"Путешествие" - читать интересную книгу автора (Стил Даниэла)

Глава 6

В следующий день на студии работы было невпроворот. Сводки новостей из Ирака сообщали о тяжелых боях, о потерях со стороны Соединенных Штатов за день. Убиты были еще пятеро морских пехотинцев, сбит самолет, два пилота погибли. Как президент с помощью Джека ни пытался приукрасить картину военных действий, прискорбные факты говорили сами за себя: в войне с обеих сторон гибли люди. Мэдди напряженно работала до конца их последнего эфира. Вечером они с Джеком собирались на прием у бразильского посла, поэтому Мэдди принесла с собой вечернее платье, чтобы переодеться на работе. Она переодевалась, когда зазвонил телефон внутренней связи. Джек.

– Я буду готова через пять минут.

– Тебе придется поехать без меня. У меня совещание Мне только что об этом сообщили.

На этот раз Мэдди сразу поняла, что это за совещание. Президент явно озабочен реакцией общественности на гибель людей в Ираке.

– Как я понимаю, совещание состоится в Белом доме?

– Да, кажется.

– Но ты потом приедешь?

Мэдди уже случалось бывать на приемах без мужа, но она предпочитала приезжать вместе с ним.

– Вряд ли. Нам нужно будет кое-что обдумать. Встретимся дома. Если удастся, я приеду попозже, но вообще-то я уже позвонил и сказал, что, скорее всего, у меня ничего не получится. Извини, Мэдди.

– Ничего. В Ираке дела не очень хороши?

– Все будет в порядке. Придется нам научиться с этим жить.

А если Джек справится со своей задачей, то сумеет и других убедить принимать все как должное. Но только не Мэдди и не Грега. Они уже обсуждали это сегодня, но не позволили себе никаких комментариев в эфире. Только факты.

– До встречи.

Мэдди закончила одеваться. На этот раз на ней было бледно-розовое вечернее платье, великолепно оттенявшее ее кремовую кожу и темные волосы, на плечах – розовый атласный палантин, в ушах – сверкающие серьги с бледно-розовым топазом.

Джек оставил ей машину, а сам поехал в Белый дом на служебном автомобиле.

В посольстве Бразилии Мэдди показалось, что там собралось не менее сотни людей. Слышалась испанская, португальская и французская речь. Где-то звучала мелодичная самба. Бразильский посол и его жена умели развлекать гостей, в Вашингтоне их любили.

Мэдди оглядела зал и увидела Билла Александра. Какой приятный сюрприз...

Он подошел к ней с теплой улыбкой:

– Здравствуйте, Мэдди! Как дела?

– Прекрасно. А как вы провели уик-энд?

Теперь, когда они столько узнали друг о друге, у Мэдди появилось ощущение, что они друзья.

– Без особых приключений. Съездил в Вермонт, повидался с детьми. У сына там дом. Интересное у нас получилось собрание в пятницу, верно? Просто поразительно, как много людей в той или иной мере сталкиваются с бытовыми преступлениями, жестокостью, насилием. И что самое удивительное – каждый полагает, что у других нормальная жизнь. А ведь это вовсе не так.

Мэдди смотрела в его голубые глаза, почти такие же, как у нее, только чуть темнее. Залюбовалась густой массой седых, аккуратно причесанных волос. Александр прекрасно выглядит в смокинге. И какой он высокий... По сравнению с ним она просто малышка.

– Я давно это поняла. Раньше я все время чувствовала себя виноватой, да и теперь иногда испытываю то же чувство. Но сейчас я, по крайней мере, знаю, что и с другими это случается. Даже первую леди не миновала та же участь. И все равно ощущение собственной вины не проходит.

– Главная трудность, по-моему, состоит именно в том, чтобы осознать, что это не твоя вина, по крайней мере, в вашем случае. После возвращения в Вашингтон первое время мне казалось, что все, с кем я встречался, либо шушукаются у меня за спиной, либо думают, что это я убил Маргарет.

– Почему вам так казалось?

– Просто я был уверен, что это так и есть. С каждым днем я все сильнее осознавал, какую непростительную глупость совершил.

Скорее всего, в любом случае окончилось бы тем же. Террористы никогда не играют по-честному, Билл.

Это нелегко воспринять, особенно когда ценой становится жизнь любимого человека. Вряд ли я когда-нибудь смогу этим смириться. И понять тоже не смогу.

Мэдди подкупала его открытость и прямота. И в то же ля чувствовалось, что он очень мягок по натуре.

– Не думаю, что жестокость вообще можно понять. В этом случае все обстояло гораздо проще, и все равно я так и не смогла в этом разобраться. Почему один человек обращается так с другим? И почему я это допускала?

– Не было выбора, не было выхода, не было никого, кто мог бы помочь, не к кому было обратиться, некуда идти. Так?

Мэдди кивнула. Он моментально разобрался в ее ситуации куда лучше, чем муж и многие другие.

– Да, все верно, – улыбнулась она. И переменила тему: – Что вы думаете об Ираке?

– На мой взгляд, просто позор, что мы снова туда вторглись. В этой ситуации не может быть победителей. Очень скоро люди начнут задавать нелегкие вопросы. Особенно если мы будем пачками терять наших ребят, как это произошло в конце недели. Мне просто невыносимо это видеть. И думаю, большинство людей считают, что даже если мы выиграем в этой кампании, никакие победы не стоят этих потерь.

Мэдди не могла с ним не согласиться. Она едва не открыла ему, что за такой поворот событий он может поблагодарить Джека. Тот настроен слишком уж оптимистично. Считает, что может заставить людей проглотить все, что угодно президенту. Хорошо, что Билл думает так же, как она.

Они поболтали еще немного. Билл спросил ее о планах на лето.

– Я пока не знаю, – ответила она. – Мне нужно закончить один материал. А Джек никогда не строит планы заранее. Обычно он говорит, чтобы я укладывала вещи, в самый день отъезда.

– Это, наверное, придает жизни еще больший интерес.

На самом деле Билл поразился тому, как ей это удается.

Большинству людей, как правило, нужно время, чтобы подготовиться к отъезду. Интересно, как относятся к этому ее дети?

– У вас есть дети?

Какую-то долю секунды она колебалась, прежде чем ответить:

– Вообще-то... нет.

Его это не очень удивило. Она еще молода, наверняка хочет сделать карьеру. Она все успеет, и детей вырастить тоже.

– У вас впереди еще достаточно времени. Успеете и о детях подумать.

Он вспомнил то, что она рассказывала о себе. Может быть, это последствие психологической травмы, полученной ею в детстве. Может, поэтому Мэдди не хочет пока иметь детей. Он вполне мог это понять.

Мэдди не могла ему сказать, что никогда не сможет иметь детей, что таково условие, которое поставил ей Джек. Это неподходящий предмет для светской беседы на званом вечере. Она переменила тему:

– А у вас какие планы на лето, Билл?

– Обычно мы отправляемся на ферму. Но думаю, в этом году мне там будет тяжело. Я отдал дом на лето своей дочери. У нее трое детей, им там очень нравится. А если мне захочется приехать, я всегда смогу остановиться в комнате для гостей.

Какой приятный человек... И, по-видимому, очень привязан к своим детям.

Через некоторое время к ним присоединилась молодая пара из Франции, потом аргентинский посол остановился перекинуться парой слов с Биллом. Оба свободно говорили по-испански. Еще через некоторое время Мэдди с удивлением узнала, что Билл ее сосед по столу за обедом.

– Я и не знала, что наши места рядом.

– Мне бы очень хотелось сказать, что это я устроил. Но, увы, я не настолько всемогущ. Кажется, мне просто повезло.

– Мне тоже.

Он взял ее под руку и повел к столу.

Вечер прошел на редкость приятно. Другим ее соседом оказался сенатор-демократ из Небраски, с которым она никогда до этого лично не встречалась, но которым уже давно восхищалась. Билл развлекал ее интересными историями о том времени, когда он преподавал в Принстоне и Гарварде. Ему там, по-видимому, очень нравилось. Его непродолжительная карьера дипломата до трагической гибели жены также оказалась необыкновенно интересной и плодотворной.

– И что же вы собираетесь делать дальше? – спросила Мэдди за десертом.

Ей было известно, что он пишет книгу, и, по его словам, она уже почти закончена.

– Откровенно говоря, пока не знаю. Я подумывал о том, чтобы вернуться к преподавательской работе... но этим я уже занимался. Некоторые академические учебные заведения, включая Гарвард, уже обращались ко мне с предложениями. Есть искушение поехать на некоторое время на запад, например в Стэнфорд, преподавать. Или провести год в Европе. Мы с Маргарет любили Флоренцию. Еще мне предлагали в Оксфорде годичный курс по американской внешней политике. Но я не уверен, что это будет мне интересно. Да и зимы там суровые. Колумбия меня, кажется, избаловала, там чудесный климат.

– У вас такой богатый выбор!

Мэдди понимала, почему все хотят заполучить Александра. Интеллигентный, мягкий, открытый новым идеям и оригинальным концепциям. Такой человек просто клад.

– А как насчет Мадрида? Вы свободно говорите по-испански.

– Вот об этом я даже не думал. Наверное, сначала надо освоить искусство корриды.

Оба рассмеялись, представив Билла Александра в несвойственной ему роли матадора. Когда обед подошел к концу, Мэдди огорчилась, что пришла пора расстаться с таким приятным собеседником. Билл предложил довезти ее до дома, но она сказала, что у нее машина с шофером.

– С нетерпением буду ждать встречи с вами на нашем следующем собрании. У нас подобралась интересная группа. Правда, я не очень хорошо знаю этот вопрос. Бытовая жестокость мне, в сущности, незнакома. Я столкнулся с более необычным случаем. Тем не менее, мне польстило, что Филлис меня пригласила.

– Она знает, что делает. Думаю, из нас получится неплохая команда. Надо только решить, в каком направлении двигаться. Надеюсь, нам удастся привлечь к проблеме внимание средств массовой информации.

– А вы будете нашим рупором. У вас это отлично получается.

На этом они расстались.

Джека Мэдди застала в постели. Он спокойно читал книгу и выглядел умиротворенным.

– Ты пропустил прекрасный вечер.

Мэдди вынула из ушей сережки и сбросила туфли. Подошла к мужу, наклонилась для поцелуя.

– К тому времени, как мы закончили свои дела, ваш обед, наверное, подошел к концу. Что там было?

– Много интересных людей. Я встретила Билла Александра. Очень приятный человек.

– А мне он всегда казался страшным занудой.

Джек закрыл книгу. Окинул жену одобрительным взглядом. Хороша, ничего не скажешь... даже босиком, без сережек... просто потрясающе хороша.

– Отлично выглядишь, Мэд.

Она видела, что он говорит искренне. Снова наклонилась его поцеловать:

– Спасибо.

– Давай ложись скорее.

В его глазах зажегся знакомый огонек. Через несколько минут она легла, и он доказал ей, что она действительно хороша. А ведь это к лучшему, что у них нет детей, пришло ей в голову. Не надо думать ни о ком другом. В свободное время они могут полностью сосредоточиться друг на друге.

Потом Мэдди лежала в его объятиях, чувствуя полное удовлетворение и наслаждаясь покоем.

– А как в Белом доме? – спросила она, уже засыпая.

– Кажется, мы выработали кое-какие разумные решения. Конечно, последнее слово за президентом. Я только высказываю свое мнение, так же как и остальные. Он сводит все воедино и решает, что делать. Он у нас умница. Должность у него, прямо скажем, нелегкая.

– Худшая должность в мире, вот что я думаю. Я бы ни за какие деньги не согласилась.

– А зря, – поддразнил он ее. – У тебя бы здорово получилось. В Белом доме все ходили бы прекрасно одетые, разговаривали бы вежливо, помогали бы друг другу, думали о том, что говорят. А у всех членов кабинета ты бы разбила сердца, и они бы кровоточили. Ах, какой идеальный мир, Мэд!

Казалось бы, это комплимент, однако в его словах звучала ирония. Мэдди ничего не ответила. Решила не думать об этом и сразу заснула. Проснулась только утром. В этот день они с Джеком поехали на работу пораньше.

К восьми часам оба уже были в своих офисах. Мэдди некоторое время помогала Грегу делать его специальный выпуск об американских танцорах. Она еще раньше обещала ему это. Они проработали до полудня, не замечая ничего вокруг, пока шум и суета за дверью не привлекли их внимания.

– Что это? – удивленно посмотрел на нее Грег.

– Вот черт! Может, что-то произошло в Ираке? Джек вчера целый вечер провел с президентом, они что-то затевают.

Они с Грегом вышли в коридор. Мэдди остановила одного из режиссеров:

– Что случилось?

– Двадцать минут назад в аэропорту Кеннеди взорвался самолет, вылетавший в Париж. Говорят, взрыв был страшной силы. Погибли все.

Мэдди и Грег бросились в отдел новостей, однако там им сообщили ненамного больше. Никто не взял на себя ответственность за взрыв. Тем не менее, Мэдди не сомневалась в том, что тут дело не чисто.

– Нам позвонил неизвестный – сказал режиссер. – Анонимный звонок, но, похоже, человек знает достаточно. Сказал, что в авиакомпании еще до взлета знали об опасности, чуть ли не со вчерашнего дня. И ничего не сделали, чтобы предотвратить взрыв.

Грег и Мэдди переглянулись. Безумие какое-то... Разве можно было допустить такое!

– Кто он, этот ваш источник? – нахмурился Грег.

– Неизвестно. Но он рассказал нам все достаточно подробно, так что можно легко проверить. Но главное, в авиакомпании еще вчера получили предупреждение и ничего не предприняли для предотвращения диверсии. Так это выглядит, во всяком случае.

– Кто будет заниматься этим делом? – заинтересовался Грег.

– Вы, если хотите. У кого-то уже есть список людей, которых надо обзвонить. Аноним дал нам несколько интересных имен и подкинул парочку версий.

Грег обернулся к Мэдди.

– Включите и меня тоже, – отозвалась она.

Они вместе направились к ассистенту режиссера, у которого предположительно находился список имен. Мэдди не могла успокоиться.

– Не могу поверить... На самолеты, в которых может быть бомба, людей не сажают.

– А может, сажают. Просто мы об этом не знали.

Они получили список имен и вернулись в офис Мэдди. Два часа спустя они сидели напротив друг друга, не в состоянии поверить тому, что узнали. Каждый из тех, с кем они связались по телефону, подтвердил : да, предупреждение было, но очень неопределенное, якобы в какой-то из самолетов, вылетающих из аэропорта Кеннеди в течение ближайших трех дней, будет заложено взрывное устройство. Больше ничего не было известно, поэтому на самом высоком уровне приняли решение усилить охрану, но не отменять полеты, пока не получат подтверждение или какую-нибудь дополнительную информацию. Больше никаких звонков не последовало.

– Да, все звучит довольно туманно, – согласилась Мэдди. – Может быть, в компании решили, что это пустые угрозы?

Но с другой стороны, угроза могла исходить от какой-либо из двух террористических групп, совершавших подобные зверские акции и раньше, так что были все основания поверить этому предупреждению.

– За этим что-то кроется, я нюхом чую, – поднял голову Грег. – Нам надо найти какой-нибудь компетентный источник и все раскопать.

Они уже исчерпали практически все возможности и теперь сидели в глубокой задумчивости. Внезапно Мэдди с решительным видом поднялась с места. Ей пришла в голову одна мысль:

– Я сейчас вернусь.

На персональном лифте она поднялась в офис к мужу. Ведь Джек был накануне вечером в Белом доме. Предостережение об угрозе такого масштаба не могло пройти мимо президента. Возможно, Джеку что-то известно.

Секретарша сказала, что у Джека совещание. Мэдди попросила вызвать его на минуту по важному делу. Через некоторое время он вышел, встревожено глядя на нее. – Что случилось? Ты в порядке?

– Да, со мной все нормально. Я сейчас работаю над материалом о взорвавшемся самолете. Нам сообщили, что якобы поступило не очень ясное предостережение о бомбе на борту, но на каком из рейсов она может оказаться, никто не знал.

Она вкратце объяснила ему, что произошло. Джека, судя по всему, не слишком потрясло ее сообщение.

– Такое время от времени случается, Мэд. И тут уж ничего не попишешь. Предостережение звучало довольно неопределенно. Оно вполне могло оказаться вымышленным.

– Ты ничего не слышал вчера вечером?

– Да, в общем, нет.

Она напряженно смотрела на мужа. Ей показалось, будто в его глазах что-то мелькнуло. Судя по всему, история с самолетом не такая уж большая новость для него.

– Что за ответ. Джек? Это очень важно! Если компанию предупредили, администрация была обязана отменить все рейсы. Кто принимал решение о продолжении полетов?

– Я, в сущности, ничего об этом не знаю. Но если предупреждение было туманным, что можно было сделать? Отменить полеты? Все вылеты из аэропорта Кеннеди в течение трех дней?! Да это все равно, что оставить на земле всю авиацию Соединенных Штатов. Это невозможно.

– А откуда ты знаешь, что имелись в виду полеты из аэропорта Кеннеди, откуда тебе известно про три дня? Значит, ты знал об этом?

Так вот зачем Джека вызывали в Белый дом так срочно, внезапно поняла она. Посоветоваться о том, как сообщить общественности, а может быть, даже спросить его совета, как поступить и как потом спасать свое лицо, если какой-нибудь самолет и вправду взорвется. Пусть даже это не его решение, но его голос наверняка был не последним в числе тех, кто решал, предупреждать пассажиров об опасности или нет.

– Мэдди, невозможно отменить все рейсы из аэропорта Кеннеди в течение трех дней, просто невозможно. Ты представляешь себе, что это такое? В таком случае следовало бы не сажать и все прибывающие рейсы, потому что взрыв мог задеть и их. Вся экономика полетела бы к черту, а с ней и вообще вся страна.

Мэдди побелела от ярости.

– Не верю! Ты и бог знает кто еще вместе с тобой приняли решение сделать вид, что нет никакой опасности, и даже никого не предупредили. И все только для того, чтобы не срывать график полетов и не повредить нашей экономике?! Скажи мне, что это не так, Джек. Скажи, что я тебя неправильно поняла. Что четыреста двенадцать человек погибли не из-за того, что вы решили не нарушать графика полетов. То есть решение было принято из чисто деловых соображений, так? И кто же его принимал?

– Наш президент, дурочка. А ты что думала? Что я принимаю решения такого рода? Угроза была слишком неопределенной, сделать можно было только одно – прочесать каждый самолет перед вылетом. Но если ты сошлешься на меня, я тебя убью к чертям собачьим!

– Мне плевать, что ты со мной сделаешь. Речь идет о человеческих жизнях, о детях, о ни в чем не повинных людях, которых посадили в самолет с подложенной бомбой только потому, что ни у кого из вас не хватило мужества закрыть на три дня аэропорт Кеннеди. Это необходимо было сделать, Джек!

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Невозможно закрыть главный международный аэропорт страны на три дня! Это нарушило бы все наши деловые контакты.

– Но ведь его же закрывают во время снегопадов, черт возьми! И никто не умирает. Почему же не сейчас, когда существовала угроза взрыва?

– Потому что администрация бы выглядела по-идиотски и, кроме того, началась бы паника.

– Прекрасно, значит, чтобы избежать паники, стоило заплатать жизнями более четырехсот людей! Господи, я не могу поверить своим ушам. Не могу поверить, что ты знал обо всем и ничего не сделал!

– А что я мог, по-твоему? Поехать в аэропорт Кеннеди и раздавать там листовки?

– Кретин, у тебя же есть собственная телевизионная сеть! Ты мог подать сигнал тревоги, хотя бы анонимный. Тогда пришлось бы закрыть аэропорт!

– И тогда дверь Белого дома захлопнулась бы передо мной навсегда. Ты думаешь, они бы не поняли, кто автор утечки информации? Не говори ерунды... и никогда больше – он схватил ее за руку. – слышишь, никогда больше не смей называть меня кретином. Я знаю, что делаю.

– Ты и парни, с которыми вы резвились вчера вечером, сегодня в полдень убили более четырехсот человек. – Ее голос дрожал, она все еще не могла смириться с мыслью, что Джек причастен к случившемуся. – Почему бы тебе не купить пистолет и не начать стрелять в людей? Это чище и честнее. Для тебя же важнее всего бизнес. Это означает, что каждый раз, когда какая-нибудь женщина садится со своим ребенком в самолет, она может не знать, что там заложена бомба, но ее никто об этом не предупредит, потому что бизнес важнее таких мелочей. Она и ее Дети – потенциальные жертвы. Бизнес не должен страдать, из-за каких-то там детишек!

– По большому счету так оно и есть. Не будь наивной, Мэд. Ты просто не понимаешь. Иногда приходится жертвовать людьми ради высших интересов.

Мэдди показалось, что ее сейчас вырвет прямо здесь, перед ним.

– А теперь слушай меня внимательно. Если ты кому-нибудь скажешь хотя бы слово об этом, я сам лично отвезу тебя обратно в Ноксвилл и брошу на ступенях дома Бобби Джо. Если скажешь хоть слово, будешь отвечать перед президентом Соединенных Штатов. Тебя посадят в тюрьму за измену. Это вопрос строжайшей государственной тайны, он находится в руках людей, которые знают, что делают и считаются самыми благонадежными в этой стране. Это тебе не ноющая истеричка домохозяйка или пузатый жлоб сенатор. Если ты растревожишь этот гадюшник, тебе придется иметь дело с президентом, ФБР и другими организациями. А я посмотрю, как ты будешь катиться вниз, и гореть ярким пламенем. Не лезь ты в это дело, Мэд. Ты ни черта в этом не смыслишь, а скрутят тебя так быстро, что и рта не успеешь раскрыть. Тебе не выиграть.

Она сознавала, что в словах Джека есть доля правды. Все будут изворачиваться и лгать, это будет самая большая фальшивка со времен Уотергейта. Да и публика, скорее всего, ей не поверит. Ее слабый голос потонет в хоре других, гораздо более мощных голосов, и уж они позаботятся о том, чтобы ей никто никогда больше не верил. Может быть, ее даже попытаются убить. Страшно... Но еще страшнее промолчать, подвести тысячи людей, которые ее слушают каждый день. Это настоящее предательство. Они имеют право знать, что пассажирами рейса № 263 пожертвовали из деловых соображений. И что для людей, ответственных за принятие решения, эта жертва ничего не значила.

– Ты меня слышала?

В его глазах появилось угрожающее выражение. Он ее боится. Он будет первым из тех, кто на нее набросится, если почувствует опасность для своей телекомпании.

– Слышала. Я тебя ненавижу!

– Мне плевать на то, что ты думаешь или чувствуешь. Меня интересует лишь то, что ты делаешь. Попробуй совершить хоть один неверный шаг, и тебе конец. Понятно, Мэд?

Она долго смотрела на него, потом быстро отвернулась и пошла к лестнице, не дожидаясь лифта.

Появилась на пороге офиса бледная и дрожащая.

– Что с тобой? Что случилось? Джек что-нибудь знал?

Грег сразу догадался, куда она ходила. Такой он ее никогда еще не видел. Мертвенно-бледная, и, кажется, что ее сейчас стошнит.

– Нет, не знал, – едва выговорила она. Взяла три таблетки аспирина и запила кофе.

Через десять минут на пороге появился с весьма суровым видом главный режиссер. С подозрением оглядел обоих.

– Сегодня вечером, перед выходом в эфир, дадите мне свой текст для проверки. Если начнете пороть отсебятину, вас сразу прервут и пустят рекламу. Ясно?

– Ясно, – ответил Грег.

И он, и Мэдди сразу поняли, откуда ветер дует. Грег, хотя и не знал точно, о чем Мэдди говорила с мужем, почти все прочел по ее лицу. Дождавшись, когда режиссер ушел, он обернулся к Мэдди:

– Значит, он все знал. Можешь ничего не говорить, если не хочешь.

Она долго смотрела на него напряженным взглядом. Наконец кивнула:

– Я не могу ничего доказать. Поэтому поднимать шум бесполезно. Те, кто в этом замешан, все будут отрицать.

– Думаю, нам лучше этого не касаться, Мэд. Можно здорово погореть. Это нам не по зубам. Если они знали, можешь быть уверена, что у них есть крыша. Тут наверняка все решали большие шишки.

И Джек Хантер теперь тоже в их числе. Грег уже не раз слышал, что муж Мэдди стал президентским рупором и советчиком. Похоже, Джек Хантер теперь играет в высшей лиге.

– Он сказал, что выгонит меня, если я затрону эту тему. Мне плевать. Терпеть не могу врать людям.

– Иногда приходится... Хотя я тоже этого не люблю. Важные шишки сотрут нас в порошок.

– Джек сказал, что меня посадят в тюрьму. Или что-то в этом роде.

– Он что, тронулся?

Мэдди невольно рассмеялась. Но в следующий момент вспомнила, как Джек схватил ее за руку и сильно тряхнул. Вспомнила выражение его лица. Она еще никогда не видела его таким разъяренным и одновременно напуганным.

Режиссер внимательно просмотрел текст вечернего эфира и вернул его отредактированным. О воздушной катастрофе осталось лишь несколько сдержанных строк. К этому прилагалась инструкция – пользоваться в основном видеоматериалом с места катастрофы.

Они заняли места в студии, готовясь к эфиру. Начался отсчет секунд.

– Будь осторожна, Мэд, – шепнул Грег.

Он слишком хорошо ее знал. Она может рвануться в опасную зону, как камикадзе. Известная воительница за правду.

Мэдди прочитала материал о взрыве на борту рейса номер двести шестьдесят три. В одном месте ее голос едва заметно дрогнул. Скорбным тоном она сообщила о погибших, в том числе и о бывших на борту детях. Видеопленка, показанная вслед за этим, только усилила впечатление от трагедии. Они показали последние кадры, потом еще пленку, снятую каким-то очевидцем взрыва с Лонг-Айленда. Приготовились заканчивать эфир. Внезапно Мэдди положила руки на стол, сцепив пальцы, и отвернулась от монитора с текстом.

– Мэдди... не надо... – беззвучно, одними губами выговорил Грег.

Но она его уже не видела. Она смотрела прямо в камеру, в лица своих сограждан, пытаясь пробиться в их сердца.

– Ходит немало слухов по поводу сегодняшней катастрофы, – осторожно начала она. – Некоторые очень тревожные.

Режиссер, сидевший в аппаратной за пультом, вскочил. В его глазах появилось паническое выражение. Но он не отключил Мэдди.

– Ходят слухи о том, что руководство компании заранее предупреждали о готовящемся взрыве на одном из репсов из аэропорта Кеннеди. Эти сведения не подтверждены и не опровергнуты. Мы знаем лишь, что четыреста двенадцать человек погибли. Нам остается только предполагать, что если бы действительно было подозрение о готовящемся взрыве самолета, эта информация была бы обнародована. – Грег затаил дыхание. Мэд подошла к опасной черте... Но не перешагнула ее. – Мы все здесь, на телестудии, выражаем искренние соболезнования родственникам и друзьям погибших. С этой трагедией ничто не может сравниться. Всего вам доброго. Это была Мэдди Хантер.

Моментально пошла реклама. Мэдди сняла наушники Грег, бледный, как смерть, перевел дыхание.

– Черт, ну и напугала же ты меня! Я уж было решил, что сейчас ты выдашь все, что думаешь. Ты была на волосок от этого.

– Я сказала все, что могла. – То есть очень немного, подумала она и встала с места. Увидела на пороге режиссера, разговаривавшего с ее мужем.

В ту же секунду Джек направился к ней.

– Ты дошла до опасной черты, Мэдди. Мы были готовы отключить тебя в любой момент.

Он уже не выглядел разъяренным. Все-таки она его не предала, хотя могла это сделать. Вернее, могла бы попытаться.

– Я знаю, – холодно ответила она.

Ее глаза сверкали, как голубые льдинки. Нет, никогда ей не забыть того, что произошло между ними сегодня.

– Ты удовлетворен? – спросила она ледяным тоном.

– Ты спасла свою шкуру, а вовсе не мою. Режиссер уже вышел, и Грег вернулся к себе в офис, так, что его никто не мог слышать.

– Людей обманули.

– Да они бы всех разорвали в клочья, если бы мы отменили все полеты в аэропорту Кеннеди.

– Ну что ж, прекрасно, что вы их не рассердили. И те, с рейса № 263, наверное, очень довольны. Лучше убить людей, чем их сердить. Не так ли?

– Не переступай черты, Мэдди.

Она больше не произнесла ни слова. Прошла мимо нею в свой офис. Грег в этот момент выходил оттуда.

– С тобой все в порядке? – шепотом произнес он: Джек задержался в студии.

– Не совсем. Я сама не понимаю, что со мной. У мен душа болит. Я продалась, Грег.

Она с трудом сдерживала слезы. В эту минуту она себя ненавидела.

– У тебя не было выбора. Забудь. С этим тебе все равно не справиться. А как Джек? Очень злится? Вроде бы не должен. Ты все так здорово преподнесла.

– Кажется, я его все-таки напугала. – Мэдди улыбалась сквозь слезы.

– Да Бог с ним! Ты меня напугала до чертиков. Я уж было подумал, что придется заткнуть тебе рот, пока тебя кто-нибудь не убил. Они вполне могли это сделать. Сказали бы, что у тебя случился нервный срыв, что ты уже несколько месяцев жила в состоянии стресса, что ты чокнутая, лечилась у психиатра, а они сделали все, что могли. Я очень рад, что ты не совершила этой глупости.

Она не успела ответить. В офис вошел Джек.

– Собирайся, мы уезжаем.

На коллегу жены он даже не взглянул. Рейтинги у Грега вполне удовлетворительные, но Джек его не любил и никогда этого не скрывал. С Мэдди он теперь разговаривал как со служанкой, обязанной выполнять все его приказания. Она почувствовала, что их прежним отношениям пришел конец. Каждый из них считал, что другой его предал.

Не говоря ни слова, она взяла сумочку и вышла. Они молча подошли к лифту, молча спустились вниз. Джек заговорил только в машине:

– Сегодня твоя карьера была на волосок от гибели. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Ты и твои друзья убили четыреста двенадцать человек! Я даже не могу себе представить, что может испытывать виновник таксой катастрофы. По сравнению с этим моя карьера ничего не значит.

– Очень рад, что ты это понимаешь. Сегодня ты играла с огнем. Тебе было дано четкое указание прочитать текст, и ничего больше.

– Мне казалось, гибель четырехсот двенадцати человек заслуживает хотя бы короткого комментария. Я не сказала ничего такого, против чего ты мог бы возразить.

Снова повисло тяжелое молчание. Лишь когда они доехали до дома, он бросил на нее презрительный взгляд, словно желая еще раз показать, что она ничтожество:

– Собирай вещи, Мэд. Завтра мы уезжаем.

– Куда? – спросила она без всякого интереса.

– В Европу.

Как всегда, никаких подробностей. Он даже ни о чем ее не спросил.

– Я не поеду.

– Я тебя не спрашиваю. Просто сообщаю. Ты снята с эфира на две недели. Тебе надо остыть и вспомнить об основных правилах, прежде чем ты снова сядешь к микрофону. Элизабет Ватте тебя заменит. Она может остаться насовсем, если ты захочешь.

Значит, это не шутки. Элизабет Ватте работала теле ведущей до прихода Мэдди, которая заняла ее место. И сейчас подменяла Мэдди во время отпусков. У нее это записано в контракте. Тем не менее, в глубине души, она не могла простить Мэдди, что та лишила ее места в эфире.

– Меня это действительно сейчас не волнует, Джек. Если хочешь меня уволить, валяй.

Произнося эти слова, она ощутила страх. Хотя Джек никогда не причинял ей физической боли, она его боялась. Ощущение власти и могущества, которое он излучал, распространялось не только на других, но и на нее тоже.

– Если я тебя уволю, тебе придется пойти в посудомойки в какую-нибудь дыру. Подумай об этом, прежде чем открывать рот. Ты едешь со мной. Мы отправляемся на юг Франции, в Париж и Лондон. А если ты не уложишь чемоданы, я это сделаю за тебя. Тебя надо увезти отсюда. Никаких комментариев, никаких интервью, вообще ни слова. Кстати, ты официально считаешься в отпуске.

– Чья это идея, президента или твоя?

– Моя. Здесь я командую парадом. Ты работаешь у меня. Ты моя жена. Ты принадлежишь мне, – добавил он с такой угрожающей интонацией, что у нее перехватило дыхание.

– Я тебе не принадлежу! Да, я работаю на тебя, я твоя жена, но я не твоя вещь. – Она произнесла это тихо, но твердо. Тем не менее, страх не покидал ее. Она с детства ненавидела всякие конфликты и ссоры.

– Так что, ты сама соберешь вещи или это сделать мне? Поколебавшись несколько минут, она прошла через спальню в свою гардеробную. Достала чемодан. Ее глаза наполнились слезами. Ничего не видя, она бросала в чемодан шорты, майки, купальные костюмы, кроссовки. А ведь ничего не изменилось... Бобби Джо мог столкнуть ее с лестницы, а Джек сегодня сделал примерно то же самое, хотя и пальцем ее не коснулся. Что же в ней внушает мужчинам, что она им принадлежит? Она выбирает таких мужчин или что-то заложено в ней самой?

Она уложила четыре полотняных платья и три пары туфель на высоких каблуках. Через двадцать минут закрыла чемодан и пошла принять душ. Джек в своей ванной комнате укладывал вещи.

– В котором часу мы уезжаем? – спросила она его в спальне.

– Выезжаем из дома в семь утра. Летим в Париж.

Больше он ей ничего не сказал. Но это ее и не волновало. Он дал ей понять, кто глава семьи, и она это приняла. Несмотря на все свои смелые высказывания, она показала и ему, и себе, что действительно принадлежит ему. Как вещь.

– Есть по крайней мере одно преимущество в том, что имеешь свой самолет, – произнесла она сквозь зубы, ложась в постель.

– Какое же?

– Можно быть уверенным, что там не окажется бомбы. Это, конечно, большой плюс.

Она отодвинулась от него и повернулась спиной. Джек ничего не ответил. Выключил свет. В эту ночь он не попытался дотронуться до нее.