"ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ. На стороне царя" - читать интересную книгу автора (Сергей ГОРОДНИКОВ)

ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ (трилогия)




ПОВЕСТЬ ВТОРАЯ. На стороне царя

9. Ночное убийство


Нехорошая выдалась ночь. Тревожная. То вдруг ясная, светлая, лунная, то вдруг густая темень накроет землю, мрачная и недобрая. Низкие облака хищными стаями плывут и плывут, спешат над Москвой; гонимые северным ветром, они будто высматривают на пути, где помочь преступлению и оставить по себе злую память. Предместья, слободы, бессчётные улицы обезлюдели, притихли, всё живое попряталось по неприступным домам за крепкими частоколами заборов. Даже псы не смеют подать голос без крайней в том нужды.

Казалось, только разбойники могут решаться в такое время появиться на улицах Зарядья. Тихо вошедшая в небольшую спальню и постоявшая в ней девушка замерла, когда заметила мелькнувшую от забора через подворье тень, на которую не залаяли собаки. Она хотела скорее уйти из гостевой спаленки с уже неделю заправленной кроватью Удачи и не могла. Тело горело от неизъяснимого и невыносимого волнения, которое, как чарами, напустила на неё ночь и привлекла сюда непонятно зачем. Стоило прорехе в скоро плывущих тучах пропустить яркий лунный свет, как снаружи стали видны две ладони, которые показались снизу и ухватились за откос за окном. Дарья на непослушных вдруг ногах отступила, прижалась спиной к стене возле двери, но не издала ни звука. Ловкий мужчина подтянулся, толкнул и открыл створку окна. Потом со слабым шорохом перевалился через подоконник и гибко, точно змеёй, скользнул внутрь помещения и бесшумно встал. Он потянулся было за пистолетом и длинной шпагой, которые висели на гвоздях над кроватью, намереваясь забрать их, и неожиданно увидел девушку. Он как будто не поверил глазам. После секундного колебания, на цыпочках, словно кошка, неслышно приблизился, недоверчиво глянул в тёмные, широко раскрытые и лихорадочно блестящие очи.

– Ты чего? – спросил он очень тихо, пьяно пошатнулся и опёрся рукой о стену над её плечом.

Как в бреду не слыша вопроса и не видя его, Дарья прошептала одними губами:

– Не могу забыть ту ночь. Тебя могли тогда убить... За меня.

Он предупреждающе вскинул руку, прижал указательный палец к губам. Осторожно ступил к двери, сразу резко толкнул её, опрокинув снаружи на пол что-то неуклюжее. Тут же глянул в щель за косяк. Секретарь Нащокина, он же домашний учитель детей, на четвереньках скоро побежал прочь, жалобно замяукав:

– М-мяу! М-мяу!

Удача прикрыл дверь и вернулся к девушке.

– Поцелуй меня, – прошептала она.

Он прислушался к тишине в доме, затем хотел обнять её под плечами, но она непонятным образом выскользнула от него и шмыгнула за дверь, с шуршанием сарафана быстро удалилась. Постояв и растерянно тронув затылок, он махнул рукой, отказываясь ломать голову над странностями девятнадцатилетних девиц. Бесшумно вернулся к кровати, снял пистолет и шпагу в ножнах. Однако под влиянием растревоженных мыслей о девушке, которые устроили хоровод, вцепились в него как раки клещами, он вынуждено приостановился у окна, положил то, что забрал, на подоконник. Опершись о подоконник обеими руками, наморщил лоб и уставился во двор, словно всадник на распутье, читающий на придорожной глыбе, что же его ждёт на каждом из путей развилки.

– Муж? – наконец вымолвил он под нос вопрос, обращённый к самому себе, и в ответ тихонько рассмеялся. Потом кивнул своему бледному и расплывчатому отражению в стекле окна, предположительно соглашаясь примерить к себе новую обязанность, и продолжил забавный разговор наедине с собой: – Стану отцом семейства. Возможно рогоносцем. – Он пальцами над затылком изобразил рога и на этот раз засмеялся своему нечёткому, как в дыму гадалки, отражению беззвучно, слегка вздрагивая всем телом. – Повеситься можно...

Тряхнув головой, разгоняя такие виды на будущее, он перекинул ногу за подоконник и сел на него. Прицепив ножны к поясу, просунув за пояс украшенный серебряным драконом пистолет, перенёс и другую ногу наружу.

– Но, кажется, чёрт возьми, она в меня влюбилась, – пробормотал он вполне серьёзно и без особой радости из-за непривычного чувства ответственности за последствия своих поступков.

Едва он спрыгнул вниз, в комнатку просунулась, заглянула няня Дарьи. Она поспешила к открытому окну и заметила, как он тенью, в сопровождении широкогрудых сторожевых псов очутился у забора. Собаки помахивали хвостами, дружелюбно наблюдали, как он залез на забор, гуляющим ночным котом мягко спустился по ту сторону. Убедившись в этом, няня тем не менее плотно закрыла окно и заперла створку на щеколду.

Улица была пустынной, и он постоял, решая, куда пойти теперь. К приятелю купцу, у которого жил последнюю неделю, с этими новыми впечатлениями о девушке возвращаться не хотелось. Потянуло за город, к природе. Он туда и направился, мало заботясь об опасностях хождения по мрачным и безлюдным улицам наступающим воровским часом. Лишь поправил ножны и пояс, чтобы при необходимости легко было выхватить длинную шпагу.


Даже собаки не брехали на одинокого прохожего в столь позднее время, ругнут недовольно и затихнут. Улица будто вымерла, лишь в удалении послышался редкий стук колотушки дозорного сторожа. Прохожий заторопился, стал часто оступаться, испуганно отшатываясь от угловых заборов. Ему казалось, вот-вот обнаружатся подстерегающие запоздалых гуляк безжалостные грабители. А тучи словно сговорились с разбойниками – то открывали улицы и переулки серебряному сиянию бледной луны, высвечивая для скрывающихся в засаде появление заполуночного пешехода, то застилали их густой, почти осязаемой теменью, будто готовой охотно заглушить отчаянный крик несчастной жертвы. Как только светлело, и верным спутником оживала его собственная тень, а безлюдье убеждало в беспочвенности страха, прохожий мысленно старался подшучивать над своим разыгравшимся воображением. Но прореха в тучах проносилась дальше, темень обступала со всех сторон, жадно пожирала его косую тень, и страхи, тут как тут, обступали отовсюду, помогали вспомнить мрачные рассказы и случаи кровавых разбойных нападений, дёргали его взор к подозрительным уплотнениям тьмы и пугали малейшим подозрительным звуком.

Ему было страшно до замирания сердца. Но если бы пришлось снова отправиться в этот путь, он бы повторил его опять, и единственно из-за душевных терзаний, мучительных размышлений, что мог оказаться виновником смертельной опасности для товарища и должен был возможно скорее предупредить его об этом. Он завернул в переулок, поспешно направляясь к Кожевенной слободе, и усмирил дрожь и тревогу надеждой, что осталось совсем немного и вскоре он окажется за надёжным забором.

Обострённым страхами и ночью слухом он уловил, что позади кто-то споткнулся и невнятно ругнулся. Ему то ли послышалось, то ли почудилось, будто на ругнувшегося шикнули. Разлив бледного света как раз заскользил навстречу, большим пятном осветил его и покинул. Он обернулся и увидел на мгновения высвеченный тем же пятном закоулок и три выходящих из него тёмных облика подозрительных мужчин. Облики, казалось, двигались за ним, и он ускорил шаг. Сзади, как преследователи, тоже ускорили шаги. Он не выдержал мучений неизвестностью и побежал. Однако и те побежали и постепенно нагоняли, так как были сильнее и выносливее. И он, и они бежали молча: они не хотели шума, хотя и не боялись этого, а он знал, что кричать бесполезно, только поможешь им догонять на крик. Единственным его союзником и другом стала кромешная тьма. Он доверился ей, метнулся к забору, в котором различил черноту узкого переулка, спрятался за углом и прикрыл рот ладонью, чтобы заглушить предательски частое дыхание.

Трое преследователей не боялись дышать шумно и вели себя, как дикие и уверенные в безнаказанности звери, которые потеряли добычу и вынуждено прервали погоню. Они остановились за переулком, там чертыхались, осматривались, прислушивались. Неожиданно для них за угловым забором опасливо тявкнула дворняга. Тот, на кого она тявкнула, задеревенел от отчаяния и безнадёжности, слыша, как они шаг за шагом приближаются к его выданному дворнягой укрытию.

– Вот он, – показал на него пальцем один из преследователей, и он узнал голос Плосконоса.

Высокий сообщник Плосконоса волком ринулся за угол и ударил жертву ножом в живот, умело зажав ей широкой лапой рот и заглушив предсмертный крик. Потом ударил ещё и ещё раз и обождал, пока жертва не расслабилась и не начала сползать на землю. Очередная, затянутая дымкой прореха в тучах позволила луне осветить переулок, и Плосконос с хода наклонился к убитому, за подбородок рывком повернул лицо кверху.

– Не он, – зло и без раскаяния сказал он высокому и внешне неуклюжему, как горилла, подельнику, узнав в только что зарезанном пешеходе Расстригу.

За забором виновато заскулила дворняга, ей в ответ завыли другая собака, третья. Сообщник высокого убийцы и Плосконоса отступил.

– Сматываемся, – глухо посоветовал он им и себе. – Вдруг дозорные сторожа объявятся. Мне не хочется задаром убивать их, раз уж на то нет особой нужды.

– Ты прав, – согласился Плосконос.

Убийца наспех вытер нож об одежду Расстриги, и они скоро зашагали от переулка, направляясь к притонам у городской пристани, впрочем, уверенные, что до рассвета никто за ворота не выйдет, шума не поднимет.


Серое безветренное утро не было таким уж ранним, когда мрачный Задира разузнал в купеческом доме, в котором жил последнюю неделю Удача, что тот накануне не возвратился и не ночевал. Однако веснушчатый мальчишка, слуга купца, сказал, что может показать, где его найти. Вдвоём на хозяйском мерине они отправились из Кожевенной слободы и выехали к пригородному лугу на пологом склоне речного берега. Правее и вдалеке паслись несколько коров и телок, а левее обнажённый по пояс и босой Удача живо перемещался и часто прыгал у ленивого течения воды, в руках у него мелькали сабля и шпага, и оттуда доносился свист непрерывно рассекаемого воздуха.

– Во-он! – останавливая мерина наверху склона и не выпуская поводьев, лохматой головой указал мальчишка Задире. – Каждое утро так. Ловкость после ранения восстанавливает. Я с ним тоже иногда так делаю.

Задира, которому пришлось ехать неудобно, сзади жёсткого седла, предпочёл дальше идти пешком и неуклюже слез с лошадиного крупа. Пока он шёл напрямую, по остриженному недавним покосом разнотравью, мальчишка не уезжал, верхом увлечённо наблюдал, что вытворял Удача, который не переставал биться с невидимыми противниками, будто сражался с сонмом злых духов. Он втыкал оружие в землю, чтобы освободить руки, и вновь хватался за него, отбивался ударами ног и кулаков, рёбрами ладоней, локтями, рукоятями оружия и затылком, вдруг перебрасывал оружие из рук в руки, подхватывал с лёту, тут же делал разящие выпады. Казалось, он был увлечён сражением с нечистью и не замечал Задиру. Но когда тот приблизился к его блестящей от пота спине, вдруг резко провернулся с короткого прыжка, шпагой и саблей рассёк в крест воздух перед его ожесточённым лицом, вынудил сразу остановиться.

– Ты где ночевал? – хмуро потребовал ответа Задира и заиграл желваками скул.

Удивлённый требованием отчёта о личной жизни Удача прекратил сражение. По виду старого знакомого почувствовав неладное, он пропустил мимо ушей грубость, без слов показал саблей на копну сена на краю луга. Он в свою очередь ждал разъяснений, глубокими вдохами и выдохами успокаивая дыхание.

– Расстригу зарезали, – сухим, надтреснутым голосом сказал Задира. И на вопросительно приподнятую бровь собеседника продолжил: – Накануне, в сумерках к нему пришёл плосконосый. За своим кафтаном, какой с него сорвали в драке в харчевне... Ну, ты знаешь.

Удача кивнул в подтверждение, готовый внимательно слушать, что тот скажет ещё.

– Будто бы в кармане того кафтана была важная бумага... Объяснялся, что вышло недоразумение, он виноват и очень хочет у тебя испросить прощения. Но не знает, где найти. Ты же знаешь... знал Расстригу. Он искренне поддался желанию вас помирить, рассказал. А потом тревожиться стал. Не вытерпел до утра, пошёл тебя предостеречь. – Он примолк, сухо и быстро сглотнул, большим пальцем смахнул ненужную слезу под глазом. – А ты оказывается, здесь спал.

Удача воткнул в землю сначала шпагу, затем саблю и без оружия спустился с берега. Вошёл по колена в реку, с шумным всплеском нырнул, проплыл под водой, тревожа над собой речную поверхность. Когда вынырнул, быстро вернулся и встал на дно, по грудь в холодной воде.

– Стрельцы из старообрядцев его хорошо знали. Надо среди них пошуметь, – сказал он громко. – Пусть Морозов Плосконоса на розыск и допрос выдаст.

– Почему это Плосконоса? – разозлился Задира, вспыхнул и с вызовом шагнул к прибрежному песку.

Но тут же стал остывать, пытаясь догадаться о причинах, отчего убийство могло понадобиться плосконосому чёрту, который и ему не нравился. Переступая по дну, Удача вышел прямо к нему. Под звонкое и частое капанье воды со штанов в реку, объяснил:

– Расстригу за меня приняли. – Наклонившись, руками выжал штаны прямо на бёдрах и голени, обошёл Задиру к своей рубахе и полукафтану. – Это меня хотели убить, – сказал он вполголоса. – Я бы мог через Матвеева или Ртищева достать Плосконоса. Но ведь доказательств нет. А без них можно и честь потерять, запросто прослыть клеветником. Да и поплатиться... С ними со всеми так не сладишь. Нет. – Надевая рубаху, глянул через плечо на старающегося понять его рассуждения вслух Задиру. – Надо стрельцов подбить на шум. Может и выгорит наказать преступника, и даже вполне законно, для наглядного примера другим. Хоть я в это не верю.

Мысль о возможности использовать такой благой повод и возмутить стрельцов понравилась Задире, что было видно по оживлению в голубых глазах. Это в полной мере соответствовало его представлениям о средствах достижения справедливости. Оба тут же на берегу договорились, что надо сделать и где начинать действовать.

Служба в московских стрельцах была почётным наследственным делом. А вознаграждение за неё шло в зависимости от порядкового значения и положения полка среди двадцати других. В наименьшей чести и с худшим обеспечением были полки, которые оказывались последними в общем списке. По улицам проживания этих полков в Стрелецкой слободе и повёз Задира телегу, в которой на соломе лежал зарезанный Расстрига. Он часто останавливался возле людных мест и произносил страстные обличительные речи против несправедливости и боярского произвола.

И к полудню, когда он выехал к торговым рядам слободского рынка, его там ждали. Едва он поднялся на край телеги, к нему начали стекаться покупатели и продавцы, плотно обступать местной толпой. Женщины крестились при виде убитого, показывали его притихшим детям. Свободные от службы и хозяйственных дел стрельцы мрачнели с первых же слов его страстного выступления.

– Стрельцы! – с взмахом кулака обратился он к толпе. – Сегодня ночью воровски подло, из-за угла убили вашего защитника, который открыто и всегда обличал жадность и корыстолюбие бояр. Нас призывают жертвовать всем ради победы в войне. А чем жертвуют те, кто больше всех на ней наживается? Воры и казнокрады Морозов, Милославские и другие. Чем они пожертвовали на общее дело? Ничем! Жертвует только русский народ, жертвуете вы, своими жизнями и благополучием. Бояре звенят многим золотом и шуршат дорогими шелками, наглеют от безнаказанности. Вам же стали выдавать за тяжёлую службу медные деньги вместо серебряных, объясняя нуждами войны и бедностью казны. А когда вы возмутитесь, то и вас будут так же воровски и как воров убивать, подкупая для этого негодяев, оставляя ваших жён вдовами, а детей сиротами...

Он с вызовом замолчал, вскинул руку в направлении приближающегося верхом стрелецкого полуголовы. Толпа стала оглядываться, куда он указывал, мрачно загудела, однако расступалась перед гнедым конём полуголовы, позволяя ему проехать к телеге. Задира расправил плечи, глаза его удовлетворённо блестели, ноздри подрагивали от возбуждения. Он был похож на бойцовского петуха, который наконец-то увидел противника. Полуголова глянул в его голубые глаза со всей суровостью, на какую был способен, однако не выдержал ясного ответного взгляда, отвернулся к толпе, заворачивая к ней морду коня.

– Расходитесь! – зычным голосом распорядился он с привычной строгостью, для убедительности упёрся левым кулаком в бок. – Царь приказал разобраться и наказать виновных в этом убийстве.

Но толпа и не думала расходиться, заворчала, как недовольный медведь. Редкий, слепой дождь, будто слёзы неба, с порывом ветра окропил рынок и телегу. Завыли женщины, а затронутые за живое речью Задиры стрельцы явно показывали намерение продолжать слушать, что он скажет ещё. Чутьё подсказывало полуголове, что не стоит перегибать палку.

– Ребята, не дурите, – мягче начал он увещевать своих стрельцов. – Вы же на царской службе. – И вполоборота к Задире, главным образом для него, объяснил, точно был в глубине души на его стороне: – Я же сказал, царь приказал найти виновных и наказать их смертью.