"Заговор корсиканок" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА IВ то воскресенье комиссар Оноре Сервионе не дежурил и собирался провести вечер, как любил, вдвоем с женой. После ужина, с особой заботой приготовленного Анджелиной, он в тапочках и с трубкой усядется в кресло, и оба будут смотреть по телевизору фильм о родной Корсике. Оноре родился в Корте, Анджелина – в Аяччо. Долгие годы жизни на континенте не притупили любви к малой родине, и они всегда проводили там отпуск. Супруги купили в рассрочку небольшой домик в Корте и теперь потихоньку расплачивались с долгом, ожидая лишь отставки комиссара, чтобы переселиться туда насовсем. Не желая пропустить сводку спортивных сообщений за день, Оноре уже устроился в кресле, а Анджелина мыла на кухне посуду, как вдруг в дверь позвонили. Комиссар тихонько выругался, послав ко всем чертям гостя, который, возможно, испортит ему долгожданный отдых. Анджелина пошла открывать дверь. – Это месье Кастелле, папочка, – сообщила она. Хотя у них не было детей, Анджелина всегда называла мужа «папочкой», быть может, с помощью такой невинной уловки пытаясь создать иллюзию. Офицер полиции Кастелле состоял в подчинении у Сервионе, и он рассердился. – Что на него нашло, черт возьми? Неужто не мог оставить меня в покое хотя бы в выходной? И как только гость переступил порог, комиссар набросился на него с упреками: – На роду мне, что ли, написано не видеть никакого отдыха?… Но, еще не успев договорить, комиссар заметил, какое расстроенное лицо у его подчиненного, и сразу изменил тон: – Ну, что стряслось? – Шеф, дело так скверно, что я предпочел не звонить, а приехать… – Да говорите же, черт возьми! – Настоящая бойня, шеф! Именно бойня! Отец, сын и сноха в Обани… – Работал любитель? – Нет, профессионал… К тому же бандитов было несколько, и все улизнули. – А почему вы явились рассказывать это мне? Сегодня дежурит комиссар Мюра, так или нет? – Дело в том… – Да в чем же, черт побери? Инспектор нервно сглотнул. – Убиты офицер полиции Пьетрапьяна, его жена и отец… – Что?! Сервионе вскочил, а Анджелина тихонько застонала. – Они прикончили Антуана? – Да… – …и Анну, и дедушку Доминика… – бесцветным голосом закончил пораженный комиссар. – Да, спаслись только бабушка и трое малышей. – Каким образом? – Понятия не имею. – А кто сообщил нам? – Туристы… Они слышали выстрелы… Комиссар Мюра и его бригада сразу выехали на место. – Ладно… Мы тоже туда отправимся. У вас есть машина? – Ждет внизу. Надевая галстук и башмаки, Сервионе продолжал расспрашивать: – Есть хоть какие-нибудь предположения, что за сволочь могла это сделать? – Пока ни единого, вот только… Оноре вскинул голову: – Только – что? – Шесть месяцев назад Пьетрапьяна арестовал жену Кабри за мошенничество и шантаж. Она все еще за решеткой. – Ну и что? – Кабри поклялся отомстить за свою супругу Анаис. – Кабри… Кабри… Это парень из банды Консегюда, верно? – Можно сказать, правая рука. – Ладно. Позвоните и распорядитесь, чтобы обоих бандитов притащили ко мне в кабинет, да поживее. Пока Кастелле передавал приказ, комиссар прощался с Анджелиной. – Не жди меня, мамочка. Вряд ли я вернусь до завтрашнего утра. Но, клянусь тебе, если Кабри и Консегюд замешаны в этом преступлении, я заставлю их жестоко раскаяться! Ну, вперед, Кастелле! Как только мужчины уехали, благочестивая Анджелина стала молиться о спасении душ соотечественников, но, будучи еще и корсиканкой, не забыла попросить Всевышнего помочь ее мужу отомстить за невинные жертвы. Пьетрапьяна приехали из Корте. Семья перебралась на континент, точнее, в Ниццу, более полувека назад, надеясь сколотить состояние. Доминик был портным. Мечты о богатстве не сбылись, и в конце концов нужда заставила его поселиться со всеми домашними в старом городе, на улочке у самого подножия Замковой горы. Насмешники прозвали эту часть города «малой Корсикой», поскольку жили там лишь переселенцы – островитяне, преуспевшие в жизни не больше Пьетрапьяна. Из всех детей, родившихся в этих старых семьях за долгие годы борьбы с неудачами, только Антуан, единственный сын Доминика и Базилии, остался с родителями. Получив звание офицера полиции, он сразу женился на своей землячке, Анне Баттини, с которой познакомился в отпуске. Анна достаточно любила мужа, чтобы согласиться жить в очень трудных условиях. На жалованье Антуана приходилось не только воспитывать троих детей, но и помогать старикам не умереть с голоду. Как только выпадала свободная минутка, Сервионе, покинув уютную квартиру на бульваре Римбальди, отправлялись в «малую Корсику» повидать земляков. Во-первых, Пьетрапьяна – как уроженцы Корте, тс были им ближе всех. Затем – самых старых, бастийцев Поджьо. Старому Шарлю уже стукнуло восемьдесят, а его жена Барберина недавно отпраздновала семьдесят восьмой день рождения. Они кое-как перебивались благодаря тому, что все корсиканцы в Ницце считали своим долгом поручать ремонт часов только старику Поджьо. Потом Сервионе навещали бакалейщиков Жана-Батиста и Антонию Мурато, выходцев из Бонифачо. Обоим перевалило за семьдесят, но по сравнению с Поджьо они считались молодыми. Следовало заглянуть и к Паскалю и Коломбе Пастореччья, родившимся в Аяччо три четверти века назад в одном и том же месяце. Пастореччья держали небольшую колбасную лавочку, где можно было купить главным образом паштет из дроздов, фигателли, бруккьо[1], «Ньоло», а порой и несколько бутылок «Орсино». Последними в списке значились Амеде и Альма Прато из Порто-Веккьо (семидесяти восьми и семидесяти шести лет от роду). Эту пару спасало от голодной смерти только то, что Амсде чинил старую обувь, а Альма оказывала медицинскую помощь беднейшим семьям округи. Сервионе по мере возможности поддерживали этих несчастных, чьей судьбой не слишком интересовались даже их собственные дети. И теперь Анджелина с тревогой думала, что станется со старой Базилией и тремя малышами Антуана. В ущелье Вилльфранш, в крошечном садике у лачуги, которую снимали Пьетрапьяна, комиссар Мюра объяснял коллеге: – Похоже, Пьетрапьяна играли в шары, когда неожиданно нагрянули те… – Вы уверены, что их было несколько? – Судя по следам, по меньшей мере трое… Приехали на машине. Никакой борьбы, по-видимому, не было – все слишком быстро кончилось. Стреляли, очевидно, из автоматов… Пули уже нашли… – И нет ничего, что могло бы навести нас на след преступников? – Увы… – А где бабушка? – В хижине, с малышами. – Как она? Мюра молча пожал плечами. Но Сервионе продолжал настаивать: – Она не видела убийц? – Уверяет, будто нет. – Будто? – У меня такое впечатление, что мадам Пьетрапьяна молчит от страха. – Я ее понимаю. Если только тс, другие, узнают… – Разумеется… – Ладно. Пойду поговорю с ней. Бабушка Базилия неподвижно сидела на стуле возле печки. Маленькая Роза играла с куклой у ее ног, а двое детей постарше, Жозеф и Мария, что-то строили. Когда вошел комиссар, Базилия подняла голову и по морщинистым щекам заструились слезы. – Бедная моя Базилия, – сдавленным от волнения голосом пробормотал Сервионе. В ответ старуха лишь покачала головой. Комиссар взял стул и уселся напротив. – Расскажите, – шепнул он, крепко сжав ее сморщенные руки. – Зачем? – Я должен знать, Базилия, чтобы заставить их уплатить по счету. – Это не вернет мне убитых… – Само собой, но я не хочу, чтобы они ушли неотомщенными! Вы знаете, как я их всех любил? – Знаю… – Тогда расскажите… Немного помолчав, старуха начала: – Антуан, Доминик и Анна играли в шары. А мы с малышами пошли в лесок собирать травы… И вдруг я услышала стрельбу… В первые минуты до меня не дошло… Никак не думала, что это нас касается… Мало ли кто может стрелять… И только увидев всех троих… лежащих рядышком, в крови… я поняла, что случилось… О, эта кровь! До самой смерти она будет стоять у меня перед глазами! – И что вы сделали? – Сначала заперла малышей в доме – незачем им помнить такое. А потом пошла поглядеть на них, бедняжек… Все умерли… и кровь текла отовсюду… Не знаю, как я с ума не сошла… Думаю, только из-за детей… Теперь у них одна я. Это и помешало мне наложить на себя руки. А потом пришли люди… начали кричать. Тела закрыли брезентом, а женщины увели меня в дом… Очень славные люди… До приезда полиции они возились с малышами… И звонить поехал тоже кто-то из них… Вот и все. – Базилия, – вкрадчиво проговорил Сервионе, – я не думаю, что вы рассказали мне всю правду. – Почему? – Я вас слишком давно знаю. – Не понимаю… – О нет, прекрасно понимаете! Вы же видели бандитов, не так ли? – Нет! – А я уверен в обратном… А если бы я вам сказал, что среди негодяев был Фред Кабри? Старуха чуть заметно вздрогнула, и это не укрылось от комиссара. Теперь он не сомневался, что знает имя по крайней мере одного из убийц. – В таком случае, вам известно больше моего… – Нет, Базилия, при желании вы могли бы назвать мне и двух остальных, и меньше чем через час я бы отправил всю троицу за решетку! – Повторяю вам… – Ладно, не будем пререкаться, упрямая голова! Он указал на детей. – Вы решили молчать из-за них, да? – У меня больше никого не осталось. – И вы опасаетесь, как бы, узнав, что вы были свидетелем преступления, убийцы не принялись за малышей? – Я ничего не видела! Я ничего не знаю! Сервионе немного помолчал. – Вы отдаете себе отчет, Базилия, что своим молчанием вы предаете Антуана, Доминика и Анну? – наконец спросил он. – Я? – Черт возьми! Разве не вы пытаетесь уберечь убийц от возмездия? – Я ничего не видела… – упрямо повторила старуха. Поняв, что все равно больше ничего не добьется, комиссар встал. – Ладно, но я впервые в жизни вижу корсиканку, не желающую отомстить за своих! В глазах старухи сверкнула молния, но она так и не проронила ни звука. Оноре вздохнул: – Ну, коль так, поехали, я отвезу вас домой вместе с детишками. Фред являл собой типичный образчик соблазнителя. Стоило поглядеть на высокую стройную фигуру, черные кудри и голубые глаза – и не оставалось ни тени сомнений, что парню самой судьбой предназначено кружить девичьи головы. Сидя в кабинете Сервионе, Кабри с некоторой тревогой наблюдал, как комиссар устраивается в кресле, а его помощник Кастслле – на стуле, рядом. Полицейские, по-видимому, не собирались говорить, и парень первым пошел в наступление: – Почему вы послали за мной, господин комиссар? – Посмей только еще раз открыть рот, когда тебя ни о чем не спрашивают, и получишь пару таких затрещин, что вовек не забудешь! – не двигаясь с места, заметил Оноре. Фред прикусил язык. Немного помолчав, Сервионе продолжал все тем же спокойным голосом: – Если я еще не начал допрос, Кабри, то вовсе не для того, чтобы нагнать на тебя страху или сбить с толку… нет, на такие штучки мне плевать. Просто я пытаюсь совладать с огромным желанием тебя убить. У бандита пересохло в горле. – Меня убить? – недоверчиво повторил он. – Но за что? – Чтобы отомстить за тех, кого ты прикончил сегодня днем! Кабри изобразил на лице глубокое недоумение. – О чем это вы толкуете, господин комиссар? – Осторожнее! Советую не доводить меня до крайности! – Но… – Молчать! Дайте мне стакан воды, Кастелле… Выпив воду, Оноре утер губы тыльной стороной кисти. – У тебя есть какие-нибудь известия от Анаис? – почти ласково спросил он. – От моей жены? Да… – У нее все в порядке? – Со здоровьем, я думаю, да, а вот на душе не так уж хорошо. – Правда? – Конечно. Жизнь в тюрьме – штука невеселая, а ей придется торчать там еще целых два месяца. – Ну, теперь, когда ты сообщишь наконец новость, которой, надо думать, твоя жена ждала с большим нетерпением, ей сразу полегчает. – Какую новость, господин комиссар? – Что ты сдержал слово и отомстил офицеру полиции Антуану Пьетрапьяна. – Как так? – Съездив с дружками в ущелье Вилльфранш и застрелив его. – Это не я! – Гляди-ка, значит, ты в курсе? А в газетах еще ничего не писали. Кабри с досадой подумал, что сделал промах. – Вы не хуже меня знаете, господин комиссар, что такого рода слухи распространяются очень быстро… – Вот только на сей раз ты перегнул палку, Фред… Зачем тебе понадобилось убивать еще и старого Доминика, и жену Антуана? Не хотел оставлять свидетелей, а? – Уверяю вас, господин комиссар, вы ошибаетесь! Я тут совершенно ни при чем. А кроме того, у меня есть алиби! – Так ты, помимо всего прочего, знаешь еще и точное время, когда это произошло? – Я хотел сказать, что у меня есть алиби на весь день… – Удивительно… – Я ловил рыбу с друзьями неподалеку от Антиба… Выехали рано утром… Можете спросить Юбера, хозяина ресторанчика «Веселый матрос» в Гольф-Жуане. Он сам готовил нам буйабес[2]… Могу добавить, что Мирей, жена Акро, после рыбалки отвезла нас в Гольф. – Кого это – нас? – Ну… Акро, Пелиссана, Бенджена, Бэроля… – Короче, ты сейчас перечислил мне имена своих сообщников? – По рыбалке – да! Оноре наотмашь ударил бандита по лицу. – Прекрати надо мной издеваться! От удара на глазах Кабри выступили Слезы. – Вы не имеете права! – возмутился он. – Инспектор – свидетель! – Инспектор Кастелле был лучшим другом Пьетрапьяна и, думаю, был бы очень рад, если бы я на минутку отлучился и позволил поговорить с тобой наедине… И чем вы занимались целый день? – Играли в шары, в белот… Юбер подтвердит. Сервионе поглядел на инспектора: – Кастелле, наведите справки об этом Юбере и выясните, с чего это он так любезно предоставляет алиби убийцам. – Но, послушайте, – взвился Кабри, – почему вам непременно понадобилось взвалить эти убийства на меня? У вас нет свидетелей! Комиссар заколебался. Если он заговорит о Базилии, не исключено, что бандит сломается, а если нет, то старуха и малыши окажутся в смертельной опасности. Кабри – крепкий орешек. И Оноре это знал. – Нет, к несчастью, свидетелей у меня нет. Фред с облегчением перевел дух, но каким бы легким ни был этот вздох, комиссар все же уловил его и окончательно уверился в виновности Кабри. – Тебе чертовски повезло, что свидетелей нет, – буркнул он, желая окончательно усыпить бдительность противника. – Тем не менее я не сомневаюсь, что Пьетрапьяна убили ты и твои дружки. – Послушайте, господин комиссар… – Нет! – Вы же не станете держать меня под замком только потому, что вам взбрело в голову, будто я убийца вашего… – Уходи! – Я… я могу уйти? – Я же сказал: убирайся! – Спасибо, господин комиссар! В тот момент, когда Кабри уже взялся за ручку двери, Оноре невозмутимо посоветовал: – В ближайшие дни постарайся как можно больше насладиться жизнью, Фред. Повеселись хорошенько перед тюрьмой. Парень попробовал хорохориться. – Ну, я еще не там! И вообще мне ничто не грозит, если, конечно, вам не вздумается сажать невиновных! – Да, пока ты не в тюрьме, но можешь на меня положиться – я отправлю тебя туда. И окажешься ты в камере очень надолго, я думаю даже, до конца твоих дней, и сократить срок сможет только палач, коли ему вздумается потолковать с тобой особо, как-нибудь на рассвете… Выходя из полицейского участка, Фред Кабри облизывал пересохшие губы и мучительно раздумывал, уж не совершил ли он, случаем, одну из тех ошибок, которые бандитам, желающим жить спокойно, делать никак нельзя… – Это будет нелегко, шеф… – коротко заметил Кастелле, как только Кабри оставил их вдвоем. – Ну и что? Отправляйся за Консегюдом. В преступном мире побережья Гастон Консегюд считался вполне преуспевающей личностью. Теперь для него и речи не могло быть о том, чтобы ввязываться в темные истории, где риск очень велик, а прибыли ничтожны. Вместе со своей женой Жозетт, давно удалившейся от дел, он жил на очаровательной, хотя внешне отнюдь не роскошной, вилле в Мон-Борон. Консегюд вел спокойную жизнь богатого рантье, тщательно избегая каких бы то ни было скандалов. Соседям и в голову не приходило, что на совести этих тихих на вид супругов множество преступлений, и все считали их коммерсантами на покое. Кабри и его подручные никогда даже носа не совали на виллу «Отдохновение» – вся банда встречалась в определенный день в задней комнате кафе на улице Гарибальди. Консегюд с самого начала был против поездки в ущелье Вилльфранш, тем более что убийство полицейского – самая страшная ошибка, какую только может допустить человек, живущий вне закона. Но Гастон старел, и кое-кто уже начал поговаривать, что вся его слава – в прошлом. А Консегюд с его непомерным честолюбием не желал сдавать позиции. Потому-то, вопреки советам Жозетт, он до сих пор не расстался с прежней жизнью. Ради сохранения власти и авторитета он и организовал карательную операцию, как того требовал Кабри, жаждавший отомстить за жену. Как и его сообщники, Эспри, Барнабе и Мариус, Фред не отличался особым умом. Кроме того, ему недоставало хладнокровия, необходимого главарю банды. Короче, у парня раздражение всегда брало верх над здравым смыслом. Только один из всех этих ограниченных убийц пользовался уважением Гастона – Полен Кастанье, ловкач, в котором, по мнению босса, угадывались кое-какие признаки грядущего «величия». А кроме того, еще и везунчик… Неожиданная болезнь матери избавила его от участия в экспедиции в ущелье Вилльфранш. Он-то и позвонил патрону рассказать о безумных кровавых последствиях воскресной прогулки убийц. Когда Консегюд положил наконец трубку, лицо его испугало Жозетт. Иссиня-бледный, с помертвевшими губами, главарь банды застыл, не в силах произнести ни слова и едва дыша. – Гастон! – вскрикнула жена. Цепляясь за край стола, Консегюд задыхался от возмущения. – Сволочи! Сволочи! Сволочи! – бормотал он. Жозетт протянула мужу рюмку коньяка, и он осушил ее залпом. – Да скажешь ты мне наконец, что стряслось? – Они всех поубивали! – Что? – Постреляли кого ни попадя! – Совсем взбесились? – Это все Кабри! Вот уж кому я точно когда-нибудь откручу башку! – Да ну же, ты сам не знаешь, что несешь! В твоем-то возрасте… – Неужто сама не понимаешь, что после такой штуки все легавые сядут нам на хвост? Я хорошо знаю Сервионе – уж он ни за что не отцепится! Какой же Фред болван! Нет, решительно, глупее этого типа не сыскать… Жозетт была женщиной с головой. Она снова усадила мужа в кресло и сама устроилась рядом, как они сидели до звонка Полена. – Послушай меня, Гастон… Сделанного не воротишь, и слезами горю не помочь… Сейчас надо не искать виновного, а думать, как отвести удар. Я достаточно тебя изучила и не сомневаюсь, что ты заранее все предвидел, а кроме того, позаботился обеспечить своим людям надежное алиби. – Утро они провели на рыбалке, а вторую половину дня – у Юбера. – Отлично. А тебе самому очень кстати придется неожиданный визит Мюгронов и то, что они сидели у нас до вечера. В случае неприятностей они дадут показания. – Опасность совсем не в этом! – Знаю. Сервионе примется за Фреда, поскольку именно его жену корсиканец посадил за решетку. Пусть парень звезд с неба не хватает, но зато из настоящих, и я твердо уверена, что никто не заставит его говорить. Так что не бери в голову… До сообщения радио и газет ты вообще ничего не знаешь… – Ладно… – Вот уж не думала, что ты способен так нервничать, это на тебя совсем не похоже, – нежно добавила Жозетт. – Надо полагать, старею. – Такова наша общая участь, мой друг. Если бы эта грязная история хоть заставила тебя наконец завязать с делами, я бы почти радовалась глупости Фреда. Консегюд насупился. Теперь, когда спокойствие жены вернуло ему утраченное хладнокровие, бандит снова почувствовал себя на коне и не сомневался, что выпутается и на сей раз. В конце концов, он прожил долгую жизнь и не раз попадал в скверные истории. Убирая со стола после ужина, Жозетт вдруг сказала мужу: – Только одного я не понимаю, и меня это немного тревожит, Гастон… – Что именно? – Откуда вы знали, что Пьетрапьяна поедут в Вилльфранш? – Ребята следили за ними не одну неделю, пока не выяснили, что в хорошую погоду вся семья непременно проводит там воскресенье. – Значит, вся семья, да? – Конечно. Но куда ты клонишь? – А где же была старая Базилия с детьми, пока Фред и его друзья устраивали свой фейерверк? – Откуда мне знать? Может, остались дома? – И однако, как правило, при первой же возможности на природу стараются вывезти вовсе не взрослых, а детей! Слушай, Гастон, а что, если твои убийцы проморгали старуху и детишек, спрятавшихся где-нибудь в уголке? – Господи Боже! – Вот тогда – да, хуже некуда… Консегюд снова пал духом. – Ну, не говорил ли я тебе, что этот Фред – сущее проклятие и не заслуживает пощады? – заорал он. – Ладно-ладно, пусть ты прав, но такого рода рассуждения ни к чему полезному не ведут… В конце концов, если Кабри и других и впрямь видели, всю компанию еще до ночи упекут в кутузку, и нам останется только уповать, что они придержат языки. В теленовостях не мелькнуло ни единого упоминания о том, что завтрашние газеты назовут «бойней в Вилльфранш». Консегюды уже собирались ложиться спать, когда в дом явились полицейские и приказали Гастону следовать за ними к комиссару Сервионе, поскольку тот очень хочет с ним поболтать. В минуту крайней опасности к старому бандиту всегда возвращались прежние силы. Он выразил вполне естественное удивление и, заранее зная, что не получит ответа, попробовал выпытать у своих временных ангелов-хранителей, чем объясняется столь странное обращение с мирным и давно удалившимся от дел гражданином. Консегюда отвели в маленькую комнатку и оставили киснуть на целых два часа. Лишь после полуночи инспектор Кастелле удосужился наконец отвести его к комиссару. Если полицейские надеялись таким образом сломить сопротивление бандита, испытавшего на своей шкуре все методы воздействия, какие только существуют в природе, то они жестоко заблуждались. Оба они прекрасно знали друг друга. И Консегюд понимал, что Сервионе, выйдя на след, как всегда, не отступит, пока не доведет дело до конца. Комиссар в свою очередь отлично отдавал себе отчет, что имеет дело с одним из самых умных мерзавцев, с какими его сводила судьба. Таким образом, имея очень точное представление о возможностях и свойствах противника, оба готовились к весьма изнурительной борьбе. Вежливо, не впадая ни в излишнюю заносчивость, ни в раболепие, Консегюд позволил себе выразить легкое удивление: – Разрешите заметить, господин комиссар, что ваше обращение со мной внушает некоторое недоумение? – Разрешаю. – А могу я попросить вас сообщить мне причины, побудившие вас послать за мной, когда я уже собирался лечь спать? – Вы, значит, устали, раз вздумали ложиться в такую рань? – Мы не нашли в телепрограмме ничего интересного и хотели немного почитать в постели… И потом, честно говоря, мы и вправду малость утомились – весь день играли в шары с нашими соседями и друзьями Мюгронами. Это бывшие ювелиры из Ниццы, как и мы, удалившиеся на покой. Оноре про себя с восхищением отметил ловкость противника. Всего в нескольких словах и как бы между прочим Га-стон дал ему понять, что на время трагедии у него несокрушимое алиби – учитывая несомненную респектабельность свидетелей, никто не посмеет усомниться в искренности их показаний. – Скажите, Консегюд, вам известно о драме, случившейся сегодня во второй половине дня в ущелье Вилльфранш? – По правде говоря, нет. А что? – Убили одного из моих коллег, его жену и отца. – О, господин комиссар, не могу даже выразить, как глубоко я огорчен и… удивлен… – Не сомневаюсь. Насколько мне известно, Фред Кабри – один из ваших друзей? – Ну, друг – слишком сильно сказано… В прежние времена, когда я еще не отошел от дел, мы и вправду виделись довольно часто… – То же касается Акро, Пелиссана, Бенджена и Бэроля? – Честно говоря, я вроде бы слышал эти имена, но довольно смутно представляю, о ком вы говорите… – Вам действительно изменяет память, Консегюд, поскольку все эти люди входили в вашу банду. Гангстер пожал плечами. – Скажем, я предпочитаю не вспоминать о таких вещах, и потом… все это было так давно… – Я придерживаюсь иного мнения. – Позвольте заметить, господин комиссар, что в таком случае вы глубоко не правы. Однако, я полагаю, вы заставили меня приехать сюда вовсе не для того, чтобы поговорить о прошлом? – Сегодняшнее тройное убийство совершили Фред Кабри и его приятели. – Не может быть! – Не только может, но, несомненно, так и было. Гастон как будто погрузился в размышления. – Видите ли, господин комиссар, – наконец проговорил он, – в те времена, когда мы с ним еще встречались, Фред никогда не совершил бы такой глупости! Так что, невзирая на ваши утверждения, уж простите, никак не могу поверить… Конечно, если он сам признался… – Пока нет. – Вот как? В таком случае… У вас есть свидетели? Оноре вовремя заметил ловушку. – К несчастью, нет. – Тогда вы, вероятно, не испытываете полной уверенности… – О да! Он хотел отомстить за свою жену Анаис, которую Пьетрапьяна отправил в Бометт[3]. – Господин комиссар, в мое время мужчина, по крайней мере настоящий мужчина, не стал бы убивать полицейского только потому, что его жену посадили в кутузку! – Надо полагать, нравы переменились. – Очень жаль, если так… А это тот Пьетрапьяна, что жил в «малой Корсике»? – Совершенно верно. – Я знал его в лицо и его красавицу жену, да и отца, впрочем, тоже… старого Доминика… Так их убили? – Да. – Надеюсь, хоть бабушка и малыши спаслись,от избиения? – Да, слава Богу… Базилия была в Ницце вместе с детишками. – В такой чудесный день? Сервионе вдруг стало страшно за старуху и малышей. Умный и хитрый Консегюд быстро сообразил, что если убийцы не заметили Базилию, значит, она где-то пряталась и, следовательно, могла наблюдать за каждым их шагом. – Оставьте нас, Кастелле. Инспектор вышел, и Гастону на мгновение стало страшно. Почему полицейский вдруг решил избавиться от свидетеля? Это неприятно напомнило старые времена, когда из Консегюда выколачивали показания. – А теперь внимательно выслушайте, что я вам скажу, Консегюд. Сейчас комиссар заговорил совсем другим тоном, и Гастон почувствовал, как у него вспотели руки. – Я очень любил Антуана Пьетрапьяна… его жену и отца… – Я знаю, но… – Пьетрапьяна были корсиканцами, как и я… А мы, корсиканцы, не привыкли молча сносить удары. – Еще раз повторяю вам, господин комиссар, я… – Вы не понимаете, зачем я все это говорю именно вам? Да по самой простой причине, Консегюд! Моих соотечественников убили Кабри и его дружки, а поскольку я не сомневаюсь, что, несмотря на все уверения, вы по-прежнему остаетесь главарем банды, вы тоже замешаны в этом деле. Меня бы даже ничуть не удивило, если бы вы и организовали всю операцию. – Клянусь вам, господин комиссар… – Идите к черту со своими клятвами! Это я вам клянусь, что, если сумею доказать ваше участие в убийстве, вам уже не придется стареть в Мон-Бороне! – Господин комиссар, я протестую… – Нет! Консегюд напрягся, словно готовясь прыгнуть на врага, но, во-первых, он уже утратил прежний боевой запал, а во-вторых, Сервионе, как бы Гастон ни пыжился, нагонял на него панический ужас. – И еще один совет, Консегюд: если, к несчастью, со старой Базилией или тремя сиротами что-нибудь случится, я буду считать виновным вас. – И что это значит? – А то, что я прикончу вас собственными руками… или позабочусь, чтобы это сделали другие… – Но вы… вы не имеете права! – Положитесь на меня, я не стану рассуждать о правах! Хозяин «Веселого матроса» славился на всю округу как добродушный и компанейский парень. До глубины души он ненавидел только две вещи на свете: работу и полицейских. Первую – за то, что она, по его мнению, вредит здоровью, а вторых – потому что не раз сажали его в тюрьму. Но если повседневную работу Юбер мог свалить на свою законную супругу Антуанетту, то от полиции ему приходилось отбиваться самостоятельно. Едва хозяин «Веселого матроса» успел устроиться в зеленой беседке под сенью виноградных лоз (уютнейший уголок, куда допускались лишь несколько самых близких друзей) и попробовать первый за этот день пастис, как появилась Антуанетта, ведя за собой незнакомого молодого человека. Богатый жизненный опыт сразу подсказал Юберу, что это полицейский. – Этот господин хочет поговорить с тобой, Юбер… Не двигаясь с места, тот указал на свободный стул: – Прошу вас, месье. С кем имею честь… – Офицер полиции Кастелле. – Выпьете пастис? – Нет. – Как хотите. Антуанетта сочла за благо вмешаться: – Юбер, ты не думаешь, что следовало бы… Но муж живо поставил ее на место: – Когда мне понадобится твое мнение, я скажу! А пока убирайся отсюда, да так, чтобы пятки сверкали! Антуанетта покорно исчезла. А Юбер добродушно улыбнулся полицейскому. – Только дай им волю – живо перестанешь быть в доме хозяином! – пояснил он. – По-моему, старые порядки совсем уходят в прошлое. И это очень досадно! А кстати, чему я обязан вашим визитом? – Преступлению в ущелье Вилльфранш. – Грязная история! Уже известно, чья это работа? – Да. – Вот как? Полицейскому показалось, что в голосе Юбера мелькнула тревожная нотка. – Ваши друзья. – Э-э-э, погодите! Тут явно какая-то западня! Во-первых, скажите толком, что за друзья… – Ребята из банды Консегюда, ваши приятели. – Из какой еще банды? – Кабри, Акро, Пелиссан и прочие. – Позвольте, господин инспектор, вы, должно быть, малость промахнулись! – Вы думаете? – А если нет, так, значит, либо в «Нис-Матэн» напечатали сплошные враки, либо им подсунули ложные сведения… – С чего вы это взяли? – Так ведь в газете-то пишут, что преступление совершено во второй половине дня! – Ну и что? – Да то, что ребята, о которых вы толковали, не двигались отсюда с полудня и до самой ночи! Стало быть, они ни при чем! – Разве что вы не заметили, как они отлучились. Тут вполне хватило бы и часа… – Невозможно! Мы весь день провели вместе! Наступило долгое молчание. Хозяин «Веселого матроса» из-под опущенных век наблюдал за Кастелле. А тот, не глядя в сторону собеседника и не повышая голоса, сказал как нечто само собой разумеющееся: – Ты врешь… – Клянусь вам… – Врешь, но это не имеет значения. Мы ничего другого и не ожидали… Инспектор встал. – Уверяю вас, вы совершенно напрасно вообразили, будто… – попробовал было спорить кабатчик. – Ты сделал глупость, Юбер. Уж не знаю, что они тебе дали или пообещали в обмен на алиби, но, даже если ты заломил самую высокую цену, в результате останешься в накладе. Ты продешевил, Юбер. Сам подумай, как и чем можно оплатить долгие-долгие годы в тюрьме? – Годы в тюрьме? – Сам понимаешь, комиссар Сервионе не может допустить, чтобы убивали его помощников, а уж когда прикончили сразу троих его друзей, сердится по-настоящему! Так что, очень возможно, он посчитает за одну компанию и убийц, и тех, кто им помогал, например обеспечив поддельное алиби… А теперь – чао, Юбер! До скорой встречи. Хотя на похороны собралась вся «малая Корсика», траурный кортеж получился более чем скромный, и посторонние, провожая глазами процессию, состоявшую из одних стариков, думали, что наш мир покинул кто-то из обитателей дома призрения. Удивляло лишь, что гроба сразу три. Их несли на плечах корсиканцы, явившиеся отдать последний долг землякам, которые больше не увидят родного острова, а за ними – одна в глубоком трауре – шла старая Базилия (детей она оставила подруге). Следом, как самые старшие, шли Поджьо, потом – Прато, Пастореччья и, наконец, Мурато – единственная пара, которой не приходилось поддерживать друг друга на каждом шагу. Были здесь и Сервионе, и Кастелле с женами. Отпевание совершалось в церкви Иисуса на улице Драут, где все эти славные старики всегда слушали воскресную мессу. Сервионе любил этот храм с его вечным сумраком. Там, в тишине, хорошо думалось, и комиссар, как человек глубоко верующий, часто приходил просить у Господа помощи в своем трудном деле. Старички собрались вместе, словно испуганные зверьки, находя успокоение в присутствии друг друга, а Сервионе устроился по другую сторону прохода и видел друзей в профиль. Он любил их, этих свидетелей иных времен. О нет, он не позволит бандитам Консегюда их мучить! Когда кончилось отпевание, кортеж медленно, очень медленно побрел за крупной гнедой лошадью (такой же старой, как все эти корсиканцы), добрался до площади Сен-Франсуа, покинул пределы старого города, по бульвару Жана Жореса вышел на площадь Гарибальди, свернул на улицу Катрин Сегюран и стал подниматься по Эберле к Замковому кладбищу, где Пьетрапьяна купили кусочек земли, как только им стало ясно, что на возвращение в Корте у них никогда не хватит средств. Пожимая руки старикам, тесно сбившимся у стены кладбища вокруг Базилии так, словно все они принадлежали к одной семье, Сервионе почувствовал, что никто не решается посмотреть ему в глаза, как будто доверие вдруг исчезло. Комиссар предложил развезти всех по домам на своей машине и на такси, но по приказу Базилии, которая теперь, после смерти мужа, возглавила клан, старики отказались. Обиженный и слегка опечаленный Оноре вернулся в участок. Он не мог понять странного поведения друзей. Они приготовили целебный настой, разогрели остатки обеда и уложили отдыхать своих стариков, утомленных долгой дорогой к Замковому кладбищу и обратно. Теперь каждая могла действовать по собственному усмотрению. Они подождали, пока город окутает ночная тьма, и выскользнули из дому, не забыв запереть за собой дверь. К счастью, дом Базилии был совсем рядом, и даже Барберинс Поджьо, жившей дальше других, пришлось пройти не больше полусотни метров. И скоро старухи тихонько постучали в дверь подруги, просившей их прийти попозже, тайком от мужей. Каждый раз, впуская новую гостью, Базилия прижимала палец к губам, напоминая, что в соседней комнате спят трое сирот и будить их нельзя. Потом она целовала новоприбывшую и предлагала сесть за большой обеденный стол, освещенный керосиновой лампой. Последней явилась Антония Мурато. – Мне никак не удавалось уложить Жана-Батиста, – объяснила она. Как только все устроились за столом, Базилия оглядела лица подруг: изможденное и изрезанное морщинами – Барберины, все еще гладкое – Антонии, сморщенное, как печеное яблоко, – Альмы (зато на нем, словно два агата, посверкивали черные глаза) и, наконец, почти не тронутое временем, несмотря на возраст, лицо Коломбы – она все еще оставалась красавицей. Прежде чем начать серьезный разговор, Базилия предложила гостям по чашечке настоя, куда каждая из них влила несколько капель апельсинового ликера. – Вы, конечно, догадываетесь, что я позвала вас сюда только ради своих мертвых… Подруги ответили долгим скорбным стоном. – …и если я не захотела, чтобы ваши мужья пришли вместе с вами, то лишь потому, что это дело должны решить мы сами и таким образом, который мог бы испугать мужчин… Старухи жадно ловили каждое слово, а Барберина даже приложила к уху руку, чтобы лучше слышать. – А теперь вот что… никто из вас не обязан действовать со мной заодно… Если вы против – возвращайтесь домой и не будем больше говорить об этом… Вы забудете… А я и одна со всем справлюсь… Это займет больше времени, но я своего добьюсь, потому как Господь наверняка не допустит, чтобы я умерла, не закончив дела… Гостьи мягко отклонили предложение уйти, и Базилия, успокоившись на их счет, продолжала: – Мы, корсиканцы, не из тех, кто прощает… Я отплачу за причиненное мне зло… как требует честь… Неотомщенный покойник мертв вдвойне… И кто станет уважать его родню? Послышался одобрительный шепоток. Каждая из этих старых женщин наслушалась в детстве рассказов о вендетте. Они знали, что пролитая кровь требует столь же кровавого возмездия, и считали этот закон справедливым. Базилия стукнула по столу сухим, узловатым кулаком. – Я рассчитываю, что вы мне поможете отомстить проклятым бандитам, убившим Антуана, Анну и Доминика. – Но мы их не знаем! – прошамкала Барберина. – Я знаю их всех! – Тогда почему ты не сказала полиции? – Потому что я сама должна отомстить за своих мертвых… Я не доверяю полицейским… Они слишком мягко обращаются с такими подонками, а кроме того, существуют еще судьи, адвокаты… нет, я думаю, мои мертвые никогда не смогут спать спокойно, если мы сами не убьем тех, кто их убил. – А откуда ты знаешь, кто эти бандиты? – спросила Антония. – Это началось давно, когда мой Антуан арестовал некую Анаис Кабри… шлюху, которая соблазняла мужчин поприличнее, а потом требовала денег, угрожая обо всем рассказать домашним… – Господи Боже, – простонала Альма, – и как ты терпишь на земле подобных тварей? Все очень любили Альму Поджьо, но, считая немного придурковатой, не обращали особого внимания на ее слова. – Как-то вечером Антуан разложил на столе фотографии и сказал: «Глядите, вот банда, с которой я имею дело… это банда Гастона Консегюда, и Анаис – жена Фреда Кабри, правой руки главаря». Тогда же он показал нам и этого Фреда, и его дружков, назвав по именам… Я узнала их в убийцах Доминика, Антуана и Анны… Это Фред Кабри, Эспри Акро, Барнабе Пелиссан, Мариус Бенджен и Жозе Бэроль. – А чего ты хочешь от нас? – поинтересовалась Коломба. – Чтобы вы помогли мне убить их, как они убили моих! – Ты сошла с ума, Базилия! – воскликнула Антония. – Ты что ж, не видишь, на что мы все похожи? Она разразилась дребезжащим старческим смехом. – Мы уже одной ногой в могиле, моя дорогая! Да эти типы расправятся с нами одним щелчком! – Раз они сильнее, мы будем хитрее, вот и все. А вам достаточно положиться на меня и делать, что я скажу… И мы прикончим их одного за другим… – Вот только мы их ни разу и в глаза не видели, этих твоих убийц, – проворчала Барберина. – Еще познакомитесь – они непременно явятся прямо сюда… – Иисусе Христе! – захныкала Альма. – А зачем они сюда придут? – спросила Антония. – Потому что в конце концов наверняка задумаются, где была я, пока они убивали моих родных. Бандиты начнут расспрашивать всех и каждого, но вы будете говорить, что ничего не знаете… – А что им за дело, где ты была, Базилия? – наивно осведомилась Коломба. – Когда убийцы узнают, что я тоже ездила в Вилльфранш, им придется покончить со мной… а возможно, и с малышами тоже… – Ну зачем ты говоришь такие ужасные вещи? – возмутилась Коломба. – Да попытайся же понять: бандиты не могут оставить в живых свидетеля бойни! Ведь достаточно мне сходить к комиссару Сервионе – и все эти проклятые подонки закончат дни свои на каторге! – А почему бы тебе и вправду не поговорить с комиссаром? Базилия вдруг вскочила, не отводя пылающих глаз от несчастной Коломбы. – А где это ты видела или слышала, Коломба Пастореччья, чтобы кто-то из наших перепоручал месть полиции? Коломба опустила голову, не смея глядеть на суровые лица подруг. И до самого конца она не произнесла больше ни слова. Даже когда настал ее черед выслушивать указания Базилии, Коломба лишь молча кивнула в знак согласия. Пять старух расстались поздней ночью. Выходя, они тихонько хихикали и подталкивали друг друга локтем – ни дать ни взять школьницы на каникулах. Предложенная Базилией игра казалась увлекательным приключением, внезапно нарушившим их тусклое будничное существование. А то, что все будет происходить без ведома мужей, втайне от них, позволяло женам в какой-то мере расквитаться за прежнюю покорность. Пускай игра Базилии связана со смертью – ну и что? Преклонный возраст всех их перенес в сумрак, на самую границу между жизнью и смертью. Так почему одна должна заботить их больше другой? |
||
|