"Гурилевские романсы. Поэма" - читать интересную книгу автора (Марков Владимир)

ВЛАДИМИР МАРКОВ ГУРИЛЕВСКИЕ РОМАНСЫ. ПОЭМА (Регенсбург, 1946)

1

Одинок стоит домик-крошечка…
Грусть названья не имеет. Грусть как небо бесконечна, Все на свете проникая, Словно влага воздух ночью. Посмотри перед собою: С репродукции на стенке Ботичельева Венера Смотрит скучно, смотрит зябко И не хочет восхищаться Синим морем, синим небом; — Очень грустно в мир рождаться. Посмотри в окно: над крышей Облако плывет и тает, И для глаза незаметно, Как в часах движенье стрелки, Превращается из замка В стаю белых пеликанов; — И опять плывет и тает, С медленной и тихой грустью Очертанья изменяя. И когда дверною ручкой Мягко и привычно скрипнув, Ты войдешь и станешь рядом, За руки тебя возьму я И смотрю в глаза подолгу: Ты в моих тогда не видишь Тоже грусти — светлой грусти? Ты ее совсем не бойся; Это значит вот что, слушай. — Если б можно было вечно Так, — прильнув к щеке щекою, Ожидать, пока секунды Станут на века похожи; Иль в лицо глядеть, считая, Сколько за день понабралось В уголках морщинок новых, От которых взгляд добрее И знакомее улыбка; Иль рассказывать весь вечер Шутки, сны и небылицы, Не записанные в книжках, — Расточать не собирая И читать в зрачках пестристых Все, что было, все, что будет, Все, что вовсе невозможно. А когда иссякнут сказки, — Выходить из дома слушать, Слушать, как шумят деревья. Там осины непременно Каждым черешком трепещут, Как в бреду, как в лихорадке; Сосны же — гудят сурово, Точно старцы-летописцы, Плавно, строго и пространно Повествуя о минувшем; А березы — словно плачут, Всхлипывая и стихая, Безутешно плачут, горько, Словно мать над гробом сына. Для меня же нет любимей. Нет заманчивее шума Заросли широких, мягких, Добрых и округлых листьев Лип — густых, тенистых, свежих. Этот шум готов я слушать Целый день и целый вечер: Там звучит, что называют Необъятным словом «память»; Там страницы из романов, Позабытых, обветшалых, Без конца и без начала; Там же — знойное жужжанье Пестрых пчел, когда весною Медом цвет благоухает. Различаешь ты напевы Песен, нам знакомых с детства — Грустных и простых романсов? Я люблю одну Россию — Невозвратно дорогую; И сейчас, под шорох липы И жужжанье пчел прилежных Вдруг и страстно захотелось Погрустить о ней немного Светлой, пушкинской печалью: О давно поблекшем блеске, — Локонах и бакенбардах, Кружевах и медальонах; О каретах, клавесинах, С колоннадами усадьбах, Где овальные портреты Над столом из рам узорных Смотрят пристально, пытливо, И никак не разгадаешь, В них усмешка иль серьезность; Где в столе, в резной шкатулке, Сплошь источенной червями — Связка пожелтелых писем, Перевязанная лентой (И округлый женский почерк, Словно капли слез горючих). Там, где памяти границы Расплылись, мечты коснулись, Знаю я одну такую Позабытую усадьбу. В каждой комнате там был я, Пальцем проводил по пыли, Покрывающей портьеры, Переплеты книг и спинки Расшатавшихся диванов. А когда она входила, В венских локонах и бантах (И Наталью Гончарову Чем-то чуть напоминая), Я следил, как плечи плыли, Как шуршащие воланы Задевали за предметы. Иногда она садилась К дедовскому клавесину: Нот раскрытая страница, Лебединый выгиб кисти, Приглушенное звучанье. А когда она вставала И захлопывала крышку, Я по вьющимся дорожкам Уходил в дремучесть сада, Где — пруды, — и гладь немая Заросла зеленой ряской, Где в аллеях даже в солнце Скорбно, счастливо и сыро, Где густые липы дремлют И лучей не пропускают. Но когда случайный ветер Пробежит по листьям липы, С черешков по веткам-сучьям До ствола волной проникнет, Все, что называют важным, Сразу позабудь и слушай: Липы сами все расскажут, А тебе лишь остается, Записную книжку вынув, Поспевать за их рассказом.