ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ (трилогия)

5. Ответ на требования похитителей

Двадцать стрелецких полков Москвы выделялись своим значением и положением среди всех стрелецких полков русского государства. Но служба в первом, Стремянном московском полку была особенно почётной и выгодной. Охрана царской семьи и порядка в Кремле, встречи иноземных послов и их проводы, праздничные выезды с государем и прочие дворцовые обязанности давали полковому голове право на прямой и частый доступ к царю и царице, на особое влияние при дворце. Это отражалось на льготах полку, на том, что чести служить под его знаменем добивались лучшие из стрельцов. Но особое положение и значение полка вовлекали его в непосредственную борьбу разных сил и отдельных лиц за доступ к главным рычагам власти в стране. А у любимца царя Алексея, головы этого полка, Артамона Матвеева, к тому же было собственное понимание блага царю и государству. Как и Ордин-Нащокин, выходец из простых немосковских дворян, в отличие от него он умел избегать прямых столкновений с родовитой московской знатью, смягчать её завистливую подозрительность, по возможности держаться в тени. Однако эта его сдержанность имела в себе нечто от постоянной готовности кобры к смертоносному ответному укусу, многим казалась тем более опасной. Проще говоря, как все дельные люди, которые добились влияния на других людей благодаря собственным заслугам, он волей или неволей приобрёл много тайных и явных врагов, готовых использовать любые средства в борьбе с ним.

И он не был удивлён опечатанному неразборчивой печатью, свёрнутому в свиток письму, которое принёс десятник стрельцов дозорного поста у Боровицких ворот. На изгибе бумаги отчётливо читались выведенные крупными буквами имя и фамилия Матвеева. Согласно краткому сообщению десятника, некто в чёрном бархатном полукафтане стремительно проскакал мимо въезда к воротам и на скаку бросил стрельцам этот самый свиток. Прикинув все за и против, десятник решил, не мешкая, самолично передать его своему голове.

Отпустив десятника, Матвеев сломал печать и развернул письмо. При беглом прочтении он нахмурился, уже внимательнее перечитал заново. В письме рукой старшей дочери были написаны недвусмысленные угрозы, никогда не увидеть её, если не будут выполнены определённые условия, и предлагалось сослаться на болезнь, оставить должность, удалиться от дел и из царского окружения.

Снаружи белокаменных палат к окнам крадучись подбирались вытянутые предзакатные тени, и в обоих помещениях, где размещался приказ вверенного ему стрелецкого полка, были только он и усердно пишущий распоряжения по полку жилистый подьячий. Одного взгляда на подьячего было достаточно, чтобы разувериться в возможности вытянуть из него лишнее слово, если на то не будет дано соответствующее разрешение прямого начальства. Он был из тех, на кого голова мог положиться в тайных делах службы. Не выпуская письма из рук, Матвеев наклонился к нему и негромко распорядился:

– Срочно найди мне наёмника для особых дел Бориса. Ты знаешь, какого.

Серые вечерние сумерки неумолимо пожирались сгущающейся ночной темнотой. Они отступали от леса на открытые места, будто разрозненные отряды проигрывающих сражение войск для оказания последнего, безнадёжного сопротивления превосходящим силам противника. Лесные дороги к этому времени обезлюдели, редкие всадники осмеливались покинуть городские предместья до рассвета. Но Удачу, который оставил позади окраины города, подгоняла забота, более важная, чем личная безопасность. Ущербная луна бледным сиянием проникала сквозь шапки деревьев, расцветила перед ним дорогу причудливыми узорами застывших в безветрии теней листьев и ветвей, как если бы выстлала чарующую сеть и раздумывала, выпустить его из неё или нет. Узоры оборвались у края ровной полосы светлого пространства возле берега и отстали, и он выехал к речке. Он знал место брода, уверенно направил к нему сильного коня, заставил животное спокойно пройти по воде, пересечь невозмутимое течение. Оказавшись на другом берегу, он ничем не выдал, что заметил, как в прибрежных зарослях застыл всадник в чёрном плаще с широкополой, надетой до глаз шляпой. Под шляпой угадывался скрытый чёрным платком овал лица мужчины, который внимательно проследил за его переправой, не спускал с него глаз после неё.

Удача пришпорил коня и помчался, опять углубился в сгущающийся лесной сумрак. Пригнувшись к гриве, он скрытно оглянулся, и удостоверился, что всадник выбрался на дорогу, как хищник направился по его следам. Держался таинственный всадник много позади, однако явно не желал потерять его из виду. Четверть часа спустя Удача приостановился и съехал с дороги в чащу. Конским шагом поблуждал среди деревьев, в разных местах зайцем петляя так, чтобы заведомо сбить преследователя с толку, если уж тот решит последовать за ним непосредственно в лес. С надеждой, что оторвался от подозрительного незнакомца, он нашёл нужную лужайку, но выезжать на неё не стал, спешился в густой тени кроны осины. Пару раз обмотав поводья за сук, он погладил коня, успокоил нервную дрожь встревоженного ночными звуками животного и покинул его, выбирая направление по положению луны.

Тихое ржание оставленного жеребца, которому отозвался храп другой лошади, остановили его. Посылая в глубине души всевозможные проклятия выследившему его всаднику, подозревая в нём Плосконоса, он бесшумно возвратился и застыл, слился с липой. Всадник отстранил тяжёлую ветвь и выехал к его коню. Тоже спешился, завязал поводья на том же суку и отцепил от луки седла кожаную, заполненную чем-то тяжёлым сумку. Затем опустился на колено, обнаружил в траве свежие вмятины следов и уверенно, опытным охотником двинулся по ним, как будто заранее если ни знал, то догадывался, куда они приведут.

Не отказываясь от задуманного дела, Удача стал вдвойне осторожен. Он стал пробираться к намеченной цели дикой лесной кошкой, готовой в любое мгновение доказать, что у неё есть смертельно опасные клыки и когти. В просветах между стволами и ветвями, листьями деревьев и кустов показался огонь большого костра, а затем облитый лунным светом пригорок с оголённым пологим склоном и тёмными очертаниями хором наверху. Окна хором освещались изнутри помещений горящими свечами, там скользили пятна неопределённых теней, словно туда слеталась нечисть для проведения мрачного обряда.

Костёр разгорался, и всё громче потрескивал, выдыхал к звёздам искры, которым никак не удавалось долететь до неба. Постепенно тесня бледную темноту, свет костра добрался до колёс стоящей возле поварского домика повозки. Он высветил её деревянный бок, затем сильные ноги и длинный хвост гнедого тяжеловоза и оглобли, которые удерживали тяжеловоза впереди повозки. Неброско одетые двое монахов в чёрных рясах сгружали с повозки мешки и бочонки, относили их к землянке погреба у торца поварского домика, как будто заполняли его на случай долгой осады. За конюшней деловито, но без особой злобы на монахов полаивали привязанные к будкам сторожевые псы. На лай не обращали внимания ни сами монахи, ни скученные под навесом возле конюшни больше десяти осёдланных, тёмной масти лошадей, они неторопливо жевали свежескошенную траву и лениво обмахивались распущенными хвостами. Коренастый монах снял последний мешок и отнёс от повозки к деревянной кормушке, ссыпал в неё немного овса. Лошади потянулись к овсу, однако без нетерпения, вздыхая сыто, умиротворённо.

Увернувшись от почти неслышного прыжка за спиной, Удача разящим выпадом ноги ударил прыгнувшего, целя в пах, но тот уклонился, и ступня пронзила чёрную пустоту, точно на него напало бестелесное привидение. Оба противника оказались на ногах один против другого и замерли.

– На Москве только Удача Тень Тибета способен на такой смертельный удар ноги, – вполголоса одобрительно проговорил напавший.

– На Москве только бывший телохранитель китайского императора Борис Дракон знает, как уклониться от такого удара, – оценил его способности Удача.

– А разве есть такой? – насмешливо отозвался тот, кто его выследил.

– Он скрытен и содержит оружейную лавку и мастерскую, где изготовляет особые военные приспособления, – в тон ему ответил Удача, чтобы быстрее избавиться от недоговорённостей знакомства в таком месте и в такой час. – Но основной заработок у него иной. Ему перепадают хорошие вознаграждения за выполнение тайных поручений влиятельных лиц. И я могу спорить на любой заклад, сейчас он нанят выполнить то, ради чего и я здесь.

– Верно, – согласился Борис Дракон и снял шляпу.

Строгий овал славянского лица и телосложение зрелого и крепкого мужчины позволяли Удаче предположить, что тому около сорока лет и он в самом расцвете опыта и сил, как матёрый и очень опасный зверь, которого лучше не иметь среди своих недругов.

– Мне пришлось выяснять кое-что. Оказалось, у дочери заказчика есть близкая подруга, – продолжил Дракон вполголоса, объясняя своё появление, чтобы в свою очередь снять ненужные подозрения. – Я отправился встретиться с ней, но она тоже исчезла. Последним её видел младший брат, незадолго до того, как странным образом выиграл скачку у своих знатных сверстников. А в их доме отсутствовал раненый в ногу дальний родственник. Естественно, я проявил любопытство, где была скачка, и с приближением ночи устроился в ожидании у соответствующей дороги. Когда увидел тебя, отправился следом. И вот я здесь.

Он сказал ровно столько, сколько надо для преодоления недоверия, однако намекнул, что знает гораздо больше.

– Я рад, – признался Удача, – что вместо опасного врага получил союзника. Это повышает надежду на успех. – И он перешёл к делу. – Их, наверняка, держат в том хоромном тереме, в верхней спальне. Во всяком случае, я бы сделал именно так. Действовать надо, исходя из такого предположения.

Он замолчал, как бы предлагая высказаться тому, у кого больший жизненный опыт. Вместо ответа Борис внимательно осмотрел, что успел увидеть и оценить Удача, от костра перевёл взор к терему. В нём прекратилось всякое заметное движение. Но прекращение движения в тереме казалось обоим обманчивым.

Они не могли видеть, что Барон как раз в это время сам проверил заднее окно большой спальни на верхнем ярусе: оно выходило в другую сторону, к строю высоких сосен. Завершив осмотр забитых гвоздями оконных запоров, Барон оглядел крепкие балки потолка. Остался доволен и вернулся к прочной, вплотную пригнанной к косяку двери. Взявшись за ручку с вырезанной головой соболя, приостановился.

– Государь возвращается в столицу послезавтра, – объявил он оставляемым в спальне девушкам. – Если отцы вас, действительно, любят, вам не придётся здесь задержаться. – Он согнал с губ улыбку хорька, и они невольно вздрогнули, как будто увидели под сорванным покрывалом гадюку. – И не вздумайте пытаться сбежать. Люди, которые вас будут стеречь эти дни, отпетые негодяи и висельники. Они не знают ни жалости, ни раскаяния.

Подруги застыли сбоку ночного голландского комода, не смели шевельнуться под его проницательным холодным взглядом. Удовлетворённый произведённым впечатлением, он мягко потянул ручку на себя, открыл дверь и кивком головы пригласил войти подельника. При виде переступающего в спальню головореза девушки совсем пали духом. Тот был длинноруким и рослым, с низким лбом под курчавыми редкими волосами и с безобразным шрамом от губы до уха, который вытягивал кверху угол рта и обнажал желтый зуб, на первый взгляд кажущийся клыком волка. В нём и без предупреждения ощущалась большая сила в сочетании с беспощадной жестокостью.

– Вас будут оставлять одних только до первой попытки убежать. Сейчас отсюда заберут свечи, чтобы не вводить вас в искус давать ими знаки, и вы будете ложиться спать с наступлением сумерек, – не терпящим возражений голосом высказался о продуманных им порядках Барон. – И лучше реже подходите к окну. Если вы будете выполнять эти требования, вас никто не посмеет и пальцем тронуть. Это я вам обещаю. Завтра до полудня я вас проведаю.

Выпустив опять на тонкогубое лицо улыбку хорька, он небрежно поклонился и быстро вышел.

Спустя минуту Удача и Борис Дракон видели из укрытия в лесной опушке, как он скоро для своего плотного тела сбежал с крыльца, взобрался на коня, которого придерживал одетый в серое одеяние охранник из разбойников. Четверо других отошли от костра, отвязали под навесом возле конюшни своих лошадей, поднялись в сёдла и погнались за направляющимся к лесной дороге Бароном. Они подлетели к нему, как вороны злого колдуна, окружили свитой сопровождения и пропали среди чащи.

– Если в это замешан Барон, – проводив их взглядом, озадаченно проговорил Борис Дракон, когда стук копыт стал затихать в удалении, – всё много хуже, чем я ожидал. – Он пояснил новому товарищу: – С ним опасно иметь дело. Все главные разбойные дела проходят через него. Барон не столько борется с преступниками, сколько надзирает за ними и наводит среди них подобие управляемого порядка. Встать на его пути, почти самоубийство.

– Я об этом наслышан, – вполголоса согласился Удача.

В свете пламени костра из поварского домика показались оба монаха, которые разгружали повозку, за ними выплыла дородная женщина с деревянным подносом. Монахи без суеты взяли с подноса по стакану, со знанием дела важно опрокинули содержимое в свои рты, затем вернули стаканы и прихватили на подносе по огурцу. После чего сыто перекрестили стряпуху и отошли к повозке. Они устроились в ней, и тот, кто подхватил вожжи, слабиной чуть стегнул круп тяжеловоза. Повозка неторопливо и мягко покатила к той же дороге, какой ускакал Барон с четырьмя сообщниками.

– И Никон туда же, – вполголоса подметил Борис.

Удача догадался, о чём он недоговаривал.

– Заговор?

– Похоже на то.

Борис Дракон отступил к дереву, от корней поднял нагруженную сумку. Он присел на корточки и принялся выуживать из неё и раскладывать на земле моток верёвки, железный крюк с тремя загнутыми в разные стороны когтями, небольшие ядра с хвостами фитилей, короткую прямую саблю. Удача присел напротив, и, легко понимая один другого с полуслова, они кратко и тихо обсудили предстоящее дело и кто за что возьмётся. Молча надев моток верёвки на плечо, прихватив крюк, Удача скоро двинулся в обход пригорка.

Ему понадобилось немного времени, чтобы вдоль левой опушки обойти лысый уклон, оказаться в сосновом бору, затем под прикрытием многолетних стволов, перебегая от одного к другому, подняться по склону почти к самым хоромам. До бревенчатой стены осталось меньше десяти шагов. Но возле стены, под сбитым на случай дождя односкатным навесом, на лавке сидели двое разбойников. С опорой на косую перекладину торчали вверх стволы двух кремнёвых ружей. А на сучках подпирающего навес столба висели налучья с луками и под ними узкий колчан, который будто взъерошился перьями концов пучка стрел.

Можно было кинуться к охраняющим подступы к дому разбойникам, с помощью внезапности разом подавить их сопротивление, однако была вероятность, что они успели бы криками поднять тревогу. Предположения, что в таком случае их подельники могли сделать с девушками, заставили Удачу отказаться от этого намерения. Прикинув, каким образом использовать расположение деревьев и терема, он дотронулся до прицепленного к поясу крюка, поправил его и, проворно используя сучья, полез на самую высокую из сосен. Добравшись до кроны, нырнул в хвою и стал пробираться на верхнюю ветку, наклоняя её к макушке ближайшей к терему сосны, пока ветка не согнулась под тяжестью его тела. Погрузившись ногами в другую крону и нащупав подошвами сапожек прочную опору, он отпустил ветку, и она шумно распрямилась и закачалась, волнуя верх дерева. Из-под навеса показался и вскинул голову удивлённый шумом веток разбойный стражник, потом выглянул другой разбойник.

– Сова, – лениво сказал тот, что глянул вторым, и пропал под навесом. – Или белка.

Его сообщник с сомнением пробубнил что-то невнятное, однако тоже вернулся на лавку. Удача задышал свободнее, завязал конец верёвки за ушко крюка, размотал верёвку и стал ждать. Наконец внизу голого пологого уклона прогремел взрыв ядра, раздались возгласы растерянности и вой раненого. Оба разбойных стражника с ружьями наготове выбежали от навеса к углу хором, уставились на вспышки ружейной пальбы, на густой сноп искр, на разлетающиеся от костра угли и облизанные пламенем головёшки. Из-за ночной темноты они не видели причин происходящего и в растерянности не знали, что делать.

Сухие обрубки деревьев взрывом рядом с костром лишь встряхнуло, сдвинуло, и они вновь разгорались. В беспокойном свете от лихорадочной пляски огня на них чёрные облики выскакивающих из поварской разбойников толкались и метались, как растревоженные призраки преисподней. Крики и брань мешались с диким лаем привязанных за конюшней псов, и никто из разбойников не заметил второго ядра, брошенного от опушки в костёр, зашипевшего на лету охвостьем фитиля. Второй сильный взрыв не заставил себя ждать и с грохотом подбросил и разметал огонь и угли из самого костра. Вопли новых раненых и тех, кого обожгло головёшками или огнём, перемещались к крыльцу хором, с которого им навстречу сбежали несколько охранников с оголёнными саблями, беспорядочно стреляя из пистолетов в направлении леса, где укрылся Дракон.

По пороховым вспышкам из дул Борис Дракон пересчитал боеспособных противников, их осталось восемь. Теперь, когда они разрядили ружья и пистолеты, он вынул из ножен короткую саблю и выбрался из опушки. Он выпрямился, поймал клинком сияние луны. В сосредоточенном полузабытьи начал сливаться духом и телом с голубоватым и холодным отсветом закалённой, остро заточенной стали.

Воспользовавшись разрывами ядер, пальбой и криками, Удача раскрутил конец верёвки с привязанным крюком, отпустил его. Крюк взвился к крыше терема, потащил, как хвост, пропускаемую между пальцами верёвку. Железные когти клацнули о кирпич дымохода, уцепились за выступ, однако никто из охранников не расслышал в общей шумной суматохе этого звука или не обратил на него внимания. Потянув верёвку, Удача убедился в крепком захвате трубы, по крайней мере, одним когтём крюка, надел кожаные перчатки и намотал верёвочный конец вокруг кулака левой руки. Оставалось самое сложное. Чтобы попасть в верхнее окно, надо было прыгнуть с ветки сосны и, на лету перебирая руками, стравить под себя возможно больше верёвки.

– Чёрт! – ругнулся он, увидав, как из комнатного мрака за окном появилось знакомое лицо девушки.

Дарья приблизилась вплотную к окну, встревожено осмотрела просветы близкого леса, выискивая объяснение взрывам, стрельбе, тревоге охраны. Рядом остановилась подруга, но и вдвоём они не увидели ничего необычного. Они были одеты, так как не могли и думать о возможности ложиться и заснуть. А, оживившись с первыми взрывами и пальбой, всё же приготовились к худшему, пугаясь неожиданной, внезапной надежды на избавление от положения пленниц и опасений, что помощь может не успеть защитить их от насилия негодяев. Тяжёлый быстрый топот сапог по ступеням лестницы напомнил им, что подходить к окну запрещалось, и они живо отступили от полосы лунного света к единственной кровати. Наружный деревянный запор сдвинулся, дверь резко открылась, и сначала возник низколобый головорез с безобразным шрамом от рта до уха, за ним другой, которого они раньше не видели. Низколобый разбойник сделал несколько скорых шагов к окну, грубо отстранил от него девушек в сторону изголовья ольховой кровати. Сам глянул вниз, осмотрел подступы к терему. Внизу, в пределы обзора из тени дома выступили двое стражников, один, как бы в ответ на безмолвный вопрос низколобого, растерянно пожал узкими плечами.

– Если это твой отец выследил нас и решился напасть, – мрачно повернулся низколобый к сжавшимся девушкам, но обращаясь к Наталье Матвеевой, – он в этом раскается.

Угроза в хриплом голосе не оставляла сомнений в его решимости совершить любую жестокость. Он вновь глянул за окно на деревья, поднял взгляд и вдруг в немом испуге вскинул к лицу правую ладонь, отпрянул назад, затем лихорадочно дёрнулся к рукояти сабли, будто для защиты от стремительного нападения врага. Но было поздно, крестовина рамы с треском ломающегося дерева и звоном разбитого стекла ударила его в лицо и грудь, отшвырнула спиной к двери.

– А-а-а! – вскинув ладони к изрезанному стеклом и щепами лицу, изверг он нечеловеческий вопль ярости и боли, обращая ярость к тому, кто с лёту выбил ногами оконную раму и влетел в просторную спальню.

Удача вмиг отпустил верёвку, под пронзительный звон от падения стекольных осколков вскочил на ноги. Из оружия у него был только поясной нож, а второй бывший в спальне головорез бросился к нему с саблей. Не мешкая, он опрокинул под ноги разбойнику ночной столик, успел схватить со столика бронзовый подсвечник и, увернувшись от распарывающей воздух сабли, что было силы, ударил его по рёбрам, чувствуя, что ломает и вминает их в бок противника. Головорез охнул, споткнулся и со сдавленным рёвом опустился на колени. И тут же Удача заметил новую опасность. С прыжка от окна он упал руками в перчатках на осколки на полу, а снаружи, от первого ряда сосен рявкнули выстрелами ружья, пули, одна за другой, неприятно чавкнули в противоположный окоёму косяк над дверью.

Поверженные головорезы корчились, низколобый возле косяка, а его сообщник рядом с кроватью, они не проявляли намерения продолжать схватку, и у него появилась возможность осмотреться. Девушки были целы и невредимы, ни то в изумлении, ни то в испуге онемели в углу за спинкой кровати. Он поднялся, мягко шагнул к проёму развороченного окна и выглянул. Оба стражника внизу откинули бесполезные без перезарядки кремневые ружья, бегом вернулись к навесу, схватили из налучий луки, прихватили колчан со стрелами и снова отбежали к дереву, откуда могли видеть часть спальни. Один из них вскинул лук, и свист короткой стрелы заставил Удачу пригнуться. Стрела промелькнула в комнате и вонзилась в дверь. Убедившись, что они не позволят воспользоваться оконным проёмом для освобождения пленниц, Удача перебрался к девушкам.

– Вы? – выдохнула Дарья с облегчением, приходя в себя и оправляясь от изумления. – Почему? – И с виноватым отчаянием прошептала: – А я написала письмо отцу!

После этих слов Удача пальцем чуть стукнул себя по лбу, словно вспомнил то, что должен был и сам рассказать, ловко вытянул из внутреннего кармана укороченного камзола свёрнутую бумагу, передал ей. Она недоверчиво и с надеждой схватила, быстро развернула и, несмотря на полумрак, разобрала свой почерк.

– Но... его же отправили гонцом, – дрогнувшим голосом тихо проговорила она.

Он кивнул, соглашаясь с замечанием.

– Может, я поступил своевольно, – он скосил взгляд на головореза со сломанными рёбрами, который на коленях тихо перемещался за опрокинутым столиком, нацеливаясь саблей к его ноге, – но мне было любопытно узнать, что в нём. Прочитав, я решил, что вашему отцу ни к чему отвлекаться от важных дел на малосущественные заботы.

– Но гонец?

Он отскочил от взмаха сабли, ударом носка сапога в подбородок опрокинул головореза на спину, и тот затих.

– Дался вам этот гонец, – в досаде заметил он, прислушиваясь к звукам в доме. – Это же разбойник. Он... он отдыхает в надёжном месте.

– А мой... мой отец? – вмешалась дочь Матвеева, с надеждой в блестящих широко раскрытых глазах.

Удача слегка вздохнул.

– Здесь, я ничего не мог поделать. Он знает.

– О, боже!

Она сцепила пальцы, как будто ожидая падения неба, не меньше.

– Но ему всё же лучше знать, что вы живы, чем переживать от неизвестности, – успокоил её Удача. – Тем более, ваши трое знатных лесных спутников в конце концов проговорились бы о происшедшем. Хотя не думаю, что им будет легко признаться в своёй беспомощности...

– Вы один? – холодно сказала Дарья, не желая больше слышать об этом.

Ответить он не успел, живо отвернулся на приглушённый скрип лестничной ступени. Дверь была прикрыта и видна лучникам за окном, и приближаться к ней во весь рост в самой спальне было опасно. Её пихнули снаружи, приоткрыли, в щель между дверью и косяком проник луч светильника, однако раскрыться ей мешала спина низколобого головореза. Он с мучительным стоном принялся неуклюже перемещаться, освобождать вход подельнику по разбойному промыслу. Его подельник настороженно сунулся в щель головой и саблей и подсвеченное сзади курносое злобное лицо висельника, казалось, выглянуло из ада. Удача безмолвным привидением бросился к двери, в прыжке ударил по ней ногой, мячиком отскочил к полу; будто раздавленное яйцо, хрустнул череп, курносый висельник жутко всхлипнул, а в дверной верх дробно стукнули пара стрел, которые пролетели снаружи и вонзились под торчащей в косяке стрелой. Слышно было, как передёргиваемое судорогой тело отлепилось от стены, повалилось к лестнице, которая заскрипела от грузного топота взбегающего с самыми решительными намерениями другого разбойника. Когда топот ринулся к спальне, Удача вскочил на ноги, чтобы его видели снаружи терема, упёрся плечом над дверной ручкой и выдержал первый сильный толчок нового противника. Напряжённым слухом он уловил рядом с соснами взвизг отпущенной тетивы и рванул дверь на себя, распахнул её. Стрелы промелькнули через спальню и за порог, где их полётный шелест вдруг оборвался. Казалось, прошла целая вечность, пока оттуда переступал рослый коротко стриженый разбойник. С хрипом и кровавой пеной на губах он уронил длинный нож и саблю, сделал неуверенный шаг, следующий и рухнул, с треском ломая хвосты пронзивших горло и щеку стрел.

Внизу хором вдруг вышибло парадную дверь. Там словно ворвался вихрь, который принёс звон стали, беспорядочную гулкую возню, треск опрокинутой лавки, воинственные и растерянные выкрики. Подобрав с пола чужую саблю, Удача скользнул за порог, глянул сверху в прихожую, где было столпотворение теней и бледных лиц, тусклое мерцание нескольких клинков, с невероятной быстротой отбиваемых одним коротким и, судя по тёмным пятнам, лизнувшим крови. Не раздумывая, он спрыгнул туда с верха лестницы, и замешательство оказавшихся между двух огней разбойников стоило им раненого, который со стоном шарахнулся от Дракона, шатаясь растолкал сообщников. Тут же ещё один заорал после взмаха и выпада сабли Удачи, ругаясь, отступил к подельникам с глубокой раной в ключице. Способных драться разбойников осталось трое, раненые только мешали им, и их воинственный пыл опытных и превосходящих числом грабителей угас. Они отступили к гостиной, показывая намерение лишь обороняться. Удача сделал товарищу знак рукой, и лязг прервался.

Он достал из камзола холщёвый мешочек, бросил на пол. Звяканье серебряных монет привлекло разбойников больше, чем продолжение кровопролития с неопределённым для них исходом.

– В доме вы найдёте, чем поживиться ещё! – отчётливо и ясно намекнул Удача. – Мы забираем девиц и уходим. Вы нас не видели, мы вас тоже!

Предложение было для них заманчивым, позволяло сохранить самомнение и шкуры. Главный среди них поднял деньги, встряхнул мешочек в ладони. Вес и бряканье ему понравились. Он решился, сунул саблю в ножны, развязал тесёмки. Вытряхнул в ладонь несколько монет, попробовал на зуб и убедился, что они не поддельные.

– Ладно! – выразил он общее настроение подельников, у которых сиюминутная алчность постепенно брала верх над прочими соображениями.

Однако слабый, затем определённо приближающийся топот скачущего небольшого отряда заставил всех замереть в напряжённом ожидании, как игроков, пытающихся угадать, кому повезёт на этот раз. Даже раненые примолкли, мрачно гадая, на чьей стороне окажется подмога. Несколько мужчин соскочили у крыльца, затем тени их ножей и сабель настороженно и воровски скользнули через широкий порог. Наконец они сами приостановились на крыльце, вынюхивающими опасность шакалами всматриваясь в притихшую темноту прихожей. По их виду можно было без труда догадаться, что Удача и Борис Дракон опять оказались в заметном меньшинстве.

Но у тех троих, с кем они договорились о сделке, уже пропало желание возобновлять резню с ловкими защитниками пленниц, и их сообщники на крыльце почувствовали это.

– Именно сейчас мой человек передаёт голове Стремянного полка Матвееву письмо с указанием, где его похищенная дочь, – громко предупредил Удача, как если бы продолжил внезапно прерванные переговоры. – Через полчаса его стрельцы перекроют тропы и будут здесь.

Борис живо глянул на него, но ничего не сказал. Кто-то из разбойников сплюнул ни то с вызовом стрельцам, ни то с предложением бросить это дело и сматываться.

– Ладно! – повторил главный из бывших в прихожей головорезов. – Убирайтесь!

Когда минуту спустя Удача поторапливал девушек, впереди них спускался лестницей в прихожую, разбойники рассеялись по всем хоромам, озабоченными крысами шныряли по терему, в нижних помещениях и в подвале. Хруст, треск выламываемого, потрошимого, вытряхиваемого слышался отовсюду. В самом воздухе, казалось, витало, что хоромный дом был обречён. Борис Дракон прикрывал их тыл, когда они сошли с крыльца, поспешно направились по пологому уклону к тёмным очертаниям конюшни, за которой в зеркальную гладь озера засмотрелся усыпанный звёздами небосвод. Разворошённый взрывами костёр угасал, язычки пламени вспыхивали, танцуя и вихляясь пробегали по толстым веткам и исчезали, как будто прятались в тускнеющих углях.

Довольствуясь светом луны, мужчины наскоро оседлали выведенных из конюшни лошадей девушек. Чтобы не тревожить подозрительную злобу сидящего у костра, раненого осколком ядра разбойника, они не брали чужих коней, вынуждены были садиться по двое. Удача посадил перед собой Дарью и рысью направил лошадь в заросли, где была тропа, увлекая за собой и другого всадника с девушкой. В лесу он подождал его и оглянулся на терем, объяснил причину своего недавнего беспокойства:

– Закончив грабёж, кто-то может решить, слишком задёшево отпустили нас. Ну а теперь, пусть ищут.

– Ты хорошо и вовремя придумал про стрельцов Матвеева, – одобрительно отозвался Борис Дракон, объезжая его и направляясь тропой под сводом ветвей и листьев.

Вскоре они съехали с тропы, лошадиным шагом выехали к лужайке, поблизости от которой оставили своих коней. Борис пересел на свою кобылу, Удача же не спешил отцеплять поводья обеспокоенного этим жеребца.

– У меня здесь небольшое дело, – предупредил он спутников. – Поезжайте. Я догоню.

Они без возражений, девушки вслед за Драконом, направились обратно к тропе. Он же бесшумно пересёк лужайку, двигаясь в противоположную сторону от удаляющегося прерывистого шелеста веток, какой не могли издавать лесные звери, и нырнул под низкую крону молодого клёна. Раздвигая частые ветки кустарников малины, он вышел к дубу, который был широк и крепок и будто сторожил возле ствола надёжно связанных разбойников. Один был гонец Барона, которого тот отправлял с письмом дочери к Ордин-Нащокину, а другой, привязанный спиной к его спине – лысый и узколицый Незадачливый Стрелок. Гонца Удача днём незаметно сопроводил от охотничьих хором и перехватил в пригородной харчевне у тверской дороги, там мертвецки напоил за свой счёт, и теперь тот мирно похрапывал, свесив лохматую голову к груди, отчего голодный стрелок, крючковатый нос которого в тени деревьев казался клювом мрачной птицы, с трудом сдерживал злобствующее раздражение.

Коротким ножом распоров кожаный ремень на вывернутых за спину руках стрелка, Удача метнул нож в толстый ствол соседней осины. Нож с мягким стуком вонзился на треть клинка, и он поднялся.

– На ногах разрежешь сам, – направляясь обратно к лужайке, бросил он через плечо тому, кто днём пытался его убить.

Разбойник не желал смотреть в его ненавистную спину, слышал только змеиный шорох, который растворился в ночных звуках леса. Он растёр ладонями одеревенелые пальцы, вытащил изо рта грязную тряпку кляпа, с отвращением швырнул её в малинник. Сплюнул на корни дуба, затем ещё раз, избавляясь от тряпичных нитей во рту. Напрасные попытки развязать затянутые узлы на щиколотках разъярили его. Со второго раза ему удалось подняться на ноги, и он вприпрыжку направился к старой осине, чертыхаясь и проклиная всю подноготную Удачи, обещая ему лютую месть и на этот и на том свете. Споткнувшись о кочку, он упал рёбрами на гнилой пень, расцарапал веткой шею и побитым псом заскулил от такого несчастного дня. Ругаясь втихую пуще прежнего, уже на карачках добрался до рукояти ножа и принялся неистово вырывать его из дерева. Несмотря на все усилия, нож не поддавался, как будто заколдованный недавним хозяином, а, когда он наконец его вырвал, от рывка повалился на бок, тот словно цапнул за указательный палец, оставил глубокий порез.

– Сука! – с выступающими на глазах слезами во всё горло взвыл Незадачливый Стрелок, надеясь, что это оскорбление донесётся до слуха Удачи.

Удача расслышал его, уже выезжая на тропу, и воспринял, как прощальную похвалу за участие в событиях дня и ночи. Тропа вывела на дорогу, он пришпорил коня и вскоре нагнал троих спутников. Все молчали, словно боялись потревожить лес и накликать очередное препятствие желанию поскорее доехать до пригорода. Впереди засверкала лента речки, а за дальними рядами прибрежных деревьев, над ними проглянул шатёр небольшой церкви.

Лошади согласованно замедлили бег, скорым шагом с берега вошли в брод, зашлёпали по воде, и девушки должны были подобрать платья, чтобы края не замочились брызгами. Не успели выбраться на другой берег, как на дороге под сводом деревьев показались три десятка стрельцов, словно давно уже ждали и заждались увидеть их. Мышастый конь под передним всадником дал пример остальным, устремился вперёд, подчиняясь сдержанному нетерпению наездника, на котором поблескивали золотые шнурки и нарукавное шитьё полкового головы.

– Отец, – тихо вымолвила дочь Матвеева ни то с облегчением от встречи с ним, ни то поясняя спутникам.

Все стрельцы окружили их, но Дракону и Удаче досталась малая толика внимания. Матвеев спешился первым, сам помог спуститься на землю девушкам. Дочь счастливо всхлипнула, ткнулась ему в грудь, и никем не удерживаемые, спасители девушек потихоньку выбирались из окружения всадников. Объезжая стрельцов берегом, они волей-неволей смотрели на пробивающееся из-за леса далёкое зарево пожара, которое стремилось облизать небосвод. Пожар разгорался там, откуда они прискакали.

– Надеюсь, успели растащить всё ценное, – вполголоса насмешливо заметил Удача.

Дракон стянул с левой руки перчатку, выбрал в гриве коня обломок сухой ветки, откинул в траву. Обратно надевая перчатку, предупредил:

– Ты хоть знаешь, с кем мы сцепились?

Глянув ему в лицо, Удача спросил:

– Ты имеешь в виду, не только с разбойниками?

– Я имею в виду, не столько с разбойниками.

Высказавшись, Борис дёрнул удила, и его кобыла шагом пошла прочь от реки.

– Придётся боярину Морозову списать ущерб на случайный пожар, – спокойно произнёс Удача, отворачиваясь от лесного зарева. – Не думаю, что ему это доставит удовольствие. – И себе под нос пробормотал: – Не желал бы я оказаться на месте Плосконоса и Барона.

Он пришпорил коня, нагнал товарища по недавней схватке с головорезами, и они перевели лошадей в галоп, направились к заставе. Беспрепятственно проехав заставу, на развилке у Донского монастыря опять приостановились, как будто каждый заранее знал, что в этом месте они разъедутся.

– Ты умнее, чем я полагал по слухам, – одобрительно заметил Борис. – Рад был познакомиться с тобой в настоящем деле. На, возьми, раз уж он мне не понадобился.

Он отцепил от седла сумку, вынул пистолет и передал новому товарищу. Тот при лунном свете осмотрел серебряного дракона, изящно и с толком вделанного в тисовую рукоять, отливающий стальным блеском воронёный ствол.

– Нажми ногтём в прорезь, – Борис указал на неприметную щелку в подошве рукояти.

Удача так и сделал, и часть с драконом сдвинулась, приоткрыла небольшую полость. Утяжелённая свинцом, она никак не отражалась на весе рукояти, и о полости нельзя было заподозрить, не зная о ней заранее.

– Но мне нечем ответить на такой подарок, – он с сожалением протянул обратно оружие, которое было не только ценным, но и могло оказаться полезным своим секретом.

Борис не взял, поехал к улице направо, сказал через плечо:

– При следующей встрече расскажешь, как он стреляет. – Повысил голос, всё же посчитав нужным объяснить причину такой щедрости. – Мне хорошо заплатили, а я не рассчитывал на чужую помощь. К тому же, ты отдал разбойникам свои деньги.

– В следующий раз не останусь в долгу, – крикнул ему в спину Удача. И под нос тихо заметил: – Это я не рассчитывал на твою помощь.

Вернув пластинку с драконом в обычное положение, он устроил пистолет за поясом. Только после этого обратил внимание, что на востоке ночь стала бледнеть, отступать перед приближением зарниц. Ноющая рана на голени напомнила, что он на ногах почти сутки, и он поскакал своим путём с единственным желанием, как можно скорее добраться до постели и завалиться спать.

В отличие от него, ни Матвеев, ни три десятка его людей не помышляли о сне. Отправив несколько стрельцов сопровождать девушек в город, полковой голова с остальными галопом поскакал в сторону пожара, имея законный повод нарушить, пересечь границы дачного поместья Морозова. Но приехав к пригорку, когда на востоке обозначились проблески рассвета, они увидели полное безлюдье и наверху лысого склона тлеющие, догорающие, обугленные брёвна терема с рухнувшей между ними крышей, будто пронзённой остовом закопчённой каменной печи. Убедившись, что разбойников и след простыл, отряд не стал задерживаться и повернул назад, чтобы до раннего утра вернуться к своим прямым обязанностям царской службы.