"Испытание Гилберта Пинфолда" - читать интересную книгу автора (Во Ивлин)

4. Хулиганы

В тот вечер мистер Пинфолд как никогда за все прошедшее время ощущал возвращение здоровья, бодрости и ясности духа. Он взглянул на руки, много дней усеянные красными пятнами; теперь руки были чистыми и с лица сошел кровавый крапчатый тон. Он уже более сноровисто одевался, и когда он одевался, в каюте заработало радио.

– В эфире третья программа Би-би-си. Об аспектах ортодоксальности в современной литературе высказывается мистер Клаттон-Корнфорт.

Мистер Пинфолд знал Клаттон-Корнфорта тридцать лет. Сейчас тот редактировал литературный еженедельник. Честолюбивый, услужливый малый. Мистера Пинфолда не интересовало его мнение ни по какому поводу. Он пожалел, что нельзя как-то отключить этот мелодичный сахарный голос. Можно попробовать не обращать внимание на него. Но уже на пороге он замер, услышав собственное имя.

– Гилберт Пинфолд, – услышал он, – ставит перед нами резко антитетическую проблему, а может, правильнее будет сказать – ту же проблему в антитетическом плане. Основные признаки романов Пинфолда редко разнообразятся и могут быть перечислены следующим образом: условность сюжета, натянутость характеристик, нездоровая сентиментальность, грубый и банальный фарс в паре с мелодрамой еще более грубого и избитого толка; избыточность религиозности – скучной либо богохульной в зависимости от того, разделяет или не приемлет читатель его доктринерские установки; наспех пристегнутая пошлая чувственность в угоду рыночным соображениям. Всему этому соответствует стиль, если не банальный, то положительно безграмотный.

– Воля ваша, – думал мистер Пинфолд, – я не узнаю третьей программы; я совершенно не узнаю Алджернона Клаттон-Корнфорта. Как бог свят, – думал он, – я дам этому болвану хороший поджопник, когда увижу его в следующий раз на лестнице Лондонской библиотеки.

– В самом деле, – продолжал Клаттон-Корнфорт, – если задаться вопросом – а таким вопросом часто задаются, – кто воплощает в себе самое нездоровье современной литературы, то не колеблясь можно сказать: Гилберт Пинфолд. Перехожу к другому достойному сожаления, но более интересному писательскому имени – Роджеру Стилингфлиту.

По какой-то шалости прибора голос Клаттон-Корнфорта пресекся и на смену ему вышла певица.

Мистер Пинфолд вышел из каюты. Он встретил стюарда, обходившего с гонгом к обеду, и поднялся на верхнюю палубу. Вышагивая против ветра, он мимоходом склонился над поручнем, посмотрел на бурлящую подсвеченную воду. Музыка и тут настигла его, зазвучав где-то совсем близко от его места.

Пассажиры тоже слушают радио. Пассажиры, возможно, слышали обличительные речи Клаттон-Корнфорта. Самому ему не впервой выслушивать критику (хотя не от Клаттон же Корнфорта!). Он-то ее переварит. Он единственно надеялся, что ему не будут досаждать разговорами; особенно эта норвежка за капитанским столом.

В продолжение дня отношение мистера Пинфолда к капитану смягчилось. Вопрос о виновности этого человека в убийстве на время был отложен, но в силу того, что он развенчал себя, что мистер Пинфолд располагал сведениями, которые могли его погубить, мистер Пинфолд уже не чувствовал прежней зависимости от него. Мистера Пинфолда подмывало подразнить немного капитана.

Соответственно, за обедом, когда все расселись и он заказал себе пинту шампанского, он довольно неожиданно свернул разговор на убийство.

– Вы встречали когда-нибудь в своей жизни убийцу? – спросил он Главера.

Главер встречал. У него на плантации хороший работник изрубил на куски свою жену.

– А до этого он все время улыбался, правда? – спросил мистер Пинфолд.

– Вы знаете, да. Такой был веселый парень. Он и на виселицу пошел, отпуская братьям шутки, словно не отсмеялся свое.

– Вот-вот.

Мистер Пинфолд взглянул прямо в глаза улыбающемуся капитану. Не мелькнула ли тревога на широком безмятежном лице?

– А вы когда-нибудь встречали убийцу, капитан Стирфорт?

Да, в его первое плавание кочегар убил помощника лопатой. Но все пришли к заключению, что парень сошел с ума. Угорел у топки.

– У нас в стране, в лесах, долгой зимой люди часто напиваются и дерутся, иногда убивают друг друга. За такие вещи не вешают в нашей стране, такими должен заниматься врач, мы думаем.

– Если хотите знать, все убийцы сумасшедшие, – сказал Скарфилд.

– И всегда улыбаются, – сказал мистер Пинфолд. – Они неизменно благодушны, по этому признаку их только и можно узнать.

– Тот кочегар не был весельчаком. Угрюмый парень, помнится.

– Тем более сумасшедший.

– Боже милостивый, – сказала миссис Скарфилд, – это какая-то патология, а не разговор. Как мы до этого дошли?

– Тут нет и половины той патологии, что в Клаттон-Корнфорде, – с некоторой резкостью сказал мистер Пинфолд.

– В ком? – спросила миссис Скарфилд.

– В чем? – спросила норвежка.

Мистер Пинфолд по очереди обвел взглядом всех сидевших за столом. Ясно, никто из них не слышал передачи.

– А, раз вы его не знаете, то жалко тратить на него слова.

– Расскажите, – сказала миссис Скарфилд.

– Нет, нет. Пустое.

Она разочарованно дернула плечом и обратила хорошенькое личико к капитану.

Позже мистер Пинфолд пытался завести речь о погребении в море, но эта тема была встречена без всякого восторга. Между тем мистер Пинфолд еще днем размышлял о сем предмете. Главер сказал, что стюарды происходили из Траванкора, в каковом случае вполне возможно, что они христиане какого-нибудь древнего обряда, удержавшегося в их запутанной культуре. Они настоят на какой-нибудь похоронной службе по своему товарищу. Если капитан хочет отвести подозрения, он не станет тайком сплавлять тело за борт. Как-то на военном транспорте мистер Пинфолд участвовал в погребении застрелившегося сослуживца. Процедура, помнится, потребовала времени. Горнист сыграл отходную. Мистеру Пинфолду припоминалось, что и машины были застопорены. На «Калибане» самым подходящим местом для церемонии был, видимо, палубный корт. Мистер Пинфолд наладит слежку. Если ночь пройдет без происшествий, капитан Стирфорт будет оправдан.

В тот вечер, как и в предыдущий, капитан Стирфорт играл в бридж. Робер за робером улыбка не сходила с его лица. На «Калибане» ложились рано. В половине одиннадцатого закрывались бары; гасился свет и вытряхивались пепельницы. Пассажиры расходились по каютам. Дождавшись, когда уйдет последний, мистер Пинфолд отправился на корму, чтобы видеть палубный корт. Было очень холодно. Он спустился к себе в каюту за пальто. Там было тепло и уютно. Ему пришло на ум, что с таким же успехом можно провести дежурство внизу. Когда машины застопорятся, он поймет, что дело идет своим ходом. Бутылка из-под снотворного была уже начисто сполоснута. Он бодрствовал. Одетый лежал на койке с романом в руках.

Время шло. Радиосвязь молчала, машины ритмично стучали, обшивка скрипела, низкий гул вентилятора наполнял каюту.

В ту ночь на борту «Калибана» не было напутственной молитвы, не было погребения. Зато на палубе, прямо под окном мистера Пинфолда, на протяжении пяти – или шести? – часов (мистер Пинфолд не отметил, в какое время началось это безобразие) игрался драматический цикл, причем для него одного. Разыгрывайся это при свете рампы, на настоящей сцене, мистер Пинфолд забраковал бы действо: уж очень пережимают.

Героев было двое. Одного звали Фоскер, другой, поглавнее, остался безымянным. Они уже были пьяны, когда появились, и, очевидно, с ними была бутылка, к которой они прикладывались, потому что долгая ночь их не отрезвила. Они все сильнее расходились, и, наконец, впали в полную нечленораздельность. Судя по голосам, оба были не без воспитания. Фоскер, по твердому убеждению мистера Пинфолда, был из джаз-банда. Кажется, он даже видел его в холле после обеда. Тот развлекал девушек. Очень юный, высокий, обносившийся, сомнительной внешности живчик – богема с длинными волосами, с усиками и наметившимися бачками. Было в нем что-то от распутного студента-законоведа и правительственного чиновника из викторианских романов зрелого периода. Было что-то и от тех молодых людей, с которыми ему приходилось сталкиваться в годы войны. Тип младшего офицера, которого невзлюбили в полку, и он добился перевода в хозчасть. Когда мистер Пинфолд обмысливал происшедшее на досуге, он не мог объяснить себе, каким образом он составил себе столь полное впечатление на основе мимолетного незаинтересованного взгляда, а также зачем Фоскеру, если он не обманывался на его счет, потребовалось ехать на Восток в столь неподходящей компании. Тем не менее его образ запечатлелся с отчетливостью камеи. Второй молодой человек, заводила, остался голосом – приятным голосом, с признаками воспитания, несмотря на всю грязь высказываний.

– Он лег в постель, – сказал Фоскер.

– Скоро мы его поднимем, – ответил голос с признаками воспитания.

– Музыку.

– Музыку.

– Давай, Гилберт. Пора выбираться из нагретой постели.

– Дьявольская наглость, – думал мистер Пинфолд. – Придурки.

– Как, по-твоему, ему нравится?

– У него в высшей степени специфическое чувство юмора. Он сам в высшей степени специфический человек. Правда, Гилберт? Вылезай из постели, педрило.

Мистер Пинфолд закрыл деревянные ставни, но шум за окном не уменьшился.

– Он думает отгородиться от нас. Не получится, Гилберт. Мы не собираемся лезть в окно. Мы войдем через дверь, и тогда, видит Бог, ты получишь сполна. Слушай, он закрыл дверь.

Мистер Пинфолд и не думал закрывать дверь.

– Не очень большой смельчак, правда? Ишь, запирается. Не хочется получить порку, правда? Но он ее получит.

– О да, он ее получит как пить дать.

Мистер Пинфолд решился.

Он надел халат, взял терновую трость и вышел из каюты. Дверь на палубу была в глубине коридора. Голоса обоих хулиганов сопровождали его на всем пути. Ему казалось, он раскусил Фоскера. Озлобленный неудачник, хвастливый спьяну, таких легко ставить на место. Он толкнул тяжелую дверь и решительно вышел наружу. Во всю длину парохода блестел под фонарями настил. Сверху раздался истерический хохот.

– Нет, нет, Гилберт, ты нас так не поймаешь. Возвращайся в постельку, Гилберт. Мы сами явимся к тебе, когда будет нужно. Получше запри дверь.

Мистер Пинфолд вернулся в каюту. Дверь не стал запирать. Он сидел с палкой в руке и слушал.

Молодые люди совещались.

– Давай подождем, когда он уснет.

– И тогда вломимся.

– Непохоже, что он заснет.

– Пусть девчонки споют ему колыбельную. Давай, Маргарет, спой Гилберту песню.

– Вам не кажется, что вы безобразничаете? – У девушки был чистый трезвый голос.

– Ничего подобного. Пошутить нельзя. Гилберт молодчага. Гилберт веселится с нами заодно. Когда он был в нашем возрасте, он сам куролесил. Орал непристойные песни под дверью мужского туалета. И под дверью декана скандалил, почему его и поперли. Он обвинял декана в страшных мерзостях. Большой был шутник.

– Ну, если вы уверены, что он не будет против…

Две девушки милейшим образом запели.

Дальше песня – а мистер Пинфолд ее хорошо знал – переходила в прямую похабщину, но невозмутимые, искренние девичьи голоса обезвреживали и смягчали слова; слова реяли над морской гладью в невыразимом своем простодушии. Кроме этой, девушки пели и другие песни. Они долго пели. Песни перемежались с неурочным безобразием, но покоя в душу мистера Пинфолда они не пролили. Без сна в глазу он сидел с палкой против незванных гостей.

Вскоре к ним присоединился отец безымянного молодого человека. Оказалось, это один из тех генералов.

– Сейчас же в постель, – сказал он. – Вы чертовски всем надоели.

– Мы дразним Пинфолда. Он дрянь.

– Это не значит, что надо будить весь пароход.

– Он еврей.

– Правда? Ты уверен? Я не знал.

– Конечно, еврей. Он явился в Личпол в 1937 году с немецкими беженцами. Его тогда звали Пайнфельд.

– Мы жаждем крови Пайнфельда, – сказал приятный голос. – Мы хотим всыпать ему горячих.

– Не станете же вы возражать, сэр, – сказал Фоскер, – чтобы мы всыпали ему горячих.

– А чем конкретно плох этот малый?

– У себя в укромной постели он держит дюжину туфель, роскошно отполированных деревянным деревом.

– Он сидит за капитанским столом.

– Занял единственную ванную около нашей каюты. Я сунулся сегодня вечером, а стюард говорит: «Личная ванная мистера Пинфолда».

– Мистера Пайнфельда.

– Я ненавижу его. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, – говорил Фоскер. – У меня свои счеты с ним за то, что он сделал с Хиллом.

– Это фермер, который застрелился?

– Достойный, старозаветный иомен. Вдруг является этот жид пархатый и откупает у него землю. Хилл с семьей трудился на ней веками, а их турнули. И тогда Хилл повесился.

– Ну ладно, – сказал генерал. – Криками-то под окнами вы ничего не добьетесь.

– А мы на этом не остановимся. Мы его так вздуем, что он на всю жизнь запомнит.

– Это вы, конечно, можете.

– Предоставьте его нам.

– Безусловно, я тут не останусь. Не хватало быть свидетелем. Такой тип обязательно вчинит иск.

– Он не станет позориться. Представьте заголовки в газетах: «Романиста отлупцевали на лайнере».

– А ему, я думаю, наплевать. Такие жить не могут без рекламы. – Генерал сменил тон. – А вообще, – сказал он мечтательно, – жаль, староват я для подмоги. Желаю вам удачи. Всыпьте ему основательно. Только помните: если какие неприятности, я ничего не знаю.

Девушки пели, юноши пили. Скоро появилась молящая мать. Жалостливым голосом она напомнила мистеру Пинфолду его англиканскую покойницу тетку.

– Не могу заснуть, – сказала она. – Я не могу заснуть, когда ты в таком состоянии. Умоляю тебя, сын, иди в постель. Мистер Фоскер, как же вы поощряете его на такие выходки? Маргарет, дорогая, что ты делаешь здесь ночью? Отправляйся в каюту, дитя, пожалуйста.

– Мы в шутку, мама.

– Я очень сомневаюсь, чтобы мистер Пинфолд воспринимал это как шутку.

– Я ненавижу его, – сказал ее сын.

– Ненавидишь? – спросила мать. – Ненавидишь? Почему у молодых столько ненависти. Что происходит в жизни? Мы не для того тебя воспитывали, чтобы ты ненавидел. Почему ты ненавидишь мистера Пинфолда?

– У нас с Фоскером одна каюта на двоих. А эта скотина пользуется отдельной.

– Он заплатил за нее, я думаю.

– Вот-вот. Деньгами, которые он отобрал у Хилла.

– Он, безусловно, обошелся скверно с Хиллом. Но ему не писаны деревенские законы. Мы не встречались, хотя столько лет прожили рядом. Я думаю, он смотрит на всех нас немного сверху вниз. Мы ему не ровня, умом и деньгами не богаты. Но это не причина, чтобы ненавидеть его.

На это сын разразился обличительной речью, в продолжении которой родители оставили его наедине с Фоскером. Начиная свой балаган, парочка, пожалуй, даже потешалась. Теперь их затопила ненависть, они пережевывали и размазывали дикие беспорядочные обвинения, перемешанные с непристойной бранью. Вновь и вновь повторялись главные пункты, особенно изгнание Хилла и ответственность за его самоубийство. Выдвигались и новые обвинения. Мистер Пинфолд, говорили они, допустил, чтобы мать умерла в нужде. Он стыдился ее, потому что она была безграмотная иммигрантка. Отказал в помощи, чурался ее, дал ей умереть в одиночестве, всеми заброшенной, и не пришел на ее бедняцкие похороны. Мистер Пинфолд сачковал на войне. Она была ему нужна только для того, чтобы изменить имя и выдавать себя дальше за англичанина, обзавестись друзьями, не знавшими о его происхождении, пробраться в клуб Беллами. Каким-то образом мистер Пинфолд был причастен к краже лунного камня. Он выложил крупную сумму денег только для того, чтобы сидеть за столом капитана. Мистер Пинфолд олицетворял упадок Англии – прежде всего, сельской Англии. В него перевоплотился (эту аналогию провел сам мистер Пинфолд) новый человек Тюдоровской эпохи, разоритель Церкви и крестьянства. Его религиозность – сплошное надувательство, он напускает это на себя, чтоб сыскать расположение аристократов. Мистер Пинфолд гомосексуалист. Мистера Пинфолда следует обуздать и покарать.

Ночь тянулась, все нелепее становились обвинения, беспощаднее угрозы. Подобно скачущим дикарям, молодые люди приводили себя в кровожадное неистовство. Мистер Пинфолд ожидал нападения и приготовился к нему. Он составил план баталии. Войти они могли только через дверь. Каюта не из больших, но размахнуться палкой – можно. Он выключил свет и встал под дверью.

После освещенного коридора молодые люди не увидят в темноте, в каком углу его брать. Он обрушит первый удар терновой тростью. Потом сменит оружие, возьмет ротанговую. Второй молодец, безусловно, споткнется об упавшего товарища. Тогда мистер Пинфолд включит свет и хорошенько обработает его. Они слишком пьяные, чтобы представлять опасность. Мистер Пинфолд был совершенно уверен в исходе. Он спокойно ждал их.

Заклинания накалялись.

– Теперь пора. Ты готов, Фоскер?

– Готов.

– Тогда вперед.

– Ты первый, Фоскер.

Мистер Пинфолд приготовился. Хорошо, что первым он оглушит именно Фоскера. Сполна получит свое подстрекатель. Должна быть на свете справедливость.

Потом пыл угас. – Не могу войти, – сказал Фоскер. – Этот гад запер дверь.

Мистер Пинфолд не запирал дверь. Больше того, Фоскер даже не пытался ее открыть. Ручка пребывала в покое. Фоскер испугался.

– Заходи. Чего ты ждешь?

– Я говорю тебе, он закрылся.

– Значит, шабаш.

В полном удручении они вернулись на палубу.

– Мы должны добраться до него. Мы должны сегодня же добраться до него, – сказал другой, не Фоскер, но воодушевление оставило его, и он добавил: – Что-то мне ужасно плохо.

– Давай отложим до завтрашнего вечера.

– Я жутко себя чувствую. О-ой!

Рвотный рев сменился хныканьем.

Этот жалобный звук, похоже, ненадолго стихал на «Калибане»; словно не отзвучали всхлипы изувеченного матроса, забитого насмерть стюарда.

С утешениями явилась мать.

– Я не ложилась, дорогой. Я не могу тебя оставить так. Я ждала и молилась. Ты готов сейчас идти?

– Да, мама. Я готов.

– Я так тебя люблю. Любовь всегда страдание.

Настала тишина. Мистер Пинфолд отложил в сторону оружие и раздвинул ставни. Рассвело. Остынув, он лежал с открытыми глазами и спокойно обдумывал события ночи.

Погребения не было. Это вроде бы ясно. Вообще же под давлением только что прозвучавших оскорбительных нападок весь эпизод с капитаном Стирфортом, Гонерильей и забитым стюардом отступил на второй план. Дисциплинированный, пытливый ум мистера Пинфолда стал ворошить груду предъявленных ему обвинений.

Одни были полная чушь – что он еврей и гомосексуалист, украл лунный камень и оставил мать умирать в нищете. Другие грешили против логики. Если, к примеру, он новоиспеченный иммигрант, то как он мог безобразничать на последнем курсе в Оксфорде; если он так желает укорениться в провинции, то зачем ему пренебрегать соседями. В пьяном раже юнцы несли все, что придет в голову, но из этой галиматьи вытекали бесспорные вещи: что в целом его не любят на борту «Калибана», что, по крайней мере, двое попутчиков пылают слепой ненавистью к нему и что они каким-то образом заочно знакомы с ним. Иначе откуда они могли знать даже в перевранном виде о тяжбе его жены с Хиллом (который, кстати, был жив-здоров и процветал, по последним сведениям Пинфолда)? Значит, они все из одного края. Не исключено, что Хилл, похвалявшийся хитроумием в своем кругу, и за его пределами распространял историю о своем изгнании. Если в округе ведутся такие разговоры, то мистер Пинфолд восстановит истину. Следует также подумать об удобствах дальнейшего путешествия. Для работы мистеру Пинфолду требовалось душевное спокойствие. Эти юные паршивцы способны, напившись, устраивать под дверью его каюты кошачьи концерты, а там, глядишь, поднимут на него руку. Он попадет в унизительное положение с возможным плачевным результатом. Мир кишит журналистами. Он вообразил, как его жена читает в утренней газете телеграмму из Адена или Порт-Судана, расписывающую этот скандал. Что-то нужно делать. Он мог поставить вопрос перед капитаном, правомочным блюстителем закона на корабле. Однако эта мысль тут же вывела из забвения вопрос о собственной виновности капитана. Мистер Пинфолд намеревался сдать капитана властям при первой же возможности. Этому злодею будет только на руку, если единственный свидетель окажется замешанным в скандале или принужден будет прикусить язык. Вызревало новое подозрение. За обедом мистер Пинфолд неосторожно показал свою осведомленность. И так ли неправдоподобно, что инициатором этой вылазки был капитан Стирфорт? Где могли набраться молодые люди, если бар уже был закрыт? Только в каюте капитана.

Мистер Пинфолд начал бриться. Это прозаическое занятие вернуло его мысли в строгое русло. Вина капитана не доказана. Не надо разбрасываться. Сначала надо справиться с этими молодцами. Он внимательно просмотрел список пассажиров. Фоскера там не было. Из страха перед журналистами мистер Пинфолд и сам плавал в Америку инкогнито. Но едва ли, думается, у Фоскера были такие же мотивы. Уж скорее его разыскивает полиция. Его товарищ как будто из приличных; найти четверых людей с одной фамилией будет нетрудно. Однако такой семьи, в которой были бы отец, мать, сын и дочь, в списке не обнаруживалось. Мистер Пинфолд во второй раз намылил лицо. Он был озадачен. Невероятно, чтобы такая большая группа лиц заявилась на корабль в последнюю минуту и поэтому не попала в списки. По ним не скажешь, что они способны на стремительные рывки за границу. Во всяком случае такие люди путешествуют сейчас самолетами. И еще этот спутник-генерал с ними. Мистер Пинфолд смотрел на свое озадаченное, в мыльной пене лицо. Потом он увидел свет. Отчим, вот оно что. У него и у матери будет одна фамилия, у детей другая. Мистер Пинфолд будет начеку. Их нетрудно опознать. Мистер Пинфолд сосредоточенно оделся. В это утро он выбрал бригадный галстук и кепку в тон своему твидовому костюму. Он прошел на палубу, где хозяйничали матросы со швабрами. Они уже смыли все следы ночного бесчинства. Он поднялся на верхнюю прогулочную палубу. Утро стояло такое, что в другое время он бы ликовал. Даже сейчас, имея множество поводов для беспокойства и тревоги, он чувствовал приятное возбуждение. Стоя в одиночестве, он дышал полной грудью и старался забыть о всех неприятностях. Совсем рядом заговорила Маргарет:

– Смотри, он вышел из каюты. Правда, он сегодня шикарный? Сейчас самое время подложить наши подарки. Так все же лучше, чем передавать через стюарда. Сами справимся.

– Ты думаешь, они ему понравятся? – сказала другая девушка.

– Должны. Мы так старались. Лучше здесь не найти.

– Но Мег, он такой важный.

– Так именно потому, что он важный, они и понравятся. Важным людям нравятся безделушки. Он должен получить наши подарки сегодня утром. Это докажет ему, что к глупостям, которые творили мальчики ночью, мы не причастны. А если и причастны, то по-другому. Он поймет, что нами двигало только желание развлечь его – и любовь.

– А вдруг он войдет и застанет нас?

– Ты будешь стоять на стрёме. Если он тронется с места – пой.

– «Уже при первой встрече»?

– Конечно. Нашу песню.

Мистера Пинфолда подмывало устроить засаду на Маргарет. Его тешила нечастая в последние годы простая мужская радость – выглядеть привлекательным, и очень хотелось увидеть эту сладкоголосую девушку. Но она непременно выведет его на брата и Фоскера, а это нечестно, и он сдержался. Что бы они собой ни представляли, эти подарки были равносильны белому флагу. Он не мог извлекать выгоду из девичьего великодушия.

Вскоре Маргарет присоединилась к своей подруге.

– Он стоит на том же самом месте.

– Да, он не сходил с него.

– Как ты считаешь, о чем он думает?

– О наших скверных мальчишках, я полагаю.

– Ты думаешь, он очень расстроен?

– Он смелый человек.

– Часто смелые люди самые ранимые.

– Все будет хорошо, когда он вернется к себе в каюту и найдет наши подарки.

С час времени мистер Пинфолд гулял по палубам. Пассажиров вокруг не было.

Когда гонг позвал к завтраку, мистер Пинфолд спустился вниз. Он заглянул к себе в каюту посмотреть, что принесла Маргарет. Обнаружил он только чашку простывшего чая, принесенного стюардом. Кровать была убрана. В каюте были чистота и порядок. Подарков не было.

Когда он выходил, навстречу ему попался его стюард.

– Послушайте, у меня в каюте ничего не оставляла молодая дама?

– Да, сэр. Сейчас завтрак, сэр.

– Нет, послушайте, мне кажется, час назад у меня в каюте что-то оставляли.

– Да, сэр, только что был гонг на завтрак.

– Ой, – сказала Маргарет, – он не нашел.

– Пусть ищет.

– Ищи, Гилберт, ищи.

Он обыскал маленький гардероб. Он заглянул под кровать. Он открыл шкафчик под умывальной раковиной. Все было зря.

– Все зря, – сказала Маргарет. – Он не может найти. Он ничего не может найти, – сказала она с чуть слышным отчаянием в голосе. – Дурачина несчастный, ничего не может найти.

Он пошел на завтрак и был первым в кают-компании. Мистер Пинфолд проголодался. Он заказал кофе, рыбу, яйца, фрукты. Он уже готов был приступить, когда стоявшая перед ним маленькая лампа под розовым абажуром, свистнув, заработала как радиопередатчик. Вчерашние бедокуры проснулись и вышли в эфир, нисколько не утратив живости после ночных излишеств.

– Ого-го-го, чу-чу, чуй его, чуй, – кричали они. – Трави, улю-лю.

– Боюсь, Фоскер не очень силен в охотничьем языке, – сказал генерал.

– Чу, чу, чу. Вылезай, Пайнфельд. Мы знаем, где ты. Мы тебя достали. – Щелкнул хлыст. – Эй (это Фоскер), поосторожнее с хлыстом.

– Беги, Пайнфельд, беги. Мы тебя видим. Ты у нас на мушке.

В это время стоявший с боку стюард клал ему треску. Он словно не слышал несущихся из лампы воплей; для него они, вероятно, были заодно с бессмысленным набором ножей и вилок и преизбытком несъедобной еды; неотъемлемая часть того винегрета, каким является западный образ жизни – инородный ему и достаточно противный.

Мистер Пинфолд флегматично ел. Молодые люди свежими утренними голосами возобновили обличительства, повторяя вчерашние подтасованные обвинения. Вперемешку с ними звучали призывы. – Выходи поговорить, Гилберт. Ты боишься, Пайнфельд. Нужно поговорить, Пайнфельд. Ты прячешься, да? Ты боишься выйти и поговорить.

Заговорила Маргарет. – Ах, Пинфолд, что они с вами делают. Где вы? Дайте найти вас. Приходите ко мне. Я спрячу вас. Вы не нашли наши подарки и теперь они вас снова травят. Позвольте мне позаботиться о вас, Гилберт. Это я, Мими. Вы не доверяете мне?

Мистер Пинфолд склонился над яичницей. Заказывая ее, он не подумал, что яйца будут несвежими. Теперь он кивком подозвал стюарда и распорядился убрать.

– Объявляешь голодовку, Гилберт? Испугался, да? Кусок в горло не лезет? Бедный Гилберт так сдрейфил, что не может есть. – Они стали учить его, где встретиться. – Палуба Д. Свернешь направо, понял? Там шкафчики. У следующей перегородки. Мы тебя ждем. Приходи, будем кончать с этим. Когда-то надо встретиться. Ты в наших руках, Гилберт. Ты в наших руках. Деваться тебе некуда. Лучше давай кончать.

У мистера Пинфолда лопнуло терпение. Эту чушь надо прекратить. Тревожа смутные воспоминания о работе связистов, он потянул к себе лампу и отчеканил: – Пинфолд хулиганам. Встреча в главном холле в 9.30. Связь кончаю.

Двигать этот светильник не полагалось. Когда он потянул его на себя, свет погас. Из патрона выпала лампа, и голоса как отрезало. В эту минуту к столу подошел Главер. – Приветствую. Что, свет испортился?

– Я хотел переставить.

– Надеюсь, вы лучше спали эту ночь.

– Как сурок.

– Вас больше не беспокоили, надеюсь? Мистер Пинфолд задумался, надо ли посвящать Главера в свои секреты, и категорически решил: не стоит.

– Нет, нет, – сказал он и заказал холодной ветчины.

Кают-кампания заполнилась. Мистер Пинфолд со всеми перездоровался. Он отправился на палубу, держался настороже, надеясь обнаружить преследователей, рассчитывая, что Маргарет каким-то образом объявится ему. Но хулиганов нигде не было. Прошли с полдюжины цветущих дев, кто в брюках и в пальто с капюшоном, кто в твидовых юбках и свитерах; и какая-нибудь могла быть Маргарет, но знака ему не последовало. В половине десятого он сел в кресло в углу холла и стал ждать. Терновой трости при нем не было; а ведь вполне возможная вещь, что науськавшиеся юнцы могут прибегнуть к насилию прямо здесь, среди бела дня.

Он стал репетировать предстоящий разговор. Он судья. Он вызвал этих людей пред свои очи. Единственно правильной, подумал он, будет атмосфера полковой канцелярии. Он командир части, разбирающий виновных в дебоше. Его карательные возможности ограничены. Он строго выговорит им, пригрозит гражданским наказанием.

Он напомнит им, что на «Калибане», как и на суше, для них писаны британские законы; что диффамация и физическое насилие суть тяжкие преступления, способные испортить их будущее. Он спустит на них все законы. Он холодно растолкует им, что ему абсолютно безразлично их доброе или плохое мнение о нем; что их дружеское или враждебное отношение оскорбительны для него в одинаковой степени. Он также выслушает, что им будет сказать в свое оправдание. Хороший командир знает, сколько бед могут натворить люди, если они будут растравлять мнимую обиду. Эти нарушители очевидным образом страдали от множества заблуждений на его счет. Так пусть они облегчат себе душу, пусть узнают правду и замолкнут на все оставшееся время пути. Больше того, если эти заблуждения питались слухами, ходившими в окружении мистера Пинфолда, а так оно, видимо, и было, то он должен напрямую выведать их и обезвредить.

Гостиная оставалась в его полном распоряжении. Остальные пассажиры сидели рядком на палубе в креслах, укутав ноги пледами. Тишину нарушал лишь немолкнущий рокот судовых машин. Часы над оркестровой эстрадой показывали без четверти десять. Мистер Пинфолд решил дать им времени до десяти; потом он пойдет в радиорубку и известит жену о своем выздоровлении. Идти на поводу у этих безобразников ниже его достоинства.

А в тех, похоже, заговорила собственная гордость. За гулом он скоро расслышал их разговор о себе. Голоса шли из-за обшивки в районе его головы. Они, оказывается, во всю действуют, эти сохранившиеся с войны радиоточки. В его каюте, в кают-компании, а теперь вот и здесь. Нужно самым тщательным образом проверить всю проводку на корабле, подумал мистер Пинфолд; так ведь недолго и до беды.

– Мы потолкуем с Пайнфельдом, когда нам это будет удобно, и ни минутой раньше.

– А кто будет толковать?

– Я, конечно.

– Ты знаешь, что ему сказать?

– Конечно.

– А зачем мне тогда идти, а?

– Ты можешь понадобиться как свидетель.

– Хорошо, тогда пошли. Пойдем сейчас же.

– Когда это будет удобно мне, Фоскер, не раньше.

– Чего ты ждешь?

– Чтобы он побольше струхнул. Помнишь, как мы в школе тянули с обломом, чтобы потом вложить от души? Пусть Пайнфельд ждет, когда мы ему обломим.

– Он напуган до смерти.

– Он от страха наложил в штаны.

В десять мистер Пинфолд достал часы, сверил их с часами над эстрадой и встал. «Он уходит». «Он сбегает». «Испугался», – слабо слышалось из мореной дубовой обшивки. Мистер Пинфолд поднялся в радиорубку, сочинил и отдал радисту текст: Пинфолд. Личпол. Окончательно здоров. С любовью, Гилберт.

– Не очень краткий адрес? – спросил служащий.

– Нет. Почтовое отделение Личпол одно на всю страну.

Он прошелся по палубам, убедился в ненужности терновой трости, вернулся к себе в каюту, где громогласно распоряжалось Би-би-си. «…В студии Джимми Ланс, хорошо знакомый всем слушателям, и мисс Джун Камберли, слушателям еще не знакомая. Джимми намерен представить нам свою, можно сказать, уникальную коллекцию. Он сохранил все когда-либо полученные им письма. Это так, Джимми?

– Да, кроме писем от фининспектора.

– Ха, ха.

– Ха, ха.

Шквал безудержного смеха из зала.

– Да, подобная переписка нам всем тоже не по вкусу. Ха, ха. Сдается мне, в свое время вы получали письма от многих знаменитостей.

– И от серых личностей тоже.

– Ха, ха.

– Ха, ха, ха.

– Итак, Джун будет наугад брать письма из вашей папки и зачитывать их. Вы готовы, Джун? Отлично. Первое письмо от…

Мистер Пинфолд знал Джун Камберли и она ему нравилась. Вполне приличная девушка, умница, со смешинкой в глазах; Джеймс Ланс потянул ее за собой в богему. Сейчас она говорила не совсем своим голосом. Искаженный техникой, ее голос звучал почти как голос Гонерильи.

– От Гилберта Пинфолда, – сказала она.

– Он кто у вас будет, Джимми? Знаменитость или серая личность?

– Знаменитость.

– Вот как? – сказала Джун. – По-моему, жутко серый недоросток.

– Итак, что имеет сказать серый недоросток?

– Так плохо написано, что я не могу прочесть. Небывалое оживление в зале.

– Пошли дальше.

– Кто на этот раз?

– Ого! Это уже чересчур. Опять Гилберт Пинфолд.

– Ха, ха, ха, ха, ха.

Мистер Пинфолд ушел из каюты, швырком двери прекратив этот жалкий балаган. Джеймс, как ему было известно, много работал на радио. Поэт, артистическая натура, он соблазнился популярностью;

но сегодня даже он хватил через край. И что происходит с Джун? Она, что, потеряла всякое представление о приличиях?

Мистер Пинфолд ходил по палубам. Его все еще тревожил нерешенный вопрос с хулиганами. Что-то надо будет предпринять. Зато он успокоился насчет капитана Стирфорта. Как скоро стало ясно, что большинство звуков в его каюте исходит от Би-би-си, родилась уверенность, что слышанное им было фрагментом пьесы. Сходство голосов Джун и Гонерильи, похоже, подтверждало это. Он был ослом, записав капитана Стирфорта в убийцы. Это отчасти результат помрачения рассудка после пилюль доктора Дрейка. И раз капитан Стирфорт не виновен, то можно надеяться, даже рассчитывать на него в борьбе с врагами.

Успокоившись на этот счет, мистер Пинфолд вернулся на свой пост подслушивания в углу гостиной. В эфире совещались папа с сыном.

– Фоскер напился.

– Понятно. Я всегда был невысокого мнения о нем.

– Я с ним больше не связываюсь в этом деле.

– Мудро. Но теперь тебе придется справляться самому. За вчерашнее тебя не приходится хвалить. Я не особо возражаю, чтобы ты отделал этого малого, если он того заслуживает. Во всяком случае, ты ему угрожал и с этим надо что-то делать. Дело нельзя бросать. Но браться за него надо с умом. Ты даже не представляешь себе, какое это опасное дело.

– Опасное? Эта трусливая замухрышка, эта большевистская задница…

– Все это так. Я понимаю твои чувства. Но я повидал жизнь, не в пример тебе. И будет правильно, если я тебя немного предостерегу. Для начала, Пинфолд – совершенно беспринципный человек. У него нет джентльменских понятий. Он вполне способен потянуть тебя в суд. У тебя есть, чем подтвердить обвинения?

– Они справедливы, это все знают.

– Может быть. Но в глазах суда, в глазах правосудия они ничего не значат, если ты не можешь их доказать. У тебя должны быть такие сильные доказательства, чтобы у Пинфолда и в мыслях не было возбуждать против тебя дело. И пока что у тебя нет доказательств. Дальше: Пинфолд чудовищно богат. Скажу только, что у него контрольный пакет акций вот этой судоходной линии. Долгоносых курчавых господ не прижмешь налогами, как нас, бедных христиан. Пинфолд рассовал деньги в полдюжину других стран. У него везде друзья.

– Друзья?

– Ну, не в нашем понимании этого слова, конечно. У него влияние – среди политиков, в полиции. Ты мало чего повидал в жизни, сынок. Ты не представляешь, как развернулись в наше время разные Пинфолды. Он нравится женщинам – как все гомосексуалисты. Маргарет определенно увлеклась им. Даже твоей матери он не совсем противен. Нужно действовать осторожно. Надо настраивать против него людей. Я отошлю несколько радиограмм. У меня есть пара-тройка знакомых, которые, надеюсь, снабдят нас некоторыми фактами. Нам нужны факты о Пинфолде. Чтобы комар носа не подточил. А пока затаись.

– То есть и по шее ему дать нельзя?

– Этого я не говорил. Если ты встретишь его одного, можешь дать ему пощечину. Я знаю, как бы я действовал в твоем возрасте. Но я стар, умудрен, и мой тебе совет – затаись. А через день-два мы сможем кое-чем удивить нашего знаменитого спутника…

Когда склянки пробили полдень, мистер Пинфолд прошел на корму и заказал себе коктейль. У тотализатора царило обычное оживление. Он бросил взгляд на карту с флажком. «Колибан» огибал мыс Сент-Винсент и приближался к Гибралтару. Этой ночью пароход войдет через пролив в Средиземное море. На ленч он отправился, преисполнившись оптимизма. Хулиганы перессорились, их ярость унялась. Средиземное море встречало мистера Пинфолда ласково. В этих благословенных водах он забудет про все свои тревоги.

В кают-компании, заметил он, столовавшийся отдельно смуглый человек пересел теперь за стол к миссис Коксон и миссис Бенсон. Странным образом он увидел в этом также добрый знак.