"Пой, Изабель!" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА 3В Лионе, куда я сразу же поспешил после того, как попрощался с Претеном, я рассказал Дивизионному комиссару, в присутствии Главного, о последних событиях: – Вы знаете, что я сторонник версии убийства с самого начала этого дела, господин Дивизионный комиссар. Тем не менее, признаю, что пока моя позиция была основана больше на чувствах, чем на юридических фактах. Теперь же выясняется, что одной из причин убийства могли быть деньги мадам Триганс, находящиеся у него в сейфе. Господин Ретонваль прервал меня: – Вы считаете, что мадам Ардекур могла присутствовать при убийстве и не кричать до того, как она сама была убита? – Можно предположить, что она застала убийцу на месте, и он застрелил ее. Признаюсь, господин Главный комиссар,– я еще не нашел подходящего объяснения этому двойному убийству. Вмешался Дивизионный: – Быть может, стоило бы рассмотреть версию, по которой господин Ардекур покончил с собой после того, по образному выражению, как перепутал чужой карман со своим? Я возразил: – И после того, как он убил свою жену? Господин Агрийи вздохнул и вдруг повторил слова Главного комиссара: – Кто знает, что происходит в душе человека, решившего покинуть этот бренный мир? – Есть еще одно "но" в этом деле, господин Дивизионный комиссар. – Что вы имеете в виду? – Сейф. Он был закрыт. Следуя вашей версии, господин Дивизионный комиссар, мадам Ардекур умерла прежде своего мужа, и, естественно, не могла его закрыть. Вот мне и кажется странным, что господин Ардекур, решившись на самоубийство, позаботился о сейфе. Агрийи улыбнулся: – А кто утверждает, Лавердин, что сейф был сначала открыт, а затем закрыт? Я запнулся. Дивизионный продолжал: – Сейф открывался и закрывался только в том случае, если мы допускаем версию убийства месье и мадам Ардекур третьим лицом. Но ведь вы сами, Лавердин, признаете, что у нас на сегодняшний день нет ни одного стоящего доказательства, дающего право развивать эту версию. Итак, мне кажется, что прежде всего необходимо установить, произошло ли похищение денег. Для этого было бы полезно выяснить, кто знал шифр сейфа На последнее замечание у меня был готов ответ: – По показаниям Понсе, которого я допросил после того, как было установлено, что деньги мадам Триганс исчезли, шифр знали только господин Ардекур, его жена и сам Понсе. – В таком случае, если в ближайшем будущем выяснится, что произошло хищение, по логике вещей нам придется первым подозревать господина Понсе. – Но, господин комиссар, он же сам признался, что знает шифр! Кто смог бы это доказать? И что ему, например, мешало показать, что господин Ардекур в его присутствии взял из сейфа двадцать миллионов? Главный проворчал: – На вашем месте, Лавердин, я бы не очень доверял доказательствам о его невиновности. Во всяком случае, следствие нужно открывать. Я сейчас же позвоню прокурору. В эту ночь я не мог уснуть. Возможно, что и Дивизионный комиссар тоже. Ведь если бы выяснилось, что я ошибся, и произошло обычное убийство с последующим самоубийством, шеф вряд ли простил бы мне это. Сказав "а", следует произнести и "б". К полудню я узнал, что Дивизионному было приказано начать расследование, и он теперь уже официально поручил его мне, придав в помощь полицейских Эстуша и Даруа. В Сент-Этьене я сразу же побывал в городской полиции, где повидался с Дивизионным, руководившим городской службой безопасности, потом устроил обоих моих агентов в "Черную лошадь", сам же вернулся на свою квартиру у вдовы Онесс. Менее, чем через час мы втроем уже встретились на площади Поль-Пэнлеве и направились к дому Ардекуров. Увидев нас, Понсе стал похож на быка, смирившегося с тем, что его ведут на бойню. Меня это несколько смутило. – Вы продолжаете утверждать, месье Понсе, что только Анри Ардекур, его жена и вы сами знали шифр сейфа? – Да. – Итак, если предположить, что мадам и месье Ардекур стали жертвами либо убийства, либо убийства с самоубийством, то кто же открыл и закрыл сейф? – Я не знаю. Мне не оставалось ничего другого, кроме как сказать: – В таком случае, я могу предположить, что это были вы, месье Понсе. Он отреагировал на мои слова вовсе не так, как я ожидал. Спокойно и тихо он ответил: – Это не я, господин комиссар. Я бы мог вам поклясться, но что это даст? – Вспомните, быть может, господин Ардекур кому-то сообщал шифр сейфа? – Нет. – Даже своей дочери? – Он бы мне об этом сказал. Одно было очевидно: Понсе ничего не предпринимал, чтобы снять с себя подозрение. Я решил бросить ему спасательный круг, чтобы увидеть, ухватится ли он за него. – В конечном итоге, месье Понсе, ничто не говорит о том, что кто-то из Ардекуров открывал и закрывал сейф. Возможно, они к нему и не прикасались. Он взглянул на меня потухшими глазами: – В таком случае, господин комиссар, там должны оставаться двадцать миллионов. – Почему? – Потому что утром, в день смерти Ардекуров, они были там. Этот диалог происходил в присутствии старшего офицера Эстуша, беспристрастный взгляд которого несомненно показывал, что мечты его находятся в его родном Авейроне, и его коллеги Даруа, лионца, которого, казалось, ничем нельзя было взволновать. Внезапно в комнату вошла Мишель Ардекур. Узнав меня, она сразу же сказала: – Господин комиссар, я вижу, что мой дом стал проходным двором. – Мадмуазель Ардекур, я добился открытия следствия по делу ваших родителей. Ведь вы же хотели этого? Казалось, она на миг смутилась, но тут же снова возразила: – Это хорошо, но только при условии, что вы не станете трогать близких мне людей. Они должны быть вне всякого подозрения!… Я отрицательно кивнул головой: – Никто не может быть вне подозрений, мадмуазель, в расследовании дела, которое может стать уголовным. – Но, месье Понсе… Почему вы выбрали объектом нападок именно его? – Потому что месье Понсе был ближайшим сотрудником вашего отца. – И по-вашему, этого достаточно, чтобы подозревать его в убийстве? – О, мадмуазель, факт убийства еще не доказан, и поэтому моя задача намного бы облегчилась, если бы мне не совали палки в колеса. – Что вы хотите этим сказать? – Только то, мадмуазель, что мне не всегда говорят правду, отвечая на мои вопросы. Это относится и к вам… – Ко мне?! – Почему вы говорите, что не знаете Изабель? – Ну, это уже похоже на наваждение. Я повторяю, нет, я клянусь, что никогда не была знакома с Изабель! Устраивает вас это или нет, но это так! Она повернулась к Понсе: – А вы, Жан, слышали ли вы когда-нибудь об этой Изабель? – Думаю, что да, мадмуазель, но месье Понсе, как, впрочем, и вы, не признается в этом. Понсе поднял руки в знак отчаяния: – Господи, в чем меня только не подозревают: в том, что я встречаюсь с людьми, о которых никогда даже не слышал, в том, что я украл двадцать миллионов из сейфа хозяина! Он громко вздохнул. – Двадцать миллионов! Боже мой! Чтобы я стал с ними делать. Послушайте, господин комиссар, пойдемте ко мне, произведите обыск, ищите, где захотите, но только оставьте после этого меня в покое! Обыск не занял много времени и не внес в дело ничего нового. В доме Понсе было много книг о растениях, птицах, мелких животных, мало приключенческих романов и ни одного романа о любви. Хозяин дома безропотно следил за нашими действиями. – Похоже, вы очень любите природу, месье Понсе? – Я люблю только природу, господин комиссар. Раньше, когда у меня выпадал свободный день, я одевал сапоги, брал крепкую палку и отправлялся в горы… Видите ли, господин комиссар, наверное, лучшими друзьями в моей жизни были горы. Только сейчас у меня уже нет силы… Работая, я собрал немного денег и отремонтировал домик, который мать оставила мне в Планфуа. Когда я перестану работать, я уеду туда, и если Богу так будет угодно, там и умру. Я даже купил уже себе место на кладбище. – Вы умны, месье Понсе, и расчетливы. – Нет, господин комиссар, я середнячок и довольствуюсь этим. Я никогда не питал никаких амбиций просто потому, что неспособен на это. Неужели вы думаете, что я вдруг изменился настолько, чтобы украсть кучу денег, с которыми даже не знал бы что делать? – Нет, месье Понсе, я так не думаю и, кстати, никогда так не думал. Он удивленно посмотрел на меня. – Тогда почему же?… – Потому, что мне кажется, что в ваших словах есть неправда. Хотите, один пример? Я уверен, что вы знаете Изабель! Он потупил взгляд. – Уверяю вас, господин комиссар… – Хорошо, месье Понсе, хорошо. Не будем этого касаться до тех пор, пока этого не потребует следствие. Было около полудня. Я отпустил своих сослуживцев, торопившихся на обед, и попросил их быть около четырнадцати часов в кабинете, который Претен любезно предоставил в мое распоряжение. Мне хотелось расспросить Понсе кое о чем без свидетелей. – Месье Понсе, теперь, когда мы одни, я бы хотел услышать от вас несколько слов о Мишель Ардекур. Что она за человек? – Хороший человек. Ее родители гордились ею, когда она была маленькой, но и после поступления в институт никто не мог сказать о ней ничего плохого. Можете мне поверить, господин комиссар, она далеко пойдет. – Вы думаете, можно далеко пойти, выйдя замуж за Пьера Вальера? Он возразил: – Это будет еще не скоро! Понсе ответил, не раздумывая, чем доставил мне некоторое удовольствие. – Что вы хотите этим сказать? – Только то, что именно семья Вальеров усиленно добивалась этого брака. Мадмуазель же никогда с этим не торопилась. – Мне так не показалось. – Месье Ардекур и месье Вальер-отец всегда были друзьями. Месье Пьер, конечно, никогда не был образцом в работе, но зато он красивый парень… Для женщин это имеет большое значение. Для Мишель, очевидно, тоже… Хотя до сих пор она всегда владела собой. После ухода Понсе я решил, что пришло время подумать об обеде. Купив в мясной лавке продуктов, я направился к Леони Шатиняк. – Леони, это опять я… Я хочу просить тебя помочь мне понять историю Ардекуров. Мне показалось, что Леони была довольна той значимостью, которую я придавал ее словам. Но свое чувство она попыталась скрыть: – Черт возьми, ты еще не устал от моей болтовни? Пока мы ели и пили божоле, я рассказывал: – Мне никак не удается составить четкого мнения об Ардекурах, особенно об отношениях между Пьером Вальером и Мишель Ардекур. – Отношениях? Они очень просты! Малышка втрескалась в этого Пьера Вальера. – Да? А мне показалось, что она не очень торопится с этим браком. Леони воздела руки к небу. – Не очень! Правда, она хочет обезопасить себя, это точно! Я думаю, что свадьба до сих пор не состоялась только благодаря мадам Элен! Знаешь, Шарль, у мадам Элен была внешность хорошенькой куклы, но это была женщина немалого ума. – И что же? – А то, что она отлично понимала, что красавчик Пьер Вальер не обязательно должен стать хорошим мужем. – Ты уверена в том, что говоришь, Леони? – Да все, кто работал у Ардекуров, скажет тебе, что единственным предметом разногласий в доме был этот брак, которого мадам Элен не хотела. А теперь же, когда ее больше нет, мадмуазель Мишель не станет долго ждать, увидишь… Если ты хочешь знать мое мнение, Шарль, для нее это будет большим несчастьем. – Но мадмуазель Мишель производит впечатление разумной девушки. – Если бы ты прожил столько сколько я, Шарль, то понял бы, что в подобных делах разум не играет большой роли. – А что думают об этом союзе Вальеры? – Для них замечательно иметь невесткой дочь Ардекуров! Поверь мне, они не станут задерживать дело, особенно теперь! Из бистро по улице Вечности я позвонил Эстушу и попросил его прийти, как можно скорее. Ожидая подчиненного, я повторял про себя, что чаще всего бывает трудно разобраться в самых простых вещах. Я чувствовал самое большое доверие к словам Леони относительно малейших проявлений обыденной жизни. И если даже Леони была в курсе намерений Мишель Ардекур и неприятия этого брака мачехой, то об этом должен был знать и месье Понсе! Почему же он опять сказал лишь часть правды? Что это – мания или тактика? Когда пришел Эстуш, мы опять отправились к Ардекурам. Лицо месье Понсе, при нашем появлении, снова приняло выражение загнанного человека. Мишель лишь удостоила нас вздохом: – Опять? – Видите ли, мадмуазель, самое прискорбное в нашей профессии – это то, что мы доставляем неприятности другим. Поймите, мы хотим все прояснить в деле о гибели ваших родителей, и если бы вы захотели и согласились бы нам помочь, я уверен,– все пошло бы намного быстрее. – Допустим! Что вам нужно на этот раз? – Я хотел бы просмотреть бумаги вашего отца и предпочел бы получить на это ваше согласие. Она неопределенно пожала плечами. – Не стесняйтесь. Месье Понсе будет в вашем распоряжении. – О, с помощью месье Понсе мой коллега быстро справится с делом. Пока же они будут работать, мы могли бы кое-что прояснить, если вы согласны, мадмуазель. – Хорошо. Я прошел за ней в приемную, украшенную предметами прикладного искусства. – Итак, господин комиссар, чем могу быть вам полезна? – Мадмуазель, я собрал очень противоречивые сведения о том, что касается лично вас. – Что касается меня? – Скажите, действительно ли мадам Ардекур не одобряла ваш будущий брак, ведь говорят… Она сухо оборвала меня. – Было бы интересно знать, господин комиссар, чем мои чувства к месье Вальеру могут помочь вашему расследованию? – Пока еще не знаю, мадмуазель, но в таком запутанном деле все может оказаться полезным. – В таком случае, знайте, что мои родители, и особенно мачеха, не очень тепло восприняли мое желание выйти замуж за Пьера. Мать Пьера, мадам Вальер, очень властная женщина, и воспитала своего сына так, что он не может принять ни одного решения без совета с ней. Это может казаться смешным…, да что там скрывать, это действительно смешно, но нужно воспринимать Пьера таким, какой он есть. Вполголоса я сказал: – Но вас ведь никто не заставляет его воспринимать? Ее голос стал более резким. – А вот это, господин комиссар, мое дело. Я воспринимаю Пьера таким, какой он есть, и именно за него я выйду замуж. Я надеюсь, что сумею вырвать его из-под материнского влияния, и уверена, что он станет настоящим мужчиной. Во всяком случае, я его люблю, а это основное. – Без всякого сомнения. Она проворчала: – Очень вам благодарна за одобрение, господин комиссар. Я решился еще кое-что уточнить: – Был ли месье Понсе посвящен в ваши намерения выйти замуж за месье Вальера против воли родителей? – Мы ничего не скрывали от месье Жана. – Благодарю вас. Извините, но я должен сказать вам, мадмуазель, что мое начальство не совсем уверено в том, что гибель ваших родителей произошла не по их собственной вине? – Я догадывалась об этом, но не понимаю, разве кража двадцати миллионов – это недостаточное доказательство? – Еще нужно доказать, мадмуазель, что кража действительно имела место. – Ну это уж слишком! Ведь миллионы же все-таки исчезли? – Они действительно исчезли. Но, не исключена возможность, что господин Ардекур сам взял эти деньги, чтобы либо передать нотариусу, либо перевести на свой банковский счет. К сожалению, можно допустить и то, что господин Ардекур, извините, растратил их… Она не сразу поняла смысл моих рассуждений. – Растратил…? – Иногда бывает, мадмуазель, что люди, становящиеся обладателями больших сумм, поддаются искушению… – И вы подумали, что папа смог?… – Мы обязаны считаться со всеми возможными вариантами. Мишель вскочила: – Итак, вам мало того, что вы ославили моего отца как убийцу. Теперь вы делаете из него еще и вора! Эстуш своим появлением избавил меня от ответа. – Можно вас на пару слов, господин комиссар? Я подошел к двери. – Я нашел это в одной папке, прямо на виду. Он протянул мне листки бумаги, отпечатанные на машинке. С первого взгляда я понял, что речь в них шла о результатах игры на ипподромном тотализаторе. И результаты эти были явно отрицательными, о чем свидетельствовали цифры внизу. Пока я читал, Эстуш тихо сказал: – Может это объясняет исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс? Меня же заботило только одно: – А Понсе видел эти бумаги? – Нет. – Отлично. Простите, мадмуазель Ардекур, меня срочно вызывают. Проходя мимо стола, за которым работал Понсе, я остановился: – Скажите, старина, не играете ли вы иногда на скачках? – На скачках? Ну нет, пусть этим занимаются дураки. Выходя на улицу Руайе, я подумал о том, что бедняга Понсе, очевидно, впервые в своей трудовой жизни столь пренебрежительно отозвался о хозяине. Оставив своих сотрудников в Сент-Этьене, я вернулся в Лион и по приезде сразу же вызвал инспектора, который специализировался по азартным играм. Я передал ему листы, найденные у Ардекура, и попросил как можно скорее изучить их и дать свое заключение. Инспектору досталась копия; оригинал же я отдал эксперту. Его заключение пришло первым: длинные колонки цифр и клички лошадей были отпечатаны на машинке "Руаяль-Бюро", которая находилась в превосходном состоянии и, увы, без единого отличительного следа. Кроме того коллега утверждал, что работа была выполнена человеком, отлично разбиравшемся в дактилографии. Инспектор по азартным играм заставил меня ждать ответа более часа. В его заключении было сказано, что в документах речь шла о незаконных и, в основном, неудачных пари, заключенных в первые шесть месяцев этого года. Общая сумма проигрыша достигала двадцати миллионов старых франков. Инспектор также сообщил, что величина разыгрываемых сумм исключала мысль о букмейкере-стефанце. По его мнению игра, скорей всего, происходила в Лионе или Париже, куда по телефону передавались указания. Со всеми этими сведениями я и пошел к Главному комиссару. Месье Ретонваль с большим вниманием выслушал меня, и, когда я закончил, заявил: – Мне очень жаль, Лавердин, но, по-моему, это ставит крест на версиях, которые вы так тщательно разрабатывали. – Может быть, господин Главный комиссар. – Больше, чем может быть, Лавердин! Теперь очевидно, что своим видом добропорядочного спокойного обывателя, уважаемого всеми соседями, Ардекур скрывал пристрастие к азартным играм. Судя по расчетам, ему не везло, и чтобы вернуть проигранное, как это всегда бывает в подобных случаях, он постоянно увеличивал ставки, которые в конце концов превысили все его состояние. И тогда случилось то, что должно было случиться: из-за нехватки денег он воспользовался доверенной ему суммой и проиграл ее, как и свое состояние. Чтобы объяснить внезапное исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс, было бы естественным предположить, что Ардекур долгое время играл под честное слово, и только потом пришло время расплачиваться, что он и сделал при помощи миллионов, лежавших в сейфе. Естественно, он предвидел, что за этим последует, и чтобы избежать бесчестия,– а ведь по принципам обывательской морали, смерть избавляет от бесчестия,– он решил застрелиться. Но прежде, поскольку он был очень привязан к своей жене и не хотел, чтобы она жила с запятнанной фамилией, он застрелил и ее. Можно предположить, что находись в этот момент рядом дочь, ее постигла бы та же участь. В итоге,– получается обыкновенное дело, Лавердин, которое не стоит усложнять. – Может быть, господин Главный комиссар. Месье Ретонваль взорвался: – Вы становитесь невыносимы, Лавердин, с вашими может быть! Понимаю, вам трудно признать, что именно вы способствовали кутерьме вокруг этого дела, но это вовсе не повод, чтобы отрицать правду! Что вам мешает признать достоверность моей версии? – Честно говоря, господин Главный комиссар, я не знаю. Просто интуиция… – Да что вы носитесь с вашей интуицией! Вы – романтик, Лавердин, а для меня существует только убийство, связанное с ним самоубийство, и, наконец, мошенничество. Прежде, чем закрыть следствие, я бы посоветовал вам узнать, в состоянии ли мадмуазель Ардекур вернуть деньги мадам Триганс, чтобы избежать жалоб в суд за мошенничество. Между нами, я в это не верю, ведь если у них были средства, Ардекур не совершил бы этого преступления. Вечером, придя в дом Ардекуров, я был встречен удивленным взглядом Пьера Вальера и ироничным вопросом Мишель: – Итак, что вы хотите объявить мне в этот раз, господин комиссар? – Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, мадмуазель. – Вы забываете, господин комиссар, что Пьер – мой жених, и я не собираюсь ничего от него скрывать! – Как хотите,– и не ожидая приглашения, я устроился в кресле. – Мадмуазель, вы обратили внимание на то, что во время нашей последней встречи мой помощник передал мне бумаги? – Да, и что же? – Эти бумаги находились в папке среди документов вашего отца и они доказывают, что месье Ардекур был игроком. – Игроком? И во что же он играл? – Ваш отец, мадмуазель, кажется, пристрастился к скачкам, судя по большим суммам, на которые он играл. – Это неслыханно! – Увы, нет, мадмуазель! Могу вам также сообщить, что с начала года месье Ардекур проиграл двадцать миллионов старых франков. – Двадцать миллионов! Но это… – Да, мадмуазель, это именно та сумма, которую ему передала мадам Триганс! Похоже, эти деньги помогли вашему отцу еще увеличить огромные долги. – Вы отдаете себе отчет, господин комиссар? Все, что вы говорите,– ужасно! – Правда не всегда красива, мадмуазель. – Почему вы так стараетесь надругаться над его памятью? – Не я, мадмуазель, закон. Мне поручено узнать, в состоянии ли вы возместить мадам Триганс двадцать миллионов, чтобы избежать жалобы в суд за мошенничество? Она простонала: – Я не знаю! Неужели вы думаете, что когда одновременно теряют отца и мать, то первая мысль бывает о деньгах? За кого вы меня принимаете, господин комиссар? Наконец я услышал и голос месье Вальера: – Я не совсем понимаю то, о чем вы рассказываете, господин комиссар, но уверен, что вы превышаете свои права! Если же это так,– предупреждаю вас, что… – Прошу вас, месье Вальер! Вопрос, который мы обсуждаем с мадмуазель настолько серьезен, что я не могу допустить, чтобы вы совали в него свой нос! Мишель вскочила: – Я запрещаю вам говорить с моим женихом в таком тоне! Пьер, обрадованный поддержкой, добавил: – Она права! Что вы, в конце концов, из себя представляете? – Полицейского, которому все это надоело! Мадмуазель Ардекур поняла, что ссора зашла слишком далеко. – Прошу тебя, Пьер… Господин комиссар, я не могу сразу ответить на ваш вопрос о деньгах. Во всяком случае, могу вас заверить, что продам все, что у меня останется, чтобы возместить долг моего отца мадам Триганс. Даю вам честное слово! Прежде, чем я успел ответить, Вальер добавил: – Можешь рассчитывать на меня и моих родителей, Мишель. Мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе выйти из этого затруднения. С этими словами Пьер Вальер попрощался с невестой, заявив, что хочет предупредить родителей о случившемся. Когда я остался с мадмуазель Ардекур наедине, она не смогла удержаться от замечания: – Хорошо, что у меня есть Пьер… Без него мне пришлось бы защищаться в одиночестве. Мне кажется, господин комиссар, что все против меня. – Не все, мадмуазель. – Кто же еще хочет мне помочь? – Я. – Вы? – Я сразу же поверил вам, мадмуазель. – Но почему? – Есть две причины: первая основывается на тех сведениях, которые я собрал о ваших родителях. Если месье Ардекур является, вернее, был таким, каким знали его соседи и друзья,– совершенно невозможно, чтобы он одновременно стал и жуликом, и убийцей. Что касается второй причины… – Второй причины? – Она личная. – Могу я ее узнать?… – Хорошо, предположим… что вы произвела на меня сильное впечатление, и я готов попытаться сделать невозможное, чтобы доказать, что вы правы, и я вместе с вами. Она насмешливо взглянула на меня: – Знаете, господин комиссар, если бы я была немного другой, то могла бы это воспринять как… ну хорошо! Как признание з любви? – По крайней мере, похоже. Она улыбнулась. – Думаю, теперь мне будет легче. Так получилось, что из дома Ардекуров я вышел сразу же за месье Понсе. Когда я догнал его, он проворчал: – Ну что там еще? – Месье Понсе, вы старались убедить меня, что мадмуазель Ардекур вовсе не желает становиться женой Пьера Вальера. Я выяснил обратное. Вы доказывали, что никакой Изабель не существует, а что если я узнаю, что вы с ней знакомы? И дает ли это мне право заявить, что вы мне лжете? – Оставьте меня в покое, господин комиссар! – Не в моей привычке, месье Понсе, оставлять в покое людей, которых я подозреваю в недостаточной откровенности по отношению ко мне. Но, чтобы доказать вам, что я вовсе не в обиде, разрешите предложить вам выпить по стаканчику вина, месье Понсе. Он послушно кивнул. – Как хотите. Мы зашли в первое же попавшееся бистро, и там, у стойки, выпили по стакану божоле. Я подождал, пока месье Понсе поставил свой стакан, чтобы спросить: – Вы все таки не верите, что ваш хозяин играл на скачках? Он искренне возмутился: – Что за глупость! Он! – Месье Понсе, я в этом почти уверен. – Я не могу в это поверить. Я достал из кармана бумаги, найденные Эстушем. – Тогда, месье Понсе, взгляните сюда. Он посмотрел. – Что это? – Имена лошадей, на которых ставил ваш хозяин, и ставок, которые он делал. Как видите,– составлено им собственноручно. Пораженный, он читал и перечитывал эти клички и цифры, которые, казалось, совсем сбили его с толку. Слышно было только его тихое бормотание: – Это невозможно… только не господин Ардекур… это невозможно… Я забрал бумаги и спрятал их в карман. – Месье Понсе, не могли бы вы сказать, в каком банке месье Ардекур держал свои сбережения? – В банке Сен-Серван, улица Жеранте. – Вот видите, месье Понсе, не так уже трудно время от времени говорить правду? Утром следующего дня, отлично выспавшись в комнате на Крэ-де-Рош, я направился на встречу со своими полицейскими, ожидавшими меня в кабинете комиссара 1-го округа, и поскольку у меня не было для них никаких заданий, они принялись за свое обычное занятие – чтение газет. Сам же я пошел в банк, в котором Ардекур хранил свои сбережения. Директор банка Сен-Серван показался мне человеком из давно забытого прошлого, из мира, исчезнувшего еще во времена первой мировой войны. От него так и веяло духом высокого сознания, ответственности и гордости за свою работу. Черный двубортный пиджак, брюки в полоску, жилет и стоячий воротник рубахи дополняли облик безупречного буржуа. Меня он принял приветливо, хотя и слегка высокомерно, что, признаю, внушало мне доверие. – Месье, позвольте вам заметить, что вы принадлежите к той категории людей, которых мы, банкиры, не очень любим видеть в наших заведениях. – Не беспокойтесь, месье директор, мне нужны всего лишь небольшие сведения. Брови его сразу же нахмурились. – О ком-то из моих клиентов?– и в его голосе послышалась дрожь негодования от того, что его могли заподозрить в возможности выдать чей-то секрет. – Речь идет о месье Ардекуре. – Ах… этот бедный Ардекур… какой плачевный финал… С его стороны, это недостойный поступок… Я бы никогда не подумал, что он способен на такое! Что бы вы, собственно, хотели о нем узнать, месье? – Просто, были ли на его счету деньги или он был закрыт. – Закрыт? Нет, это вовсе не в правилах наших клиентов. Но, тем не менее, я сейчас же запрошу сведения о счете месье Ардекура. Он нажал на кнопку, и в кабинете появилась персона неопределенного возраста, меньше всего похожая на тот тип женщин, к которому мы обычно относим секретарш. – Будьте любезны, мадмуазель Матильда, проверьте счет месье Ардекура. – Хорошо, господин директор Она выскользнула из кабинета, словно тень. В ее отсутствие я попытался расспросить директора о состоянии дел Ардекура, стараясь включать в свою речь как можно больше вежливых фраз: – Не знаете ли вы случайно, месье, имя нотариуса, который занимался капиталами Ардекуров?[5] – О, конечно! Этим занимался метр[6] Гажубер Он живет на улице Сен-Жан. Если вам нужно о чем-то справиться у него и если это не очень личное, можете позвонить из моего кабинета, господин комиссар, пока мадмуазель Матильда принесет нужную справку. – Вы весьма любезны, месье директор, и я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением. Владелец кабинета по селектору попросил кого-то из служащих связать его с нотариусом. Как только это было сделано, он после многочисленных приветствий объяснил суть дела. Затем передал мне трубку. – Алло, метр Гажубер? – Да, я. – Метр, вас беспокоит комиссар Лавердин из Национальной Безопасности. Да, слушаю – Метр, я прошу вас ответить, не знаете ли вы о крупных долгах вашего покойного клиента, месье Ардекура? – У Ардекура? Долги? Ну, месье комиссар, сразу видно, что вы его не знали. Нет, уверяю вас, у моего клиента, месье Анри Ардекура, никогда не было ни единого долга и ни единого не оплаченного векселя Этого вам достаточно? – Вполне, метр, благодарю вас. Едва я положил трубку, как вошла мадмуазель Матильда и протянула директору лист бумаги Он взглянул на него. – Так я и предполагал. Счет месье Ардекура на сегодняшний день составляет 30 223700 старых франков. Когда я возвратился в комиссариат, Дюруа сказал, что звонил какой-то Понсе и просил меня ему перезвонить Интересно, что хотел поведать мне этот человек? – Алло, месье Понсе? – А! Месье комиссар, я по поводу тех бумаг, что вы мне показывали. – Да, и что же? – Кто-то их отпечатал на машинке. – Конечно же, месье Ардекур. – Это невозможно – Но почему? – Потому, что месье Ардекур никогда не умел печатать на машинке. Думаю, что он даже никогда и не пробовал. – В таком случае, кто же пользовался машинкой "Руаяль"? – Я. О, я вовсе не силен в этом и чаще всего печатаю одним пальцем, но иногда и это выручало. Если случались вещи более серьезные, мы обращались к профессионалам. – Вы действительно уверены, месье Понсе, что месье Ардекур никогда не умел печатать на машинке? – Абсолютно уверен, месье комиссар. Я уже собирался повесить трубку, как в голову мне пришла одна идея: – А мадам Ардекур? – Она? Да. Кажется, это когда-то даже было ее профессией. Но месье Ардекур никогда не прибегал к ее услугам. Он не хотел посвящать жену в свои дела. – Спасибо, месье Понсе, и до свидания. Итак, Ардекур сам не печатал этих бумаг… Можно было предположить, что на скачках играла его жена? Но в таком случае она прятала бы свои бумаги у себя, а не у мужа. И зачем бы ей было нужно играть в тотализатор, если муж и так дарил ей все, что она хотела? Учитывая все это, во мне родилось подозрение, что кто-то хотел, чтобы я нашел эти бумаги. Я позвонил Ретонвалю и поставил его в известность о найденном документе. Он сразу же сказал, что его уверенность начинает колебаться. В свою очередь, я ответил, что тоже начинаю путаться в этом деле. – Меня смущает то, господин Главный комиссар, что кража двадцати миллионов, в которой больше нельзя сомневаться, была совершена, очевидно, кем-то из близких Ардекура, хорошо осведомленных о его делах. Поэтому месье Понсе, как мне кажется, остается вне подозрений. – А девушка? – Девушка… – Мадмуазель Ардекур? Я подпрыгнул от неожиданности: – Мишель Ардекур! Месье Ретонваль сухо заметил: – Вы что же, никогда не слышали о детях, которые убивают своих родителей? – Да, но все же… – В уголовных делах, дорогой коллега, не бывает "все же"! – Но зачем ей убивать отца и мачеху, которые ей ничем не мешали? Месье Ретонваль проворчал: – Возможно, они ей мешали самим своим существованием. – Но, месье Главный комиссар, Мишель Ардекур – разумный образованный человек. Она прекрасно понимает, что в случае, если она возьмет эти двадцать миллионов, то именно ей же и придется их возвращать из своего наследства. – Да, на первый взгляд это действительно кажется абсурдным… Узнайте еще вот что: застраховал ли свою жизнь Ардекур. Поже почти сразу же ответил мне по телефону, что месье Ардекур был застрахован в компании "Бьенфезане", что по улице Дезире. Я нарочно старался не обращать внимания на оскорбительные по отношению к Мишель Ардекур предположения Ретонваля, но чувство смущения все больше овладевало мной. Я позвонил в компанию "Бьенфезане". Ее директор на другом конце провода попросил меня сначала повесить трубку, чтобы самому перезвонить, и таким образом проверить, действительно ли я служу в полиции. После того, как это было сделано, я узнал, что Ардекур застраховал свою жизнь на двадцать пять миллионов и сделал это уже достаточно давно. Эту сумму должна была унаследовать Элен Ардекур, в случае же и ее смерти указанные деньги переводились на имя Мишель Ардекур. Меня охватило чувство глубокой пустоты внутри меня, и мне даже показалось, что я снова слышу скрипучий голос Главного. – Есть люди, убивающие отца и мать по менее веским причинам, чем эта. Взяв себя в руки, я отправил Даруа в Лион, для того, чтобы выяснить, где была Мишель в тот самый день. Фажа, занявшие место мадам Триганс в баре-ресторане, все еще сохраняли деревенский вид. Муж был большим и рыжим, с огромными плечами лесоруба. Жена имела приблизительно ту же комплекцию и производила впечатление женщины, только что подоившей корову. Они были весьма симпатичной парой. Оба еще не успели приобрести городских привычек: их беспокоило буквально все, и они были совершенно бесхитростными. Когда я им рассказал о краже двадцати миллионов, их реакция была моментальной: – Неужели мы должны платить еще раз? Я их успокоил, и это принесло им заметное облегчение. Семейство Фажа оказалось вне всяких подозрений,– следовательно, мне необходимо было либо расширять, либо сузить круг поисков. Я предпочитал расширить его, так как сужение означало бы принятие версии виновности Мишель Ардекур. От одной мысли об этом мне становилось не по себе. Но если она была виновна, то зачем же было приходить ко мне и настаивать на версии убийства? Ей было бы достаточно сказать, что в последнее время отец подавал признаки нервозности, и в девяти случаях из десяти дело было бы закрыто. Она же изо всех сил старалась доказать, что произошло именно преступление. Воспоминание об этом успокоило меня. Конечно, существовало это непонятное чувство, которое она питала к Пьеру Вальеру… Но это еще раз доказывало, что она была обыкновенной женщиной. Мысль о том, что Мишель Ардекур могла быть убийцей своих родителей, была для меня невозможной. Чтобы очистить свою совесть, я решил еще раз отправиться на улицу Руайе. Когда Мишель открыла дверь, я сразу же понял, что она кого-то ждала. Увидев меня, она разочарованно сказала: – А, это вы… Ее разочарование было болезненным для меня: – Извините, что побеспокоил вас в такое время, мадмуазель, тем более, что я даже точно не знаю, зачем пришел. Она удивленно посмотрела на меня: – Вы не знаете… – Это может показаться вам мальчишеством, но мне вдруг пришла в голову мысль, что я вам нужен. То есть, извините,– нужна моя помощь. Она прошептала: – Входите. Закрыв дверь, Мишель прислонилась к ней. – У вас удивительная интуиция, месье комиссар, хотя я и была уверена, что этот вечер проведу одна. – Одна? А месье Вальер… – Он не пришел. Она сдерживалась изо всех сил, но все-таки расплакалась. Это выбило меня из колеи. Неуклюже, стесняясь, я взял ее за плечи: – Мадмуазель, что случилось? – Простите меня за эту минутную слабость, господин комиссар. Но после всего, что произошло, на меня обрушился еще один удар, очевидно, наиболее жестокий,– разрыв с Пьером. – Разрыв? – Он позвонил мне и дал понять, что его родители больше не хотят ничего слышать о нашем браке. – Но почему? – Вальеры очень строги в своих принципах. Наверное, они не хотят, чтобы в их семью вошла дочь убийцы и само-убийцы. – А если выяснится, что ваши родители были убиты? Она пожала плечами. – Не думаю, чтобы они видели в этом большую разницу. Стыдно сказать, но я почувствовал огромное облегчение, которое даже не пытался скрывать. Слова Мишель заставили чаще биться мое сердце, и даже голос стал более теплым. Мы зашли в маленькую приемную, и Мишель предложила мне аперитив. – Почему вы решили, месье комиссар, что я нуждаюсь в помощи? – Ах да… Вы знали, что ваш отец застраховал свою жизнь в пользу жены и вас? – Не очень хорошо. Итак, существуют люди, считающие, что одновременная смерть ваших родителей – огромная удача для вас. Ведь она принесет вам миллионы, оставленные вашим отцом в компании "Бьенфезане". А отсюда – лишь один шаг к мысли о том, что вы хотели бы получить деньги как можно скорей. – Хватит ли этой суммы для возмещения убытков мадам Триганс? – У вас вполне достаточно денег, чтобы вернуть долг мадам Триганс. Должен заметить, что кроме страховки отец оставил вам еще около тридцати миллионов в банке. – Не понимаю, в чем же тогда дело? Я не знал, как ей это объяснить. – Поймите, мадмуазель, люди, которые расследуют дело ваших родителей, предполагающие убийство, вынуждены рассматривать все версии, даже самые невероятные. Поверьте, это не моя идея… Боль исказила ее лицо. Тихо, почти неслышно, она задала мне вопрос, которого я ждал и боялся: – Вы хотите сказать, месье комиссар, что кто-то считает меня убийцей родителей? – Да, мадмуазель. Она глухо простонала и конвульсивно выпрямилась в кресле. – Ни одна беда не обходит меня… Когда я уходил, Мишель вдруг сказала: – Да, по поводу этого имени, Изабель, которому вы придаете такое значение… кажется я нашла то, что вам нужно. – Правда? – Подождите, пожалуйста, минутку. Она вышла из комнаты и почти сразу же вернулась, держа в руках что-то, похожее на папку. – Вот что я нашла в бумагах мачехи. Папка оказалась рукописью романа под названием "Пой, Изабель!". – Ваша мачеха сочиняла? – Я об этом ничего не знала. Неужели эта Изабель, настойчивую заботу о которой разыгрывала Элен Ардекур, была вымышленным персонажем! – Позвольте мне взять рукопись. – Пожалуйста. Я встал. – Похороны, если не ошибаюсь, завтра? – Да, в одиннадцать. – Я приду на кладбище, мадмуазель. – Рада узнать, что там будет хоть кто-то, на чье сочувствие я могу рассчитывать. Вернувшись к себе, я подумал, не совершил ли я самую большую глупость в жизни. |
||
|