"«Если», 1996 № 03" - читать интересную книгу автора (Купер Эдмунд, Щербак-Жуков Андрей, Стиглер...)
Наталия Сафронова ЕСЛИ МИР В САМОМ ДЕЛЕ — ТЕАТР…
Как-то среди ТВ-новостей мелькнул сюжет о новом приемнике верховного правителя Тибета — Далай-ламы, решившего удалиться от дел.
Объектив приблизил поразительное в своей неподвижности лицо ребенка, выбранного по традиции ламаистскими жрецами а качестве земного представителя Будды. Перед камерой он держался соответственно своему сану: поза «лотоса», невозмутимое выражение лица.
Для обычного ребенка подобная неподвижность — симптом психического неблагополучия, для будущего Далай-ламы — его признак самоуглубленности, склонности к созерцанию.
Мальчика уже долго тренировали; почти с пеленок ему пришлось «жить в роли», которую предстоит играть до конца дней.
Герою Т. Диша гораздо сложнее: ему предстоит играть сразу две роли.
Впрочем, только ли герою писателя-фантаста?
ИГРУШКА БОГА
Понятия «роли», «игры», которые вызывают сейчас пристальное внимание специалистов различных наук — гуманитарных, естественных, социальных — многозначны. Обычно мы, говоря «быть в роли», подразумеваем искусственность поведения, притворство, некое неорганичное для человека состояние, далекое от его подлинного «я». То, что дети, исполняя с большим воображением и азартом свои роли «дочек», «матерей» или «индейцев», называют «понарошке». Социальная Психология использует понятие роли для описания повторяющихся, стандартизированных форм и способов поведения. Известный отечественный психолог И. Кон обращает внимание на «разделение функций», которое возникает, например, в дружеской компании, особенно если ее участники собираются не впервые. Кто-то всегда исполняет роль тамады, кто-то веселит собравшихся анекдотами, кто-то создает фон. Причем от один раз избранного амплуа отказаться бывает трудно: от человека ждут того, что подсказано предыдущим опытом.
В нашем поведении всегда присутствуют те или иные клише, которые задаются ситуацией, окружением, испытанным опытом. В течение дня каждый из нас способен сыграть несколько ролей: прилежного сотрудника на службе (при полной бездеятельности), безучастного внешне пассажира метро (от внимания которого не ускользает ничего из происходящего в вагоне) или удачливого «охотника», сделавшего долгожданную покупку и т. д. Мы легко справляемся со всем этим, меняя интонации голоса, выражение лица и глаз, фактически ^актерствуя», ничего не зная и не ведая о «социологии роли» или «метафизике маски», которым посвящаются объемистые труды современных человековедов. Как справедливо заметил великий философ античности Платон, «люди в большей своей части куклы, и лишь немногие причастны истине». С позиций современной ему технологии философ мысль уточняет: «Человек… это какая-то выдуманная игрушка бога, и по существу это стало наилучшим его назначением».
Одновременно «игрушка» играет и сама. Тот же Платон, рисуя свой проект идеального государства («Каноны»), предполагает необходимость человеческих игр — жертвоприношения, песни, пляски — дабы «снискать милость богов и прожить согласно свойствам своей натуры». Концепция жизни-игры разрабатывалась многими мыслителями и художниками. Цель человеческого существования видел в игре Шиллер, мечтая об обществе и государстве «эстетической видимости», где люди смогут выбирать и менять, как актерские маски, все формы существования. Эта идея питала творчество Вагнера, Ницше, Гессе и других представителей романтического направления. В известной мере реальным воплощением тезиса «смены масок» может служить жизнь гениального соотечественника Шиллера — «громовержца» Гете. Поэт, естествоиспытатель, государственный деятель, опытный царедворец, человек энциклопедических знаний и бюргер одновременно — все это можно рассматривать как своего рода театр одного «актера», хотя роли в спектакле могли исполняться целой труппой. Недаром Гете принадлежат слова: «Каждый человек — это целый мир, который с ним рождается и с ним умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».
Читатели «Если» в свое время имели возможность ознакомиться с концепцией выдающегося историка и культуролога Йохана Хейзинги об игре как явлении и основании культуры, изложенной автором в книге «Homo Ludens» (Человек играющий). Эту мысль подхватывают социологи, предлагая вообще все поведение человека в обществе, отличающееся условностью и нарочитостью обличий, рассматривать как игру. В общественном бытии люди общаются друг с другом, являя окружающим свой характер, привычки, особенности. Разумеется, мало кому захочется выставить себя в неприглядном виде, если, конечно, человек способен к более или менее объективной самооценке. Отсюда возникает потребность «маски» и одновременно осознание того, что вокруг тебя могут быть маски тоже. Сейчас у нас в ходу модное словечко «имидж», желательный образ, который создается определенными усилиями. Есть даже технологии создания благоприятного имиджа, которыми владеют имиджмейкеры. То, что образ может совсем не соответствовать его носителю, деликатно опускается. «Казаться» — важнее, чем «быть».
Получается своего рода «сознательный договор», по выражению Михаила Эпштейна, согласно которому люди добровольно принимают правила игры и определенные роли, стараясь держаться в их рамках. Все общественное поведение — это соблюдение принятых норм, верность ритуалам и традициям, приспособление к требованиям социума с его четкими социальными и этическими дифференциациями, принятие сложившихся статусов. Конформизм? В известной мере — да. Но только в той мере, в которой его исповедовал тот же Гете, нашедший интересный образ человека, сохраняющего равновесие и гармонию. Поплавок. Он удерживается всегда на поверхности, несмотря на изменение скорости течения.
Есть точка зрения о том, что естественность или, как выразился Платон, «причастность истине» человек способен сохранять в ситуациях, биологически обусловленных, когда форма поведения диктуется самой природой. Таких ситуаций три: рождение, любовь, смерть. Не потому ли один из тончайших знатоков народных характеров писатель Василий Шукшин не раз повторял: «О человеке надо знать три вещи: как родился, как женился, как умер»?
«Я» И МАСКА
Итак, маска надевается человеком, который хочет скрыть свое подлинное лицо, но одновременно она накладывает на своего нового «хозяина» определенные обязательства. Отныне он должен следовать определенному стилю поведения, получая как бы компенсацию того, чего ему самому не хватает. Между маской и ее носителем устанавливаются сложные порой отношения. Литература и искусство XX века эти отношения исследовали. Оказалось, что здесь заложена возможность трагического конфликта, особенно в тех случаях, когда маска выбирается непроизвольно, навязывается грубо обстоятельствами или окружением. Эта тема разработана в романе японского писателя Кобо Абэ «Чужое лицо», герой которого — ученый с обезображенным от ожога лицом пытается решить свои проблемы, надев маску. Однако она не просто сглаживает уродство героя, но начинает требовать других мыслей, чувств, поступков. Человек ощущает потерю самоидентичности, раздвоение личности, его устрашает давление чуждых темных сил, навязывающих свои законы. Символика Кобо Абэ поднимается до уровня серьезных обобщений: утрата своего лица — общая судьба современных людей. Что же касается героя его романа, то кроме новых несчастий маска ему ничего другого не приносит.
Известный французский мим Марсель Марсо, представления которого мне довелось увидеть во время его приездов в Москву, показывал пантомиму, имеющую отношение к теме этого разговора. Под веселую ритмичную музыку улыбающийся герой меняет одну маску за другой. Игра явно доставляет ему удовольствие, как и зрителям, наблюдающим изящные метаморфозы Марсо. Неожиданно его лицо искажает гримаса отчаяния — герой силится сорвать маску, вернуть свое прежнее лицо. Но… маска «прирастает» крепко, она становится как бы другим, новым лицом героя.
Отделяя маску от собственного лица или признавая собственное поведение неподлинным, человек подразумевает наличие своего настоящего «я». В отечественной психологии «я» (фрейдовское «эго») определяется как довольно устойчивая, в большей или меньшей степени осознаваемая, система представлений индивида о самом себе. На этой основе обычно он строит свои отношения с другими людьми. Как показывают исследования психологов, каждый из нас располагает «букетом» образов собственного «я». О чем могут не догадываться окружающие нас люди, поскольку эти образы не наблюдаемы объективно. Свое «я» личность может выразить только словесно, определенными поступками. Психоанализ, правда, создал методики, позволяющие заглянуть в разные этажи личности, в том числе и самые «нижние», куда порой опасается заглянуть и сам человек. Однако и здесь возможна формализация информации о человеческом «я». Известный американский психотерапевт Эрик Берн предлагает, например, состояние «я» описывать как систему чувств, которым соответствует определенный набор поведенческих схем. По мнению Берна, каждый человек обладает довольно ограниченным «репертуаром» состояний своего «я», которые автор гипотезы предлагает разбить на три категории: Ребенок, Взрослый, Родитель. Три основные ипостаси человеческого бытия, которые как раз предполагают возможную «причастность истине», поскольку биологически все эти состояния детерминированы. И в каждый данный момент времени личность обнаруживает одно из этих состояний. Всегда ли к месту?
Берн считает, что есть люди, в которых Ребенок проявляется весьма некстати, беря в свои руки управление личностью Можно себе представить последствия прорыва личности с таким «я» к реальной власти! Для жизни необходимо состояние Взрослый, когда личность имеет возможность контролировать действия и Ребенка, и Родителя, перерабатывая информацию в поисках адекватных взаимоотношений с окружающим миром. На этом уровне и возникает автоматизм многих реакций, что позволяет нам сберегать массу энергии и времени. Ho для нормального функционирования личности важны все три аспекта; их разумное чередование делает бытие полноценным и плодотворным.
Множественность человеческого «я» затрудняет межличностные общения. Общаясь с другими людьми, довольно трудно уловить индивидуальность каждого. Гораздо легче оценивать ее, исходя из стереотипов или собственных представлений. А если к тому же смотреть на других через призму социальных ролей — их и своей собственной — добраться до сути невероятно сложно. Не случайно философия нашего века породила школу экзистенциализма, которая пришла к идее принципиальной некоммуникабельности людей. Карл Ясперс сетовал на поверхностность всех социальных связей, их внешний характер, тогда как человеку необходима подлинная, экзистенциальная коммуникация, в которую вовлечено все его существо, а не только отдельные грани личности. Такое общение требует полной искренности, самораскрытия. Открываясь другому, человек становится самим собой и видит в себе и окружающих то, что ранее было скрыто. Отсутствие такого рода контактов и общения, по Ясперсу, причина распространения неврозов, различных психопатологических расстройств.
Личное самосознание, образ «Я» развивается у человека в процессе общения с другими людьми и благодаря ему. Другая личность — как бы зеркало, которое помогает увидеть лучше и собственное твое «лицо», а мнение других позволяет правильно оценивать себя (об этом говорит нехитрый совет Льва Толстого поделить числитель дроби — мнение других — на знаменатель — собственная самооценка, чтобы понять, кто ты). Однако и здесь все не так просто. Недаром фантасты неоднократно «проигрывали» варианты отношений «я» общающихся людей. Вспомним рассказ Брэдбери «Марсианин», герой которого, казалось бы, чутко реагирует на мнения и желания окружающих людей. В конце концов возникает острый конфликт, приводящий «марсианина» к гибели Человеку необходима устойчивая внутренняя структура, собственное «я», сохраняющее индивидуальность, неповторимость личности. Тот самый «целый мир», о котором говорил Гете.
СОБИРАНИЕ СЕБЯ
В атмосфере внутреннего разлада невозможно долго пребывать без ущерба для психики, а многие факторы современной жизни разладу способствуют. Как этому противостоять? За последние десятилетия на Западе получило развитие новое направление психологии, ориентированной на оказание людям непосредственной психологической помощи. Широко распространена групповая психотерапия, в процессе которой люди учатся общению, занимаются репетицией поведения, тренируют умения, самовыражаются, достигают внутренней свободы. Публикуется множество трудов, посвященных методикам психокоррекционной работы, которые, как считают их авторы, помогут человеку решить все проблемы: обрести уверенность в себе, раскрыть свои потенции, приобрести друзей, наладить сексуальную жизнь, заменить «иррациональные убеждения рациональными представлениями» (термины известного психотерапевта Кьелла Рудестама) и т. д. Похоже, «игрушка бога» основательно поломалась. В нашей стране подобная практика пока не получила столь широкого развития, что имеет и определенный положительный смысл. Если человеку постоянно давать различные подпорки, есть ли надежда увидеть его уверенно стоящим на собственных ногах? Кроме того, методики, разработанные в рамках психоаналитического направления, долгие годы не принимаемого нашими психиатрами и психологами, могут оказаться неорганичными в отечественной традиции.
Недавно мне довелось ознакомиться с опытом арттерапевтов, работающих с группами детей, находящихся, как говорят специалисты, в «пограничных состояниях». Неврозы этих детей, проявляющиеся тиком, заиканием, недержанием мочи, трудностями общения и т. п., связаны с определенной патологической доминантой, которую психотерапевты определяют в первую очередь. А воздействие на доминанту они производят с помощью игры, используя средства кукольного театра. Не будем подробно их методику описывать, в контексте статьи важно другое. Авторы метода Ирина Медведева и Татьяна Шишова, достигнув положительных результатов у почти 500 детей (внушительная цифра!), пришли к выводу о неприемлемости классического психоанализа в сообществах с репрессивным типом культурных традиций. Имеется в виду подавление определенных эмоций, неафиширование интимных сторон жизни, сексуальной в частности, что характерно для России и некоторых других стран. Попытки заглянуть на «нижние этажи» психики зачастую приводят не к внутреннему освобождению, а к еще более глубокому неврозу.»
Поэтому важнее другой путь — через развитие индивидуального начала в человеке, усложнение его самосознания (И. Кон). Чтобы усложнение «ролевой игры», неизбежное при общем усложнении жизни и задач, которые она ставит перед личностью, не порождало неврозов или чувства опустошенности, самосознание должно быть устойчивым и пластичным одновременно. О необходимости и путях восстановления утраченной целостности бытия размышляют современные философы, теологи, психологи, этологи и просто многие толковые люди. Но иногда для становления личности, разумеется, добровольно задумавшейся о «собирании себя» (термин современного отечественного философа и культуролога Григория Померанца) более полезными оказываются не психотерапевтические или психологические методики, а просто опыт разумной, самодостаточной личности. Отсюда неутихающий интерес к исповедальной литературе, мемуарам. Впрочем, вся литература и искусство могут помочь в «собирании себя» — только имеющий уши да услышит.
Нет, не слаб человек. Возможно, представляя себя таким, он снова надевает привычным уже жестом маску. Маска в моральном смысле есть попытка облегчить себе жизнь, уменьшить бремя ответственности быть на земле Человеком.
«Если, желая оправдать себя, я объясняю свои беды злым роком, я подчиняю себя злому року. Если я приписываю их измене, я подчиняю себя измене. Но если я принимаю всю ответственность на себя. я тем самым отстаиваю свои человеческие возможности. Я могу повлиять на судьбу того. от чего я неотделим. Я составная часть общности людей».