"О, счастливица!" - читать интересную книгу автора (Хайасен Карл)ПятьОни по очереди осматривали себя в зеркало заднего вида, Пухл изощренно ругался: – Ебаная ниггерская сука, надо было ее, блядь, грохнуть! – Ara, ara, – согласился Бод Геззер. Им обоим было больно как черт знает что, и еще хуже оба выглядели. У Пухла на щеках были глубокие царапины, а левое веко распорото пополам – один край моргал, другой нет. Он был весь в крови, по большей части в собственной. – В жизни таких жутких ногтей не видел, – сказал Пухл. – А ты? Бод невнятно согласился. На его лице и горле остались многочисленные следы от укусов, алые по краям. К тому же сумасшедшая стерва откусила заметную часть его брови, и теперь Бод испытывал серьезные трудности, пытаясь заткнуть дыру. Измученным голосом он произнес: – Важно, что билет у нас. – И хранить его буду я, – отозвался Пухл. – Для безопасности. – И для справедливости, подумал он. Еще не хватало, чтобы у Бода Геззера хранились – Я не против, – ответил Бод, хотя был против. Но боль такая, что нет сил спорить. Он никогда не встречал женщину, которая так жестоко дерется. Господи, после нее они выглядят как крокодилья блевота! – Твари они, – сказал Пухл. – Как есть чертовы твари. Бод согласился: – Белая девчонка в жизни бы так психовать не стала. Даже ради четырнадцати миллионов баксов. – Я серьезно, грохнуть ее надо было. – Угу, точно. Не ты ли говорил, что не хочешь за решетку? – Отъебись, Бод. Пухл прижал мокрую бандану к рваному веку. Он помнил, какое испытал облегчение, узнав, что женщина, угадавшая лотерейные номера, была черной. Какой груз свалился с его плеч! Пухл знал, что окажись она белой – особенно белой христианкой, пожилой, как его бабушка, – у него не хватило бы духу на ограбление. И тем более со всей силы ударить ее в лицо и промежность, как пришлось поступить с этой дикой сукой Джолейн. А с молодыми белыми бабами как – суешь им в рот пистолет, и они делают все, что сказано. В отличие от этой. Ни слова. И тут Бод Геззер говорит: «Слушай, умник, она не может говорить с пушкой во рту». И Пухл убирает пушку, а весь ствол в слюне этой суки. А потом она и в него самого тоже плюнула. После этого Пухл и Бод поняли, что не смогут сделать с этим человеком ничего такого, в плане пыток или изнасилования, чтобы заставить отдать им билет. Пристрелить одну из черепах было идеей Бода. Надо отдать ему должное, подумал Пухл, он нашел у этой женщины слабое место. Выхватил из аквариума черепашку, поставил у ног Джолейн, хихикая в предвкушении, когда малютка замаршировала к ее босым пяткам. И Пухл выстрелил прямо в центр черепашьего панциря, и она отлетела, точно зеленая хоккейная шайбочка через весь пол, отскакивая рикошетом от стен и углов. Тогда-то женщина и сломалась и сказала им, куда спрятала лотерейный билет. В пианино, подумать только! Как они гремели, извлекая его оттуда. Но у них получилось. И вот они здесь, остановились в янтарном свете фонаря, по очереди глядя в зеркало, рассматривая, как их уделала эта ниггерша. От многочисленных царапин вытянутое лицо Пухла с впалыми щеками стало полосатым. Легчайший бриз обжигал, как горячая кислота. – По ходу, меня надо зашить, – пробормотал он. Бод Геззер, покачав головой: – Никаких врачей, пока до дому не доберемся. – Потом он как следует оглядел сочащиеся порезы Пухла и, осознавая угрозу для новой роскошной обивки своего пикапа, объявил: – Лейкопластыри. Вот что мы купим. Он развернулся на шоссе и погнал обратно в город. Пункт назначения – «Хвать и пошел», где они купят все для первой помощи и к тому же провернут кое-что для дела ополчения. Подростковые годы Фингала были сносными, пока его мать не ударилась в религию. До этого она разрешала ему играть в футбол без шлема, стрелять из ружья двадцать второго калибра в пределах города, глушить окуня хлопушками, курить сигареты, приставать к девчонкам и по меньшей мере дважды в неделю прогуливать школу. Однажды вечером Фингал поздно вернулся домой с концерта «Уайтснейк» в Тампе и обнаружил, что мать ждет его на кухне. На ней были пластиковые сандалии на ремешках, коротенькая ночная сорочка и горчичного цвета блейзер бывшего мужа, оставшийся со времен его работы по недвижимости в «Столетии 21», – напугавшее Фингала видение. Мать, ни слова не говоря, взяла его за руку и провела к входной двери. При свете луны они полмили брели пешком до перекрестка, где Себринг-стрит пересекала главную трассу. Там мать Фингала упала на колени и начала молиться. Не благовоспитанная молитва, наоборот – стоны и причитания, нарушавшие безмятежность ночи. Фингал еще больше смутился и ошалел, когда увидел, как мать выползла на дорогу и прижалась щекой к грязной мостовой. – Ma, – сказал он, – прекрати. – Ты что, не видишь Его? – Не вижу кого? Тебя так задавят. – Фингал, ты что, не видишь Его? – Она вскочила на ноги. – Сынок, это Иисус. Взгляни! Господь наш и Спаситель! Разве ты не видишь его лик на дороге? Фингал подошел к пятну и пристально всмотрелся: – Это просто масляное пятно, ма. Или, может, тормозная жидкость. – Нет! Это лик Иисуса Христа. – Ладно, я пошел. – Фингал! Он решил было, что эта фигня с Иисусом пройдет, как только мать протрезвеет, но ошибался. Она весь день провела в молитвах на обочине, и следующий день тоже. Какие-то отдыхающие христиане отдали ей бледно-голубой зонтик от солнца и сумку-холодильник, полную сладкой шипучки. В субботу в город приехал журналист с телестанции Орландо вместе со съемочной группой. Вскоре Иисус – Дорожное Пятно был известен на всю округу – как и Фингалова мать. И с тех пор все у Фингала в жизни пошло наперекосяк. В один прекрасный день он вернулся домой и увидел, что она сжигает его коллекцию компакт-дисков с хэви-метал, которые взяла в привычку называть «пластинками дьявола». Она запретила ему пить пиво и курить и пригрозила лишить еженедельных пяти долларов на карманные расходы, если по вечерам в пятницу он не будет оставаться дома и петь гимны. Чтобы свалить из дома (а также подальше от паломников, регулярно приезжавших фотографировать мать), Фингал записался в армию. Не прошло и месяца, как он плюнул на начальную боевую подготовку и вернулся в Грейндж, на двадцать фунтов легче, но беспредельно угрюмее, чем уезжал. Для пребывавшего в депрессии рынка труда у Фингала не было ни толкового образования, ни практических трудовых навыков, поэтому он устроился в ночную смену в «Хвать и пошел», по субботам две смены. Почти ничего не происходило, кроме краж, обычно случавшихся каждые вторые или третьи выходные. Иногда ночью не набиралось и полудюжины покупателей, и у Фингала была масса свободного времени, чтобы помусолить последний «Хастлер» или «Суонк». Он всегда благоразумно укрывался с эротическими журналами за проходом с замороженной едой, единственным в магазине местом, скрытым от рыбьего глаза камеры слежения. Фингал разрезал журналы и расставлял свои любимые снимки голых кисок вдоль плексигласовой крышки морозильника с мороженым – там было холоднее, чем у жабы на загривке, но он не мог рисковать и попасться ближе к входу. Мать бы удар хватил, если б ее единственного сына уволили за дрочку на работе, особенно записанную на видеопленку. Фингал ужасно злился на мать, но расстраивать ее не хотел. В два часа ночи 27 ноября он скрючился было в возбуждении над «Лучшими сиськами», как вдруг услышал звон кошачьего колокольчика над входной дверью в магазин. Фингал спрятал свое хозяйство и помчался к стойке. Ему понадобилась пара секунд, чтобы узнать в двух покупателях тех самых мужчин, что заходили за вяленым мясом и билетами «Пальцем в небо». Они явно жутко подрались в баре. – Блин, ребята, что с вами стряслось? – спросил Фингал. Низенький, одетый в камуфляж, попросил пластырь. Тот, что с хвостом, выбрал эль. Фингал старался – наконец-то хоть что-то волнительное! Он помог мужчинам промыть и заклеить многочисленные раны. Камуфляжный представился Бодеаном Геззером. Бод, если короче. Сказал, что его друга зовут Пухл. – Рад знакомству, – ответил Фингал. – Сынок, нам нужна твоя помощь. ' – О'кей. – В Бога и семью веришь? – спросил Бод. Фингал засомневался. Только этого не хватало – опять паломники! Но потом Пухл выдал: – В оружие веришь? – В свое право носить оружие, – уточнил Бод Геззер. – Согласно Конституции. – Конечно, – согласился Фингал. – Ружье у тебя есть? – Ясное дело, – ответил Фингал. – Отлично. А белые люди – веришь в белых людей? – А то! – Хорошо, – сказал Бод Геззер. Он велел Фингалу как следует посмотреть на себя. Посмотреть, чего он добился за прилавком этого ебаного круглосуточного магазинишки, в ожидании кубинцев, негров, евреев и, возможно, даже парочки индейцев. – Сколько тебе лет, парень? – спросил Пухл. – Девятнадцать. – И это и есть твой великий план на всю жизнь? – Пухл усмехнулся, обведя рукой магазин. – Это и есть, как его там, твое по праву рождения? – Да нет же, блин! – Фингалу трудно было встречаться с Пухлом взглядом; рассеченное веко смущало и бросало в дрожь. Опущенная часть висела, бледная и немигающая, точно оборванная занавеска, за которой периодически исчезало желтушное, налитое кровью глазное яблоко. – Спорим, ты не знал, – сказал Бод Геззер, – что налоги, которые ты платишь со своих с трудом заработанных долларов, идут на то, чтоб дикая армия НАТО вторглась в США. Фингал не понял, о чем говорит человек в камуфляже, но не подал виду. Он никогда не слышал о НАТО, а налогов, уплаченных им за всю жизнь, не хватило бы на коробку патронов, и уж тем более на целое вторжение. Его внимание привлек свет фар на автостоянке – к заправке подъезжал «додж-караван», полный туристов. Пухл нахмурился: – Скажи им, что закрыто. – Что? – Быстро! – рявкнул Бод. Продавец сделал, как было велено. Когда он вернулся в магазин, мужчины шептались друг с другом. Тот, кого звали Пухлом, объявил: – Мы тут болтали, дескать, из тебя вышел бы прекрасный новобранец. – Для чего? – спросил Фингал Бод понизил голос: – Тебя хоть как-то волнует спасение Америки от верной гибели? – Наверное. Конечно. – Затем, подумав: – Мне надо будет бросить работу? Бод Геззер с серьезным видом кивнул. – Вскоре, – ответил он. Фингал слушал, как мужчины объясняют, что Америка совершила неверный шаг, позволив Вашингтону попасть в лапы коммунистов, лесбиянок, голубых и допускавших смешанные браки. Фингал с досадой узнал, что сейчас бы он, наверное, уже Очень скоро мир Фингала обрел подобие смысла. Фингалу приятно было узнать, что эта долбаная пародия на жизнь – не только его вина. Нет, это результат сложной дьявольской интриги, чудовищного заговора против обычных рабочих белых людей. Все это время на шею Фингала давил тяжелый сапог, а Фингал и не подозревал! По неведению он всегда полагал, что причины кроются в его собственных ошибках – сначала бросил школу, потом сбежал из армии. Он не догадывался о вмешательстве более серьезных темных сил, «подавляющих» его и «подчиняющих» его. Эти мысли разозлили Фингала, но при этом странным образом подбодрили. Бод Геззер и Пухл творили чудеса с его самооценкой. Они подарили ему чувство значимости. Они подарили ему гордость. И, что лучше всего, они подарили ему оправдание всех его промахов – кого-то, кого можно было обвинить! Фингала переполняло облегчение. – Откуда вы, парни, столько знаете? – Мы прошли трудный путь, – сказал Бод. – Говоришь, у тебя есть ружье? – вклинился Пухл. – Ага. «Марлин» 22-го калибра. Пухл фыркнул: – Нет, мальчик, я сказал – Бод Геззер в подробностях рассказал о неминуемом вторжении отрядов НАТО с Багам и об их миссии: навязать Соединенным Штатам тоталитарный мировой режим. Глаза Фингала расширились при упоминании Братства Белых Повстанцев. – Я про них слышал! – воскликнул он. – Неужели? – Пухл бросил пронзительный взгляд на Бода, тот пожал плечами. – Точно, – сказал Фингал. – Это ведь группа, да? – Нет, дубина, это не группа. Это милиция, – объявил Пухл. – Хорошо организованная милиция, – добавил Бод, – как говорится во Второй поправке. – А… – сказал Фингал. Он еще не читал Первую. Тихим доверительным голосом Бод Геззер поведал, что Братство Белых Повстанцев готовится к долгосрочному вооруженному сопротивлению – Бод положил руку на загривок Фингала. Дружески стиснул: – Ну так что скажешь? – Вроде ничего себе план. – Хочешь в ББП? – Вы шутите? – Отвечай человеку. Да или нет, – вмешался Пухл. – Конечно, – чирикнул Фингал. – Что мне надо сделать? – Одолжение, – сказал Пухл. – Это просто. – Скорее, задание, – сказал Бод Геззер. – Считай это за тест. Лицо Фингала омрачилось. Он ненавидел тесты, особенно выбор из нескольких вариантов. Он потому и провалил отборочное тестирование по английскому и математике. Пухл почувствовал ужас мальчишки. – Забудь про тест, – велел он. – Это любезность, только и всего. Любезность для твоих новых белых братьев. Фингал немедленно просиял. Когда Том Кроум увидел гостиную, он потребовал (в четвертый раз), чтобы Джолейн позвонила в полицию. Дом был золотой жилой, полной улик: отпечатки пальцев, следы, масса крови – хватит, чтобы определить группу. Джолейн отказалась наотрез, заявила: «Ни в коем случае», – и начала уборку. Том с неохотой помогал. Со вспоротым пианино и пулевым отверстием в деревянном полу особо ничего не сделаешь. Кровь оттирали нашатырным спиртом с водой. Потом, когда Джолейн принимала душ, Кроум похоронил мертвую черепаху под лаймовым деревом на заднем дворе. Когда он вернулся внутрь, Джолейн уже вышла, закутавшись в халат. С нее капало. Она крошила латук в аквариум. – Что ж, остальные, кажется, в порядке, – тихо сказала она. Кроум отвел ее от черепах: – Что тебе мешает вызвать полицейских? Джолейн высвободилась, схватила щетку. – Они не поверят. – Как это так? Ты в зеркало погляди! – Я не о побоях. Я о билете «Лотто». – А что билет? – спросил Кроум. – У меня нет доказательств, что он вообще у меня был. Поэтому будет чертовски сложно утверждать, что он украден. Она была права. Компьютер, обслуживавший лотерею Флориды, отслеживал лишь, сколько выигрышных билетов было куплено и где, но никак не мог установить личность владельцев. Билеты «Лотто» продавались в магазинах вместе с пивом и сигаретами, и пытаться зафиксировать имена покупателей – сотен тысяч – гиблое дело. Таким образом, у комитета лотереи был единственный стойкий критерий права на джекпот – обладание выигравшим билетом. Нет билета – нет денег, и безразлично, какие у вас оправдания. Долгие годы шансы-выпадавшие-раз-в-жизни изничтожались младенцами, у которых резались зубы, голодными щенками, стиральными машинами, унитазами и пожарами. А теперь и грабителями. Том Кроум разрывался между сочувствием к Джолейн Фортунс и мыслью о том, что наткнулся на прекрасную историю. Он, должно быть, неважно скрывал предвкушение, потому что Джолейн сказала: – Умоляю тебя, не пиши об этом. – Но я выведу ублюдков на чистую воду. – А я ни за что и никогда не получу своих денег. Ты что, не понимаешь? Они сожгут этот проклятый билет еще до того, как отправятся тюрьму. Сожгут или закопают. Кроум поднял ноги, уступая дорогу свирепому методичному венику. – Если эти типы испугаются, – продолжила она, – считай, что кусочек бумаги на четырнадцать миллионов – просто мусор. Они видят газетный заголовок о том, что они учинили… и все кончено. То же самое, если я обращусь в полицию. Пожалуй, она права, решил Кроум. Но неужто грабители не подумали, что она заявит о краже? Большинство людей так и поступило бы. Он больше не слышал яростного шуршания веника. Она стояла в кухне, опираясь на щетку, перед открытым холодильником, чтобы холодный воздух утихомирил боль от порезов и синяков на лице. – Я принесу льда в пакете, – сказал Том Кроум. Джолейн покачала головой. В доме стояла тишина, разве что гудел аквариумный насос и черепахи равномерно чавкали латуком. Через несколько секунд она произнесла: – Ну хорошо, тут вот еще что. Они сказали, что вернутся и убьют меня, если я кому-нибудь расскажу о лотерейном билете. Сказали, что вернутся и пристрелят моих малюток, одну за другой. Потом меня. По рукам Кроума побежали мурашки. Джолейн Фортунс продолжила: – Они велели мне сказать, что меня избил мой дружок. И это я должна сказать врачу! Я им говорю: «Какой дружок? У меня нет никакого дружка». И тогда коротышка заявляет: «Теперь есть», – и бьет меня в грудь. У Кроума неожиданно перехватило дыхание. Он споткнулся, выбегая через заднюю дверь. Джолейн нашла его во дворе – Том скорчился на коленях над грядкой с помидорами. Джолейн погладила его по волосам и попросила не переживать. Вскоре грохот у него в ушах утих. Она принесла стакан холодного сока, и они сели рядом на железное крыльцо, глядя на купальню для птиц. – Ты сможешь опознать этих парней? – сипло спросил Кроум. – Разумеется. – Они должны сидеть за решеткой. – Том… – Вот что ты сделаешь: пойдешь к копам и в лотерейный комитет и расскажешь им все, что случилось. Об ограблении и об угрозах убийства. Сделаешь заявление, составишь отчет. А потом пусть власти подождут, пока эти ублюдки… – Нет. – Послушай. Эти типы скоро дадут о себе знать. У них всего полгода, чтобы забрать джекпот. – Том, я о том и говорю. У меня нет полугода. Мне деньги нужны сейчас. Кроум посмотрел на нее: – Какого черта ради? – Мне просто нужно. – Забудь о деньгах… – Не могу. – Но эти люди – монстры. Они могут сделать с кем-нибудь то же самое, что с тобой. Или еще похуже. – Не обязательно, – сказала Джолейн. – Только если мы не остановим их первыми. Невероятно, но она не шутила. Кроум рассмеялся бы, но не хотел ее обижать. Джолейн ущипнула его за правое колено: – Мы можем это сделать. Ты и я – мы можем их найти. – Как гласит одно старое выражение – фига с два. – У них ярко-красный пикап. – Да хоть космический корабль «Энтерпрайз». – Том, пожалуйста. Он взял ее за руки: – В моем деле страх – это нормальная и очень здоровая эмоция. Потому что смерть и катастрофы – не абстракции. Они, черт возьми, настолько реальны, насколько вообще бывает реальность. – Допустим, я скажу тебе, зачем мне деньги. Что-то изменится? – Вряд ли, Джолейн. – Его разрывало на части, когда он глядел на нее, на то, что они сделали. Она отодвинулась и пошла к аквариуму. Кроум слышал, как она тихо говорила – сама с собой, с черепахами или, может, с людьми, которые так жестоко ее избили. – Мне правда очень жаль, – произнес он. Когда Джолейн повернулась, она уже не казалась расстроенной, – Просто подумай, – лукаво сказала она, – что будет, если я получу обратно билет. Подумай, какую фантастическую статью ты упускаешь. Том Кроум улыбнулся: – Ты жестока, знаешь об этом? – А еще я права. Пожалуйста, помоги мне их найти. – У меня есть идея получше, – заявил Кроум. – Можно твой телефон? Фингал проснулся от того, что над ним парила мать. На ней было белое свадебное платье, которое она всегда надевала по понедельникам для Иисуса – Дорожное Пятно. Наряд пользовался бешеным успехом у туристов-христиан – для ма Фингала было обычным делом вернуться домой с двумя сотнями долларов наличкой в виде пожертвований. В смысле паломников понедельник был лучший день недели. А сейчас она велела Фингалу пошевеливаться и спускать жирную задницу вниз. На веранде его дожидаются гости. – А я уже и так на час опоздала, – заявила она, шлепнув его с такой силой, что он юркнул под одеяло. Свадебное платье шелестело, пока она спускалась по ступенькам. Потом хлопнула входная дверь. Фингал натянул какие-то джинсы и пошел вниз посмотреть, кто его ждет. В женщине он с мрачным предчувствием узнал Джолейн Фортунс. Мужчину он не знал. – Извини, что разбудили, – сказала Джолейн, – но дело срочное. Она представила своего друга как Тома, он пожал Фингалу руку и объяснил: – Дневной продавец в магазине дал мне ваш адрес. Сказал, вы не будете против. Фингал отсутствующе кивнул. Он был не из тех, кто с легкостью складывает два и два, но тем не менее быстро связал между собой разбитое лицо Джолейн и лица его новых белых братьев-повстанцев, Пухла и Бодеана. Хотя бы из простой любезности Фингалу, наверное, следовало спросить у Джолейн, кто расквасил ей личико, но он себе не доверял – не верил, что сохранит спокойную физиономию. Мужчина по имени Том сел рядом с Фингалом на диван. Одет не как полицейский, но Фингал решил, что лучше все же быть поосторожнее. – У меня серьезная проблема, – сказала Джолейн. – Помнишь билет «Лотто», что я купила в магазине в субботу днем? Ну так я его потеряла. Не спрашивай как, господи, это долгая история. Главное, что ты единственный кроме меня, кто знает, что я его купила. Ты мой единственный свидетель. Когда Фингал нервничал, он начинал бормотать невнятно. – В субботу? Он не смотрел на Джолейн Фортунс – наоборот, сосредоточился на складках собственного живота – на них до сих пор выделялись следы от смятых простыней. Наконец он выдавил: – Не припоминаю, чтобы видел вас в субботу. Джолейн не расслышала, Фингал говорил слишком тихо. – Что? – переспросила она. – Не припоминаю, чтобы видел вас в субботу в магазине. Это точно было не на прошлой неделе? – Фингал начал теребить вьющиеся черные волосы вокруг пупка. Джолейн шагнула к нему и приподняла его подбородок: – Посмотри на меня. Он вздрогнул, представив синие ногти на своем горле. – Каждую субботу я отмечаю одни и те же номера, – продолжала Джолейн. – Каждую субботу я приезжаю в «Хвать и пошел» и покупаю себе билет. Ты же знаешь, что случилось в этот раз, правда? Ты знаешь, что я выиграла. Фингал оттолкнул ее руку: – Может, вы приходили в субботу, а может, и нет. И на номера я всяко не смотрю. Джолейн отступила. Она казалась порядком рассерженной. Заговорил мужчина по имени Том: – Сынок, ты, конечно, знаешь, что один выигравший билет был из твоего магазина. – Да, знаю. Из Таллахасси звонили. – Хорошо, если номера угадала не мисс Фортунс, тогда кто же? Фингал облизнул губы: блин, это вранье по-крупному, оказывается, куда труднее, чем он себе представлял. Но клятва на крови есть клятва на крови. Он сказал: – Завернул тогда поздно один чувак с шоссе. Взял «Пальцем в небо» и упаковку из шести «Бад-лайтс». – Постой-постой, ты хочешь сказать, – Джолейн повысила голос, – ты хочешь сказать, что выигравший билет купил какой-то… – Мэм, я честно не знаю, кто чего купил. Я только запускаю автомат, я и внимания-то не обращаю на эти чертовы цифры. – Фингал, ты знаешь, что это был мой билет. Почему ты врешь? Почему? – Я не вру. – Все вышло, как он и боялся. Мужчина по имени Том спросил: – Этот таинственный человек, который приехал поздно и купил «Пальцем в небо», – кто это был? Фингал засунул руки под ягодицы, чтобы скрыть дрожь. – Никогда его раньше не видел. Какой-то высокий тощий парень с хвостом. – О нет! – Джолейн повернулась к своему другу. – И что вы теперь скажете, мистер Фига С Два? – И она выбежала из дома. Мужчина по имени Том покинул дом не сразу, что встревожило Фингала. Чуть погодя Фингал наблюдал из окна, как этот самый Том обнял Джолейн Фортунс, когда они шагали по Себринг-стрит. Фингал присосался к сигарете и вспомнил, что сказали Бод и Пухл: Вот и все. Как по маслу! Престо, выдохнул Фингал. Я в братстве. Но остаток утра он все думал о том, что сказал ему друг Джолейн перед тем, как выйти. Щас бы, решил Фингал. Пускай сначала меня найдет. |
||
|