итоге получить потрясающую историю. Насчет того, чем занималась Тесса. Уж извини, что говорю об этом. Ты и сам все знаешь.

Джастин тупо покачал головой. «Я ничего этого не слышу. Я все еще в самолете, и это дурной сон».

– К сожалению, не знаю.

Только сейчас Джастин заметил, какие маленькие у Пеллегрина глазки. А может, нормальные, но он научился их щурить под вражеским огнем, а врагом, как уразумел Джастин, Пеллегрин полагал всякого, кто в чем-то ему возражал или переводил разговор на темы, не получившие его одобрения.

– Язык нормальный? Тебе следовало остановиться на запеченном в тесте. Не такой сухой.

– Язык – превосходный, – ответил Джастин, с трудом удержавшись, чтобы не добавить, что он просил заказать именно запеченный в тесте. – И мерсо прекрасное. Прекрасное, как прекрасная девушка.

– Она тебе его не показывала. Свое великое сочинение. Их великое сочинение, уж прости меня. Это твоя версия, и ты за нее держишься. Так?

– Сочинение о чем? Полиция задавала мне этот вопрос. Элисон Лендсбюри тоже, пусть и не в лоб. Какое сочинение? – он изображал полное неведение и даже начал себе верить. Опять пытался получить информацию, прячась за личиной простачка.

– Тебе она не показывала, но показала Сэнди, – Пеллегрин запил эту фразу вином. – Ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Джастин резко выпрямился.

– Она что?

– Абсолютно. Тайная встреча, и все такое. Извини. Я думал, что ты знал.

«Ты же обрадовался, поняв по моей реакции, что я ничего не знал», – подумал Джастин, все еще в изумлении таращась на Пеллегрина.

– И что сделал Сэнди с этими материалами?

– Показал Портеру. Портер завибрировал. Портер принимает решение раз в год, да и то по мелочам. Сэнди послал материалы мне. За двумя подписями и пометкой «конфиденциально». И подписи, и пометка не Сэнди. Тессы и Блюма. От этих героев гуманитарной помощи меня чуть не стошнило, между прочим. Представление плюшевых мишек для международных бюрократов. Отвлекся. Извини.

– И что ты сделал с этими документами? Ради бога, Бернард!

«Я – обманутый вдовец, нервы которого на пределе.

Я – невинная жертва ложных обвинений. Я – негодующий муж, которого моя гулящая жена и ее любовник лишили привычного жизненного уклада».

– В конце концов кто-нибудь скажет мне, что все это значит? – продолжил он сварливым голосом. – Я чуть ли не вечность просидел в доме Сэнди как под арестом. Он и не намекнул на тайную встречу с Тессой, Арнольдом или кем-то еще. Какое сочинение? О нем? – он по-прежнему стремился выудить из Пеллегрина крупицы информации.

Пеллегрин улыбнулся. Раз. Второй.

– Значит, для тебя это новость. Очень хорошо.

– Да. Новость. Я ничего не понимаю.

– Молодая женщина, вдвое моложе тебя, честолюбивая, энергичная, с широкими взглядами, свободных нравов, неужели у тебя ни разу не возникло желания спросить ее, а чего она, собственно, добивается?

«А ведь Пеллегрин злится, – отметил Джастин. – И Лендсбюри злилась. И я злюсь. Мы все злимся и все это скрываем».

– Нет, не возникало. И она не вдвое моложе меня.

– Никогда не заглядывал в ее дневник, никогда не снимал, по ошибке, разумеется, трубку параллельного телефонного аппарата. Не читал ее писем, не включал компьютер. Ничего и никогда.

– Именно так.

Пеллегрин размышлял вслух, не сводя глаз с Джастина.

– Значит, через тебя ничего не проходило. Не слышал ничего дурного, не видел ничего дурного. Потрясающе, – ему с трудом удавалось сдерживать сарказм в разумных пределах.

– Она была юристом, Бернард. Не ребенком. Квалифицированным, очень умным и способным юристом. Ты забываешь об этом.

– Неужели? Не уверен, что забываю. – Он надел очки для чтения, чтобы заняться нижней половиной морского языка. Когда справился, поднял хребет ножом и вилкой и огляделся, как беспомощный инвалид, в поисках официанта, который мог бы принести ему тарелку для костей. – Очень надеюсь, что она доверила свои открытия только Сэнди Вудроу, никому больше. В которых нацелилась на главного игрока, мы это знаем.

– Какого главного игрока? Ты про себя?

– Куртисса. Кенни К. Того самого. – Тарелка появилась, и Пеллегрин положил на нее рыбий хребет. – Удивлен, что она не бросилась наперерез его скаковым лошадям. Не обратилась в Брюссель. Не обратилась в ООН. Не обратилась на телевидение. Такая женщина, в стремлении спасти жизнь на планете, может во всем следовать своим фантазиям, и плевать ей на последствия.

– Это совершеннейшая неправда, – ответил Джастин, борясь с удивлением и закипевшей яростью.

– Повтори.

– Тесса прилагала немало усилий, чтобы оберегать меня. И свою страну.

– Копаясь в грязи? Раздувая из мухи слона? Набрасываясь на загруженных работой чиновников в паре с Блюмом… по моему разумению, так мужа не оберегают. Скорее губят все его шансы на продолжение успешной карьеры. Пусть шансов этих у тебя было не так уж и много, если говорить честно. – Глоток воды. – Ага. Теперь понял. Вижу, что произошло, – двойная улыбка. – Ты действительно не знал всей подноготной. На том и стой.

– Да. Не знал. Я в полном недоумении. Полиция спрашивает меня, Элисон спрашивает меня, ты спрашиваешь меня… неужели я ничего не знал? Ответ – да, не знал и по-прежнему не знаю.

Пеллегрин уже качал головой, на лице, с которого не сходила улыбка, читалось недоверие.

– Старина, как такое могло быть? Послушай меня. Вот это я проглочу. И Элисон тоже. Они приходят к тебе. Вдвоем. Тесса и Арнольд. Взявшись за руки. «Помоги нам, Джастин. Мы нашли дымящийся пистолет. Всеми уважаемая, с давними традициями, базирующаяся в Британии компания отравляет невинных кенийцев, использует их в качестве подопытных кроликов, творит бог знает что. Целые деревни трупов, и вот тому доказательства. Прочитай». Я прав?

– Ничего такого не было и в помине.

– Я еще не закончил. Никто не пытается в чем-то тебя обвинить, не так ли? Здесь для тебя открыты все двери. Вокруг только друзья.

– Я это заметил.

– Ты их выслушиваешь. Ты же воспитанный человек и все такое. Ты читаешь их восемнадцатистраничный сценарий Армагеддона и говоришь им, что они просто сошли с ума. Если они хотят напрочь испортить англо-кенийские отношения на ближайшие двадцать лет, то нашли идеальный вариант. Умница. Если бы Селли попыталась прокрутить такое со мной, я бы дал ей крепкого пинка под зад. И, как ты, прикинулся бы, что такого разговора никогда не было, хотя это не так. Я прав? Мы все забудем так же быстро, как и ты. Никаких упоминаний в твоем личном деле, ничего в маленькой черной записной книжке Элисон. Идет?

– Они не приходили ко мне, Бернард. Никто мне ничего не говорил, никто не показывал сценарий Армагеддона, как ты его называешь. Ни Тесса, ни Блюм, никто. Я ничего об этом не знал.

– Девушка, которую зовут Гита Пирсон. Кто она, черт побери?

– Младший сотрудник «канцелярии». Англоиндианка. Очень умная, из местных. Мать – врач. А что?

– Помимо этого.

– Подруга Тессы. И моя.

– Могла она его видеть?

– Документ? Уверен, что нет.

– Почему?

– Тесса никогда бы его ей не показала.

– Она же показала Сэнди Вудроу.

– У Гиты слишком деликатное положение. Она старается сделать у нас карьеру. Тесса не стала бы ставить под угрозу ее планы.

Пеллегрину не хватило соли. Он горкой насыпал ее на левую ладонь, потом большим и указательным пальцами правой руки посолил рыбу, стряхнул остальное.

– Так или иначе, с крючка ты снят, – напомнил он Джастину, словно вручив утешительный приз. – Нам не придется стоять у тюремных ворот, протягивая тебе сквозь прутья решетки хлеб с сыром.

– Ты это уже говорил. Рад слышать.

– Это хорошие новости. Есть и плохие… твой дружок Арнольд. Твой и Тессы.

– Его нашли?

Пеллегрин мрачно покачал головой.

– Обвинили, но не нашли. Однако надеются.

– Обвинили в чем? Что ты такое говоришь?

– Тяжелое дело, старина. Ты сейчас совсем не в форме. Хотелось бы отложить этот разговор на несколько недель, чтобы ты пришел в себя, но не получается. Следователи, к сожалению, ни к кому не испытывают ни малейшего уважения. Расследуют преступления в том темпе, который считают нужным. Блюм был твоим другом, Тесса – женой. Никому из нас не хочется сообщать тебе о том, что твой друг убил твою жену.

Джастин смотрел на Пеллегрина в искреннем изумлении, но тот занимался рыбой и ничего не замечал.

– А как же результаты вскрытия? – услышал он свой голос. – Зеленый вездеход для сафари? Пивные бутылки и окурки? Двое мужчин, замеченных в Марсабите? Как насчет… ну, я не знаю… «Три Биз», вопросов, которые задавала мне британская полиция?

Первая из улыбок Пеллегрина сверкнула еще до того, как Джастин закончил.

– Новые улики, старина. И, к сожалению, более чем убедительные. – Он бросил в рот кусочек рогалика. – Копперы нашли его одежду. Закопанную у берега озера. Не куртку. Последнюю он оставил в джипе для отвода глаз. Рубашку, брюки, трусы, носки, кроссовки. И знаешь, что обнаружилось в кармане брюк? Автомобильные ключи. От джипа. Те самые, которыми он запер дверцы. Как мне сказали, обычное дело, когда речь идет о преступлении на почве страсти. Убиваешь, запираешь за собой дверь, запираешь мозг, не пропуская в него информацию о случившемся. Словно ничего этого и не было. Стираешь из памяти этот эпизод. Классика.

Пеллегрин помолчал, его отвлекло крайнее удивление, написанное на лице Джастина, потом продолжил, подводя итог:

– Я верю, что Освальд действовал в одиночку, Джастин. Ли Харви Освальд застрелил президента Джона Ф. Кеннеди. И никто ему в этом не помогал. Арнольд Блюм потерял самообладание и убил Тессу. Водитель хотел его остановить и остался без головы. Ее получили шакалы. Basta. Приходит момент, когда, высказав все предположения и перебрав самые фантастические варианты, нам не остается ничего другого, как смириться с очевидным. Пудинг? Яблочный пирог, – знаком Пеллегрин попросил официанта принести кофе. – Не будешь возражать, если, как давний друг, я дам тебе дельный совет?

– Внимательно слушаю.

– Ты в отпуске по болезни. Тебе пришлось пройти через ад. Но ты – человек старой школы, знаешь правила, и тебе дорога Африка. И ты в моем списке. – Сие, по разумению Джастина, означало следующее: «Тому, кто ведет себя как положено, может многое перепасть. Вот и на тебе не поставлен крест. Но с условием: если у тебя конфиденциальная информация, которой быть у тебя не должно, в голове или где-то еще, ты должен ее отдать, потому что принадлежит она нам – не тебе. Учти, что мир в наше время стал жестче, чем в прежние времена. Появилось много нехороших людей, которым есть что терять. И связываться с ними не стоит».

«И мы узнаем все это на собственной шкуре», – подумал Джастин. Поднялся из-за стола, удивился, увидев свое изображение во множестве зеркал. Он видел себя со всех сторон и таким разным. Джастин, теряющийся в больших особняках, друг кухарок и садовников. Джастин, звезда школьной команды по регби. Джастин, убежденный холостяк. Джастин, белая надежда Форин-оффис и полный неудачник, фотографирующийся с другом у пальмы. Джастин, овдовевший отец мертвого и единственного сына.

– Ты очень добр, Бернард. Премного тебе благодарен.

«Спасибо тебе за мастер-класс в софистике, – имел он в виду, если что-то и имел. – Спасибо за предложение сделать фильм об убийстве моей жены и лишить меня последней возможности что-либо чувствовать. Спасибо за восемнадцатистраничный сценарий Армагеддона Тессы, ее тайное свидание с Вудроу и любопытные воспоминания, которые вернулись ко мне по ходу нашего разговора. Спасибо за сталь, которая поблескивала в твоем взгляде, когда ты давал мне дельный совет. Потому что, приглядевшись, я заметил ту же сталь в своих глазах».

– Ты побледнел, – участливо спросил Пеллегрин. – Тебе нехорошо, старина?

– Я в порядке. И после встречи с тобой, Бернард, мне заметно полегчало.

– Отоспись. А то израсходуешь всю энергию. Нам надо провести вместе уик-энд. Прихвати с собой кого-нибудь из друзей. Умеющего играть в теннис.

– Арнольд Блюм никогда не обидел и мухи, – медленно и отчетливо произнес Джастин, когда Пеллегрин помогал ему надеть пальто и передавал саквояж. Да только не знал, произнес вслух или тысячью голосов, кричащих в его голове.