ГОРОДСКОЕ ИЛИ ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Развитие политических обстоятельств в России всё определённее заводит страну в тупик. Отражение этого движения в тупик проявляется в чудовищном, позорно низком интеллектуальном уровне базовых документов практически всех политических организаций, пещерного политического мышления их лидеров, идеологов и аналитиков. До сих пор ни либералы, ни патриоты, ни коммунисты, ни “партия власти” не смогли дать внятного объяснения происходящему, дать обозначение или определение тому, что творится в стране со времени Перестройки. Но если нет точного диагноза болезни, то какими же средствами её надо лечить? Если нет политического определения процессу, как можно выверить путь движения вперёд, обозначить объективные стратегические цели реформирования страны и средства преодоления кризисов?

Можно не сомневаться, что 999 человек из 1000 опрошенных в любом городе страны никак не свяжут столь огромные потрясения исторического бытия России, свидетелями которым мы являемся, с буржуазно-демократической революцией. Их можно понять. Об этом упорно избегают упоминать телевидение, газеты, радио, все известные политические деятели. У нас идут рыночные реформы, - вот как это подаётся и определяется на современном политическом языке России. Почти все будто чего-то позорного и неприличного, заведомо проклятого, боятся самих слов: буржуазность, буржуазия, буржуазный. И при этом всё терпимее относятся к слову капитализм!

Разумеется, если признать, что сейчас происходит буржуазно-демократическая революция, то возникнет вопрос: а чем же тогда был коммунистический режим? И многим, очень многим окажется невозможным или невыгодным согласиться, что это был исторически необходимый социал-феодализм, обусловленный конкретными российскими обстоятельствами раскрестьянивания, урбанизации и индустриализации огромной страны, а не некий самый прогрессивный строй в истории человечества для одних или кровожадная азиатская деспотия для других.

Однако дальше закрывать глаза на суть происходящего в нынешней России, как на закономерное следствие развития объективных процессов буржуазно-демократической революции, равносильно приближению слепых к пропасти. Для научно обоснованного анализа причин углубления экономического и политического кризиса, катастрофического развала промыш­ленности, сельскохозяйственного производства обязательно нужно назвать вещи своими именами и бороться именно за прозрение людских масс, чего бы это ни стоило.

Французское слово буржуа, как и немецкое бюргер, - имеет латинский корень burgus, что в переводе с латинского означает замок, укреплённое место. В Средние века во Франции буржуа называли горожан, городских жителей. И не просто горожан, а, главным образом, представителей третьего податного сословия, то есть ремесленников, купцов, владельцев цехов, мастерских или мануфактур, правоведов разного рода, учителей, врачей и лекарей и так далее.

В России от старинного бытового слова горожанин произошло слово политическое - гражданин, которым с конца ХVIII века определялось общественное политическое сознание городского жителя вообще, не только мещанина, но и дворянина, и аристократа. Поэтому слова гражданин и буржуа прямые родственники, и в то же время в заложенном в них смысловом содержании есть и различие. Во Франции, и на Западе Европы вообще, в понятии буржуа заключался смысл особого правового положения именно третьего городского сословия. Это было связано с тем обстоятельством, что там были унаследованы древнеримские юридические традиции чёткого разделения городских сословных интересов и сословно-иерархической городской культуры, при христианизации приспособленные к феодальным отношениям с их узаконенными привилегиями для второго и первого сословий, крупных землевладельцев-феодалов и католической церкви. И политическое противоборство буржуа-горожан в защиту своих гражданских интересов против феодалов и церковного произвола опиралось на античные традиции сословного противоборства, имело давнюю, многовековую историю. Оно не единожды приводило всю Западную Европу к кровавым войнам, - к примеру, одна протестантская Реформация чего стоила.

По мере возрастания организованности и численности французской буржуазии, влияния её капиталов на налоговые поступления в казну государства, что было обусловлено становлением с ХVI века мануфактурного товарного производства и ростом торговли с колониями после Великих географических открытий, это противоборство приобретало идеологический характер, то есть нацеленный на обоснование целесообразности той или иной системы государственной власти. Вольтер, Монтескье и энциклопедисты дали буржуазии концептуальное обоснование для свержения феодальной системы власти как таковой. Это концептуальное обоснование породило французский либерализм с его главным лозунгом абсолютных Прав и Свобод Человека, стало основанием для разработки идеологии буржуазной революции как демократической революции, представлений о необходимости буржуазно-демократических преобразований и подтолкнуло приближение Великой французской революции 1789 года.

Идеологически французская буржуазно-демократическая революция изначально имела целью постепенное, посредством Просвещения и разумного переустройства власти изменение балансов политических сил, вследствие которого произойдёт эволюционное утверждение диктата гражданского сознания, каким его века понимала городская буржуазия, то есть как сознания третьего городского сословия. При этом подразумевалось, что второе и первое феодальные сословия сохранятся, но потеряют свои привилегии, а точнее сказать, политически, посредством развития представительной власти уступят свои привилегии третьему сословию. Но правящие классы никогда и нигде от своих привилегий добровольно не отказываются, - не собирались добровольно отказываться от них и французские аристократия, дворянство и церковное католическое священничество. Традиции межсословной политической борьбы на грани гражданской войны, которые в западной Европе имели многовековую историю, заставили французскую буржуазию как таковую в начале Великой революции 1789 года действовать неизмеримо решительнее, чем предполагали её вдохновители. Ради политического утверждения радикального буржуазного либерализма началось беспощадное подавление и уничтожение привилегированных при прежнем феодальном строе сословий, - ставших в большей мере наследственными кастами, чем сословиями, - а революционный радикализм народных крестьянских и городских плебейских масс давал ей политическое оружие для этого. Вследствие чего буржуазия получала возможность формировать только собственную буржуазно-представительную власть третьего сословия, исходя исключительно из своего понимания её задач и целей.

Никакими мерами не разрешимая, наиглавнейшая политическая проблема этой власти была в том, что она не смогла обеспечить развитие производительных сил страны. Почему? Потому что оказалась неспособной удержать уровень развития производствен­ных отношений, социальной дисциплины и организованности, какие были достигнуты при прежнем феодальном - феодальном по организации государственных и общественных отношений - государстве и, собственно, создали основные предпосылки для буржуазно-демократической революции.

С чем это было связано? С тем, что на начальном этапе революции, в обстановке взрыва политических страстей и распада порядка в организации сословно-общественных отношений и экономических связей, что оправдывалось и провоцировалось агрессивным либерализмом, спекуляция и порождённое ею ростовщичество, бандитизм и повсеместная коррупция чиновничества стали основными средствами роста частных капиталов и захвата прежней феодально-государственной собственности.

Финансовую, а потому и политическую силу набирала только лишь торгово-спекулятивная, финансово-ростовщическая, бандитская и чиновничья буржуазия, все интересы которой вращались вокруг самого быстрого роста спекулятивных коммерческих капиталов. Она отмывала с помощью коммерции тёмные пятна с происхождения внезапно возникавших состояний, посредством коммерции узаконивая своё особое положение в новом устройстве экономических и политических отношений, при котором получала возможность проталкивать наверх и поддерживать отвечавших её требованиям и интересам политиков. Тогда как возникающая промышленная буржуазия, то есть связанная с производством товаров буржуазия устойчиво теряла капиталы, а с ними и влияние на ход процессов образования класса собственников, на политику новой власти.

Народная крестьянская среда и городской плебс, которых вдохновили знамёна и лозунги идеологического либерализма и которых буржуазия использовала в качестве тарана при свержении прежней, феодальной системы сословных отношений, естественно не могли надолго стать союзниками спекулянтов и ростовщиков, бандитов и казнокрадов. Разбуженные страсти городской народной толпы, возбуждаемые вождями-популистами, после того как расправа с феодалами и церковью закончилась, превратились в ненависть к нуворишам. Эта ненависть голодной, терзаемой спекулянтами толпы и привела к власти Робеспьера, заставила проводит политику террора против новоявленных богачей без чести и принципов, без социального сознания, готовых продавать и разворовывать всё и вся ради денег и захвата собственности, в том числе поместий, как прежних феодалов, так и государственных.

Робеспьер посредством террора попытался создавать новую государственную власть, новую идеологию исполнительной власти в яростной и бескомпромиссной борьбе против как контрреволюционной реакции привилегированных феодальных сословий, так и против слоя, порождённого коммерческим интересом к спекуляции, против основной массы новых буржуазных собственников.

Однако представленная во власти владельцами коммерческих капиталов и собственности политическая среда новой буржуазии, буржуазии особой, которая показала, что она скрывала за поддержкой идей либерализма полное отсутствие гражданских идеалов, а потому и демократических принципов, - эта среда связанной с коммерческим политическим интересом буржуазии, опираясь на силу её капиталов, произвела восстание против террора Робеспьера. С помощью создаваемого им аппарата государственной исполнительной власти она осуществила политический переворот, без суда и следствия отправила Робеспьера и его ближайших соратников на гильотину, после чего установила собственную диктатуру.

“Le peuple a donne sa demission - Народ подал прошение об отставке”, - так определил видный деятель нового режима Рёдерер суть происшедшего термидорианского переворота и его политические следствия для Франции и революции.

Совершившая политический переворот термидорианская буржуазия была напугана демократическими возможностями прежней, революционной Конституции, она быстро состряпала собственную, позволявшую ей уйти из-под контроля представительной власти de jure. А аппарат государственной исполнительной власти Робеспьера позволил ей de facto провести в жизнь свою Конституцию и больше того, насиловать собственную Конституцию всякий раз, когда возникала необходимость в спасении режима исполнительной власти, ставший защищать её интересы. Иначе говоря, она установила власть не связанную никакими законами, диктатуру коммерческого политического интереса.

Этот режим, назвавший себя Директорией, оказался чуждым традициям общебуржуазного, гражданского демократизма. Он утвердил абсолютный приоритет, диктат политических целей коммерческого интереса, коммерческого циничного космополитизма, проявившийся в постепенном устранении идей патриотизма и ответственности власти за всеобщее благо из официозной политики.

Пять лет правила Директория Францией. За это время происходила концентрация коммерческого капитала, капитала торгово-спекулятивного, банковско-ростовщического, разбойного, воровского. Постепенно наибольшая часть его оказывалась у узкой группы лиц, у клики крупной термидорианской буржуазии, тесно связанной общими интересами с высокопоставленными бюрократами государственного аппарата исполнительной власти.

По мере концентрации этого капитала всё отчётливее, как на проявляемой фотографии, проступали родимые черты коммерчес­кого политического интереса. Безыдейность и аморализм; равнодушие к нуждам и интересам остальных слоёв населения страны; неспособность думать стратегическими целями государства и планировать его развитие, что доказывало имманентный космопо­литизм коммерческого политического интереса; полнейшая неспособность отразить интересы промышленного производства, которая вела к повсеместным упадку и развалу производства. Устойчивый рост цен при одновременном росте безработицы разрушал единый рынок страны. Большинство населения нищало, теряло навыки производст­венной деятельности и веру в завтрашний день, превращалось в люмпенов. Производительные силы Франции оказывались на грани необратимого разложения, гибельного для страны и её населения.

Эгоизм узкой клики у власти принимал преступный характер. Ради собственного выживания у рычагов доступа к правительственным финансовым средствам она систематически преступала Конституцию, не признавая над собой никакого закона, никаких норм права. Её паразитическое равнодушие к прочим интересам становилось криминальным даже по форме политического поведения, что в конечном итоге, привёло к отчуждению власть предержащих от всех социальных слоёв в городах, в сельских провинциях, в армии. В стране создавалась атмосфера неустойчивости, хаоса и неопреде­лённости, неуверенности в завтрашнем дне, что пугало и раздражало даже крупную буржуазию, то большинство её, которое не имело непосредственного доступа к верхам исполнительной власти.

Удивительно ли, что государственный переворот 19 брюмера 1799 года, разгон Наполеоном Бонапартом парламента осуществлён был без единой жертвы? Ни одна политическая сила не встала на защиту Директории, - наоборот, государственный переворот вызвал всеобщее облегчение. Страна словно освободилась от тяжёлого камня, который тащил её ко дну пропасти. Устойчивый подъём курса акций всех компаний, начавшийся после переворота, подтверждал настроение доверия к новому режиму со стороны абсолютного большинства населения Франции того времени.

Опираясь на массовую поддержку, новый режим при подготовке своей Конституции первым делом нанёс политический удар по либерализму, как идеологии, приведшей к власти Директорию, то есть диктатуру коммерческого космополитизма. Он решительно порвал с традицией знаменитых деклараций Прав Человека и Гражданина в Конституциях 1791, 1793 и 1795 годов. В наполеоновской Конституции VIII года, опубликованной через месяц после переворота, не имелось ни одного упоминания о каких-либо индивидуальных правах. Их заменили идеи централизованной французской государственности и французского национального корпоративизма.

Военно-политическая диктатура в лице Наполеона Бонапарта объявила о завершении буржуазной революции и о намерении утвердить власть особых, государственных интересов во Франции, как надбуржуазных интересов, поднимающихся над интересами третьего сословия горожан, и увековечить особые цели политики власти, как надбуржуазные цели, более сложные, чем цели третьего сословия. Почему же это оказалось возможным, и что это были за интересы и цели?

Уже террор Робеспьера, направленный против разложения демократических идеалов революции коммер­ческим политическим интересом, резко усилил значение карательных специальных служб и армии, как совершенно особого учреждения власти. Для подавления восстаний политических врагов Революции внутри страны и для отражения интервенции коалиции феодальных держав, перешедших границы Французской республики, срочно потребовались дееспособные войска, потребовался офицерский корпус, организованный исполнительскими традициями орденских дисциплины, чести, долга, честолюбия. Но этот офицерский корпус начал создаваться на новых принципах, когда феодальные привилегии при осуществлении карьеры были упразднены, а воинские талант, храбрость, способности стали главным основанием при продвижении по ступеням новой войсковой иерархии.

Режим Директории, режим диктата коммерческого политического интереса, который установился после политического переворота, свергнувшего Робеспьера и его сподвижников, должен был ради собственного выживания быстро укрепить средства подавления своих главных противников, внешних и внутренних, - то есть расширить возможности и полномочия судов, полиции, тайных служб, войсковых соединений. Таким образом, аппарат управления и подавления превращался в основную опору власти Директории. При этом по мере распада производительных отраслей экономики, по мере сокращения промышленного капитала и связанного с этим обнищания подавляющего большинства городского населения, значение военных средств подавления политических противников режима постоянно возрастало, и задачи таких средств усложнялись. Дважды, 5 октября 1795 года и 4 сентября 1797 года, только вмешательство армейских военных, использование военных средств непосредственно в Париже спасло клику Директории, сохранило власть в её руках.

Наряду с осознанием своей значимости для выживания режима армия оказывалась столь же беззащитной от разворовывания чиновниками выделявшихся ей денег, от спекуляции поставщиков продовольствия, фуража, оружия, как и остальное население. Политические обстоятельства воспитывали в офицерском звене армии собственное, сословное видение своих интересов и способов их отстаивания в условиях вырождения идей либерализма. Свойственный первым годам Революции и объединявший всех под единым знаменем со словами “Свобода, Равенство, Братство” либеральный идеализм рассеивался; беспредельный эгоизм асоциальных кланов коммерческой буржуазии, установивших свою диктатуру, заставлял и социальные слои объединяться по кровным материальным интересам в корпоративные сообщества.

Когда сословное самосознание войскового офицерства достигло степени социальной зрелости, оно единственное смогло бросить вызов разложению и распаду Франции. Посредством государственного переворота армия скинула режим Директории, разогнав и ликвидировав парламент, заменив политическую систему твёрдой властью военно-политического авторитаризма Первого Консула, генерала Наполеона Бонапарта.

Новый режим сразу же повёл политику практического подавления и отстранения от влияния на власть коммерческого политического интереса и сделал своей опорой промышленную буржуазию. Наполеон направил всю мощь государственного аппарата на мобилизационное развитие промышленного производства и укрепление экономических, политических позиций промышленного предпринимательства. Тем самым вновь возвращая горожан к гражданскому и демократическому сознанию, к структуре капиталов и интересов, необходимых для роста численности собственников промышленного производства. Поэтому новый режим был воспринят современниками в качестве революции, которая ради экономического и политического спасения страны через мобилизационное восстановление производительных сил отринула общечеловеческое братство и либерализм, оказавшихся выгодными лишь коммерческому капитализму, и провозгласила идеи и идеалы французского национального примирения и корпоративного национализма, как главных опор восстановления буржуазной гражданственности. Политически это привело к качественному расширению смысла буржуазной гражданственности, ибо произошло становление второго военно-управленческого сословия в пределах буржуазного демократизма и для его защиты, как надбуржуазного сословия, вынужденного считаться с буржуазным демократизмом подавляющего большинства средних слоёв горожан и подстраиваться под их традиции буржуазного самоуправления.

В прежнем лозунге “Свобода, Равенство, Братство”, который привёл к власти разрушительный режим диктатуры коммерческого космополитизма, было заменено только одно слово. А именно, новый режим консулата провозгласил лозунг “Собственность, Свобода, Равенство”, подразумевая в том числе и безусловный приоритет прав нации на собственность во всей Франции, на её территорию, на использование этой собственности на благо французской нации как таковой.

Такого рода военно-политическая диктатура, как реакция на предыдущую диктатуру коммерческого космополитизма, устанавливалась во всех буржуазных революциях после завершения задач разрушения оснований для контрреволюционного возвращения к феодально-бюрократическим порядкам. Она всегда и везде являлась режимом осуществления Национальной революции, которая протекала в качестве таковой в каждой конкретной стране в полном соответствии с её собственным уровнем исторического и промышленного развития, обусловленная общим уровнем развития промышленного капиталистического производства в других государствах. Проявления её конкретно-исторического своеобразия в каждой стране оказывались в прямой зависимости от степени сложности задач осуществления диктатуры конкретно-государственного промышленного политического интереса. Общим же для всех стран характерным проявлением Национальной революции было, сознательное или вынужденное, основанное на наитии руководства совершавших её сил, но резкое усиление опоры власти на идеи становления эгоистично-национального государства. Это было необходимо для оправдания жёсткой политики нового, узаконенного властью насильственного перераспределения собственности и закрепления позиций производительного капитала, при одновременном подчинении именно его экономическим и политическим целям капитала коммерческого, в частности, банковско-коммерческого.

Потребность в социологизации общественного сознания, без которой невозможно было восстанавливать промышленное производство и, в целом, производительные силы пережившей буржуазную революцию страны, заставляла руководство режима авторитарной диктатуры промышленного политического интереса принимать меры по ослаблению противостояния всех социальных слоёв, и больше того, меры по укреплению их корпоративного взаимодействия. А идеологическую и политическую поддержку режиму в деле воспитания и культурного обеспечения такой общенациональной социологизации труда, как непременного условия быстрого налаживания производственных отношений и наращивания промышленного производства, промышленного капитала, в состоянии был дать только радикальный мелкобуржуазный национализм. Вернее сказать, мелкобуржуазный национал-демократизм. Национал-демократизм в каждой стране имел разные идеологические и политические формы своего выражения, как то, французский шовинизм, итальянский фашизм, американский расизм белых, немецкий нацизм и пр. Но неизменная суть его была именно в том, что главной опорой режима становились проникнутые мелкобуржуазными демократическими настроениями средние слои горожан и села, так или иначе связанные с производительными силами этой страны.

Авторитарная военно-политическая диктатура осуществления Национальной революции исчерпывала свой прогрессивный потенциал тогда и постольку, когда и поскольку она необратимым образом делала промышленный капитал заведомо преобладающим в общем объёме капиталов физических и юридических лиц страны. Выражаясь политическим языком, можно сказать и так, что необходимость в ней отпадала, когда она восстанавливала безусловное доминирование буржуазно-демократического, национально-гражданского общественного сознания в среде буржуазии, завязывала его материальными и моральными интересами на национальное производство, на устойчивое развитие производительных сил страны. Этому национально-общественному сознанию, когда оно достигало определённого уровня зрелости, военно-политическая диктатура вообще-то становилась тягостным излишеством, - вследствие чего постепенно вызревал идейный, духовный кризис режима, а идея восстановления демократических институтов и политических свобод приобретала необоримую привлекательность.

Политический переход от режимов военно-политической диктатуры к демократическому самоуправлению национальных обществ для дальнейшего развития национальной общественной власти в разных странах происходил болезненно и разными путями, но происходил он обязательно, рано или поздно. В одних случаях, в результате военных поражений государства, как было с националистическими империями Наполеона Бонапарта, фашистской Италии, нацистской Германии, национа­лис­тической Японии и т. д. В других - в результате добровольной передачи власти главой режима в пользу конституционной монархии, как было в Англии, где генерал Монк “предал” дело военно-политической диктатуры умершего Кромвеля; в Испании, где генерал Франко подготовил падение военно-политической диктатуры после своей смерти. В третьих - в результате свержения политическими буржуазными партиями, совершавшегося после периода жёсткой конфронтации с ними правящих кругов режимов военно-политической диктатуры, после многолетних преследований их лидеров и попыток роспуска их партийных организаций, как было в Латинской Америке, в Корее и ряде стран Европы.

Восстановление политических институтов широкого демократического самоуправления, в действительности, оказывалось возможным только при появлении сильных волей, готовых жёстко бороться за власть политических партий, которые отражали политические цели уже, главным образом, городского производст­венного политического интереса, как эгоистично национального. Они и создавали традиции политической борьбы, политической организации конкретно-национального буржуазного государства или, иначе говоря, государства городской гражданственности.

Политические партии приобретали при этом значение подготовителей и воспитателей особой корпоративной этики партийно-политического сословия, становясь аналогом жреческих организаций, то есть образуя первое сословие и завершая, таким образом, выстраивание национальной трёх сословной общественно-политической власти. Буржуазный демократизм при этом вновь переживал качественный скачок в политическом расширении смысла до включения в него первого сословия.

Лишь после этого становилось на ноги и приобретало историческую самостоятельность собственно новое буржуазно-национальное общество, способное к устойчивому историческому развитию в качестве субъекта мирового рынка, мирового разделения труда в условиях глобального господства промышленной или европейской цивилизованности.

Неприятие в нынешней России подавляющим большинством населения самой мысли о том, что на наших глазах, а именно с 1989 года, совершается буржуазно-демократическая революция, есть выражение отсутствия в русской истории традиций городских сословных отношений и духа буржуазного сословного самосознания. По всей стране русским умозрением ведётся отчаянная борьба за сохранение пережитков традиций народного бытия и феодально-бюрократической и социал-феодальной коммунистической системы организации государственной власти, естественным образом опирающейся на патриархально-общинное сознание деревенского крестьянства. Против чего же направлена эта отчаянная борьба? С одной стороны, против осуществляемой либералами буржуазно-демократической революции при отсутствии опоры это революции в сословной буржуазии как таковой. А с другой стороны, против инстинктивно ненавистной русскому традиционному народно-патриотическому умозрению городской сословной общественной самоорганизации, отрицающей его в принципе, требующей культурной и моральной, юридически правовой и исторической смерти русского народа как такового.

Ожесточённой борьбе умирающего народа с неумолимо наступающим новым, городским образом русского бытия помогают тысячелетние традиции земледельческих и природно-почвеннических отношений, как единственные традиции в русском самосознании. Отсутствие исторической связи между народной земледельческой формой русского бытия и сословной городской формой русского существования в прошлом страны отчасти объясняет такую предельную остроту политического раскола между многочисленными народными патриотами и группами русских националистов, между проповедниками примата почвы и теоретиками примата крови, между евразийцами и белыми расистами. Ибо последние, сами того не осознавая, выступают подготовителями появления русских городских сословно-общественных отношений, как этнократических и принципиально новых для русского духа и умозрения.

И всё же, как бы подавляющее большинство ни старалось, но остановить историческое развитие России невозможно. Крестьянская народная Россия, почвенническая и имперская, отступает в тень невозвратного прошлого. Если русский этнос намерен выжить, ему придётся совершить революционный переход в совершенно иное качество бытия, к которому он не подготовлен прошлым опытом. И этот переход невозможен никаким иным путём, кроме как революционным усложнением, революционной рационализацией русского умозрения посредством, сначала, буржуазно-демократической революции, а затем, революции Национальной, которая создаст условия для зарождения, закрепления и укоренения новых традиций городских общественных отношений в течение эпохи Национальной Реформации. При этом становление русских городских общественных отношений будет существенно отличаться от того, как оно происходило в Западной Европе. Западноевропейские национальные общественные отношения складывались на основаниях исторических традиций буржуазного самоуправления, подстраиваясь под политическую борьбу буржуазии за свои интересы. А русские национальные отношения станут развиваться политической диктатурой одной партии, сознательно, на основаниях национал-демократической идеологии выстраивающей национальное государство, а уже посредством государственной власти национального государства ведущей стратегическую борьбу за национальное общественное развитие, в том числе продолжая борьбу со слабеющим сопротивлением народного умозрения.

Никаких иных политических способов создать рыночную экономику и стать социально устойчивым субъектом мирового рынка у России нет и быть не может. История на исходе ХХ века поставила вопрос о дальнейшей судьбе русских и России с предельной прямотой и определённостью. Либо русский народ погибнет вместе с русской государственностью, либо он, отмирая в горниле завершающейся на наших глазах буржуазно-демократической и вызревающей Национальной революций, будет преобразован национальным государством в городскую этнократическую нацию. И не в буржуазную нацию западного вида, а в политическое городское общество промышленной цивилизации, которое будет отвечать требованиям современного уровня развития этой цивилизации накануне эпохи жестоких этнических войн за ресурсы жизнеобеспечения и перехода к научно-промышленному цивилизационному развитию.

Кто же, вроде страуса, который прячет голову в песок, лишь бы не видеть происходящего, - кто пытается спрятаться от беспощадно уничтожающей Старую Россию буржуазно-демократической революции за самообман отрицания этой реальности, тот будет неотвратимо раздавлен объективными процессами закономерного развития современного мира. В этом проявляется высшая справедливость, царящая во вселенной, как справедливость объективная, диалектическая, всегда обеспечивающая победу нового над старым.

18 февр. 1997г.