"ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА" - читать интересную книгу автора (Сергей ГОРОДНИКОВ)

Глава 2. Промышленно-финансовые — монополии единственный гарант реальной демократии в России

Россия огромная страна, и векторы региональных экономических, политических, культурных интересов имеют разную направленность. Пока из европейской части страны за Каменный Пояс шел устойчивый демографический поток переселенцев, Сибирь, Дальний Восток сохраняли духовную, моральную, психологическую зависимость от политики Москвы, ее во многом европейских целей и исторически сложившихся ценностей мировосприятия. Но демографический кризис русских, постепенно подползающий к демографической катастрофе, ставит острейший вопрос о жизненно необходимом экономическом развитии государства только и только за счет устойчивого роста производительности труда, вывода всей экономической машины, каждого ее звена на самый высокий уровень рентабельности, прибыльности функционирования. Однако в приграничных регионах интересы мелкого и среднего предпринимательства в угоду задачам достижения прибыльности собственной деятельности будут стремиться к интеграции в надгосударственные региональные рынки, связанные с соседними странами, даже если общероссийские интересы при этом отодвинутся для них на второй план. Возможно ли, чтобы при демократии это не отразилось на политическом мировоззрении в регионах?

Пример Британской империи, которая распалась на Канаду, Австралию, Новую Зеландию и пр., не говоря уже о США, отколовшихся от нее много раньше, показывает со всей определенностью, что общий язык, общие расовые, культурные, духовные корни — весьма хлипкое основание для общей государственности, общего политического единства на определенном уровне развития региональных буржуазно-капиталистических интересов. Главная причина такого распада была следующей. Англия не смогла и на том этапе мирового промышленного развития не могла создать структуру единого экономического интереса, который бы сплачивал все части империи в экономическое целое. А в рыночной экономике, в демократическом самоуправлении самым главным двигателем, фактором, определяющим политическое поведение людей и местных сообществ — является интерес экономический! Мы еще только учимся и рынку и демократии, поэтому такой фактор в поведении граждан России и членов парламента выражен слабо, не стал доминирующим, основным. Но мы к этому придем, и придем очень скоро.

Какие же общие экономические интересы населения России способны сплачивать региональные цели развития в единый политический интерес страны, укреплять ее государственность в условиях рынка и демократических процессов? Возможно ли это сейчас? Или России суждено с неизбежностью распасться на несколько государственных образований, как об этом “каркают” ее внутренние и внешние враги последние полтора столетия, когда страна стала втягиваться в рыночные капиталистические отношения? Вопрос не праздный, важнейший для выбора внутренней политики и политики международной. И ответ на него — утвердительный. Да, Россия способна не только сохранить единую государственность, но имеет колоссальный потенциал развития в условиях стабильности и проявления единой политической воли во всех регионах. Но лишь при условии ускоренного восстановления прежних и становления новых монопольных экономических структур в промышленности, торговле, финансах. Мне приходилось в 80-м году утверждать: “Именно БАМ, именно космические проекты, именно КАМАЗ, ВАЗ и еще несколько подобных крупнейших программ, в том числе и программ военно-промышленного комплекса, являются нашей исторической вехой перехода от Предыстории к собственно Истории России, к демократической истории, истории подлинного могущества и процветания”. Потому что Россия, как исторически сложившееся государство, сотни лет постоянно напрягающее ресурсы для удержания стабильности в Евразии, не могла открыть шлюзы напору буржуазно-капиталистических интересов и демократии ни в XIX веке, ни в 1917-м году, ни в 50-е годы, ни при Хрущеве. Еще не были созданы экономические основы для сохранения целостности Российского государства в демократическом самоуправлении. И жизнь показала правильность этих выводов. Экономические предпосылки демократических реформ в конкретных условиях российской государственности вызрели только в семидесятые годы!

Демократия же нужна России как воздух. Лишь она способна раскрепостить интеллектуальные, духовные и моральные силы русского народа, поставить под его контроль действия власти, заставить ее опасаться в первую очередь требований собственного народа, а не внешних сил, и потому активно защищать в первую очередь наши материальные и духовные интересы. Наша история показывает однозначно: русский народ слаб перед властью, недопустимо, унизительно зависит от качества центральной власти и, в основном, из-за раздробленности региональных экономических, а потому и политических интересов, что всегда изнутри подрывало волю к единству действий, часто позволяло силам зла, подлости, инородности, прорвавшись к власти в столице, используя эту раздробленность, направлять ее для стравливания русских между собой, навязывать нам чуждую жестокую волю.

Русский народ потому и жертвовал, много жертвовал своей кровью, своим благополучием ради ускоренной индустриализации, создающей единый общерусский рынок страны, что инстинктом своим чувствовал — это его глубинный материально-экономический интерес, от которого зависит преодоление земледельческих традиций его региональной раздробленности, историческое выживание его государственности и духовное, культурное раскрепощение, превращение в единую, великую нацию, нацию, устремленную в будущее, нацию сильную и благородную, нацию северных трудолюбия, действия и воли, а не южного спиритуализма и паразитизма, нацию, которая никогда больше не позволит управлять своей судьбой без своего разрешения на это, у которой никогда больше не будет наглого, часто инородного высокомерия столицы, но будет столица, которая зависит от всей страны, служит всей стране, полностью зависит от наших страстей и заблуждений, от прозрений и устремлений, от наших национальных предрассудков и наклонностей.

Поэтому изначально душивший, истреблявший русское самосознание большевистский режим, когда провалились его “великие надежды” на крушение капитализма в Европе и в Америке, вдруг, одновременно с поворотом к вынужденной форсированной индустриализации страны, перешел на позиции русского народного самосознания, даже радикально имперского самосознания социал-феодального толка. Только так оказалось возможным удержаться у власти и поднять русский народ на жертвенное созидание, — созидание крупной и особо крупной индустрии, и восстановление той, что была почти полностью разрушена за предыдущее десятилетие. Вынужденный постоянно заниматься вопросами государственного выживания, как основы собственного выживания, коммунистический режим срастался с интересами крупных проектов, с интересами крупной и очень крупной промышленности, т.е. с зарождавшимся русским национальным интересом, с общерусским государственным интересом. И пока режим служил этому интересу, его политические позиции были достаточно прочными, — но ...

Но запущенная в работу крупная промышленность порождает важнейшее и опаснейшее противоречие. Она по своей сути высокопроизводительна, производит продукции больше, чем нужно для нужд внутри страны. Она может быть источником колоссальных доходов, опорой для политической стабильности в государстве и его международного влияния; но может стать и величайшим нахлебником, паразитом на демографических и не восполняемых сырьевых ресурсах страны, растрачивая эти ресурсы. И это зависит только от одного фактора — от емкости рынка, на котором продается продукция. Крупная промышленность для своей рентабельности, высокой доходности требует выхода на богатые мировые рынки, захвата этих рынков в той или иной форме. Данная особенность крупной промышленности и стала едва ли ни главной причиной, которая свалила коммунистический режим, сделала его для дальнейшего прогресса, для выживания России не приемлемым. Русский инстинктивный национальный интерес, государственный интерес в новую историческую эпоху требовал концентрации, монополизации производства, достижения его высочайшей конкурентоспособности на всех мировых рынках, тогда как по разным, в том числе и политическим, идеологическим причинам добиться высокой конкурентоспособности продукции, превращения ее в потребительский товар, прорваться с продукцией на богатые мировые рынки, закрепиться на них не удавалось. Приходилось сбывать продукцию режимам банкротам, нищим странам, то есть фактически делать крупную промышленность нерентабельной, живущей за счет наших сырьевых ресурсов и сверхэксплуатации патриотизма русских, за счет сверхэксплуатации собственно России. Это фактически привело к дискредитации крупной, монопольной промышленности в глазах советских обывателей, позволило прорваться к власти силам, которые по различным групповым эгоистическим причинам начали озлобленную и клеветническую политическую кампанию, борьбу с монополизмом, якобы основной причиной наших экономических бед.

Чтобы стало ясно, о чем идет речь, следует вспомнить пример Японии. Американский генерал Макартур, фактический правитель Японии после ее капитуляции в 1945 году, заявил о своей позиции в отношении задач экономической политики в побежденной стране: “Если концентрация экономической мощи не будет уничтожена, то ее разгром, без сомнения, в будущем произойдет посредством кровавой бойни революционного насилия.” Это заявление отражало стремление США уничтожить показавшие себя чрезвычайно эффективными японские монополии, основу основ экономической мощи поверженного противника. И началась кампания по их уничтожению, по ускоренному развитию малого и среднего бизнеса, который, якобы, должен был вытащить японцев к процветанию. К чему это привело? Через два года такой политики развал японской экономики принял чудовищный характер. В 1947 году промышленное производство равнялось 45 процентам от уровня начала 30-х годов, экспорт по отношению к этому периоду упал до 10 процентов. В Японии фактически начался повальный голод. Американцы должны были ежегодно предоставлять субсидии на 300 миллионов долларов, в противном случае экономическая машина страны остановилась бы вовсе. Даже правящие круги США ужаснулись тому, к каким взрывоопасным социальным последствиям может привести такая политика в этом стратегически важном регионе мира. Близкий к правящим кругам журнал “Ньюсуик” выразился следующим образом: “Как может Япония стать мастерской Азии, если ее промышленность будет атомизированна столь же эффективно, как атомная бомба разрушила Хиросиму?”

Не вдаваясь в подробности дальнейшего развития событий, отметим результат. В декабре 1948 года президент одного из банков Детройта Дж. Додж стал ответственным за выживание японской экономики как оплота капитализма в Азии. Его программа включала в себя быстрое увеличение производительности труда и наращивание экспортных возможностей Японии за счет уничтожения малопроизводительных и малоэффективных малых и средних предприятий и безусловное восстановление позиций монополий.

С этого момента и начался подъем японской экономической мощи, каким мы его знаем сейчас.

В Западной же Германии монополии действительно были уничтожены или расчленены на части послевоенной политикой США, и мы имеем возможность сравнивать позиции в мире этих двух стран. Япония со своими монопольными гигантами устремлена в XXI век. А Германия со своим, в основном, средним бизнесом так и осталась в XX-ом столетии. Почему? Потому что только монополии заинтересованы в научно-технологических разработках, но главное имеют для таких разработок финансовую базу и организационный опыт. Потому что только монополии способны подхватывать масштабные и великие новаторские идеи, требующие планирования и значительного финансирования для их материального воплощения.

Невольно возникает вопрос: отчего же у нас имеет место эта преступная, лишающая нас будущего политика уничтожения крупной промышленной мощи? Эта политика обрекает Россию на хроническую отсталость, хроническую бедность, хроническую зависимость от цен на продаваемое сырье, унизительную зависимость от промышленных стран, в том числе и развивающихся. А главное, обрекает на невозможность формировать общероссийские экономические интересы, а потому единую русскую национальную политику, — и отсутствие такой возможности означает для нас внутриэкономическую и внутриполитическую слабость, рыхлость, унизительную зависимость от интриг народов и стран ничтожнейших.

Римляне в подобном случае задавались вопросом: кому это выгодно?

Кому же выгодно разрушать нашу национальную промышленную мощь, не давать ей развиваться?

Три силы по своим кровным интересам ожесточенно выступают против мощи России. И первая из этих сил, самая жестокая, самая беспринципная и преступная фактически захватила власть в России, диктует внутреннюю и внешнюю политику — это приобретающий опыт обслуживания коммерческого интереса слой торговцев-спекулянтов, влиятельнейшую роль в котором играют многочисленные инородцы, которые по своим культурно-этническим и морально-психологическим склонностям не любят производства, но всей своей наследственностью тяготеют к торгово-спекулятивной, ростовщической деятельности и захвату чужой собственности.

Вторая сила, которая, по крайней мере, на первом этапе демократических преобразований, выступила главной союзницей торгово-спекулятивных и ростовщических сил, явила себя как, так называемые, национальные суверенитеты, — хотя большинство из требующих суверенитета и независимости полуварварских народов и народцев нациями назвать можно только в угаре большевистской или либеральной эйфории. Коммунистический режим изначально ставил политическую цель создания промышленного производства в отсталых окраинах СССР за счет России, за счет эксплуатации русских, не считаясь с нерентабельностью создаваемой таким путем экономики в большинстве нерусских республик. Монополизация отраслей промышленности в России планово распространялась и на все остальные регионы СССР. Однако, монополии по своей природе, по своей нацеленности на получение конечной продукции, на получение максимально возможной прибыли, на уничтожение всего, что получению такой продукции и прибыли мешает, — они объективно нуждаются в процессе производства в едином языке, единой общей культуре, единой технологической культуре производства, и более того — в единой культуре быта. Всякое разнокультурье, а тем более проявления феодальных и родоплеменных пережитков в социальном поведении, в отношении к производству, монополиям неприемлемы! И в этом монополиям неизбежно противостоят интересы этнических меньшинств, отсталых, реакционных и консервативных.

“Национальные” республики в России, союзные республики в бывшем СССР были и остаются не только не заинтересованными в крупной промышленности, но и откровенно отвергают ее, провоцируют политику ее разрушения, объявляя промышленные монополии средством великодержавной колонизации, — причем, чем меньше республика, тем озлобленнее идет этот процесс провоцирования современного луддизма. Всякая борьба за суверенитет есть в первую очередь борьба против крупной, монопольной промышленности. И в этой борьбе “нацменьшинства” выступают самыми верными союзниками спекулятивно-ростовщических сил, уголовников, бандитов, спекулянтов, проституток, взяточников, — то есть тех элементов, которые не заинтересованы в социальном порядке, в общественном порядке, в дисциплинированном и организованном обществе, обществе, социальные отношения в котором выстраиваются на принципах адекватного соответствия сложным и высокотехнологичным производствам.

По своей природе национальный, народный и прочий суверенитеты недостижимы без экономической замкнутости, а стремление к экономической замкнутости побуждает республики, в зависимости от их размеров, укреплять мелкий и в крайнем случае средний бизнес, то есть тот бизнес, те структуры хозяйствования, которые эти республиканские образования в состоянии контролировать. Монополии же для них полностью неподконтрольны. Транснациональные корпорации уже неподконтрольны даже таким давно сложившимся и довольно крупным развитым государствам как Франция, Италия, Англия и пр. Чего уж говорить о цивилизованно отсталых или полудиких татарстанах, чечнях, азербайджанах, эстониях и т.д. И многие представители этнических меньшинств это сознают или чувствуют, этим обстоятельством озлобляются, пытаются повернуть ход истории вспять, а когда появляется возможность, стремятся разрушить подразделения монополий на своих территориях. В этом и заключается основная причина, почему либеральным “демократам” в России удалось сразу же найти общий язык с лидерами сепаратизма, получить агрессивную поддержку “нацменьшинств” и с их помощью быстро развалить крупную промышленность в бывшем СССР — экономическую основу могущества советской империи. Для национальных образований, для всех этих республик крупная промышленность была фактором мощнейшей русификации, причем русификации ускоренной, буквально на глазах одного поколения, и потому особенно болезненной, — русификации, которая выбрасывает из элиты общественной жизни, от экономического пирога те слои, которые еще недавно были престижны и почитаемы, — то есть этническую, народную интеллигенцию: поэтов, литераторов, музыкантов, журналистов и представителей других подобных профессий.

Надо ясно отдавать себе отчет, что автономные образования в составе России пагубны для нее и потому более неприемлемы ни в каких формах, ни в каком проявлении. В условиях широких политических свобод они не дадут возможности развиться и укрепиться нашим национальным промышленно-финансовым корпорациям, тем самым лишая Россию права на подлинную демократию, на динамизм экономического развития, на быстрый рост уровня жизни и на социальную стабильность. Демократия и всякие национальные суверенитеты есть явления несовместимые, и они в условиях экономического и социально-политического развала страны и надвигающегося обнищания, голода и хаоса, при усилении давления сопредельных государств на центральную власть, — они неизбежно обречены на истребительное столкновение! У России, у нашей грядущей национальной демократии нет выхода. Либо она уничтожит все суверенитеты ради становления максимально эффективной могучей промышленности, либо суверенитеты погубят Россию и демократию вместе с ней. Я имею в виду подлинную демократию, а не ту, которую представляют себе свора мародеров и беспринципных карьеристов от политики, прорвавшихся сейчас к властной кормушке.

Третьей силой, которая волей-неволей выступает против нашей промышленной мощи, являются определенные круги США. Крупные, крупнейшие транснациональные корпорации смогли в современном мире создать только два государства: США и Япония. Третьим государством, которое способно было по своим внутренним причинам и историческим устремлениям, по своим жизненным потребностям создать могучие транснациональные промышленно-торговые структуры, была Россия.

Тот, кто создает такие структуры неизбежно становится богатым и процветающим, поскольку заставляет мировую экономику подстраиваться под свои стратегические цели, под свои национальные задачи. США однажды уже допустили стратегическую ошибку, позволили Японии создать подобные монопольные гиганты с транснациональными интересами, таким образом породили процветание и могущество Японии. И вряд ли у них есть желание повторить подобный просчет, тем более, что промышленно-технологическое могущество России было бы совсем иным по качеству в сравнении с могуществом Японии, менее подконтрольным, менее уступчивым и управляемым. Третий конкурент в борьбе за мировые рынки им не нужен. Нас настойчиво принуждают к развитию мелкого и среднего бизнеса, не считаясь с тем, что в нем конкуренция много большая, что такой бизнес укрепился и давно набрал опыт конкурентной борьбы, по крайней мере, в двух-трех десятках стран, что наши изначальные позиции в нем чрезвычайно шаткие. Как-то выживать в таком бизнесе мы сможем лишь с еще большим удешевлением рабочей силы, чем в Китае, Юго-Восточной Азии, то есть, учитывая особенности нашего климата, промышленно-транспортную инфраструктуру, созданную для обслуживания крупной отраслевой индустрии и не пригодную для среднего и малого бизнеса, — фактически это означает для нас откат к нищенству и, как следствие, ведет к вырождению.

Ведь в конечном счете все зависит от производительности труда, от эффективности труда, от социальной сознательности каждого труженика. Чем больше он производит, чем больше таких, как он, тружеников, чем меньше в государстве неоправданных иждивенцев и вечных паразитов, вроде цыган, тем богаче общество, тем выше уровень жизни. Это же очевидные истины! Но наивысшую производительность труда имеют только гигантские монополии! Поэтому и только поэтому Япония, создав самые эффективные, самые конкурентоспособные в мире монополии, уже несколько лет как обошла США по уровню доходов на душу населения.

Ельцин, его ближайшее окружение и те силы, которые привели их к власти, несут основную долю ответственности за развал нашей крупной промышленности и связанные с этим политические последствия. Этот развал крупной промышленности уже бумерангом в первую голову ударил по исполнительной власти. Президент и иже с ним попытались спасти исполнительную власть через новую конституцию, через президентское правление. Но этим они только лишний раз показывают свою политическую малограмотность и бескультурье. Они думают, если ввести в действие некую президентскую конституцию, так исполнительная власть заработает. Это даже не смешно! Это наивно. Наполеон утверждал: людьми можно управлять посредством только двух рычагов — либо через интересы, либо через страх. Сила подлинной демократии в том и состоит, что она управляет людьми через интересы и еще раз через интересы! Современная сильная исполнительная власть на Западе есть продукт экономической роли промышленности, промышленного развития, создающего единый национальный рынок и общенациональные интересы, — а эти общенациональные интересы в зависимости от размеров государства возникают на том или ином этапе роста концентрации промышленных мощностей. Для небольшого государства, чтобы исполнительная власть оказалась сильной, достаточно даже и мелкого бизнеса, при двух-трех промышленных структурах средней степени концентрации производственных мощностей и капиталов. Но для огромных государств нужны могучие монополии, объединяющие едиными экономическими целями все регионы страны, только они создают сильную и эффективную исполнительную власть, в особенности, когда демократическое общество еще только нарождается, бурлит, ищет себя, когда демократия еще не вошла в плоть и кровь национальной культуры.

Следует в этой связи напомнить, что США почти весь XIX-й век были парламентской республикой, и законодательная власть еще в президентство “отца Конституции” Мэдисона победила в ожесточенной борьбе президентскую исполнительную власть, отстранила президента на периферию политической жизни, сделав из него фактически декоративную фигуру (за исключением А. Линкольна), с которой никто всерьез не считался при решении главных политических задач страны.

Усиление президентской власти в США стало происходить, когда средний бизнес начал перерастать и преобразовываться в крупный, в монополии, в тресты и прочие формы промышленно-финансовой концентрации ресурсов производства. Крупной промышленности становилось тесно на рынке собственно США, она устремилась на мировые рынки. И как следствие, стала усиливаться исполнительная власть, которая гораздо эффективнее могла защищать интересы монополий на мировых рынках, нежели это делала неповоротливая законодательная власть. То есть усиление президентской власти в столь любимых нашими либеральными “демократами” США началось как потребность централизованной защиты национальных интересов во внешнем мире, и лишь потом, много позже началось ее усиление во внутриполитической жизни.

У нас же происходит нечто вовсе противоположное. Даже искренние радетели блага России из среды либералов, те, что оказались у власти, проявили себя как малоспособные, абсолютно бездарные в управлении огромной и сложной страной люди, совершенно не знающие ни науки, ни промышленности, ни исторического опыта других промышленно развитых стран, погрязшие в ложных теориях либералистского монетаризма — они оказались поэтому неспособны предложить мало-мальски членораздельную программу собственно демократизации, собственно вхождения в капиталистический рынок. И не имея такой программы, не сумев найти подходов к переналаживанию крупной промышленности на рыночные механизмы ее функционирования, начали огульно обвинять ее во всех экономических неурядицах и социальных грехах, более того — сознательно разваливать. Но как известно, разрушать — не строить, много ума не требуется, что, собственно, они и доказали.

В экономике это неизбежно привело к тому, что работающими остаются в основном мелкие и средние предприятия и резко сокращается производимая в стране продукция, а потому резко возрастает значимость местных исполнительных органов власти за счет центральной, которая оказывается политически слабой и почти недееспособной. Из-за неуклонного сокращения производства товарной продукции в стране, в политике неизбежно стала возрастать и усиливаться роль торгово-спекулятивных сил, которые быстро запустили рыночный спекулятивный товарообмен и стали создавать денежный капитал, непрерывно наращивающий связи с властью, все больше влияя на нее.

Единственным политическим органом, объединяющим Россию, оказалось законодательное собрание. Но если оно единственная политически объединяющая страну структура, то естественно — у такого собрания будет концентрироваться собственно политическая власть, какую бы конституцию, какое бы президентское правление не протащили Президент с сотоварищи. Введение же президентской формы правления, введение президентской республики в том виде, какой предполагается либералами, — а демократией там и близко не пахнет; это самый циничный прием установления диктатуры проникших во власть торгово-спекулятивных сил через придание чрезмерных конституционных полномочий исполнительной власти при одновременном политическом выхолащивании идеи представительной власти, превращении ее во внешнее прикрытие удушения демократии. Эта президентская форма правления породит для собственного выживания орду столь же циничного чиновничества, которое своей громоздкостью, неэффективностью окончательно подорвет производительный сектор, а с ним и экономику страны, породит непрерывную инфляцию и всплески гиперинфляции, рост разочарования и апатии к идеям демократии, — и, в конечном итоге, породит потребность в диктатуре, но диктатуре действительно эффективной, действительно способной к энергичным созидательным деяниям. Но такой диктатурой сможет быть только и только диктатура русского национализма, политически выражающая требования промышленного интереса, интереса подавляющего большинства жителей промышленных городов и регионов. Весь исторический опыт других промышленных стран показывает это. И первоочередной задачей русского национализма будет — спасение и возрождение промышленности, ее мощи, быстрое наращивание инфраструктуры ее функционирования, в том числе и культурно-психологической среды, с тем, чтобы подготовить страну к возвращению к демократии, но уже абсолютно нового и собственно демократического качества.

Иначе говоря, конституционное введение президентской формы правления, президентской республики вне становления мощной крупной промышленности, своими интересами способной управлять большинством населения страны, есть в условиях огромной России всего лишь игра в серьезную политику, а по существу благая нелепица, ибо никто на местах просто не будет выполнять указы и распоряжения центральной исполнительной власти или же будут выполнять их чисто в отчетах, на бумаге, о чем у нас свидетельствуют богатые традиции, богатый по возможностям опыт. У нас готовится не переход к президентской форме правления, а режим диктатуры коммерческого интереса, призванный расчистить путь к наступлению спекулятивно-коммерческого капитализма. Никак наша власть, кровно повязанная кадрами и традициями прошлой бюрократической номенклатуры, — никак она не хочет смириться с тем, что в рыночной экономике, в демократическом обществе любая сверхмощная производительная монополия, пронизывающая своими ответвлениями все регионы, все области, гораздо эффективнее решит любые задачи хозяйственного управления и даже политические задачи, нежели власть исполнительная. Задача же государственной машины — в первую голову исполнительной власти, есть задача обеспечения политических, в том числе внешнеполитических условий для непрерывного и эффективного функционирования промышленно-финансовых монополий при определенном регулировании крайних проявлений их эгоизма, естественного эгоизма.

Беда не в том, что у нас монополизированная промышленность, — беда как раз в обратном, что у нас нет настоящих, умеющих бороться за рынок промышленных монополий, могучих монополий с их кровным интересом в расширяющемся производстве,  с их кровным интересом в прибыльной и непрерывной работе сложнейших и гигантских производств. За примерами ходить далеко не приходится. Производство телевизоров, радиоаппаратуры у нас отнюдь не монополизированное, наоборот, производящие их предприятия, не зависимые друг от друга, разбросаны по городам и весям — по всей стране. И что, — это оказалось эффективнее, производительнее, чем деятельность монопольного гиганта “Сони”? Да не смешите, господа либеральные “демократы”! Они производят мало, производительность труда там низкая, научно-технические разработки в основном передираются у той же “Сони”, у других западных монополий. Сейчас заговорили об экономическом чуде в Южной Корее. Но ведь вся экономика Южной Кореи держится на четырех могущественных монополиях.

Трагедия России как раз в том, что тотальное господство чиновников при коммунистическом режиме извратило все и вся, поставило здравый смысл с ног на голову, что советское государство страшно, чудовищно паразитировало на сверхэксплуатации России. Трагедия России в том, что коммунистический режим не мог держаться у власти, оправдываться за свое пребывание у власти иначе, как грабя Россию, и этим грабежом поддерживая себе подобные режимы повсюду. И как раз по этой причине он, этот режим, оказывался тормозом в развитии подлинно монопольных гигантов. У нас по сути нет ни одной по-настоящему крупной корпорации в промышленном производстве, сравнимой хотя бы с далеко не первыми по концентрации промышленно-финансовой мощи корпорациями США и тем более — Японии. Задача задач России, если она действительно хочет выжить, прорваться к демократии и к процветанию, — задача задач создать максимально благоприятные условия к переводу промышленных монопольных гигантов на рельсы капиталистического самоуправления, в интересах развития всей экономики обеспечить определенное государственное регулирование их деятельности, обеспечить защиту и продвижение их интересов на мировых капиталистических рынках. В этом единственно разумная политика, но никак не в разрушении монополий, в взваливании на них всей ответственности за собственную бездарность дорвавшихся до власти дельцов.

Русский народ на своем горьком опыте должен будет научиться понимать, что у России нет иного пути упрочения экономики и демократии, как через посредство могучих промышленно-финансовых корпораций. Отнюдь не случайно именно монополии в Японии и в США обеспечивают для основной массы трудящихся этих стран самую высокую среди наемных работников зарплату, — промышленные монополии, а не коммерческие структуры и не мелкий бизнес, как имеет место у нас. Вовсе не случайно, самые талантливые молодые люди стараются поступить на службу, на работу именно в такие корпорации, и в первую очередь в корпорации с глобальными интересами. Вовсе не случайно, что служить в крупной корпорации престижно и выгодно. Это само по себе отражает огромную, бесценную значимость этих экономических структур в процветании и в социальной стабильности вышеуказанных государств.

Однако монополии для своего спокойного, надежного, каждодневного функционирования требуют от общества, от граждан определенных жертв. Они требуют стабильной политической обстановки, социального партнерства между владельцами монополий, высшими управленцами и остальными работниками, заставляя и тех и других идти на компромиссы, а владельцев монополий не выпячивать свои богатства, жить социально скромно. Они требуют высокой дисциплины на производстве и в общественной жизни, высокой культуры и ответственности работника, — то есть высокой этики социального поведения. Потому что любой сбой в одном участке цепи крупного производства приносит чрезвычайно высокий ущерб, каждая минута простоя фактически означает удар по себестоимости продукции, удар по позициям корпорации на мировых рынках.

Поэтому монополии во внутриполитической борьбе всегда выступают на стороне тех политических сил, которые борются за высокую мораль и культуру общества, за запрещение порнографии, проституции, за трезвость и крепкую семью, за высокие общественные идеалы. Это их кровный интерес. Они вынуждены быть нетерпимыми к бандитизму и преступности, к беззакониям чиновничества. В этом как раз и заключается причина озлобленного стремления аморальных, асоциальных, циничных и эгоистичных по своей сути сил, сбившихся под знамена либерализма, помешать развитию наших монополий, опорочить их, за уши притянуть их к ответственности за тяжелое положение людей, и даже представить главной опорой коммунистического режима. Да, действительно, монополиям, крупной промышленности жизненно нужна крепкая и даже решительная исполнительная власть, нужен четкий государственный порядок, и коммунистический режим до определенной поры обеспечивал твердый порядок в советском государстве. Но сейчас этого стало недостаточно. Для дальнейшего развития нашей крупной промышленности стал необходим еще больший порядок, стала необходима еще более высокая социально-общественная организация, которая возможна только при демократических свободах. Тем более — при интеграции в мировую экономику, где для сохранения экономической независимости важны высокая культура и возникающий при самодисциплине порядок самих граждан, строящиеся на их сознательности и индивидуальной ответственности. Однако власть либералов-монетаристов ведет страну не к этому, а к разрушению всякой социальной этики и ответственности.

Такой развал всего и вся, какой имеет место у нас сейчас, конечно же для монополий и крупных корпораций, вообще для промышленности неприемлем. Не только для нашей крупной промышленности, но и для международных, иностранных монополий. Бесконтрольного господства спекулятивных интересов, либерального монетаризма ни одна капиталистическая промышленно развитая страна не допускает. И мы сейчас на примере России видим, почему. У нас получается замкнутый круг. С одной стороны, крупные и высокопроизводительные промышленные предприятия только и могут выбросить на рынок огромные партии продукции в минимально короткие сроки, что только и может успокоить народ, вернуть ему веру в завтрашний день, приглушить политические страсти. Но с другой стороны, крупная и высокопроизводительная промышленность не может работать в стране с высоким уровнем бандитизма, с повсеместным хамским взяточничеством, с низкой общей культурой производства, с низкой социальной ответственностью, вообще с низкой общественной культурой, с извращающим общественные отношения чрезмерным засильем коммерческих спекулятивных интересов, с непрерывной инфляцией — со всем тем, что стало следствием абсолютного господства либеральных представлений о свободах и правах человека.

В такой обстановке, какая творится у нас, ни одна серьезная иностранная корпорация не станет вкладывать свои капиталы в наше производство. Ни одна! И дело не в отсутствии частной собственности на землю, как последнее время истерично уверяют нас “демократы”. Введение частной собственности на землю при имеющем место режиме только усилит политическую роль спекулянтов и всяческих мошенников, подтолкнет дестабилизацию и озлобление тех, кому станет нечего терять и у кого появится объединяющий их лозунг, лозунг национального спасения. Поэтому-то все надежды либеральных “демократов” повисают в воздухе, поэтому-то либеральные “демократы” обречены на политическую катастрофу. Ибо без наведения строжайшего порядка в стране, который в наших условиях невозможен без наведения порядка в культурно-этническом вопросе, порядка в национально-расовом вопросе, — без наведения порядка в стране при сохранении рыночных ценностей в экономике мы обречены быть в лучшем случае сырьевым придатком Запада, обречены на постепенный политический развал в государстве, который приведет к распаду России на несколько чахлых государственных образований с регионально направленными интересами экономического и политического выживания. Ибо у сырьевых стран нет экономической заинтересованности регионов в сохранении государственного единства! Чему безусловно учит пример арабского мира.

Еще раз повторимся: в рыночной экономике только и только промышленные монополии способны сохранить Россию как единое государство! Не просто монополии, но гиганты монопольной концентрации производственно-финансовой деятельности!