"К СИБИРИ НА ВЫ" - читать интересную книгу автора (Сергей ГОРОДНИКОВ)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Демократизация, гласность стали в настоящий момент политической необходимостью ускорения социального и экономического преобразования России, в конечном счёте, они стали условием выживания нашей страны. Всё более ясным и естественным оказывается понимание, что это объективный процесс, движение, а не чьи‑то злобная воля и вредительство, и у него есть собственные законы развития.

Природа предоставила обществу, как бы на выбор, два способа совершенствования экономических и социально–политических отношений. Один — посредством проб и ошибок, он подразумевает использование интуиции лидеров в тёмном лабиринте сложных обстоятельств и препятствий, когда им приходится по наитию принимать решения, чертыхаться и набивать синяки и шишки. Этот первый способ имеет множество сторонников. Второй же опирается на осмысление причин и следствий событий, благодаря чему мысль подобно фонарику высвечивает путь продвижения вперёд на основании пусть смутного, но понимания происходящего. И этот второй способ представляется более достойным homo sapiens`а – человека разумного.

Трудно спорить с тем, что демократизация подразумевает нарастание прав, ответственности личности и, как следствие, обусловлена ростом патриотизма и духовного единства общества. Только тогда она способствует укреплению цивилизованного социального порядка в условиях усложняющихся экономических отношений и ведёт к усложнению и росту экономики. Но воспитывается ли у нас единство общества? Формально — да, но только формально. Ведь как, к примеру, нужно по уму сажать деревце? Надо подобрать место, вырыть ровную ямку, заполнить её навозом, чернозёмом, затем, засыпав корни, регулярно поливать их, добавлять удобрения. А как чаще всего делается у нас? В спешке, часто подвыпив, кое–где вырывается яма, кое‑как забрасываются корни глиной, дрянью какой‑нибудь, а потом мы стоим над деревцем и в нетерпении дёргаем то одну, то другую ветку, чтобы росло быстрее. И орём друг на друга, что вырастает уродец.

Конечно, нельзя уйти от своей непростой истории, но нельзя же до бесконечности валить на неё нежелание учиться культуре мысли, культуре разумной деятельности. Трудно, очень трудно даётся нам понимание, что общество есть то же самое деревце, и расти оно сможет пышно, с сочными листьями только при тщательном уходе за посадкой его корней и уходе за ними. И одним из самых главных корней для нашего общества является тот, что связан с Сибирью.

Вновь и вновь приходится признать, что после октябрьской революции 1917 года подавляющее большинство в нашей стране растеряло понимание, что такое самоуправляемое общество. У нас очень низкая политическая культура, культура понимания, что общество состоит из разных социальных, региональных слоёв населения страны, а каждый из них выступает со своим собственным видением мира, отношением к нему, поэтому единство этих слоёв достигается постоянными компромиссами их главных интересов. И при этом ещё меньше сознающих, что следует учитывать постоянно меняющееся значение разных слоёв для поддержания жизненной силы всего общества. Жёсткая централизация управления государственной власти, которая имела место последние полсотни лет, приучила нас к диктатуре идей и взглядов одной социальной группы, а именно той, которая с 17–го года взяла на себя чрезвычайную ответственность за выведение страны из глубокого общегосударственного кризиса, за преодоление экономической, культурной отсталости, за создание отечественной промышленности, не привязанной к промышленности и капиталам Западной Европы. Но за это она потребовала от остальных социальных и региональных слоёв населения России безусловного подчинения своей стратегии, своей тоталитарной идеологии, что было возможным лишь при безусловном авторитете столичного Центра.

Дальше управлять страной подобным образом становится невозможным делом. Ибо отстранённые от власти социальные и региональные общественные слои теряют представление о своей политической ответственности, о своей сопричастности к выбору собственной судьбы, погружаются в моральную и нравственную апатию, при которой ни о каком динамизме экономического развития не может быть и речи.

Сейчас вопрос должен встать не об отрицании всего, в том числе и положительного, что было осуществлено коммунистическим режимом, а о серьёзной перестройке общественных взаимоотношений, которая позволит преодолеть отрицательные следствия чрезмерно централизованного государственного управления. И надо бы дать самый решительный отпор попыткам оплевать недавнюю историю страны, попыткам гуманитарной интеллигенции истерично лягать память страны, в том числе лягать память Сталина, намерениям превратить его в некое инфернальное Зло.

Ни один правитель не в состоянии взять такую власть, какую имел Сталин, если её не отдадут ему исторические обстоятельства, народ в самом широком смысле этого слова. При спокойном и взвешенном видении обстоятельств, которые терзали государство с начала века, кажется вообще чудом, что оно выбралось из бурь и потрясений, беспримерных в мировой истории, и после Второй мировой войны стало Второй Сверхдержавой глобальной политики.

Государство есть особый организм, такой же живой, как и человек, и его бытиё тоже подчиняется законам Природы, в том числе естественному отбору. Оно окружено другими государственными организмами и ведёт с ними борьбу за существование, порой очень ожесточённую, когда ставится под сомнение само его выживание. Если оно исторически молодо, энергично, ему присущ обострённый инстинкт самосохранения, и патриотизм государствообразующего этноса — одна из составных частей сил, определяющих этот инстинкт самосохранения государства, хотя, быть может, и не самая важная. Когда все силы, заинтересованные в выживании государства, сливаются воедино в ответ на враждебные обстоятельства, они превращаются как бы в неистовую волю к жизни самого государства. Именно она и приводит государственную власть к высокой централизации, а политику к радикальным мерам борьбы, именно она привела Сталина к кажущейся неограниченной личной власти, часто руководила его поступками. Жёсткая централизация есть всегда реакция государства на угрозу его существованию, и она определяет собственные правила политической борьбы со своими противниками как внутренними, так и внешними.

Да, Ленин разработал стратегию спасения народа, страны в исторических обстоятельствах глубочайшего общегосударственного кризиса, провёл страну через тяжелейший, первый этап восстановления обновлённой государственности. Но грязную работу по расчистке фундамента под строительство новой государственной власти пришлось делать Сталину. Его железная воля, ясность в видении целей как своих, так и врагов страны, изворотливый дипломатический ум с такой самоотверженностью служили государству, какой трудно найти в нашей истории. Да, он совершал просчёты. Но ему каждый день приходилось принимать тяжелейшие решения под домокловым мечом выбора между войной или миром. Да, он раскрутил маховик репрессий. Но как иначе можно было заставить служить государству корыстных мерзавцев и паразитов, карьеристов и просто глупых людей, которых тогда было не меньше, а возможно много больше, чем сейчас.

Свидетели падения Константинополя рассказывали, что когда турки уже шли на приступ городских стен, греки были заняты не столько задачами обороны города, сколько внутренними склоками, религиозными спорами. И погибла великая православная империя. Не следует забывать, духовную культуру Россия получила от неё. Так может быть, окажись тогда в Константинополе такой же властный и жестокий правитель, как Сталин, Византия пережила бы кризис и возродилась бы, существовала до сих пор?

Умеющий думать участник Второй Мировой войны как‑то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, чтоеющий думать участник Второй Мировой войны как‑то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, что "нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию" и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию"и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, послееющий думать участник Второй Мировой войны как‑то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, чтоеющий думать участник Второй Мировой войны как‑то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, что "нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию" и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию"и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. знаменитого"обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу.

Даже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. Иже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. Ирангейт"наглядный пример такому утверждению. Американскаяже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. Иже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. Ирангейт"наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия"сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно.

НТР лишила США экономической и военной неуязвимости. Мировые рынки перенасыщены товарами различных марок, и американской продукции становится всё сложнее конкурировать с товарами новых промышленных держав. Всё это приводит к тому, что промышленное производство американской индустриальной державы и уровень жизни американцев не удержатся на достигнутых показателях без милитаризации экономики и растущих бюджетных дефицитов, которые, в конечном итоге, “задушат” демократию. Не получится ли в обозримом будущем так, что логическим завершением огромного влияния римской политической традиции в этой стране станет появление императорской системы власти, которая введёт в палату представителей и сенатР лишила США экономической и военной неуязвимости. Мировые рынки перенасыщены товарами различных марок, и американской продукции становится всё сложнее конкурировать с товарами новых промышленных держав. Всё это приводит к тому, что промышленное производство американской индустриальной державы и уровень жизни американцев не удержатся на достигнутых показателях без милитаризации экономики и растущих бюджетных дефицитов, которые, в конечном итоге, “задушат” демократию. Не получится ли в обозримом будущем так, что логическим завершением огромного влияния римской политической традиции в этой стране станет появление императорской системы власти, которая введёт в палату представителей и сенат "лошадь императора"? Учитывая склонность природы поддерживать амплитуду колебаний от одной тенденции к другой, ломка нынешней американской государственности может принять весьма малопривлекательные формы, затмить и сталинизм. лошадь императора"? Учитывая склонность природы поддерживать амплитуду колебаний от одной тенденции к другой, ломка нынешней американской государственности может принять весьма малопривлекательные формы, затмить и сталинизм.

Вся история цивилизаций однозначно свидетельствует, для начала реальной демократизации необходимо предварительное осуществление, по крайней мере, одного из двух непременных условий. Во–первых, подавление угрозы государственной независимости. Во–вторых, развитый внутренний рынок товарообмена, и чем больше он развит, тем отчётливее средние слои населения заинтересованы в соучастии в управлении обществом, что является необходимым условием для демократии.

Без победы Вьетнама в войнах с Францией и с США, без революций в Афганистане, в Иране, в Никарагуа, в Эфиопии и ряде других стран Африки, которые оттеснили угрозы зонам жизненных интересов Запада от Советского Союза в иные регионы мира, демократизация у нас была бы невозможной. В большой мере она обязана той структуре деловых, торговых, политических отношений с Европой, которые стране позволили завязать нефть и газ Западной Сибири. Но определяющей причиной демократизации стало то, что с начала 80–х годов выявилось возникновение единого взаимозависимого рынка страны от Калининграда до Тихого океана, от Памира до Обской губы. Взаимозависимый внутренний рынок производства товаров и потребления создаёт сеть самых прочных хозяйственно–экономических связей, подталкивает становление единой языковой, психологической культуры общественных и производственных отношений. Он делает буквально каждого человека соучастником интересов регионов, в которых тот не бывал. Это необходимейшее основание демократизации, как политического процесса, выводящего общество к принципиально новому качеству его развития.

Однако без становления широкой структуры потребления и сферы услуг для обслуживания среднего слоя тех, кто честно трудится на общественное благо, — слоя, на котором, собственно, и держится современное экономизированное общество, — стабильная демократизация химера. Без ускорения темпов развития внутреннего рынка России, без ускорения цивилизованной индустриализации Сибири и Дальнего Востока общественные отношения у нас не выдержать демократизации. Говоря точнее, если наше общество, действительно, осознало потребность в демократии для дальнейшего поступательного развития, оно должно в корне изменить прежний взгляд на роль Сибири, который сложился за четыре столетия. Рано или поздно, придётся учиться считаться с тем, что это не только и не столько сырьевая кормушка, но в первую очередь место жизни важнейшей, с постоянно растущим динамизмом и влиянием составной части общества. И эта часть общества имеет право на собственное яркое лицо во всех проявлениях жизнедеятельности общества и должна его иметь ради нашего общего блага.

В известном смысле, мы все должны стать сибиряками. До тех пор, пока наша экономика, культура, наше пространственное сознание не выйдут к Тихому океану всерьёз и навсегда, у нас будет сохраняться высокая вероятность возврата к жёсткой централизации и определённому произволу государственной власти, будет играть огромное значение роль властного политического вождя, как яркой сильной личности, стабилизирующей и структурирующей общество в периоды экономических и политических кризисов.

Если исходить из взгляда на общество, как на живой, объективно развивающийся организм, если внимательно и без предрассудков учиться у опыта становления мировых цивилизаций, нельзя не признать, что советский энтузиазм освоения Сибири есть внутренняя реакция общества на вставшие перед ним исторические проблемы, характерная для вполне определённого периода истории страны. И он неизбежно должен отмереть, когда Россия достигнет нового качества социально–экономического развития. Попытки гальванизировать его вряд ли будут эффективны в этом обществе, тем более что они вступят в противоречие с растущей значимостью производственной дисциплины и профессионализма, для которых энтузиазм изнурителен и малоэффективен. С БАМом была связана последняя волна энтузиазма освоения восточных регионов страны, завершающая строка славной героической эпохи, уходящей в историческое прошлое.

Наша культура, наша интеллектуальная мысль ещё не осознала всю символическую знаковость, всё политическое значение БАМа, всю глубокую ломку традиций московской государственности, русского национального характера, порождаемых бурным выходом нашей экономики к Тихому океану и принципиальным выравниванием требований к качеству социального поведения всех граждан страны. С завершением БАМа экономика Дальнего Востока и Восточной Сибири получает транспортные средства сбалансированного цивилизационного развития производительных сил без надрыва всей страны, без необходимости в централизации направляемых для этого огромных ресурсов.

Ускоряемое БАМом формирование единого рынка страны уже вскоре окажет определяющее воздействие на повышение внутренней дисциплинированности, внутренней культуры общественного поведения жителей России. Трудно же представить себе, чтобы возможно было жить во фраке в гостиной, когда в соседних комнатах идёт капитальный ремонт. А БАМом этом “капитальный ремонт” огромного восточного региона заканчивается. И требования Перестройки есть, во многом, требования оптимизации путей этому процессу и ставят вопрос так: готова ли Сибирь органично связать производительные силы, культуру, политические традиции стареющей европейской части страны с жемчужиной России, её потенциально самым богатым и самым динамично развивающимся регионом, экономически самым перспективным, — а именно с её Дальним Востоком?

Можно утверждать, близость завершения БАМа стала последним толчком к началу выработки политики Перестройки и демократизации. Разве могла бы зайти речь о демократизации в обстоятельствах, когда связь с колоссальным регионом Дальнего Востока поддерживалась узкой и очень уязвимой транспортной веной Транссиба? Нет. Положение Дальнего Востока до последнего времени было сравнимо с висящей на нитке пудовой гирей, и нитку эту десятилетиями стремились перерезать несколько держав. Потеря Россией Дальнего Востока не казалась невозможной: полторы тысячи километров близкого к границе участка не имели ни одного города, никакой энергетической, производственной инфраструктуры, были слабо обжиты, что порождало сложности с обеспечением их необходимой охраной. Чтобы поддерживать устойчивую работу Транссиба, приходилось держать у протяжённой границы значительные войска, в том числе и в Монголии, поддерживать страну в близком к мобилизационному состоянии, а это не могло не отражаться на всём характере политического устройства государства.

Как тут не вспомнить, чем были США в подобной же ситуации во второй половине прошлого века, когда Восточное и Западное побережья были связаны экономически и политически лишь единственной узкоколейкой. Они были страной с Диким Западом и вели напряжённую борьбу за существование. США того времени буквально помешались на историях о бесчисленных нападениях на железнодорожные поезда, при обеспечении безопасности которых у военных постоянно сдавали нервы и они разворачивали боевые действия против индейцев и множества бандитов, без суда и следствия уничтожая и тех и других.

Уже четыре столетия со времени основания начали отмечать сибирские города. Но никогда прежде страну не затягивало в водоворот сибирских проблем с такой буквально головокружительной быстротой. Поражающие воображение запасы нефти и газа — эти аз и ять современной экономики — точно щедрый дар Земли оживили потоками капиталов величайшее на планете болото, и наш хозяйственный рынок впервые за всю историю государства фронтально перевалил за Урал, двинулся к Енисею, круша вековые предания и социально–психологические барьеры. Сибирь меняется, и мы меняемся с нею, — вполне может стать credo нашего общества на ближайшую перспективу.

Это изменение нас вместе с изменениями в Сибири проявляется уже сейчас. Даже наиболее яркие проявления зарождающегося общественного политического мнения, дающие уверенность в необратимости демократизации, оказываются связанными с проблемами сохранения природы Сибири, с экологической обстановкой вокруг Байкала и с бюрократическим проектом поворота Оби на юг, в Среднюю Азию. В связи с пропагандой поворота сибирских рек, впервые за советские времена общественное мнение России пробудилось таким возмущением против хищнического отношения к Сибири и побеждает запущенную бюрократией гигантскую машину всяческих организаций, запланированную и утверждённую на самом верху руководства страны. Формирующееся общественное сознание приобрело новое мировосприятие, новые пространственные горизонты, оно впервые становится общерусским, действительно национальным.

И всё же осознание возрастающей самостоятельной значимости Сибири, её влияния на общественные процессы, на культуру явно отстаёт от духа времени, не поспевает за успехами индустриализации в последнее десятилетие. Беглого взгляда по карте страны достаточно, чтобы испытать тягостное впечатление от противоречия между геополитической, экономической значимостью Сибири и тем, как слабо она представлена в культуре, полностью зависит от пропагандистских кампаний Центра, здравомыслия и добросовестности столичных средств массовой информации. Это настолько ненормально, что напоминает самый настоящий культурный империализм метрополии, со всеми вытекающими из этого моральными и социально–политическими последствиями.

Во многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? цивилизованной"Москве?

Я принадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериалапринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериала "Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильмпринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериалапринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериала "Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности.

Я был бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"ибыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? На сопках Манчжурии", романовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"ибыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Порт–Артур"ибыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"ибыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? На сопках Манчжурии", романовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"ибыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсовбыл бы совершенно иным человеком, не живи во мне Конёк–горбунок, картины Врубеля, периодическая таблица Менделеева, не будь вальсов "Амурские волны" и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Амурские волны"и "На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? На сопках Манчжурии", романов "Порт–Артур" и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Порт–Артур"и "Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа? Цусима". А что связывает меня с искусством Сибири современной? Что даёт образ совершенно новой жизни в ней, переживаемый изнутри неё? Литературные работы Астафьева, да Распутина. Не слишком ли мало в век телевидения, кинематографа?

Как из Сибири видится Китай, Япония? Как индустриальная Сибирь политически относится к тем или иным мировым событиям? Мы не знаем. Мы же стали народом всеобщей грамотности, а делаем вид, будто во Владивостоке житель оценивает мир так же, как в Москве, готов жить по её указке. Кого мы дурачим? Ради чего загоняем себя в политический тупик? Создавать новое, демократическое общество мы сможем только через диалог с регионами, через взаимное обогащение разным видением остального мира, только через широкий поток идей и произведений современной культуры между регионами.

Ещё А. Луначарский подчеркнул: ё А. Луначарский подчеркнул: "Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов обё А. Луначарский подчеркнул: ё А. Луначарский подчеркнул: "Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стильё А. Луначарский подчеркнул: ё А. Луначарский подчеркнул: "Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов обё А. Луначарский подчеркнул: ё А. Луначарский подчеркнул: "Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. Одна из главных задач искусства — дать нашей стране представление о ней самой". А что мы имеем сейчас? Отечественная мультипликация освоила Африку неизмеримо лучше, чем Восток России. Достойных сколько‑нибудь серьёзного внимания героев современного сибирского города практически нет, а те, что есть, паразитируют на давно отживших темах, невзрачны и непривлекательны, не оставляют сколь‑нибудь значительного впечатления и следа в памяти. Чем живут в сибирских городах люди, любят ли они, ссорятся ли или нет, ищут ли они возможности самореализации в эпоху НТР? Практически нельзя себе этого представить по культурной среде страны. У нас нет ни одного яркого сибирского вокально–инструментального ансамбля. Даже образа неформальной столицы Сибири, Новосибирска, нельзя представить по нашей кино и телепродукции, по нашей эстраде. А то, что всё же есть о Сибири, чаще напоминает паразитизм на экзотике, вроде паразитизма европейского кинематографа на постановках фильмов об "индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. индейцах", даже хуже, много хуже, потому что так хотя бы видна опора на чрезвычайно своеобразный стиль "вестерна", порождённого самой американской почвой. вестерна", порождённого самой американской почвой.

Прибалтика, Закавказье, Средняя Азия подаются в России, как некие важные художественные центры советской страны, а колоссальная Сибирь выглядит захолустьем. Даже лучшие писатели–сибиряки, в основном, только деревенщики. И всё это как бы подчёркивается бегством из Сибири спортивных талантов, чему способствует глубоко порочная в такой большой стране практика организации чемпионатов и клубов.

Без всякой натяжки можно утверждать, наша культурная машина заржавела, она создаёт глубоко отставшее от требований жизни представление о Сибири, как о глухой дыре, сырьевом придатке, где молодой человек не может нормально и всесторонне развиваться. Поедет ли в такую дыру серьёзно пускать корни молодой специалист из европейской части страны, особенно девушка, женщина? Стоит ли удивляться, что ежегодно правительством тратятся чуть ли ни доли процента от ВВП на привлечение в регионы Сибири деятельных людей, а получаем в результате либо временщиков, прибывших на заработки, либо приезжающую ради романтики молодёжь, часто не имеющую необходимых там профессиональных навыков и специальностей.

У этой проблемы есть и насущное экономическое звучание. Все мы хотим, чтобы страна развивалась ускоренно, ибо это касается всех и каждого. Правда, каждый хочет этого по разным причинам. Многие понимают, только повышение темпов экономического роста позволит решать множество из неотложнейших задач, в том числе и политических. Но современная экономика, экономика компьютеров, высоких информационных технологий, крупных производств, предъявляет совершенно особые требования к человеку, к его внутренней собранности, к его социально–общественной и общей культуре.

Социальная культура нации, её сознательная дисциплинированность стали наиважнейшими факторами осуществления НТР в производстве, что наглядно подтверждается примерами японцев и немцев. Именно в неспособности соответствовать этим требованиям первопричина растущего отставания третьего мира, роста его долгов передовым странам, несмотря на связанные с благоприятным климатом низкие издержки производства и богатые сырьевые ресурсы. Поэтому вопрос ускоренного социально–экономического развития во всё большей мере становится вопросом ускоренного повышения культуры, способности впитать все лучшие достижения современной цивилизованности в нравственности, в образе жизни, в культуре дисциплинированного мышления и поведения, в культуре отношения к обществу, т. е. в социально–политической культуре подавляющего большинства населения той или иной страны. При нашем климате, при нашей континентальной протяжённости рассчитывать на низкие издержки производства и транспортные расходы не приходится, для нас соответствие таким требованиям, необходимым для развития современных производительных сил, важно вдвойне, втройне.

Но как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — "а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — "а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. запахе тайги"создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — "а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — как мы можем ускоренно поднимать общую культуру общества, если не знаем, не чувствуем культурных изменений в огромной Сибири? Если в европейском сознании в отношении этого сверхрегиона остаётся определяющим — "а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. а я еду за деньгами, да за запахом тайги". Хорошо бы ещё только за деньгами, такая цель хотя бы дисциплинирует труд. Но официозно подогреваемые энтузиазм, да поэтическая тоска о "запахе тайги" создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. запахе тайги"создают совершенно иные целевые установки поведению молодого человека, становятся для современной экономики страшным бичом. Поездка романтиков за "запахом тайги" на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного. запахом тайги"на крупные стройки Сибири подразумевает высокие шансы на разочарование, низкую квалификацию, низкий уровень образования и профессионализма приезжающих туда. К сожалению, яркий художественный образ именно такого отношения к освоению девственных регионов, который сложился в 50–х, в 60–х годах, до сих пор оказывает определяющее воздействие на сознание школьников. А современная культура беспомощна, не в состоянии бросить вызов отжившим представлениям, ничего не может этому противопоставить, задать новую романтику, отвечающую новым задачам развития страны и общества, как развития всеохватно цивилизационного.

Успешным примером разрешения подобных проблем в большой по территории стране представляется опыт США, опыт создания Голивуда на Диком Западе.

Почему главный центр киноиндустрии создавался не в Вашингтоне, не в Нью–Йорке или другом обжитом городе Восточного побережья? Сейчас это уже не важно. Сознательно или стихийно возникнув на Диком Западе, Голивуд стал мощной рекламой бурно осваиваемых территорий Западного побережья, оказывая высокую степень воздействия на сознание масс людей, на молодёжь. Он срывал естественные психологические барьеры перед очень тяжёлыми природными условиями малозаселённой Калифорнии, привлекая потоки переселенцев к безводным пустыням. Следует упомянуть, именно в Калифорнии, в Долине Смерти зарегистрирован один из двух абсолютным максимумов жары на планете. Такая жара не известна даже в знаменитой своей безжизненностью Сахаре. И если в России биологическая жизнь Сибири чрезвычайно богата и буйство природы до появления мощной техники не позволило появиться цивилизации на этом субконтиненте, так же как и в бассейне Амазонки, то Запад США потому и оставался Диким через сотни лет после открытия Америки, что жизнь там была выжжена неистовым солнцем, крайне бедна. Тем не менее, мы воспринимаем сейчас Калифорнию одним из обетованных и ярких по образу жизни мест на Земле. В этом неоценимая заслуга Голивуда. Именно он превратил миф романтики Дикого Запада в общемировое культурное явление, сделал органично американским весь солнечный пояс этой страны, крайне тяжёлый по климатическим условиям.

Какую роль в освоении огромных регионов играет подобного рода культурно–художественная реклама, можно судить по крупному миграционному потоку в безжизненное внутриконтинентальное плоскогорье Южной Америки, в места с тяжелейшими климатическими условиями, начавшемуся после перенесения туда столицы Бразилии, спроектированной лучшим архитектором этой страны. Нелишне упомянуть, что поток мигрантов идёт из райских и давно обжитых районов атлантического побережья Бразилии. На схожий социальный результат рассчитывает и нынешний президент Аргентины, предполагая перенести столицу в суровые северные широты. Да и исторический опыт России тоже убедителен, если вспомнить, в каких безлюдных болотах строился Санкт–Петербург.

Поэтому миллиарды и миллиарды рублей, растрачиваемых последние десятилетия на привлечение строителей и рабочих, специалистов в Сибирь, на Дальний Восток одной лишь пропагандой повышенных заработков, при поразительно низком укоренении там людей, трудно охарактеризовать иначе как разбазариванием ресурсов государства. В этом проявляется кризис прежних методов освоения Сибири. С помощью только пропаганды заработков и лагерной системы принудительного труда, при полном отсутствии разработок новых подходов, учитывающих человеческий фактор и объективно растущую роль общественного сознания, решать проблемы заселения и развития Сибири дальше нельзя.

Кинематографическая реклама Голивудом Дикого Запада была куда действеннее во всех отношениях. Она подготавливала переселенцев, мигрантов и иммигрантов, к непростому укладу в ожидающей их новой жизни, к обслуживающей эту жизнь технике, она романтично показывала особенности характеров, нравов населения Калифорнии, постоянно подстраиваясь под происходившие вокруг Голивуда изменения. Голивуд внёс очень большой вклад в формирование культуры и духовных целей современного американского общества. Он показал, — используя достижения современной техники и современных средств коммуникаций, можно создавать единое национальное общество, единое общественное самосознание на огромных и сложных для проживания пространствах через насыщение общенационального рынка региональной художественно–культурной продукцией самого высокого по мировым меркам потребительского качества.

Плохо не то, что у нас нет яркого образа Сибири в художественном творчестве. Но то, что мало кем сознаётся: мы не сможем двинуть общую культуру, политическую культуру общества на уровень современных требований производства и задач государства, не признав за Сибирью права на особый вклад в общую национальную культуру, как культуру цивилизованную и современную. Любые намерения отмахнуться от этих вопросов, как не существенных, перенести их решение на потом усугубляют проблемы, связанные с формированием необходимого для демократизации общественного сознания и с более действенной организацией производительных сил для убыстрения социально–экономического развития страны, подрывают, в конечном счёте, стабильность России.

Не отмахиваться от требований времени, а дать им возможности проявиться, дать им простор для деятельного проявления внутренней творческой энергии, для изменения мировосприятия, объективно происходящего в Сибири, — вот что нужно сейчас стране. Наша наука уже не может развиваться без Сибирского Отделения Академии Наук. Такое же положение дел должно сложиться и с культурой России, непосредственно влияющей на характер общественно–политического поведения жителей всех её регионов.

Пока же продолжается отживающая свой век практика навязывания Зауралью столичных бюрократических правил игры под лозунгомка же продолжается отживающая свой век практика навязывания Зауралью столичных бюрократических правил игры под лозунгом "Превратим Сибирь в край высокой культуры", который призван прикрыть наиболее очевидные срамные места отсутствия здравой и реалистичной стратегии культурного развития региона. Ибо в самом слове край заложена глубочайшая политическая ошибка, когда речь идёт о регионе, сравнимом с континентами, имеющем богатейшие ресурсы, серьёзные перспективы влияния на судьбу государства, регионе, для которого соседний гигантский и цивилизационно самобытный Китай большая реальность, чем Западная Европа. Мы подошли к порогу, за которым предстоит делать выбор. Либо мы и дальше будем "превращать" Сибирь в край высокой культуры и загонять себя в ситуацию, которая логикой диалектической взаимосвязи явлений обрекает процесс демократизации на обострение отношений с регионами и политические шараханья из одной крайности в другую. Либо признаем необходимость появления культурной столицы Сибири, своей материальной базой, своими возможностями не уступающей Москве, а в чём‑то и превосходящей её. Такая столица давала бы возможность держать общество в курсе социальных тенденций развития этого региона, быстро оценивать пульс духовных и политических проблем, делая их общенациональными, а потому стабилизирующими демократизацию. Но она же стала бы формировать у сибиряков активную ответственность за судьбу всего государства, ответственность на уровне развивающейся культуры во всех её проявлениях. Превратим Сибирь в край высокой культуры", который призван прикрыть наиболее очевидные срамные места отсутствия здравой и реалистичной стратегии культурного развития региона. Ибо в самом слове край заложена глубочайшая политическая ошибка, когда речь идёт о регионе, сравнимом с континентами, имеющем богатейшие ресурсы, серьёзные перспективы влияния на судьбу государства, регионе, для которого соседний гигантский и цивилизационно самобытный Китай большая реальность, чем Западная Европа. Мы подошли к порогу, за которым предстоит делать выбор. Либо мы и дальше будемка же продолжается отживающая свой век практика навязывания Зауралью столичных бюрократических правил игры под лозунгомка же продолжается отживающая свой век практика навязывания Зауралью столичных бюрократических правил игры под лозунгом "Превратим Сибирь в край высокой культуры", который призван прикрыть наиболее очевидные срамные места отсутствия здравой и реалистичной стратегии культурного развития региона. Ибо в самом слове край заложена глубочайшая политическая ошибка, когда речь идёт о регионе, сравнимом с континентами, имеющем богатейшие ресурсы, серьёзные перспективы влияния на судьбу государства, регионе, для которого соседний гигантский и цивилизационно самобытный Китай большая реальность, чем Западная Европа. Мы подошли к порогу, за которым предстоит делать выбор. Либо мы и дальше будем "превращать" Сибирь в край высокой культуры и загонять себя в ситуацию, которая логикой диалектической взаимосвязи явлений обрекает процесс демократизации на обострение отношений с регионами и политические шараханья из одной крайности в другую. Либо признаем необходимость появления культурной столицы Сибири, своей материальной базой, своими возможностями не уступающей Москве, а в чём‑то и превосходящей её. Такая столица давала бы возможность держать общество в курсе социальных тенденций развития этого региона, быстро оценивать пульс духовных и политических проблем, делая их общенациональными, а потому стабилизирующими демократизацию. Но она же стала бы формировать у сибиряков активную ответственность за судьбу всего государства, ответственность на уровне развивающейся культуры во всех её проявлениях. Превратим Сибирь в край высокой культуры", который призван прикрыть наиболее очевидные срамные места отсутствия здравой и реалистичной стратегии культурного развития региона. Ибо в самом слове край заложена глубочайшая политическая ошибка, когда речь идёт о регионе, сравнимом с континентами, имеющем богатейшие ресурсы, серьёзные перспективы влияния на судьбу государства, регионе, для которого соседний гигантский и цивилизационно самобытный Китай большая реальность, чем Западная Европа. Мы подошли к порогу, за которым предстоит делать выбор. Либо мы и дальше будем "превращать" Сибирь в край высокой культуры и загонять себя в ситуацию, которая логикой диалектической взаимосвязи явлений обрекает процесс демократизации на обострение отношений с регионами и политические шараханья из одной крайности в другую. Либо признаем необходимость появления культурной столицы Сибири, своей материальной базой, своими возможностями не уступающей Москве, а в чём‑то и превосходящей её. Такая столица давала бы возможность держать общество в курсе социальных тенденций развития этого региона, быстро оценивать пульс духовных и политических проблем, делая их общенациональными, а потому стабилизирующими демократизацию. Но она же стала бы формировать у сибиряков активную ответственность за судьбу всего государства, ответственность на уровне развивающейся культуры во всех её проявлениях. превращать"Сибирь в край высокой культуры и загонять себя в ситуацию, которая логикой диалектической взаимосвязи явлений обрекает процесс демократизации на обострение отношений с регионами и политические шараханья из одной крайности в другую. Либо признаем необходимость появления культурной столицы Сибири, своей материальной базой, своими возможностями не уступающей Москве, а в чём‑то и превосходящей её. Такая столица давала бы возможность держать общество в курсе социальных тенденций развития этого региона, быстро оценивать пульс духовных и политических проблем, делая их общенациональными, а потому стабилизирующими демократизацию. Но она же стала бы формировать у сибиряков активную ответственность за судьбу всего государства, ответственность на уровне развивающейся культуры во всех её проявлениях.

Не имея устоявшихся традиций общественной жизни, Сибирь гораздо обострённее предчувствует новое, что будет свойственно следующему веку. Нельзя же не видеть, что самое здоровое, самое изначально демократичное приходило в нашу культуру и духовность именно из Сибири, не позволяя европейской петербургской и московской жизни скиснуть, задохнуться в феодальных традициях. Она и сейчас даёт нам уникальные возможности, стоит только предоставить им условия раскрываться в верном направлении.

Мы, например, очень долго небрежно относились к жанровым направлениям социальной фантастики в кинематографе, в других сферах массовой культуры. Но интуиция художника, писателя, дизайнера, которая творчески подаётся с экрана, со сцены повышает интеллектуальный тонус общества, помогает учёным и конструкторам новой техники, стимулирует появление у них новых идей. Одно имя Жуль Верн бесспорное подтверждение этому. Кто в состоянии в полной мере оценить его воздействие на социальные процессы, на прогресс, на технологический уровень достижений современной цивилизации? Ещё не так давно этот писатель оказывал определяющее влияние на выбор жизненного пути многими школьниками, на их интерес к инженерным и научным дисциплинам. Но времена изменились. Те технические идеи, которым он придавал столь яркую художественную форму, в основном воплощены в повседневную реальность мира конца ХХ столетия. И социальная значимость его творчества постепенно сходит на нет.

Нужны новые способы подачи новых идей, соответствующие современным запросам развитого общества. Есть несомненная диалектическая связь между тем бумом всякого рода художественно подаваемых фантастических небылиц в фильмах Голивуда и успехами США и ряда других стран Запада в массовом внедрении новых технологий в производство и повседневную жизнь десятков и сотен миллионов людей. Можно вспомнить, к примеру, известный случай, когда руководитель НАСА в начале семидесятых обязал сотрудников просмотреть фильм Кубрикажны новые способы подачи новых идей, соответствующие современным запросам развитого общества. Есть несомненная диалектическая связь между тем бумом всякого рода художественно подаваемых фантастических небылиц в фильмах Голивуда и успехами США и ряда других стран Запада в массовом внедрении новых технологий в производство и повседневную жизнь десятков и сотен миллионов людей. Можно вспомнить, к примеру, известный случай, когда руководитель НАСА в начале семидесятых обязал сотрудников просмотреть фильм Кубрика "Одиссея 2001 года". А последнее десятилетие такое отношение к фантастике уже становится частью общего цивилизационного развития Запада, где предназначенные для зрелищности изобретения дизайнеров фильмов патентуются, как изобретения нового внешнего вида передовой техники. Одиссея 2001 года". А последнее десятилетие такое отношение к фантастике уже становится частью общего цивилизационного развития Запада, где предназначенные для зрелищности изобретения дизайнеров фильмов патентуются, как изобретения нового внешнего вида передовой техники.

Современная экономическая и социальная жизнь не может совершенствоваться без самых широких знаний, опирающихся на экономическое, научно–техническое, политическое образование. Для соответствия современной жизни нужен уже качественно иной человек, необходимо качественно иное общество и по потребительским запросам, и по нравственным проблемам, и от искусства, культуры сейчас требуются самые глубокие представления в этих областях знаний, то есть в экономике, в социологии и политике, в науке и технике. Явный кризис нашей культуры, массовый рост интереса к истории за счёт падения интереса к современной советской тематике, которая в чём‑то становится архаичной для современного мира, — причём рост бурный, есть совершенно определённый показатель, что страна ищет духовную опору в своём прошлом для революционного преодоления завалов на пути к будущему. Сейчас идёт как бы накопление взрывчатого материала, который должен обеспечить обществу прорыв в новый мир, в новое качество нашего развития, устоять в котором человек сможет лишь через глубокое историческое самосознание, с опорой на него не дрогнуть духом, не сойти с ума в тайфуне всеохватной компьютеризации и информатизации.

Как это ни парадоксально звучит, эпоха НТР расшатывает общество, разбивает его на слои населения с почти полярными интересами; большинству его членов надо стоять на прочных исторических традициях развитой, но одновременно и развивающейся национальной культуры, чтобы сохранять единство и не отвергнуть прогресса, не превратить своё отечество в консервативный придаток передовых стран. Ответственность за понимание этого теми, кто разрабатывает культурную политику, очень высока. Культура, искусство нашей страны уже сейчас должны начать подготовку молодёжи, школьников к совершенно иному миру технологического постиндустриального ХХI века. Было бы очень заманчиво в европейской части страны сохранять традиции великой культуры отживающего общества, а дать средства развернуться новой традиции демократизируемого общества именно в Сибири. В своё время культура Калифорнии подставила парус под самые свежие идеи мирового прогресса, какими они виделись в начале века. А Сибирь сейчас готова подхватить те идеи, которые определят характер века следующего, — в ней сохранилось здоровое и демократическое восприятие мира, что является основой основ для замеса, ферментации национальной культуры постиндустриального русского общества следующего тысячелетия.

Так уж случилось, что американский фильмк уж случилось, что американский фильм "Конвой" мне пришлось смотреть вместе со школьниками младших классов. И уже с первых кадров, с появлением могучих дизельных машин, с оживлёнными переговорами водителей по радио, я едва не кусал с досады локти, восхищаясь, как здорово показывают деятели Голивуда жизнь простых трудяг, как это интересно нашим мальчишкам. А у нас такие темы вроде бы объявлены приоритетными, но на самом деле в большинстве случаев получаются не фильмы о "простом" человеке, а вымученные уродцы, скучные и тусклые. Конвой"мне пришлось смотреть вместе со школьниками младших классов. И уже с первых кадров, с появлением могучих дизельных машин, с оживлёнными переговорами водителей по радио, я едва не кусал с досады локти, восхищаясь, как здорово показывают деятели Голивуда жизнь простых трудяг, как это интересно нашим мальчишкам. А у нас такие темы вроде бы объявлены приоритетными, но на самом деле в большинстве случаев получаются не фильмы ок уж случилось, что американский фильмк уж случилось, что американский фильм "Конвой" мне пришлось смотреть вместе со школьниками младших классов. И уже с первых кадров, с появлением могучих дизельных машин, с оживлёнными переговорами водителей по радио, я едва не кусал с досады локти, восхищаясь, как здорово показывают деятели Голивуда жизнь простых трудяг, как это интересно нашим мальчишкам. А у нас такие темы вроде бы объявлены приоритетными, но на самом деле в большинстве случаев получаются не фильмы о "простом" человеке, а вымученные уродцы, скучные и тусклые. Конвой"мне пришлось смотреть вместе со школьниками младших классов. И уже с первых кадров, с появлением могучих дизельных машин, с оживлёнными переговорами водителей по радио, я едва не кусал с досады локти, восхищаясь, как здорово показывают деятели Голивуда жизнь простых трудяг, как это интересно нашим мальчишкам. А у нас такие темы вроде бы объявлены приоритетными, но на самом деле в большинстве случаев получаются не фильмы о "простом" человеке, а вымученные уродцы, скучные и тусклые. простом"человеке, а вымученные уродцы, скучные и тусклые.

В поисках причин этого противоречия приходится обращаться к проблеме нашего феодального прошлого. Исторически сложившиеся культурные центры страны веками пристально изучали, главным образом, привилегированные классы, с одной стороны, и столичный люд или пролетариат – с другой. И надо обладать огромным талантом, чтобы сопротивляться влиянию феодального прошлого и не ступить на путь погружения в некий традиционный эстетизм элиты, при мало–мальски серьёзных социальных перегрузках шарахающийся к пресыщенным извращениям, которые истерично объявляются чуть ли ни злободневными национальными проблемами, или сползающий по накатанной столетиями колее кпоисках причин этого противоречия приходится обращаться к проблеме нашего феодального прошлого. Исторически сложившиеся культурные центры страны веками пристально изучали, главным образом, привилегированные классы, с одной стороны, и столичный люд или пролетариат – с другой. И надо обладать огромным талантом, чтобы сопротивляться влиянию феодального прошлого и не ступить на путь погружения в некий традиционный эстетизм элиты, при мало–мальски серьёзных социальных перегрузках шарахающийся к пресыщенным извращениям, которые истерично объявляются чуть ли ни злободневными национальными проблемами, или сползающий по накатанной столетиями колее к "бедам" и нравственным болячкам отечественного "истеблишмента", что мы в тошнотворном изобилии наблюдаем последнее десятилетие в официозном советском искусстве. бедам"и нравственным болячкам отечественногопоисках причин этого противоречия приходится обращаться к проблеме нашего феодального прошлого. Исторически сложившиеся культурные центры страны веками пристально изучали, главным образом, привилегированные классы, с одной стороны, и столичный люд или пролетариат – с другой. И надо обладать огромным талантом, чтобы сопротивляться влиянию феодального прошлого и не ступить на путь погружения в некий традиционный эстетизм элиты, при мало–мальски серьёзных социальных перегрузках шарахающийся к пресыщенным извращениям, которые истерично объявляются чуть ли ни злободневными национальными проблемами, или сползающий по накатанной столетиями колее кпоисках причин этого противоречия приходится обращаться к проблеме нашего феодального прошлого. Исторически сложившиеся культурные центры страны веками пристально изучали, главным образом, привилегированные классы, с одной стороны, и столичный люд или пролетариат – с другой. И надо обладать огромным талантом, чтобы сопротивляться влиянию феодального прошлого и не ступить на путь погружения в некий традиционный эстетизм элиты, при мало–мальски серьёзных социальных перегрузках шарахающийся к пресыщенным извращениям, которые истерично объявляются чуть ли ни злободневными национальными проблемами, или сползающий по накатанной столетиями колее к "бедам" и нравственным болячкам отечественного "истеблишмента", что мы в тошнотворном изобилии наблюдаем последнее десятилетие в официозном советском искусстве. бедам"и нравственным болячкам отечественного "истеблишмента", что мы в тошнотворном изобилии наблюдаем последнее десятилетие в официозном советском искусстве. истеблишмента", что мы в тошнотворном изобилии наблюдаем последнее десятилетие в официозном советском искусстве.

Традиции — вещь страшная, самодовлеющая. Они и бездарность способны держать на плаву, но на талант оказывают не всегда плодотворное воздействие. В тех же США наряду с сильной демократизмом культурой Западных Штатов имеет место и яркая культура Восточного побережья, традиционно тяготеющая к истеблишменту, к европейским корням с их элитарным подходом к искусству.

Хотелось бы быть правильно понятым, когда приходится кивать на США. У меня нет никаких иллюзий насчёт этой страны. Но благодаря Сибири и Дальнему Востоку Россия столь исторически молода, что Соединённые Штаты, которые полвека назад завершили освоение территории, обустраивают сейчас самые трудные для жизни места, невольно предоставляют нам в качестве предмета для изучения свой немаловажный исторический опыт. Нелепо же не учиться у истории другой страны лучшему из того, чего она достигла. Мы не можем не считаться с тем, что политически провозглашённая демократизация раскрепощает оригинальные творческие силы русского народа, и он потребует подобающего этим силам внимания общества и соответствующей культурной политики, в том числе региональной.

Надо только правильно воспользоваться объективным ходом событий. Сибирь может стать незаменимой лабораторией в поиске новых, не замутнённых прежними традициями путей развития нашего искусства XXI века, помочь найти выход из его настоящего предкризисного положения. Важно при этом то, что только через Сибирь мы можем творчески воспринять растущее воздействие Востока Евразии на общемировую культуру, воспринять естественным географическим соседством, как мы воспринимали, к примеру, Польшу.