"Полет черного орла" - читать интересную книгу автора (Якоби Кейт)

ГЛАВА 4

Болотистые низины восточной части Люсары в конце зимы лежали под снегом, как под пуховым одеялом, мягким и толстым. Холоднее всего бывало как раз перед рассветом, и Эйден не переставая жаловался: он слишком стар для таких игр; разве не мог Роберт найти кого-то еще, кто подошел бы ему в спутники? Эйден пытался заставить себя молчать, но не мог: причитания, казалось, были единственным способом окончательно не замерзнуть. Роберт в ответ, конечно, только смеялся.

Ехали они быстро: Роберт настоял на том, чтобы подниматься еще до того, как первые робкие солнечные лучи осветят небо, и скакать до темноты, когда лошади были уже готовы упасть от усталости. Как обычно, Роберт выбирал тропы, петляющие между многочисленными мелкими озерами; путники ни разу не приблизились ни к одному городу или деревне. Эйден знал: Роберт больше заботится о том, чтобы никто не узнал беглого епископа, чем о собственной безопасности. Если бы кого-то из них схватили, ни на какое милосердие надеяться не приходилось бы; да милосердие в Люсаре теперь и вообще — то нечасто встречалось…

По дороге им попадалось много — слишком много — нищих; они брели из одной части страны в другую в поисках работы, или пропитания, или хотя бы укрытия от снега. Мимо этих несчастных проезжали богатые купцы и землевладельцы, намеренно не видя той боли сирых и убогих, которая была ценой их собственного процветания. Первые годы различие между люсарцами и прибывшими вслед за завоевателем Селаром майенцами не было особенно заметным. Теперь же разорение одних и богатство других бросалось в глаза: если о каком-нибудь народе можно было сказать, что он придавлен пятой победителей, то это были жители Люсары.

Когда путники свернули на дорогу, ведущую к Элайте, Эйден начал внимательно присматриваться к окрестностям. Он видел эти места всего однажды — и к тому же летом; обстоятельства тогда тоже не благоприятствовали наблюдениям.

Пять лет. Они не казались такими уж долгими. Столько всего случилось, Эйден был так занят, что совсем не замечал течения времени. Пять лет назад он томился в темнице, гадая, не останутся ли его кости гнить в этой сырой яме. За два года заточения ему и в голову ни разу не пришло, что, оказавшись на свободе, он свяжет себя с тем человеком, который ехал сейчас с ним рядом. С колдуном.

Роберт молча скакал вперед, не догадываясь о мыслях Эйдена. Как обычно, его одежда была черной; откинутый капюшон позволял видеть взлохмаченные ветром волосы до плеч, настолько темные, что почти сливались с тканью плаща. Роберт смотрел вокруг глазами зелеными, как летняя листва, его ровные брови были слегка приподняты, в углах твердого рта играла чуть насмешливая улыбка. Высокий и широкоплечий, простой в обращении и уверенный в себе, Роберт оказывался в центре внимания, где бы ни появился, благодаря исходящему от него ощущению силы — и, возможно, опасности.

Если бы Эйден никогда не был избран в епископы, если бы оставался простым священником в Марсэе, питал бы он надежду, что этот изгнанник явится и освободит Люсару от короля-узурпатора? А может быть, страх перед колдовством заставил бы его, как и многих других, ненавидеть Роберта Дугласа?

— Вы кажетесь встревоженным, епископ, — спокойно сказал Роберт.

— Нет, — ответил Эйден. — Я просто размышляю.

— О боги!

Эйден фыркнул, уловив в голосе Роберта смех.

— А вы никогда не задумываетесь о том, куда ушли последние пять лет?

— Почти шесть. Нет, не задумываюсь. Что вас тревожит? Скучаете по Бликстону?

— Немного.

Роберт поднял брови в шутливом возмущении.

— Ах, вы, священники, никогда ничем не бываете удовлетворены. Вот в таких случаях я и жалею, что путешествую не в сопровождении Мики.

— Вот только, — поднял палец Эйден, — решился бы он спорить с вами, как это делаю я?

— Только когда это действительно нужно. У него достаточно здравого смысла, чтобы не ощетиниваться каждый раз, как только я раскрою рот. — Роберт усмехнулся. — Он со мной с шестилетнего возраста, епископ, и хорошо знает, какая я противоречивая натура. Вам, боюсь, придется еще попрактиковаться, чтобы сравняться с Микой.

— Да простят меня боги за общение с вами, — ответил Эйден, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— И к тому же, — добавил Роберт, — откуда вы взяли, будто я так уж наслаждаюсь нашими спорами?

Задетый за живое, Эйден уже открыл было рот для резкого ответа и только тут заметил, что Роберт улыбается.

— До чего же я вас ненавижу!

— Всем нам свойственны маленькие слабости. Мне, например, доставляет удовольствие видеть вот такое выражение У вас на лице. — Более серьезно он добавил: — Подхлестните коня, солнце уже почти село, а нам нужно еще немало проехать.

В покрытых лесом холмах ночь наступала быстро, неся с собой холод, который пробирал Эйдена до костей. Роберт не сделал остановки, выехав на вершину, откуда открывался вид на Элайту, и они продолжали скакать по хрустящему под копытами снегу мимо широкого озера, скованного льдом. Когда-то на противоположном берегу, словно поднимаясь из воды, стоял прекрасный замок. Теперь же от него осталась единственная пустая башня: стены и все вокруг было уничтожено вспышкой колдовской силы Роберта.

— Сегодня та самая ночь, верно? — тихо спросил Эйден, позволив своему коню самому находить дорогу между припорошенными снегом каменными обломками.

— Да.

Эйден искоса посмотрел на своего спутника. Лунный свет был достаточно ярок, чтобы можно было ясно видеть лицо Роберта, пробиравшегося сквозь руины, которые он же и создал. Роберт сосредоточенно хмурил брови, взгляд его был отсутствующим, словно он видел перед собой какую-то другую реальность, а не эту зимнюю ночь. Думал ли он о том дне, когда был здесь в последний раз? И о Дженн?

— В чем дело? — спросил Эйден, когда Роберт остановил коня перед входом в башню.

— Они здесь — хотя и очень постарались скрыть следы своего присутствия. — Роберт спешился и мгновение постоял на пороге, глядя мимо разрушенных стен на озеро.

Может быть, он использовал свое умение искателя, чтобы обнаружить скрытую опасность? Догадаться было невозможно. Лицо Роберта очень редко отражало владеющие им чувства. И все же даже в его неподвижности сейчас было что-то почти хищное, что-то неукротимое, чего пять лет жизни в изгнании ничуть не сгладили.

— Все в порядке. Никого вокруг на дюжину лиг, — кивнул Эйдену Роберт. — Давайте въедем внутрь.

Эйден поморщился, когда копыта коней зацокали по полу пустого холла. Никаких признаков жизни… Эйден хорошо помнил это помещение. Здесь умер граф Якоб, здесь родился ребенок Дженн.

Они привязали коней, и Роберт повел Эйдена по коридору в непроглядную тьму. Они свернули за угол, спустились по нескольким ступеням, прошли через дверь… Снова ступени — еще глубже под землю — и новая дверь. Роберт остановился, и Эйден затаил дыхание, стараясь расслышать голоса за камнем стены.

Роберт распахнул створки; их с Эйденом залил яркий свет. Раздались изумленные крики, звон клинка, выхваченного из ножен; потом наступила тишина. Эйден, щурясь, оглядел комнату. На голых стенах блестели капли сырости, на полу была разбросана сгнившая солома. Кроме стола, нескольких стульев и полной углей жаровни, никакой мебели не было. Собравшиеся в помещении люди — Донал Макглашен, герцог Баллохфорд, Эверард Пейн, граф Каннонбурк, архидьякон Годфри и еще дюжина других — повернулись к двери и замерли на месте в изумлении.

В полной тишине Роберт сделал шаг вперед.

— Ну и как? Никто с нами не поздоровается? Первым сорвался с места Годфри. Он быстро сжал в объятиях Роберта и тут же повернулся к Эйдену. На его длинном худом лице было написано такое искреннее удивление, что Эйден не мог не улыбнуться. Годфри сделал попытку опуститься на колено, чтобы поцеловать епископский перстень, который должен был бы носить Эйден, но Роберт остановил его.

— На вашем месте я не стал бы этого делать. — Обняв Годфри за плечи, он тихо добавил: — И не называйте его епископом: у Эйдена это больное место.

— Ах, оставьте беднягу в покое, Роберт, — сказал, беря Годфри под руку, Маккоули и повернулся к остальным. Никто так и не двинулся с места, но лицо Пейна выдавало радость от того, что он видит Эйдена на свободе.

— Что бы я ни ожидал здесь увидеть, — не сдерживая смеха, сказал Пейн, — вы двое мне даже не мерещились.

Роберт слегка поклонился:

— Я рад, что даже в своем почтенном возрасте могу еще кого-то поразвлечь.

В комнате снова воцарилась тишина. Эйден обвел взглядом собравшихся, отчаянно стараясь по выражению лиц понять их отношение к происходящему. Двое, помимо Годфри, присутствовавших здесь священников явно были в растерянности: перед ними появился их законный епископ в компании с колдуном. Эйдену хотелось что-нибудь сказать, чтобы разрядить напряжение, но нужно было действовать осторожно и мягко. Эта мысль нисколько не успокоила нервы епископа.

— Прошу вас, господа, садитесь. Мы пришли поговорить, только и всего.

Этого оказалось достаточно. Один за другим собравшиеся усаживались, пока только Макглашен и Роберт остались на ногах. Отношения между этими двумя были давними и непростыми. Много лет назад, когда Роберт еще пытался сотрудничать с Селаром, и Макглашен, и Пейн входили в королевский совет; теперь же они оба лишились мест в нем: Селар больше не нуждался в старых люсарских владетельных домах. После пятнадцати лет неустанных трудов Макглашен и Пейн оказались лишены всякой власти, лишены возможности помогать своему народу; это и привело их на тайное сборище заговорщиков. Теперь им приходилось опасаться за свои жизни.

Макглашен смотрел на Роберта с другого конца подземной кладовой со смесью опасения и предвкушения. Запустив пальцы в густую черную бороду, он наконец спросил:

— Что вы здесь делаете?

Роберт подошел к столу и оглядел всех собравшихся в помещении.

— На самом деле вы должны были бы спрашивать себя, что здесь делаете вы сами.

Роберт подошел к отцу Честеру. Священник смотрел на него с неприкрытым опасением, вполне естественным. Шесть лет назад Роберт нашел убежище в его монастыре, назвавшись Мартином, не раскрыв никому ни своего настоящего имени, ни причины появления среди монахов. За восемь месяцев, проведенных там, он почти ни с кем не разговаривал. Только появление Эйдена Маккоули все изменило; но даже и тогда аббат Честер не узнал, кому давал приют в монастыре.

— Как живете, святой отец? — тепло обратился к нему Роберт. — По-прежнему ли процветает обитель Святого Германуса? Как дела у брата Дамиена и архидьякона Хильдерика?

Аббат Честер сглотнул, чувствуя себя очень неловко, и внезапно рассердился:

— С какой стати вы об этом спрашиваете?

— Я хорошо помню вашу доброту, — ответил Роберт. — Вы ведь не поинтересовались ни тем, кто я такой, ни зачем я явился в монастырь, ни почему держусь от всех в стороне. Вы просто дали мне кров, а потом приняли в свою обитель объявленного вне закона епископа, прекрасно понимая, чем это вам грозит.

— Я не догадывался, что скрываю у себя колдуна.

— Но вы ничего подобного и не делали.

Честер вызывающе выпятил подбородок и нахмурился.

— Вы приняли в монастырь человека, нуждающегося в одиночестве и покое, только и всего, — продолжал Роберт. Он смотрел в глаза Честеру до тех пор, пока тот не отвел взгляд.

— В обители Святого Германуса все в порядке. Дамиен и Хильдерик здоровы.

— Я рад, — искренне ответил Роберт.

— Как вы нас нашли? — проворчал Макглашен. — Вам сообщил обо всем Годфри?

— Нет. Да и не имеет значения, как я вас нашел. — Роберт помолчал и скрестил руки на груди. Его непритворное спокойствие оказало на заговорщиков большее влияние, чем любые слова. — Вы все — бунтовщики, тайно собравшиеся в надежде придумать какой-нибудь способ сокрушить Селара и освободить нашу любимую родину. Меня очень обнадеживает тот факт, что все-таки нашлись люди, готовые пойти на такой риск. — Когда никто ему не ответил, Роберт продолжал: — Я знаю, о чем вы все думаете. Вы все задаетесь вопросом: действительно ли он колдун? Лгал ли он все те годы, что мы доверяли ему?

После мгновенной паузы Роберту ответил Пейн:

— Ну, вы едва ли можете винить нас за такие мысли.

— Я и не виню. На вашем месте я и сам чувствовал бы себя обманутым.

— Но вы так и не ответили на вопрос, — вмешался Макглашен.

— А вы уверены, что хотите услышать ответ?

В этот момент Честер ударил кулаком по подлокотнику своего кресла.

— Вы же не говорите нам, зачем сюда явились! Роберт медленно повернулся к нему:

— Я приехал, чтобы попросить вас о помощи, — вас и всех, кого вы сумеете привлечь на свою сторону. Я хочу просить вас присоединиться ко мне в деле, которое, возможно, подвергнет опасности не только ваши жизни. Вы все знаете о том зле, которое творится в нашей стране, — о невежестве, апатии, покорности голодающего народа. Однако сердце Люсары поразило и другое зло, гораздо более страшное, чем вы можете себе представить. Я могу и буду бороться с ним в одиночку, если иначе не удастся. Но в одиночку я проиграю. Мне нужна ваша помощь.

— В чем? — пробормотал остававшийся неподвижным Макглашен.

Голос Роберта упал до шепота.

— В войне.

Вопросы были бесконечными, но у Роберта были готовы ответы. Направления ударов и способы переправки солдат через границу без ведома Селара, снабжение провизией и оружием, фураж и дрова, корабли и повозки… Обсуждение все продолжалось и продолжалось, пока Роберт не почувствовал, что у него голова идет кругом. Бросая иногда взгляд на Эйдена, он видел, что тот погружен в обсуждение чего-то с другими священниками — и ему не особенно удается их убедить. Что ж, церковь — это его работа.

Эйден за годы изгнания стал крепче и здоровее. В пятьдесят два года в его русых волосах почти не было седины, а морщинки вокруг серых глаз только и были заметны из-за загара, покрывавшего лицо, часто расплывавшееся в мягкой улыбке. Положенной священнику тонзуры видно не было, и только маленький триум, висевший на груди, говорил о его принадлежности к церкви. Впрочем, его религиозность никогда не была показной. Благочестие Эйдена имело глубокие внутренние корни: врожденное терпение и мудрость, сочувствие и понимание человеческой души, ее борьбы и страданий. Необыкновенный человек, живущий в необыкновенное время, — как раз то, что нужно для борьбы с Селаром.

Наконец после многих часов обсуждений и споров Роберт откинулся в кресле и подвинул к Макглашену последний лист бумаги. Пейн протянул ему кружку с элем; несколько человек собрались уезжать.

— Знаете, — начал Макглашен своим низким голосом, — ждать пришлось так долго, что я уже думал: вы не решитесь.

— Я и сам так думал, — согласился Роберт, прихлебывая эль.

— Но я не так уж удивлен тем, что вы нам сказали, — Добавил Пейн, садясь рядом с Робертом. — И готов биться об заклад, что еще очень многое вы предпочитаете не открывать.

Роберт обвел взглядом обоих собеседников.

— Не стану лгать и утверждать, будто это не так, однако сейчас безопаснее вам всего не знать. До тех пор пока вы и ваши люди благополучно не пересечете границу и не соберетесь в Бликстоне, и вы сами, и вся наша затея будет каждый день подвергаться опасности.

— Да ладно, — поднял руку Макглашен. — Я, пожалуй, и не хотел бы слишком много знать. Но вот что я скажу вам, Роберт, — он наклонился вперед и понизил голос, — мне безразлично, колдун вы или нет. Меня тошнит от того, что народ моей страны попирают ногами, как грязь, меня тошнит от собственной беспомощности. Если вы собираетесь сбросить иго захватчиков, я стану биться рядом с вами, даже если вы призовете на наши головы пламя Бролеха!

Роберт долго смотрел ему в глаза. Где-то в другом конце комнаты раздавались тихие голоса священников: мягкие увещевания, отчаянные возражения…

— Хотелось бы мне, чтобы тех, кто думает так, как вы, было много, Донал, но правда заключается в другом: мы не можем не учитывать того, чем я являюсь. Поверьте, если бы было возможно отделить мои… способности от моих поступков, я давно бы это сделал. Однако дело не во мне. Вся страна дрожит перед чем-то, чего совершенно не знает. И не сомневайтесь: обвинение в колдовстве непременно будет использовано против нас. Многие века на него смотрели как на абсолютное зло. Я не могу избавиться от мысли, что эта война только укрепит подобное мнение.

Макглашен фыркнул и откинулся в кресле, переплетя пальцы.

— Тогда скажу вам одно: вы совсем не знаете, как думают о вас в народе. Вы всегда были для людей героем — еще с тех времен, когда заняли место в совете Селара, чтобы помогать своей стране, когда победили Салдани на севере. Вы делали для людей все, что могли.

— Но я уехал.

— На то были веские причины.

— Кому какое дело до причин, когда людей выгоняют из их домов, заставляют голодать холодными зимами, а те, кто должен бы заботиться о благосостоянии народа, молчат и заняты только наживой. Как могу я оставаться героем, я, который больше любого другого человека понимает всю тяжесть совершенного — и не совершенного — мной?

Макглашен взглянул на Пейна. Молодой человек с улыбкой пожал плечами:

— О вас песни поют, знаете ли. Конечно, ваше имя не упоминается. Не думаю, чтобы кому-то другому удалось сохранить народную любовь после того, что было, но вы уже доказали людям, чего стоите. Если бы вы и в самом деле хотели вершить зло, то полную возможность для этого вы имели, находясь рядом с Селаром.

— Если все так, то почему священники все еще погружены в спор? Уверяю вас, они обсуждают не погоду. Нет, друг мой, ваше мнение обо мне не имеет никакого значения: в Люсаре колдовство все еще проклято. Как я не могу отделить себя от своей природы, так и наше будущее зависит от использования колдовской силы. Хотел бы я, чтобы все было иначе, но у меня было пять лет на то, чтобы подсчитать цену моего участия в войне против Селара, и я твердо знаю: ничто не решится легко и просто, если я возглавлю войско мятежников.

— Может быть, и так. — Макглашен поднялся на ноги и жестом предложил Пейну отправляться в дорогу. — С Другой стороны, никогда не следует недооценивать влияния легенды. Прощайте, Роберт. Я чертовски рад был снова с вами повидаться. Если повезет, к тому времени, когда я Доберусь до Блнкстона, у меня за спиной будет десять тысяч солдат.

Роберт усмехнулся и тоже поднялся на ноги.

— Я предпочел бы, чтобы они стояли с вами плечом к плечу.

Пейн рассмеялся, а Макглашен мгновение выглядел растерянным; потом он поднял брови, показывая, что оценил колкость.

— Встретимся через три месяца.

— Через три месяца. И будьте осторожны, — кивнул Роберт.

Полночь давно миновала, когда Макглашен и Пейн добрались до вершины холма над Элайтой. Они остановились и стали смотреть назад, на раскинувшийся перед ними простор. Небо прояснилось, рогатый месяц светил над покрытой снегом равниной. Только издали можно было оценить истинный размер разрушений.

— Я был в этих краях прошлым летом, — пробормотал Пейн. — Знаете, местные жители с суеверием относятся к развалинам замка.

— А в чем дело?

— Говорят, тень графа Якоба накануне годовщины его гибели каждый раз бродит вокруг башни. После смерти он может делать то, в чем ему было отказано при жизни. До чего же это грустно…

Макглашен ничего не ответил. Через несколько минут, похлопав по шее своего коня, он пробурчал:

— Как вы думаете, Роберт всерьез намерен свалить Селара?

Пейн не посмел посмотреть в глаза своему спутнику.

— Думаю, что да.

— Удастся вам сделать все, о чем он просил, и успеть на встречу во Фланхаре?

— Я сделаю все возможное.

Макглашен нахмурился:

— А как насчет колдовства? Он и в самом деле виновник того, что мы видим сейчас в Элайте?

— Насколько мне известно, так и есть.

— Тогда зачем все эти танцы вокруг истины? Он что, нам не доверяет?

— Конечно, доверяет. Умолчания требовались ради священников. Пока им не удастся примирить религию с колдовством, он не может открыть всю правду. Я хочу сказать: как могут они обещать ему поддержку, если их вера гласит, что путь, на который толкает их Роберт, ведет прямо в объятия Бролеха? Поэтому-то он и отважился привезти с собой епископа Маккоули.

— Будь прокляты все эти религиозные распри! Маккоули верно смотрит на вещи: сначала нужно спасти тело в этой жизни, а потом уже беспокоиться о спасении души для жизни следующей. — Макглашен натянул поводья и взглянул на месяц, чтобы определить время. — Да и не имеет это никакого значения.

— Почему же?

— Я еще увижу Роберта на троне, колдун он или нет.

Роберт держал под уздцы коня Годфри, пока тот садился в седло. Все остальные уже разъехались; перед дверью в башню остались только они трое. Снег был истоптан, но Роберт собирался уничтожить все следы, прежде чем покинуть Элайту. Не стоит давать повод жителям деревни Фенлок начать судачить о странных происшествиях в руинах.

— И куда же вы теперь направитесь? — спросил Годфри, устраиваясь в седле и разбирая поводья. — Обратно во Фланхар?

— Туда уедет только епископ, — ответил Роберт. — Мне нужно еще кое-что сделать, прежде чем можно будет вернуться в Бликстон. Послушайте, вы уверены насчет этого Брезайла? Он в самом деле работает?

— Абсолютно уверен.

— Но вам неизвестно, откуда Вогн узнал, как его сделать?

— Не могу представить себе, чтобы кто-то ему об этом рассказал, — значит, он, должно быть, нашел какую-то запись.

— Да, наверное.

Годфри склонил голову к плечу.

— Пообещайте мне, что будете соблюдать осторожность.

— О, я всегда осторожен, — рассмеялся Роберт. — А вас не смущает необходимость посылать гонцов? Для вас это гораздо опаснее, чем для меня. Хотел бы я, чтобы мы не так нуждались в вашей помощи. Маккоули был бы счастлив, если бы вы составили ему компанию в Бликстоне. Он терпеть не может Фланхар.

— Ничего подобного! — возразил Маккоули, выходя из двери. — Уверяю вас, Годфри, этот человек только тем и занят, что распространяет обо мне злобные сплетни при малейшей возможности!

Роберт посмотрел на Годфри, и тот подмигнул ему. Протянув руку, Роберт похлопал по шее коня.

— Будьте осторожны при дворе, друг мой. Вы в столице теперь совсем один. Держитесь подальше от всяких опасных затей.

Годфри отвесил шутливый поклон:

— Как пожелаете — но только потому, что мне хочется как-нибудь еще послушать сплетни про епископа.

С этими словами он повернул коня и исчез за углом башни.

Роберт взглянул на Маккоули:

— Вы не станете возражать, если я попрошу вас подождать здесь?

— Зачем?

— Есть кое-что, что мне нужно сделать.

Маккоули уселся на каменную скамью и помахал в знак согласия рукой. Роберт вошел в башню и направился к лестнице, уверенно находя дорогу в темноте. Он, не останавливаясь, поднялся на самый верх и помедлил, только дойдя до двери, ведущей на вершину башни. Голубой свет месяца заливал каменную площадку.

Дело сделано. Созывается войско, долго вынашиваемые планы наконец начинают осуществляться. Теперь… теперь Роберт мог позволить себе вспомнить.

То, что было пять лет назад. Середина лета. Замок окружен малахи, переодетыми гильдийцами, грохот тарана, сокрушающего ворота, смерть Якоба, Дженн… Дженн, родившая сына, который не его… Проснувшийся в душе Роберта демон, бушующая колдовская сила и пламенное желание применить ее, постепенная утрата власти над этой стихией…

Нет, ничего не получалось. Роберт мог вспомнить свои поступки, мог вспомнить, как произнес Слово Разрушения, но заново все пережить, воскресить те чувства, что владели им пять лет назад, не удавалось.

Что ж, может быть, это и к лучшему. Нужно прогнать мысли о демоне, питающемся его отчаянием, неудачами и подавленным гневом. Слово Разрушения однажды сделало демона всесильным, но теперь он кормился лишь немногими перепадавшими ему крохами; каждый день, когда Роберт твердо держал его в узде, был еще одной победой…

Да. Мысли о прошлом лучше прогнать.

Но зачем он пришел сюда, если не ради того, чтобы обдумать все случившееся? Один, в безмолвии зимней ночи?

Ах, собственное притворное неведение было так приятно, так соблазнительно. Сколько часов провел он, сознательно отказываясь понять?

Конечно, всегда существовало оправдание. Превосходное оправдание, на которое можно было свалить все сложности. Ключ и пророчество, известное одному Роберту.

«Своей собственной рукой, Враг, благодаря силе, данной одному тебе, ты станешь разрушать. Спасая, ты будешь опустошать, уничтожишь то, что больше всего любишь».

На что похожа жизнь тех, над кем не тяготеет подобное проклятие? Могут ли они прожить свой век без разъедающей гнили, покрывающей все, чего бы они ни коснулись? Могут ли они работать, спать, сражаться и любить так, как им заблагорассудится?

Пять долгих лет — нет, гораздо дольше… Два десятилетия. И все равно в конце концов у него не осталось другого выбора, кроме объявления войны. Все попытки избежать противостояния одних люсарцев другим оказались безуспешны. Так, значит, пророчество в конце концов осуществится — просто потому, что он не сумел найти другого пути?

Нужно было предпринять что-то раньше…

— Думаю, вам было бы легче, если бы вы выговорились.

Роберт резко обернулся и обнаружил стоящего у него за спиной Эйдена. Лицо священника скрывала тень, руки были скрещены. Даже колдовское зрение не предупредило Роберта о его приближении.

— Я хочу сказать, — тихо и мягко продолжал Эйден, — что вы должны быть уверены в своем решении. Еще не поздно остановить события — но через день или два уже нельзя будет повернуть назад. Те, кто согласился примкнуть к вам, окажутся вне закона. Я не хочу, чтобы вы дали заверения мне; я хочу, чтобы вы чувствовали решимость сами. Вы должны верить в наше дело — иначе веры не будет ни у кого из нас.

Роберт со вздохом опустился на низкий каменный парапет, окружающий площадку.

— Даже меня иногда терзают сомнения, Эйден. Я не совершенен.

— Ну так почему вы все время говорите себе, что должны стать непогрешимым?

— Потому что я действительно должен избавиться от слабостей, иначе вся наша затея провалится.

— Этого не случится до тех пор, пока вы верите в победу.

— Ваш оптимизм совершенно беспочвен, — сухо усмехнулся Роберт. — Вы ничем не можете доказать столь нелепого утверждения.

— И все же я верю, что прав.

— Вот поэтому вы стали священником, а я — нет. Эйден молча подошел поближе.

— Я понимаю, вы не властны над своими чувствами, Роберт, но на самом деле все не так плохо, как вы думаете. Дженн, возможно, и не испытывает к вам ненависти.

Роберт быстро вскочил на ноги.

— Я же говорил вам…

— Вы никогда раньше не обращались со мной, как с идиотом, так не начинайте этого теперь. Я же не слепой.

Несколько долгих мгновений Роберт смотрел в глаза священнику, потом медленно повернулся и принялся разглядывать серую в лунном свете гладь замерзшего озера. Деревья на западном берегу стояли, как белые призрачные часовые. Роберт снова сел на парапет, и когда он заговорил, его резкий голос, казалось, разбудил те воспоминания, от которых он так хотел избавиться.

— Пять лет назад, когда я покинул Элайту, Дженн держала на руках новорожденного сына и должна была вернуться к супругу. Ей не следовало уезжать со мной.

— Вы ей этого и не предлагали. Роберт остался неподвижным.

— Я не мог. Вы знаете почему.

— Но тем не менее вам этого хотелось.

— Хотелось ли? — прошептал Роберт, глядя в ночь и пытаясь вновь увидеть перед собой лицо Дженн — таким, каким оно было той ночью на мельнице. Той ночью, когда он позволил свершиться Наложению Уз и сделал первый шаг к осуществлению пророчества. Все, что он делал потом, зародилось именно тогда. Причина всех его страданий в том, что он все еще сомневается: не являются ли его чувства только действием Уз. Дженн доверяла ему — а он ее предал. Неужели все люди так выражают свою любовь?

— Прошло пять лет, мой мальчик, — мягко продолжал Эйден. — Вы должны знать, что сделали тогда правильный выбор, что бы ни случилось потом. Дженн никогда не винила вас в Наложении Уз. Вы должны наконец простить сами себя.

Слишком много ошибок. Слишком много допущений. Куда бы он ни повернулся, в любом случае он столкнется с Ангелом Тьмы, не будучи готовым к этому, а демон будет рваться на свободу…

И она ни разу не сказала, что любит его.

— Она очень рассердилась.

— Еще бы. — Эйден сел на парапет рядом с Робертом.

— Она предупредила меня, что выдаст Гильдии, если я еще раз появлюсь вблизи Клоннета.

— Она никогда такого не сделает.

— Вы уверены? — Роберт повернулся к Маккоули. — Я имею в виду: если у вас есть сомнения, скажите об этом сейчас. Как только я уеду отсюда, обратного пути уже не будет.

Эйден шумно выдохнул воздух, потом снова взял себя в руки и коснулся плеча Роберта.

— Вы с ней еще не разговаривали. Вы не знаете, что происходит на самом деле. Хотя я не сомневаюсь в логике ваших рассуждений, вы все же можете ошибаться. Вы должны доверять Дженн — по крайней мере до тех пор, пока не получите ответы на свои вопросы.

— К этому моменту, — вздохнул Роберт, — может быть слишком поздно. Я давно уже предупредил ее, что мы сражаемся на разных сторонах.

Эйден фыркнул и поднялся на ноги.

— Может быть, возможно, наверное… Роберт, дело в том, что вы ничего не знаете наверняка. Откуда известно, что все пророчество — не чья-то отличная шутка, передающаяся через века?

Роберт не смог скрыть улыбку.

— Простите меня, но уж не предлагаете ли вы мне перестать тревожиться?

Эйден в ответ только возвел глаза к небу. Роберт поднялся на ноги и потянулся, разминая затекшие мускулы.

— Что ж, мне понятно, почему вы стали священником. У вас такая неколебимая вера в чудеса. Ладно, пойдемте, не можем же мы простоять здесь всю ночь. Вы должны успеть благополучно переправиться через границу; в Бликстоне вас ждет огромная работа.

Когда Эйден не двинулся с места, Роберт взял его за локоть и повел к лестнице.

— Мне хотелось бы, чтобы вы перестали тревожиться обо мне, епископ. Вы же знаете: я выживу. От меня не так легко избавиться — так что можете не стараться.

— Ну, придет день, и мне это удастся, — сухо ответил Эйден. — Похоже, таков единственный способ заставить вас не называть меня епископом.

Кроваво-красные лучи заходящего солнца озарили Мейтланд-Мэнор. Небо на востоке совсем потемнело, и самые трудолюбивые звезды уже начали светить. Дженн долго смотрела в окно, ощущая, к собственному удивлению, какое-то странное глубочайшее спокойствие.

Ее сестра Белла, впрочем, ничего подобного не испытывала. Она беспокойно ходила по комнате, придумывая все новые аргументы в попытке заставить Дженн отказаться от задуманного.

— Я просто не могу поверить, что ты и в самом деле это сделаешь. Добровольно отправиться с этим человеком через всю страну! Твой супруг в любой момент может вернуться Домой и спросить, где ты.

— Ему скажут, что я отправилась проведать тебя. Ты заболела, и я приехала, чтобы выхаживать тебя. — Дженн продолжала смотреть на темнеющее небо. Он уже должен быть в лесу, должен ее ждать. Она могла бы найти его колдовским зрением, но в этом не было необходимости. Дженн и так знала, что он там.

— Но ты не спросила позволения Ичерна! — настаивала Белла. — Он явится прямо сюда, чтобы тебя забрать.

Дженн слегка покачала головой:

— Нет. — Откуда она знала? Да ведь Ичерн трус, какими обычно бывают грубияны, и почему-то до смерти боится Беллы. Нет, сюда он не явится. Он оставит все как есть и займется своими делами.

Ичерну ведь неизвестно, что Белла ничего не знает об избиениях…

Белла топнула ногой и схватила Дженн за руку, заставив ту отвернуться от окна и посмотреть на нее.

— Я просто не позволю тебе уехать, Дженн. И уж подавно не с Робертом. Не забывай: я знаю, что он собой представляет. Я каждый день вспоминаю, чего нам стоили его действия. Мне достаточно взглянуть на моего бедного Лоренса, чтобы удостовериться: Роберт Дуглас — это несчастье. Ты не должна снова с ним связываться. Я этого не допущу.

Дженн взяла сестру за руки.

— Если со мной что-нибудь случится, ты должна будешь действовать быстро. Я хочу, чтобы ты забрала Эндрю. Ты не должна ни при каких обстоятельствах оставлять его на попечении Ичерна. Забери к себе и отца Джона. Обещай мне, что ты все сделаешь!

Белла подняла глаза к небу.

— Ты просто не желаешь ничего слушать! Дженн выпустила ее руки и двинулась к дверям.

— Я вернусь не позже чем через три недели. Я написала письма Ичерну, и ты должна отправлять их каждую неделю.

Есть и еще одно письмо — на случай, если что-то случится и я не вернусь. Там говорится, что ты ничего не знала о моей затее.

— Но я и в самом деле ничего не знаю!

— Мне нужно переодеться. Я еще увижу тебя до отъезда.

Роберт ждал на опушке леса к югу от дома, под огромной старой елью. Оттуда, где он находился, здание было видно как на ладони. В дюжине окон виднелся свет, у ворот горело четыре ярких факела. Выйдет ли она через парадную дверь или же в доме есть еще какой-то выход?

Роберт неподвижно сидел на бревне, прислонившись спиной к стволу ели. Прошли те дни, когда он нетерпеливо расхаживал туда-сюда, снова и снова задавая себе вопрос: почему она передумала? Холодный ветер шевелил голые ветви деревьев, конь толкал носом хозяина, надеясь, что тот не заставит его долго ждать в такую морозную ночь.

Она скоро придет, и ему снова предстоит прятать от нее свои чувства. Такое поведение казалось ужасным предательством после того, что он сказал ей при расставании, но разве был у Роберта другой выход? Что хорошего принесет ей постоянное напоминание о том, чем они никогда не смогут стать?

Он все еще ее любит и всегда будет любить, однако все переменилось, и рассчитывать на ее преданность он больше не может. Да и раньше едва ли такое право у него было…

Прибегнет ли она к колдовскому зрению, чтобы точно определить место, где он ждет? Скорее всего нет: ее способности к поиску всегда были невелики. Роберт не мог заставить себя прибегнуть к магической силе, чтобы найти Дженн. Даже будь ночь в тысячу раз темнее, он все равно ее увидит.

Так и случилось. Дженн появилась не со стороны ворот, а с противоположной стороны здания. Она двигалась бесшумно, ведя под уздцы коня, а другой рукой приподнимая юбку. Только оказавшись скрытой большим дубом, она остановилась и взглянула на Роберта.

— Ты пришла, — выдохнул он.

— Да.

Больше, казалось, говорить не о чем; Роберт вскочил в седло и натянул поводья.

— Нам недолго ехать — тут совсем близко.

Так много времени прошло с тех пор, когда Дженн ездила по лесу в темноте… И еще этот ужасный холод! Дженн надела теплый жилет поверх платья и выбрала самый плотный, подбитый мехом плащ, и все равно она ежилась. Приходилось все время сгибать пальцы, чтобы не дать им окоченеть, и по возможности шевелить ногами, но особого эффекта это не давало. Еще час или около того, и она совсем лишится сил от холода.

Хорошее же начало путешествия в обществе Роберта!

Он молчал и просто ехал вперед, даже не глядя в ее сторону. Теперь, без накладной бороды и нищенской одежды, он, конечно, выглядел по-иному, чем в церкви. В первые мгновения их встречи Дженн охватило странное чувство: будто не было этих бесконечных лет разлуки, будто они продолжают свое долгое путешествие, которое никогда и не кончалось. Однако сейчас была зима, на земле лежал снег, клубы пара окутывали морды лошадей, и холод пронизывал все ее тело, добираясь даже до души…

Нет, время все-таки многое изменило. С этим ничего не поделаешь.

Они ехали не так уж долго, хотя временами Дженн казалось, будто прошла целая вечность. Наконец впереди послышались какие-то звуки: голоса, веселые и дружелюбные. Роберт продолжал хранить молчание, так что Дженн пришлось ждать, пока между деревьями не стал виден свет костров. Двух… нет, даже трех костров и еще нескольких фонарей.

Они остановились на опушке; на небольшой поляне перед ними стояли два ярко раскрашенных фургона. Рядом жевали сено привязанные к деревьям кони, а справа виднелось что-то вроде большой палатки. На расположенных треугольником кострах в котлах что-то варилось, вокруг них собралось десятков пять людей; все они говорили одновременно, смеялись, пели. Когда Роберт спешился, какой-то человек приветливо помахал ему рукой, приглашая поближе к огню.

Дженн не торопилась слезать с коня.

— Что это такое?

— Удобное прикрытие, — шепотом ответил Роберт. — Цыгане едут в ту же сторону, что и мы. Мы будем двигаться немного медленнее, но зато с большими удобствами и в гораздо большей безопасности.

— Насколько медленнее?

— На дорогу уйдет дня на два больше, только и всего. — Роберт взялся за повод лошади Дженн, чтобы помочь ей спешиться. — Так на самом деле безопаснее. — Дженн все еще не могла решиться подойти к кострам, распространяющим благословенное тепло. — Что-нибудь не так?

— Я могла бы задать тебе тот же вопрос. — Дженн поправила платье и запахнулась в плащ. Внезапно остатки умиротворенности исчезли, и она обнаружила, что не в силах взглянуть на Роберта.

— Тебе еще не поздно изменить свое решение, — ровным голосом сказал тот. — Я отвезу тебя обратно, если хочешь.

Дженн смотрела на гостеприимный огонь костров, пытаясь взять себя в руки, найти какую-то опору, что-то, чему можно было бы доверять. Что-то, чего не изменит время…

— Зачем тебе нужно попасть в Анклав?

— Я… я не могу тебе этого сказать.

— Почему?

— Так безопаснее.

— Безопаснее для кого? — Когда Роберт не ответил, Дженн повернулась и посмотрела на него. Она успела забыть, как он высок, каким сильным кажется. В его глазах она по-прежнему ничего не могла прочесть, ничего такого, что было ей необходимо…

Было время, когда он все рассказал бы ей, поделился бы своими мыслями, опасениями, планами. Да, многое изменилось. Дженн попыталась проглотить комок в горле.

— Ты не доверяешь мне, да? Роберт со вздохом сделал шаг к ней.

— Тут дело не в доверии, уверяю тебя…

— Не нужно меня ни в чем уверять.

Роберт удивленно моргнул, потом склонил голову.

— Я расскажу тебе все, когда мы доберемся до Анклава. Не раньше.

Так он и в самом деле ей не доверяет. Почему? Просто потому, что больше не любит? Разве это достаточная причина? Или… Может быть, он узнал о ее дружбе с тем гильдийцем? Может быть, отец Джон сообщил Мердоку, а Мердок — Роберту?

О, милосердные боги!

Отец Джон предал ее просто потому, что Нэш…

Дженн подавила гнев и отвернулась от Роберта, чувствуя, что не в силах думать ясно, и не решаясь продолжать разговор.

— Хорошо. Ничего мне не говори. На самом деле мне все равно. Я участвую в этой затее не ради тебя, а по своим собственным соображениям. Не знаю, сколько времени займет дорога, но я хочу как можно меньше общаться с тобой. Ты понял?

Роберт несколько мгновений стоял, тяжело дыша. Наконец он ответил — коротко и резко:

— Вполне.

— Вот и прекрасно. — Дженн повернулась и двинулась к костру.