"Руны грома" - читать интересную книгу автора (Рымжанов Тимур)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Толмач Сурт ежился и кутался в рваный шерстяной плащ, с прищуром оглядывая высокие кирпичные стены. Он явно чувствовал себя очень неловко. В ветхой потертой одежде Сурт действительно выглядел как бродяга. Нищий, жаждущий подаяния у богатых ворот купеческого двора. К тому же лихорадка донимала бедолагу вот уже третий день, парень то и дело потел, несмотря на то что мелкая снежная крупа сыпалась ему за ворот с промозглого серого неба.

— Ворота открыты, госпожа, можно войти, — прокомментировал Сурт то, что все и так прекрасно видели. Но почему-то никто из всего крохотного отряда не решался сделать первый шаг.

С того самого момента, как только они сошли с плота, переправившего их через реку, каждый будто оробел. Сказывалась и усталость, не очень гостеприимные поселения вдоль дороги, где даже на постоялых дворах за миску похлебки и клок сена для подстилки брали явно завышенную плату. И здесь, перед высокими стенами крепости силы путников будто бы иссякли окончательно.

Держа под узды единственную оставшуюся лошадь, Кари решился сделать первый шаг. Встревоженная манящими запахами, кобыла давно топталась на месте, то и дело толкая мордой воина в плечо, как бы помогая выйти из оцепенения. Эгиль уверенно шагнула вслед за ним, хлюпая по раскисшей тропинке, ведущей от берега к большой дороге.

— Теперь многое зависит от тебя, Сурт, — напомнила она толмачу. — Не называйся ни купцами, ни воинами. Скажи, что ищем встречи с наместником, и не более того.

— А если, как и прежде на иных дворах, станут просить платы за постой? Да и примелькалась в здешних краях наша братия, вмиг узнают, кто мы есть.

— Я готова заплатить золотой пряжкой, но это лишь в том случае, если здешние дворовые будут вовсе несговорчивы.

— Эдак мы нищими восвояси воротимся, если так дальше пойдет. Еще и зима не началась, а мы уже как оборванцы, — буркнул в бороду бугай Веланд и тут же добавил: — У меня фунт соли есть, может, ей заплатим.

— Помолчи! — шикнула на него Эгиль. — Сам от поборов бежал, дом бросил, так что терпи.

В казалось бы пустой арке ворот вдруг появились два стражника, выходящие навстречу пришельцам из темных дверей караульного помещения, расположенных по обе стороны от створок ворот. Стражники были среднего роста, плечистые и на первый взгляд весьма доброжелательные. На кожаной вставке воротника у одного из них красовалось серебряное украшение в виде дубового листочка. Короткие копья они держали острием вверх, мечей не обнажали и вообще вели себя очень спокойно и уверенно.

— Это и есть знаменитые стрелки колдуна? — поинтересовался тихо здоровяк Кари, почесывая кончик носа.

— Здравы будьте, путники, — пробасил стражник, снимая с рук перчатки, окованные тонкими бронзовыми пластинами. — Давненько вас заприметили, ждем, вот когда изволите пожаловать…

— Скажи ему, — обратилась Эгиль к Сурту, — что мы премного наслышаны о величии этой крепости, о гостеприимных традициях обитателей. Скажи также, что везем послание от короля Урге и брата его Ульвахама. Да и старика Олава упомянуть не забудь.

— Ага! Варяжские гости к нам пожаловали, — вдруг заговорил второй стражник, с интересом прислушиваясь к чужой речи, расплываясь в довольной улыбке и не дожидаясь, пока юнец Сурт откроет рот. — Давненько от тех краев к нам не хаживали. Милости просим. Первые три дня бесплатно, угощение на гостином дворе. Баня. Дзиньхекция! Полати в общей спальне. Ежели желаете большего — извольте, но уже за звонкую гривенку.

— Что он сказал? — вдруг насторожилась Эгиль и чуть отступила.

— Все хорошо, госпожа, они рады приветствовать нас во дворе для гостей, где три дня не будут брать с нас платы.

— Трех дней должно хватить, — задумчиво кивнула ведьма, изобразив на лице сдержанную улыбку.

— А у вас что же, всех так принимают? — поинтересовался Сурт, внимательно разглядывая странное снаряжение стражников.

— Закон, — ухмыльнулся солдат, пожимая плечами. — С тех пор как одолел наш князь ордынцев, как скрепили они мирный договор, так и стало. Всяк, кто ни явится, неважно, богат он или беден, три дня пользуется гостеприимством хозяина, а после уж или службу служит, или платит.

— Как великодушно со стороны хозяина, — перевел Сурт ответные слова Эгиль. — Не накладно ль ему так привечать каждого?

— Закон, — важно молвил вояка, нахмурив брови, и тут же обернулся вполкорпуса к большому двору за воротами. — Вон те широкие двери — это стойло и конюшня. Там Корешок, подмастерье, вашу кобылку пристроит, покормит, напоит. А вон далее от конюшни — крыльцо, вот туда и извольте в харчевню к привратнику. Гость, кто бы он ни был, разный, но порядок должен быть. Назоветесь, как пожелаете, чтобы учет вести. Привратника величают Осип, и не пяльтесь на него с ухмылкой, у бедняги от рождения глаз крив да зубы в растопырку. Но наместник Осипа жалует, да и дело он свое знает.

Понимая лишь часть сказанного, громила Веланд только шмыгал носом и натужно сопел, выслушивая нудные поучения от неторопливых коренастых вояк. Его брат Рох даже не напрягал слух, просто глазел по сторонам, не скрывая любопытства.

Действительно, крепость представляла собой сооружение, до сих пор не виданное. На первый взгляд весьма компактная, но устроенная таким образом, что подступиться к стенам большим войском можно только с одной стороны. Гостиный двор, как первый рубеж обороны, на самом деле представлял из себя большую ловушку. Если войску неприятеля каким-то образом удавалось пробить главные ворота и ворваться за стену, тут их ждал весьма неприятный сюрприз. Спрятаться во дворе было негде. Там и тут вдоль стен можно было заметить узкие бойницы, направленные внутрь двора. Ворота конюшен и складов, были очень надежно укреплены и так же, как главные, окованы железом.

— Зная людей меря, которые указали нам сюда путь, — заметил Кари с ехидной ухмылкой, — я ожидал здесь увидеть не больше чем просто дубовый частокол да дюжину кривых сараюшек. А тут накось, даже больше, чем рассказывал старик Олав.

— Я тоже не поверил шаману, когда он повторял все эти небылицы про золотых змей, про неприступные стены, — согласился Веланд, перекидывая к себе на плечи седельную сумку. — Стражники тоже на вид не берсерки, но я бы еще подумал, прежде чем задирать хоть одного из них.

Из дверей конюшни выскочил пучеглазый мальчишка лет пятнадцати и тут же перехватил у Кари из рук поводья лошади.

— Не забудь покормить лошадь, — напомнил мальчишке толмач Сурт.

— Покормлю, напою, не беспокойтесь, вот прибыли бы вы к обеду, я бы еще и помыл, да только теперь до завтра подождать придется. В реке вода уж больно студена, а та, что от бань на конюшню отдают, уж кончилась.

Деловито оглядев лошадь, мальчишка проворно ослабил подпругу седла, довольно бесцеремонно задрал лошади копыта, осмотрев подковы, сунул чумазые пальцы кобыле в рот, бегло оглядывая зубы. Легонько похлопав по крупу, встревоженное чужими прикосновениями животное повел к конюшне.

— Как представитесь, гости дорогие? — спросил учтиво привратник, раскосо осматривая промокших до нитки странников.

— Госпожа Эгиль со слугами, — ответил Сурт заученной фразой, не подразумевающей излишних подробностей.

— Стало быть, боярыня? — не унимался дотошный старик, теребя губами кончик гусиного пера.

— Из знатного рода, — нехотя согласился Сурт и лишь на мгновение покосился на свою госпожу, как бы давая понять привратнику, что и так сказал слишком много.

— Ага, ага! Значит, стало быть, так и запишем — боярыня с холопами…

Спутники Эгиль были в некотором смятении. Никак не могли поверить, что это действительно с ними происходит. Теплая натопленная светлица с большими окнами. Дивные ароматы, доносящиеся откуда-то из-за полукруглой арки, прикрытой тяжелыми кожаными завесами, нарезанными лоскутами. Сухое и проветренное помещение, в котором даже нет намека на запах гари. В сравнении с тем, как их принимали в других дворах, это были просто королевские хоромы.

— Вот и кут ваш, боярыня. Стол, лавки, полати. Окошко только одно, но зато с видом на цветник, да травницу. Все веселей, чем на скотный двор. Угощение сейчас поднесут, а после извольте в баньку. — Искоса поглядывая на крепкую и ладную фигуру Эгиль, старик-привратник ехидно скривился и пояснил: — Боярыня первая, холопы опосля. А если запротивитесь мыться, как басурманы, во хлев погоню — у коровьих боков греться.

Противиться бане никто не собирался. Веланд и Рох всю дорогу только и грезили о том, как бы им погреть косточки да смыть дорожную грязь.

После угощения и бани с горячей парной и огромной кадкой чистой горячей воды с травяными настоями гости разомлели. Проворные девицы с банного двора взялись выстирать и подлатать одежды путников, дав им взамен чистые, будто новые, длинные рубахи, штаны и душегреи. Когда вернулись в свой кут на гостином дворе, то тут же столкнулись нос к носу с проворным косоглазым стариком Осипом.

— Вот и славненько, — прошамкал Осип кривозубым ртом. — Вот из-под грязи да копоти и отскребли людей добрых. А вас, боярыня, уж воевода дожидается. Извольте ему ответить, потому как он наместника верный человек и должен следить за тем, кто гостит в крепости из знатных.

Воеводой оказался человек на удивление молодой, в дорогом шелковом кафтане, отороченном соболиным мехом. Длинные темные волосы воеводы были аккуратно собраны, расчесаны и подхвачены на затылке плетеной тесьмой с замысловатым узором. На лицо он казался смуглым, с острыми, почти орлиными чертами. Глаза воеводы были черные, жгучие, чуть раскосые. Взгляд — острый, пронизывающий. Сидя за столом, он внимательно изучал гостей.

— Мое имя Ирмек, я сын наместника и воевода конного стрелкового отряда. Отвечаю в крепости за соблюдение законов, ведаю мерами весов, слежу за договорами по сделкам. Сейчас в мирные дни мой отряд сопровождает купеческие караваны. Стража внешней крепости, когда я здесь, тоже в моем подчинении.

— Мое имя Эгиль, я старшая дочь короля Атли, потомка славного рода Бьерна, — произнесла ведьма, а Сурт тут же перевел молодому воеводе все сказанное. — Мы прибыли в славный дом Квельдульва Коваря для встречи и беседы. Ибо известно нам, что назвавший себя Аритором князь этой земли может быть тем, кого мы считали утраченным родовым коленом и наследником королевского дома.

Хмурясь с каждой секундой от всего услышанного, Ирмек насупил брови, а лицо его сделалось угловатым, будто бы вырубленное топором. Он внимательно дослушал толмача и, выдержав долгую паузу, неторопливо и сдержанно ответил:

— Я передам вашу просьбу наместнику. Но прежде чем он примет какое-то решение, пройдет несколько дней. Не стану скрывать так же, что мне известно о том, как сильно вы поиздержались в дальней дороге. Не беспокойтесь, что ответа, возможно, придется ждать дольше, чем три дня, отведенные законом для гостей. Я, Ирмек, называю вас своими гостями, так что Осип о вас позаботится, сколько будет нужно.

Сказав это, воевода быстро встал и вышел во двор, звонко чеканя шаг тяжелыми сапогами.

Провожая взглядом крепкого и подтянутого воина, Веланд, хоть и был выше воеводы на голову, озадаченно почесал затылок.

— Если в войске Коваря таких бравых молодцов хотя бы сотня, не стал бы я в здравом уме перечить эдакому князю.

— Их обычаи нам чужды, но пока весьма приятны. Я не хотела бы портить отношения с людьми в этой крепости, так что заклинаю вас, друзья мои, не нарываться на неприятности и не реагировать на возможные стычки.

— Это уж мы и сами поняли, госпожа, — ответил почти шепотом Кари. — Я уж думал хотя бы у очага в козьей шкуре поспать, а тут полати с тюфяками да бочка хмельного меда. Неужто мы, госпожа, так глупы, чтобы помочиться в эту бочку…

Тихо ступая по опавшим листьям, кое-где припорошенным первым осенним снегом, я совершенно не думал об охоте. Сейчас олень, или, как называли его местные, дикий козел, которого я давно засек у ручья, был для меня не добычей, а целью. Очень настороженным, чутким противником, которого я должен был поразить точно и желательно без шума.

Дуновений ветра почти не чувствовалось. Подвешенные под прицелом на тоненьких ниточках пучки воробьиных перьев еле шевелились, определяя слабые потоки. Пришлось ждать, а затем тратить еще минут двадцать на то, чтобы обойти оленя стороной по широкой дуге и подползти с подветренной стороны. Ни о чем не подозревающее, но настороженное животное пощипывало клочки травы вдоль кромки оврага, когда я заметил движение в ельнике. Бесшумно и проворно под густым лапником проскользнула тихая рысь. Огромная кошка смотрела в мою сторону, и, разглядывая ее в прицел, я подумал, что хищник меня заметил. Этого не могло быть. Рысь способна учуять, но вот заметить прикрытого маскхалатом, засевшего в еще густом орешнике стрелка она просто не могла. Но рысь настороженно вглядывалась в мою сторону, лишь изредка поворачивая голову к ничего не подозревающему оленю, как бы примеряясь.

Мне бы еще сократить дистанцию метров на десять, пробраться на четвереньках к кривой, старой березе, тогда буду наверняка уверен в точности выстрела. Но появление рыси сбивало все планы. Сама того не понимая, хитрая кошка могла спугнуть дикого козла. Она-то его небось быстро настигнет, а вот мне, хромоногому, за резвой скотиной не угнаться. Нога в последнее время совсем не дает покоя. Ноет, ломит, и непонятно почему, вроде не нагружаю больше обычного, а все рано донимает. Наверное, признак того, что начинаю стареть.

Бесшумно сдвинулся затвор. Закатанная в воск круглая свинцовая пуля натужно влезла в ствол. Я закрыл затворную рамку и навел прицел. Олень стоял вполоборота ко мне. Голова то поднималась, то опускалась к клочьям зеленой травы. Нужно было уловить момент, поймать ритм. Второй попытки не будет. Я охочусь один, так что подстраховать некому. Это не добыча, убеждал я сам себя, это мишень, враг, которого нужно ликвидировать.

Наглая, кистеухая кошатина шмыгнула с ветки на ветку, привлекая внимание настороженного оленя. Что, тебе зайцев мало?! Вертя, как антеннами, короткими рожками, олень озирался по сторонам, мышцы на ногах подергивались от напряжения. Пугливое травоядное в любую секунду готово было сорваться с места. Сейчас или никогда. Короткий сильный хлопок. Я не вижу самой пули, но от переносицы до глазницы оленя кусок кости просто выворачивает наружу. Напряженные ноги судорожно отбрасывают животное вперед и вбок, но это уже рефлекторные движения. Бедная зверюга! Даже не успела почувствовать, как пуля разнесла голову.

Почти синхронно с моим выстрелом прозвучал еще один, будто эхом отразившись от скалистого обрыва. Но нет, в лесу эха почти не бывает. Да и скалистых обрывов тоже в этих краях не сыскать. С ветки на той стороне оврага свалилась рысь. Хищник даже не успел зацепиться когтистыми лапами за ветку, как его буквально сдернуло с мохнатой ели, словно невидимой сильной рукой.

Я резко вскинул голову, вставая в полный рост. У высокой гряды, где начинался овраг, у старого валежника, метрах в сорока от меня, точно так же одетый в маскхалат, поднялся другой стрелок. Уверенно и заученно положив винтовку на сгиб локтя, снайпер направился в мою сторону, по привычке продолжая двигаться, ссутулившись и почти бесшумно.

Откинув с лица тонкую сетку, я сделал два шага навстречу и остановился.

— Имя?! Взвод?!

— Савелий! Второй стрелковый взвод! Старший нянька.

Няньками называли сами себя инструктора, гонявшие новобранцев в Скосаревской крепости. Теперь, когда коротышка вовсе откинул капюшон, я заметил, что он как раз из числа тех ветеранов, которых я отобрал в состав нового диверсионного отряда.

— Давно меня заприметил?

— Никак нет, батюшка. По оленьему следу шел да заметил рысю. Так, думаю, велика, матера, как есть; тоже оленя рыщет. Я, стало быть, за ней. Вот тут и встретились. А когда олень к овражку вышел, так я, пока осмотрелся, глядь — из-под муравейника вроде как кочка шелохнулась, и звук такой, еле слышный, чирк-чирк, будто кто камешки-голыши в руке теребит.

— Смотри-ка ты глазастый, — похвалил я Савелия, но тут же, делая строгое лицо, сказал: — А я уж боялся, спугнешь ты мне ужин. Сопишь, как еж, да чесноком от тебя, заразы, несет за версту.

— Виноват, батюшка!

— Да полно тебе! Взяли зверя. Но впредь учти: дыхание ровней и чтоб никаких резких запахов.

Удачливый стрелок вытянулся в струнку, выслушивая мои поучения, а я для себя отметил, что молодец парнишка. Ведь на самом деле, не произведи он выстрела, я бы так и потопал к убитому оленю, раскрыв себя. Да и тот факт, что от стрелка несет чесноком, я заметил, только когда тот встал подле меня да рот раскрыл. Эх, хорош вояка! Вернемся в лагерь — обязательно отмечу сорванца. Мои слова о том, чтоб был еще прилежнее в учебе и отработке мастерства, стрелок примет буквально и сделает все, проявив немалое усердие. Не зря я из этих увальней выдавливал когда-то мамкино молоко, драл три шкуры, чтоб научились выживать. Вот, во что превратились стрелки колдуна. В полуденной тени, в скошенном поле могут спрятаться.

Олень оказался хорош, килограмм на восемьдесят. Свежевать не стали, на приметном месте у оврага грязь разводить. Решили в лунку обескровить да, подвязав за ноги, на жердине дотащить в лагерь. Убитую рысь Савелий также подвязал за лапы и перекинул через плечо.

— Как в лагерь придем, — наставлял я Савелия, — ты тушу возьми. Собери всех нянек, разделайте оленя. Нам с Черноруком да дворовым вырезки отложите, а остальное себе. Новобранцы небось уж стонут от гречки да квашеной капусты, вот и дайте пополнению косточки поглодать.

— Молодняк ропщет, что скрывать. Один, вон, из черемисов на няньку Фому с кулаками бросился, да куда там. Фома — боярский отпрыск, руками подкову рвет, а тут черемис, недокормыш…

— Вы там полегче, — пригрозил я. — Шибко руки не распускайте. Если кого и наказываете, то аккуратно, чтоб без переломов и выбитых зубов. А то вам, дурням, только дай волю.

— Что ты, батюшка! Мы с ними, как с детками малыми. Когда на собственной шкуре все попробуешь, другому в том же деле зла желать не станешь. Мы, конечно, строги, дело блюдем, но чтоб вот так без нужды лютовать, это ни-ни. А вот за олешка вам спасибо, мы-то сами тоже не жируем. С пополнением за одним столом харчеваться садимся. Редко когда кто из караульных копченой курочкой угостит или денщик хозяйский от вашего стола медку пожалует. Мы прежде, что надо, так на ярмарку ходили торговать. До Пронска через горельник да вдоль болотца полдня ходу. А как ты, батюшка, у нас осел, хорониться стал, так с тех пор до семей нам не дозволено, чтоб слово лишнего не ляпнуть, как бы кто не прознал.

— Не беда, скоро отпустят всех по семьям, только вы тоже языки не распускайте. Незачем родне знать подробности.

— Я, батюшка, — пробасил стрелок, поправив тяжелую жердь с тушей на плече, — в моем селище единый кормилец. До того как меня тебе во служение не отдали, боярин наш брал что только его людишки уволочь могли, епископ приходил с дружиной, последнее уносили. А как только дали мне стрелецкий знак, так я его тут же в печи нагрел да к воротам как тавро приложил. С тех пор на наши дворы редко кто из боярских захаживает. А чернецы те и вовсе носа не кажут.

— Ты же туляк, верно знаю?

— Верно.

— И что бояре тульские? Когда прознали, что ты в моей стрелецкой гвардии?

— Меня-то одного, случись что, и конем потопчут, кто я им? У самих дружины небось не голь. Да только давненько уж ходит слух, дескать, кто стрелка Коваря заобидит, или семью его или двор опорожнит, тому расплата лютая. Явятся к тому в сени все стрелки да спросят за обиды. Думают, да вот даже в моем селище, что на крови мы здесь в стрелецком чине братаемся.

Савелий натужно пер тяжелую добычу, шагал, стараясь выдерживать темп, но при этом, не переставая, трепался без умолку. Его слова, будто репей, цеплялись одно за другое, коряво, криво, перескакивали с темы на тему. Он продолжал говорить, а я себе думал, что, создавая военное подразделение, весьма отличное от прочих, стою у истока некоего мифа. Сами стрелки внутри своей структуры создадут обряды, неписаные законы, о которых мне потом придется узнавать с немалым удивлением. Я в своих мыслях рождаю голую схему, скелет, а уж потом вся эта конструкция обрастает подробностями, слухами, как бы перенимая от людей некое подобие собственного духа. Я планировал только тренировать стрелков. Научить выживать, воевать, умело и слаженно. А вышло, что создал некое братство со своими законами, которых я не писал, с четким разделением, можно сказать, даже иерархией, весьма далекой от всех званий и чинов. Мои стрелки выделялись, пусть еще и не цело, в некую касту военных. Они уже отстояли стороной от бывших своих бояр, обособились от нарождающихся, набирающих все больше силы церквей. Они формировались, росли, переживая внутри себя естественные процессы становления и роста. Мне следовало внимательней отнестись к этому явлению. В конечном счете каста военных может в будущем стать весьма влиятельной силой, способной в корне менять события истории. Как бы там ни было, я не вечен. Случится, что действительно помру, и уже через год даже не вспомнят, что был такой колдун. Но останутся мои дела. Мои достижения стали уже повседневностью и будут передаваться из поколения в поколение, формируя новую картину мира, иную реальность. Вот мое наследие. Вот то, в чем сохранится крупица меня самого. Не в семье, не в детях, а в делах. Но дела, как отпрыски, могут быть худыми, дурными, а могут быть ладными.

— Родня пожаловала! — буркнул я, косясь на то, как Олай старательно сдерживает смех. — Из варяг, нищие да убогие. Шли бог весть сколько, да без ладьи или даже купеческого кнора. Что-то я полон сомнений, Олай.

— Ирмек говорил с ними. После того как передал мне просьбу этой ведьмы повстречаться с тобой, я был вынужден соблюсти предосторожность и сказать, что ты умер. Он ей так и передал. Варяжская гостья не очень поверила его словам и попросила разрешения навестить твой склеп под башней.

— Что, интересно, она там собирается увидеть? Мои кости?

— Вот уж не знаю. Люди, что с ней пришли, пожалуй, кроме одного — толмача, все воины. Но, как бы ни старался Осип, перетряхивая их лохмотья в бане, оружия при них не нашлось. Ни кольчуг, ни лат, ни даже оружейного тайника за воротами крепости и окрест — нет. Мои люди проверяли. Кажется мне, что пришли они не просто так, а удостовериться в пышных байках Олава. Того самого бродяги-северянина, что зиму тут ошивался года полтора назад.

— Значит, не врал заморский гость, что лично расскажет своему королю обо всем увиденном. Я уж и забыл про того шустрого краснобая. Эх, черт меня дернул когда-то сдуру ляпнуть, что я варяжских кровей. Теперь повадятся родственнички искать тут пристанища.

— А может, окажется и не плохо? — робко предположил Олай. — Раз-другой дадим приют варяжским дружинам, корабли их на верфи поставим, подлатаем. Они зимовья часто у княжеских дворов ищут, да только кто ж их, разбойников, к себе на зиму пустит. Они ж, бесы, всех девок попортят, мужиков побьют. А мы можем. И случись что, так и управу найдем. Стрелкам, опять же, не все жирок нагуливать да у старух на базаре пирожки таскать.

— Парламентеры. Прислал северный король некое подобие посольства. Что ж, прежде такого не случалось. А мне политику ладить так или иначе все одно придется. Если сговорюсь с северными королями, дам им дорогой товар, дворы, то, стало быть, они и тевтонцев да ливонцев привечать перестанут. Ведомо мне от Александра, что нынче норманны, те что от христиан сторонятся, как бы в нейтралитете, а заведу с ними дружбу, так и Новгороду подмога.

— Как дальше будет, не могу знать, но с этими, что во дворе твоем гостевать изволят, надо бы заговорить. Ты же, батюшка, по весне все одно воскреснуть намеревался, чтоб с Михаилом посчитаться. Вот тебе и подмога. По селищам слух пустим, что явилась, дескать, от северных земель ведунья, чтобы тебя оживить. Тут не только Михаил, тут и прочие зубами защелкают. Сам же говорил, что нужно все подать как-то по-особенному…

Олай смотрел на меня немного заискивающе, деликатно пытался убедить, что смело озвученная им мысль — как бы моя собственная. Но мне, признаться, такая идея даже в голову не пришла. Да как же, черт возьми, гладко и ловко все складывалось. И Ирмек, и Олай — все в один голос говорят, что хоть северянка и назвалась чуть ли не княгиней, ведьму в ней всяк, от стражника до конюха, заприметил. Рановато мне пока из мертвых воскресать, да коль уж такой случай подвернулся, то, видать, придется. Пока до Москова слухи дойдут, пока тамошние бояре да сам князь их проверят, пока обмозгуют, как поступить, — самый раз будет наносить ответный удар. Разведка с накрученными хвостами встрепенулась, донесения шлет исправно. Войск в Москове зимовать почти не осталось, так, самая малость калеченой дружины. Тем более что в лоб я все равно не пойду. Устрою тихий дворцовый переворот и возьму город малой кровью. Мой снайперский взвод уже приступил к тренировкам, диверсионные бригады на лесных базах отрабатывают схемы скрытного проникновения в чужие крепости. Моя цель — Михаил и его бояре, а город и земли — это как подливка к сладкому десерту под названием месть.

Поднявшийся на дворе шум разбудил почти всех. Наспех накинув душегреи да тулупы, спешно, но не суетно любопытные гости вышли в широкую дверь и столпились на крыльце, под навесом у дровника. У главных ворот с внутренней стороны выстроились в неровную шеренгу восемь дружинников. Закованные в добрую, дорогую броню воины оставили запряженных по-походному лошадей на коновязи, у караульной. А сами, потрясая щитами, вели шумную перепалку с единственным стражником, преградившим им путь к гостиному двору.

— Отчего ты, холоп, дылда стоеросовая, нашему хозяину в ноги не падаешь? — басовито ревел пузатый дружинник, поигрывая булавою в кольчужных рукавицах.

— Я стрелок Коваря, и не должон поклоны бить всякой мелюзге шаталой! — ответил стражник с ехидной ухмылкой и явным вызовом.

Спутники ретивого боярина схватились было за рукоятки мечей, но вынуть из ножен не решились.

— Издох твой Коварь, срамной зелейщик да богохульник. Коломенскому столу нынче отойдет вся земля его. Поклонись, смерд, не то осерчаю! — загудел побагровевший от ярости купец.

— Кобылий зад облобызай, боярин, из-под веника своими холопами понукать будешь, а тут или сказывай чего надо, или взашей тебя выпру.

— Ты что ли, смерд, десятник Дока будешь? — спросил угрюмо купец, чуть умерив пыл.

— Он самый, — кивнул в ответ стражник, скрестив руки на груди.

— Стало быть, твои проныры моих людей вчерась у переправы опоили, раздели, товар с обозов покрали.

— Про товар не знаю, — опять ухмыльнулся стражник, косясь с прищуром на толпу зевак. — А вот вчера ходили мои стрелки в дозор да выведали, что некий купец вел до Биляра невольный люд в цепях да колодках. Закон Коваря строг. Невольный, кто бы он ни был, ступив на землю эту, тут же освобождается. Аль не ведаешь, убогий?! Стрелки исполнили сказанное, что тебе еще, дядька, надо?

— Воры! — захрипел купец, гневно зыркая по сторонам. — Вот вы мне сейчас ответите!

В это момент с пандуса над изгородью травницы спрыгнул Ирмек. По-видимому, из своей комнаты в башне он вышел прямо через окно. В легкой холщевой рубахе, в замшевых штанах и мягких сапожках. Рубаха у воеводы была небрежно перехвачена плетенным из кожи поясом с серебряной пряжкой.

— Что за вой тут с утра, Дока?! — спросил лениво молодой воевода, подходя ближе.

— Да вот, явился боярин, у которого вчера мой разъезд невольных людей увел, я уж докладывал.

— Ах этот! — припоминая, кивнул Ирмек и обратился к пришлому забияке: — Что ж, люди мои закон исполнили, а ты, толстопузый, и не купец вовсе! Знака гильдии у тебя нет, паролей не знаешь, реестра товаров не имеешь! Пошел вон, пока самого за дела твои разбойные в темницу не определил!

Эгиль вышла одной из последних и, пока протиснулась сквозь толпу до Сурта, пропустила самое начало шумной перепалки.

— Что происходит?! — спросила она толмача, дергая его за локоть.

Вместо Сурта ей ответил Веланд, азартно лузгающий тыквенные семечки:

— Пришел на двор бурдюк какой-то горластый, весь в бронях, требует вернуть ему невольных, которых здешние стражи отобрали на дороге из его каравана. Видать, все делали по местному закону. В земле Квельдульва рабов не терпят и невольными людьми торговать запрещают. А этот от злобы пухнет, товар-то потерян, вот и задирается. Посмотрим, чем дело кончится.

Ирмек внимательно окинул взглядом немногочисленный отряд у ворот и, спокойно зевнув, обратился к Доке, но так, чтобы все слышали:

— Сам справишься? Или помощь нужна?

— Сказал же: выпру взашей дураков — значит выпру.

Все дружинники, кроме купца, тут же кинулись в бой, обнажая мечи. Эгиль заметила, что стрелок только откинул от себя подальше короткое копье и встал вполоборота к нападавшим, широко расставив ноги. Веланд откатил ногой из дровника березовую чурку и встал на нее, придерживаясь за опору навеса. Кари и Сурт просочились в первые ряды зевак, сама Эгиль прекрасно видела развернувшееся побоище, поднявшись на верхнюю ступеньку крыльца.

Первого нападавшего Дока встретил сильным ударом ноги в область живота. От такого увесистого пинка дружинник свернулся в клубок, отлетев назад. Падая, он зацепил товарищей, но те не стали задерживаться и продолжили наступать. Короткий меч второго просвистел в опасной близости от плеча десятника, но тот, похоже, был в себе уверен и ловко ушел в сторону, перехватывая руку нападавшего. Двигаясь вместе с ним, словно бы в танце, снес его же щитом третьего и четвертого. Сильным ударом локтя в переносицу вырубил очередного, встретив на бегу, а того, которого держал, оттолкнул от себя, удерживая за руку с мечом, сильно саданув коленом в сгиб локтя, вывернул кисть ратника наискось, заваливая бугая на землю.

Эгиль завороженно смотрела на непринужденные и свободные движения стрелка. Он был безоружен, почти без доспехов, лишь в легкой кольчуге и кожаном подшлемнике, но это ему не мешало отбрасывать от себя нападавших тяжелых ратников как докучливых подростков. Драка казалась совершенно несерьезной. Стрелок так умело двигался и использовал самих врагов в качестве живого щита или оружия, что любая атака проваливалась, так и не начавшись. Он их будто бы поучал, как терпеливый наставник поучает нерадивых учеников, развешивая по упрямым затылкам увесистые оплеухи. Заламывал им руки, выворачивал кисти; увертывался с такой легкостью и проворством, что у запыхавшихся дружинников боярина вовсе не оставалось шанса на успех. Довольный происходящим, Ирмек стоял чуть поодаль, уперев руки в бока, внимательно наблюдая за откровенно потешной сварой. Лишь толстопузый купец был вне себя от бессильного гнева. Когда все семеро его спутников оказались на земле, корчась от боли, отхаркиваясь кровавыми соплями, он сам ринулся в атаку, взметнув над головой тяжелую булаву. Завидя нападавшего, стрелок, стоя на месте, только ударил ногой по кромке лежащего под ногами щита, от чего тот подлетел вверх. Перехватив его на лету обеими руками, Дока укрылся за ним, подставляясь под удар булавы, а сам резко присел, выставив вперед одну ногу. Сильный удар тяжелым сапогом в голень свалил толстопузого драчуна наземь, как подрубленное дерево. Сам стрелок откинул щит и отпрыгнул в сторону. Взвыв от боли, толстяк шваркнулся мордой в грязь и прокатился на пузе до навозной кучи, где и затих, боясь подняться посрамленным на виду у стольких, захлебывающихся от смеха зевак.

На подмогу десятнику уже спешила дюжина стражников. Они без церемоний: кого за ноги, кого за руки или просто пинками — выкинули задиристых дружинников купца за ворота и бросили там у канавы. Мальчишка Корешок, что служил на конюшне, отвязал запряженных лошадей незваных гостей и стеганул их прутом, спроваживая вслед за седоками звонким свистом. Самого купца, так и не решившегося встать, выволокли за руки и ноги уже сторожа, спустившиеся с высоких стен крепости.

— Даже испариной не изошел, — пробубнил удивленно Веланд, спрыгивая с березовой чурки. — А что будет, если этому десятнику в руки меч дать или копье?

— А ты проверь! — предложил ехидно Рох, теребя во рту кусок вяленного мяса.

— Королю Урге рассказы о таких десятниках очень не понравятся, — негромко произнесла Эгиль, как бы размышляя вслух. — Этот эгоистичный дикарь не способен даже представить, что война — это искусство, а не просто грабеж и кровопролитие.

Возбужденная, гудящая, словно пчелиный рой, приглушенным говором толпа расходилась по двору. Короткое зрелище не предполагало продолжения, и поэтому все постояльцы спешили к теплым местам в своих закутках. Но Эгиль не спешила. Она только ухватила за рукав Сурта, стучащего зубами от холода, и, увлекая его за собой, подошла к Ирмеку.

— Скоро ли нам представится честь увидеть гробницу Квельдульва, воевода? Мы бы не хотели злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Не беспокойтесь, боярыня, — ответил Ирмек, явно ожидавший такого вопроса. — Я обо всем доложил наместнику, и он заверил, что поторопится с ответом. Но если вы спросите моего мнения, то я бы советовал вам не торопиться и подумать о том, чтобы перезимовать в нашей крепости. Уверен, скоро вы сами примете такое же решение.

Пока Эгиль, насупившись, терпеливо ждала сбивчивый перевод своего толмача, едва шевелившего посиневшими губами, воевода еле заметно поклонился и удалился к воротам внутренней крепости.

Не очень довольная ответом, ведьма поднялась на крыльцо и с силой дернула дверь, входя в теплую клеть харчевни. Веланд и Кари пошли вслед за ней, стараясь уловить настроение госпожи.

— Вся эта волокита, доклады и шушуканье по углам начинают меня раздражать. Я просто чую, что во всех недомолвках кроется какой-то подвох.

— Не думаю, что мы чем-то смогли заинтересовать наместника и его воевод, — высказал свое мнение Веланд. — Кормят, поят, предложили остаться на зимовку. Что мы еще вправе требовать? Коль уж погиб Квельдульв, то, стало быть, опоздали мы с визитом вежливости.

— Оборотни и колдуны просто так не погибают! — зашипела Эгиль, буравя Веланда яростным взглядом. — Колдуна нельзя убить ни мечом, ни ядом!

— Поэтому нам не хотят показать его склеп? — спросил Веланд спокойно, стойко сдерживая гневный взгляд госпожи.

— Нас проверяют. Поселили в людном месте, ублажают, но тут сотни глаз. Люди, о которых мы ничего не знаем. Наблюдают за нами, как охотник наблюдает за зверем, загнанным в ловчую яму. Колдун сам словно бы взирает из тени. Пытается понять наши намерения. Он хитер и коварен, как о нем говорят, и если я права, то его смерть не больше чем его собственное пожелание.

Сидя за столом, куда подносили обеденные блюда, Эгиль вынула из седельной сумки плотный сверток. Завернутый в овчину тяжелый металлический предмет, очень напоминавший по форме большую печать с торчащей над ней ажурной вилкой в форме загнутой на концах лиры.

— Если это то, о чем я думаю, моя госпожа, то что же тогда хранится в сокровищнице моего короля? — спросил Кари, искоса глядя на иссеченный древними рунами круглый предмет.

— Дикарь Урге, как и его безумный братец Ульвахам, не достойны даже прикасаться к священному символу. В сундуке твоего короля, Кари, лежит грубая подделка, причем позолоченная ему на потеху. Настоящий ключ я выкрала из дворца, когда еще были живы мои братья. С тех пор он всегда при мне. Я считаю себя единственной достойной хранить это сокровище. А потаскуха Хильда и ее муженек пусть довольствуются дикарской побрякушкой.

— Символ королевской власти, достояние великого рода, как много слухов ходило обо всем этом. Ключ от врат Валгаллы должен был принести людям счастье, достаток. Но что-то не помню я благодарных предков, кто хоть бы раз обмолвился о благородстве прежних королей. Уж простите меня, госпожа, — шептал Кари, утирая усы и бороду от бражной пены, — что, может быть, нелестно отзываюсь о ваших предках…

— В первую очередь ты нелестно отзываешься обо мне, — оборвала его Эгиль. — Но я прощу тебе эти слова, потому что ты, сын пастуха, не знаешь, о чем говоришь. Достаток, благоденствие, могущество — все это порождает зависть, злобу. Человек не должен жить в достатке. Рано или поздно ему что-то станет недоставать. Захочется больше. Больше скота, больше хлеба, золота, женщин. Человек ненасытен. А получив все желаемое, не прилагая усилий, он превращается в животное. Он становится глух и слеп, он умирает, становясь живым мертвецом в глазах богов. Кто из воинов пойдет в дальний поход, зная, что может не вернуться в борьбе за скудную добычу, если у него полон дом всего что только пожелаешь? Кто?! Такой воин мертв, его просто не существует. А когда придет жадный сосед, видя достаток и благоденствие? Когда придут проповедники, выносящие последние крохи, затуманив разум простолюдинов словоблудием. Кто защитит истинный дух и наследие предков? Воспротивится чуждому с оружием в руках?

— Люди Квельдульва живут в достатке, моя госпожа. Они могут себе позволить принять гостя и ни в чем ему не отказывать. Но что-то не похоже, что стрелки его ожирели от обжорства и не могут взять в руки оружие, отстаивая такую жизнь. Мы собственными глазами видели, что они без оружия вытворяют, а уж с вооруженным я бы даже препираться не стал.

— Ты прав, Кари. Колдун мудр. Он дает ровно столько, чтобы люди не умирали с голоду, изрыгая проклятие на головы своих королей. Но дает не сам, не из волшебного ларца или бездонной пастушьей сумки, в которой всегда лежит ломоть хлеба и сыра. Нет, он учит людей трудиться над своим благом, над своим благоденствием. Вот поэтому мы отправились в эти земли, Кари. Еще в тот момент, как только старик Олав рассказал королю о Квельдульве, я уже знала, кто он на самом деле. И поверь, кем бы он ни был, он точно не мой брат. Уж своих бесноватых братьев, назовем их так, я хорошо знала.

— Боярыня, боярыня, — хрипел Осип, тормоша Эгиль за плечо, — просыпайтесь. Наместник готов встретиться…

Веланд вскочил с широкой лавки и настороженно замер за спиной у привратника, ожидая указаний госпожи. Обернувшись на здоровяка, Осип только ощерился и прошептал:

— …только вы боярыня и ваш толмач.

Держа в костлявой руке яркий фонарь, привратник бесцеремонно толкнул спящего Сурта, не дожидаясь, пока это сделает сама Эгиль или кто-то из ее людей.

— Ждите меня здесь, — приказала Эгиль, разглаживая пальцами припухшие веки. Ее властный тон не оставлял выбора, хоть каждый из спутников был немедленно готов вступить в спор со стариком и отправиться вслед за своей госпожой.

Вечно мерзший Сурт, прикрывая глаза от яркого света, машинально натянул полушубок, подаренный ему добродушным булгарским купцом, и, зевая, сполз с уютных полатей.

Они прошли через кухню, свернули через узкий проход к банному двору. Эгиль с удивлением обнаружила, что в светлых комнатах, отделенных от спален толстыми каменными стенами, кипит тихая работа. Несколько десятков людей, обслуживающих гостиный двор, готовили еду, топили печи, разливали по кувшинам из бочек квас и брагу. В раскрытые настежь двери с другой стороны кухни кряжистые мужики сгружали мешки с какими-то припасами, зерном и овощами. Деловитая кухарка в заляпанном фартуке отмеряла на рычажных весах белую, хорошо перемолотую соль.

Сурт только сглотнул сухой комок в горле, отвернулся, стараясь отвлечься от аппетитных запахов.

Двигаясь вслед за шаркающим Осипом с фонарем в руках, Эгиль улучила момент, чтобы спрятать в широком рукаве короткий кинжал. Они гуськом спустились по гулкой каменной лестнице, где фонарь старика был единственным источником света. Прошли по узкому тоннелю с низким каменным потолком и подошли к винтовой лестнице, выкованной из чистого железа.

— Идите наверх, боярыня, я подсвечу.

Через пять или шесть круто завернутых витков узкой лестницы Эгиль заметила боковой проход, в котором горел неяркий красновато-оранжевый свет. Фонарь привратника уже не освещал нижних ступенек, и поэтому казалось, что лестница утопает в бездонном колодце. За коротким и узким проходом оказалась довольно светлая и просторная комната, заставленная самыми разнообразными приспособлениями. Назначение некоторых из них Эгиль могла определить, прочие же остались для нее непонятными. Немногое из того, что легко угадывалось в дальнем конце зала, это большой кузнечный горн, огромная наковальня и верстак с аккуратно разложенными на нем инструментами.

Возле горна стоял невысокого роста смуглый мужчина. Уже не молодой, довольно полный и очень богато одетый. На голове у него была округлая шапка с пышной меховой опушкой из лисьего меха. Длинные полы одежды были зацеплены несколькими золотыми пуговицами с вкрапленными драгоценными камнями на выпирающем животе. На пухлых пальцах незнакомца красовались огромные, также украшенные драгоценными камнями перстни. В тени неяркого света, исходящего от простой масляной лампы, стоял еще один человек. Чуть менее смуглый, поджарый, с невыразительными чертами лица. Его чуть приплюснутый нос почти не выделялся на фоне широких скул и раскосых глаз. Да и ростом второй был намного меньше.

— Простите, что заставили вас так долго ждать, — сказал этот неприметный человек, выходя из тени. — Мое имя Олай. Меня долго не было в крепости, а у наместника Рашида только один ключ от склепа.

Дождавшись момента, пока Сурт закончит переводить все сказанное своей госпоже, Олай протянул руку, и богато разодетый человек, который так и не потрудился представиться сам, отдал ему еще один ключ.

— Мастер учил нас осторожности, даже в своем собственном доме, — пояснил Олай свои действия, открывая неприметную, потайную дверцу в кирпичной кладке стены.

Оба ключа легко вошли в личины замков, спрятанных в тайнике, и Олай, выдержав короткую паузу, резко повернул их в разные стороны. В полу мастерской что-то щелкнуло, и несколько досок у стены заметно просели.

— Следуйте за мной, — махнул рукой коротышка и стал спускаться, наступая на просевшие доски, которые тут же еще больше наклонились, образуя узкий и шаткий пандус.

Они опять спускались по узким лестницам, буквально протискивались, повернувшись боком через странные арки. Идущий впереди Олай все время оглядывался, к чему-то прислушивался. Звенел ключами, открывая и закрывая очередные двери. Эгиль отметила для себя, что весь путь, каким бы странным он ни казался, на самом деле — простая мера предосторожности. Успевшая заметить на стенах крепости весьма сложные, нагруженные большим количеством железа механизмы, она догадалась, что проемы в стенах, неприметные углубления и узкие колодцы не что иное, как скрытые вдоль всего пути ловушки. Хитроумные устройства, построенные, видимо, самим колдуном, для того чтобы уберечь от посторонних глаз какие-то важные тайны.