"Сезон охоты на ведьм" - читать интересную книгу автора (Иванов Сергей Григорьевич)3. Раз-молвка, два-молвка…Коридор наконец кончился, стены раздвинулись. И Вадим обнаружил себя в знакомом районе, хотя ехал, в общем, наобум — лишь бы подальше от облавы. Похоже, этот путь он тоже выбрал по наитию, ибо здесь помещалось ближайшее из его укрытий — подпольный билдерский храм. Попетляв по заснеженным переулкам, вокруг старинных домов, сращенных торцами или заборчиками и постепенно проседающих в землю, они скатились по узкой лесенке в темный подвал и меж невидимых для заурядов колонн проехали к знакомой двери. Здесь Вадим выключил натруженный мотор, сияющий инфрасветом, точно тепловая люстра, и выбрался из колесника, с неохотой отстраняясь от тела Юли, полыхавшего не хуже мотора. — Ужель мы здесь кому-то сдались? — поинтересовалась она, слепо крутя головой.— Грамодяне, прымайте сводну команду! — Хорошо быть ветераном,— откликнулся Вадим.— За годы узнаешь многие секреты, даже если не числишься в жрецах. Наклонившись, он извлек ключ из-под неприметного камня, одного из многих на захламленном полу, и отпер дверь — столь же невзрачную и по виду хилую, однако подкрепленную слоем стали. Затем распахнул багажник и с натугой взвалил спеленатого зверя на плечи, сторожась его клыков и когтей. Впрочем, тот даже не заворчал, будто его свирепость пошла на спад. И Юля мужественно помалкивала, только напряженно прислушивалась к шорохам. — Прошу, сударыня,— позвал Вадим, включив на входе свет.— Только не спешите уж слишком, поберегите ножки. Такие жалко сбивать. — Любые жалко,— возразила девочка,— если свои. И на цыпочках вступила внутрь, завернутая в драное одеяло, словно в тогу. Но в следующую секунду Юля спустила его до локтей — в зале оказалось на удивление тепло. Раскочегаренный почитателями, местный бойлер согревал помещения круглые сутки, а где-то наверняка хранились запасы горячей воды, дожидаясь утренней службы. Протопав в угол зала, Вадим свалил груз на сложенные маты и только теперь смог разглядеть перехваченную у Шершней добычу. Серк оставался по-звериному насторожен, однако прежнее буйство в нем утихло, и на Вадима он поглядывал без особенной злобы, будто обостренным чутьем не улавливал в пленителе угрозы. Черт знает его, этого серка,— кажется, он пялился на Вадима даже с ожиданием. И что ему требовалось теперь: сырое мясо, чаша с кровью, самка… может, бог? Что за чушь! — А ведь он красив,— заметил Вадим,— для тех, кто понимает. Смотри, какой! И вправду, в развитии плоти серк, кажется, достиг отмеренного природой предела, за которым кончается человек. Огромный его костяк поражал соразмерностью; рельефные массивы мышц, увитые четким узором вен, походили на полированные валуны; натянутая матовая кожа — на тонированный мрамор. Даже лицо оказалась молодым, безупречно правильным, прекрасной и мощной лепки. И пахло от, него, даже “пыхало”, непоколебимым абсолютным здоровьем. А еще — сутью могучего самца, на которую безотказно откликалась любая самка. Но самое замечательное, что при всем том серк вовсе не поглупел. Наоборот: успокоясь, его мозг функционировал как часы, отменно решая свои нынешние звериные задачи. — По крайней мере, это не тот, который за тебя подержался,— сообщил Вадим девочке.— Уже легче, да? Хотя и тот, кто был на очереди вторым, добавил он мысленно. Но про это Юле лучше не знать, иначе не сумеет снизойти. Конечно, приручать можно даже людоедов, но уж не тех, что питались твоими родными. Вадим присел рядом со зверем на корточки, разглядывая свисающий с массивного плеча предмет, смахивающий на разбухший и облепленный вычурными наростами пластиковый брандспойт. Из его горла, видимо, и выплеснулась эта прорва тонких жгутов, за мгновение превратившая грозного серка в беспомощный тюк. Вадим даже повертел штуковину в руках — с предельной осторожностью, чтобы случайно не выпустить зверя на волю: не настолько тот присмирел. — И долго ждать, пока он обретет человечий облик? — с нетерпением осведомилась Юля.— Может, к нему даже вернется речь? — Поговорить с ним можно прямо сейчас,— откликнулся Вадим.— Только что он расскажет — свою биографию? Она больше не играет роли. — А что играет? — Он зверь, Юля,— негромко сказал Вадим.— И с этим ничего не поделать. У него больше нет бога внутри. Но для наружного еще осталась лазейка, и сейчас важно, кто даст ему этого бога — Шершни или мы. — Мы? — испуганно спросила девочка.— Что ли, серьезно? — Ты,— с ухмылкой уточнил Вадим.— Он из женопоклонников. — Совсем здорово! А где я возьму бога, ты подумал? — Поройся в себе,— предложил он,— авось сыщешь. Теперь от тебя зависит не только собственная благодать. Ты же добрая, Юля! И всегда мечтала заиметь персонального зверя, почитающего тебя за богиню. А чем плох этот — слишком умен, да? Слишком опасен? Тем почетнее им повелевать, и тем нужней ему якорь на стороне, чтоб было кому сдерживать его дикость!.. — А сам чего ж? Твой якорь втрое против моего — по массе. — Я не умею повелевать,— объяснил Вадим,— в меня это не заложено. Во-вторых, тебя он вознесет куда выше, я чувствую. В-третьих, я-то сумею за себя постоять, а вот тебе не помешает второе тело — уж этот разорвет за тебя любого! — Ну хорошо, а что для этого требуется? — спросила девочка.— Не стану ж я кормить его грудью!.. — Пока просто посиди рядом. Малыш еще не созрел. Только не касайся тросомета — боже тебя упаси! — По-моему, он перезреет скоро,— пробурчала Юля, однако послушно подсела к серку, с опаской поглядывая то на него, то на Вадима, удалявшегося от обжитого угла к зеркальной стене.— Лишь бы свалился не на меня. По центру стены мостился старенький телефон, служивший для экстренной связи со жрецами. По совместительству он исполнял роль номерного замка: вполне нетривиальное решение и достаточно надежное — если б не острое зрение Вадима. Как бы часто жрецы ни меняли здешний пароль, протирать кнопки перед уходом они не додумались. Потребовалось лишь разглядеть, на каких кнопках осталось меньше пыли, и перебрать с дюжину вариантов. Затем створки разъехались, и — не без трепета — Вадим впервые шагнул в билдерское Зазеркалье. — Эй, а про меня не забыл? — позвала сзади Юля.— Могу я на минуту оставить эту гориллку без присмотра? — Ладно, двигай сюда,— разрешил он. Зашуршало сбрасываемое одеяло, и топот голых пяток возвестил приближение девочки. Нырнув в проем, она тотчас обхватила руку Вадима, прижавшись к ней грудью, и с любопытством оглядела священную комнату, где жрецы, по их словам, предавались медитации и раздумьям. Было здесь довольно неряшливо, даже со стола не удосужились убрать: огрызки, пятна, крошки, пара бутылок, благоухающих медовухой,— хотя от подопечных требовали идеального порядка, а полы в залах скоблили через день сами же билдеры. Все-таки в закрытости есть свои минусы: даже уборщицу не пригласишь!.. — Так и пойдем? — спросил Вадим, оглянувшись на девочку. — Ага,— радостно подтвердила она.— Ты мне не мешаешь. Усмехнувшись, он повлек Юлю в глубину комнаты, к упрятанному в стене шкафчику, запертому с избыточной основательностью. Немного повозившись, открыл его, пробежался взглядом по полкам. Вадим и сам не слишком представлял, чего тут ищет, однако почти сразу наткнулся на странность.— А вот про это я не знал,— сказал он, снимая с полки пузатый тюбик и аккуратно отщелкивая крышку.— Видишь? — Чего это? — “Химия”,— ответил Вадим.— Та самая, пресловутая! Просто втирается в мышцы для преимущественного роста, а прочее прилагается, включая неизбежное озверение. Ай да жрецы, и они не устояли перед соблазном!.. Или на них надавили Шершни? То-то в последнее время стало тяжелее дышать — даже здесь. Правда, мне-то жрецы не предлагали: все ж хватило ума. Брезгливо, однако с дотошностью он обыскал остальные полки, оставляя в памяти зарубки, и так же аккуратно закрыл шкаф, впрочем, прихватив тюбик с собой — как улику. Затем с Юлей под руку прогулялся по здешним закуткам, довершая осмотр. Составив мнение, направился в ванную, не забывая сквозь стену Ванная оказалась в Зазеркалье единственным местом, вызвавшим у Вадима благоговение. Впрочем, он всегда относился к ванным с пиететом, ибо там властвовали нагота и чистота,— а здешняя была лучше многих, с несколькими водными режимами и компьютерной регулировкой температуры. Уж не тут ли отправляли билдерские жрецы свои загадочные обряды? Как следует отдраив обширное эмалированное корыто, оплетенное многими трубами, словно венами, Вадим на полную раскрутил медные краны, и в днище с шумом ударила обильная струя, толщиной с запястье, рассыпая вокруг горячие брызги. Сейчас же Юлька отлепилась от его руки и привольно разбросалась на бурлящем мелководье, стеная от наслаждения,— благо снимать ей было нечего. Судя по размерам ванны, жрецы устраивали здесь групповые омовения и даже могли приглашать девочек — из числа особо доверенных. Но тогда в Зазеркалье должен быть предусмотрен второй вход, и забывать об этом не стоило. В конце концов, отчего жрецам не поиметь с секты личную выгоду? Да, но вот “химия” — это уже перебор, господа, такое прощать нельзя! — Если этот зверь — мой…— внезапно заговорила Юля. — Ну? — …наверно, для начала его следует отмыть? — Юля, это ведь не игрушка, не собачка — это хищник! — А в чем разница? — заупрямилась девочка.— Раз уж я для него богиня, то он для меня — кто? — Твое право,— неожиданно согласился Вадим.— Дерзай. Вернувшись в зал, он накрепко стянул запястья и щиколотки серка обычными веревками и только затем снова взгромоздил на себя. Доставив к Юле, осторожно сгрузил в ванну. Потом туда же забрался сам и принялся методично прощупывать тросомет — пока под пальцами что-то не поддалось и жгуты с коротким шипом не втянулись обратно, наконец отпустив добычу. Но и тогда серк не шелохнулся, хотя вполне мог распрямиться. А девочка, встав на колени рядом, уже поливала его из душевого раструба, одной рукой с трудом удерживая дергающийся шланг, а другой зажав шершавую губку, которой она шуровала по напружиненным литым глыбам с такой непринужденностью, будто драила личное авто. Дымящимися мутными струями с исполина стекала грязь, накопленная за часы ночного буйства, с клокотаньем низвергалась по стоку. Сложение у него и вправду было на зависть — вплоть до кончиков пальцев и формы ногтей, словно у античной скульптуры; а юным серк оказался даже сверх ожидания: вряд ли старше семнадцати. Похоже, мальчик погнался за большой силой — чего не натворишь по малолетству!.. Все к лучшему: щенки лучше поддаются приручению, даром что вымахивают с матерых самцов. И к Юльке серк куда ближе — не то что некие “старпесы”, которых и поминать к ночи не стоит. Уж этому юнцу она вряд ли покажется подростком — скорее полноправной девицей, только что не в совершенных годах. Неизбалованный ласкою серк слабо лучился — если не благодушием, то удовольствием, будто его впервые гладили по шерстке. Но вот надолго ль хватит его миролюбия — пока не возжаждет чего покруче? А ведь если малец раздухарится, совладать с ним будет непросто, даже со связанным. Так не поторопились ли мы отпускать вожжи? И все-таки: “как он красив, как он хорош — он на меня чуть-чуть похож!” Увлекшись, Юля принялась расчесывать перепутанные патлы серка здоровенным гребнем, будто специально припасенным вблизи корыта. Кажется, как и Вадим, она ощутила вкус к бескорыстному обхаживанию чужого тела — конечно, молодого, красивого и непременно иного пола. Было в этом нечто от скульпторских потуг, но угодить в Пигмалионы тут намного проще. Он зверь! — напомнил Вадим себе. Великолепный, совершенный, башковитый, но зверь. С предельно суженным — Слышала такой термин: “опускать”? — сказал Вадим.— Насколько понимаю, примерно так с серками и поступают. Только тут не обходится вульгарным унижением — серков действительно под себя подминают, как ни странно, и внедряются в них намертво! — Трахают, что ли? — простодушно спросила Юля. — Откуда мне знать? — пожал он плечами.— Гадать можно всяко, а как проверишь? Не через тебя же его пропускать? — Подумаешь, сложность! — фыркнула девочка, с почтением покосясь на восставший жезл исполина.— Одним больше!.. Почему не попробовать? — И ехидно добавила: — Конечно, если тебе все равно. — Проблема в следующем,— объяснил Вадим.— Если ты его в себя пустишь, он посчитает тебя добычей, в лучшем случае — подругой, самкой, продолжательницей рода. Но вовсе не богиней, как задумано. А вот как тебе внедриться в него? Анатомически сие не предусмотрено. Досадливо Юля повела плечиком: мол, “догадайся сам”,— напоследок намылила серка еще раз и тут же схлестала с него всю пену, являя на свет телеса, сияющие чистотой и упругостью. Обращалась с юнцом она без опаски, совершенно забыв свои недавние страхи либо полагаясь на защиту Вадима. Тоже к лучшему, подумал он. Зверь не должен чувствовать в укротителе боязнь, иначе снова может включиться свирепость. Ополоснув ванну, девочка закупорила сток широкой пробкой, затем, словно по наитию, переключила струю на третий режим, для которого, собственно, и требовался такой сумасшедший напор. Вода принялась фонтанировать из многих дырчатых дисков в бортах, стремительно заполняя ритуальную ванну. — Смотри-ка, морская соль! — обрадовалась Юлька, снимая с полки пакетик, и посулила зловеще: — Ща вам устрою! Океанская среда, именно! — внезапно осенило Вадима. Колыбель жизни на Земле, первородный аналог крови. Вот что нас объединит. Ай да жрецы!.. Протянув руку к пульту, он с точностью до десятых установил температуру и притушил свет, сколько возможно. А Юлю предупредил: — Не переусердствуй, хватит пакета. Здесь все отмерено. — Что-то придумал? — догадалась она, словно читая с его лица.— Блеск! — Во всяком случае, попытаться стоит. Только… — Что? — Придется его развязать. — Что ж, давай,— без восторга поддержала девочка.— Похоже, он стал другим — “совсем чистым”. — Что мне в тебе нравится: не боишься пробовать,— похвалил Вадим.— А то знаешь, как у некоторых творцов: ежели нет гарантии, что разродишься шедевром,— значит, и браться не стоит. Бедняги настолько боятся неудач, что сами делают себя неудачниками… Но учти,— продолжал он,— последствия я представляю не слишком. Наверняка ты обретешь многое — даже и то, что вряд ли хотела,— но кое-чем придется поделиться. — Ответственности бежишь? — усмехнулась Юля.— Все вы, добрячки!.. Наверно, и от девственниц шарахаешься? — Уж лучше превратить девицу в женщину, чем… — Во что? — В ведьму. — Даже так? — удивилась она, затем решительно тряхнула головой: — Ладно, согласная я — причем на все. Расписку дать или хватит слова? — Сейчас это и опасно, понимаешь? Я не уверен, что даже сия зверюга сумеет тебя защитить. — А-а, все равно пропадать! — через силу девочка хмыкнула, видимо, вспомнив “папеньку”.— Ну, чего задумал? — Ты станешь его повелительницей, станешь!.. Но одной тебе серка не удержать: корневая система слабовата — от его силы пойдешь вразнос. И унесет тебя в такие дали!.. Нужен триумвират, триединство — вот тогда нас не свернуть. — И втроем мы сольемся в экстазе,— подхватила девочка.— Ты гений, Вадичек! — Всего лишь подражатель,— скромно признался он.— Я уже проходил через такое — лет двенадцать назад. К тому ж это вовсе не то, что ты, развращенка, вообразила… Ну-ка, обними меня сзади. Юля с готовностью повиновалась. Вода уже поднялась серку по грудь, волнуясь вблизи нее, словно штормовые волны вокруг утеса. Наклонясь к юнцу, Вадим твердой рукой и со всей возможной для себя властностью взял его за подбородок и рывком повернул к себе, глаза в глаза. В то же мгновение взгляд серка напрягся, затвердел в ощутимый энерго-луч, силясь проникнуть в обнажившееся сознание Вадима, чтобы подавить его своей мощью. И неожиданно провалился туда, не встретив сопротивления,— словно вломился в открытую дверь. И заметался в чужих просторах, отыскивая Врага, повсюду натыкался на непроницаемые перегородки, мягко гасившие любые наскоки. А на себе ощущал давление тысяч и тысяч внимательных, сочувственных глаз, безмолвно за ним наблюдавших. Серка это смутило — он не отступил, но присмирел, зацепенев в центре нового логова, куда более вольготного, чем собственное, и, кажется, безопасного. Не отпуская его взгляда, Вадим распустил узлы на вымокших веревках, затем плавным нажимом прислонил серка к бортику и отодвинулся. Вода набралась уже до краев и с монотонным гулом устремилась по желобкам к полу, стекая затем в широкую дыру. Ощущать ее можно было лишь по щекотанию струй, похожих на касания невидимых рук,— значит, теплотой она равнялась крови. И пахло от нее горькой свежестью, будившей в памяти нечто столь древнее, будто это хранилось в генах. Прикинув мощность струи, Вадим вывел примерные сроки для подбрасывания новых порций соли, затем сказал Юле: — А теперь сядь рядом и смотри ему в глаза. — Дистанционный секс? — жалобно спросила она.— Всю жизнь мечтала!.. Однако послушалась. По самые скулы трое погрузились в воду, циркулировавшую между ними, словно общая кровосистема, исподволь объединявшую их ощущения, желания, даже мысли. Не отвлекаясь на тяжесть и холод, словно бы воспарив в подводной невесомости, они теперь Триединство! — думал Вадим, глядя в закаменевшие глаза серка, а боком чувствуя прильнувшее тело Юли. Триумвират, триада!.. Инициатива, упорство, совесть. Как тогда, с Эвой и Адамом. Возможно ли? Пройти по этому пути еще раз — но тогда-то меня вели, да и способ был иной. К тому же нынешняя инициатива больше смахивает на шило в Юлиной попке, а совесть — на страх навредить. И даже насчет силы не уверен: в достатке ли? Он ощущал, как В девочке обнаружилось куда больше разрушительного, убийственного Хаоса, чем он подозревал. Похоже, Юля направляется прямиком к собственной гибели или безумию — если не принять должных мер. Неосознанно она даже хотела этого и мучила тех, кого любила, поскольку слишком мало любила себя. А вот серк словно бы весь состоял из могучих животных позывов, определявших его поступки с жесткостью компьютерных программ. В нем-то Хаоса почти не ощущалось: чтобы решиться на “химию”, требовалась фанатичная, почти маниакальная целеустремленность. Но поскольку и “Мне не нужна абсолютная, рабская подчиненность,— разбираясь в чужих сплетениях, бормотал Вадим.— Если не обойтись без вертикалей, пусть это будут отношения вассала и сюзерена, слуги и господина — со взаимными обязательствами, подкрепленными любовью. Пусть вертикали сочетаются с горизонталями, для вящей надежности. Я замкну ваши Погруженный в три сознания (считая собственное), Вадим не Спокойно! Через секунду он уже был на ногах: от боли ведь тоже можно Но еще раньше из ванны катапультировалось другое тело, взрывая воду в фонтан. Оглянувшись, Вадим увидел, как всей тяжестью серк обрушился на врага, смяв его, точно тряпичную куклу. — Он вступился! — торжествующе крикнула Юля, сама едва не выброшенная волной — в последний миг Вадим придержал ее за тонкое бедро.— Он с нами, он мой! Но самого Вадима порадовало другое: надежно обездвижив напавшего, серк не попытался его сокрушить в кровавый ком или разорвать на части, как сделал бы раньше. У него появились тормоза! — Не трогать,— на всякий случай добавил Вадим, закрепляя рефлекс.— Фу, зверь!.. Кстати, как тебя зовут? Но вместо серка нежданно откликнулся другой. — Так это ты, Лось? — просипел он из-под двух центнеров закаменевшей, угрожающе ворчащей плоти.— А я уж подумал!.. Злодеем оказался билдерский жрец, по каким-то своим надобностям наведавшийся сюда в неурочное время. Откуда ему было знать, что в родном храме поджидает такая встреча? Это же тотчас сообразила Юлька, а может, попросту считала с сознания Вадима, воспользовавшись сближением. — Ага! — зловеще произнесла она, с видом царевны присаживаясь на бортик.— А вот теперь, любезный, ты расскажешь нам все: и про ваши сношения с Шершнями, и про поставки тюбиковой дряни, и про свою клиентуру — до последнего придурка… Или желаешь продолжить знакомство с нашим крошкой? Тогда сам скажи ему: “Фас!” Конечно, жрец без особенных колебаний выложил, что знал, и посчитал за счастье, когда ему наконец позволили вдохнуть полной грудью. Правда, знал он немного. Зато, облегчив совесть и уверовав в спасение, жрец сразу воспрянул духом и с восторгом уставился на изящные прелести девочки, выставленные напоказ, и на титанические пропорции серка: все-таки билдеры понимали в таких вещах толк. Оставив Юлю на попечение прирученного исполина и уповая на гостеприимство покаявшегося жреца, Вадим выбрался из подвала и покатил по снежку домой, уже не надеясь застать там Алису. А потому решил заглянуть к новому приятелю, торгашу Эмилю,— благо это оказалось по пути. Дверь в его лавчонку оказалась заперта, а за стеклом висела табличка: “closed”. Вадиму это не понравилось. Конечно, время позднее, особенно по меркам Крепости, но и Эмиль не из тех, кто разбрасывается даже единичными клиентами. Тем более у крутарей сейчас самая суета. Напрягшись, Вадим просочился Обойдя дом, Вадим вошел в подъезд. На первом этаже, возле запасного входа, стену подпирал флегматичный крепыш с пустыми глазами, механически провожавшими каждого, кто поднимался по лестнице. Он ни о чем не думал, ничего не вспоминал, не чувствовал,— просто сторожил, как автомат. И потому Вадим обнаружил его только сейчас. Но стоило обозначить движение к двери, как крутарь словно включился. — Закрыто,— объявил он, заступая проход.— Понял, да? — И бог с ним,— сказал Вадим.— Я по личному. — Перенеси,— пожал плечами крепыш.— Хозяин занят. — Не для меня. Вадим надвинулся вплотную. Оттолкнувшись спиной от двери, крепыш пихнул обеими руками его в грудь. Но угодил в воздух, против воли шагнув вперед. И тут же, на сайд-стэпе, Вадим поймал его за шею и добавил инерции, вынудив пробежаться вниз по ступеням. Затем вступил в дверь и сразу ее запер, чтоб избежать новых возражений. Миновав темную кладовку, бесшумно возник в торговой комнатке. Здесь было спокойно. С безупречно радушным ликом Эмиль восседал в уголке, задвинутый единственным столиком,— сложив худые длинные конечности, как богомол, и втянув голову в узкие плечи. Он не заискивал, не лебезил, но хамские выходки спускал гостям, как издержки воспитания. А что ему оставалось? Напротив Эмиля расположился нескладный субъект с расхлябанными членами, отечными чертами и многими шрамами на мятой физиономии. По сторонам от субъекта помещались двое: плотный коротыш с круглой головой, щетинистой от подбородка до макушки, и длинный гибкий парень — похоже, из бойцов. Еще один выжидал в сторонке, равнодушно листая книгу, наверно, в поисках картинок. Пятый сторожил вход, изредка выглядывая за шторку. А обслуживала компанию худощавая темненькая девушка, не красавица, но милашка, чем-то похожая на юную надсмотрщицу Руфь из Вадимового КБ,— по-видимому, дочь Эмиля. Ее выдержки едва хватало на ледяную мину, сквозь которую явственно проступала брезгливость. Похоже, разговор происходил не из приятных, а гости явно не входили в число званых. Что за публика? Если крутари, то не из истинных — падальщики, “шакалы”, “гиены”, “вепри”? Скорее последние, судя по ухваткам. А среди малых стай “вепри” — самые гадостные. Собственных тормозов у них нет — только страх. И потому им так нравится пугать других. Мяторожий главарь как раз принялся перечислять беды, грозившие торгашу, буде тому вздумается брыкаться. Голос у него звучал сипло и неряшливо, гармонируя с внешностью. Пока что гость держался в рамках, но в любой миг готов был окатить собеседника помоями: голосок вполне для этого подходил. Еще Вадим чувствовал, как зудят у “вепря” ладони — шлепнуть курсирующую вблизи девушку по узкому заду (это для начала). И чешутся костяшки на кулаках — тут же отоварить папашку, наверняка бы за нее вступившегося. По всему видно, главарек был небольшого ума, зато дело свое знал досконально и подбить на скандал мог любого. Эх, сюда б того, кто навешал ему эти шрамы! — как говаривал крестьянин в “Великолепной семерке”. — Всем привет! — громко сказал Вадим.— Эмиль, забыл? Договорено же! Взгляды разом обратились на него, и, как всегда, Вадим ощутил себя неуютно в перекрестии многих лучей. Однако пренебрег, — В чем дело, бычара? — враждебно спросил помятый.— Мы ж разобрались с Вольтом!.. — Это Аркан, наш новый пастух,— быстро вставил Эмиль — Оказывается, власть переменилась — снимай штаны опять! Почтенный Валет распродает деревеньку: десяток душ туда, десяток — сюда… Проигрался, что ли? — Заглохни, говорун! — мрачно велел вожак, не сводя мутного взгляда с Вадима.— Так чего надо, а? Говори живей или выметайся: у нас каждая минута на вес золота. — Как и у нас,— хохотнул Вадим.— Братаны, кажись, вышла неувязка!.. Валек и вправду оставил заведение, да только передал его росичам, а не вам. Иначе зачем бы я приперся? — Чего лепишь? — рявкнул Аркан, и его подручные разом напряглись, готовясь броситься.— Кто ты вообще? Коз-зел!.. Скажешь, росский сборщик? — Скажу,— подтвердил Вадим, сужая глаза в бойницы.— Не веришь? Спроси у Брона. Или хочешь разобраться со мной? Смеху-то будет!.. Расправив плечи и откинув голову, он и вправду будто стал больше, тучей нависая над столом. Не от триады ли подарок? Закрутилось колечко! — Да мать твою!..— взорвался падальщик, срываясь на привычный текст. Однако кидаться на противника не спешил и свою свору пока придерживал. Кажется, опять начинались эти игры: кто там и кого на что спровоцирует. — Придержи язык, Арканчик,— строго сказал Вадим.— Здесь все же дама. И место для разборки неподходящее. Может, выйдем на улицу? Оценивающе он оглядел свору, спокойно кивнул: ничего, отмахаюсь!.. Вадим и впрямь ощущал в себе мощь серка, переданную по Кольцу. Наверно, его уверенность почуял и Аркан, иначе бы не медлил. — Грубишь, да? — спросил он.— Здоровый очень?.. Сопля, хоть понимаешь, на кого наехал! — Или наступил? — уточнил Вадим.— Вообще я смотрю, куда ставлю ногу,— ведь не дай бог!.. Против ожиданий, главарек оценил намек — может, оттого, что его и прежде часто макали. А наглецов он привык опасаться: кто ж полезет на рожон, не обезопасив тылы? Но демонстрация не помешает. Вспомнив давний фильм, Вадим проворчал: “Душновато здесь, а?” — и огляделся, будто в поисках окна. Затем прикрыл на секунду глаза, концентрируясь, наливая кисть воображаемым свинцом, обволакивая стальной броней,— и с разворота саданул кулаком в ближнюю стену, проломив дырищу на улицу. Удовлетворенно вздохнул полной грудью, словно такие выходки были для него делом обычным. Детство, конечно,— зато как эффектно!.. — Еще б вони убавить! — сказал он грозно.— Чегой-то дерьмом потянуло… — Думаешь, я сам буду с тобой разбираться? — спросил Аркан, натужно осклабясь.— Еще поглядим, чья стая шибче!.. Помяни мое слово, соколик: сдадут тебя. И тогда поглядим, чего запоешь,— когда станут в асфальт закатывать!.. Ты понял меня, бычара? Ну очень хотелось ему оставить за собой последнее слово. И пусть — жалко, что ли? — Вполне,— сдержанно ответил Вадим.— Еще будут напутствия? Он действительно понимал главарька прекрасно. Чего ж тут не понять: все на поверхности,— а пахнет-то как!.. Поднявшись, Аркан махнул рукой, и “вепри” потянулись к выходу, отступая на заготовленные позиции. Лавочка опустела. — Ну вот, поиграли в мушкетеров с гвардейцами,— посмеиваясь, заметил Вадим.— Чаем меня здесь напоят или опять я только усугубил? — На этот счет не волнуйся,— откликнулся Эмиль, делая знак дочке.— Да я скорее в наймиты перейду или вовсе вернусь в Крепость, чем лягу под такую гниль. И кто их вынашивал, а? Еще Софочкой вздумали пугать, мерзавцы!.. На его лице проступила гадливость, еще добавив сходства с дочерью. Н-да, что у взрослого на уме… Бережно Эмиль вынул из-под мышки вспотевший кулак со стиснутой в нем гранатой и вздрагивающими пальцами принялся вставлять чеку на место, будто нитку вправлял. Ого! — подивился Вадим. Кажется, ради спасения душ, своей и Софочки, торгаш готов заплатить жизнью!.. У многих ли наберется столько решимости? — Горяч ты, старина,— словно не пуган! — сказал Вадим.— А у меня от таких разборок каждый раз колени трясутся.— Он опустился на стул, с облегчением вытянув перед собой ноги, и усмехнулся: — Только на опережение и работаю. — Тебе-то чего бояться? — Эмиль кивнул на пролом.— С такими кувалдами!.. — Тоже купился на этот фокус? Ну, старина!.. — Какой фокус, ты что? — По-твоему, я и впрямь могу прошибать бетонные плиты? — А это разве не бетон? — Там была полость,— ухмыляясь, объяснил Вадим.— Я только пробил ее стенки. Другое дело, что распознать пустоту сумеет не всякий. И удар, конечно, был не слаб — но отоварить так человека у меня не хватит пороху. Я блефовал! — А про Брона не выдумал? — сейчас же спросил торгаш.— Ты правда к нему вхож? Это б сейчас пригодилось! — С князем проблем не будет — но вот что стряслось с Валетом? — Н-да, я было посчитал его за человека: такой обходительный, улыбчивый… С ними нельзя расслабляться, верно? Софочка уже расставляла по столу угощение — куда более щедрое, чем для предыдущих гостей. Поднявшись, Вадим с охотой принялся ей помогать, хотя, судя по смущению девушки, здесь это было не принято. А может, так она реагировала на нового знакомца, о котором наверняка слышала от отца. — Как хочется высказать этим ублюдкам все! — мечтательно сказал Эмиль.— Но за ними столько дрынов, ножей, огнестрелов, а за мной только Софочка с Иолой. И другим крутарям не пожалуешься — тут же укоротят язык: не холопье, мол, дело, заглохни!.. Сословная солидарность, а как же? Поливая мерзавца из авторитетных, посягаешь на основы. Знать бы, на чем зиждется их авторитет: на числе судимостей, на количестве жертв? — Ну-ну, дружище, остынь,— улыбнулся Вадим.— Зачем обобщать? Имеет место дальнейшее расслоение на породы — теперь уже крутарей. — Хорошо,— решительно сказал торгаш,— я даже готов терпеть сословное неравенство — пусть!.. Пусть его введут снова, пусть законом установят правила общения с крутарями. Но почему они сами себя не уважают, почему нарушают слово? — Страх,— коротко ответил Вадим,— Крутари тоже ему подвержены. И вот я хочу знать: что напугало Валета? Вообще он не из робких. С удивлением он вдруг приметил на полке, среди антикварной рухляди, молдавский флуяр, один из любимых своих инструментов, и тотчас ухватился за него, взглядом испрашивая у Эмиля разрешения. Конечно, здесь уместнее было б сыграть, скажем, на скрипке, но сердцу не прикажешь. Правда, для начала Вадим выдул из флуяра именно “хаву ногилу”, но публика не выказала энтузиазма. Тогда, добавив к флейте банджо, он отчебучил на этой гремучей паре такую залихватскую мелодийку, что пронял оба поколения. Затем пили чай — под воздушные пирожные и легкомысленную болтовню. Не сговариваясь, мужчины всем видом старались убедить Софочку, что ничего особого не случилось: ситуация под контролем, броня, как водится, крепка, да и граната — наготове. Порассказать обоим было чего, потому девушка слушала, затаив дыхание, а тягостные воспоминания живо вытеснялись у нее свежими впечатлениями, радужными и веселыми. Оказалось, и при Советах была жизнь, а если опустить некие частности, так и вовсе — Золотой век. Беда в том, что опускать пришлось бы слишком много. Скоро девочка убралась, проявив недюжинный такт, ибо уходить ей совсем не хотелось. Но воспитание — такая штука… Вообще Вадим замечал, что в удачных семьях даже звери не доставляют лишних хлопот — тем более не закатывают истерик. И угождают хозяевам вовсе не из страха. — “Скажи-ка, дядя”,— сразу сменил пластинку Вадим,— а чего в вашей буржуйской среде думают о Мстителе? Наверняка ж вы про него наслышаны! — Лучше не вспоминать,— поморщился Эмиль.— У меня дочь в самом опасном возрасте — вдруг на нее выпадет? Я ж ночей не сплю!.. А что я могу здесь? Только уповать. — “Адская лотерея”, да? “Невесты дьявола”? — Вадим хмыкнул.— Уж торгашам положено быть ближе к реалиям! — А разве это не реалии? Крутарям “мясорубки” до лампочки, и в мистику они не верят,— но многие частники обеспокоены. Даже провели собственное расследование, наняв кое-кого из бывших сыскарей… кстати, недурных — тебе не надо? — И что? — Да ничего хорошего. Косвенный портрет и впрямь выстраивается в демона: когти, зубы, мощь чудовищная… чуть ли не крылья. Однако есть другая версия. — Ну-ну, уже легче! — подбодрил Вадим. — Будто никакого Мстителя в природе не существует, а есть лишь секта мясорубов, так обставляющая свои ритуальные убийства, что создается полная иллюзия вмешательства потусторонних сил… А,— спросил торгаш,— как тебе? Эти мерзавцы по горло в крови, к тому ж резоны у них имеются: устрашение, реклама, привлечение новых уродов, очарованных размахом злодейства. Притом эта угроза конкретная, и от нее мы вправе требовать защиты у крутарей. — Потребовали? — Обратились. Даже известили о месте, где были замечены мясорубы,— спасибо сыскарям. — И? — Крутари с охотой разогнали гадюшник, а парочку даже выловили — уж это они умеют. Дальше опять вступили мы, привлекли для допроса гипнотизера. — Ух ты!.. — Дурость, конечно,— однако сработала. То ли по молодости, то ли из-за тупости, но гаденыши покорно впали в транс и выболтали все. — О Мстителе? — Они видели его,— уныло подтвердил Эмиль.— Собственными глазами. Расписали в таких подробностях!.. — В каких? — Рост три метра с гаком — масса соответствует. Прямоходящий, но больше похож на льва. Покрыт костяной броней вперемежку с шерстью, когти как крючья, пасть и вовсе кошмарная.— Торгаш пожал плечами: — Может, им внушили, как думаешь? Раз это так просто с подобными идиотами… — Вряд ли,— сказал Вадим.— Не было надобности. — Так ты что ж, и сам встречался с Мстителем? — Пока нет. Но мог сравнить его работу с подделками мясорубов. — Большая разница? — Меня не обмануть, уж поверь. Мститель существует — именно такой, каким его описали, и хорошо, если один. Бороться придется с ним, а не со стаей жестоких придурков — в общем, легко истребляемой. — “Хочу быть смелым”,— вздохнул Эмиль.— Помоги нам бог! — Хочу быть добрым,— возразил Вадим.— Смелым быть проще: надо лишь не позволять себе бояться. — И все, да? Действительно, как просто! — Торгаш даже посмеялся, хотя с горечью.— А знаешь, что Мститель слывет не только монстром, но колдуном? Будто на расстоянии он завораживает людей, приказывая являться к себе на расправу: этого — на ужин; ту — на завтрак. — “А можно не приходить?” — поинтересовался Вадим, цитируя анекдот. — “Можно,— кивнул всезнающий Эмиль,— вычеркиваю!..” Только кто ж о таком спрашивает? У нас привыкли к послушанию… А еще Мститель якобы повелевает машинами и механизмами, даже атмосферой — помнишь, как в фильмах про полтергейст: хлопающие двери, взрывающиеся окна, хлещущие разряды, взбесившийся ветер… — Подумаешь! — фыркнул Вадим.— Одного такого давеча заломали в глухомани. Правда, на Мстителя не похож и жар загребал чужими руками — так ему их поотсекли, теперь с ними Брон разбирается. Может, и найдет применение? Заодно Вадиму вспомнился лесной колдун Михалыч со своей симпатичной дочуркой-ведьмой. Тоже ведь из немногих счастливых семей, хотя неполная. До них Мститель еще не добрался? Дай-то бог. Им и с тамошним зверьем хватает хлопот — один Хозяин чего стоит!.. Интересно, кто там кого в итоге подмял? — А заправляет мясорубами некто Серафим, старец праведный и благочестивый,— продолжил торгаш.— Вот кого бы я задушил собственными руками! Не так страшен Мститель — он просто злобен и голоден… — К несчастью, еще и силен. — Но эти мерзавцы, что жируют на чужом горе!.. Там ведь не только маньяки. Не понимаю: у них что, своих детей нет? — У Серафима? — небрежно спросил Вадим.— Была — дочь. Старик сам ее и кончил — за то, что совратила его в малолетстве. — Кого совратила? — с омерзением уточнил Эмиль.— Отца? — А внучок у него людоед,— добавил Вадим.— Этого порешила маменька, правда случайно,— такая вот преемственность. — Господи!.. — Думаешь, остальные мясорубы лучше? — свирепея, спросил он.— Охотнички, чтоб им!.. Кому-то недодали женской ласки, кого-то обидели — тем, кто оказался сильнее, умнее, даровитей. А виновны, конечно, ведьмы… исчадия ада, сосуды греха. Значит, надо разбить сосудов поболе — чтоб не собрать потом, вдребезги!.. Вдобавок это приятно. Как и сатанисты, мясорубы нашли отличное оправдание собственной злобе. — Надо облаву на них устроить,— упавшим голосом сказал торгаш,— как на бешеных псов. Их не может быть много! — Собственно, почему? — возразил Вадим.— Не будь у тебя дочки, ты и сам бы не шибко расстраивался. Сколько любителей зверья с аппетитом уплетает бифштексы — разве это так далеко от людоедства? Дело в традициях и привычке, а сии материи непрочны… А те гуманисты, что производят оружие,— скажи им, что из него станут убивать людей, они ж посмотрят на тебя как на идиота. Так почему ради благой цели не пошерстить десяток шлюх? Только свистни!.. — Ах, боже мой,— вздохнул Эмиль,— вот теперь я поверил в твой возраст!.. В юности больше любишь людей. — Не столько любишь, сколько придумываешь,— парировал гость.— Куда сложнее любить настоящих. — Например, мясорубов? — Ну, это для гурманов,— согласился Вадим, поднимаясь.— Спасибо за чай. Все же насколько транспорт сжимает пространство, удивлялся он, тихонько катя меж спящими домами. Неделю назад город казался огромным, точно страна, и с одного конца на другой пришлось бы добираться едва не сутки, минуя границы, обходя блюстительские посты. Губерния и вовсе представлялась ойкуменой, а уж что там, за Бугром,— может, край света? Зато теперь расстояния съежились на порядок, и все горожане вдруг сделались мне соседями: крутарь Брон, торгаш Эмиль, панночка Юлька,— даже глухоманцы оказались не за горами: часик-другой хорошего ходу. А что будет, когда прогресс снова поднимет нас в воздух? Давненько я не летал… Мысли переключились на Мстителя, этого ночного урода с когтями и клыками гигантской кошки и “чуть ли не с крыльями”, без напряжения сигающего на дюжину метров. Если Убийца так могуч, прикидывал Вадим, не бегает ли он быстрей, чем я езжу? Лучшие из людей не разгоняются выше сорока километров, рекордсмены среди зверья не выбегают из ста двадцати. Но вдруг наш гепард Мстителю не указ? Конечно, колесник можно загнать и под двести — хватит ли этого, чтоб унести ноги? Лучше не проверять… Вообще на крупное зверье сподручней охотиться с вертушек, как это делают Шершни. А на Мстителя, похоже, только так и можно — если жизнь дорога… И тут рассуждения Вадима без церемоний прервали: в сознании явственно зазвучал сторонний голос, впрочем знакомый. Столько лет он не слышал триадного Зова и даже не ожидал, что Юлька освоит новый трюк так быстро и без всяких подсказок. Кажется, у ведьмочки большое будущее — если не надорвется. Судя по представленной картинке, Юлька опять забралась в бурлящую ванну, а грозный серк теперь остался за бортом, преданно охраняя купание госпожи. Жрец тоже присутствовал, восторженно созерцая,— наверно, сам и пригласил, по-хозяйски. Вадим мог отмолчаться, однако сказал: “Слушаю”,— мысленно, конечно. — “Все же мы недоговорили”,— резво начала она. — “Недоругались”,— пробормотал Вадим, предвкушая. Господи, она уже менялась!.. Девочка ощутила в себе свежие страсти и новые возможности, не чаемые прежде, а к этому добавились повышенные запросы, подкрепленные всей мощью триады,— гремучая смесь. “Вот что мы сделаем завтра…” “Погоди,— прервал Вадим.— На завтра у меня свои планы, и поменять их вряд ли удастся”. “Не напрягайся: отныне буду решать я — раз мы вместе,— твердо заявила Юля.— Прежде всего разберемся с папенькой и его сворой”. “Послушай…” “Втроем мы такое устроим!.. Он думал, за меня вступиться некому”. “Вот сейчас все брошу и примусь за твои проблемы,— хмыкнул Вадим.— По-твоему, нет ничего важней? И потом, у тебя уже есть защитник”. “Ты ревнуешь! — обрадовалась Юлька.— Конечно, рядом со Зверем даже ты кажешься задохликом, и трахается он, наверно, как… зверь. Но вот беда: после этих дел мне хочется поболтать, а о чем можно толковать с серком? Так что я выбираю тебя — к тому ж и привыкла… Вообще, почему бы мне не перебраться к тебе, точно рябине к тополю?” Эфирный ее голос звучал иначе: насыщенней, выразительней,— как слышала его сама Юля. Теперь девочку не сдерживала неразвитость связок, и она могла смоделировать любой букет частот. Со временем таким же сделается и голос ее тела, подправленного Текучестью. “В общагу? — спросил Вадим.— После твоих роскошеств прессоваться в моей каморке… Милая, ты в своем уме?” “Ты что, дурак? Если прижать папулю, он нам такие хоромы отгрохает!..” “Надо жить по средствам,— назидательно молвил он,— и не разевать роток на чужое. Почему тебя должны содержать — разве ты лучше других?” “Лучше,— уверенно сказала Юля.— И ты — лучше. Мы над всеми, над заурядами, мы — элита!.. А от папашки не убудет”. “При чем тут он? Твой папа и сам трутень отъявленный.— С усилием Вадим притормозил: — Я не навязываю, ради бога!.. Ты с пеленок привыкла на готовом, но я хочу отрабатывать свой хлеб. А насколько у меня получается, пусть решают те, кому нужны мои дела”. “Господи, какой зануда!.. Думаешь, от твоего чистоплюйства что-то изменится?” “Зато я — непричастен”. “Значит, не хочешь меня выручить?” “Я мало тебе помогаю? — спросил Вадим.— Или чего-то недодал? Что за претензии, я не пойму!” Тут же Юля пришла к новому заключению, крайне оригинальному: “Ты не любишь меня!” “Вопрос формулировки,— откликнулся он.— Вообще эта тема требует длительного развития, и сейчас ее лучше не поднимать”. “Не увиливай! — прикрикнула девочка.— Скажи уж прямо: да или нет?” “Когда как,— прямо сказал Вадим.— Временами чудится, что да, а иной раз так бы и загрыз!.. Сейчас — не знаю”. “Это не ответ”. “Знаешь, я стреляный воробей и опасаюсь признаний. Слишком дорого они стоят”. “Жалко сказать “да”?” “Просто я научен жизнью. Сначала спрашивают, любишь ли. Затем, когда проявишь слабость, интересуются: а почему тогда не женишься?” “И почему?” “Молодой ишо”. “Ну да, как раз в деды годишься!” “Вот и я о том”. Вадим еще сдерживался, но из последних сил. Самым неприятным в Кольце была невозможность отмолчаться: наглухо закрыться самому и не влезать в дела других. Вадим и прежде избегал вранья, зато волен был не говорить, чего не хотел. Здесь такой номер не проходил: можно лишь разорвать Кольцо, что еще хуже. Вот ведьма могла уйти в любой миг, как и появиться,— за ней инициатива. “А вот я люблю тебя!” — отважно выпалила девочка. “Так берегись любви моей? — усмехнулся Вадим.— Ты любишь, чтобы брать,— а как насчет пожертвований? Или согласна на честный обмен?” “Чего ты хочешь, ну скажи!” “Я? Ничего. Живи себе”. “Шиш!.. Тебе не отделаться от меня так просто”. “Ну вот, я же говорил…” “Из-за тебя я порвала со всеми, сбежала из дома!..” “Из-за меня?” — Он пожал плечами: такие вот новости. “А теперь в кусты, да? Причем один”. “Каков мерзавец! — поддержал Вадим.— Не позволяет сесть на шею — а ведь так хочется!” “После подобных твоих заявлений…” “Чего бы я ни наговорил, решать тебе,— возразил Вадим.— Слова недорого стоят. К тому ж, как ни называй наши чувства, я отношусь к тебе много лучше, чем ты ко мне”. “Ты что, дружбу мне предлагаешь? — вспыхнула она.— Идиот!.. Я живу втрое меньше и то знаю, что дружить можно после, но никак не до”. “А как насчет родства?” “Душевного? Это не имеет касательства к слиянию тел! Не путай божий дар…” “Родство и само стоит немало, разве нет?” “Но я хочу быть с тобой!” — упрямо сказала девочка. Вот это уже прямое цитирование — может, бессознательное. Кто-то цитирует книги, кто-то — фильмы… а кто и песни. “Девочка, я ведь не смогу дать, что ты хочешь. Мне жаль”. “Me too”. “Чего бы я ни испытывал к тебе, толку не будет. Сколько б я ни давал, ты потребуешь всё. А ведь есть другие, которым тоже от меня что-то надо. Как совместить?” “Какое мне дело до других!” “А какое им — до тебя? Как аукнется…” “Плевать на них! — крикнула Юля.— Тебе что, трудно помочь?” “Не следует помогать тем, кто не выкладывается,— это развращает. Уайльд, помнится, призывал за это наказывать”. “Ты самодостаточен, как гермафродит,— неожиданно сказала Юля.— Тебе не нужна ни служанка, ни любовница, ни жена. Вот если б тебе отрезало ноги!..” “Ну спасибо,— хмыкнул Вадим.— Кто ж тогда на меня позарится? Кстати, жена — это когда дети,— добавил он.— А ты сама еще ребенок”. “Во всяком случае, перетрахалась я не с одной дюжиной,— мстительно сообщила она.— А у тебя какой счет?” “Не числом, говорят, но умением…” “Меня даже насиловали, и не раз,— похвасталась девочка,— потому что я так хотела. Они думали, что подавляют, а ведь все было подстроено. Это я ловила кайф, а они якобы возносились — но потом с размаху влетали рожей в асфальт!.. Кретины — ими так просто управлять, и нитей у них всего ничего: захочешь, не напутаешь”. “Так ты еще и мазохистка?” Впрочем, чего странного? “Да,— гордо признала Юля,— я столько уже испытала!.. “Эх, полным-полна коробочка”!” Кого там называли “изумительным эгоистичным чудовищем” — Челлини, кажется? Восторгаться такими феноменами лучше на расстоянии, а вот столкнуться носом к носу… “Мне что, обязательно макать тебя в это самое? — спросил Вадим с досадой.— Разве нельзя обойтись? Почему я должен напоминать тебе, на каком свете живешь!.. Думаешь, много радости ты доставляешь? Да от тебя больше хлопот и огорчений, не говоря про потери!” “А чего же ты хотел от “ребенка”?” “Ты существуешь за чужой счет и при этом изнываешь от скуки. Еще бы! Ты принимаешь жизнь в узеньком диапазоне — что выпадает из него, уже неинтересно, уже бессмысленно. Твои вкусы, опыт, воззрения умещаются в крохотный кружок — но ведь ты считаешь его Вселенной и кроешь почем зря!.. Ты — готовый маленький паразит, взращенный Крепостью. Что сделала ты для людей,— ему опять вспомнился Данко,— чем отплатила за иждивенчество? Что ты вообще можешь, кроме как ныть да мотать другим нервы? Разве тебя то возмущает, что папуля делает тебя разменной монетой,— нет, тебя не устраивает цена!.. Ты готова продаться, но — дороже”. Какая мука быть правдолюбцем! — добавил Вадим мысленно. К чему мне этот крест? И зачем Юльке такая обуза? Порхала себе по жизни, как мотылек… Вот к чему приводит лишняя близость. Может, не поздно еще… “Without you just can’t go on,— медленно сказала Юля.— Sweet darling”. И замолчала, отключилась напрочь — эффектный уход. Кажется, и цитирование на сей раз было умышленным. Отдавало театральностью, зато пробирало до нутра. Вадим даже прослезился, как над душещипательной киношной сценкой. Вообще, с возрастом он становился сентиментальнее. Может, не принимать всерьез? — думал Вадим. Дети ведь переменчивы, как мартовский ветер, и отходчивы на диво, стоит их отвлечь… или приласкать. Ведьмы, правда, не столь управляемы, и предсказать их реакцию совсем не просто. Так чего ждать? Мотая головой, он прибавил скорость, чтоб успеть выспаться к завтрашнему дню. Отлично началась неделя, лучше не бывает!.. И утешение под стать: “то ли еще будет, ой-ей-ей”,— как сказала бы Юлька. |
||
|