"Заговор корсиканок" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА IIНисколько не подозревая о том, что затеяли старухи из «малой Корсики», комиссар сходил с ума от ярости – ему так и не удавалось арестовать ни одного из бандитов, замешанных в тройном убийстве в ущелье Вилльфранш. Юбер ни на йоту не отступал от своих показаний и продолжал уверять, будто Фред с приятелями проторчали у него все воскресенье. Прослушивание телефона Консегюда тоже не дало никаких результатов. Комиссар не сомневался, что, опасаясь возможного наблюдения, Гастон передавал приказы своим бандитам как-то иначе. А следить за Кабри и его дружками бесполезно, это ведь не ограбление, когда можно застукать с поличным на перепродаже ворованного добра… Ночью Сервионе не спал. Анджелина дважды давала ему липовый чай, но и это не помогло. Сон не шел к комиссару. – Понимаешь, мамочка, у меня такое впечатление, будто Антуан и Доминик не понимают, чего я тяну, почему не хватаю за шиворот их убийц… А вдруг они воображают, что я испугался этих мерзавцев? – Не болтай глупостей, Оноре… Они тебя слишком хорошо знали, чтобы усомниться! – Если бы еще эта упрямица Базилия заговорила! – Так ты уверен, что и она тоже была там? – Ты забываешь, что я ее допрашивал! – Верно… Впрочем, она не расставалась с Домиником, как и Анна – с детьми. Но каким же образом бандиты ее не видели? – Не искали как следует… Они так торопились поскорее удрать, что просто заглянули в дом… Три трупа – это ведь очень много, особенно когда один из них был полицейским… – А как, по-твоему, Оноре, почему Базилия не хочет сказать тебе правду? Комиссар раздраженно пожал плечами. – Пойди угадай, что у этой Базилии на уме! Она всегда была очень решительной женщиной и не позволяла командовать собой даже мужу. Но, по-моему, она боится… – Боится? Это совсем не вяжется с тем, что ты только что говорил! – Так ведь не за себя же, а за детей, Анджелина! Прошло две недели, но по-прежнему не удавалось найти ни единой улики, которая бы позволила комиссару Сервионе надеяться, что он все же сумеет отомстить за друзей. С каждым днем на полицейского наваливались новые заботы, и ему скрепя сердце пришлось почти прекратить поиски. Загруженные работой инспекторы не могли тратить время на бесплодные расследования. От телефона Консегюда отключили прослушивающее устройство и перестали записывать его бессодержательные разговоры. Таким образом, не объявляя о том официально, под расследованием тройного убийства в Вилльфранш подвели жирную черту. Анджелина Сервионе несколько раз навещала Базилию, которой теперь вместе с тремя детьми предстояло жить на пенсию и страховку Антуана да на то, что ей самой удастся получить за кое-какие мелкие работы, порученные другими портными старого города. Анджелина искренне восхищалась мужеством Базилии. Она сомневалась, что, будь она на месте старухи, у нее хватило бы мужества продолжать жить хотя бы ради детей. Такие размышления лишь растравляли горечь Оноре, а он и без того тяжело переживал это нелепое положение. Он прекрасно знал убийц, но приходилось оставить их в покое… Гастон Консегюд очень радовался бездействию полиции, но все же он не мог до конца успокоиться. Действительно ли Сервионе бессилен против него и его сообщников или ждет, пока бдительность их притупится, и тогда нанесет неожиданный удар? Знает Базилия Пьетрапьяна, кто убил ее близких? Если да, то почему до сих пор молчит? А вдруг она уже все рассказала? Но в таком случае почему Сервионе не переходит к решительным действиям? После двухнедельного ожидания, решив, что непосредственная угроза исчезла, Консегюд велел своим людям собраться на обычном месте, в кафе на площади Гарибальди, где им всегда предоставляли отдельную комнату, куда можно было войти не через общий зал, а из маленького дворика за домом. Когда Консегюд пришел, все уже молча пили. Предосторожности ради хозяин кафе тоже пользовался тайным ходом и никогда не приносил выпивку прямо из зала, со стороны площади. Бандиты помалкивали, не желая привлекать громким разговором любопытство посетителей кафе, сидевших на тонкой стенкой. Когда Гастон толкнул дверь, все повернули головы. – Салют, патрон, – приветствовал его Кабри. Консегюд не ответил. Он внимательно вглядывался в лица сообщников, пытаясь угадать, кого из них надо опасаться, кто в трудную минуту может не выдержать и увлечь на дно всех остальных. Толстяк Мариус Бенджен с его единственной страстью – к жратве и выпивке? Но Мариус никогда не пьянеет… Даже набив брюхо и вылакав бочку вина, он сохраняет ту малость ума, которой его наградил Господь. Элегантный Барнабе Пелиссан с его мечтой походить на плейбоя? Барнабе каждый месяц тратит целое состояние на парикмахера, портного и белошвейку и бежит за первой попавшейся юбкой. О женщинах он говорит со снисходительным презрением, словно пастух о своих овцах, и считает себя совершенно неотразимым. Жозе Бэроль – темнолицый колосс почти без мозгов, но зато преданный и всегда готовый слепо повиноваться. Гастон не сомневался, что даже если все вдруг его покинут, Жозе так и останется рядом, как верный пес, не раздумывая и не задавая лишних вопросов. Пожалуй, опасней всех Эспри Акро. У Эспри трезвый ум, и он любит шевелить мозгами. Только он один высказался против затеянной Фредом экспедиции и согласился лишь ради дисциплины. Женат на Мирей, весьма жадной до наживы и очень неглупой бывшей парикмахерше. Довольно опасный тандем. Быть может, Фред? Консегюд с каждым днем все больше жалел, что избрал Кабри своей правой рукой. Да, он смел, надежен, предан, но непроходимо глуп, как и его жена Анаис. Какого черта он нашел спутницу жизни, которая вечно готова рисковать свободой, ввязываясь в мелкие, грязные истории, совершенно недостойные подруги человека, пользующегося доверием Га-стона Консегюда? Как ни странно, больше всего патрон мог положиться на самого младшего члена банды, который присоединился к ним последним, – на Полена Кастанье. Гастона не обманул предлог, выдуманный юнцом, чтобы не ехать в ущелье Вилльфранш вместе с Кабри. Во всяком случае, малыш проявил чутье, доказывающее, что у него есть сообразительность, а Консегюд всегда ценил людей, обладающих этим качеством. Главарь тяжело опустился на стул лицом ко всей компании. Вошел кабатчик и, вынув из шкафа бутылку коньяка, предназначенную лично для «месье Гастона», поставил перед Консегюдом, а потом так же бесшумно удалился. Бандит не торопясь налил рюмку, понюхал, отхлебнул маленький глоточек и, видимо оставшись доволен, залпом выпил. Отдышавшись, он вкрадчиво заметил: – Вы, вероятно, догадываетесь, что я не в восторге? Никто не ответил. Гастон посмотрел на Акро: – От тебя я этого не ждал, Эспри… Фред никогда ничего не понимает, но вот ты… Парень пожал плечами. – В ваше отсутствие приказывает Кабри, патрон. Мне оставалось лишь повиноваться. Консегюд по достоинству оценил тактический ход. Эспри ясно дал ему понять, что, выбрав дурака, нечего пенять другим. Гастон налил себе еще рюмку и, покачивая ее между пальцами, проговорил как бы про себя, ни к кому особенно не обращаясь: – Никакое положение нельзя занимать вечно, особенно когда совершаешь такие непростительные ошибки… Задетый за живое Фред вскочил. – Но, патрон, вы сами дали мне зеленый свет! – Чтобы ликвидировать одного, а вовсе не троих! – Не мог же я оставить двух свидетелей! – Тогда надо было отложить на потом. В нашем ремесле бессмысленное убийство – худшая из глупостей. Ты не проявил качеств, необходимых моему помощнику, Фред. – Но я же обещал Анаис… Консегюд в ярости грохнул кулаком по столу: – Плевать на Анаис, слышишь? И, когда эта дура выйдет из каталажки, посоветуй ей держаться подальше от. меня! – Это моя жена, – упрямо заворчал Кабри. – И что с того? С каких это пор бабы устанавливают закон? Из-за нес ты втянул нас всех в историю, которая может очень дорого обойтись! Кабри в тупом недоумении уставился на шефа: – Дорого? – Жалкий идиот! Ты что ж, воображаешь, будто Сервионе оставит нас в покое? – Юбер не подведет. – Кто знает? Бандиты переглянулись. – Вы… вы думаете, Юбер может расколоться? – Нет, не думаю. По-моему, он настоящий мужчина. Все с облегчением перевели дух. Консегюд, краешком глаза наблюдавший за своими людьми, позволил им расслабиться и только тут небрежно заметил: – К тому же Сервионе, быть может, и без Юбера загребет и тебя, и скопище болванов, которые тебе помогали… – У него нет свидетелей! Гастон не торопился прервать наступившее тревожное молчание, но наконец, изобразив на лице величайшее простодушие, он обратился к Кабри: – Возможно, ты не знал, что у Доминика Пьетрапьяна была жена, у Антонио – мать, а у Анны – свекровь и что та, кто соединяет в себе три этих качества, зовется Бази-лией? – Конечно знал, но, к счастью, ее там не было! – Откуда такая уверенность? – Мы заглядывали в дом и не нашли ни малейших следов ни старухи, ни малышей! – Дурак… – Но, патрон… – А тебе не приходило в голову, что, пока мужчины и ее невестка играли в шары, Базилия могла пойти гулять с детишками? – Мы бы их увидели! – Почему? – Потому что… потому что… Мариус ослабил галстук, и Консегюд понял, что толстяк трусит. Эспри нервно крошил сигарету, Барнабе перестал полировать ногти, а Фред бросал на приятелей отчаянные взгляды, тщетно моля о поддержке и помощи. Только Полена (и не без основания) ничуть не волновала проблема, занимавшая его друзей. Консегюд дал им помучиться и хорошенько осознать положение. – По-моему, Базилия, – заявил Гастон, – а это настоящая женщина, и кое-кому из вас я охотно пожелал бы иметь такую жену, так вот, я думаю, она все видела. Старуха схоронилась где-нибудь в кустах и не показалась вам на глаза только потому, что рядом были малыши. Эспри мрачно пробормотал: «Господи Боже!», а Фред окончательно растерялся. – Если бы она нас видела, – заикаясь пробормотал он, – легавые Сервионе уже кусали бы нас за пятки! – Это еще не доказано! – Но, послушайте… – У тебя совсем нет мозгов, Фред! А людям нашего звания они очень нужны. Стало быть, с этой минуты ты уступишь свое место Эспри… – Это несправедливо! – Справедливо или нет – решать мне одному! Смирившись, Кабри промолчал. – А ты понял, почему Сервионе до сих пор не спустил на нас свою свору? – спросил Консегюд у Акро. – Скорее всего ждет, чтобы мы попытались заставить старуху умолкнуть навеки. – Совершенно верно. Ну, а мы поостережемся лезть в ловушку. – С вашего позволения, патрон, есть еще один вариант, – робко вмешался Полен. – Я тебя слушаю. – Возможно, в тот день старухи действительно не было в хижине. – Точно, и могу подкинуть тебе еще и третью версию, малыш: Базилия все видела, но молчит, потому что боится за своих внуков. – Верно! – Проще всего – попытаться выяснить, была ли старуха в хижине в тот день, когда месье Кабри вздумалось уничтожить всех, кто попадется под руку. А для этого кто-то из вас должен ежедневно бродить по старому городу и, не слишком настаивая, болтать то с тем, то с другим. Мы должны точно знать, как обстоит дело, а уж тогда принять решение. Кто начнет? Особого рвения никто не проявил, и Мариус Бенджен предложил свои услуги. Впрочем, он всегда так делал. – Я люблю старый город… Там всегда можно вкусно поесть, и я знаю уголок, где водится вино из Сен-Жанне[4]. Хозяин виноградника – мой приятель… он живет у самого подножия Бау[5]… У себя в квартирке в «малой Корсике», куда почти не проникали лучи солнца, Базилия постоянно держалась настороже – так наседка все время поглядывает на небо, ища признаков близкой опасности. Старуха смотрела на улицу, прислушиваясь к возне детей в дальней комнате. Она ждала. Слезы придут потом. И подумает она, как не умереть с голоду вместе с детьми, тоже потом. А сначала надо отомстить за мертвых. И Базилия пока выжидала, когда все начнется. Она знала, что убийцы придут, просто вынуждены будут прийти. Старуха была не глупее Консегюда и понимала ход его мыслей. Бандит непременно захочет проверить, сможет ли она выступить свидетелем обвинения. Базилия рассчитывала, что это и поможет ей осуществить план мести. А еще она надеялась на помощь Святой Девы. И перед схваткой собирала остатки сил. Мариус вошел в старый город со стороны площади Гарибальди. Он прошелся по Новой улице, окликая прохожих и здороваясь со стариками в полосатых майках, стоявшими в тенечке на порогах кафе. Мариус родился в этом квартале, и его здесь все еще помнили и любили. Они, конечно, догадывались, что Бенджен пошел по плохой дорожке, но южане не так щепетильны, как жители Севера, и не могут похвастаться слишком чувствительной совестью. – Привет, Мариус! Гуляем? – Надо же время от времени отдыхать, а? – О, тот день, когда ты переутомишься, наступит очень не скоро! – Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты желаешь мне смерти? Дружеские тумаки, громкий смех и звучные ругательства – все это своего рода приветствия, способ сказать друг другу, как приятно встретиться, какое чудесное сегодня солнце и что жизнь, в конечном счете, вполне стоит того, чтобы ее прожить. Бенджен стал дурным только потому, что очень рано понял, что ни на что хорошее не годен. Не то чтобы он был злым, но его лень превосходила все вообразимые пределы! Большую часть времени Мариус проводил за столом и в постели. Столь потрясающая тяга к безделью почти исключала всякое общение, и ни одна женщина не могла без содрогания подумать о возможности разделить его судьбу. Это не особенно волновало Бенджена. Любовь он считал более чем утомительным приключением и чувствовал себя по-настоящему счастливым, только забираясь под одеяло, садясь за стол в хорошем ресторане или за стойку бара. На улице де ля Круа Мариус вошел в сумрачное логово своего друга Фане, обладавшего в его глазах тем несравненным достоинством, что подавал настоящее вино из Сен-Жанне. Оба они потихоньку завершали четвертый десяток и знали друг друга с тех давних пор, когда совсем мальчишками тратили с трудом раздобытые несколько су на порцию раскаленных «socca»[6] или кусочек «peissaladiere»[7]. Теперь Фане превратился в жирного мучнисто-белого мужчину. Он почти не видел солнца и со временем начал смахивать на одну из тех совершенно бесцветных рыб, что живут глубоко под водой в каком-нибудь гроте. – Не может быть! Это и вправду ты, Мариус? Честное слово, ты, наверное, упал с постели? Ведь едва пробило одиннадцать! Бенджен глубоко вздохнул. – Жизнь становится совсем невыносимой… В конце концов они меня доконают… Послушай, налей-ка мне стаканчик… Чертовски надо взбодриться… Фане тут же выполнил просьбу приятеля. – Каким ветром тебя сюда занесло? – Слушаю… навожу справки… – Насчет чего? – Да насчет убийства тех бедолаг… – А с чего это вдруг тебя заинтересовали корсиканцы? Мариус наморщил нос и прикрыл глаза. – На твоем месте я бы поостерегся задавать такие вопросы, – медленно проговорил он. – Вдруг кому-то они очень не понравятся, Фане?… Приятель понял и торопливо кивнул: – Ты прав… я ничего не говорил… Хочешь, угощу еще стаканчиком? – Ладно… А кстати, раз уж ты заговорил о корсиканцах… Ты, конечно, знаешь, что там у них произошло? – Как все. – А вот я кое-что совершенно не понимаю во всей этой истории… – Чего же это? – Например, почему те, кто это сделал, пощадили старуху и ребят? По-моему, это слишком опасные свидетели, разве не так? – Но их, кажется, там не было? – А ты не находишь странным, что бабку и детей оставили дома? – О, я, ты знаешь… Я вообще почти не имею дела с корсиканцами. Стариков, о которых ты говоришь, я само собой знал в лицо, но не больше. Мы даже не здоровались. – Представляешь, эти сволочи легавые пытаются взвалить все на Фреда! – Не может быть! – Честное слово. – Вот шкуры! – Ну, так Фреду ужасно хочется знать, была ли бабка в ущелье Вилльфранш, потому как, если да, она могла бы засвидетельствовать, что Фред ни при чем. Сечешь? – Еще бы!… Может, тебе стоило бы потолковать с друзьями Пьетрапьяна? В «малой Корсике» знают друг о друге все… Сестра инспектора Кастелле Арлетт и ее муж Пьер держали небольшую лавочку на улице Розетти, в самом центре старого города. Торговали они маслом, сыром и яйцами. Когда позволяла служба, инспектор не упускал случая расцеловать племянников – Мари-Агнес, по прозвищу Блоха, и Жоржа. Конечно, он забегал только на минутку, но все тем не менее очень радовались. Совершенно случайно, выйдя в то утро из дома зятя, Кастелле заметил Бенджена. Инспектора сразу насторожило, что один из подручных Консегюда бродит по самой границе «малой Корсики». Он осторожно пошел следом. Как только Кастелле убедился, что бандит и в самом деле направляется к «малой Корсике», он решил, что, вопреки мнению начальника управления следственной полиции, дело Пьетрапьяна еще далеко не закончено… Эта мысль обрадовала инспектора. Больше всего он опасался, что, убив трех человек, банда Консегюда будет сидеть тише воды ниже травы и несчастные убитые так и останутся неотомщенными. Офицер полиции затаился в уголке, откуда вся «малая Корсика» виднелась как на ладони, и решил не вмешиваться, если только Бенджен не войдет в дом старой Базилии. По правде говоря, Мариус, никогда не блиставший умом, понятия не имел, каким образом раздобыть нужные патрону сведения. В конце концов он решил, что лучше всего идти напролом. Немного поколебавшись между колбасной и бакалеей, бандит выбрал последнюю, вспомнив, что у него почти кончился кофе, и решительно толкнул стеклянную дверь, на которой много лет назад какой-то художник красивыми печатными буквами вывел: «Жан-Батист Мурато». Сначала Мариус решил, что в лавке никого нет, но неожиданно детский голосок вывел его из заблуждения: – Что вам угодно, месье? Поняв, что голосок принадлежит маленькой, согбенной под бременем лет старухе, Бенджен несказанно удивился. На испещренном морщинами лице бакалейщицы сверкали все еще очень красивые черные глаза. Получив свой пакет кофе, Мариус спросил: – Скажите, мадам… кажется, где-то поблизости жили несчастные, которых так зверски убили в ущелье Вилльфранш? Антония навострила уши. Уж не один ли это из виновников трагедии? – О да!… Ужасное несчастье… Такие славные люди… – Говорят, спаслись только бабушка и малыши? Теперь Антония больше не сомневалась, что клиент явился отнюдь не за кофе. – Да, Базилия и детишки оставались с нами. Благодарение Господу! – Так она не ездила за город с остальными? Антония вздрогнула. Да, старая Базилия угадала верно. Убийцы явились-таки к ним, в «малую Корсику»! – Ну, за это отвечать не могу… Сами понимаете, с тех пор, как произошло несчастье, мы не смеем приставать с расспросами. – Послушайте, мадам… Я журналист и хотел бы что-нибудь написать об этой трагедии. Может, вы смогли бы узнать, была ли мадам Пьетрапьяна в хижине, когда произошло несчастье? Антония Мурато прикинулась идиоткой. – А какое, спрашивается, это имеет значение, а? – Ну, тогда моя статья стала бы настоящей сенсацией… Могу я рассчитывать на вашу помощь? – Право же… Видя колебания бакалейщицы, Мариус вытащил из кармана несколько стофранковых бумажек. – Всякая помощь заслуживает более весомого вознаграждения, чем просто слова. Ну, так как? Антония быстро припрятала деньги. – Возвращайтесь сюда в одиннадцать вечера, и я расскажу вам все, что смогу выяснить. Ради такого случая уж придется потревожить старую Базилию… – Но почему в одиннадцать? Это же очень поздно, верно? Старуха, заговорщицки подмигнув, шепнула: – Моему мужу лучше не знать об этом, а он редко ложится раньше одиннадцати! Инспектор Кастелле, все больше удивляясь, смотрел вслед удаляющемуся Бенджену, но не пошел за ним, а в свою очередь решил заглянуть к Антонии Мурато. Комиссар Сервионе внимательно выслушал рассказ помощника о его утренних приключениях. – Мадам Мурато заявила мне, что понятия не имеет, как зовут клиента, который к ней только что приходил. Явился он в бакалею якобы за кофе. Я спросил, не расспрашивал ли покупатель о трагедии в Вилльфранш, но мадам Мурато это упорно отрицала. Однако, если хотите знать мое мнение, эта дама просто водила меня за нос, – подвел итог Кастелле. – Согласен. Но любопытно было бы разобраться, чего ради она вас обманула! – Как только мы распрощались, мадам Мурато побежала в дом бабушки Пьетрапьяна. – Это доказывает, что Антония либо знает Бенджена, либо догадалась, кто он такой. – Но зачем им нужна такая таинственность? – Не знаю… Это-то меня и тревожит больше всего. Я уверен, что Базилия видела убийц… Она отказывается их назвать, потому что боится… И однако это очень непохоже на старую Базилию… Но тогда… быть может, она ждет чего-то такого, что я пока не могу угадать… – Будем устраивать в «малой Корсике» «мышеловку»? – Бесполезно. И все-таки придется охранять эту упрямую голову, хотя я не думаю, чтобы Консегюд и прочие стали нарываться на неприятности – сейчас у них масса шансов выйти сухими из воды, а убив старуху, которую мы защищаем, они рискуют влипнуть по-настоящему. Так что, я думаю, достаточно будет днем и ночью патрулировать квартал. Когда Кастелле разговаривал с шефом, Антония сидела у старухи Пьетрапьяна. Жена, мать и свекровь убитых давала последние указания, надеясь отомстить за пролитую кровь. Анджелина Сервионе чувствовала, что ее муж озабочен. Одно то, как он метался по квартире, показывало, что Оноре гнетет какая-то мысль. Но опыт подсказывал, что в подобных случаях разумнее всего выжидать молча. Как правило, безмолвие жены так раздражало комиссара (хотя он сам же не потерпел бы никаких вопросов), что в конце концов он выкладывал, что не дает ему покоя. На сей раз это произошло, когда Сервионе садились ужинать. – Из-за этой Базилии у меня скоро заболит печень, – проворчал комиссар. Анджелина с облегчением вздохнула. Теперь оставалось только слушать. – Никак не могу понять, что она затевает… Да-да, и не пытайся мне перечить! Я уверен, что эта безумная задумала какую-нибудь глупость! Черт возьми! Но не воображает же она – в таком-то возрасте! – будто одна может заменить всю полицию?! И я ничегошеньки не в состоянии вдолбить в их упрямые головы. Все эти древние старики и старухи считают меня мальчишкой, сующим нос в дела взрослых! Согласись, это уж чересчур! Знай комиссар план Базилии, его бы, наверное, хватил удар. Весь день и в первые ночные часы патрульные полицейские сообщали, что в квартале все спокойно. Никто из них не заметил, как в десять минут двенадцатого Бенджен тихонько поскребся в дверь бакалеи Мурато. Мариусу не пришлось долго ждать. Очень скоро смотровое окошко приотворилось, и чей-то голос шепнул: – Это вы? – Да. – Входите… Бенджен проскользнул в магазин. Дверь за его спиной закрылась. В лавке стоял такой пряный запах, что Мариус едва не чихнул. Сухонькая сморщенная лапка потянула его за руку. – Пойдемте… Мариус следом за старухой прошел через всю лавку и оказался в слабо освещенной комнате. На столе стояли два стаканчика – один пустой, второй наполовину полный. Антония предложила гостю сесть и, убрав грязный стаканчик, пояснила: – Из него пил мой муж. Каждый вечер перед сном мы обычно выпиваем по капельке ратафии – я настаиваю ее на апельсиновых корках, и получается отличное лекарство для пищеварения. Хотите попробовать? Бенджен мог пить что угодно. Кроме того, он полагал, что за рюмкой старуха станет откровеннее. – С удовольствием. – Для такого мужчины, как вы, нужен стакан побольше. Я сейчас принесу. Антония вытащила из буфета бокал для бордо и, наполнив до краев, поставила перед гостем. – Я думаю, вы будете довольны, – сказала она, – мне удалось узнать то, что вы хотели. – Правда? Мариус внутренне ликовал. Уж теперь-то Консегюд и другие, быть может, начнут наконец воспринимать его всерьез! Старуха подняла стаканчик, и Бенджен последовал ее примеру. – Базилия была в ущелье Вилльфранш… Она присутствовала при убийстве и видела тех, кто расстрелял ее родных. – Но… где же она пряталась? – В лесочке вместе с малышами. Бандита охватил ужас. Чтобы прийти в себя, он, не соображая толком, что делает, залпом осушил бокал и тут же скорчил гримасу. Господи, какая горечь! – И… как она собирается поступить? – спросил Мариус. – Кто, Базилия? Ждет своего часа… А тогда выдаст полиции всех… всех, включая и вас, месье Бенджен. Так что у вас масса шансов закончить жизнь на эшафоте. – У меня? – Да, потому что вы убийца. Мариус хотел ответить, но не смог. Все его тело внезапно сковал холод… Уже совсем цепенея, он попробовал встать. Антония заметила его усилия. – Не торопитесь, – проговорила она, поднося стаканчик к губам, – умирайте себе на здоровье, мой мальчик. Бенджен покинул этот мир прежде, чем старуха допила до дна. И Антония стала спокойно ждать, пока соберутся ее подруги. Полицейский Марсель Бутафоччи был славным парнем. Он обожал свою мать, и часть этой привязанности переносил на всех пожилых дам. Охотнее, чем кто-либо другой, Марсель помогал старикам перебраться через запруженную машинами улицу, и в то утро при виде четырех старушек, в первых рассветных лучах тянувших и толкавших по улице Сент-Репарат тележку с овощами, у добряка сжалось сердце. Несмотря на то, что он носил униформу стража порядка, Бутафоччи крепко выругал режим, вынуждающий несчастных древних бабок ради хлеба насущного браться за непосильную работу, да еще в такой неурочный час. Марсель помог им протащить тележку ближайшие сто метров, а потом со слезами на глазах смотрел, как бедные старушки ползут со своей ношей в сторону, улицы Префектуры. Наверняка возвращаются с овощного рынка в Пайоне и развозят зелень по мелким бакалеям квартала, чьи владельцы не любят рано вставать… Во всяком случае, Марселю и в голову не пришло бы уловить какую-то связь между этими несчастными и трупом сравнительно молодого мужчины, обнаруженным чуть позже на углу одного из домов бульвара Салейя. Комиссар Сервионе проснулся с теми же заботами, что мучили его накануне. Появление Бенджена в бакалее Мурато не сулило ничего хорошего. Оноре мог найти этому лишь одно объяснение: бандиты послали разведать, была ли Базилия в ущелье Вилльфранш в день убийства. Сам он ничуть не сомневался, что бабушка Пьетрапьяна стала свидетелем бойни. Если Бенджену удастся вытянуть правду из Мурато, он тут же сообщит Фреду, а тогда убийцам волей-неволей придется избавиться от Базилии, чтобы спасти собственные шкуры. – Пошлю-ка я Кастелле за Бендженом, – сказал он жене, уходя. – И, готов спорить на что угодно, этому подонку придется рассказать мне, какой черт понес его к Мурато! У себя в кабинете Сервионе, не снимая шляпы и пальто, сразу вызвал Кастелле. – Заскочите к Бенджену, старина, и живо тащите его сюда хоть в ночной рубашке! – В рубашке невозможно, шеф, только в саване… – Что вы… – Бенджен закончил свою карьеру, шеф. Он в морге. – Ну и ну! Что, сведение счетов? – Никто ничего не знает. Может, даже помер естественной смертью. На трупе – никаких ран, ни единой ссадины. Сейчас там работают эксперты. Нам должны сразу же позвонить и сообщить результаты. – Где его нашли? – На бульваре Салейя… Торговцы цветами, по дороге на рынок… – Бульвар Салейя – на границе старого города, верно?… И в котором часу обнаружили труп? – Около четырех утра. – Странно, не правда ли? Что ему там понадобилось в четыре часа? Особенно учитывая, что Бенджен, как говорят, большую часть жизни проводил в постели… – Право же… – Мне просто не терпится узнать, что скажет потрошитель! А в «малой Корсике» в то утро Базилия проснулась не такой грустной, как в предыдущие дни. Приоткрыв дверь комнаты, где спали Жозеф, Мария и Роза, она улыбнулась. Пусть спят спокойно! Если будет угодно Мадонне, вендетта закончится как должно! Старики никак не могли взять в толк, почему у их подруг такой хвастливый и гордый вид, но они так давно отвыкли ломать голову над непонятными явлениями, что тревожились очень недолго. Шарль Поджьо занялся своими часами, Жан-Батист Мурато стал поджидать первых клиентов, Паскаль Пастореччья погрузился в меланхолическое созерцание товара, который никто не покупал, а Амеде Прато, как всегда по утрам, начал вытирать пыль с картонок, где покоилось давно вышедшее из моды белье. Ни Базилия, ни Антония, ни Коломба, ни Альма даже не думали, что организовали, совершили или хотя бы помогли совершить убийство. Для них, дочерей крепкой старинной расы, имело значение лишь одно: смерть Бенджена в какой-то мере облегчила понесенные ими утраты. Усопшие, затерянные в тумане, который всегда окутывает неотомщенных мертвых, приблизились и стали чуть-чуть зримее. И ощущение исполненного долга разглаживало морщины на увядших лицах старух. Консегюд завтракал в постели и едва не подавился рогаликом, прочитав в «Нис-Матэн» о внезапной смерти Мариуса. Сообщение так взволновало бандита, что он чуть не задохнулся, и Жозетт пришлось прибежать с кухни и долго стучать супруга по спине, пока он не отдышался и не пришел в себя. Лишь убедившись, что муж снова в состоянии говорить, она спросила: – Ну, что с тобой стряслось, Гастон? – Погляди сама! Консегюд протянул газету, и Жозетт прочла несколько строк, посвященных Мариусу Бенджену. Мадам Консегюд не отличалась особой чувствительностью и приняла известие очень спокойно. – Он был слишком молод, чтобы умереть… но тебе совершенно не следует так волноваться, – только и заметила она. – Ты, что ж, считаешь эту смерть естественной? – Наверное, инфаркт или что-то вроде того. Консегюд покачал головой: – Ни за что не поверю, пока не выясню, что понадобилось Бенджену на бульваре Салейя в четыре часа утра! Уж кто-кто, а он всегда ложился спать вместе с курами! – Ну, будь эта смерть хоть сколько-нибудь подозрительной, легавые первыми обратили бы на это внимание! А в газете ни о чем таком нет ни слова! – Может, ты и права… Позвони сама знаешь куда – сегодня вечером мне надо встретиться с ребятами. – Что?! Комиссар Сервионе заставил себя спокойно выслушать собеседника, по телефону докладывавшего ему о результатах вскрытия трупа, обнаруженного на бульваре Салейя. Повесив трубку, он долго смотрел на Кастелле совершенно неподвижным взглядом. – Бенджена отравили, – наконец сообщил он. – Цианид… Смерть, по-видимому, наступила около полуночи… Первый вывод: тело на бульвар перенесли, значит, о самоубийстве не может быть и речи. В складках одежды нашли обломки салатных и капустных листьев, морковную ботву и прочую зелень. – Но почему выбрали сульвар Салейя? – Наверняка только потому, что это ближайшее место, где можно было, не привлекая внимания, оставить такого рода груз. – Ближайшее от чего? – От того места, где произошло убийство, и, поскольку я плохо представляю, чтобы убийца мог тащиться с подобным грузом через всю Ниццу, думаю, разумнее всего предположить, что драма разыгралась в старом городе. – Надеюсь, вы все-таки не предполагаете, что такое дело могли сотворить несчастные старики из… – О да, Кастелле, именно так я и думаю, а потому сейчас же отправлюсь потолковать с Базилией Пьетрапьяна! Базилия невозмутимо наблюдала за бесплодными ухищрениями комиссара. А тот, в крайнем смущении, пытался заставить эту старую женщину выложить наконец все, что ей известно. – Чему я обязана удовольствием вас видеть? – с самым невинным видом спросила Базилия. – А вы нисколько не догадываетесь? – По правде говоря… – Имя Мариус Бенджен вам о чем-нибудь говорит? – А должно? – Это один из убийц ваших близких! – Да? – Он умер сегодня ночью. – Да будет Бог ему судьей, раз Он призвал его к себе! – А вы уверены, Базилия, что это не вы и ваши друзья послали парня к Всевышнему? – Не понимаю… – О нет, отлично понимаете! Уж не знаю, как вам это удалось, но я уверен, что Бенджена отравили либо вы сами, либо по вашему наущению. – Я? Это в моем-то возрасте? А вы, часом, не повредились в уме? – Вчера утром Бенджен болтался в этих краях. – Надо думать, не он один. – Да, но у Бенджена была на то особая причина: выяснить, видели ли вы убийц, Базилия, и представляете ли вы для них угрозу. Вы солгали. На самом деле, будучи в ущелье Вилльфранш, вы следили за событиями. Скажите только слово – и я отправлю за решетку всю банду. – А потом? – Что… потом? – Они наймут адвокатов и выйдут сухими из воды. – Так вы признаете, что были свидетелем? – Нет. – Рассказывайте такую чушь кому угодно, только не мне, Базилия! Хотите, я вам скажу, как все обстоит на самом деле? Вы вбили в свою упрямую башку, что должны объявить вендетту и отомстить за своих! Но только эти времена давно миновали, Базилия! С дикарскими нравами и обычаями навсегда покончено! Существует закон, и я, как слуга правосудия, заставлю вас его уважать! Бог свидетель, я вас очень люблю, Базилия, как любил Доминика, Антуана и Анну, но, клянусь честью, если я найду хоть малейшее доказательство, что это вы прикончили Бенджена, живо отправлю вас в тюрьму! Старуха улыбнулась. – А малыши? – Детей мы отошлем в сиротский приют, раз их бабушка не в своем уме! – Анджелина вам не позволит. – Не впутывайте мою жену в эту историю. Сервионе схватил Базилию за плечи. – Неужели вы не понимаете, что проще всего сказать правду? Я с огромным удовольствием арестую Консегюда, Кабри и всю их банду. А уж как только они попадут ко мне в руки, клянусь, их никто не вызволит! Но если вы будете по-прежнему упрямо молчать, в конце концов они до вас доберутся, Базилия. – Я ничего не знаю, комиссар, и совершенно не понимаю, зачем вы мне все это говорите, – мягко заметила старуха. Сервионе в ярости нахлобучил шляпу и ушел, сильно хлопнув дверью. Даже входя в лавку Мурато, он все еще кипел от злости. Жан-Батист, наливая в горшочек горчицу, меланхолически грезил о родине. Появление полицейского было для него неожиданным развлечением. – Добрый день, комиссар! – Здравствуйте… В котором часу вы вчера легли спать? Несколько изумленный таким странным вопросом, Мурато не сразу ответил Сервионе. – В девять часов, как обычно. – А ваша жена? – Жена? Не знаю… А это важно? – В какой-то мере – да. Она дома? – Конечно! – Будьте любезны, позовите ее сюда. Жан-Батист ушел в глубину лавки и надтреснутым старческим голосом крикнул: – Антония! Старая корсиканка, ворча, появилась в лавке. – Может, ты дашь мне спокойно заниматься хозяйственными делами? Гляди-ка, господин комиссар! – Подумайте хорошенько, Антония… в котором часу вы легли спать прошлой ночью? – А вам что за дело? – Я задал вам вопрос, Антония. – Ладно-ладно, не злитесь! Сколько я помню, часов в десять… – А может, гораздо ближе к полуночи? – Тоже возможно. – А почему так поздно? – Когда захотела – тогда и легла. – А вы, случайно, задержались не из-за гостя? – Какая ерунда! Для меня время ночных свиданий давно прошло! – Не надо шутить, Антония! Речь идет о смерти человека! – Ну и что? Вы придаете смерти слишком большое значение, комиссар. Поживите с наше – увидите, как мало это колнует… – Вы уверены, Антония, что Мариус Бенджен не возвращался сюда ночью? – А кто это? – Вчера утром он заходил в вашу лавку. – А-а-а… Я, знаете ли, обычно не спрашиваю покупателей, как их зовут. У Сервионе руки чесались отшлепать эту лгунью. – Запомните хорошенько и вы, Антония, и вы, Жан-Батист: случись с Базилисй несчастье, вина ляжет на вас! И полицейский ушел, не ответив на вопросы Мурато, который явно ничего не понимал во всей этой истории. Никто из собравшихся в задней комнате кафе на площади Гарибальди не говорил ни слова, и, даже встретившись взглядом, они поспешно отводили глаза. Появление Консегюда нарушило тишину, как камень, брошенный в колодец. – Ну? Все головы повернулись к нему, но никто не ответил. Главарь оглядел всю компанию: Кабри с его грубым лицом и гибкой атлетической фигурой, Акро, похожего на преуспевающего мелкого коммерсанта, как всегда элегантного красавца Пелиссана, верного Бэроля и, наконец, молодого Кастанье – последний казался спокойнее прочих. – Ну? – повторил Консегюд. Эспри Акро, назначение которого помощником главаря ознаменовалось такой неудачей, счел своим долгом ответить за всех. – Что мы можем сказать, патрон? Мы знаем не больше вашего… – Это-то и плохо! Вы читали вечернюю газету, а? Значит, в курсе, что Мариус умер вовсе не от инфаркта! Его отравили! Вот я и спрашиваю: кто и почему? Эспри пожал плечами: – Сами понимаете, будь у нас хоть малейшие догадки – живо отправили бы этого отравителя следом! – Но, черт побери! – не выдержал Бэроль. – Какого дьявола этого придурка Мариуса понесло в четыре часа ночи на бульвар Салейя? Фред вскочил: – Изволь хоть малость повежливее говорить о только что умершем товарище! – Предупреждаю тебя, Кабри, – рассердился Консегюд, – твое поведение начинает меня здорово утомлять… – Не надо на него сердиться, патрон, – вмешался молодой Кастанье. – Фред напуган. Кабри едва не бросился на парня. – Погоди! Сейчас я тебе покажу, как я трушу! По знаку главаря Акро и Пеллисан удержали беснующегося Кабри, а Кастанье продолжал: – Ну, да, Фред, ты боишься… как, впрочем, и все мы… – Объясни поточнее, Полен, – приказал Консегюд. – Все очень просто, патрон… За последние много-много месяцев только одно дело могло навлечь на нас серьезные неприятности… я имею в виду кровь… та гнусная история в ущелье Вилльфранш… Мариус в ней участвовал… А ведь вчера, выполняя ваше распоряжение, патрон, Мариус отправился вынюхивать в старый город. И где же нашли его мертвым? На границе того же старого города! Я не верю в совпадения… Все слушали в гнетущей тишине. – Ну, и какой же ты сделал вывод? – Прикончив Пьетрапьяна, Фред натравил на нас и полицию, и корсиканцев. Возможно, Мариус стал первой жертвой. Кто следующий? Бандиты почувствовали, что у них пересохло в горле, и долго никто не решался заговорить. Наконец Фред возмущенно заорал: – Идиот! Полиция никого не убивает, а в «малой Корсике» остались одни древние бабки и деды! Кастанье презрительно фыркнул. – Чтобы подлить в стакан цианида, вовсе не надо иметь мускулы, как у грузчика. – Ну, что ты об этом думаешь, Фред? – с иронией осведомился Консегюд. – Я хочу только одного: чтобы вы послали туда меня! Уж я вытрясу из старичья всю правду! А потом удавлю виновного! – Несчастный кретин! Только и умеешь, что лупить да убивать, да? Не понимаю, как я мог доверить тебе важный пост! Нет, ребята, тут надо действовать очень осторожно… по крайней мере, пока мы не знаем ни кто на нас ополчился, ни почему… Стало быть, никаких необдуманных поступков! Не говоря о том, что смерть Мариуса, возможно, просто несчастный случай… Проголодавшись, он ел что ни попадя… а поскольку он всегда был голоден… – Ну, не до такой же степени, чтобы закусывать цианидом! – Разумеется… Главное для нас – выяснить, что затевается в «малой Корсике». Если, конечно, там и в самом деле неспокойно… – Хотите, я охмурю ваших бабок? – небрежно предложил Барнабе Пслиссан. – Готов спорить на что угодно, не пройдет и часу, как все они начнут меня обожать и расскажут все свои мелкие секреты. Если у вас нет возражений, я завтра же вечером дам подробный отчет… Ночью комиссар Сервионе ворочался с боку на бок. В конце концов Анджелина не выдержала: – Да полежи ты хоть минуту спокойно! – Никак не могу уснуть… – Прими таблетку! – Чтобы завтра утром ничего не соображать? Благодарю покорно! И, подумать только, все из-за этих полоумных старух! – Ты обвиняешь их без всяких доказательств! Почему ты даже мысли не допускаешь, что они сказали тебе правду? – Потому что все они лгуньи! |
||
|