"Найди свое счастье" - читать интересную книгу автора (Мэрфи Лора)

VIII

Тед озадаченно ухмыльнулся. Сегодня по дороге с работы он размышлял о том, что Дорис стала зрелой и уверенной в себе женщиной. Чертовски верно. Девочка, в которую он влюбился десять лет назад, несмотря на только что высказанное несогласие, боялась-таки его тогда. Она никогда не пошла бы с ним в темноту, не подошла бы так близко по собственной воле. Содрогнувшись, она бросилась бы к Грегу за защитой. К Греху, который никогда не вызывал у нее любовных чувств.

Какими бы сладкими ни были его воспоминания о девятнадцатилетней девушке, двадцатидевятилетняя женщина казалась в сто раз лучше. В сто раз слаще.

— И как же ты докажешь? — стараясь не выдать волнения, сдержанно поинтересовался он. — Прошлого не исправишь.

— Да, — согласилась она. — Но восприятие прошлого может с годами меняться.

— Я не хотел бы копаться в собственных восприятиях.

— Когда-то я боялась, не спорю, но не тебя, — задумчиво продолжала Дорис. — Я боялась нас двоих. Тогда даже не было места для этого "нас". Все знали, что я люблю Грега, и верили в это. Все, кроме тебя. И меня.

— Ты постаралась убедить себя в этом только на один вечер.

Она досадливо рассмеялась.

— И зачем я говорю тебе все это? Ты знал.

Его ладонь слегка прикоснулась к ее волосам.

— Ты была невинной девушкой, с которой я когда-либо был знаком. Я знал, что всю свою жизнь ты укрывалась за чьей-то надежной спиной. Знал, что ты отчаянно хотела полюбить Грега и не желала рисковать всем ради меня.

— Я была совсем юной, — виновато прошептала она.

— Дорогая моя, в десять лет я чувствовал себя более взрослым, чем ты в двадцать.

— Может быть, — согласилась она. — Я была наивной, глупой, невинной.

— Только не после того, как я прикоснулся к тебе.

— Хотелось бы мне, чтобы все было по-другому, — вздохнула Дорис. — Чтобы я была мудрее, а не такой слепой и упрямой девчонкой. — Она потянулась к его руке и сильно сжала в своих. — Жаль, что я причинила тебе тогда боль.

Ему самому было бы приятно успокоить ее, заверить в том, что ей уже незачем чувствовать себя виноватой. Но она-таки сделала ему больно своим недоверием, тем, что оттолкнула по-настоящему любящего ее человека. Она разбила его сердце. Но как же ему недоставало ее, как же он скучал по ней.

Дорис отпустила его руку и он, прислонившись спиной к металлической сетке, ограждавшей веранду, качнул коленом гамак.

— Это твой или Кэт? — поинтересовался он.

— Общий. Мы обе предпочитаем кресло-качалку. Ей нравится, как оно поскрипывает при каждом движении.

— Ну, разумеется. А тебе нравится предаваться в нем лени.

— У меня мало для этого времени.

Начатый раньше разговор, заинтриговавший Теда, не получался.

Он сел в гамак, почувствовав, как под его тяжестью провисли веревки, поднял ноги и лег. Найдя подушку, подложил ее под голову.

— Я-то считал, что гамаки вешают между двумя высокими деревьями.

— Попробуй. Москиты съедят. Если бы веранда не была ограждена металлической сеткой, я бы ни за что не вышла сюда ночью.

— Милая, ты не знаешь, что такое москиты, если ты не побывала во Вьетнаме. Да и на Филиппинах их хватает. Я думал, что эти хищники сожрут меня живьем.

Женщина медленно и неслышно, словно тень, обозначенная лишь более светлым цветом одежды, подошла к гамаку.

— Тебе, должно быть, было очень одиноко на другом конце света, так далеко от дома.

— Да не очень, у меня нет дома, Дори. Я забыл о нем после смерти Джуди.

— Ты больше не виделся со своей матерью? Не интересовался братьями?

Он повернул голову, пытаясь разглядеть ее лицо.

— Когда мать вновь вышла замуж, ей пришлось сделать выбор: муж или мы. Она выбрала его. В нем она нуждалась больше, чем в нашей любви. Ее занимали нажитые с ним дети больше, а мы росли сами по себе. Когда сестра умерла, наша мать и ее семья получили то, чего добивались — они избавились от нас обоих. Им было наплевать на нас. Они не горевали по Джуди.

— И поэтому ты не скучаешь по ним. — В ее голосе чувствовалось смущение. — Но она же твоя мать.

Он потянул ее за руку и заставил присесть на край гамака.

— Ты сама невинность, — проговорил он с ухмылкой. — Не все любят своих детей, Дори. Не все заботятся о них. Ты же воспитательница и должна знать об этом.

— Они… пренебрегали тобой?

Х-м, пренебрегали. Жестоко обращались, наверняка хотела она сказать, но не могла заставить себя произнести это. Но и слово "пренебрегать" достаточно точно отражало реальную ситуацию.

— У нас было, где жить, что есть и во что одеться, но не более того.

В их семье не знали привязанности, не было любви, но хватало злобы. Их отчим имел тяжелый характер, и его мишенями с легкостью становились Тед и Джуди. Ради сестры он старался подставляться отчиму.

Дорис сжала его пальцы.

— Отчим… он бил тебя?

— Бывало.

— Поэтому ты начал бегать? Чтобы держаться подальше от него?

— Ага. В целом это срабатывало.

— Поэтому твоя сестра была так несчастна?

— Он побил ее несколько раз, и в конце концов я положил этому конец. Но, конечно же, он здорово ее доставал. Постоянно придирался к ней, давил на нее, выставлял ее дурочкой, никчемной. То же самое он пытался проделывать со мной, но я был упрям. И только больше ненавидел его за это. Джуди же не выдерживала, позволяла ему глумиться над собой.

— Как я сочувствую тебе, Тед, — прошептала она.

Они замолчали, погруженные в свои мысли, пока пушечная канонада на полигоне милях в десяти от городка не прозвучала с такой силой, что сотрясла дверь из металлической сетки и окна. Дорис замерла, а он хмыкнул.

— Как тебе нравятся ночные учения?

— Сначала я принимала выстрелы за грозу, но потом сообразила, что гром не может греметь с такой регулярностью. Когда-то это сводило меня с ума, но со временем я привыкла. Но вот такие громкие звуки все еще пугают меня. А Кэт даже не замечает их. Вы там стреляете в любое время дня и ночи. Но дочь выросла под эти звуки, и для нее они обычны, как пение птиц и стрекот кузнечиков.

Теду хотелось вернуться к началу их разговора и он спросил:

— Ты все еще хочешь доказать что-то, Дорн? — Не дождавшись ответа, он протянул руку и тронул ее за плечо. — Позволь мне обнять тебя.

Он не пытался уговаривать ее, обещать, что удовлетворится одним объятием, не будет назойливым. Просто выразил откровенное желание, которое так совпадало с ее собственным. Догадывался ли он, что именно этого она и ждала с того момента, как вошла в дом сегодняшним вечером, — оказаться в его объятиях?

— Никогда не могла сообразить, как аккуратно залезть в гамак, — засмеявшись, предупредила она. — Если мы оба свалимся на пол, заранее прошу прощения.

Но с его-то помощью не было ничего проще, чем улечься рядом, положив голову на сильное мужское плечо, — чего еще ей было желать. И когда его руки обхватили ее, она почувствовала себя в его власти и тут же вспомнила, как лежала вот так, именно так, в тот жаркий августовский вечер. Правда, тогда они оба были обнажены. Их сердца бешено колотились — ее сильнее, чем его, — и дышали они шумно и судорожно.

В состояние шока она пришла позже. А в те первые мгновения удовлетворение от любовных утех было слишком ошеломляющим, чтобы можно было о чем-то думать. Она только и могла, что упиваться его нежностью и отдавать без остатка свою. Он все знал — что и когда делать, где и как касаться ее, чтобы привести в неописуемый божественный экстаз.

Он точно знал — жаль, что лишь в те мгновения, — как заставить ее забыть Грега, забыть о верности ему, в которой она была так уверена. Он заставил ее затратить память обо всем на свете, кроме его нежности и ее собственной страсти, слившихся в возвышенном аккорде любовного гимна…

— Тед, ты влюблялся когда-нибудь?

Он замер от неожиданного вопроса, но лишь на мгновение.

— Так это от тебя Кэт унаследовала любопытство?

— Это слишком личное?

На такой вопрос ответить не трудно, особенно, когда прижимаешь к себе любимую женщину.

— Не может быть что-то слишком личным, если мы с тобой лежим вот так?

— Ты ходил на свидания в эти десять лет?

— Иногда.

— Почему ты не женился?

— Ну, прежде нужно же влюбиться.

— Не знаю, — прошептала она. — Я вышла замуж за Грега из преданности. А скорее — по обязанности. Потому что все ожидали от меня этого. Я почти верила, что именно этого я хочу.

— Потому что ты чувствовала себя виноватой в том, что переспала со мной.

— И это тоже. Вина — мощная побудительная причина.

— Поэтому я и не пришел к тебе, когда наш батальон вернулся домой, — признался он. — Я чувствовал себя виноватым за то, что соблазнил тебя, что пытался увести у друга невесту, желал его исчезновения, даже смерти. Я знал, что не смогу находиться в Уэст-Пирсе, и держался подальше от тебя. Поэтому еще до возвращения я договорился об обмене с одним сержантом из Норфолка. Пробыв здесь всего несколько дней, я отбыл в Виргинию.

— Ты не соблазнил меня.

Сейчас Дорис была так близка к нему, интимно близка. Подняв голову, она смогла различить его улыбку.

— Да я просто совратил невинную девушку.

— Нет, в тот вечер все было иначе.

Действительно, он не был назойлив, настойчив в домоганиях. Даже малейшего намека не подал, а лишь коснулся ее, и она — благословенно будь небо — вспыхнула. То, что началось как простое прикосновение, превратилось в неуправляемый пыл, разгорелось страстью, неодолимым желанием близости.

То было чудесное спасение от неутоленной жажды любви.

— Тед!

Он гладил ее волосы и, освободив от ленточки, расчесывал пальцами. Сильные руки, тяжелые и грубоватые, но так нежны их прикосновения.

— Тед, мне нужно сказать тебе…

Ласки мужчины осторожно привели его пальцы к кончикам прядей, к ее плечу, к мягкой коже, обнаженной круглым вырезом блузки. Даже такое простое, невинное прикосновение вызвало томительную боль в ее грудях, сделало прерывистым дыхание, оставив невысказанными слова.

Эти слова Дорис готовила долго, но сейчас они могли подождать.

Она не могла.

— О, Тед, — прошептала она, прижимаясь лицом к его груди, когда пальцы легко и нежно заскользили по ее телу.

Задняя дверь, заскрипев, открылась, и свет залил веранду. Дорис вздрогнула, зажмурившись от внезапного освещения. Попыталась сесть, но Тед не позволил ей.

Кэт обиженно уставилась на них.

— Почему вы мне не сказали, что выйдете на воздух? Я вас искала.

Лицо и голос девочки выдавали лишь явное неудовольствие, что о ней забыли, а не смущение и растерянность от увиденного.

Тед как ни в чем не бывало приподнялся и сел, опустив ноги на пол. Дорис неуклюже последовала его примеру.

— Дом не такой уж большой, — проговорила она виноватым, чуть хрипловатым голосом. — Так что долго искать тебе не пришлось. Ты не можешь заснуть?

— Я совсем не спала, — захныкала Кэт.

— Вот как? — Дорис не стала заострять внимание на заспанном виде дочери, на ее припухших глазах и следе, оставленном на лице одеялом, на растрепанных волосах.

— У меня болит рука. Как я могу спать со сломанной рукой, а?

— Так чего ты хочешь, моя сладкая?

— Хочу, чтобы ты пошла наверх и полежала со мной. Ты могла бы почитать мне.

Если бы у меня был выбор, мечтательно подумала Дорис, я бы предпочла разделить постель с Тедом, а не с капризничающей дочкой. Но я же мать, И выбора у меня нет.

— О'кей. Возвращайся наверх, я приду через минуту.

— Хочу, чтобы Тед отнес меня.

— Миленок, стыдно!

— Все в порядке, — прервал ее гость. — Мне уж пора идти, и я занесу ее. — Придерживая сломанную руку, он аккуратно поднял девочку и вошел в дом. Вздохнув, мать последовала за ним, заперла дверь и выключила все лампочки, зажженные дочерью в ее поисках. Когда она добралась до своей спальни, Тед уже уложил Кэт в постель и подоткнул стеганое бабушкино одеяло.

— Если мне наложат гипс, приедете посмотреть на него?

— Не смогу, детка. Мы будем в поле до конца недели. Можем увидеться в субботу, если не возражаешь.

Кэт не пожелала отпустить его с такой легкостью.

— А что вы делаете в поле?

— Учимся, спим на земле, едим ГУП…

— А я знаю, что это такое — Готовая к Употреблению Пища. Я даже пробовала ее. Очень вкусно, а печенье — просто блеск. Нам дал попробовать папа Сэма.

Дорис сделалось грустно, когда он пожелал Кэт спокойной ночи и вышел в коридор.

— До субботы далековато, — заметила она, спускаясь по лестнице.

— Да не очень. Та артиллерия, что мы слышали сейчас, в следующие несколько ночей будет стрелять в вашу честь.

Остановившись у входной двери, она сиротливо улыбнулась. Хоть это будет напоминать ей о нем.

Сверху раздался нетерпеливый голос:

— Мам! Я жду!

— Она не даст тебе соскучиться. Ты и оглянуться не успеешь, как наступит суббота.

— Х-м-м. К тому времени я уже устану потакать ей и отправлю ее на уик-энд к деду с бабкой.

Проходя мимо нее за дверь, Тед замер, коснувшись ее руки. Почувствовав, как женщина вздрогнула и чуть подалась к нему, он решительно шагнул вперед, бросив напоследок:

— Ты ничего не доказала, Дорис. Сделай это в следующий раз!

В субботу утром Тед наводил в квартире лоск, когда зазвонил дверной звонок. Во время пробежки он уже успел заскочить к Дорис, переговорил с ней и теперь ждал ее прихода с дочерью. Она пригласила его присоединиться к ним на ланч в пиццерии на их улице, а после… В общем, не преминула сообщить ему, что приехала ее сестра и заберет Кэт у ресторана. Тейлоры и Джеймсоны позаботятся о ней, по крайней мере на протяжении ближайших суток. Может, пока две семейки будут ублажать Кэт, он разберется в своих отношениях с ее матерью.

Когда он открыл дверь, Кэт с рюкзачком на плече ворвалась в квартиру, наградила его широкой улыбкой и бросилась на софу. Дорис тоже улыбнулась ему и, словно это было самым привычным жестом, коснулась его руки.

— Хэй! — как обычно приветствовала она его.

— Посмотрите-ка сюда, — заговорила девочка, прежде чем он успел обменяться приветствием, и подняла руку. Она была в гипсе от локтя до непрерывно шевелившихся пальцев. Обычная хирургическая повязка из минерального вещества. Но что особенно нравилось шалунье Кэт, догадался Тед, это цвет гипса: светло-зеленый и достаточно яркий, чтобы, видя его, хотелось прищуриться.

— У доктора были и красный, и приятный голубой, и оранжевый, и другие цвета, — сухо пояснила Дорис. — И видишь, что выбрала она?

— Не волнуйся, скоро гипс станет просто грязным. — Тед присел на кофейный столик и рассмотрел повязку. — А как ты себя чувствуешь, ребенок?

— Руке уже лучше, почти не болит. — Глаза Кэт сверкали, в них не было того сердитого выражения, которое запомнилось от последней встречи.

— Завтра я поеду на рыбалку, — восторженно сообщила она. — Бабушка и дедушка жалеют меня, потому что я сломала руку, и поэтому повезут ловить рыбу. Мы отправимся на целый день, и я поймаю здоровенную рыбину. Хотите поехать со мной?

Ничего себе забава, ухмыльнулся Тед, провести целый день в компании с отцами Дорис и Грега. Хуже может быть только, если с ними отправятся еще и бабушки Кэт.

— Спасибо, но я не очень-то люблю рыбачить.

— О, поедемте, это же здорово. Мой папа умел ловить рыбу. Однажды он поймал рыбину больше, чем я сейчас. У деда есть ее фотографии. Он даже ловит акул, но мне они ни разу не попадались.

Соскочив с софы, непоседа обошла комнату, осматривая все, но ничего не трогая. Добравшись до книжного шкафа, она остановилась.

— Эй, здесь мой папа, Тед, а это вы. А кто этот мужчина?

— Мой отец.

— А девушка? Сестра?

— Да.

Она поднялась на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть портрет Джуди.

— А она хорошенькая. Похожа на меня. Это, наверное, давнишняя фотография. Вы слишком старый, чтобы иметь такую молодую сестру. У вас есть ее новые снимки?

Смущенная любопытством дочери, Дорис шагнула к ней, мягко ухватила за руку и потянула к двери.

— Нечего тут вынюхивать, — упрекнула она ее. — Нам пора ехать в ресторан, а то ты не успеешь поесть до приезда тети Софи.

Тед схватил ключи и последовал за ними.

— Вы на машине? — спросил он, запирая дверь.

Дочь опередила Дорис с ответом.

— Обычно мы ездим на велосипедах, — затараторила она, — у мамы это единственная возможность поупражняться за всю неделю. Но так как я не могу еще ездить на велике, мы решили пройтись. И знаете что, Тед? Пешком полезнее пройти милю, чем проехать на машине.

— Думаю, что нам всем это полезно. — Не успел он закончить фразу, как она уже обогнала их. — Похоже, ты готова сломать еще что-нибудь, — крикнул Тед вдогонку и повернулся к Дорис. — В ней всегда столько энергии?

— Да, она старается взять все от жизни. Салли — это та, что присматривает за детишками, — рассказывала мне, что Кэт вовсю эксплуатирует ребят, ссылаясь на больную руку. Но я думаю, что новизна ситуации скоро пройдет и все вернется в нормальное русло. — Дорис засунула руки в карманы шортов, когда они повернули на тенистый малолюдный бульвар, и взглянула на своего спутника. — Как прошли учения в поле?

— Жарко. Сыро. Грязно.

— Я думала о тебе каждый раз, когда начинался дождь, представляла себе, как вам там неуютно.

— Я бы предпочел любую жару или холод, но при сухой погоде. — А еще лучше, подумал он, тихие прохладные вечера на ее веранде. Сегодня опять было жарко и душно, но облака, покрывавшие небо на западе, обещали принести прохладу, а с нею и приятный вечер на веранде, а может и…

— Значит, Кэт останется на ночь с твоими родными?

— Да. Я должна буду забрать ее завтра после ужина. — Она застенчиво улыбнулась и спросила: — Ты зайдешь ко мне после ресторана?

Приглашение прозвучало довольно невинно. Нанеси визит в мой дом. Мы поболтаем. Поговорим о прошлом и даже, может быть, заглянем в будущее. Но визит для него означал нечто большее, чем посещение для невинных разговоров. Тед хотел внести ясность в их отношения и вернуть то, что, казалось, потерял навсегда. Он должен добиться своего.

— Да, — был его короткий и незамысловатый ответ.

Кэт далеко опередила их по дороге к пиццерии. Когда они вошли в полупустой зал, она уже сидела в кабинке в глубине ресторанчика. Взрослые присоединились к ней, заказали пиццу и соусы, салат и хлебные палочки и, получив свои порции, позволили девочке верховодить в разговоре за едой. Она уже приканчивала последний кусок пиццы, когда несколько тяжелых капель ударились в толстое оконное стекло.

— Ну, нет! — простонала Кэт. — Только пусть не будет дождя во время завтрашней рыбалки.

— А рыба в дождь не выходит из воды? — состроил серьезную мину Тед.

— Может, они боятся промокнуть, — не менее серьезно подхватила Дорис.

Кэт закатила глаза и посмотрела на обоих с нескрываемым отвращением.

— Вам давно пора повзрослеть, вы же не дети.

— Ну, мой золотой рыболов, я так рада, что ты избавишься от меня на целые сутки, — поддразнила ее мать. — О дожде не волнуйся. Может, он побрызгает чуть-чуть сегодня, а завтра будет чудесный солнечный день. А вот и Софи. Ты готова?

— Ага. — Девочка выбралась из кабинки и подобрала с пола свой рюкзачок. — Все знаю. Будь умненькой, слушайся всех, даже тетю Софи, почисть зубы и не мочи гипс. — Подскочив к матери, она обняла ее. — Я люблю тебя, мамуль. Пока, Тед.

Кэт вприпрыжку выбежала за двери, поприветствовала воплем свою тетку, забросила рюкзак на заднее сиденье машины и забралась на переднее. Софи помахала сестре и уехала.

— Когда Кэт покидает меня в восторженном состоянии, я прихожу в замешательство, — призналась Дорис. — Так, наверное, чувствует себя человек, попавший в торнадо, пока оно не пройдет.

Ему знакомо было это состояние, но только благодаря самой матери, а не дочке.

— Ты задумывалась когда-нибудь, как сильно ее любил бы Грег?

Тревожная тень пробежала по лицу женщины. Разве есть однозначный ответ на этот вопрос? Но Тед уже сам отвечал на него:

— Наверняка очень любил бы. А я бы завидовал ему еще больше.

— Кто знает, как бы все сложилось…

Дорис ковырялась в своей еде, гоняя вилкой кусочки пиццы с одного края тарелки на другой. Занервничала, подумал Тед. Только потому, что мы остались одни? Она не нервничала во вторник вечером. Да, но тогда Кэт была дома. Сегодня они действительно остались одни и у каждого из них, похоже, были свои намерения, как воспользоваться этим обстоятельством. Он только надеялся, что их желания хоть в чем-то совпадут, ибо иначе его постигло бы окончательное разочарование.

Но ему и раньше приходилось испытывать крушения надежд и веры, и ничего — выживал.

— Ты готова?

Напряженно улыбаясь, она отложила вилку и кивнула. Тед прошел к кассе со счетом, расплатился и последовал за ней на улицу. Обратно в жару.

— Дождь пойдет раньше, чем мы доберемся до дома, — заметила она, когда они пересекали автостоянку. — Нужно было взять машину.

— Боишься промокнуть? — Он ухватил нежную женскую ручку и переплел ее пальцы своими. — Ничего, не растаешь.

В глазах Дорис блеснули игривые искорки.

— Вполне могу и растаять, если прикоснуться не только к руке.

Черт побери, как он хотел бы прямо здесь, на улице, удостовериться в этом. Но всему свое место и время.

— Кстати, какие у тебя планы на вечер?

Женщина кокетливо рассмеялась.

— Я уже сделала заявку, а ты задаешь подобный вопрос? Мне не хватает твоего умения обольщать, твоей тонкости и сноровки…

— Всего тебе хватает, — прервал ее Тед, чувствуя жар от румянца, охватившего его лицо и шею.

— Это уж точно. Искушенности. Умудренности. Опыта.

Придержав за руку искусительницу, он притянул ее вплотную к себе, наклонился и, коснувшись губами ее рта, прошептал:

— Аминь.

Крупные дождевые капли звонко шлепались об асфальт, разбиваясь на тысячи мелких искрящихся брызг, но в основном норовили попасть за шиворот. Тед взглянул на небо. Солнце быстро скрывалось за темными тучами, редкие капли набирали силу, тяжелели и стали падать все чаще и глуше, пока не утратили свою исчислимость в сплошном потоке.

— Ха-ха, сам Господь решил смыть с нас наши грехи. Не боишься новых?

Дорис рассмеялась.

— Не настолько, чтобы броситься от тебя бегом. Ты прав — я не растаю. А как ты?

— Черт, я мок большую часть времени в последние трое суток. Так что еще один раз ничего не добавит.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и, промокшие до нитки, они оказались всего в одном квартале от его дома. Прекрасный предлог, подумал он, пригласить Дорис к себе и поскорее избавить ее от мокрой одежды.

Впрочем, и не было нужды ни в каких предлогах. Ее поддразнивающие слова не оставляли сомнений в том, чем именно они займутся, когда окажутся дома, и одежда тут ни при чем.

Дождь припустил опять, когда он выудил ключи из кармана и открыл дверь. Воздух внутри квартиры обдал его холодом, заставил поежиться, а может, в том была виновата дрожавшая рядом женщина.

— Ванная комната там, — показал он в сторону спальни. — Свежие полотенца и одежда в шкафчике. Чувствуй себя как дома.

Ее глаза сверкали так же восторженно, как и у Кэт, предвкушавшей заманчивую и таинственную рыбалку.

— А ты?

— В прачечной комнате у меня есть во что переодеться.

С чуть смущенной улыбкой Дорис скинула туфли прямо у входа и прошла в спальню, оставив дверь открытой. Тед проводил ее взглядом, пока она не вошла в ванную комнату и стянула с себя намокшую кофточку. Проглотив ком в горле, он отвернулся, скинул кроссовки и прошлепал босиком в прачечную.

Здесь было теплее — все еще работавшая сушилка подняла температуру в маленьком помещении. Он разделся, обтерся и натянул на себя шорты защитного цвета и такую же майку с коротким рукавом.

В гостиной ему пришлось подождать. Из ванной не доносилось ни звука. Сколько времени нужно, чтобы раздеться, обсушиться и найти что накинуть на себя, нетерпеливо подумал он.

А может, она и не искала, во что переодеться?

Не служили ли приглашением для него эта странная улыбка и открытая дверь? Они же все равно собирались заняться любовью…

Собравшись с духом, он вошел в спальню. Стоя у зеркала ванной комнаты, она сразу увидела его через открытую дверь и улыбнулась. Не стала она искать никакую одежду, а только обернулась широким махровым полотенцем и сейчас причесывала волосы.

Он подошел к двери, прислонился к косяку и наблюдал за ней. Дорис неторопливо продолжала заниматься своим делом. Знает ли она, думал он, как возбуждает? Одно присутствие при этой бесхитростной процедуре распалило его, пробудило неуемное желание, переходящее в нетерпимую боль.

Женщина все знала. Ее взгляд, пробежавший по его отражению в зеркале и остановившийся на паху, ее довольная улыбка подтверждали, что она все понимает.

Расчесав волосы, Дорис уставилась на гребень — большой, яркого цвета, с широко расставленными зубьями.

— Откуда у тебя эта прелесть? Такими расчесываются только женщины, у меня такой же. А этот чей?

Он удивленно придвинулся к ней.

— Единственной особой женского пола, побывавшей здесь кроме тебя, была твоя малолетняя дочь, — рассмеялся он.

— Значит, ты привез его сюда, когда переехал, и принадлежал он какой-то другой особе, что была в твоей жизни.

Тед остановился за ее спиной, настолько близко, что коснулся тугой женской ягодицы своей выпуклостью под шортами.

— В моей жизни не было никого, кроме тебя. Мне нужна была только ты.

Дорис бросила злополучный гребень на полочку и голосом декламатора произнесла:

— О, мой верный поклонник, ты — прелесть. Лжец, но милый лжец.

Не выдержав столь долгих истязаний, Тед припал к обнаженным плечам, обхватив грудь истосковавшимися по ней руками. Его взгляд был прикован к ее отражению в зеркале: губы жадно раскрыты, глаза полны сладкой истомы и… зовут, желают, требуют. Она хотела его. Дорис Тейлор жаждала отвергнутого. Десять лет он мог лишь мечтать об этом. Столько долгих одиноких лет он был одержим ею.

Затуманенным взором и с затаившимся дыханием женщина наблюдала за его отраженными движениями: как он распутывает концы полотенца на ее грудях, высвобождает их из-под махровой ткани, тут же падающей на пол, и опускает темные от загара руки на ее белый живот. Глядя в зеркало и прижимаясь к женским бедрам, неловкий любовник ругнул себя за суетливость и неопытность. Он-то полагал, что сумеет с этим справиться с большой зрелостью, по крайней мере, с неким подобием сдержанности. Он думал, что сможет долго целость и ласкать любимую, прежде чем овладеет ею так, как это виделось лишь в эротических снах. Ему хотелось неторопливо, постепенно распалять ее и свое собственное желание, пока оно не станет нестерпимым, пока они не смогут дольше вынести жажды друг друга, отчаянной, сокрушающей…

Но он уже готов был закричать: сейчас я умру, если не проникну в тебя!

Она тоже опустила руки, стыдливо прикрывавшие грудь, переплела свои и его пальцы и медленно направила их вверх — по животу, по грудям, пока они не коснулись сосков.

— Дорис, я хочу, — прошептал, попросил, потребовал он, и женщина с силой прижалась к нему спиной, запрокинув голову навстречу жадному поцелую. Встретив раскрытыми тубами его язык, она выскользнула из объятий, обвила руками его шею и ответила на поцелуй со всей страстью и готовностью сдаться.

Он перенес ее на руках в спальню и, отделавшись с помощью женских рук от одежды, отбросив покрывало, нетерпеливо увлек за собой в постель. В то же мгновение их тела слились в единое целое и он проник в нее.

Обмякшая под его яростным напором, женщина вскрикнула и тут же сделала одно небольшое движение, один лишь выпад тазом, затем еще и еще. И его плоть отреагировала так энергично, что он громко застонал и впился пальцами в ее вскинутые в стороны бедра.

— О-о-о, Дорис, — выдавил он из себя.

Она же, в такт ему и себе, настаивала:

— Да, милый, так, так, так…

Женщина продолжала неистовствовать, и он, забыв о сдержанности, делал все более сильные и быстрые махи своим мускулистым телом, теперь уже ее заставляя упоенно стонать все громче и громче. Она в исступлении вторила его движениям, бурно встречала, втягивала глубже и глубже. Блаженствуя после своего заключительного аккорда, она погрузила в сладостное состояние невесомости и его, вобрав в себя все, что он мог отдать, опустошив…

Сделав последний судорожный выдох, Тед приник к ней обессиленный и умиротворенный. Дышавшая с трудом Дорис прижимала его к себе, медленно и нежно поглаживая ладонью спину любимого. Они все еще парили в заоблачных высях своей необузданной страсти, не желая спускаться на эту грешную и суетную землю, где каждому из них предстояло столько неведомого…

Гораздо приятней предаваться любви.

— Черт, я чувствую себя, как сверхпылкий юнец, — довольно улыбнувшись, пробормотал Тед.

Прижимая его еще сильнее, она пошевелилась под ним.

— Только не с моей точки зрения.

— Я даже не успел поцеловать тебя так, как хотел.

Дорис ответила ему многообещающим взглядом.

— Мы ведь только начинаем, разве нет?

Он чуть приподнялся, глядя ей прямо в глаза, и без смешинки на лице, вполне серьезно ответил:

— Я хочу, чтобы это продолжалось долго-долго, всегда.

Последнее слово он произнес, уже поцеловав ее. И его поцелуй пробудил в ней волну жара, наполнил надеждой, дал веру. Если он делает все так страстно, если может целовать так сладко, значит все-таки любит, а если по-настоящему привязан к ней…

Может, в один прекрасный день он простит ее.

Целуя ее снова и снова, он скользнул языком в ее рот, умиротворяя и вновь возбуждая не частыми, но энергичными движениями тела. Его руки ласкали груди, касались сосков, скользили по животу туда, где ее плоть все еще удерживала его. Когда пальцы тронули густые завитки и опустились чуть ниже, она, задыхаясь, прикусила свою нижнюю губу. Не чувствуя прилива новых сил, он продолжил столь интимную ласку, приведшую ее в трепет, что она с остатками воздуха выдохнула:

— О, Тед, не-е-т…

— Не то говоришь, миленькая. Ты должна сказать: "О, Тед, да…" — Он коснулся ее еще глубже, стал гладить с нежным нажимом чувствительную плоть, и она снова задохнулась.

— О, Тед, пожалуйста, — беспомощно прошептала любимая, и он улыбнулся.

— Вот, уже правильнее.

Она просто умирает. В ней накапливается столь бурная реакция, что вот-вот разорвет на миллион клочков, но, ох, умрет она осчастливленной последним мигом блаженства. Он умеет, знает, как это нужно сделать, чтобы позволить ей…

Трепетный жар охватил каждую клеточку, обжигая, испепеляя, пожирая воздух из легких. Вскрикивая, она все крепче смыкала под ним свои руки и ноги, вжимаясь в него от немыслимого наслаждения, веря, что он не даст ей рассыпаться от потрясшего ее содрогания…

Обессилено распластавшись на простыни, женщина прильнула губами к его уху и еле слышно, бездыханно прошептала то, что он хотел услышать:

— О, милый, да…