11

Дольше всего Элизабет тревожило отсутствие света.

Нет, не то чтобы в этом ее ветхом прибежище было совершенно темно — Карл оставил для нее включенным верхний свет, чтобы она могла читать, но эта тусклая лампочка бросала но всей комнате жуткие отблески, образуя по углам тени, что только усиливало ее страхи.

Ах, если бы только она смогла увидеть солнце! Но все окна были заколочены. В крошечные щели между деревянными планками просачивались лишь тоненькие струйки света. Но их было совсем недостаточно, чтобы справиться с ощущением клаустрофобии, вызванным заточением в этой маленькой комнате.

Так что же может заставить кого-то сотворить такое в отношении другого человека? Элизабет думала об этом, не переставая отчаянно и бесплодно сражаться с веревками, которые удерживали ее на маленьком деревянном стуле. Карл утверждал, что любит ее, и, тем не менее, он вырвал ее из всего в жизни, лишил родных и близких. Он заточил ее в месте, которое было ничем не лучше тюремной камеры. Мышцы ее ныли от неподвижности, она была в ужасе и помимо всего прочего ею овладело чувство невыносимого одиночества. Элизабет пришло в голову, что, быть может, сам Карл все это время испытывал чувство такого же рода. Так не это ли чувство и заставило его совершить бессмысенное похищение? Но что бы там ни стояло за его отчаянным и лишенным логики поведением, Карл был свободным, тогда как Элизабет была его пленницей.

Ей было интересно, что же там происходит снаружи, за стенами этой заколоченной лачуги. Разыскивает ли ее полиция? Есть ли у кого-то подозрения в отношении Карла?

А потом те мысли, которые она пыталась подавить с самого начала своего тяжкого испытания, принялись пробивать себе дорогу в ее сознание. Мысль о ее семье, о Тодде... Ей было ужасно больно представлять, через что им приходилось пройти. Она понимала, что они безумно встревожены. Ах, если бы только был какой-нибудь способ передать им послание и дать знать, что она все еще жива!

На помощь Карла в этом она рассчитывать не могла. Это ведь было необычное похищение. И никакой записки о выкупе не предполагалось. Деньги ему были не нужны. Все, чего он хотел — это ее... в каком-то извращенном понимании.

И бедная Джессика, должно быть, так беспокоится о ней! Элизабет прикинула, что сестра, скорее всего, была первой, кто сообразил, что она исчезла. «По всей вероятности, из-за меня она пропустила вечеринку у Морроу, дожидаясь дома, пока я появлюсь», — подумала Элизабет с глубоким вздохом. Ей было интересно, где сейчас находится ее сестра. Больше всего на свете ей хотелось бы быть рядом с Джессикой!

А Джессика в этот самый момент сидела в своей спальне и невидящим взором смотрела в пространство. По настоянию матери она переоделась из неопрятной одежды, которую набросила на себя накануне вечером, в старенькие джинсы и хлопчатобумажный вязаный свитер. Она выглядела бледной имитацией самой себя в обычном состоянии. Ее дрожь прошла, уступив место этакой странной смеси чувства беспомощности и отвращения к себе самой.

С несколько отстраненным интересом Джессика подумала о бурной деятельности, не прекращавшейся в гостиной. Соседи, друзья приходили к ним домой, чтобы сказать слова утешения и предложить свою помощь. Но она чувствовала, что все они только понапрасну отнимают у них время. Их пылкие жесты напоминали Джессике улей, полный пчел: безумная суматоха неистового движения, ведущая в никуда. Каждый сантиметр Ласковой Долины и прилегающих к городку местностей были прочесаны по нескольку раз в поисках хоть какого-нибудь следа Элизабет. И все без толку. Так что теперь ничего не оставалось делать, как просто ждать и молиться, чтобы появилась какая-нибудь новая ниточка.

Да, внизу дом и в самом деле был полон. В центре событий находился мистер Коллинз, который приехал к ним, едва узнав эту новость. Были там также их ближайшие соседи, Бэкуиты и Килгартены. Явились в дом даже партнеры отца, юристы.

Среди друзей Элизабет там были Инид, которая по прибытии разрыдалась, обнимая Джессику, и коллеги Элизабет по «Оракулу», газеты школы Ласковой Долины: Оливия Дэвидсон, Пенни Айала и Джон Пфайфер. И еще примерно дюжина прочих встревоженных ребят из школы тоже болталась там.

Посидев с этой толпой недолгое время, Джессика сбежала в свою комнату. Она была не в силах разговаривать ни с кем. Вот почему она была особенно раздражена чьим-то настойчивым стуком в ее дверь.

—Убирайтесь, — рассерженно сказала она.

—Джессика, пожалуйста, впусти меня. Я хочу поговорить с тобой.

Этот голос был совершенно неожиданным. Думая, что ей придется с вежливым извинением отослать юношу восвояси, Джессика поднялась, чтобы открыть дверь.

Да, там стоял Николас, с бумажной хозяйственной сумкой в одной руке и ее пальто — в другой.

— Надеюсь, ты не против... Твоя мама сказала, что я могу подняться сюда. Я только хотел сказать тебе, что очень сожалею о твоей сестре, — выпалил он. — И Регина тоже. Это, должно быть, так для тебя ужасно...

Всего двадцать часов назад сама мысль о том, что Николас будет в ее спальне, была бы благодатной пищей для бесчисленных фантазий, но теперь, когда он в самом деле стоял здесь, Джессика обнаружила, что ее это не волнует.

— Они там формируют поисковые группы, хотят искать ее, — сказала она на редкость вялым для себя голосом. — Если хочешь помочь, пойди и поговори с мистером Коллинзом.

— Я схожу. Попозже, — сказал он и протянул Джессике сумку и пальто. — Я вот принес твою одежду. Я думал, что тебе она, наверное, нужна.

— Спасибо. — Джессика взяла сумку и пальто и безразлично швырнула их на кровать.

Николас посмотрел на нее.

— Ты не хочешь немного поговорить? Похоже, что друг тебе бы не помешал.

Джессика пожала плечами.

— Ну давай же, Джес, поговори со мной. Ведь этот кошмар, наверное, просто убивает тебя, а я готов голову дать на отсечение, что у тебя столько всего внутри... — Он взял ее за руку. — Поверь мне, тебе станет только лучше, если дать этому выход.

—Ты меня не поймешь...

— А ты попробуй. Может быть, и пойму.

Сердечные слова Николаса и их ласковая убедительность сломали сопротивление Джессики.

—Ладно, — сказала она. — Пойдем погуляем. Немного свежего воздуха мне не помешает.

Выйдя из дома, они неторопливо зашагали по испещренному полосками солнца тротуару. Несколько минут ни один из них не говорил ни слова. В конце концов Джессика нарушила молчание:

—Лиз — очень необычный человек.

—Должно быть, так,— согласился Николас. — А какая же она?

— Ну, внешне она в точности такая же, как я, но внутри она полная противоположность мне, — и в начинающейся истерике Джессика выпалила: — Она никогда в жизни не сделала бы со мной то, что я с ней сделала вчера вечером!

—Ну-ну, все в порядке.

Николас слегка погладил ее по спине, а Джессику уже охватили неудержимые волны слез.

—Нет, не все в порядке! — сверкая влажны ми глазами, она резко развернулась к нему. — Это я виновата, что Лиз где-то там, и ее, по всей видимости, держит заложницей какой-то маньяк. Или еще что похуже. Если бы я проявила о ней хотя бы половину той заботы, которую она всегда проявляет обо мне, то она бы уже сейчас была с нами!

—Стоп-стоп, Джес, — Николас обнял ее. — Я не знаю в точности, что здесь происходит, только не понимаю, как ты можешь отвечать за это.

—Зато я понимаю! Вчера вечером я должна была понять, что Элизабет в опасности! Я должна была это понять задолго до того, как Тодду пришлось вколачивать это в меня, сталкивать меня в бассейн. Должна была, Николас, но не сделала этого. Вот в чем была моя вина.

—Но тогда почему же... — Николас озадаченно посмотрел на нее.

—Да потому что... потому что... — Джессике было очень трудно произнести эти слова. — Потому что все мое внимание было слишком поглощено тобой, чтобы думать о Лиз.

Она была не в силах видеть реакцию Николаса и, опустив глаза, пристально смотрела на носки своих туфелек. А Николас, взяв ее лицо в руки, осторожно приподнял ее голову к своему лицу.

— Я тебе не верю, — негромко сказал он.

— Но это правда, — отозвалась она, не беспокоясь более, что он это узнал. — Я же совсем не случайно первой приехала на ваш вечер, и я так торопилась добраться туда... встретиться с тобой... что даже не потрудилась подождать, пока Лиз вернется домой.

—Понятно, — сказал Николас, и на какое-то мгновение сквозь встревоженное выражение его лица пробился веселый проблеск. — Только каким же образом это делает тебя ответственной за ее исчезновение?

—Да неужели ты не понимаешь?! — воскликнула Джессика, для которой все это было кристально ясным и бесспорным. — Я ведь еще когда собиралась вчера на ваш вечер, должна была предположить, что с Лиз что-то произошло. Лиз опаздывала, а я не знаю человека надежнее ее, когда дело идет о том, чтобы попасть куда-то к определенному времени. Вот тогда-то я и должна была попытаться разыскать ее, а не несколько часов спустя!

Николас привлек Джессику к себе, стараясь успокоить ее.

— По-моему, ты чересчур уж сурова к себе. Ты просто взгляни-ка получше на то, что произошло. Твоя сестра, по всей видимости, исчезла за добрый час до того, как ты еще только ожидала ее возвращения. Так что ты все равно не смогла бы сделать ничего, чтобы помешать этому.

— Вот и расскажи это Тодду и моим родителям! — с горечью сказала Джессика.

—А они тебя обвиняют? — спросил Николас.

— Да им и не надо этого делать. Я и так это вижу по тому, как они смотрят на меня.

—А ты не думаешь, что ты чуточку, ну вот самую малость, несправедлива к ним? — осторожно спросил Николас. — Я уверен, что они обвиняют тебя ничуть не больше, чем, например, я. Словом, как бы там ни было, я понимаю, что ты сейчас переживаешь.

—Никто не может этого понять, — упрямо сказала Джессика.

— Никто? — с вызовом переспросил Николас. — А я вот переживал то же самое восемь лет назад, когда мне было десять лет, а Регине — восемь. Моя семья арендовала тогда летний дом в штате Мэн, такую старую деревянную хижину на утесе с видом на океан. Ну, и как-то раз родители оставили меня присматривать за Региной, а сами отправились покататься на лодке с приятелями. А мы с Региной были тогда... ну на таком этапе ненависти друг к другу, и я просто дал ей делать все, чего ей захочется, не обращая на нее особенного внимания. И спустя пару часов после ухода наших родителей на чердаке, где спали мы с Региной, вспыхнул пожар. Меня охватила паника, я выбежал из дома. А Регина следом за мной не выскочила, но я... я был слишком перепуган, чтобы возвращаться в дом и искать там ее. Дом сгорел дотла, и в течение нескольких часов после этого я был убежден, что убил ее. И я чувствовал, что тоже не заслуживаю права жить. Я не сомневался, что и мои родители испытывают такое же чувство... ну, пока мой отец не сообразил, что со мной творится. И он сказал мне, что никто, мол, и не рассчитывал, что я стану проявлять героизм ценой собственной жизни... что я, мол, всего-навсего человек. Не знаю, понял ли я тогда, что он хотел этим сказать, но теперь-то я это понимаю. Ты вела себя совершенно по-человечески, Джессика. Ты не сделала абсолютно ничего, чтобы повредить своей сестре, и я готов поклясться, что уж тебя-то она меньше всех винила бы в этом. Эта ситуация была тебе совершенно неподвластна.

Джессика терпеливо выслушала рассказ Николаса. Конечно, он был одним из самых добрых людей, когда-либо встречавшихся ей. И все же этого было недостаточно.

—Спасибо, что пытался меня утешить, Николас, только я сейчас не в том настроении, чтобы слушать сказочки.

—Сказочки? Но, Джес... это же была одна из самых страшных вещей, через которые мне когда-либо доводилось пройти.

— Но ведь Регина-то не погибла.

—Нет, слава богу. Пока я не смотрел туда, она выскользнула из дома и отправилась обследовать одну из тамошних пещер. Она вернулась попозже в тот же вечер.

—Она вернулась...— с горечью повторила Джессика, и слезы снова хлынули у нее из глаз. — Но я-то могу никогда больше не увидеть свою сестру.

И в отчаянии она бросилась Николасу на грудь, давая выплеснуться своим страданиям.

Сердце Элизабет воспряло в надежде, когда у лачуги остановился какой-то автомобиль и несколько раз громко просигналил сиреной. Кто-то приехал за ней!

И почти мгновенно ее дух, словно под тяжестью свинцового груза, упал, упал куда-то вниз, к подошвам ее белых больничных туфелек: она услышала, как в замке входной двери поворачивается ключ! Нет, никто не собирался вышибать дверь, чтобы спасти ее. Это был всего лишь Карл, вернувшийся домой с работы. И невыносимая боль одиночества ничуть не ослабла от того, что Элизабет увидела его. Его присутствие всего лишь напомнило ей, что она находилась в руках безумца и что уж лучше ей начинать привыкать к одиночеству, предстоящему ей в грядущие дни и — боже, да не ужели такое возможно? — недели.

Карл привез немного гамбургеров и чипсов, купленных им в какой-то забегаловке, и теперь он выкладывал пакеты на стол, перед которым Элизабет провела весь этот долгий ужасный день. Она обнаружила, что аромат горячей пищи почти мучителен для нее, и надеялась, что Карл сию же минуту развернет все это.

—Когда мы будем есть? — спросила она как можно любезнее.

Эта жалкая закуска в виде оладьев, которую он дал ей утром, едва ли хоть чуть-чуть отразилась на ее аппетите, и боли от голода, испытываемые ею еще с утра, вдруг резко усилились.

— Через минуту, — ответил Карл, снимая куртку. Он небрежно швырнул ее в угол, рядом с диваном. — А сначала я тебе кое-что дам, — и он достал из коричневой бумажной сумки синюю кофту-кардиган. — Надеюсь, тебе это понравится. Я купил синюю, потому что это подходит к твоим глазам.

— Спасибо, — сказала Элизабет, и сквозь ее отчаяние стал пробиваться робкий проблеск надежды. Он сделал в точности то, что она от него и хотела: купить вещь, которая могла бы возбудить подозрения у продавщицы в подарочном магазинчике. Элизабет понимала, что это в лучшем случае весьма слабая надежда, но в этом был ее единственный шанс. — В самом деле очень красиво.

—Ах, как я рад, что тебе понравилось. Я же так хочу сделать тебя счастливой.

Сняв веревку, привязывавшую руки Элизабет к стулу, Карл набросил кардиган ей на плечи.

—Я знаю, что ты этого хочешь, — отозвалась Элизабет. — Готова поспорить, что эта женщина в подарочном магазине была удивлена, видя, что ты покупаешь дамскую кофту.

—О нет, в этот наш магазин я и не ходил. Я в перерыве прогулялся в магазин на другой стороне улицы, напротив больницы.

Дух Элизабет снова сник, но по крайней мере хоть руки ее теперь были достаточно свободны для того, чтобы вцепиться в пакеты с едой.

—Ты не возражаешь, если я начну есть, нет? Я очень проголодалась.

—Давай, — сказал Карл. — А я через минутку к тебе подключусь.

Элизабет была так голодна, что гамбургер показался ей самой лучшей едой в ее жизни. Она с жадностью проглотила его весь за какую-то пару минут.

— Ну и как сегодня прошла работа? — спросила она, начиная отхлебывать принесенный им молочный коктейль.

— Да так же, как и всегда, — ответил он, — если только не считать этих полицейских.

Элизабет со стуком поставила на стол свою чашку.

—Полицейских? А что случилось?

— Да они там шныряли по всему зданию и все расспрашивали о тебе. Даже со мной разговаривали. Ну, я-то, конечно, им сказал, что и представления не имею, что с тобой стряслось.

— Конечно... — повторила Элизабет, и упала духом еще больше.

Карл повернулся к ней с отвратительной и жестокой ухмылкой.

— Они ничегошеньки не подозревают. Последний слух, который я слышал в больнице, вот какой: они считают, что ты сбежала.

— Нет! — закричала Элизабет. — Как они могут?!

— Успокойся. Тебе не о чем беспокоиться. Со мной-то ты здесь в безопасности.

— Ну да, связана, словно какой-то дикий зверь! Сижу в клетке, как преступник.

— Нет-нет, — возразил Карл, — мне совсем не нравится, что приходится делать это. Но ты для меня вроде прекрасной птички. Такая прекрасная и все-таки такая своенравная. Вот мне и пришлось посадить тебя в эту клетку, чтобы ты от меня не смогла упорхнуть. Но это же будет не всегда. Скоро ты будешь совсем свободна.

— Ты хочешь сказать, что намерен отпустить меня домой?

— О нет, — торжественно ответил Карл, — я имел в виду кое-что гораздо лучше. Я знаю одно местечко, далеко-далеко отсюда, высоко в горах. Прекрасное местечко для такой вот прекрасной, вроде тебя... Там деревьев много, просторные поля, а еще есть ручей, в котором ты можешь купаться. Тебе никогда и не захочется уходить оттуда.

— А там ты тоже собираешься меня связывать? — спросила Элизабет.

— Нет, там-то чего ради? Это место находится на высокой горе, далеко-далеко от всех дорог, от всех людей. Если ты попытаешься оттуда уйти, ты просто потеряешься. Но я в любом случае не намерен никогда упускать тебя из виду.

— Но как же твоя работа...

— О, из больницы я ухожу. Мне предстоит вскоре небольшой отпуск, ну а потом я просто не вернусь обратно. Может быть, они сопоставят одно с другим и смекнут, что я забрал тебя с собой, но только к тому времени мы будем уже далеко-далеко отсюда, куда никому не добраться.

Элизабет в ужасе наблюдала, как в глазах Карла появляется мечтательное и отсутствующее выражение. Она не могла разобрать, существует ли это место в реальности или всего лишь в воображении Карла. Но ужас расползался по ее телу. Пока что она все еще находилась в Ласковой Долине или во всяком случае где-то поблизости от нее. Но она понимала, что когда ее здесь не будет, то предсказание Карла осуществится, и шансы на ее спасение станут совсем ничтожными.

—И когда же мы едем? — спросила она, почти страшась услышать его ответ.

—Завтра вечером.