Иванов ВсеволодРогулька

Всеволод Иванов

Рогулька

Рассказ

Лёнька с другими парнишками ходил на Мурачьи Озёра и вылавливал рогульки: водные орехи со скорлупкой, похожей на маленькие рога. Забрасывали в густо-синюю воду старые рогожи, ворошили ими неподвижную гладь. И вытаскивали обратно. Остроугольные чугунного цвета орехи цеплялись за рогожу, и ловцы собирали их тысячами. Было жарко. Пахло камышом, сочно блистали, точно лакированные, листья лопухов, и было приятно облегчать свою грудь радостным криком:

- Пистери-и-и!

И когда издали - с Косой Горы доносился к посёлку по Иртышу гулкий рёв парохода, Лёнька брал корзину с рогульками и бежал на пристань. Не столько занимала его торговля, сколь наблюдения над пробегающей мимо неизвестной жизнью. Выбегали на берег повара, весёлые матросы, господа в куцых пиджаках, как у поповского сына, и барыни с какими-то неестественными голосами. "Чимбары на выпуски носят, лешаки" - с завистью думал Лёнка.

Сегодня пароход пришёл самый большой - "Андрей", белый, белый, как голова сахару, и столько же таящий в себе прелестей, как сахар. Два пистеря рогулек разобрали сразу, на донышке в одном немножко осталось. "На пароход пойду,- решил Лёнька,- вытурят, так пусть, а коли рогулек дать - может, и не вытурят". На нижней палубе он бывал уже не раз - изучил её достаточно.

"На верх надо, сверху-то все на берег ушли".

И Лёнька с пистерями в руках полез по железной лестнице вверх. Влез. В проходах никого не было. Лёньку с берега не видели - вылез он на борт, обращённый к Иртышу.

- "Верно - никого нет,- проскользнуло у него в голове,- дураки с такого места в посёлок пошли".

Лёнька уселся на скамейку, оглядел решётки, перила, пол.

"Всё крашено, а у нас только ставни красят".

Потом Лёнька повернулся и посмотрел в окно, у которого сидел:

- Толсто. У нас в церкви таково нету. Заглянул в салон и удивился:

- Вот, хаипы: столы-то каки? А зеркала!

В салоне, у пианино, под цветами, сидела маленькая, бледная девочка, читавшая зелёную книжку. "Умная,- подумал Лёнька,- книжку читает, ни как те по берегу шляются. Пойду, може рогульки последние возьмёт". И, набравшись смелости, шагнул в коридор. С сильно бьющимся сердцем взялся он за стеклянную ручку двери:

"Харю налупят али нет?"

Бледная девочка оторвалась от книжки и с недоумением взглянула на веснушчатого белоголового мальчугана в синей дырявой рубашке, в коротких обмызганных штанишках с корзинками в руках.

- Вам что? - спросила она.

Лёнька почесал живот и, фыркнув, ответил:

- А ничо. Так.

- Кого же вам?

- Никого. Рогулек, может, купишь?

Девочка подошла ближе и заглянула в корзинку.

- Какие нехорошие ягоды.

- Сама ты ягода,- рассердился Лёнька,- не знаешь, так и молчи. Орехи, рогульки - а не ягоды.

- Орехи-и... - протянула девочка,- у меня денег нет, мне мамочка не даёт.

"Врёшь, поди",- подумал Лёнька, внимательно оглядывая её ещё раз. "Квёлая какая, будто репа мороженая".

- А ты бы слямзила,- предложил он.

- To-есть как?

- Ну, попёрла, не понимаешь?

- Ах, украсть? Нет, разве воровать можно! Грешно.

- Маленьким воровать не грешно,- серьезно сообщил Лёнька,- у меня баушка так говорит.

- Бабушка твоя ничего не понимает, она неучёная.

Лёнька свистнул и уселся на стул.

- Баушка знает, она зубы заговаривает, от лихоманки лечит... А ты "неучёная", брякнет тоже. А рогулек я так тебе дам, бери.

- А как их брать?

- Сейчас покажу.

Лёнька взял со стола блестящий маленький ножичек и чугунное пресс-папье, наставил ножичек на орех и ударил.

- На-а, трескай,- протянул он девочке извлечённое из рогульки беленькое ядрышко,- но, ладно?

- Вкусно.

- Баско? Ну я те ищо поколю, успевай в рот класть.

Лёнька уселся на пол и стал усердно колоть рогульки.

Девочка подумала немного и тоже села рядом с ним.

Они мирно разговаривали:

- Чо это? - мотнул головой Лёнька на пианино.

- Пианино, музыка.

- А кто играет?

- Все.

- Все. Ишь. И ты умеешь?

- Умею.

Лёнька с уважением поглядел на собеседницу.

- Заливашь! Поиграй, айда.

Девочка подбежала к пианино и взяла несколько аккордов.

- Что?

- Валынка! У нас молодяжник как заиграет на гармошках, даже в ушах пищит. У нас басче. А ты на гармошке не умешь?

- На гармошке? Нет.

- И гармошки нету? Чо таки вы за люди.

Лёнька высморкался на пол и утёр унизанные ципками пальцы о портьеру.

- У те мать-то богата? - спросил он у девочки.

- Не знаю.

- Ну! А коров много у вас?

- Коров у нас нет.

- Врешь, поди. А лошади есть?

- Одна, папа на службу ездит.

- Бедные, значит,- соболезнуя сказал Лёнька,- а пошто так живёте? А вы откуда?

- Из города.

- Ишь. Все из города. Ты чо рогульки-то не ешь?

Девочка улыбнулась:

- Я наелась, мне много мама запрещает есть.

- Ничо, ешь, я и твоей маме поколю. Всем хватит. Ешь.

- Ты почему такой грязный? - спросила девочка.

- Я-то? Ничего не грязный... я раз десять в день купаюсь, кожа аж слупилась.

- В ванне купаешься?

- В Иртыше, а когда в Собачью Ямлу ходим с парнишками, только туда далеко: шесть вёрст.

- Не боитесь?

- А чо бояться? Это ночью боязно, тогда ведьмы бегают.

- Разве у вас есть ведьмы? - с испугом на лице спросила девочка.

- Сколь хош.

- А ты видел?

Лёньке не хотелось потерять авторитет, и он соврал:

- Видел.

- Когда? Расскажи,- девочка схватила его за рукав.

- Ладно,- сказал Лёнька,- а ты мне ножик отдашь?

- Какой?

- А которым рогульки колем.

- Он не мой, я бы отдала.

- Не твой, дак я и так возьму. Не разбрасывайся.

Лёнька сунул ножик за пазуху и стал рассказывать:

- Лонись дедушка Калистрат да я на рыбалку поехали: переметы ставить. Осётер шёл, прямо беда, как бревно. Ладно. Напились мы с дедом чаю вечером и спать, а ночь мисячная, мисячная, будто днём. И видим мы, значит...

- Ну! ну! - торопила девочка.

- Видим мы, значит...

Но договорить ему не дали: в дверь просунулась пышноволосая голова, и тонкий женский голос спросил:

- Ты что здесь делаешь, Нора?

- Разговариваю,- отвечала девочка.

- С кем?

Сердце у Лёньки сжалось, и он почувствовал пот на спине.

- С ним, с мальчиком.

Дама взглянула на Лёньку и закричала, как укушенная:

- Кто тут? Мария Павловна! Мария Павловна!

Вбежала другая женщина, помоложе.

- Почему вы ребёнка одного оставили? Мария Павловна?

- Я... я... на минуту... - растерялась Мария Павловна.

"Всыпят мне",- подумал Лёнька, поддёргивая штаны.

- Ты что тут? А? Что? Где капитан, зовите сюда капитана.

- Рогульки... купите... - смущённо тряс для чего-то корзинку Лёнька,рогульки...

- Я вот тебе дам рогульки!..

Вбежал капитан, полный густобровый человек с рыкающим, сердитым голосом:

- Тебе что тут нужно? Зачем вполз?

- Он отравлял мою дочь какой-то гадостью! - волновалась дама.

- Нужно доктора, скорее. Доктор!

Капитан развернулся и шлёпнул Лёньку по затылку. Корзинка у Лёньки выпала, выскочил из-за пазухи украденный ножичек, зазвеневший на полу, а сам Лёнька укатился под стол.

- Господи! Он ещё и воришка. Ножичек украл,- кричала дама,- капитан!

Капитан засуетился:

- Я сейчас, ваше превосходительство.

Дальше пошло совсем плохо... сбежался народ. Лёньку потащили из-под стола, он уцепился за скатерть, скатерть стащил, попадали со стола чашки, чайник.

- Чертёнок,- шлёпал Лёньку капитан жилистой рукой,- не ползи, куда не надо, не ползи.

- Дяденька, не буду... Не буду... - кричал Лёнька.

Под смех матросов, пассажиров и казаков его выгнали по трапу на берег.

Было ему стыдно, обидно, и сквозь слёзы, со злостью, орал он капитану:

- Корзину отдай, толстопузая кикимора!

Капитан погрозил шишковатым кулаком и выругался.

* * *

Больше Лёнька не бывает на пароходах.

Когда к посёлку подходит пароход, Лёнька ложится на край яра, ест рогульки и бросает в воду скорлупы.

Кружась, уплывают скорлупы.

Река блестит, спину греет солнце, водой пахнет.

С пронзительным рёвом пробегают белые, чистые, опрятные пароходы, наполненные иной, не Лёнькиной жизнью.

"Откуда их лешак прёт?" - думает Лёнька.