11

Словно припомнив, что август всё же летний месяц, природа в воскресный день разыгралась, показала себя во всём своём великолепии. Солнце, ослепительное и жаркое, золотым сиянием отражалось в высоких западных окнах серого двухэтажного особняка. Из окон же восточной стороны, которые в этот час была в тени дома, открывался чудесный вид на играющий солнечными отблесками Уссурийский залив и ту часть ухоженного парка, в котором был недавно выложен сад камней, напоминающий о духовном влиянии соседней Японии. Сад камней отделялся посаженными в ряд и ровно подстриженными кустами от теннисного песчаного корта, на котором успели взмокнуть от пробежек и ударов по мячу двое молодых людей, – оба раскованностью походили не то на студентов старших курсов, не то на начинающих и удачливых предпринимателей. Дальше были беседка, непременные русские качели. А за ними четыре женщины и трое мужчин увлеченно играли в жмурки.

Анна водила. Черная бархатная лента, бантом завязанная на гладком с короткой стрижкой затылке, закрывала ей глаза, делала её беспомощной, что доставляло участникам игры видимое удовольствие. Стараясь без шорохов на цыпочках ускользнуть от ее вытянутых рук, они вдруг хлопали в ладоши: за ее спиной, потом сбоку, а стоило ей повернуться на хлопок, кто-то другой хлопал опять за ее спиной. Прекрасную половину в этой забаве составляли жена городского головы и две девушки лет восемнадцати. От мужчин принимали участие два молодых морских офицера и донжуанствующий чиновник.

Девушка, что была раскованнее своей подруги, увернулась из-под руки Анны, возбужденным смешком прыснула в кулачок, и донжуанствующий чиновник, как бы неуклюже оступился возле неё, оказался пойманным Анной.

– А-а, поймала! – оживленно воскликнула Анна и сорвала с глаз повязку.

Девушки и офицеры весело захлопали в ладоши.

– Теперь вы! Теперь вы! – весело защебетали девушки чиновнику.

Принимая повязку, тот задержал руку Анны в своей.

– Завяжите мне сами, – попросил он, глядя ей в глаза, стараясь приучать ее к впечатлению особой душевной близости между ними.

– Давайте я! – подлетела одна из девушек.

– Она это сделает лучше, – легко сказала Анна, отдавая ей повязку.

Невзначай обернувшись, она увидела Арбенина на лужайке для игры в гольф, который как раз примерял клюшку для удара по мячику. Он замахнулся, сильно поддел клюшкой мяч, но тот полетел не туда, куда он рассчитывал. Было видно, он слабый игрок. Гольф не вызывал у Анны любопытства, и она отвернулась.

Арбенин передал клюшку поджарому англичанину, который засмеялся от его неудачи.

– Игра для зажиревших наций, – с досадой сказал Арбенин. – Никакого удовольствия.

Почти его ровесник, англичанин производил впечатление всегда деятельного человека, – прежде чем продолжить игру, он заметил, указывая на Анну и остальных, кто были с ней:

– Кажется, там охота на вашу жену.

– Зубы обломает, – ответил ему Арбенин вполне спокойно.

– Завидная уверенность в красивой жене, – отметил англичанин. – Показываю еще раз.

Он установил белый шарик, размахнулся клюшкой и резко ударил. Но и у него вышло неважно, и Арбенин насмешливо хлопнул в ладоши.

– Не везет сегодня, – признал англичанин голосом человека совсем не азартного, и поставил клюшку в стойку.

Оставив игру, оба не спеша пошли по лужайке к рыжей песчаной дорожке.

– У вас вся собственность в недвижимости. И только в России, – ненавязчиво завязал деловой разговор англичанин. – Умные люди считают, Россия идет к революции. – Он сделал краткую, многозначительную паузу. – Вам не страшно? Однажды проснётесь, а уже полностью зависите от иностранных вложений отца красавицы жены? Да к тому же столь молодой.

Он смолк, постарался заглянуть в глаза Арбенину. Тот ничем не выдавал заинтересованности в таком разговоре, но будто ничего не имел и против продолжения. Они вышли на дорожку, прогуливаясь, направились в сторону залива.

– Я понимаю, – продолжил англичанин, – продать свои поместья, явно вывозить деньги за границу для вас невозможно. Такой шаг, потеря положения при дворе.

Он опять примолк, и на этот раз молчание его было красноречивым, продолжительным.

– Что вы предлагаете? – казалось, без особого интереса спросил Арбенин.

– Моим сделкам не должны мешать ваши чиновники. – Его собеседник подождал ответа Арбенина, но тот, как и до этих слов, молчал. – Вы получите свой процент. Я его буду переводить в ... процветающую страну.

Англичанин перехватил взгляд Арбенина. Тот пронаблюдал, как два рослых жандарма провели к особняку каторжника Шаву, переодетого в штатское, однако со связанными у живота руками.

– Какой процент? – наконец спросил Арбенин.

– Ну... – англичанин облегченно вздохнул.

– Хорошенько подумайте, – спокойно заметил Арбенин. – Пока не вернусь.

И он оставил его, зашагал прямо к парадным дверям особняка.

Через минуту он вошел в свой просторный кабинет на нижнем этаже, где в кресле возле письменного стола из красного дерева нагловато развалился Шава.

– Оставьте нас, – распорядился Арбенин, не взглянув на застывших у двери жандармов.

Они покинули кабинет, и Арбенин плотно прикрыл дверь, запер ее на ключ. Направляясь к столу, он сунул ключ в карман легких, цвета кофе с молоком брюк. Расположился за столом на своём мягком стуле с обитыми вишнёвым бархатом подлокотниками, после непродолжительной паузы спросил:

– Не догадываешься, зачем вдруг очутился именно здесь?

– Нэ-эт, – не сразу, лениво ответил Шава. – Я возму сигару? – он рукой потянулся к шкатулке, однако всё же замер, ждал разрешения.

Арбенин затянул с ответом, давая понять, кто здесь хозяин положения.

– Да, конечно.

Шава взял из шкатулки сигару; взял и Арбенин. Он зажег спичку, прикурил сам, затем поднес ее к концу сигары грузина. Шава глубоко затянулся дорогим дымом и, наслаждаясь хорошим табаком, медленно выпустил кольцо, откинулся в кресле.

– Я тэбэ нужэн. Да? – сказал он, разглядывая Арбенина и начиная ухмыляться.

– Ты ловкий стрелок, – одобрительно заметил Арбенин. – С сотни шагов попасть в сердце князя? На такое немногие способны…

Шава неспешно курил, вроде бы не очень внимательно слушал, заставлял Арбенина продолжать.

– Но Шуйцев очень меткий стрелок, – внезапно резко сказал Арбенин. – Я видел сам.

Шава постепенно изменился в лице, стал серьезным, некоторое время пристально смотрел на огонек на конце сигары.

– И мне ничего не будет? – вдруг без всякого акцента, но не удивив этим Арбенина, задал он важный для себя вопрос.

– Попадешь под амнистию. За князя, – твердо объявил Арбенин. – А Шуйцев вне закона, никому не нужен. Но его надо еще найти. Я дам тебе след. Подбери четверых... Впрочем, не мне тебя учить. – Он вынул из ящика тугую пачку банкнот, бросил на стол. – На расходы. Жандармов я отпущу.

Шава небрежно показал свои связанные руки.

– Не боишься, убегу? – спросил он.

– Отомстить за оскорбление – дело чести для настоящего мужчины. – Арбенин вынул из ящика стола острый короткий нож и подтолкнул к противоположному краю стола. – Или нет?

– Я найду, и вырву ему сердце!

Шава взял нож, как мог, сам принялся разрезать верёвку на руках. Освободив руки, взял деньги и сунул в карман пиджака.

Той же ночью автомобиль купца Ражина мчался вдоль растревоженной пристани, направлялся к зловещему многоязычному пламени, которое пожирало крупный склад с его товарами. Огонь там угрожал перекинуться на соседние постройки и нанести ещё больший ущерб. Подъехав, автомобиль с лязгом затормозил, дернулся на месте и остановился в опасной близости от бушующего пожара. Ражин выпрыгнул из машины и, прикрывая лицо рукавом клетчатого пиджака, насколько смог приблизился к треску пламени, которое выбрасывало высоко в небо черные столбы дыма. Вокруг метались тенями люди: выплескивали на огонь воду из полных ведер, и она тут же с шипением превращалась в пар; отбегали, снова устремлялись к причалу, черпали воду прямо из моря. Но склад был подожжен умело: горел со всех сторон – надежды потушить его не было.

Ражин вздрогнул, когда к нему подошли и стали рядом грузин с разбойничьими повадками и двое его сообщников, которые вместе с ним должны были быть на каторге: китаец и чеченец. Шава и эти двое в черных рубахах спокойно смотрели на терзаемый пламенем склад.

– Хороший склад. Много дорогих товаров, – с акцентом произнес Шава. – Завтра можэт сгорэть и сосэдний. А? – обратился он к своим головорезам.

– Может, – лениво согласился китаец.

– Почэму ты такой упрямый? – сказал чеченец Ражину. – Он твой родствэнник, да? Такому, как ты, нехорошо стать бэдным.

Ражин опустил глаза, помолчал, снова взглянул на огонь, жадно лизавший доски складских крепких стен. Отвернулся и ссутулился, побрел к отъехавшему на безопасное расстояние автомобилю.

Еще только начинало сереть у самой далёкой кромки моря, а возле причала грузилось небольшое суденышко, уже под парами: из трубы валил густой дым. Шава, китаец, Кривой нос, чеченец и пятый их подельник, рослый, со шрамами на лбу и щеке, занесли в трюм несколько ящиков и мешков; сами убрали трап.

Судно отошло от пристани, развернулось и, тарахтя, отправилось в открытое море, в сторону, где пробился к тёмному небу бледный лучик солнца.