"Густав Лаваль" - читать интересную книгу автора (Гумилевский Лев Иванович)

Судьба изобретателя

Изабелла Грюндаль, ставшая женой Лаваля в год его торжественно праздновавшегося пятидесятилетия, когда ей самой шел всего лишь двадцать первый год, была мечтательной и наивной в своей непосредственности девушкой.

В том кругу, в котором она выросла, имя Лаваля всегда упоминалось как имя человека необычайного. Это имя она слышала еще на школьной скамье, и когда ей впервые пришлось встретиться и заговорить с самим Лавалем, она была поражена: в знаменитом человеке не было ни чопорности членов риксдага, которых она видывала на придворных торжествах, ни мрачной сосредоточенности академиков. Он играл вместе со всеми в фанты и, кажется, с искренним увлечением придумывал, что исполнять вынувшему фант; сам же с юношеской живостью и хохотом делал все, что выдумывали для него развеселившиеся подруги молодой девушки и она сама.

Потом они вместе ходили на лыжах, и мечтательная Изабелла совершенно забыла о разнице их возрастов: Лаваль был очень силен, проворен, вынослив и необычайно жизнерадостен. Сбрив сначала бороду, а потом и усы, старившие его, он стал немножко походить на актера, но его обветренное и загоревшее на воздухе лицо было юношески свежо, и девушка вдруг стала обращаться с знаменитым человеком, как с приятелем, что ему, очевидно, нравилось.

Он охотно отвечал ей на все вопросы, касавшиеся его дел. Она плохо понимала разницу между сепаратором и турбиной — и то и другое казалось ей одинаково страшным, потому что могло от быстроты вращения разлететься на куски, — но спрашивала и слушала она с огромным вниманием: ей нравилось, что этот знаменитый изобретатель, доктор философии, академик, чье имя, как нарицательное, попадалось в газетных объявлениях, в названиях фирм и золотом выбивалось на фабричных марках, говорит с ней и смеется над ее замечаниями, потом объясняет и опять хохочет.

Правда, она не сразу ответила согласием на предложение Лаваля стать его женой, но думала по этому поводу во всяком случае не больше, чем думает каждая девушка, выходя замуж. Многие ей советовали принять это предложение, и она, улыбаясь, однажды протянула руку знаменитому человеку и сказала тихо:

— Хорошо, я буду вашей женой, только вы никогда не браните меня, милый Густав…

— О, никогда… — восторженно ответил Лаваль. — Это совсем не в моем характере.

И молодая жена знаменитого человека никогда не имела повода жаловаться на своего мужа. Как ни велики были испытания, которым подвергла судьба Лаваля в ближайшие же годы после их свадьбы, никто из членов его семьи не мог бы упрекнуть его в тем, что он вносит в дом уныние и грусть.

Лаваль любил музыку, молодость, смех и бодрость, и так как крепкое черное кофе в его доме было всегда к его услугам, а сахар опускали в его стакан молодые, красивые руки, он был весел и бодр.

Мозг его, работавший беспрерывно и днем и ночью, заставлял его по-прежнему вскакивать по ночам и садиться за свои записные книжки, но и тогда кофе появлялось незаметно возле него.

Между тем дела Лаваля становились все хуже и хуже, предприятия, основанные им, лопались одно за другим.

Начало крахов было положено карбидным заводом. Производство карбида, бывшее таким легким и выгодным, к началу 1900 года по всей Европе выросло до размеров, далеко превысивших потребность в нем. Цена на карбид начала падать с катастрофической быстротой: с 60 марок за 100 килограммов стоимость его в 1901 году упала до 20 марок. Производство карбида, всецело связанное с металлической промышленностью, так как карбид главным образом применялся для получения ацетилена, употреблявшегося при автогенной сварке, должно было резко сократиться, как только начался кризис. Многие карбидные заводы должны были приспособлять свое оборудование для других целей, но Лаваль решил просто продать свой завод. Разумеется, покупателей не находилось, и завод ликвидировался.

Еще раньше не оправдались надежды Лаваля на доильные машины. Продолжительная практика привела к неутешительным результатам: машины работали слишком грубо и жестко, и коровы страдали от этого аппарата.

Спрос на машины совершенно прекратился, и завод вместе с акционерным обществом был также ликвидирован.

В это же время акционерное общество «Электросила Тролльхеттан», еще не успевшее сколько-нибудь развить свою деятельность, должно было бороться с претензиями шведского правительства, предъявившего свои права на водопад.

Попытки Лаваля добиться соглашения, чтобы спокойно вести дело, не привели ни к какому результату, хотя он, независимо от исхода процесса, добивался уже только получения права эксплуатации водопада на любых, условиях на несколько десятков лет.

Судебные инстанции, мало интересовавшиеся судьбами шведской промышленности, решали неизменно дело в пользу правительства, посмеиваясь над членом риксдага, стоявшим во главе общества и бесплодно доказывавшим не столько свои права на водопад, сколько свое право работать над осуществлением своих грандиозных планов электрификации.

Окончательное решение суда было вынесено в 1902 году, и деятельность «Электросила Тролльхеттан» была парализована совершенно.

Когда молодая жена впервые осмелилась по совету своих родных указать мужу на то, что средства их иссякают и предложила сократить расходы по экспериментам, Лаваль гордо ответил, как всегда отвечал в подобных случаях:

— Мои идеи и изобретения стоят тех дорогих экспериментов, которые я произвожу.

И, несмотря на советы близких, он продолжал вести свои работы в самых широких масштабах. Любопытно отметить, что, как и раньше, и в это время в его мастерских различные опытные машины и установки изготовлялись в нескольких экземплярах.

— Для чего тебе нужно их несколько штук, — сердито спрашивал Робсам, остававшийся его помощником еще очень долгое время. — К чему эти огромные траты?

— Время дорого, — отвечал Лаваль, — мне надо иметь всегда запасные экземпляры, чтобы экспериментировать в больших масштабах.

Но так как испытания готовых машин часто приводили к неблагоприятным результатам, то готовые экземпляры забрасывались, а вместо них изготовлялись новые конструкции и непременно опять в большом числе экземпляров.

Живая фантазия изобретателя охватывала обширнейшее поле действия. В различные периоды своей жизни он интересовался аэропланами и ацетиленовыми лампами, керосиновыми двигателями и извлечением золота из морской воды, электрическими печами и сепарированием газов, ветряными двигателями и ферросплавами и множеством других вещей, о которых остались заметки в его записных книжках и материальные следы осуществления бесчисленных идей в пыльных складах его лаборатории и мастерских на Пильгатане. Неудача с изобретениями подрывала веру в самого изобретателя. Теперь все чаще и чаще в деловых кругах высказывались мнения о том, что Лаваль неисправимый чудак, беспочвенный прожектер, все предприятия которого лопаются, как мыльные пузыри.

Молодая его жена уже с беспокойством думала о будущности своего маленького сына и с недоумением смотрела на мужа, нисколько не смущенного своими неудачами.

Этот год от году толстевший, добродушный, проворный человек, теперь внешне походивший на пастора со своим бритым лицом и гладко зачесанными назад редевшими волосами, уже не снимавший никогда очков со своих близоруких глаз, при всех своих достоинствах имел один поистине все убивающий недостаток: он совершенно не умел устраивать своих материальных дел и постоянно находился на краю полного банкротства.

Лаваль к концу своей жизни

Весь шум, поднятый вокруг беспрерывно возникавших акционерных обществ, приносил в конце-концов только разочарование и создавал Лавалю репутацию легкомысленного дельца, на ранней поре своей жизни однажды случайно имевшего успех, развитый его компаньонами, а затем обнаружившего всю свою несостоятельность.

Неудачи предприятий Лаваля обусловливались, конечно, не столько свойствами его характера, сколько экономическими условиями и общим состоянием шведской промышленности, втянутой в орбиту мирового капиталистического хозяйства. Но кто же мог разобраться в причинах этих неудач? Никто и не доискивался их, но все видели и слышали, что за два года Рудольф Дизель получил от продажи своего патента свыше 3 миллионов рублей, что Парсонс строил заводы, пароходы и броненосцы, что Рато организовывывал огромное предприятие, что даже Кертис, осуществивший в сущности идею Лаваля, стоял во главе крупнейших предприятий и что только один Лаваль постоянно ликвидировал одно за другим свои предприятия и падал все ниже и ниже в глазах предпринимателей, дельцов и финансистов.

Обо всем этом не думал и всего этого не замечал один только Лаваль. Может быть, он бессознательно чувствовал, что его драма — не драма изобретателя вообще, а только драма изобретателя капиталистического мира, испытывающего на себе всю тяжесть борьбы крупных капиталистических объединений.

Судьба изобретателя капиталистического общества всегда одинакова: в лучшем случае он сам превращается в предпринимателя и дельца, успешно эксплуатируя свое изобретение; в худшем случае, пройдя через ряд испытаний и огорчений, он умирает, неудовлетворенный и огорченный, в чрезвычайной нужде и заброшенности. Дело не в личных свойствах и психологических особенностях характера, а в тех общественных условиях, среди которых проходит жизнь и деятельность изобретателя в капиталистическом обществе.

Незначительным, но очень характерным моментом, давшим Лавалю возможность остро почувствовать судьбу изобретателя вообще, был момент присуждения ему Обществом германских инженеров медали Грасгофа.

Это было в 1904 году, в самую тяжелую пору жизни Лаваля. Общество германских инженеров на своем годовом собрании, по предложению тогдашнего его председателя профессора Карла Линде, знаменитого изобретателя холодильных машин, отмечая исключительные заслуги Лаваля и Парсонса в области турбостроения, присудило обоим изобретателям высшую награду — медаль Грасгофа, награду, которой удостаивались иностранцы чрезвычайно редко и которой, не удостоился прославленный член общества немецких инженеров Рудольф Дизель.

Лаваль присутствовал в качестве почетного гостя на этом съезде. Высоко ценя изобретение Дизеля, он не мог не заметить ему, когда тот среди других членов съезда подошел к нему, чтобы принести свои поздравления:

— Я думаю, дорогой господин Дизель, что в не меньшей мере, чем я и Парсонс, право на эту высокую награду имеете вы… И я, поверьте, не скрою своего удивления при встрече с вашим председателем, что медаль до сих пор не присуждена вам…

Дизель молча пожал руку Лаваля, потом ответил сдержанно:

— Разве вы не знаете о той кампании, которая поднята против меня моими соотечественниками…

— Читал и слышал, — сказал Лаваль, — но совершенно не понимаю, чем она вызвана.

— Я тоже не понимаю… — пожав плечами, признался Дизель и потом прибавил тихо, — Но вы же знаете, вероятно, так же хорошо, как и я, что проведение изобретения в жизнь связано с жестокой борьбой. Это борьба с глупостью, завистью, косностью, злобой, тайным противодействием и с открытой борьбой интересов… Ужасное время борьбы с людьми, мученичество даже и в том случае, если все заканчивается победой!

Дизель произнес эти слова с выражением тайной муки, и Лаваль взглянул на него с любопытством: этот высокий, красивый, статный человек, располагавший огромными средствами, отличавшийся сдержанностью, вызывавший столько зависти и восхищения, еще более, чем Лаваль, был на пути к глубокому разочарованию и моральной катастрофе.

Они разошлись, сочувствуя друг другу, но совершенно не понимая того, что оба они являлись пешками в руках двух, вступивших между собой в отчаянную борьбу враждебных капиталистических групп, интересы которых были связаны с угольной и нефтяной промышленностью.

Между тем дело было очень просто: основным источником энергии в мировом хозяйстве к началу XX века был каменный уголь, на долю которого приходилось 85 процентов из всего состава энергоресурсов, используемых мировым хозяйством. Нефть имела в этом составе всего лишь 7#189; процентов.

Нефть по своей дороговизне никогда не могла стать серьезной угрозой дешевому углю, пока она конкурировала с ним в топках паровых котлов, и экономическому господству стран, владевших огромными запасами угля, ничто не угрожало до тех пор, пока не появился двигатель Дизеля с высоким коэффициентом полезного действия, который стал потреблять в качестве топлива нефть и начал быстро распространяться буквально повсюду, вытесняя двигатели, потреблявшие уголь, из всех областей промышленности и транспорта.

Как и следовало ожидать, первой жертвой в борьбе между империалистическими стремлениями угля и нефти, почувствовавшей свою силу, должен был пасть сам Рудольф Дизель, имевший несчастье осуществить свой двигатель жидкого топлива в стране, располагавшей только углем и не имевшей в своих энергоресурсах ни одной капли нефти.

Правда, Дизель начал осуществление своего двигателя с применения в нем в качестве топлива угольной пыли и в полном, стало быть, соответствии с экономическими условиями капиталистического хозяйства Германии; но немецким промышленникам, разумеется, не было никакого дела до благих намерений изобретателя. Они казнили его не за то, что он намеревался изобрести, а за то, что он в действительности создал. Создан же им был двигатель, нашедший себе широкое применение в странах, располагавших нефтью и конкурировавших с германской промышленностью на мировом рынке.

Попытки общественного мнения, организованного углем, уничтожить двигатели Дизеля, компрометируя изобретение, не имели успеха и в конце-концов довели до самоубийства изобретателя. Гораздо более серьезным, сильным и существенным оружием в руках угля явились паровые турбины и высокое давление пара, с которыми уголь теперь связывал свое будущее.

Но пути развития турбостроения и использования высокого давления пара были открыты Лавалем. И вот почему, жестоко разделываясь с изобретателем ненужного капиталистическому хозяйству Германии двигателя, немецкое общественное мнение одновременно высоко оценивало деятельность Лаваля.

Теперь историческая перспектива позволяет нам ясно видеть то, что оставалось скрытым и непонятным для Лаваля и для Дизеля, находившихся в самом центре ожесточенной борьбы и в этой происходившей вокруг них свалке, конечно, не видевших, кто направляет на них удары и кто распределяет для них награды за спиной всякого рода общественных организаций.

Высокая награда Общества германских инженеров никак не могла, конечно, помочь Лавалю в его личных делах.

Над ним тяготел экономический закон, так ярко сформулированный Марксом:

«Издержки, которых требует для своего ведения предприятие, усвоившее себе новые изобретения, всегда гораздо значительнее, чем издержки предприятий, возникших на его развалинах, ex suis ossibus[8]. Это до такой степени верно, что обыкновенно предприниматели новаторы банкротятся, и лишь их последователи, в руки которых строения, машины и т. п. попадают по более дешевым ценам, процветают. Потому-то в большинстве случаев самые ничтожные и жалкие представители денежного капитала извлекают наибольшую выгоду из всякого прогресса общей работы человеческого духа и ее общественного применения при помощи комбинированного труда»[9].

В то время, когда Лаваль, вспоминая свою молодость, снова рассчитывал, можно ли ему взять извозчика или придется идти пешком, выросшее из торгового дома «Ламм-младший» акционерное общество «Сепаратор», возглавляемое Ионой Бернстремом, накануне своего двадцатипятилетия скупало за бесценок развалины заводов «Лактатора» и на костях его начинало производство своих собственных доильных машин.

Одновременно акционерное общество «Паровая турбина де Лаваля», возглавляемое Карлом Янсоном, выросшее из собственного турбостроительного завода Лаваля, переходило на строительство турбин «Лаваль — мультипль», которые могли идти вровень с многоступенчатыми турбинами типа Парсонса, Рато, Целли и Кертиса.

На костях акционерного общества «Электросила Тролльхеттан», убитого решением королевского суда, выросла на отнятом у Лаваля водопаде правительственная гидроэлектростанция, являющаяся самой крупнейшей теперь в Швеции, с общей мощностью в 145 тысяч киловатт.

В 1907 году, еще при жизни Лаваля, три шведских инженера — Гренвалль, Линдбальд и Стельхан, идя по пути, указанному Лавалем, приступили к производству обширных опытов получения электрочугуна в сконструированных ими в Домнарвете печах. Результаты опытов были настолько благоприятны, что шведское правительство пошло навстречу «Железоделательной компании», организованной тремя инженерами, и отвело ей участок земли в Тролльхеттане, вблизи гидростанции, и гарантировало ей отпуск электроэнергии по максимально дешевой цене.

Благодаря дешевизне электроэнергии «Железоделательная компания» получила то, чего не удалось добиться Лавалю: возможность даже без всякого для себя материального ущерба произвести ряд весьма ценных опытов для получения электрочугуна.

Построенная в Тролльхеттане электрическая печь после непродолжительных опытов стала выплавлять до 23 тонн электрочугуна в сутки.

Тем самым была доказана полная возможность заменить две трети горючего, потреблявшегося шведской железоделательной промышленностью, электроэнергией, получаемой от водных сил, которыми страна была вполне обеспечена, т. е. было подтверждено положение Лаваля, видевшего в переходе от обыкновенной домны к электрической доменной печи не только чисто технический вопрос, но и вопрос огромного государственного значения.

Даже эти капиталистические дельцы и воротилы, руководившие обществами, выросшими на костях лавалевских предприятий, были смущены тем обстоятельством, что ко дню торжественного юбилея «Сепаратора» у Лаваля не оказалось ни одной акции общества, обстоятельством, столь резко и ярко характеризовавшим положение изобретателя в том самом капиталистическом хозяйстве, которое эксплуатировало его гений. Однако широко прорекламированное назначение ему двенадцатитысячной пожизненной пенсии ни в коем случае нельзя было бы отнести за счет гуманистических чувств этих людей или внезапно проснувшегося сознания своих моральных обязательств перед Лавалем.

Нет, за этим великодушным жестом скрывался самый обыкновенный расчет на то, что, помогая в сущности очень немного Лавалю, они тем самым обеспечивали себе возможность в будущем еще не раз воспользоваться тем или иным откровением технически изощренного ума, тем или иным результатом деятельности беспокойного воображения.

Во всяком случае в тот самый вечер, когда Янсон поднял вопрос о назначении Лавалю пенсии, он уже был хорошо вознагражден за свою щедрость тем, что получил возможность прежде других ознакомиться с реверсивной турбиной Лаваля.

Вопрос о реверсе для паровых турбин стоял в это время очень остро и привлекал внимание многих конструкторов, которым однако эту очень важную и серьезную задачу решить не удалось.