"Сезон охоты на ведьм" - читать интересную книгу автора (Иванов Сергей Григорьевич)

Глава 3. СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ

1. Выставка пород

— Давай, давай, Тим, поворачивайся! — подстегнул Вадим.— Нынче будет трудный день — не то что давеча.

— Куда спешить-то? — расслабленно возразил тот, жмурясь на проливающиеся сквозь шторы теплые лучи.— Я должен принять ванну, выпить чашечку кофе,— на звуке “ф” он даже присвистнул,— переодеться.

— “В морге тебя переоденут”,— в тон ему сказал Вадим.— Хватит Гайдаевских мотивов: Кира все равно не оценит! Это мы, старпесы, о них еще помним.

— А что такое “старпесы”? — поинтересовался Тим.

— Старые песочницы.

— А-а… Это греет.

В дверях спальни возникла Кира — в кружевном фартучке на голое тело, словно булгаковская Гелла, и в детских сандалиях взамен тапок. Никогда Вадим не любил униформ, но против такой и он бы не возражал.

— Сеньоры чайку не желают? — осведомилась она, изящно прислонясь к косяку.— Как понимаю, с кофе тут напряженка, не говоря про бекон с яйцами.

— Вот о таком я мечтал всю жизнь! — объявил Тим, восторженно ее озирая.— Можно даже без чая. Что до яиц… н-да.

Бочком он стал выбираться из постели, при свете снова застеснявшись своей наготы.

— Обживайся, женщина, обживайся,— сварливо добавил Вадим.— На кухне тебе самое место!

— Ты забыл про постель… Значит, вам чаю?

— А другого ничего нет, извини.

С достоинством Кира развернулась — сзади ее наряд впечатлял еще больше, что было подмечено классиком. А может, и читала, подумал Вадим кто знает? Или видела — одну из экранизаций. Как же пропустить такой эпизод!

— Да,— разглядывая себя в зеркале, заметил Тим,— с возрастом волос на теле становится все больше, а вот на голове — меньше. Сползают, что ли?

— Матереешь,— откликнулся Вадим.— Готовишься к трудной зиме.

— “Зиме” — в переносном смысле? — уточнил Тим и вздохнул: — Старость, старость… Скоро и на женщин у меня будет подниматься только шерсть. Биноклем, что ли, обзавестись?

— Домкратом,— сказал Вадим, прислушиваясь к себе. Отчего-то на душе было скверно — отчего? Себя он знал: без причины расстраиваться не станет. Только причину не сразу сыщешь — тем более иной раз она таится в будущем, опережая собственное следствие. И к чему готовиться теперь? К засаде прямо на дому?

В общагской квартирке Вадима действительно поджидали, однако никакие не Шершни, а вполне легальные сыскари, знакомые по недавней заварушке у соседей. Немудреное его имущество, судя по всему, они уже перетрясли и теперь от нечего делать глазели по тивишнику утреннюю программу, в точности повторявшую вечернюю. Мысленно Вадим поздравил себя, что не поленился самое предосудительное перетащить на новую базу.

— Бог в помощь, парни,— сказал он, озирая комнату в поисках Жофрея.— Я не помешал? А то ведь могу зайти и позже.

— Юморист, да? — проворчал старший сыскарь, упитанный и низкорослый, с покатыми округлыми плечами и выпирающим животом.— Умный очень? Позже он зайдет — щас!

— А котяра твой сбежал, ага,— сообщил второй, высокий и худощавый, однако похожий на первого, точно младший брат.— Фр-р-р в окно, потом на дерево — только и видели!.. Нарушаем помаленьку, брат жилец?

— Какой котяра? — преувеличенно удивился Вадим.— Наверно, в окно и забрался — пока меня не было.

— Может, и окно сам открыл? — поинтересовался молодой.— Тоже, видно, умник — в хозяина.

— А вот насчет окон указа не было,— возразил Вадим.— Ненаказуемо.

— Еще и грамотный,— заметил старший.— Во жильцы пошли — лучше нас права знают, так и шпарят!..

— За знаниями, что ли, пришли? Так это надолго.

— Грамотный, точно,— гля!.. Ну, тебе щас роги обломают, готовься.

— Уж не вы ли?

— Зачем мы,— вступил младший,— расследователь! Он тоже ба-а-альшой любитель языки чесать. Вот ему пой чего хочешь.

Вадим насторожился, теперь забеспокоившись всерьез.

— А в чем, собственно, дело? — спросил он.— Что-нибудь стряслось?

— Стряслось, вот именно,— усмехаясь, подтвердил сыскарь.— Еще как!.. Подружку твою замочили — до сих пор по частям собирают. Уж не ты ль постарался, умник?

— Кого? — выдавил Вадим сквозь сведенное горло.— Имя — как?

— Конечно, у тебя их девать некуда — первых-то городских краль!

— Алиса?

— Ну! — обрадовался молодой.— А я уж думал, как с котом будет: “первый раз слышу”. Весь город ее знает, а ты вроде и тивишник не смотришь… Пошли, что ль? Расследователь заждался.

— Только переоденусь,— бесцветным голосом сказал Вадим.— Не идти же к нему вахлаком?

— Спокойный — гля! — заметил старший.— Всё ему пофиг. Видно, не впервой, а?

Промолчав, Вадим распахнул шкаф, тоже, кажется, перетрясенный до самых глубин, быстро поменял одежду, вяло сожалея, что душ принять ему точно не дадут, и всеми силами стараясь не сорваться в слепую ярость, совершенно бесполезную сейчас, даже опасную. Алиса, ах Алиса! — стучало в голове. Как же я тебя упустил? Должен был предотвратить, должен!.. хотя бы пришлось разорваться.

Затем его сопроводили в квартиру Марка, где, к счастью, уже не оказалось упомянутых сыскарями “частей”, зато хватало свеженашлепанных и едва подсохших бурых пятен,— по коврам, стенам, даже на потолке. Однако Вадим уже взял себя в руки, надежно отстранившись, и фантазии воли не давал: смотрел на это именно как на пятна. Пока хватало иных забот, а переживать будем потом — если позволят.

Расследователь скромно притулился на кухне, отгородясь от входа столом, и сосредоточенно строчил отчет, обложившись листками экспертов. Завидев Вадима, он произнес зловещее: “Ага”,— с готовностью отложил перо и указал задержанному на стул, установленный по центру комнатки. Вадим молча сел, стараясь не терять из виду обоих сыскарей, притормозивших возле двери.

— Стало быть, вы и есть тот самый Вадим Александрович Смирнов,— заговорил расследователь,— так сказать, друг семьи?

— Скорее Алисы,— сухо поправил Вадим.

— Выходит, с мужем потерпевшей у вас были натянутые отношения? — тут же ухватился допросчик.

— Скорей прохладные.

— Что, так ни разу и не повздорили? Трудно поверить!

— Тем не менее.

— А с потерпевшей вы тоже не ссорились?

— Никогда.

— Мне говорили, она была женщиной импульсивной, несговорчивой, даже скандальной…

— Разве? Не замечал.

— Значит, вы с нею ладили?

— Вполне. Я вообще предпочитаю ни с кем не воевать.

— Что, такой ангельский характер?

— Просто умею себя контролировать.

Расследователь пристально вгляделся в Вадима, явно подражая “рентгеновскому” взору репрессоров.

— Когда видели ее в последний раз?

— Вчера, вечером.

— Вы были у нее?

— Да,— нехотя соврал Вадим.

— Во сколько ушли?

— Около двенадцати.

— Цель визита?

— Просто зашел… поговорить.

— Вы ее любовник? — в упор спросил расследователь.

Вадим усмехнулся краем рта: собственно, почему я — ее, а не она — моя? Как занятно иногда проявляется разница в статусе!

— Нет,— ответил он.— Мы дружили.

— Дружили-дружили, а затем раз — и убили?

Тем же отрепетированным взглядом расследователь впился в лицо Вадима, ловя смятение. Следовало бы разыграть гнев или недоумение, однако врать было противно.

— Нет,— сказал он вяло.

— Что — нет?

— Не убивал.

— Врете! Вы хотели склонить ее к сожительству, но она воспротивилась, и тогда вы надругались над ней — зверски. Затем вспороли ей живот, измочалили груди, отрубили кисти и ступни, а уж после всего задушили и оторвали голову.

Вадиму снова сделалось душно: к чему такие подробности — хочет меня ошеломить? Или в самом деле решил навесить убийство на первого кто подвернулся?

— Чего молчите?

— А вы ничего не спросили.

— Когда вы узнали о ее смерти?

— Странный вопрос.

— Почему?

— Вы ведь уверены, что это я ее убил? Убийце положено узнавать о смерти жертвы в момент убийства.

— Вы тут не умничайте,— вспылил чиновник,— а отвечайте на поставленный вопрос!

— Только что,— ответил Вадим.— От ваших сыскарей.

— Выходит, вы вообще тут ни с какого бока? — недоверчиво усмехнулся расследователь.— А кто еще, по-вашему, мог бы ее убить?

— Откуда мне знать? У Алисы обширный круг знакомых… был. И почти ни с кем я не пересекался.

— Ну да, “я не я, и хата не моя”. На вашем месте, подследственный, следует быть разговорчивей, иначе не пришлось бы потом кусать локти!

— А что вы хотите знать? Мне лично Алиса не мешала жить. Тем более я не стал бы над ней измываться, даже если б собрался насиловать. Это сделал больной либо мститель, а я не подхожу ни под одну категорию.

— Намекаете на мужа? — поинтересовался допросчик.— Конечно, у него-то была причина для мести!..

— Намекаете на меня? — спросил Вадим.— Причины не было, разве подозрения. Но позавчера он ее поколотил, а, по-вашему, может нормальный мужчина избить женщину?

— Собственную-то жену? — хмыкнул старший сыскарь.— Еще как!

Обернувшись, Вадим внимательно в него вгляделся.

— А убить? — спросил он вкрадчиво.— К тому же зверски?

— Ладно-ладно,— заволновался расследователь.— Не увлекайтесь, подследственный!

— Ну конечно, вопросы здесь задаете вы.

— Именно.— Он пошелестел на столе бумагой.— Хорошо, пока это оставим — есть и другие вопросы.

— Я слушаю.

— При обыске у вас обнаружены фант-книги.

— Не из числа запрещенных.

— Но программа, программа!.. Они ж туда не входят?

— И что?

— Как? — удивился чиновник.— Разве не ясно?

— Насколько понимаю, вы должны доказать нарушение закона? — предположил Вадим.— Так покажите тот закон, который я нарушил хранением этих книг. По моим сведениям, его еще не издали.

— Во дает! — не сдержался толстяк, явно злорадствуя над допросчиком.

— Похоже, Смирнов, вы еще не прониклись серьезностью положения,— нахмурясь, заговорил тот.— Злодейски убита ведущий диктор Студии, один из рупоров народной власти. При этом выясняется, что ее близкий сосед и, так сказать, приятель находится в скрытой оппозиции к строю, хранит и даже пропагандирует не одобряемые властями опусы, посещает подозрительные секты, ведет, судя по всему, распутный образ жизни, слоняется где-то ночами, а иногда и вовсе пропадает на день-два. Знаете, на что это походит?

— На то, что коварный сей “приятель” более пятнадцати лет, с первого дня знакомства, лелеял мысль заткнуть упомянутый рупор, год за годом кружил вокруг, втираясь в доверие, и наконец отчебучил это — совершенно по-идиотски, не позаботясь об алиби. Очень убедительно, правда? Можно даже психобазу подвести: мол, ежели слишком долго чего-то желать, не мудрено и сорваться, наломать дров,— по-человечески это так понятно!.. Кстати, я не оставил подходящих улик, вроде кровавых отпечатков или кухонного ножа?

— Довольно! — сорвавшись с тона, расследователь хлопнул ладонью по столу.— Я вижу, вы тот еще фрукт! Как говорится, “враг матерый и опасный” — так пусть вами и занимаются репрессоры.

Подмахнув заготовленную бумаженцию, он резко подвинул ее на край стола, затем ткнул пальцем в “подследственного” и распорядился:

— Сопроводить!

— Наверно, и при старом режиме вы очень старались,— поднимаясь, заметил Вадим,— раз теперь такой идейный. Кажется, я даже наблюдал вас — в агитаторах. Желаю, чтобы вам воздалось по заслугам!

— Увести! — крикнул чиновник.

Сыскари подобрались, по виду став и вовсе близнецами, несмотря на разницу в сложении,— и тут же принялись за дело. Старший, по-прежнему злорадно скалясь, шагнул к Вадиму и сноровисто прищелкнул к его запястью стальной браслет, намереваясь, видно, как более массивный, поработать при нем каторжанским ядром. Второй, как менее ленивый, прогулялся к столу за сопроводиловкой.

— Ты и дальше будешь умником, верно? — пробурчал первый доверительно.— И не наделаешь нам лишних хлопот?

— Может, вас отнести? — огрызнулся Вадим.— Тогда я же и сдам вас репрессорам, идет? Им-то без разницы, лишь бы больше!

— Хо-хо…

Все-таки в глубине души Вадим, наверно, питал иллюзии насчет неких высших законов справедливости, благодаря которым безвинного человека, нельзя закопать совсем — конечно, если он сам не сломается. Потому, а также из болезненного любопытства (надо ж поглазеть на этих деятелей вблизи!) он позволил себя впихнуть в душную каталку сыскарей да еще с обеих сторон стиснуть потными, дурно пахнущими тушами и так доставить на печально известную базу репрессоров, из коих он уже знал нескольких и даже имел случай лицезреть их легендарного босса, некоего Бондаря — громадного ражего мужика, весьма нелепо смотревшегося в парадном кителе.

Последнее время эта веселая организация быстро набирала силу, все больше смахивая на инквизицию либо на приснопамятный НКВД, тоже не стеснявший себя в выборе средств. Самое забавное, что даже в терминологии репрессоры взяли на вооружение эту словесную эквилибристику: от “козней пособников дьявола” до “происков врагов народа”. И теперь стало не очень понятно, на кого, собственно говоря, они ополчились: на пресловутых поработителей-федералов, как задумывалось вначале, или на мифического Врага всех людей, злоумышлявшего по своей природе. Мало-помалу в разоблачительные речи репрессоров все гуще вплеталась мистика, и эта белиберда, как ни странно, никого не удивляла, будто горожан уже излечили от естественного недоверия к властям, а критически поглядывать наверх умели теперь считанные единицы.

Ощущая сквозь одежду плотные массивы Вадима, сыскари чувствовали себя неуютно и с преувеличенным оживлением обменивались впечатлениями о вчерашней попойке, на которой, судя по всему, они недурно взбодрились, а заодно и просадили едва не по недельному окладу, полагавшемуся каждому блюсту в добавление к пайку. Через замызганные окна Вадим безразлично поглядывал по сторонам, прибавляя сыскарям беспокойства. То ли они опасались его приятелей-крутарей, о которых могли вызнать через обширную сеть осведомителей, то ли ожидали, что сам Вадим попытается разорвать их голыми руками, как сотворил со своей злосчастной подружкой.

-Ах, Алиса, Алиса! — снова нахлынуло на него. Предупреждал же: якшайся с разбором!.. И вновь Вадим подавил тоску, отстранился, хотя с трудом и не сразу. Не до переживаний сейчас — самому б выкарабкаться.

Несмотря на страхи сыскарей, их дребезжащий колесник благополучно докатил до унылого серого здания (так и прозванного — Серым Домом), которое большинство горожан старались обходить за квартал, и через сумрачную подворотню, после недолгого объяснения с привратными, въехал на просторный брусчатый двор, неожиданно пустынный и голый.

Сюда-то крутари вряд ли б сумели прорваться, даже если бы очень постарались,— однако у сыскарей не прибавилось спокойствия, скорее наоборот. Теперь они старались говорить вполголоса и уж лишнего не болтали — только по делу. Торопливо вытолкали Вадима из машины, подвели к одному из внутренних подъездов, перед которым тоже пришлось объясняться с угрюмой стражей. Внутрь сыскарей не пустили, да они и не стремились, с явным облегчением передав задержанного паре молчаливых верзил в униформе, на чьи физиономии даже Вадим не мог взирать без содрогания,— и тут же ретировались от греха.

А уж местные Хироны (больше смахивающие на Церберов) увели жертву в глубины этого огромного сумеречного дома, будто населенного тенями — так пусто и тихо было в его бесконечных тусклых коридорах, на бесчисленных лестницах со стертыми за годы ступенями. По сторонам уплывали назад двери — десятки, сотни их! — и что творилось за ними, знать не хотелось. Лучше не заглядывать туда, лучше и вовсе никуда не приходить — так и брести по пасмурным переходам день за днем, раз уж нельзя вырваться к свету.

Но, конечно, зверомордые конвоиры в конце концов доставили Вадима по назначению, покинув его в просторной комнате, столь же пустынной, как прочие помещения, и со многими стульями, расставленными вдоль голых стен. Может, Вадима хотели потомить перед грядущим допросом, а может, и вправду репрессорам было не до него. В любом случае он даже обрадовался передышке, позволявшей привести в порядок мысли и слегка пригасить чувства, чтоб не мешали жить.

Потом открылись другие двери, ведущие если не в ад, то, уж наверно, в чистилище, и двое столь же звероподобных, будто из одного питомника, громил, однако без униформы и с проблесками разума в глазах, слаженным кивком пригласили Вадима внутрь. Он послушно вошел и в глубине строгого кабинета за стандартным столом узрел первого ведьмодава всея губернии, главаря здешней банды, самого Верховного Репрессора.

Бондарь и сидя выглядел громадным — даже по нынешним меркам Вадима. Плечи у него были на полстола, костяк могучий, точно у серка. А вдруг в самом деле? Прищурясь, Вадим вгляделся в его костистое лицо и усомнился: в глубине глаз, правда, вспыхивают зловещие огоньки, но это мало походит на дремлющее безумие серка. Зато властности во взгляде репрессора хватило бы на троих таких зверюг.

— Вот наконец мы и встретились, Вадим Александрович,— произнес Бондарь голосом звучным, обволакивающим и улыбнулся не без приятности.— Вы ведь тоже меня знаете, правда?

Однако в пристальные глубокие глаза его смотреть по-прежнему не хотелось, и недаром, видно, про главного репрессора ходила слава второго Распутина. Он умел подчинять людей — если не удавалось их расположить.

— Видел как-то,— подтвердил Вадим, усаживаясь в жесткое кресло.— Вам не очень идет форма — вы знаете?

Бондарь негромко рассмеялся, щуря глаза — будто от удовольствия.

— Как видите, сегодня я в штатском,— ответил он.— Так лучше?

— Намного.

— А вы со всеми такой искренний? — осведомился репрессор.— Нет, поймите правильно: лично я приветствую!.. Но ведь в большинстве люди такие обидчивые, злопамятные, просто глупые. Не боитесь?

— Что делать? Против натуры не пойдешь.

— Если ее не сломают,— возразил Бондарь и опять приветливо улыбнулся.— Обстоятельства, проблемы, мерзавцы, коих немало,— короче, то, что называется жизнью.

— Это еще не повод, чтоб самому же себя насиловать,— ответно усмехнулся Вадим.— И без того найдутся желающие, верно?

— Это да, да…

Разговаривая, хозяин смотрел на него в упор, словно пытался сразу подмять либо хотя бы отыскать уязвимые места в обороне гостя. Давящий этот взгляд отвлекал, сбивал с мыслей — Вадим старательно избегал его, будто в рассеянности озирая кабинет. Самое странное, что сам он совершенно не чувствовал собеседника — впервые за много лет. Похоже, Бондарь и впрямь фигура незаурядная.

— Для того мы и поставлены, чтоб этим желающим укорачивать руки,— продолжал репрессор.— Чтобы честный, законопослушный крепостной мог спокойно заниматься своим делом.

— Ну да, нечто похожее я уже слышал,— не сдержался Вадим.— От крутарей.

— И вы можете сравнивать? — укорил Бондарь.— Такое даже оспаривать неловко.

— Извините, я не хотел вас огорчать.

— Да ладно, будто вы первый! — отмахнулся тот, словно не заметил иронии.— Во все времена народ не жаловал карающие органы — в общем, это нормально… хотя обидно.

— Карательные? — переспросил Вадим, не понимая, что за бес его дергает.— Простите, я не расслышал.

В ответ Бондарь лишь покачал головой — по-отечески снисходительно. А в самом деле, сколько ему лет? — подумал Вадим. Черт его знает — человек без возраста. Но не настолько же старше меня?

— Беда в том, что доброго отношения люди не понимают,— посетовал репрессор.— Их, точно бестолкового щенка, приходится время от времени тыкать в собственное дерьмо, чтоб не слетали с нарезки и помнили свое место. Вот отпустили народец недавно и чего добились? Вспомнить же жутко!.. Да и сейчас немногим лучше.

— “Же-жу”,— повторил Вадим едва слышно, словно пробуя звуки на вкус.

— Что? — не разобрал хозяин.

— Один мой приятель любит повторять: тружусь как пчелка — жу-жу-жу.

— Это вы к чему?

— Так просто… Продолжайте, я слушаю,— попросил Вадим с искренним любопытством. И правда, от подобных типов можно узнать столько неожиданного!

— Страха нет,— сказал Бондарь с сожалением.— Страха! Всем наплевать на все. Не осталось ничего запретного, надо всем потешаются, про Первого анекдоты травят, даже про Основателя!.. Нет уважения, нет веры, нет стыда.

— По-вашему, всего можно добиться через страх? — спросил Вадим.— А по-моему, он рождает лишь ненависть.— Заметив внезапную напряженность во взгляде репрессора, он с простодушной улыбкой добавил: — Ведь мы пока беседуем, правильно?

Не объявлять же, что он прекрасно чувствует, как с самого начала репрессор пытается пробиться сквозь его психозаслоны — на манер колдуна Михалыча из железобетонной избушки, только куда мощнее и напористей. Где он набрался этого, интересно? И как далеко зашел?

— Замечательно, что вы такой открытый,— похвалил Бондарь.— Как говорится, душа нараспашку. Значит, и по другим темам проблем не возникнет.

— Давеча я проходил собеседование в КБ,— доверительно сообщил Вадим.— Наверно, вы уже затребовали результаты у режимников?

Бондарь усмехнулся.

— Эти дурни полагают, будто детектор не обмануть,— сказал он.— Но ведь мы с вами — люди умные, верно?

Вадим скромно промолчал.

— Вы ведь интересовались историей? — продолжал Бондарь.— Представьте, я тоже. И обнаружил там массу полезного. Оказывается, и века назад люди боролись за правду. А средства для добывания истины…

— Для выбивания,— пробормотал Вадим себе под нос, однако на этот раз Бондарь услышал.

— Можно сформулировать и так,— кивнул он.— Хотя термин “выбивание” слишком узок. Существовали ведь и пытки огнем, под ногти там чего-то загоняли… Негуманно, согласен,— так ведь не надо врать!

— Пытливые люди.

— Что?

— Пытливые — от слова “пытка”.

— Это про нас? — Бондарь рассмеялся.— Что ж, рад за вас: вы еще способны каламбурить. Хотя в вашем положении…

— А еще пытали током,— добавил Вадим.— И удушьем, и бессонницей, и на темя капали… Вы хорошо изучили вопрос?

— У вас будет случай в этом убедиться,— сказал репрессор,— если не прекратите упрямиться. Когда желаете приступить?

— Да защемить ему яйца в дверях,— проворчал один из охранников.— Сразу запоет!

Вадим прикрыл глаза, пытаясь справиться с дрожью — отстраниться. Сейчас это получалось хуже обычного, будто страх перед Крепостью уже засел в генах. Не только у него — целый народ изувечили! Взрастили, называется, новую общность — холуев. А самое страшное, что большинство вполне этим довольно. Спрашивается, к чему дергаться?

Боже мой, поразился Вадим, эти сволочи только грозятся, а я уже трясусь. Что станет, когда они приступят к делу? Смогу я отстраниться от такой боли? И если не смогу, что поможет мне вытерпеть — гордость? А уж что со мной сотворит “анализатор”!.. Ведь почти никто не выдерживает, если репрессоры принимаются всерьез. Самые удачливые сходят с ума, остальные признаются во всем, тянут за собою других, ломаются на всю жизнь. Побеждают герои, но ведь я не герой. Сколько я смогу продержаться на своей гордости — неделю, две? Но здесь ломают людей месяцами!.. А может, ускорить?

— Похоже, вы не доверяете нам,— огорченно произнес Бондарь.— Я понимаю, последнее время вам пришлось несладко — одни покушения чего стоят!.. Но вы не обратились за помощью ни к блюстителям, ни к нам,— взялись разбираться самостоятельно. И чего добились? Лучший друг бесследно исчез, давнюю подружку зверски убили, а сами завязли по уши: крутари, контрабанда, запретные каналы, странные гуляния в разгар комендантского часа, эти нескончаемые гости, повадившиеся отовсюду… Не многовато ли для одного? (“Откуда они вызнали столько? — удивился и Вадим.— Хоть это у нас умеют”.) Вы же буквально толкаете нас на крутые меры — на экстремально крутые!..

Украдкой Вадим глянул из-под ресниц, оценивая плечищи и бицепсы репрессора. Скольких он уже — этими руками? Ну и рычаги!

Бондарь вдруг усмехнулся, словно что-то понял, и качнулся вперед — совершенно неожиданно. Его молотообразный кулак метнулся к Вадиму. Рефлекторно тот закрылся плечом, но удар все же сбросил его с табурета, хотя не оглушил. Вскочив, Вадим отпрянул от стола, и тут на его руках повисли охранники, о которых он успел забыть. (Это он-то!) Стряхнув их с себя, Вадим отскочил к самой стене, готовый к драке: один — против всех. Ну, подходите!..

— Оставьте его,— внезапно сказал Бондарь и указал на табурет.— Присаживайтесь… пока.

Недоверчиво озираясь, Вадим снова сел, поджав под себя ноги, чтоб успеть вскочить в любой миг. И как он прозевал атаку? Действительно, на Бондаря мысле-облако не реагирует, даже не ощущает его присутствия. Вакуум, полный вакуум!.. Но из вакуума к Вадиму тянулись жесткие щупальца, словно у того подбугорного спрута, настойчиво выискивая прорехи. Что за трюки?

— Кто к тебе ходит? — рявкнул репрессор.— Говори, живо!

Вадим вздрогнул, но не удивился: о таких поворотах он тоже наслышан. Тут главное — не суетиться.

— Что, мы уже на “ты”? — помолчав, спросил он.

— Хватит ваньку валять! — Бондарь бросил на стол пачку фотографий.— Видишь? Мы всё про тебя знаем!.. Кто они?

Наклонившись вперед, Вадим аккуратно разложил фотки. Бог мой, вот так сюрприз! В самом деле, они отлично информированы: набор почти полный. И не лень же было? Столько лет пасти жалкого специшку… Пяток кадров они даже ухитрились снять через окно, сколько он ни завешивался. Или через стену? Не в рентгеновских же лучах? Фантастика!

— Ну, кто это? — Репрессор ткнул в одну из фотографий длинным пальцем.— Отвечать!

— По-моему, Эва.

— Кто такая Эва, откуда?

— Может, вы расскажете?

— Отвечать по существу!

— Понятия не имею.

— Ложь!

— Вы сами видите, что нет,— возразил Вадим, слегка открываясь.— Я даже в имени ее не уверен.

— Ты что же, намерен говорить правду? — удивился Бондарь.

— А почему нет?

— Хорошо… Где ты ее встретил?

— На улице..

— Она сама подошла? — Вадим кивнул.— Отчего именно к тебе?

— У Эвы спросите,— предложил он,— если сыщете.

— И долго вы встречались?

— Недели три. Может, с месяц.

— Затем?

— Затем она исчезла.

— Куда?

Вадим пожал плечами:

— В ночь. Больше я ничего о ней не слышал. Ни разу.

— Она что-то рассказывала?

— О чем?

— О чем-нибудь, болван!.. О себе, о прошлом, о знакомых, о стране.

— Ничего существенного, насколько я помню.

— Что, мог и забыть?

— Это ж когда было! — Вадим указал на дату, аккуратно проставленную в углу фотки.— Даже странно, что вы вспомнили,— очень странно, до абсурда. Уж не ждете ли ее возвращения?

— А сам ты — ждешь?

— Разве это относится к делу?

— Что ты можешь знать о наших делах!..

— Действительно,— усмехнулся Вадим.— Наивно было б думать, что вас заботит, благополучие граждан. Главное, их подавлять — как это следует из названия.

— Ах да, ты ж полиглот! — осклабился репрессор.— Как там у тебя: “врагов надо знать”. Собственно, это о ком?

— О врагах.

— Народа?

— Человечества,— поправил Вадим.

— Уж не о нас ли?

— О вас?

Наконец он и сам посмотрел на Бондаря в упор: плевали мы на твой гипнотизм, Распутин хренов! Кажется, Вадим даже уловил призрачные очертания репрессорской сути.

— Пожалуй, все эти убийства, похищения вам даже на руку,— сказал он.— Помогают держать горожан в узде и от лишних хлопот избавляют. Неудивительно, что вы не слишком усердствуете в раскрытии!

— Собственно, зачем? — насмехаясь, спросил Бондарь.— Всегда находятся умники, которые влезают туда по уши. И кто поверит, что они проделывают это с лучшими намерениями? Люди судят по себе, а почти все в глубине — звери. Либо скоты. Им проще заподозрить ближнего в подлости, чем в благородстве. Вот и готов обвиняемый. А сделать из него осужденного проще простого — под бурные аплодисменты этого самого “народа”. Не согласен?

— “Народ — это сброд”? — откликнулся Вадим.— Почитай Фирдоуси, светлейший, у него эта тема уже поднималась. И обрати внимание на участников диспута.

— Зачем нам посторонний, к тому ж перс? — возразил репрессор.— Речь-то о тебе. Это ты замешан в ужасной гибели прославленной на всю губернию красотки и зловещей пропаже другой, девственно юной, но жутко сексапильной!.. Публика обожает такие истории и очень оскорбится, если первая оживет, а вторая сыщется.

— Вторая — это Юля? — решился спросить Вадим.

— Точно! — весело подтвердил репрессор.— Она ведь заявлялась к тебе позапрошлой ночью? А затем убежала, маленькая, вся в слезах. Утром, правда, возникла у себя в блоке — вместе с неким громилой, едва одетым. Крутенько переговорила с отцом (бедняга до сих пор отлеживается) и снова сгинула — уже совсем. Где она теперь, что с ней?.. Случайно не знаешь?

— Вам что, потребовался новый Джек-Потрошитель? — рассердился Вадим.— Так ведь после меня убийства не прекратятся!

— И не надо — пригодятся, чтоб без лишнего шума укоротить еще кого-нибудь. Зачем дразнить гусей, верно? Пока не подошло время их резать, пусть верят в справедливость. Страшны ведь не убийцы — бог с ними, в конце концов,— страшны потрясатели Крепостных основ.

— Вроде меня? Это льстит… А о чем Юля спрашивала отца?

— Ага,— ухмыльнулся ничего не забывающий Бондарь,— значит, все-таки “спрашивала”!.. И о чем, как думаешь?

— Наверно, о том, откуда он, собственно, взялся?

— Откуда берутся дети, мы знаем,— рассмеялся хозяин.— А вот откуда отцы!

— Я угадал? — Постепенно, “фибра” за “фиброй”, Вадим настраивался на собеседника, вытесняя из себя его настойчивые щупы. Теперь он бы почувствовал ложь. Однако Бондарь не ответил.

— Интересно, чего ж ты с ней сотворил? — задумчиво молвил он.— Такая славная была малышка!

— “На коленях качал”, да? — съязвил Вадим.— А с родителями что сделали? Имею в виду настоящих.

Репрессор посмотрел на него пристальнее, будто прикидывал: сейчас зашибить наглеца либо поиграться чуток? Взгляд был как у акулы, только весомей — в буквальном смысле. Если бы Бондарь глянул так на размякшее масло, там наверняка б осталась вмятина.

— А что еще знаешь? — сквозь зубы сказал он.— Ну-ка выкладывай!

— Спрашивай,— с дерзкой усмешкой предложил Вадим.— Если хватит ума правильно поставить вопрос. В конце концов, в этом же главное ваше предназначение.

— Чье? — настораживаясь, спросил Бондарь.

— Репрессоров, расследователей, режимников… А разве не в этом, светлейший?

Вадиму показалось, что тот слегка расслабился, будто опасался иного. Чего, интересно?

— Или вам больше нравится подавлять людей тихой сапой, облучая с тивишных экранов? И что вы с ними вытворяете, а? Подавляете волю, программируете? Накладываете заклятие?

Говорить этого не следовало, но Вадим уже закусил удила. Он желал наконец добиться правды… Это здесь-то, у репрессоров? Действительно, блаженный!

— Ладно, ты хотел драки? — Не спеша Бондарь выбрался из-за стола.— Ну покажи, чего умеешь!

Как оказалось, ростом он превышал Вадима не намного, зато был неимоверно широк и массивен, точно медведь. Или как тот же серк — ну, почти. Пуда два форы, прикинул Вадим. И бить умеет профессионально — первый удар был хорош. И скорость, господи!.. Уж не быстрее ли он даже меня? Что ж, поглядим.

Подобравшись, он двинулся навстречу.

— Не мешать! — бросил Бондарь охранникам, и в его руках возникла пара полицейских тонфа, до сих пор виденных Вадимом только в кино. Вот так, сказал он себе, сейчас из тебя сделают отбивную. А ты надеялся на честную схватку — один на один, равным оружием? Романтично-то как, в лучших традициях рыцарства!.. А вот Бондарь чужд предрассудков.

Они сблизились на середине кабинета и закружили друг против друга, неслышно скользя по паркетному полу. Репрессор явно понимал в единоборствах не меньше Вадима, а к тому же владел арсеналом, неведомым простым смертным. И проникать внутрь него было куда сложней, чем в серка или Шершня,— Вадим скорее угадывал, чем предощущал его маневры, хоти и это могло помочь.

Раз за разом Бондарь атаковал — слишком медленно, чтобы достать, но слишком быстро, чтобы Вадим успел пристроиться к выпаду и провести контрприем. Пару раз он даже схлопотал тонфа по руке, однако боли не почувствовал, как и всегда в горячке боя. Но если попадет в голову, мало не покажется,— там уж чувствуй, не чувствуй, а с катушек слетишь.

Вадиму вспомнилось, как гарды Брона гоняли по рукам воображаемые “ядра” и что сказал сам князь об “отсроченной смерти” в исполнении ордынцев. Огненные сгустки Хаоса… “Огненные ядра”! Почему не попробовать? Кому как не мне?

Бондарь снова бросился вперед, с разворота рубанул массивным предплечьем, усиленным тонфа. Мотанув по плечам жаркое “ядро”, Вадим выбросил навстречу ладонь и непроизвольно напряг пальцы. Удара он не ощутил, но тонфа вдруг отлетела, как от скалы,— Бондарь даже поморщился. И сразу ударил снова. Недоумевая, Вадим повторил прием — еще уверенней, даже жестче. Этого Бондарю хватило: кажется, репрессор поверил в противника раньше него самого.

Отступив, Бондарь скомандовал:

— Фас, волкодавы!

Вперед ринулись застоявшиеся охранники, сноровисто размахивая дубинками, знакомыми Вадиму столько лет. И приемы против них он вызубрил едва не со школы. Уж этих красавцев Вадим раскрутил за минуту, лишив дубинок и опоры, причем последней — много раз, так что тем надоело падать, тараня на кувырке стены. И скоро “волкодавы” тоже попятились, бессильно ворча.

— Ладно,— сказал Бондарь самым обходительным из своих голосов.— Идите, братец Смирнов,— пока. Надеюсь на скорую и приятную встречу. Конечно, если вы не будете против.

Опасаясь очередного подвоха, Вадим не поверил в это нежданное великодушие, пока та же пара униформенных образин не выпроводила его из мертвенного здания, больше похожего на кладбищенский подвал. И даже оказавшись на тихой улице, уже раскаленной полуденной жарой, он еще долго прощупывал окрестности в поисках “хвостов” — едва выдерживая напор многих сознаний, кишевших вокруг. Однако Бондарь действительно выпустил жертву — во всяком случае, “пока”. Странно, что он не попытался навесить убийство на столь удачно подвернувшегося спеца и даже выспрашивал вовсе не про Алису. Словно бы главному репрессору Крепости не надо было ни перед кем отчитываться. Или же он надеялся оправдать себя тем, что охотится на более крупную дичь. Любопытно, на какую?

Лишь Серый Дом скрылся за поворотом, к Вадиму плавно подкатила приземистая машина, а из-за тонированного, слегка приспущенного стекла окликнул вкрадчивый голос:

— Подвезти?

Молча, даже не оглянувшись, Вадим распахнул длинную дверцу и опустился в упругое кресло, больше похожее на лежанку. С удовольствием развалился в здешней кондиционерной прохладе, озирая элегантный салон, плавно сужающийся к корме. Фактически машинка была двухместной, но сзади было запасено еще одно кресло. А между передними помещалась компактная рация — весьма модерновая, судя по дизайну.

— А говоришь, профи,— проворчал он затем.— Какой тут, к черту!.. Как меня выследила, хитрюга? Наверняка ж это был “жучок”, да? Только где ты припасла его у себя — при полной-то наготе?

— Зачем тебе вникать в наши хитрости? — улыбнулась Кира.— Просто прими к сведению, что мы тоже не лаптем хлебаем, да и не щи вовсе.

С утра она разительно изменилась, наново наведя марафет по всему телу, от тоненьких ноготков до пушистых ресниц и алых губок, совершенно иначе уложив светлые волосы, облачившись в изящное платье и ажурные туфельки. Теперь Кира смотрелась безупречной светской дамой, и странно было узнавать в ней то растрепанное существо, голышом шлепавшее по заснеженным лужам, запросто управлявшееся с пулеметом, а после ластившееся в ворохе тряпья к такому же одичалому самцу. Даже вела себя она сейчас по-иному, будто набралась лоска от изысканного оформления.

— Наверное, стоило устроить тебе обыск,— вздохнул Вадим.— Прощупать до самых глубин, да?

— Наверно, стоило,— согласилась она.— А как с тобой обошлись репрессоры?

— Бережно.— Машинально Вадим потрогал ноющий висок.— Притом, что знали почти всё — за вычетом нашего возвращения. Кстати, Тима они считают пропавшим, так что лучше ему не возникать.

— Ты так уверен, что я пойду против них?

— Зачем же — против? Просто ты из другой конторы, а здесь ваши интересы не совпадают. Как только Тим попадет в поле зрения репрессоров, он перестанет быть полезным вам.

— Играешь на межведомственных разногласиях?

— А что остается “маленькому человеку”!.. Конечно, есть риск угодить меж двумя жерновами.

— И о ком тебя спрашивали, кроме Алисы?

— Не о тебе, успокойся,— Вадим помрачнел снова.— И про Алису-то разговора почти не было.

— Не хочешь рассказать всё?

— Чего-то они ждут,— сказал он.— Чего-то опасного для себя, а я для них вроде приманки. Потому и выпустили. Но, может, они ошибаются? В том смысле, что не такой я пустячок.

— Да уж, такой пустячок рухнет на темечко… Лучше б, конечно, на другое место.

— А как ты? — полюбопытствовал Вадим.— Уже связалась с любимым начальством и получила нагоняй по мягким частям… или поощрение, или инструкции?

— Всего понемногу. Во всяком случае, тобой заинтересовались, а базу Шершней, как понимаешь, взяли под наблюдение.

— Много они разглядят — снаружи! — фыркнул он — А внутрь вас не пустят. При крайности подорвут лабиринт и станут пользоваться запасными ходами. Там ведь такой муравейник!..

— Откуда знаешь? — с подозрением спросила Кира.— Судя по вашим россказням, вы не заглядывали дальше прихожей.

— Не хочешь — не верь,— отрезал Вадим.— А за свои слова я отвечаю! — Спохватившись, виновато улыбнулся: — Что-то строг я сегодня. У ведьмодавов, что ли, набрался?

— Ты был привязан к Алисе, да?

Он пожал плечами:

— Мы ведь знакомы много лет. Это как близкие родичи, перед которыми не надо из себя никого строить,— они примут тебя, какой есть, и не станут любить меньше. Знаешь, каково потерять сестру?

— Знаю,— подтвердила Кира,— и сочувствую.

Вадим молча кивнул, принимая.

— Что собираешься делать дальше? — спросила девушка.

— Не знаю.— Он устало растер ладонями лицо.— Столько злопыхателей вокруг — обложили, точно медведя в берлоге!.. Или тебе симпатичней образ крысы, загнанной в угол?

— Разве я не звала присоединиться к нам?

— Тоже мне, “бойцы невидимого фронта”! — хмыкнул Вадим.— И долго вы сможете соперничать с нынешними монстрами — даже при таком прикрытии? Еще неизвестно, кого раньше прихлопнут: меня или вас. Или вашего работодателя.

— Ну, ты хватил!..

— Историю надо знать,— наставительно сказал он.— Вот Бондарь бы тебе много поведал… Правда, у него к прошлому интерес специфический — скажем, профессиональный.

— Но ты же хочешь найти убийцу?

— Безусловно. Кем бы он ни оказался.

— А кстати, что ты думаешь о серках?

— Кстати к Алисе или вообще? Думаю, в убийстве они не замешаны — это попросту не их стиль, как я уже толковал тут одной прелестнице. А в общем, мне кажется, серки — промежуточный продукт некоего глобального процесса, который еще шандарахнет по всем нам, если мы и дальше собираемся спать. Исчерпывающе?

— Не слишком.

— Не хочешь — не верь,— повторил Вадим мягче.— Доказать пока не могу, но интуиция меня редко подводит… Слушай,— внезапно спросил он,— а куда мы направляемся — не на вашу ли конспиративную квартиру?

В самом деле, приплюснутый колесник уже набрал приличную скорость и теперь привольно катил по безлюдным в эти часы улицам, явно устремившись к некоей цели.

— В точку попал,— подтвердила Кира.— Надо же где-то перекантоваться. Не беспокойся, засады там нет. Не веришь?

— Почему? Я верю всем — до первого обмана.

— А если первый окажется последним? — рассмеялась Кира.— Рискуешь!

— К тому ж вам нет резона меня захватывать. Ничего нового я не расскажу — пока опять во что-то не вляпаюсь.

— Приятно иметь дело с умными людьми,— заметила она.— Дураки всегда боятся впрок, не доверяют с запасом — и все равно пролетают.

— Думаешь, я не попадался? Сколько раз!

— Но ведь не бросился в другую крайность! А почему?

— Противно,— пожал Вадим плечами.— Все-таки здесь лучше “пере”, чем “недо”,— не так стыдно потом.

— Эстет,— девушка наморщила симпатичный носик.— Вдобавок и моралист! Какой ты после этого профи?

— Разве я претендую — ты вспомни. Сама напридумывала, а теперь с претензиями!

Перед перекрестком Кира резко притормозила, пропуская по перпендикулярной улице с десяток бронированных двуколесников, кативших в плотном строю, словно банда свирепых байкеров, давно канувших в лету.

— Еще новость! — удивился Вадим.— Эти-то откуда?

— Отряд Боевых Псов,— пояснила Кира то ли с гордостью, то ли с насмешкой.— “Наш ответ Чемберлену”! Надо ж как-то бороться с ночной угрозой?! И крутари последнее время разнуздались — что им прежние патрули!

— Черт меня раздери,— пробормотал он,— вот и овчарки подоспели!

— Что?

— Складывается картинка-то,— сказал Вадим.— Дивное полотно! Пастыри и овечки уже имелись, сейчас добавляются псы. “Пся крэв”, как говаривал Тим,— и теперь я понимаю, что это значит! А волки — конечно, крутари. Или коршуны — как?

— Что тебе до этих кубоголовых? — откликнулась девушка.— Разве тебя там оценят?

— Уже,— хмыкнул он.— Вообще у меня столько “порочащих связей”! Думаешь, ты все про меня знаешь?

— И все равно ты нам нужен.

— Уж эти мне стаи! — вздохнул Вадим.— Сказала бы лучше: “мне”. Или у тебя личное на втором плане? Как говорится, “тебя я люблю, но бизнес есть бизнес”.

— Откуда это?

— Из одного голливудского фильма — как раз про таких деловых.

— Звучит подходяще.

— Еще бы — чем не кредо этих самых “профи”! Долг выше любви, выше совести, верно? А честь — и есть долг… для вас. Эх, Кирочка, тебя бы в самураи!

— Это комплимент?

— Как поглядеть. Меня бы он не порадовал.

— Разве ты не человек чести?

— Пока она не расходится с совестью. А дальше нам не по пути, извини. Как говорят те же профи своим жертвам: “Тут ничего личного”.

— Но сейчас мы попутчики?

— Естественно, раз едем в одной машине.

Впрочем, они уже заворачивали в укромный дворик, густо заросший кустами сирени. Раздвинув ветки, колесник скользнул к обшарпанной кирпичной стене, затем и дальше — в нежданно открывшийся проем. Не успела Кира затормозить, как ворота пoзади них встали на место, погрузив гараж в сумрак, рассеиваемый только парой настенных фонарей. Однако даже их хилого света хватило Вадиму, чтоб оценить строгий уют и безукоризненную чистоту этого места, вполне подходившие к нынешнему облику Киры. Приоткрыв дверцу, девушка грациозно выпорхнула наружу, сияющим пальчиком поманила Вадима за собой. И что ему оставалось?