6

Проспав до полудня, я чувствовал себя в десять вечера ночной совой. Никуда не спешил, вёл машину, куда глаза глядят. Свернул с дороги в тёмный переулок, который петлял между старыми строениями. Потом выехал на Садовое кольцо, освещённое бесконечными рядами фонарей, где просто так набрал скорость. Я догонял пестреющие впереди автомобили, которые мчались неизвестно куда, неизвестно зачем, обгонял их, оставлял позади и снова видел впереди множество летящих задних огней. По сторонам горели окна многоэтажных домов, на пешеходных дорожках ещё мельтешили люди, обращающие и не обращающие внимания на витрины магазинов, которые бесстыдно соблазняли их привозным товаром.

Просыпался волчий голод, захотелось отыскать спокойное место, где можно перекусить. Я повернул на Покровку, вскоре остановил «шевроле» возле первого же увиденного бистро. Оказалось, сожалеть не пришлось, и я с удовольствием легко поужинал. Настроение у меня заметно улучшилось: когда вышел на улицу, стал замечать, что не все стройные ножки столичных барышень попрятались в салонах иномарок. Пристроившись в кильватере обладательницы таких ножек, я прогулялся до Старой площади и в подземном переходе купил пёстрый журнал мод. Потом вернулся к «шевроле» и, проехав по Бульварному кольцу, нырнул в тишайший, почти безлюдный переулок. Заглушив там двигатель, я бесцельно перелистал журнал, убедился, что накануне Вика была одета по последней моде. Просмотрел журнал ещё раз и положил его на боковое сиденье, сунул ладони под мышки. Я прикрыл веки до щёлочек, через которые уставился в плавный заворот переулка, и позволил мыслям вернулся на пару часов назад, в офис Ивана.

…За окном потемнело, и стал накрапывать дождь. Мне это вспомнилось отчётливо, точно в голове прокручивалась видеозапись. И так же отчётливо всплывало продолжение.

… Мы вышли в комнату секретарши. Возле дверцы в углу Иван вынул из кармана ключи, выбрал нужный и сунул в щель замка, со слабым щелком провернул. Следом за ним я ступил в тёмное помещение. Словно воры или привидения мы пробрались в полутьме к закрытому жалюзи окну, и Иван включил настенный светильник. Оказалось, это была уютная, почти домашняя кухонька.

Иван открыл холодильник, заглянул внутрь.

– Ага, – негромко воскликнул он. – Осталось.

Он вынул кусок шоколадного торта и бутылку итальянского «Мартини».

– Пить не буду, – предупредил я.

– Это ж сухач. Впрочем, тоже не хочу.

Он вернул бутылку в холодильник. С полки снял жестяную банку индийского растворимого кофе.

– С сахаром?

– Без.

– Здание НИИ, – объяснил он мне, показывая рукой с банкой на стены и потолок. – Филиал. Знаешь же, как шёл естественный отбор. Сначала все ринулись в бизнесмены, продавали, что подворачивалось. Потом оказалось, крутить деньги надо уметь, особенно когда пришлось отдавать кредиты и столкнуться с разного рода выбивалами. Теперь многие предпочитают без риска сдавать внаём и распродавать, что имеют. Это называется бизнесом, – в его голосе прозвучал сарказм. – Я не имею в виду этот институт. Науку мне жаль. Режиму она не нужна, да и никому вообще. Не представляешь, что здесь было, когда приехал договариваться. Пусто, лишь два пыльных компьютера, не знаю зачем, никого за ними не видел. Помещения числились за жуликоватым евреем-профессором, он много лет обещал открыть нечто, от чего весь мир ахнет, зарукоплещет советской науке, а заодно министерскому начальству, директору с кучей бюрократов. Уже не верится, а ведь было, всего три года прошло. Нет. Горбачёв молодец. Я бы ему памятник при жизни поставил…

– Чайник кипит, – сказал я.

Он выставил на стол две чашки, разлил кипяток.

– Тебе крепкий? – он снял крышку с кофейной банки.

– Я сам.

Он не возражал. Неторопливо размешал кофе в своей чашке, поднёс её к носу и с наслаждением втянул пар. Пока я следом проделывал то же самое, он разрезал торт на две равные части.

– Вот так, брат… А теперь у меня здесь восемь человек работают… Я сяду. Возьми себе стул в смежной комнате.

– Ничего, постою. Поаляфуршетствую.

Он подвинул единственный стул к толу, опустился на сидение, закинул ногу на ногу. Я посматривал, как он надкусил кусок и попробовал отпить кофе, но тот был горячим.

– Я так и не услышал, что тебе от меня надо? Отмалчиваешься, будто боишься девственность потерять.

Ничего я не боюсь, старик. – Он отставил чашку и глянул на меня. – Ты знаешь, как делают деньги на фондовой бирже?

– Что-то там с котировками акций. Надо вовремя купить дешевле, а продать дороже.

– В общем, да. А если знать, какие акции упаду в цене, а назавтра вырастут?

– Наверно, можно стать очень богатеньким дядей.

– Не то слово! Особенно, если проделать это с размахом, с настоящим размахом.

– Да, но такие игры рискованны. Вдруг не угадаешь? Я бы не взялся. Тут нужен особый нюх. Или чтоб бог на ушко подсказал.

– Может, и да, а может, и нет. Кроме Моцартов, есть и Сальери. Кто гармонию просчитывает, – он указательным пальцем постучал по правому виску, – тоже управляет этой стервой.

Я надкусил свой кусок торта, но не понял, какой был вкус. С тарелкой в руке я отступил к подоконнику и присел на него.

– Хочешь сказать… – начал было я.

– Ну, разумеется.

– Но такие вещи должны предусматриваться… Есть же контролирующие учреждения… Да и законы, наконец. Могут пронюхать журналисты, поднять шум. Да нет, не верится мне, что всё так просто. По мелочам куда ни шло. Но ты же имеешь в виду огромные финансовые махинации.

Он заговорил со мной снисходительно-терпеливо, точно учитель с учеником.

– Формально никто и не будет нарушать законов. Никаких нарушений. Я пока и сам толком не разобрался, что и как, но хочу заметить, карты раздают очень крупные фигуры, которые не проигрывают. – Он уставился мне в лицо, как заштатный гипнотизёр и понизил голос. – Это же, так сказать, сливки нашего общества.

Я невольно начинал ему верить и тихонько присвистнул.

– Если уж они за такое возьмутся… Только за баснословный куш.

– Я тоже так думаю. И хочу незаметно урвать своё. – И вдруг Иван странно поинтересовался: – Ты же не сомневаешься, они на это способны?

Я пожал плечами, ответ мой был уклончивым:

– Задай такой вопрос на улице. Девять из десяти ответят, не сомневаются.

– Это очень высокий процент. Как ни крути, а социальный инстинкт что-то да значит.

– Пожалуй, да, я бы поверил, – неохотно согласился я. – Но всё это догадки, химеры. А нужны факты. У тебя они есть?

Он помолчал. Я терпеливо ждал со смутной надеждой, что он раздумает. Наконец он отчётливо произнёс:

– У меня они будут.

Я сухо сглотнул.

– Когда?

Он ответил не сразу, после глотка кофе.

– Скажем так, – глядя в чашку сказал он. – Встречаемся завтра, здесь, в это же время. У меня будут доказательства. – И поправил себя. – Должны быть.

– В это же время? – Я тянул с ответом, понимая, следующие слова не оставят мне пути отступления. – Во сколько точно?

– В восемь.

– То есть в двадцать часов…

Он перебил меня, и в голосе его была откровенная насмешка:

– В восемь часов пополудни, ноль-ноль минут и ноль-ноль секунд. Раз ты такой дотошный…

Я вздрогнул, приоткрыл глаза, и воспоминание растаяло. Ещё раз постучав в боковое окно, светловолосый парень распахнул дверцу и нагнулся, заглянул в салон.

– Шеф, к Даниловскому рынку не подбросишь? – спросил он.

Невысокой тёмненькой девчонке, которая стояла за его спиной, было лет семнадцать; он же – года на три постарше, руки у него были крупными и сильными. Не похож на качка, равнодушно подумал я, наверное, строитель.

– Влезай.

Я показал головой на заднее сидение. Он открыл заднюю дверцу, пропустил девчонку. Она легко впорхнула, уселась, поправила юбку, и в салоне появился слабый запах духов. Духи мне не понравились.

– Всё, можно отчаливать, – весело объявил мне парень, подсаживаясь вплотную к подружке. Обхватив за плечи, он привлёк её к себе. Она хихикнула, и я поймал в зеркальце над лобовым стеклом её любопытный взгляд. На глаза мне попался таксофон. Он сиротливо жался к углу дома, словно беспризорная облезлая собака.

– Нужно позвонить, – предупредил я парочку и выбрался из машины.

Укрывшись под козырьком, я нащупал в кармане жетон. Всегда носил их, рассовывал по карманам, в брюки, в рубашку, в пиджак. Я опустил жетон в щель, отыскал во внутреннем кармане плаща полученную ночью визитку Вики и только теперь оценил краску букв и цифр, – она светилась при отражении слабого освещения от фонаря, будто помогала набрать номер.

С третьим гудком жетон проскользнул в таксофон, и ровный, с металлическими интонациями мужской голос раздельно сообщил:

– Если хотите оставить сообщение, говорите после щелчка.

Раздался щелчок. В голову ничего не приходило, и я назвал себя, домашний телефон и повесил трубку.