"В глубинах полярных морей" - читать интересную книгу автора (Колышкин Иван Александрович)

Автобиография торпеды

Сегодня — 5 декабря, День Конституции. Праздник везде есть праздник, даже под водой. И кок наш расстарался, сделав все возможное и невозможное, чтобы из консервно-крупяного рациона получился достойный события обед.

Мы сидим в тесной кают-компании за узким столом. Боевая норма — сто граммов — разлита по стопкам. В торжественной тишине поднимается с места старший политрук Гусаров и провозглашает тост за Москву, под которой сейчас напряженное затишье, за Родину и — из песни слова не выкинешь — за Сталина. Мы стоя аплодируем. А когда хлопки стихают, механик Челюбеев добавляет:

— И за нашу «старушку», чтобы рос ее боевой счет…

Как, вероятно, уже догадался читатель, я снова на «Д-3». После предыдущего похода на «старушке» сменили командира. К Константинову не было претензий — в море он действовал толково и грамотно, его представили к ордену. Но вот нервное напряжение походов ему, видно, не под силу. Природа распорядилась так, что не у всех людей нервная система имеет одинаковый запас прочности. И Константинова сочли целесообразным использовать на другой должности.

Командиром «Д-3» назначен капитан 3 ранга Бибеев. Михаил Алексеевич — представитель той самой плеяды бывших гражданских капитанов, к которой принадлежат и Уткин, и Лунин. Но в отличие от них он уже успел окончить военно-морскую академию. Перед академией командовал лодкой, и стаж в этой должности у него не маленький. Только опыта плавания в Баренцевом и Норвежском морях ему пока что недостает.

Из-за этого и решил комбриг отправить меня в третий поход на «старушке». На этот раз я взял с собой нашего дивизионного минера капитан-лейтенанта Каутского. Он вызвался заменить заболевшего помощника командира Соколова.

Александр Моисеевич Каутский хорошо знает «декабристы». Он плавал на них еще краснофлотцем на Балтике, старшиной-сверхсрочником перешел с ними на Север. Потом поступил в училище. После выпуска вновь вернулся на наше Студеное море, как называли его древние поморы. Служил на лодках уже командиром группы и боевой части, стал наконец дивизионным минером. Но по душе ему больше командная работа. Вот и на этот раз не упустил он случая пойти на лодке, хоть она и из чужого дивизиона, помощником командира, попрактиковаться лишний раз в несении ходовой вахты.

Море встретило нас неприветливо. Холод. Темень. Как и всегда в это время года, то налетают снежные заряды, то наползают туманы. Почти беспрерывно штормит. Не случайно еще в первую мировую войну командир одной немецкой лодки, которому пришлось плавать на Севере, писал: «Как будто все силы природы соединились против нас. В Баренцевом море сосредоточились духи зла со всех морей мира».

Когда б одни эти духи, куда бы ни шло. А то в первый же день похода — 22 ноября у нас вышел из строя гирокомпас. Положение серьезное. Авария такая, что своими силами не исправишь, — оборвался проволочный подвес гироскопа. Плавать без компаса вообще — это все равно что человеку с завязанными глазами бегать по краю крыши. Неразумно, и нет никакой надежды на благоприятный исход.

Внутри лодки нет другого компаса. Правда, магнитный компас установлен на мостике и от него в центральный пост проведена система оптической передачи. Но компас этот на столь огромной массе железа, как подводная лодка, вообще не очень надежен, а в высоких широтах тем более.

Одним словом, есть над чем подумать. Свалилась эта авария на нас как снег на голову. За нами — законное право возвращаться в базу. Но ой как не хочется этого делать! Просто нехорошо заканчивать поход, по-настоящему и не начав его.

Мне нравится, как реагирует на случившееся Бибеев. Он не высказывает разных соображений о возможности и невозможности продолжать плавание, а по-деловому обращается к Березину:

— Штурман, хорошо ли уничтожена девиация?

— Вполне, — не без гордости отвечает Березин. — Остаточная девиация невелика и определена точно.

— А как с запасными лампочками? Сможете вообще-то плавать по магнитному компасу?

— Запасная лампочка всего одна, — пускается Березин в обстоятельный доклад, — но в компасе стоит лампочка почти что новая. Конечно, девиация будет меняться, но мы будем проверять поправки, будем более внимательны к компасу. А оптическая передача действует надежно, я проверял…Так что плавать сможем, — резюмирует штурман. Он немного смущен и той ответственностью, которую берет на себя, и своей собственной смелостью: ведь его заключение играет не последнюю роль в решении дальнейшей судьбы похода. Березину, чувствуется, тоже не хочется заворачивать домой ни с чем.

Бибеев вопросительно смотрит на меня.

— Дайте шифровку комфлоту и комбригу, — говорю я, — что гирокомпас из строя вышел, но мы решили не возвращаться и плавать по магнитному.

— Есть, — с удовлетворением отвечает командир.

Вскоре на наше донесение пришел ответ командующего флотом. Он разрешил нам продолжить поход, но предупредил, чтобы мы внимательнее следили за магнитным компасом, были осторожны, не заходили в неприятельские фиорды, а в случае каких-либо осложнений немедленно возвращались назад. Такой ответ нас вполне устраивал.

На третий день, когда мы стали приближаться к норвежскому берегу, у нас вышли из строя носовые горизонтальные рули. Скверно, конечно, но терпимо. Главные рули — кормовые. А они-то действуют надежно.

Магнитный компас во время зарядки батарей, как говорится, показывает погоду. С ним действительно надо быть очень осторожным. Понадеялись мы на него и решили подойти поближе к берегу, полагая, что в запасе у нас миль пять. Кругом туман. Ничего не видно. Только повернули к береговой черте, туман рассеялся, и мы увидели, что до нее полторы-две мили. Так недолго и на банку выскочить! Что ж, это для нас лишнее напоминание, призыв к осмотрительности.

Первая встреча с противником произошла 28 ноября. День, если так можно назвать дневные часы заполярной зимы, выдался сырой и хмурый: морось сменялась туманом, туман — моросью. Неожиданно на выходе из фиорда мы увидели транспорт водоизмещением тысяч пять тонн. Он шел в охранении двух тральщиков. Тралы у них, вероятно, были поставлены, что-то уж очень медленно двигался конвой.

— Ну, командир, действуй! — уступил я место у перископа Бибееву. Михаил Алексеевич взялся за дело уверенно и спокойно, так, словно всю жизнь только и занимался тем, что топил океанские транспорты. Атака шла как по нотам. С шести кабельтовых, когда часы показывали ровно 14.00, он выпустил три торпеды.

… Но тут лодка начала проваливаться и задержалась лишь на глубине семьдесят метров — это Челюбеев, следуя принципу «лучше перебрать, чем недобрать», принял лишку воды в уравнительную цистерну. И верно, было бы хуже, если б мы показали над водой свою рубку. Но возможности наблюдать, как чувствует себя атакованный транспорт, мы были лишены. Взрыв послышался очень сильный. Но только один. Значит, попали одной торпедой. Хватит ли ее, чтобы прикончить судно?

Когда мы всплыли на перископную глубину, то из-за тумана ничего не увидели. А жаль. Может быть, транспорт только подорван, но еще продолжает жить. Правда, шум его винтов, как доложил акустик, прекратился. Это все-таки утешительно.

После атаки погрузились на глубину сорок метров и направились заряжать батареи. Я прошел в носовой отсек. Там под руководством командира БЧ-2–3 Донецкого торпедисты готовят свое грозное хозяйство: освободившиеся после атаки аппараты должны быть снова заряжены. Боевые зарядные отделения торпед лоснятся буро-рыжей смазкой. Старшина 2-й статьи Заборихин и старший краснофлотец Кирилюк выводят по ней слова: «За Родину», «За Киев», «За Минск».

Делать такие надписи уже вошло в обычай. На лодке служат люди из многих городов и республик. Сдача почти каждого города у кого-нибудь да отдается горячей, особенно острой болью в сердце — где-то там остались родные, близкие, друзья. Наша война совсем не похожа на ту, что ведется на суше. Мы не видим черных, пылающих городов и сел, горьких пепелищ, рыдающих детей и женщин. Но едкий дым пожарищ проникает и сюда, под воду, и щиплет нам глаза. Буйные ветры, проносясь над Россией, доносят и до нас седой пепел. Он стучит в наши сердца, взывая к отмщению.

И матросы пишут на торпедах названия городов, на время отданных врагу, за которые они хотят мстить. Много еще придется выпустить таких торпед…

Без особых событий проплавали мы до праздника — 5 декабря. Погода с утра была хорошей. Волна — три-четыре балла. На такой волне противнику нелегко заметить перископ, а нам она не мешает. Видимость переменная. Временами налетают снежные заряды.

— Может быть, подойти поближе к фиорду? — предлагает Бибеев. — Или даже заглянуть туда? Радиоразведка донесла, что сегодня через нашу позицию должен пройти конвой. Только вот в какие часы?

— Радиоразведка работает довольно точно, — соглашаюсь я. — Погодка такая, что вряд ли конвой будет отстаиваться в гавани. Значит, в течение дня где-нибудь тут и протопает. Надо только терпения набраться и следить повнимательнее. Это вы правильно предложили — ждать его у фиорда, на повороте. Место надежное. А если видимость позволит, то и в фиорд сумеем заползти. Осматриваться, правда, придется чаще. Но волна с моря идет, она перископ хорошо прикроет.

И мы двинулись к фиорду.

Распорядок дня в походе, если нет никаких происшествий, выдерживается точно. В 12 часов заступивший на вахту Каутский объявил: «Команде обедать!» И мы уселись в кают-компании за праздничный стол, о чем и было сообщено в начале этого рассказа.

Вот и опрокинуты стопки. С аппетитом съедена селедка, в которой мы в походах не испытывали недостатка. На этот раз, по случаю праздника, она приготовлена так, что слюнки текут. Звякает о тарелки чумичка, как именуют на флоте разливательную ложку. Кто-то высказывает одобрительные замечания о кондиции борща. Но тут Каутский — добрый вестник праздничного обеда — с совершенно иными интонациями провозгласил:

— Боевая тревога!

Все повскакали с мест. С какой-то особой отчетливостью запечатлелись у меня в памяти возбужденные лица Челюбеева, Березина. Да и у всех в лодке сейчас сходные мысли и чувства: Каутский преподнес нам самый лучший из возможных подарков. Это же очень радостно: открылась еще одна возможность увеличить боевой счет! И каждому не терпится делать все от него зависящее, чтобы корабль искусно и неотвратимо вышел в торпедную атаку.

Когда Бибеев вбежал в центральный пост, Каутский уже лег на курс сближения с противником. Там, впереди, огибая мыс, шли два транспорта в охранении небольшого миноносца типа «Слейпнер», державшегося несколько впереди и мористее. Пролетавшие полосами снежные заряды не очень мешали командиру. И поначалу маневрирование шло без каких-либо помех. Но вдруг в окуляре перископа возник стремительно идущий сторожевик, который, как оказалось, не был обнаружен сразу; вместе с остальными кораблями. Как и миноносец, он шел мористее транспортов и мешал нам. Пришлось подныривать под него. И Бибеев, и все, к кому относились его команды, справились с этим отлично. Сторожевик прошел над нами. Теперь никто не мешал нашему маневрированию, и Михаил Алексеевич, выведя лодку в точку залпа, выпустил четыре торпеды по тому из транспортов, что был больше — этак тысяч на десять тонн.

После залпа мы решили уклониться в сторону берега. Ведь если корабли охранения захотят искать нас для атаки, то обратятся скорее всего в сторону моря.

Через пятьдесят секунд мы услышали взрыв, а еще через восемь секунд — другой. Две минуты спустя мы подняли перископ и увидели, что сторожевой корабль бросился в противоположную от нас сторону и находится на значительном расстоянии. Глянули в направлении транспорта и сквозь редкий снег заметили около него миноносец. Но тут снежный заряд ударил в полную силу, и в перископ не стало видно ничего, кроме белесой мути.

Мы продолжали маневрировать близ места атаки, у входа в фиорд. Здесь было спокойно, искали нас в другом месте. К тому же нас не покидала надежда увидеть дело рук своих. Снежный заряд разошелся не на шутку. Лишь через сорок минут он начал редеть. И тогда на месте, где должен был находиться транспорт, моим глазам открылся странный предмет, похожий не то на ящик, не то на чемодан. Без сомнения, это было судно, очертания которого искажались из-за стремительно летящего снега.

Постепенно прояснялось настолько, что распознать атакованный транспорт не составляло никакого труда. Он был один и тонул явно, но очень медленно. Нос его уже довольно глубоко погрузился в воду, а корма задралась вверх.

Обстановка была спокойной, и мы разрешили всем. кто находился в центральном посту, по очереди посмотреть в перископ на агонизирующее судно. Окончательно затонуло оно на глазах у рулевого Чернокнижного.

Тонул транспорт долго — в общей сложности пятьдесят четыре минуты. Что он вез горным егерям Дитла? Боеприпасы, одежду, продовольствие? Во всяком случае, ущерб гитлеровцам нанесен немалый. Такой величины судно по своей вместимости равноценно почти десяти железнодорожным составам.

Погрузившись на сорок метров, лодка легла на курс отхода от места атаки. Каутский бодрым голосом возвестил:

— Отбой боевой тревоги! Готовность номер два, второй смене заступить на вахту! Команде обедать!

Через пять минут все мы в чудесном настроении приступили к прерванному обеду. Сегодняшний праздник для нас был двойным.

После обеда взялись за перезарядку торпед. Ко мне подошел мичман Бибиков — редактор боевого листка:

— Товарищ капитан второго ранга, с вас заметка причитается!

Я не стал пререкаться и через полчаса передал редактору плоды своего творчества. Заметка называлась: «Автобиография одной торпеды». Приведу ее полностью:

«1. Я родилась 17/Х — 19…». года на заводе МТ.

2. 28/XI — 19… г, была принята на службу на миноносец Северного флота.

3. 14/Х — 1941 г. после длительного плавания была переведена на берег для поправки пошатнувшегося здоровья.

4. 10/XI — 1941 г. минно-торпедная комиссия направила меня на подплав, чему я очень рада.

5. 16/XI — 1941 г. прибыла на службу на подлодку «Старушка». С нетерпением ждала выхода в море.

6. 5/XII — 1941 г. Сегодня День Конституции. Уже несколько дней в море. После обеда получила боевое задание — поразить транспорт противника и отправить его на дно морское. Горжусь, что получила такое задание, да еще в такой исторический день. Будьте уверены — задание выполню!

7. 14.30. Заметьте это время! Я ринулась на врага — за Родину, за Москву!

Примечание: Редакция сообщает, что торпеда свою задачу выполнила блестяще. Шестой потопленный нашей лодкой фашистский транспорт ушел на грунт. Торпеда шлет нам привет и пожелания своим подругам выполнить задания так же успешно».

Все данные о торпеде я не выдумал, а взял из ее формуляра, оставшегося на память.

На следующий день около четырнадцати часов мы обнаружили у берега крупный транспорт в охранении двух тральщиков. Атаковали с ходу: через восемь минут после обнаружения выпустили трехторпедный залп. Взрыв ожидали пятьдесят секунд. Попала одна торпеда. На помощь судну поспешил тральщик. Хотели атаковать и его. Но пока описывали циркуляцию, чтобы выйти на боевой курс, он успел отойти и скрыться.

В отличие от вчерашнего транспорт тонул двадцать шесть минут, кормой вниз. Кроме меня и Бибеева посмотреть это зрелище сумели еще пять человек.

Итак, на счету у «Д-3» появился седьмой транспорт.

Новая вспышка ликования разразилась ночью: старшина группы радистов Тарасов принял последние известия с сообщением Совинформбюро о начале наступления наших войск под Москвой. Сообщение пока что было кратким, но сколько радости доставило оно нам! Теперь и наша последняя победа приобретала символический смысл: вчерашний транспорт был потоплен нами почти одновременно с началом наступления. Выходит, мы действуем заодно с защитниками Москвы. Обращение к ним экипажа «Д-3» не было пустой похвальбой!

Сообщение Совинформбюро удалось записать. Гусаров распорядился, чтобы один из экземпляров записи повесили в центральном посту, а остальные два пустили по отсекам. Так же поступали и в следующие дни.

А в ту первую ночь никто не мог уснуть. Все мы мыслями были под Москвой, и разговорам не было конца. Вот он, великий перелом, вот он, конец отступления! Теперь-то уж окончательно рассеян миф о непобедимости гитлеровской военной машины. И с вполне понятным оптимизмом, переоценивая значение происходящего, многие увлеченно говорили: «Ну, теперь наших не остановишь, с ходу до Берлина дойдут!» В холодной и душной стальной коробке мы грезили скорым окончанием войны. И кто из нас тогда предполагал, что впереди три с половиной года кровопролитнейших боев, что путь к победе пройдет через гигантское сражение у волжской твердыни, через танковые битвы в полях под Курском…

Охвативший людей энтузиазм ждал разрядки, ждал новых атак. Но наши дальнейшие поиски у вражеского побережья не увенчались успехом. К тому же вышел из строя эхолот. Это окончательно лишило нас возможности заходить в фиорды. Без гирокомпаса и эхолота такое предприятие свелось бы к бессмысленному риску. Неточные карты, сумерки днем, темень ночью и бесконечные снежные заряды осложняли наше и без того довольно сложное положение.

Приказ о возвращении мы получили 13 декабря и через два дня были у себя в базе. Встречали нас исключительно тепло. К пирсу вышел весь Военный совет флота с командующим во главе. Шутка ли сказать — «старушка» оказалась первой по числу потопленных судов. Ни среди «катюш», ни среди «щук», не говоря уж о «малютках», не было ей равных в боевом счете.

А ведь «старушка» действительно стара — и конструктивно и по своему возрасту. В ее облике что-то от дореволюционных «барсов». Она отличается излишней добротностью и прочностью корпуса; оставляя ночью на мостике вахтенного командира, я обычно советовал: «При внезапной встрече с противником, в случае чего, иди на таран». «Старушка» медленно уходила под воду, и, когда авиация врага вынуждала нас к срочному погружению, можно было не сразу бросаться в люк, а еще постоять на мостике, понаблюдать за самолетом и дать рулевому сообразную обстановке команду. И еще в каждом походе экипаж подводила изношенная материальная часть: что-нибудь всегда ломалось, выходило из строя.

И все же «старушка» активно искала противника и добилась наибольшего боевого успеха в бригаде. Это было возможно лишь при таком замечательном экипаже, какой служил на ней. Крепкий моральный дух, мастерство, изобретательность и самоотверженность людей наделяли лодку новыми силами. Не случайно еще до войны «Д-3» славилась на бригаде сплаванностью и выучкой своей команды.

Мне было очень приятно узнать, что за последний поход почти весь экипаж «старушки» представлен к правительственным наградам, а лодка — к награждению орденом Красного Знамени. И действительно, через месяц «Д-3» стала первым на бригаде кораблем, носящим орденский флаг.