"Гурилевские романсы. Поэма" - читать интересную книгу автора (Марков Владимир)
1
Одинок стоит домик-крошечка…
Грусть названья не имеет.Грусть как небо бесконечна,Все на свете проникая,Словно влага воздух ночью.Посмотри перед собою:С репродукции на стенкеБотичельева ВенераСмотрит скучно, смотрит зябкоИ не хочет восхищатьсяСиним морем, синим небом; —Очень грустно в мир рождаться.Посмотри в окно: над крышейОблако плывет и тает,И для глаза незаметно,Как в часах движенье стрелки,Превращается из замкаВ стаю белых пеликанов; —И опять плывет и тает,С медленной и тихой грустьюОчертанья изменяя.И когда дверною ручкойМягко и привычно скрипнув,Ты войдешь и станешь рядом,За руки тебя возьму яИ смотрю в глаза подолгу:Ты в моих тогда не видишьТоже грусти — светлой грусти?Ты ее совсем не бойся;Это значит вот что, слушай.— Если б можно было вечноТак, — прильнув к щеке щекою,Ожидать, пока секундыСтанут на века похожи;Иль в лицо глядеть, считая,Сколько за день понабралосьВ уголках морщинок новых,От которых взгляд добрееИ знакомее улыбка;Иль рассказывать весь вечерШутки, сны и небылицы,Не записанные в книжках, —Расточать не собираяИ читать в зрачках пестристыхВсе, что было, все, что будет,Все, что вовсе невозможно.А когда иссякнут сказки, —Выходить из дома слушать,Слушать, как шумят деревья.Там осины непременноКаждым черешком трепещут,Как в бреду, как в лихорадке;Сосны же — гудят сурово,Точно старцы-летописцы,Плавно, строго и пространноПовествуя о минувшем;А березы — словно плачут,Всхлипывая и стихая,Безутешно плачут, горько,Словно мать над гробом сына.Для меня же нет любимей.Нет заманчивее шумаЗаросли широких, мягких,Добрых и округлых листьевЛип — густых, тенистых, свежих.Этот шум готов я слушатьЦелый день и целый вечер:Там звучит, что называютНеобъятным словом «память»;Там страницы из романов,Позабытых, обветшалых,Без конца и без начала;Там же — знойное жужжаньеПестрых пчел, когда весноюМедом цвет благоухает.Различаешь ты напевыПесен, нам знакомых с детства —Грустных и простых романсов?Я люблю одну Россию —Невозвратно дорогую;И сейчас, под шорох липыИ жужжанье пчел прилежныхВдруг и страстно захотелосьПогрустить о ней немного Светлой, пушкинской печалью:О давно поблекшем блеске, —Локонах и бакенбардах,Кружевах и медальонах;О каретах, клавесинах,С колоннадами усадьбах,Где овальные портретыНад столом из рам узорныхСмотрят пристально, пытливо,И никак не разгадаешь,В них усмешка иль серьезность;Где в столе, в резной шкатулке,Сплошь источенной червями —Связка пожелтелых писем,Перевязанная лентой(И округлый женский почерк,Словно капли слез горючих).Там, где памяти границыРасплылись, мечты коснулись,Знаю я одну такуюПозабытую усадьбу.В каждой комнате там был я,Пальцем проводил по пыли,Покрывающей портьеры,Переплеты книг и спинкиРасшатавшихся диванов.А когда она входила,В венских локонах и бантах(И Наталью ГончаровуЧем-то чуть напоминая),Я следил, как плечи плыли,Как шуршащие воланыЗадевали за предметы.Иногда она садиласьК дедовскому клавесину:Нот раскрытая страница,Лебединый выгиб кисти,Приглушенное звучанье.А когда она вставалаИ захлопывала крышку,Я по вьющимся дорожкамУходил в дремучесть сада,Где — пруды, — и гладь немаяЗаросла зеленой ряской,Где в аллеях даже в солнцеСкорбно, счастливо и сыро,Где густые липы дремлютИ лучей не пропускают.Но когда случайный ветерПробежит по листьям липы,С черешков по веткам-сучьямДо ствола волной проникнет,Все, что называют важным,Сразу позабудь и слушай:Липы сами все расскажут,А тебе лишь остается,Записную книжку вынув,Поспевать за их рассказом.