"Пой, Изабель!" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА 5Я вышел из кабинета в три часа ночи, приказав Эстушу добраться в Лион до начала работы и передать месье Ретонвалю только что составленный мной рапорт. Я же планировал быть в городе к середине дня. Теперь уже никто не мог сомневаться, что смерть супругов Ардекур была результатом двойного убийства. Это было единственной положительной стороной нового преступления. Месье Понсе жил один, и рассчитывать на показания любезных соседей не приходилось. Убийца сделал свое дело достаточно тонко, что давало повод думать о нем, как о неплохом знатоке людей. Борьбы не было. Войдя, я увидел месье Понсе сидящим в кресле, по воле случая, в той же позе, что и его покойный хозяин,– уронив голову на стоящий рядом стол. Его череп был проломлен тупым и довольно тяжелым предметом. Было очевидно, что месье Понсе нисколько не остерегался своего посетителя, что позволило последнему зайти сзади и нанести удар. Значит, он хорошо знал убийцу. То же впечатление осталось у меня и от трагедии в доме Ардекуров. В обоих случаях жертвы ничего не предприняли для самозащиты, что говорило о их полном доверии к убийце. В Лионе меня встретили совсем даже не плохо. Главный, в присутствии Дивизионного забыв о своих предупреждениях по поводу моих увлечений, отметил мою инициативность и сделал то же заключение, что и я: убийца Ардекуров своим новым преступлением подтвердил принадлежность к кругу знакомых несчастных жертв. Кроме того, он считал, что Понсе убили потому, что он догадывался, кто украл двадцать миллионов и, следовательно, был убийцей Ардекуров. – Я надеюсь, вы тоже так думаете, Лавердин? Вопрос месье Агрийи оборвал мои размышления. – Не знаю, месье Дивизионный комиссар. Оба начальника посмотрели на меня с удивлением. – Если вы не согласны с чем-то в наших выводах, скажите прямо! Месье Ретонваль улыбнулся. – Увидите, сейчас он опять вспомнит о своей Изабель! Я посмотрел ему прямо в глаза: – Именно так, месье Главный комиссар. Я почти уверен, что месье Понсе убили из-за того, что он знал Изабель и собирался ее шантажировать. Месье Агрийи подскочил: – Вы что же, считаете ваше утверждение достаточно серьезным? Я снова терпеливо рассказал о впечатлении, которое произвел на меня Понсе во время последнего визита, и его странное поведение на кладбище. Главный начал нервничать: – Впечатления, впечатления, все время впечатления! Но, черт возьми, Лавердин, следствие не может основываться на впечатлениях! Дивизионный остановил его: – Тише, Ретонваль, не кричите. Я хорошо понимаю Лавердина. Настоящее или предполагаемое существование Изабель привносит… как сказать… поэзию, что ли, в это дело, которое, между нами говоря, кажется мне достаточно грязным. Но не забывайте, Лавердин, что в нашей профессии чаще приходят к искомому результату, следуя по пути, проторенному предыдущими поколениями. Вдохновение может вас завести на неведомую дорогу… Я выехал в Сент-Этьен в скверном настроении. В комиссариате меня ждал Пьер Вальер. Его красивое лицо здорово осунулось. Не оставив ему времени на обычные приветствия, я перешел в наступление: – Что-то не ладится, месье Вальер? Его взгляд напомнил мне глаза собаки, которую ударили. – Все не ладится, месье комиссар. – Объясните, пожалуйста. – Вчера вечером я зашел к Мишель… Ее не было дома… Я приходил еще и еще… И каждый раз напрасно… Тогда я решил ждать ее до тех пор, пока она не придет. Когда она вернулась, то рассказала, что провела вечер с вами. – Что же из этого следует? – А то, месье комиссар, что я очень несчастен… – Весьма сожалею… – Вы становитесь между Мишель и мной. – Месье Вальер, вы говорите глупости. Я встречался с мадмуазель Ардекур потому, что у меня были к ней вопросы. – Которые вы ей задавали в Ля Жасери? – Я мог это делать в любом месте. Кстати, позвольте вам напомнить, что мадмуазель Ардекур оставалась совсем одна наедине с несчастьем, месье Вальер. Я поступил так, как мне подсказывала моя совесть… – И красота Мишель, не так ли? Он сделал все, чтобы я его выставил вон и как можно скорее. – Месье Вальер, я не понимаю, что вы хотите этим сказать… – Я помолвлен с Мишель! – Кажется, в последнее время вы забыли об этом? – Это мои родители… У них принципы! А причем же здесь моя судьба? Я решил жить по-своему, месье комиссар. Я люблю Мишель, и она любит меня. Остальное – неважно. Вот что я хотел вам сказать. – Мадмуазель Ардекур знает о вашем визите? – Естественно. Удар был неожиданным, но я нашел выход: – Вы знаете, что случилось вчера вечером, месье Вальер? – Нет, а что? – Вчера вечером убили месье Понсе. Мне показалось, что он близок к обмороку: – Это… это не… это неправда? – Извините, месье Вальер, но я очень тороплюсь. Мне было очень обидно за то, что Мишель Ардекур оказалась обычной женщиной, не имеющей сил устоять перед смазливым парнем. Еще я был обижен на своих начальников, которые не воспринимали моих гипотез об Изабель. И наконец, я был обижен на самого себя за то, что дал волю своим чувствам. Короче, я был обижен на весь мир. В тишине кабинета, которую ничто не нарушало в это время, я вновь и вновь возвращался к событиям последних дней. Мне необходимо было решить мучившее меня предположение. Уверенность в том, что убийца месье Понсе находился на кладбище во время похорон Ардекуров и убил несчастного потому, что перехватил его пристальный взгляд на могилу с именем Изабель, была сильнее меня. Я напрасно повторял, что все это – игра моего воображения, но тем не менее постоянно сводил вместе странный взгляд Элен Ардекур и имя Изабель. Факты же утверждали, что Изабель – всего лишь героиня посредственного романа, и не более того… Не зная, в каком направлении вести дальнейшие поиски, я решил для начала съездить в Анноне. Ведь именно там я впервые увидел мадам Ардекур. Следующее мое действие, возможно, не делало мне чести, но я приказал Даруа начать собирать материалы о семье Вальеров. Дорога в Анноне оживила мои воспоминания об Элен Ардекур. Я узнавал места, проезжая мимо которых она говорила мне об Изабель… На поворотах я ощущал, как соприкасаются наши плечи. Путь от Сент-Этьена до Анноне помог моей памяти вернуть несколько часов из жизни мадам Ардекур. Приехав, я сразу же расспросил о квартале, в котором находился приют Святой Кристины, и направился туда. Сестра-привратница провела меня в приемную, где попросила подождать прихода настоятельницы, матери Аньес. Настоятельница оказалась высокой худощавой женщиной с мужской походкой и необычайно ласковым светлым взглядом. Она принадлежала к тем людям, которые ни при каких обстоятельствах не выражают своего удивления. Мое удостоверение не произвело на нее никакого впечатления. Она спокойно предложила мне сесть и поинтересовалась, чем могла бы быть полезна. – Я вам недавно звонил, матушка, по поводу мадам Ардекур. – Бедная мадам Элен… – Матушка, мы почти установили, что мадам Ардекур и ее муж стали жертвами преступника. Настоятельница перекрестилась. – Зло повсюду… и мы должны всегда бороться со злом. – Мы занимаемся тем же, только, конечно, по-другому. Скажите, вы давно знаете мадам Ардекур? – Думаю, четыре или пять лет. – Если бы вам пришлось ее описать, как бы вы это сделали? – Молодая женщина, которая пользовалась мирскими удовольствиями в меру и брала от них ровно столько, чтобы не вести уж слишком аскетическую жизнь. Тверда в вере, во всяком случае, набожна. Но больше всего в ней меня восхищало ее отношение к нашим подопечным. Ей нравилось утешать этих бедных людей, зачастую покинутых и забытых родственниками. Она приезжала к ним каждую неделю, ну а если уж не могла приехать, то всегда старалась меня предупредить. Доброй души человек, месье. – Она приезжала каждый вторник? – Каждый вторник, и оставалась с нами приблизительно до четырнадцати часов. – Я просил бы вас, мать настоятельница, постараться вспомнить, не менялись ли привычки и поведение мадам Ардекур в течение того времени, что вы ее знаете? – Было время, когда она очень беспокоилась о своей дочери. – Мишель? – Да, ее звали так. Из того, что мадам Ардекур мне иногда рассказывала, я поняла, что девушка собиралась выйти замуж за человека, не заслуживающего стать зятем Ардекуров. Мадам очень надеялась, что отъезд дочери на учебу в Лион прекратит эти отношения. Итак те, кто утверждал, что Ардекуры противились союзу Пьера и Мишель, были правы. Мать Аньес продолжала: – Примерно год тому назад мадам Ардекур впервые упомянула о своей кузине по имени Изабель. Мне показалось, что заботы о ней даже оттеснили на второй план судьбу Мишель. – А что именно рассказывала мадам Ардекур о Изабель? Может, она упоминала о ее семейном положении? – Больше ничего. – Быть может, она говорила о ее внешности, возрасте? – Я не помню. – Должен вам сказать, матушка, что по моим данным этой Изабель никогда не существовало. Она удивленно посмотрела на меня. – Получается, месье комиссар, что мадам Ардекур… воспользовалась моей доверчивостью? – Не совсем так, мать настоятельница. Видите ли, мадам Ардекур написала роман под названием "Пой, Изабель". Очевидно, она пыталась придать этой Изабель некую реальность существования. Так иногда поступают авторы, искренне верящие и любящие своих героев. – В это очень трудно поверить, месье комиссар, потому что мадам Ардекур серьезно беспокоилась об Изабель и часто молилась о спасении ее души. – Она вам не говорила о причинах этих переживаний? – Никогда. И кроме того, месье, я не имела право позволять себе ее расспрашивать. Единственное, что я еще могу вам сказать, это то, что в последнее время беспокойство за кузину переросло почти в панику, и примерно неделю назад она просила меня отслужить акафист о спасении души Изабель. Возможно ли,– подумалось мне,– чтобы писатель настолько уверовал в реальность существования своего персонажа? Возвращаясь обратно, я убеждал себя, что не мог стать, уподобляясь матери Аньес, жертвой фантазий Элен Ардекур. Она говорила об Изабель с настоятельницей точно так же, как и со мной. Похоже, ей необходим был эффект, произведенный рассказом о несчастной жизни ее героини. Продолжая настойчиво думать об этой загадочной личности, я вдруг поразился одной своей мысли: как бы ни была богата фантазия человека, он не станет платить за службу о спасении души кого-то, кто не существует, особенно будучи настоящим верующим католиком! Это было бы не только неоправданно, но еще и греховно! Мой вывод был окончательным – Изабель существует. Пришедший около шести вечера Даруа сообщил мне, что у семьи Вальеров имелись серьезные финансовые затруднения. Речь шла о значительной сумме, которую они задолжали метру Секондену, нотариусу с улицы Анри-Гоннар, и некоему месье Шосси, бизнесмену, живущему по улице Же-де-л'Арк. Эта новость вызвала у меня злорадную улыбку. Не откладывая дела в долгий ящик, я тут же договорился по телефону о встрече с метром Секонденом и месье Шосси. Без особых затруднений, лишь предъявив свое удостоверение, я получил справку от нотариуса о том, что долг месье Вальера в его бюро составлял около пяти миллионов старых франков. Нотариус также добавил, что не считает себя виновным в разглашении тайны своего клиента, так как последний недавно возместил весь долг. Месье Шосси оказался куда менее любезен. Он заметно опасался того, чтобы полиция не занялась его досье. Скорее всего он давал деньги в рост. Жюль Вальер одолжил у него семь миллионов старых франков. Но и здесь меня ждало немалое удивление: Жюль Вальер вернул долг в тот же день. Итак, сведения, полученные от нотариуса и бизнесмена, давали основания для проведения расследования о финансовых делах семьи Вальеров. Садясь в машину, я думал о странном совпадении: сразу же после смерти Ардекуров Жюль Вальер смог найти двенадцать миллионов франков, тогда как многие месяцы его счета не были оплачены. Я решил немедленно поехать на площадь Жан-Плотон. Дверь открыл месье Вальер. Его обычно ничего не выражающее лицо при моем появлении стало очень испуганным. Он пробормотал: – Месье… месье комиссар… моя жена… ее нет и… – Я хотел бы поговорить не с вашей женой, месье Вальер, а с вами. Это его удивило. Очевидно, этого человека никто не принимал всерьез. Он проводил меня в уже знакомую комнату, и, как только мы сели, я моментально начал задавать вопросы, рассчитывая застать его врасплох. – Месье Вальер, я хотел бы услышать от вас об Изабель. Внимательно следя за ним, я увидел, как задергались его веки. Не очень уверенно он ответил: – Но, месье комиссар, я не знаю человека с таким именем. Я был уверен, что Жюль Вальер лгал, как ранее месье Понсе. – Вы слишком быстро ответили, месье Вальер. Быть может, вы подумаете лучше? – Нет, нет, нет… что вы. Клянусь, я не знаю никакой Изабель. Голос его срывался, и я поспешил его успокоить. – Вам не из-за чего нервничать, месье Вальер. Он сконфуженно произнес: – Извините, месье комиссар, в последнее время я стал очень нервным. – Да? А можно вас спросить, почему? Он пожал плечами. – Так… – Может быть, из-за ваших долгов, месье Вальер? Он подпрыгнул, словно его ударило током. – Вы знаете? – Месье Вальер, дело полиции – знать все, особенно то, что от нее скрывают. – Но я никогда не отрицал того, что у меня есть долги! – Но и не говорили об этом. – Не припомню, месье комиссар, чтобы вы меня о них спрашивали. – Возможно. Теперь я вынужден спросить, откуда у вас такие большие долги? Он сидел передо мной сгорбившись, руки его свисали ниже колен. – Это результат моего постоянного невезения, месье комиссар. Да, да, перед вами человек, которому вечно не везло. Если бы вы знали, сколько мне приходится ездить и скольких людей уговаривать что-то продать или купить… Другой на моем месте сейчас был бы мультимиллионером! – Тогда как вы? – … остался нищим. – А ваш сын? – Пьер? Он всегда держался за мамину юбку и так и не научился зарабатывать себе на хлеб. К счастью, есть Жермен, на которой стоит вся наша семья. Иногда я себя спрашиваю, как она смогла так долго меня терпеть и не уйти… Да, она всегда умела бороться за жизнь… Я знаю, что она меня презирает за отсутствие энергичности, но, увы, прощает это сыну. – Я узнал, что вы решили дать согласие на его брак с мадмуазель Ардекур? – Мы напрасно противились их союзу, и теперь я желаю Пьеру, чтобы он, живя с Мишель, ощутил счастье, которого у меня никогда не было с Жермен. Он явно хотел разжалобить меня, но я только раздражался. – Скажите, месье Вальер, не стало ли причиной перемены вашего мнения о невесте сына известие о том, что у мадмуазель Ардекур теперь хорошее приданое? В этот момент послышался звук открывающейся двери, и я отчетливо увидел, как мой собеседник издал вздох облегчения. В комнату вошла Жермен Вальер. – Извини, Жюль, я не знала, что к тебе пришли. Меня она узнала сразу же: – Опять вы, месье комиссар? Что вам здесь нужно? Месье Вальер вмешался: – Дорогая, месье пришел спросить, не потому ли мы согласились на брак Пьера с Мишель, что у нее оказалось большое приданое? Вместо того, чтобы возмутиться, Жермен Вальер посмотрела на меня с откровенным цинизмом: – Вы хотите знать, повлияло ли богатство Мишель на наше решение? Конечно, да! Мой сын Пьер, месье комиссар, ни на что не годится, впрочем, как и его папаша. Но он – красив, и, по-моему, это совершенно естественно – воспользоваться единственной возможностью, которую дала ему природа. Возможно, вас шокирует сказанное мной? Только мне на это наплевать. Я слишком люблю своего сына, чтобы желать ему жить в таких же условиях, в каких живу я… Случай свел нас с умной и богатой женщиной. И было бы просто глупо этим не воспользоваться! – Позвольте мне, мадам, выразить по этому поводу свое сожаление и, если вы не возражаете, перейти к следующему вопросу. Мне стало известно, что у вас были большие долги. – Да, но эти долги уже оплачены, месье комиссар. Вам должно бы быть известно, если, конечно, ваши сотрудники умеют работать. – Мне хотелось бы узнать, из каких средств вы их оплатили? – О, самым обычным образом, месье комиссар. Мы продали наши фондовые ценности. – Если я правильно вас понял, мадам, вы решили отойти от дел? – Месье комиссар, вы не обидитесь, если я скажу, что вас это не касается? – Кто знает, мадам, кто знает… Выйдя от них, я сразу же позвонил Даруа, чтобы он как можно скорей навел справки о сделке, которая позволила Вальерам вернуть долги. Увидев меня, Мишель расплакалась. – Шарль!… Когда же закончится этот кошмар? Кому понадобилось убивать бедного месье Понсе? Ведь он никому не сделал ничего плохого… Стараясь подавить свои чувства, я спокойно ответил: – Мадмуазель, я уверен, что вашего служащего убили потому, что он хотел сделать что-то не очень честное… Не знаю, что ее больше удивило: мой официальный тон или сообщение о месье Понсе. – А почему вы больше не называете меня по имени? – Просто мне не хочется доставлять неприятности месье Вальеру, с которым у вас, кажется, снова все в порядке… Она насмешливо посмотрела на меня. – Так вот в чем дело?… Надеюсь, ваше жесткое суждение о месье Понсе не вызвано перемирием с Пьером? – Нет. Просто я уверен, что Понсе знал убийцу и не захотел назвать мне его имя. Очевидно, преступление было совершено из предосторожности… – Пройдемте в приемную, Шарль. Когда мы вошли, Мишель сказала: – Поймите, Шарль… Я не могу себя заставить бросить Пьера. Он любит меня уже очень давно… Вы ведь заметили, какой он бесхарактерный. Что с ним будет, если я его сейчас оставлю. – Мне кажется, что вы забываете еще об одном немаловажном аргументе – вы его любите. – Возможно, да. Кроме того, после смерти несчастного Понсе я чувствую себя такой одинокой, что мне просто необходимо на кого-то опереться. – Вы думаете, Пьер Вальер станет вам надежной опорой? – Будьте снисходительны и дайте мне возможность заставить себя в это поверить. Стараясь изменить тему, она сказала: – После смерти Понсе мне кажется, я готова согласиться с официальной версией о том, что мой отец убил мачеху и покончил с собой. Понимаете, если раньше мне было только стыдно, то сейчас – просто страшно. Раз убили Понсе, почему им не попытаться убить и меня? – Они не станут этого делать по многим причинам. Во-первых, вы отсутствовали в вечер преступления, во-вторых, вам не известно, кто знал о двадцати миллионах, лежащих в сейфе вашего отца, и, наконец, в-третьих, потому, что вы, похоже, не знаете кто такая Изабель. – Но если Изабель существовала, мало того, была близко знакома с родителями, то обязательно нашелся бы кто-то, кто бы ее знал! – Может быть, все-таки вы ее знаете? – Я клянусь… – Есть еще одна версия: ваша мачеха называла Изабель человека, у которого в жизни было совсем другое имя… Мишель посмотрела на часы, стоящие на камине. – Извините, но скоро прийдет Пьер,– мы собирались поужинать в Монрон. – Не стану вам больше надоедать… Единственное, о чем бы я хотел еще упомянуть, так это о моем разговоре с мадам Вальер. – Что же это был за разговор? – Это неприятно вспоминать… Скажем, она… рассказала о причинах перемены решения о вашем браке с ее сыном. – Не утруждайте себя перечислением этих причин, я их сама хорошо знаю: просто мадам Вальер поняла, что я не осталась без приданого. Но ведь я выхожу замуж не за Жермен Вальер, а за ее сына. – Вчера вечером на Пилате вы рассуждали по-другому. – Кажется, я наговорила много глупостей… Наверное, я просто опьянела от свежего воздуха. – Похоже на то, если судить по сегодняшнему дню. Могу я позволить себе дать вам один совет? Остерегайтесь свежего воздуха, мадмуазель, поскольку глупости, о которых вы так легко сейчас сказали, кто-то может воспринять всерьез и… и потом страдать от них. Ей стало неловко. – Если это так, прошу вас простить мне, месье комиссар. – Вам не за что просить прощения. Просто, я – глупец. До свидания, мадмуазель… Я вышел от Мишель с тяжелым сердцем и, чтобы как-то успокоиться, решил зайти к моей старой знакомой Леони Шатиняк, в обществе которой жизнь казалась мне удивительно простой. Леони была на кухне и мыла посуду. – А, это ты, малыш? Если ты рассчитывал на ужин, то немного опоздал! Мне почти нечего тебе предложить! – Спасибо, я не хочу есть, Леони. Она посмотрела на меня с подозрением. – Взгляни-ка мне в глаза! Ты странно выглядишь. У тебя тяжело на душе? – Немного. – А почему, могу я знать? – Потому что недавно я беседовал с одной разумной и богатой девушкой, которая влюбилась в ничтожество, рвущееся только к ее деньгам, и, главное, что она об этом знает! – Может быть, она не так уж умна, как ты думаешь? Итак, ты приревновал Мишель к Пьеру? – Может и так. Леони поцеловала меня в обе щеки. – Не стоит переворачивать себе душу из-за девушек, малыш! Ты же хорошо знаешь, что самая лучшая из них иногда может ничего не стоить? Эти Вальеры – неприятные люди. Мать – настоящая мегера, сын – полное ничтожество. Жюль – просто старый дурак, которого жена всегда водила за нос. Поверь, что я желаю самого лучшего твоей мадмуазель, но не понимаю, зачем люди сами бегают за своей бедой, а поймав за хвост, никак не могут ее отпустить. Поверь твоей старой Леони: забудь о Мишель. Когда я уже выходил, она крикнула мне вслед: – Черт возьми! Ты говорил о Жермен Вальер, и я вспомнила: когда Жермен была маленькой, ее мать, неизвестно почему, называла ее Изабель. |
||
|