"Бомба Гейзенберга" - читать интересную книгу автора (Земяньский Анджей)Анджей Земяньский Бомба Гейзенберга(Andrzej Ziemiański — Bomba Heisenberga) (Nowa Fantastyka, 09/2000) (Перевод: В.Б. Марченко — MW) «ОГНЕННОГЛАЗАЯ», которую солдаты прозвали «Сортиром», добралась на вершину холма, скрежеща гусеницами, которые давили деревья, деревенские хижины, рисовые посевы и любые конструкции, возведенные человеком в этом забытом всеми закутке мира. Практически двухсоттонное самоходное орудие Королевских Интервенционных Сил оставляло после себя лишь быстро набирающиеся водой колеи. Вишневецкий открыл люк и выставил голову и приложил к глазам бинокль. Следующий холм находился на расстоянии километра три. — Нормально, Юрас. — Вишневецкий заменил бинокль на дальномер. — Давай пристрелочные. — Уже делаю, шеф... — Оруженосец у массивного зарядного устройства трехсотмиллиметровой пушки включил подачу. — Сколько? — Давай-ка три. «Пинг, пинг, пинг»... Это был единственный звук, который услышал Вишневецкий. Прерыватель в его шлеме короткими тресками в нужный момент свернул в его ушах барабанные перепонки, чтобы не допустить абсолютной потери слуха. Правда, этого чуда техники, сохранявшего уши в целости, не имела рота обслуживания, окружавшая броневого монстра. Пехотинцы в маскировочных мундирах хватались за уши, блевали, кричали что-то, чего Вишневецкий со свернутыми перепонками все равно слышать не мог. Он подтянулся на руках и выбрался на панцирный корпус самоходного орудия. Блин! Долбаный Тонкин! Или Вьетнам, как называли эту страну американцы. Долбаная, никому не нужная война. Лишь бы задобрить долбаных швабов! Долбаная жара! Долбаный... а, блин... В последнее время он все посылал к известной матери. Подключился к интеркому и включил радио. — ...С громадным сожалением принял это сообщение главнокомандующий Войска Польского, генерал Розвадовский. Известие о смерти в бою воздушного аса, князя Мачех Любомирского разошлось по всему миру. Королю Генриху XI Ягеллону, потомку по прямой линии победителей Грюнвальда, поступают телеграммы с соболезнованиями от наших приятелей: канцлера Адольфа «Фюрера» Гитлера, Бенито «Дуче» Муссолини, императора Хирохито, генерала Франсиско Багамонде Франко... Император Австро-Венгрии приказал опустить флаги на правительственных зданиях... Вишневецкий переключился на другой канал. Голос с явным американским акцентом тут же известил: — Польские, литовские и еврейские солдаты! Вы не надо сражаться за прогнилая так называемая Жечпосполита Трех Народов! Вам самое милое дело сдаваться. Мы для вам пускаем Ханку Ордонку, чтобы вы подумать, что делаете... Шикарно вражеская пропагандистская радиостанция, по крайней мере, крутила Ганну Ордонувну вместо траурных маршей по причине смерти Любомирского, как официальные станции, или союзной «Лили Марлен», которая уже проела плешь на немецких станциях. — Любовь тебе все простит... — зазвучали аккорды новейшего шлягера польской певицы. Вишневецкий вынул золотой портсигар. Сигарета была совершенно безвкусной, как и всегда в этой чертовой сырости, сраной температуре, в долбаном Тонкине... он мечтал лишь о глотке холодного пива. Сейчас глядел на три дымовых столба, которые сам же и вызвал на противоположном холме. Те уже упирались в небо. Сраный американский Вьетнам!!! Сраная, никому не нужная война. — Прерываем слушать музыку, чтобы передавать военные сообщения, — объявил голос с сильным американским акцентом. — Германский войска понесли ряд поражений и быть отброшены за сто миль от Пекина. Генерал Хайнричи убегать быстрее, чем его штаб... «Блин... — подумал Вишневецкий. — Наши уже под Пекином?» — Войска польский понесли поражение в воздушной войне над Сайгон-Сити. Лоси VII понесли огромные потери, бомбардируя госпитали, детские сады, аптеки и невинные люди. Сбито более сто машин... «Значит... наши сравняли Сайгон с землей». — Литовцы как зайцы бегут из-под Дьен Бьен Фу. «Литовская пехота наконец-то заняла эту дыру... теперь остается только...» — Теперь остается только ждать дня окончательного поражения! Предыдущего ведущего заменила женщина, намного лучше справляющаяся с польским языком. — Силы ВьетДем сконцентрировались в портах дельты Меконга! Лоси VII в таких условиях совершенно неэффективны. Этот произведенный в умеренной климатической зоне бомбардировщик во влажном климате оказался ненадежным. Неспособный к каким-либо эффективным действиям, он пробуждает только смех и сочувствие у пилотов Морской пехоты Вьетнама! Ваша пропаганда скажет вам, будто бы Да Нанг был уничтожен «Зубрами». Это совершенная ложь! Японские истребители не обладают таким радиусом действия, чтобы прикрывать несчастных польских самоубийц... Даже захватив Гаваи, Япония не в состоянии обеспечить вам какую-либо поддержку! Вишневецкий раздавил окурок на броневом борту орудия, отключил интерном из гнезда у люка сквозь узкое отверстие влез во внутренности «Огненноглазой». Боооооже... «Огненноглазой», совершенно точно называемой солдатами «Сортиром». Внутри царил настолько неправдоподобный смрад, что кишки полезли к горлу. Экипаж тоже слушал враждебную пропагандистскую радиостанцию. Сообщения с фронтов сменились шлягером Александра Жабчиньского «Ах, как приятно». Один только старший оруженосец Исаак Ронштейн жаловался вслух на свое еврейское происхождение: — ...Ну, ясен перец, у меня имеется дядя в Ванкувере. Когда туда доберутся «Зубры» и разбомбят его насмерть, что я смогу сказать семье?... — Ага, так у тебя дядя в Ванкувере! — рявкнул Вишневецкий. — А водяра где? Кронштейн, не говоря ни слова, подал ему фляжку. — «Зубры» туда не долетят... — успокаивал Исака Юрек Жук. — Ни за что в жизни! Японцы не позволят нам воспользоваться базами в Перл-Харборе. — Дерьмо... — Вишневецкий взял из холодильника банку с хлебным квасом. «Если вышлешь нам три крышечки, примешь участие в розыгрыше новейших граммофонов!» — звучала надпись на упаковке. Вишневецкий осторожно сорвал бандероль, чтобы не порвать ее, и бросил в общую банку. За эти смешные бумажки у туземцев можно было получить марихуану. Их, вроде бы, использовали для подделки акцизов на фальшивом саке для японцев. Раздался рокот двигателя, а затем сильный удар в броню «Сортира». Банка с квасом упала на консоль командира. Господи! Снова все будет липнуть. Чужой двигатель завыл на высоких оборотах, раздался визг гусениц, после чего орудие достало новый удар в корпус. — Приехала наша машина с боеприпасами, — по-казенному отрапортовал Кронштейн. — Слышу! — рявкнул Борковский. — А я так даже жопой чувствую... — Жук массировал нижнюю часть спины. Через какое-то время до тех, кто был способен нормально слышать, дошли неразличимые ругательства, а потом — удары ломом в броню. — Пополнение! — орал кто-то наружи. — Слушайте, вы, клозетные работники... Может, как-нибудь проветрили бы свой любименький сортирчик? Как же, как же. «Сортир» просто невозможно было проветрить в этом климате. Пару раз они уже открывали все люки, даже вместе с аварийным лазом, но... Злые языки утверждали, что вонь после этой операции сделалась даже сильнее. Присутствие вечно потных мужиков и бессмертного дезинфекционного средства (производимого, похоже, из собачьего дерьма) приводило к тому, что в средине можно было выдержать, не облевав никого, только после длительных тренировок. — Командир машины снабжения командиру Первого Клозета Жечипосполитей! — Вавржинович, хотя и полностью разбил им задние огни, явно веселился на всю катушку. — Эй, дерьмоныряльщики, вылезайте!!! Приехало пополнение и... доложилось вам прямиком в зад. Все знали, что Вавржинович был явным стукачом отдела внутренней безопасности — строчащим отчеты сукиным сыном. Тем не менее, все его любили, потому что он делал замечательные фотки (не то что немецкими идиотенкамерами) и раздавал карточки, в связи с чем боевой путь «Сортира» был документирован лучше, чем у других. На гражданке стукач, должно быть, был профессиональным фотографом. Его снимки создавали легенду. Семьи солдат исходили пеной от восхищения в обратных письмах, видя своих «завоевателей» на останках тростниковых хижин, во время форсирования реки (Жук тогда чуть не утонул) или во время пацификации Пхеньяна. Снимки Вавржиновича часто появлялись в прессе, а ему самому даже удалось поменять у немцев три захваченных вьетнамских шлема на три ящика рейнского полу сладкого, так что, несмотря на свое доносительство, для экипажа он был человеком совершенно необходимым. Жук не выдержал и первым выскочил через амуниционный лаз. Солдаты из этого мужичья были ни в дугу. Большинство, вроде бы добровольцы. Освобождаемые от барщины уже в возрасте двадцати лет... Но... Вишневецкий сам слышал, как Жук молился однажды вечером: «Господи Боже, за что же ты послал меня в это дерьмо? Сидел бы я себе спокойнехонько в сельском клубе или выглядывал конца барщины в комбайне... А здесь эти сволочи убьют меня в мои девятнадцать лет! Господи Боже, сделай что-нибудь так, чтобы что-нибудь раздолбало бы все это Войско Польское. Очень тебя прошу...» — Имеется штурмовой нож и трое ушей, — услышали они из-за броневого борта. — Нож американский? — Ну. — За него получишь водяры, сколько влезет. — Вавржинович и вправду был хорошим торговцем. Никто не вникал, сколько тот зарабатывал на этом сам. — А вот уши... Почему только три штуки? — Ну, бля... Ну, того... У одного из них было только одно ухо! — Ты, Жук... Сам торговать хочешь? Может, и немецкий язык знаешь? — Да нет же, пан офицер, у него и вправду было только одно ухо... ну, урод... — Ладно, давай... Жук шморгнул носом. — Оно, только... слиганца завонялись. — Нормалек. Впиндюрю им и такие.... Блииииин... Юзеф-Мария! Ты чего, их в платке хранишь?... В кармане??? Господи-Боже, царю небесный... сунь-ка это говно в полиэтиленовый пакет... — Я касаться не стану! — Три чинука над холмом. — Из люка стрелка появилась голова Раппапорта. — Чьи???!!! — одновременно крикнули Борковский и Вишневецкий. Американские чинуки использовались обеими воюющими сторонами. — Вай мей... щоб я так знал... — Жук припал к своей противовоздушной пятидесятке. — О, матерь Божья... Юзеф-Мария и сын их Иисус... — Два чинука на одиннадцать часов! — доложил Ронштейн. Лидылло подскочил к совмещенному орудию Гном-Роун. — Я, блин, тебя... — Вызывай вельтхальтеров! — Борковский занял место у командирской консоли. — Прошу поддержку с воздуха, прошу поддержку с воздуха! — орал оруженосец Дембек в микрофон. — Где эти долбаные вельтхальтеры? — Шестерка чинуков сбрасывает зайцев на два часа, — доложил Раппапорт. — Вали их, Жук!!! — заорал Борковский. Все-таки пятидесятка шикарно пела, даже если имелась в виду цель на расстоянии в три километра. Десант высаживался сменно там, где это предусматривал в своих планах вражеский штаб. — Где вельтхальтеры? «Гном-Роун» заклинило на первой же очереди. Лидилло схватил двадцати килограммовый молот и начал валить в замки. — Курваааа!!! Прервать загрузку боезапаса! — орал Вавржинович. — Машину снабжения подать в заааад! Иисусе-Мария святая... — Шлемы надень! — скомандовал Борковский. Вавржинович со своей командой пытался вытащить машину снабжения боезапасом из грязи. — По последним координатам... огонь! — Борковский большими пальцами отключал ограничители спусков для всего экипажа. «Пинг», — услышал Вишневецкий на своем посту наблюдателя. Через какое-то время на месте высадки десанта вырос стремящийся в самое небо дымный столб. «Ринг» — еще один столб вырос рядом с первым. — Езус-Мария, да где же вельтхальтеры? — Жук явно не доверял способностям радиотелеграфиста Дембека. — Отъебись! — Сам отъебись!!! — Мясом не бросаться! — Это был Борковский. — Давай шесть штук вокруг зоны высадки! — Так у нас ничего не останется! — Исполнять! — Пинг, пинг, пинг... пинг... — произнесло трехсотмиллиметровое орудие «Сортира», а точнее, прерыватели у них в шлемах. Вишневецкий напялил противогаз, потому что тем чем-то, что возвышенно называли «воздух», внутри «Огненноглазой» дышать было уже невозможно. Пинг, пинг... — Я голый!!! — завопил Раппапорт в интерном. То есть, противопехотных снарядов у них уже не было. — Давай фугасные. — Борковский в дыму пытался найти консоль связи. — Вавржинович, курва... перегружай!!! — А хрен там! — раздалось в наушниках. — Меня выгнали на предполье... долбаные «Семинолы»... Из-за прерывателей они не слышали ничего, что происходило снаружи. По-видимому, вьетнамские «Семинолы» хорошенько подготовили сброс, раз Вавржинович опасался выставлять нос из кустов. Пинг, пинг, пинг... «Сортир» тяжело двинулся назад, пытаясь увернуться от ракет вьетнамцев. Пинг, пинг... Один вертолет был буквально распылен в воздухе трехсот миллиметровым фугасом. Примитивный компьютер «Сортира» справлялся на удивление хорошо. — Ou yeeeeesss... Tonkin boys! Isn’t? — Раппапорт... прекрати болтать по-еврейски. — Это был американский, пан офицер! — Тогда говори по-еврейски... Лишь бы я хоть чего-нибудь понимал. — Ваааааааааааааааа!!! — завыл Дембек у консоли связи. — Вельтхальтеры!!! — Никогда я еще так не радовался при виде немцев. — Швабы, мать их ѐб... Welcome here! Yes, yes, yes!!! Над холмом появилось шесть германских вертолетов в идеальном строю. Пара из них тут же были сбиты к чертовой матери вьетнамскими «Семинолами». Третий жестоко получил в топливный бак, но каким-то образом еще держался. Остальные выпустили ракеты. — Да поможет Господь Люфтваффе!!! — орал Дембек в микрофон. — Боже, помоги Люфтваффе!!! «Семинолы» даже не притормозили. Очередной «Вельтхальтер» свалился в огне на рисовое поле. Это была транспортно-штурмовая машина. В связи с этим, она не была ни хорошим транспортником, как «Чинук», ни хорошим штурмовиком, как «Семинолы»... Это был «Вельтхальтер» — «Держатель мира», как звучало его шумное наименование, или же «Бюстгальтер», как называли его польские солдаты — потому что только для этого он, более-менее, мог пригодиться. — Сейчас им надают по заднице! — прошипел Борковский. Пинг, — сообщили прерыватели у них в шлемах. Фигня! Промах! Пинг! Промах! Пинг... Боеприпасов у них больше не осталось. — Господи Иисусе, Езус-Мария!.... — Кто тут вызывал скорую помощь? — раздалось неожиданно в наушниках. — Запорчик? Аппен-дицитик замучил? Эскадрон «Лосей Ф», называемых «Косинерами» спускался из-под редких облаков. — Ай-вай... красотки вы мои, — шепнул Раппапорт. — Да я вам даже пиво поставлю! — Ты, курва... — наушники заорали с удвоенной силой. — Одинм пивом, жидок, не отделаешься! За короля, сейм и Жечпосполиту! — кто-то из пилотов произнес обязательную формулу, запуская свои пулеметы и пушки. — Ты чего? — Раппапорт рассмеялся. — У тебя и вправду запор? Лоси, бросая бомбы, прошли над долиной. Каждый, кто имел доступ к перископам в «Сортире», не мог оторвать глаз от визиров. — Скорая помощь отбывает, желая приятного дня, — раздалось в наушниках. — Напоминаем, что всякий вызов кареты скорой помощи без серьезной причины оплачивается дополнительно! — Понял, не дурак. — Борковский отвернулся от командирской консоли. — Сбрасываемся на водяру для летчиков. — Он снял шлем и потряс им в качестве копилки. — Давайте, давайте, скидываемся, artillerymen. — Этим он доказал, что английский для него язык не чужой. Вишневецкий открыл люк и подтянулся на руках. Немецкий пилот со сбитого «вельтхальтера», прихрамывая, бежал в их сторону. — Heil Hitler! — крикнул он, видя польского офицера, и вытянул руку в фашистском приветствии. — Виват король! — крикнул в ответ Вишневецкий, подбросив свой шлем, потому что немец явно ожидал какого-то идиотского жеста. — Как ты, здоров? Du... sehr gut? — Jawohl! — O’kay... Водка? Рейнское полусладкое? — Nicht ferstein... — Шнапс? — Jawohl! Немец с трудом вскарабкался на панцирь «Сортира». Вишневецкий дал ему фляжку Ронштейна. Еще дал ему собственный пакет с перевязочными материалами. Левая рука летчика подгорела прилично. — Danke. Ich... — Это мы danke. Из своего люка выглянул Раппапорт. — Пан офицер... Так вы-таки знаете что?... — Ты перестань со своими еврейскими предубеждениями... Он же желал нашу сраку спасти. — Ой... если бы не те ваши гои в Лосях, нам была бы жопа... А этого, — Раппапорт указал на немца в мундире Люфтваффе, — вы бы лучше штыком поприветствовали, а не кошерной водочкой... — Слышишь, Ицик, отвали? — Вишневецкий надеялся на то, что немец ни слова не понимает по-польски. — Вездеход на шесть часов! — дорожил Дембек, выставив голову из эвакуационного лаза. — Выходи... — скомандовал Борковский. Весь экипаж покинул «Сортир» быстрее, чем на тренировках. Вишнвецкий в спешке застегнул пуговицы мундира, глянул, все ли встали в шеренгу, и надел шлем. Американский вездеход одним колесом попал в колею, оставленную «Сортиром», забуксовал и резко остановился, не имея возможности выехать. Бойцы услышали скрип дверей в задней части машины, чьи-то ругательства, что ему прийдется идти по грязи, а потом... Елки зеленые! Появился сам и/о воеводы с офицерской свитой. Вишнвевецкий пружиной отдал салют и заорал, как можно громче: — Докладывает старший конюший коронный князь Иеремия Шестнадцатый Вишневецкий! Экипаж самоходного орудия «Сорт...»... «Огненноглазая» из семнадцатой хоругви королевской тяжелой артиллерии построен!!! Исполняющий обязанности воеводы, отвечая на приветствие, лишь кивнул и едва глянул на остальную часть экипажа, всех остальных конюших, старших и обычных оруженосцев. — Вы отзываетесь с позиций, — сообщил и/о. — Мы переправим вас в Пхеньян, а оттуда полетите в Токио. В наше посольство. — Так точно!!! И/о воеводы неожиданно наступил на что-то и опустил взгляд. Носком сапога коснулся пластикового мешочка с отрезанными ушами, которые бросил Вавржинович. — Хорошо еще, что немцы не покупают скальпов, — буркнул он. — Иначе вы бы в индейцев превратились... — Он поднял голову, открывая лишенное выражения лицо. — А потом пресса лает о польских зверствах. ВИШНЕВЕЦКИЙ проснулся, не имея понятия, где находится. Свет резал ему глаза. — О, Боже... — простонал он. И тут все вспомнил. — Юзеф-Мария!... Он находился в Вроцлаве. В своем собственном времени. Испытывал устройство для «украшения снов». Погодите... Если это должно быть «украшение»... Техник глянул на экран компьютера, потом снял электроды с головы Вишневецкого. — И что? — спросил Боровский. — Как сон? — Это кошмар! Борковский обменялся взглядом с техником. Тот вынул диск из анализатора. Сделанная фломастером надпись гласила: «Милые приключения в экзотической стране». — Чтоб вы сдохли!... — Так что? — Борковский присел на краешке стола. — Милых приключений в экзотической стране не было? — Да были!!! Только... Это Вьетнам! В меня стрелял, кто-то кому-то обрезал уши, я и сам убил, блин, не знаю, сколько человек, бабахая из трехсотмиллиметровой пушки... И еще эта вонь, страх, война, чудовищный идиотизм с этими Королевскими Интервенционными Силами, жара, блевотина... Нет, это был сущий кошмар! — Ты сражался в американской армии во Вьетнаме? — заинтересовался Борковский. — Нет. Американцы готовили Морских пехотинцев Вьетнама, а мы хотели всех их прижучить. — Хмм. Так в какой армии ты был? — В польской! Немцы были нашими союзниками. Какой-то урод вопил мне Heil Hitler, а я ему отвечал... Борковский снова обменялся взглядом с техником. — И еще вся эта ругань, ну, знаете... Все в этом сне так ужасно выражались. — Ну, это как раз можно поправить. — Техник склонился над анализатором. — Все ругательства сейчас сотру. Вишневецкий поднялся, разминая онемевшие мышцы. Он подошел к стулу со своими вещами и начал одеваться. — Спасибочки вам за такой украшатель снов! — рявкнул он. — «Любой может видеть сон о то, о чем желает мечтать» — с издевкой процитировал он планируемый рекламный слоган. — Война, страх, вонь, вульгарные выражения, отрезанные уши и убийства... Теперь уже доступно для всей семьи! Техник захихикал. Борковский закусил губу. — Кстати, ты там тоже был. — Вишневецкий наконец-то справился с рубашкой. — И кем же я был? — Конюшим, оперативным командиром двухсоттонной самоходной пушки. — Слушай, Ярема... — Не Ярема, а Иеремия. — Вишневецкий надел ботинки. — Можно, Джереми. Князь Иеремия Шестнадцатый Вишневецкий. — С довольным выражением на лице он направился к двери. — Только одно это вам и удалось, ребята... — Погоди... Вечером придешь? — Борковский кинулся за приятелем, схватив новый диск. — Сегодня будет «Эротический сон о красивейшей в мире женщине». АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЙ транспортный самолет с четырьмя двигателями, шкода «Брамбор» сел в токийском аэропорту на удивление легко. Японцы явно не знали, что представляют собой самоходные трапы, поэтому всем пассажирам пришлось сойти на бетонные плиты по лестничке, выдвинутой чешским пилотом из-под двери. Вишневецкий надел рогатывку ( Таможенник отнесся к нему очень мягко. Он даже не дрогнул, увидав богатую коллекцию военных «сувениров» в чемодане. Он только постучал пальцем в кобуру у пояса. — Извлеките обойму из своего «виса», — попросил он, даже на вполне приличном польском языке. Вишневецкий закрыл чемодан и направился дальше. Экскурсия маленьких девочек из японской школы, увидав его мундир, начала вопить: «Виват, Жечь! Виват, Жечь!» Выговорить «Жечьпосполита» — явно превышало их возможности. Тот браво ответил им салютом, желая доставить девочкам удовольствие. Ему было известно, что, несмотря на официальную пропаганду, японцы ненавидели поляков за то, что Королевство — единственное среди государств Оси — не объявило войну Соединенным Штатам. К сожалению, в этом случае Польше было много чего терять. Она предпочитала набивать карман на торговле с США, чем дурацки махать сабелькой (ведь ничего другого ей Америке пока что сделать не удавалось). Понятное дело, в американской пропаганде, поляк — это придурок, сволочь и свинья, а в польской американец — это осклизлый, жирный импотент. Но за рамками официального обливания грязью оба государства яро торговали, что, как раз, и стояло костью в горле остальным союзникам. У самого выхода их аэропорта Вишневецкого перехватил рослый охранник в безупречном костюме. — Прошу за мной. — Он указал дорогу. — Пани посол ожидает вас. — Пани посол? Лично??? Охранник больше не проронил ни слова. Вишневецкий шел за ним, ничего не понимая. Кто-то явно строил на нем какие-то большие планы. Когда они подошли к громадному лимузину с польскими флажками у фар, водитель в ливрее забрал у Вишневецкого чемодан. Охранник открыл двери. — Приветствую вас, князь. — Девушка... и прекрасная девушка в блестящем жакете и несколько коротковатой юбке, открывающей кружева чулок, подала ему руку для поцелуя. — Пани посол... — Вишневецкий со всем уважением отдал поклон. — Я — Анка Потоцкая. — Госпожа посол явно расслабилась, когда Вишневецкий занял место рядом с ней и закрыл дверку. — Поехали, приказала она водителю. — Наверное, мы может перейти на «ты», князь. — С огромным удовольствием. Меня зовут Иеремия... — Знаю. — Девушка дерзко усмехнулась. — Слушай... По-моему, моя прапрабабка родила твою прабабку. — Где-то около того, — охотно согласился тот. — Аня... А ты красавица. — Спасибо, котик. — Пани посол широко улыбнулась, открывая идеально ровные, блестящие белые зубки. Какой-то немецкий или еврейский дантист должен был поработать над ними несколько месяцев. — Послушай, котик... Сейчас мы должны говорить о всякой чуши, пока не доберемся до посольства. Что касается подслушки, автомобиль ненадежен. — С громадным удовольствие поболтаю с тобой о всяких пустяках, Анечка. Та захихикала. Обтянула на себе (короткую, короткую, короткую!!!) юбочку, но так и не прикрыла кружев на чулках. Это была самая красивая женщина, которую Вишневецкий видел в своей жизни. — Эх ты... комплиментщик! Из дипломатических рапортов мне известно, что бабы просто писаются, увидав тебя! — Дипломатия занимается моими женщинами? Какая честь... — Я знаю о тебе больше, чем ты сам знаешь о себе, — резко ответила девушка. — У меня даже есть снимки по всем приключениям, что случались у тебя во время отпусков. Вишневецкий попытался не покраснеть. Что, разведка копалась в подобных делишках? Отчаянно он попробовал сменить тему. — Зачем меня так срочно вызывали? Если, конечно, можешь сказать здесь по этой теме... — Кое-что могу. — Анна открыла секретное отделение в дверце и вынула небольшой конверт. — В нашей политике произошла определенная переоценка. — Она вынула из конверта снимок, на котором был изображен самолет. — Знаешь, что это такое? — Нет. — Это Grumann F11F Hellcat/Cougar 3. А вот это? — Она показала следующую фотографию. — Это североамериканский Р-151 Мустанг 6. А вот здесь... Это «Рипаблик Р-97 Тундерболт 2». Все это новые американские истребители. Японские «Zeke III» они размалывают в воздухе без какого-либо труда. И это никак не последняя американская карта. Сейчас они как раз конструируют «Сейбр». Реактивное чудо. Единственным ответом могло бы стать вот это... — Девушка вынула из конверта последний снимок. На сей раз на нем был изображен реактивный самолет с нарисованными на крыльях красно-белыми шахматками — Это PZL «Пулавский» П-92. Настоящая доминирующая машина. Небольшой, удобный истребитель, который был сконструирован исключительно для того, чтобы выбороть господство в небесах! Только понимаешь... зная наших играющихся в политику краковских кунктаторов... Японцы не получат П-92, пока Пулавский не создаст П-93. Но к тому времени у американцев уже будет «Сейбр». И... и наступит конец японской экспансии. Япония — это битая карта. Немцы не дадут им своего «Мессершмита 362», потому что пану Гитлеру как раз стукнуло в голову, что желтая раса — это тоже унтерменши. Итальянцы тоже не дадут им своей «Савойи «Джет» Маркетри», потому что на все заказы лапу наложила их армия после поражений в Африке. Австро-Венгрия, а конкретно, чехи, ничего нового не имеют И что? Старый, потрепанный «Zeke III» против Sabre? — Это конец Японии на Гавайских островах! — А Польша? — Мы не дадим им ничего лучше «Лося Ф». Именно так мы собираемся поблагодарить за то, что они вляпали нас в этот гадкий Вьетнам! Но, заверяю тебя, «Сейбр» будет сбивать японских «Лосей» словно уток. Это и так уже несколько устаревшая машинка... — Ты не преувеличиваешь? — А ты как считаешь, почему король назначил меня послом? Анку Потоцкую... Во всех отношениях — женщину! Первым бабским послом в Японии? Это политическая пощечина, нанесенная императору. — Зачем ты все это мне рассказываешь? Та ненадолго задумалась. Затем вновь показала свои белоснежные зубки. — Япония — это битая карта, — повторила она. — Мы собираемся разрешить американцам получить Гаваи назад. Может, Мидуэй, возможно, даже позволим уцепиться за Окинаву... Слишком много выгод мы получаем от торговли, чтобы не подлизаться. Итальянцы в игру не входят. Австро-Венгрия слишком боится собственной тени и чешской революции. — Она глянула на Вишневецкого, но тут же отвела взгляд. — Сейчас Жечьпосполита собирается поставить на Германию. И потому тебя вызвали в Токио. — Меня? — Тииииии.... — Анка положила палец на губах. — Все остальное в специальном помещении в посольстве. Иеремия только пожал плечами. Полицейские на перекрестках покорно отдавали им салют. Толпа на тротуаре время от времени кричала «Виват!» — У японцев нет собственных реактивных самолетов? — спросил Вишневецкий. — Имеется... «Тойота «Хирию». Из шести прототипов шесть загорелось во время попытки запустить двигатель. Имеется еще «Honda V7» по краденой германской технологии BMW и «Субару «Хоккай». Знаешь... — подмигнула девушка. — Это японское нечто летает слишком медленно и слишком низко. — Она захихикала. — У «Сейбр» с ними не будет особых хлопот. Наконец-то автомобиль добрался до помещения посольства. Морские пехотинцы в парадных мундирах спешно открывали ворота. Лимузин бесшумно подкатил к подъезду. Тут же подскочил лакей и открыл дверцу. Вишневецкий помог Анке выбраться, стараясь не глядеть вниз... Это требовало громадных усилий. Не говоря ни слова, они направились в специальную комнату. Потоцкая лично закрыла и проверила двери. После этого включила генератор колебаний. — Вино? Коньяк? — Она подошла к передвижному бару. — Тут у меня имеется настоящий немецкий бренди из провинции Коньяк! — с улыбкой похвалилась она. — Так как? — Okay. — О, Езус... только не говори с этим еврейским жаргоном, прошу тебя. — Это американский... — Вишневецкий с удовольствием припомнил все штучки Раппапорта из «Сортира». — Но, если ты предпочитаешь мертвый французский или такую же мертвую латынь... — Не издевайся надо мной... несчастной девочкой. — Анка подала громадный бокал, заполненный коньяком. — Присаживайся, пожалуйста. Сама она присела напротив. Коленка при коленке, так что даже лезвия американского штурмового ножа невозможно было протиснуть между бедер. Блин! — Твое здоровье! — Сама она едва намочила губы. — Знаешь, зачем тебя вызвали? — Рассчитываю на то, что ты меня, Аня, просветишь. — Okay... — повторила та его словечко и заговорщически подмигнула. — Ты же смеешься надо мной, правда? Это по-китайски? Наверняка какое-то свинство... — Естественно... На восточно-тонкинском наречии okay означает «снимай трусы». — Ах ты шовинистическая мужская свинья! — воскликнула девушка, но при этом усмехнулась. Она опустила голову, затем вновь подняла. Глаза у нее блестели. — Теперь я понимаю, почему именно тебе доверили это задание... — Какое? — Ты должен жениться на Монике Гитлер. — Чегоооо??? На ком??? — Моника Гитлер — это дочка Адольфа Гитлера и Евы Браун. — Да знаю я, кто такая Моника Гитлер, — не сдержался Вишневецкий. — Газеты читаю... — Он упал на спинку кресла. — Что вы еще выдумали??? — Сейчас я тебе все объясню по порядку... — Девушка подняла свою рюмку. Свой бокал Вишневецкий выпил одним духом. — Как я уже говорила, Жечьпосполита намеревается сейчас поставить на Германию. Для этой цели следует, чтобы Монечку, извини за вульгарность, трахал наш человек. Лучше всего, если это будет покоритель женских сердец, как ты... Но не задаром! В твоих жилах течет ведь кровь Гогенцоллернов, правда? — Я знаю историю собственного рода, — взбешенный, перебил тот. — Вот именно... Вишневецкий... Какая фамилия! Пришло время покончить с Ягеллонами. Пора уже прекратить подкалывать немцев этой дурацкой битвой под Грюнвальдом! А Вишневецкие? Вы же сражались только на востоке, правда? Никаких тебе стычек между поляками и крестоносцами, никакого вмешательства в покушение на Бисмарка. Идеально чистые руки. Хотя, естественно, русские по данному вопросу имеют другое мнение. Только кто бы там обращал внимание на остатки Сибири? — Быть может, перейдем к делу? — Можно. И даже нужно... План был таков. Мы посылаем пятерку представителей наилучшей шляхты на фронт. Немцы отличаются пунктиком относительно военной службы. Не бывало такого, чтобы их предводитель нормально не служил, чем-то не отличился, по-настоящему не принимал участия в боях. Потому мы и выслали пятерых княжичей; ты же понимаешь, если бы кто-то случайно погиб, надо было иметь что-то в загашнике. Так? Она не стал ожидать подтверждения. — Впрочем, ты был чуть ли не в самом конце списка. Наибольшие надежды возлагались на Мачека Любомирского, настоящего летчика-аса, но... Эти свиньи его сбили. Ромек Конецпольский был вторым по очереди. Но во время службы на крейсере, по ходу той страшной битвы под Лейте, подхватил, бедняга, страшную болезнь. Теперь у него нервный тик. Левое веко все время дрожит. Сам понимаешь, как это плохо смотрелось бы в пропагандистских фильмах. Еще имеется Гжесь Радзивилл, служащий в отделении тяжелых танков. Только, черт подери... Ты можешь представить себе немцев, орущих «Heil Гжегож!»? Опять же, и фамилию «Радзивилл» они не произнесут без трехлетних тренировок. А самое главное, сука, он же литвин! Так что обратились к тебе, Еремия. Твое имя гитлеровцы как-то произнесут. Анка вскочила на ноги, встала по стойке «смирно» и выпрямила руку в фашистском приветствии. — Heil Иеремия!!! — воскликнула она. — Ну... — Анка вновь уселась в кресле, вновь стиснув колени. — Ну... ничего... как-то звучит. — Ты, гляжу, веселишься по полной? — спросил Вишневецкий. — К сожалению, котик, я говорю совершенно серьезно. Трахнешь Монюсю и женишься на ней. Но, как я и говорила, не задаром! — С ума сошла? Анка отрицательно покачала головой. — Польша нуждается в новом короле. Так почему бы и не Вишневецкий? Почему бы и не муж пани Гитлер? Почему бы не кто-то, кто прошел боевой путь с «Огненноглазой»? В избирательных рекламных листовках будешь выглядеть превосходно... — Прекрати! Та вновь отрицательно покачала головой. Девушка поднялась, вынула из сейфа толстый конверт и начала выкладывать на стол снимки. — Вот это и есть Моника... Вишневецкий узнал фотографию, которая чаще всего появлялась в прессе. — А вот тебе Моника с папочкой, тут — с мамулей, вот это — с собачкой... Вот тебе голенькая Моня в ванной... — Езус-Мария! Наша разведка занимается фотографированием голых задниц!??? — А почему бы и нет. Мы не отпускаем собственных агентов в полную неизвестность. — Анка Потоцкая веселилась на всю катушку, выкладывая на стол очередные снимки. — Ты просто обязан знать ситуацию. Вот тебе голая попка Моники, вот ее... ну... та часть тела, которую каждая женщина предпочитает прятать... Вот тебе снимок, на котором Моня занимается онанизмом... Тут тебе ее бюст, а ведь грудки у нее даже и ничего, как тебе? Девочка для тебя чуточку низковата, но... Для официальных торжеств можно надеть туфли на высоком каблуке, а для потребностей кино можно ее даже поставить на табуреточку... Вот здесь Моня голенькая сзади, здесь — голенькая спереди... Теперь Вишневецкий уже сам налил себе коньяку. — Представляю себе агентов, которые делали эти фотографии... Анка только кивнула. — Выходит, мне нужно будет трахнуть Монику Гитлер и сделаться ее мужем, а потом — королем Польши??? Потоцкая сползла с кресла и встала перед Иеремией на колени. — Да, о славный король Жечипосполитой Трех Народов, мой повелитель! — Боже, Боже, Боже... — Что-то не так? — Анка поднялась с коленей и бросила на стол последний снимок. — Ведь сладкая же попочка... Вишневецкий пытался вновь не покраснеть. — О, блииииин... — Ну. — Пани посол тоже пыталась не глядеть на последнюю фотографию. Хотя... было видно, что ранее ей пришлось изучать ее весьма даже тщательно. Уж слишком плотный румянец расцвел на ее щеках, когда она делала вид, что рассматривает оригинал Каналетто, висящий на стене. Вишневецкий закурил. Он собрал все снимки со стола и сунул их назад в конверт. — В этом имеется какой-то крючок? — вернулся он в свое кресло. — Имеется. — Потоцкая тоже уселась. Она закинула ногу на ногу. Вот это был один из прекраснейших видов, которые только можно было себе представить. Как обычно, сейм достиг желаемого ему. Нет, это была даже не пощечина, нанесенная императору Хирохито. Это было так, словно кто-то помочился на стол в его присутствии. Мало того, что женщина, так еще и настолько красивая, что официальные лица при японском дворе, увидав ее, должны были массово падать от апоплексического удара. Вишневецкий решил рискнуть. — А не предусматривал ли сейм такой возможности, что... ты подставишь мне задницу, если это должно будет ускорить мое решение? Девушка явно разнервничалась. Попросила сигарету, которую сунула в длинный, женский мундштук. — Раз уж у нас такой откровенный разговор, — глубоко затянулась она, — то... я готова к подобной «возможности». Пани посол глянула своему гостю прямо в глаза. Тот, сконфузившись, отвел взгляд. — Только, знаешь... — добила она его окончательно, — долго не раздумывай. Потому что в запасе у нас еще имеется Стефчик, номера не помню, Чарнецкий, из морской пехоты. Вишневецкий тяжело вздохнул. — Ювелирная работа. — Он глянул на дорогие кружева ее чулок, выступающие из-под юбки. — Обязательно повтори это маршалку сейма. — Не надо грубостей... — Бедный Мацюсь Любомирский, — съязвил Иеремия, — сбитый вражескими истребителями; у Конецпольского нервный тик, а Радзивилл — чертов литвин. У любимой Отчизны остались только я и Чарнецкий... Впрочем, как и всегда. — Он рассмеялся. — Вечно оно так. Как Польше туго, так Чарнецкие и Вишневецкие должны вытаскивать ее из сортира... — Он почесал подбородок. — Погоди, но ведь не хватает Януша Собеского. — Ясь Собеский сломал ногу во время первого прыжка с парашютом в курсе начальной подготовки. Мамаша вытащила его из армии. — Насколько я понимаю, если бы не это... он был бы первым в списке? Анка кивнула. — Стефка я знаю. Он бы подошел. Потоцкая еще раз затянулась дымом. — Ему отказывают пять женщин из десяти. А тебе — одна из сотни, — прошипела она. — А, это правда... — Вишневецкий уже хохотал. — Прошу прощения. Я только представил седенького маршалка сейма, который изучает рапорты типа: «Совершенно секретно. Число эрекций, достигнутых Вишневецким по отношению к среднему значению по всей армии, за период...» — Прекрати! — Румянец на щеках пани посол явно не был искусственным. Вот этим она спешила своего гостя полностью. — Извини, — прошептал тот. — Если так хочешь, я подставлю тебе задницу! — рявкнула Потоцкая. — Но... Позволь мне сохранить хоть немного уважения к самой себе! — Прошу прощения, — повторил Иеремия. — Я ляпнул глупость. Sorry. Какое-то время в комнате царила зловещая тишина. Что, снова по-еврейски? — но при этом легонько усмехнулась. — Или какая-то китайская гадость? — Sorry по-тонкински означает «снимай...» — Вишневецкий только махнул рукой. — А какой-нибудь другой крючок во всем этом деле имеется? Анка разлила коньяк по бокалам. — La bombe de Heisenberg, — перешла она вдруг на мертвый французский. — Que? De quoi tu parle? — Бомба Гейзенберга, — повторила та по-польски. — Ты же на гражданке был физиком. Знаешь, кто такой Вернер Гейзенберг, правда? — Это тот, что принцип неопределенности? — Угу. — Но он же не химик. Какую же бомбу мог он сделать? — Не сделал, а делает... Это какой-то чертов конец света. А немцы, во-первых, непредсказуемые, а во-вторых, ненавидят нас, поляков, за то, что мы не покончили со своими евреями. Хуже того, мы дали убежище евреям из Германии. Теперь же у них пена на губах выступает, когда видят, как наши евреи торгуют с Америкой... И они здорово дадут нам по заднице, если только Моня Гитлер в твоих объятиях их не остановит, и если... не мы первыми будем иметь бомбу Гейзенберга. — Что такое бомба Гейзенберга? — Армагеддон. Конец света. Окончательное решение для всех народов... — Пани посол печально улыбнулась. — Это и есть та самая гадкая атомная бомба. — Какая? — Ладно, не будем. Наш лучший специалист по физике утверждает, что мы сделаем ее быстрее, если только добудем планы. Или, по крайней мере, общую информацию. Уран в Сибири уже добывают. Но нам следует иметь хотя бы общее понятие, в чем тут дело. Тебя, как муженька Монечки, пропустят куда угодно. Так что съездите в Висбаден. Глянешь, что за штука их реактор. Ты же физик. Должен понять, что и как... — Насколько я понял, в связи с этим, у Чарнецкого никаких шансов... просто не было, — вновь съязвил Иеремия. — Насколько мне известно, он у нас архитектор. Потоцкая усмехнулась, затем скорчила гримасу. — Наш лучший человек утверждает, что мы сделаем все быстрее. Нужно только иметь какую-то точку отсчета. Какие-нибудь планы, чертежи, идеи. — А сам он что, не может смотаться в Висбаден? — Нет, во-первых, он беженец из Германии, во-вторых, он еврей. — Езус-Мария... Так кто же этот наш лучший спец по физике? — А ты не знаешь? — Потоцкая удивленно подняла брови. — Альберт Эйнштейн. ВИШНЕВЕЦКИЙ проснулся на лежанке в лаборатории. Теперь он сразу же знал, где находится. Сам снял электроды с головы. — Господи Боже мой... — простонал он. — И это должен быть «Эротический сон о красивейшей в мире женщине»? Спасибо вам с кисточкой! — Что? — обеспокоился Борковский — Красивейшей в мире женщины не было? — Была... — Вишневецкий ругнулся про себя. — И даже хотела снять для меня трусы. Только ни до чего так и не дошло. — И что же помешало? — Бомба Гейзенберга. — Чего? — Атомная бомба, которую в Польше реконструировал Альберт Эйнштейн. Знакома вам такая фамилия? — насмешливо спросил он. — Это было продолжением предыдущего сна! — Невозможно... — Тем не менее, было! Было!!! — Невозможно! Предыдущий сон на наших кассетах продолжить нельзя! — Борковский глянул на техника, тот кивнул и склонился над компьютером. — Ругательства? — спросил Борковский. — На сей раз не было. — Ага... Выходит, ситуацию мы контролируем. — Мы дома, — буркнул Борковский. — Погоди, так что такое эта бомба Гейзенберга? — Не знаю. Это их атомная бомба или нечто подобное... В жизни не было более дурацкого сна. Мне нужно было жениться на Монике Гитлер... — О Боже... Серьезно? — Ну. — А кто это — Моника Гитлер? — А ты как думаешь? — Вишневецкий начал одеваться. — Чья это доченька?... Уверяю, что не Ковальского. — Погоди... И что, действительно с самой красивой женщиной ни до чего не дошло? — Ни до чего. Хотя, обезьянка и вправду была красивая... Посол Польской Республики в Японии. — Чего??? — Ну. — Вишневецкий обулся и уже собирался выйти. — Надоело мне быть вашим бета-тестером. Эти ваши сны... просто хрень. — Ну а вечером еще придешь? — Борковский выскочил за приятелем на лестницу. — Сегодня трестируем «Успех в профессиональной деятельности»... Вишневецкий не отвечал. Из душного подъезда он вышел на улицу Подвале. Зевнул и протер глаза. Покрытый зелеными деревьями Холм Партизан напротив когда-то был защитным бастионом города; вместе с защитным рвом он представлял собой часть оборонных конструкций, которые как-то и не пригодились. Брат Наполеона заставил Вроцлав капитулировать, прусскому гарнизону пришлось сдаться, а построенные с таким трудом укрепления необходимо было разобрать. Правда, пушечные бастионы так легко уничтожить не удалось. Поэтому, в самом центре города до нынешнего времени торчали заросшие деревьями возвышенности, сейчас являющиеся всего лишь приманкой для туристов. Вишневецкий прошел мимо германского консульства, размещающегося в здании прошлого века. Нашел собственный автомобиль, припаркованный над крепостным рвом. Хорошо, в это время пробок еще не должно быть. Свернул на улицу Петра Скарги, проехал Доминиканскую площадь, оставив в стороне воздушные эстакады, и через Грюнвальдский мост попал на площадь, носящую то же самое имя. Площадь... слишком сильно сказано. Просто-напросто, это был гигантский аэродром, построенный немцами в сорок пятом году, в самом центре города. Даже и сейчас здесь могли бы садиться межконтинентальные самолеты, если бы только кто-то демонтировал трамвайные рельсы и выровнял взлетно-посадочные полосы. Вдруг Вишневецкий почувствовал, что он голоден. Свернул налево, погрузился в лабиринт узких улочек, проехал мимо многоэтажного бункера времен войны, свернул направо, а потом, нарушая правила, снова налево. Игнорируя запрещающие знаки, он проехал через остров, названный Тумским Островом, затем снова налево, проехал рядом с резиденцией германского штаба обороны Festung Breslau, превращенной в библиотеку. На Рынок не было смысла ехать. Несмотря на наилучший выбор забегаловок, в это время мало какая из них могла быть открыта. Он свернул направо, проехал через несколько мостов и вновь нарушил правила, въезжая под Университет точно в том самом месте, где французские солдаты сломили оборону пруссаков. Машину он поставил на улице Кужничей. Интернет-Таверна была уже открыта. Вишневецкий заказал пиво, кофе, жареный картофель по-французски и жареные на решетке колбаски. Он купил абонемент на вход в Интернет и сразу же вошел в Сеть. Сделал глоток пива. Альта-виста. «Heisenberg, Wiesbaden, a-bomb» — быстро ввел он. Блин! В ответ было получено четыреста тридцать одна тысяча девятьсот шестьдесят адресов www-страниц, соответствующим вышеуказанным критериям. Он начал поочередно проверять первые десять. 1. No Title Physicist Jonothan Logan tells a strange tale that begins in 1946, soon after Germany surrendered. Fifteen of Germany’s greatest physicists have been... URL: ter-ra.msrc.sunysb.edu/~dmyers/engines/the_bomb 2. The World at War Books — Bibliography. «Who burns books will burn people, too» New reviews. The Story of a U-Boat Nco 1940-1946 by Wolfgang Hirschfeld The diary of a... URL: worldatwar.net/books/list.html 3. The Critical Mass From 1939 onward physicists understood that a neutron chain reaction in uranium was a possible way to liberate nuclear energy for research or for engines.. URL: www.sigmaxi.org/Amsci/captions/captions9...Logan-cap2.html 4. Heisenberg and the Nazi Atomic Bomb Project THE UNIVERSITY OF California PRESS. Click on price to purchase: $35.00. Rose, Paul Lawrence Heisenberg and the Nazi Atomic Bomb Project. No one better... URL: www.ucpress.edu/books/pages/8006.html 5. If You Like this Book: Heinsenberg and the Nazi Atomic Bomb Project: A Study Text Only. at a glance. reviews. customer comments. if you like this book... table of contents. Keyword Search. Books. Popular Music. Classical Music.... URL: www.amazon.co.hu/exec/obidos/ts/book-sim...ref=sim_m_books 6. Amazon.com: A Glance: Heisenberg and the Nazi Atomic Bomb Project: A Study in at a glance. reviews. customer comments. if you like this book... table of contents. e-mail a friend about this book... Keyword Search. Books. All... URL: wwwb244.test4040.yi.org/exec/obidos/ASIN/0520210778 7. Amazon.com: A Glance: Heinsenberg Probably Slept Here: The Lives, Times, and I at a glance. reviews. customer comments. if you like this book... table of contents. e-mail a friend about this book... Keyword Search. Books. All... URL: www1.test4041.yi.org/exec/obidos/ASIN/0471157090/wowprices 8. Amazon.com: A Glance: Heisenberg Probably Slept Here: The Lives, Times, and I at a glance. reviews. customer comments. if you like this book... table of contents. e-mail a friend about this book... Keyword Search. Books. All... URL: www.amazon.com/exec/obidos/ASIN/0471157090/wowprices 9. Heisenberg Werner Heisenberg. In addition to his pivitol role in the development of atomic theory, Heisenberg was a firm German patriot. Although he did not... URL: www.chem.uidaho.edu/~honors/heisen.html 10. Heisenberg Interview Parts of an Interview with Werner Heisenberg on Nuclear Energy Development in Germany during World War II. Conducted and edited by Joseph J. Ermenc,... URL: www.acslink.aone.net.au/bclancy/haigerloch/int.htm Мамочки мои... Там было все. Планы, рисунки, расчеты. Гейзенберг и вправду конструировал атомную бомбу в Висбадене. Впрочем, это был только один из центров. Лиз Мейтнер, Отто Ган, Густав Артек, Карл-Фридрих фон Виезсакер... Громадный, двухэтажный реактор с высоченной трубой. Фотографии, планы, рисунки, расчеты, воспоминания ученых вместе со схематическими эскизами. В Сети было все. В том числе, и тщательное описание состояния исследований в тот момент, когда реакторы были захвачены войсками союзников. Вишневецкий заказал еще одно пиво. Тем временем справился с картошкой, колбасками и кофе. Он набрал на клавиатуре «Los Alamos, a-bomb». Альтависта обнаружила семьсот девяносто тысяч семьсот пятьдесят пять Интернет-страниц, соответствующих заданным критериям. Вишневецкий вновь быстро пробежал первые десять. После этого он набрал: «Los Alamos, a-bomb, Oppenheimer». Более шестнадцати миллионов ссылок. Блииин, Сеть — это мусорная куча. Он перешел на Sciense Search Index: «Los Alamos [and] a-bomb [and] Oppenheimer [and] concrete plans [and] mathematics calculations [and] physical research [and] hardware photos’... Enter. «Всего лишь» восемнадцать тысяч ссылок. Вишневецкий заказал третий бокал пива и начал просмотр. В Сети имелось все. Даже модная лет десять назад «Сделай сам у себя в подвале собственную атомную бомбу». Счастье еще, что никому в подвале сделать ее так и не удалось... Он пытался понять, почему Оппенгеймер, а не Гейзенберг. Что стало причиной, что американские еврейские немцы, а не германские арийские немцы... в чем таилась ошибка? Где была разница? Официантка подошла специально, чтобы спросить, не желает ли он купить дискеты (раз просматривает столько данных...). Вишневецкий не желал. Тогда она подала ему обед. Она видела множество подобных маньяков. Раз ничего не собирался записывать, значит — это всего лишь забава. Все равно, лучше, чем безумные игры, которые скачивала молодежь. Расчеты, фотоснимки, схемы устройств, по крайней мере, не выли, не стреляли и не пищали, используя всю мощность звуковых карт. Закончил Вишневецкий уже поздно вечером, с запухшими глазами и больной головой. Господи Иисусе... Неужто он и вправду столько проторчал перед монитором? Заплатил кредитной картой, потому что столько наличных в карманах не было. Пришлось подождать, пока официантка обслужит «утюжок», что явно доставляло ей сложности. Он вынул из кармана телефон и вызвал такси, не рискуя ехать на своей машине после стольких бокалов пива. Таксист совершенно не удивился тому, что ехать так близко. «Успех в профессиональной деятельности»... Вишневецкий решил, что это будет последний тестируемый им сон. Последний и точка. Оппнгеймер и Гейзенберг... Только это у него в голове и было. Оппи и Вилли, почти как Том и Джерри. ЯПОНСКИЙ Mitsubishi «Dolly» перебросил его из Токио в Манджоу-Го. Там, в аэропорту «Хинте Три» двух рослых охранников заменила Оля Бжозовска, миленькая агент разведки сейма. Все время она слушала музыку из подвешенного к поясу радиоприемника, непрерывно щебеча с чудовищным львовским акцентом — Вишневецкому казалось, что все службы сейма призываются исключительно из центральных воеводств, правильный польский язык можно было встретить только в армии и на телевидении. Только ему не хотелось бы повстречаться с Олей в тот момент, когда она держит свой револьвер в руке, тот самый, что торчал в кобуре под крупным бюстом женщины. Она вызывала впечатление, что знает, как этой штукой пользоваться, и что она им воспользуется, если по каким-то причинам ей это будет казаться наилучшим решением. Во всяком случае, люди на «Хинте Три» спешно расступались, когда она вела Вишневецкого к билетным кассам. Здесь они успели на австро-венгерскую шкоду «Храдец», которая летела в Томск. Там, уже совершенно разбитые и измученные, они пересели в реактивный Тур компании LOT, гражданскую версию знаменитого бомбардировщика. Наконец-то удалось съесть чего-нибудь горячего и ненадолго вздремнуть. К сожалению, пилот разбудил их громким сообщением, что они пролетели границу московского воеводства. Самой Москвы они не увидели, к огромному отчаянию Оли. Та явно желала показать ему Бело-Красную Площадь и мавзолей императора Наполеона в стенах Кремля. Только сейчас Вишневецкий понял, почему столь красивую девушку направили в охрану — скорее всего она годилась быть экскурсоводом, чем агентом разведки. Им раздали конфетки, после чего они сели в Киеве, где наконец-то можно было прилично выспаться в элегантном отеле Жоржа, расположенном возле самого аэропорта. В гостинице не было окон со стороны взлетно-посадочной полосы, зато имелись специальные, звукоизолированные стены. Только лишь благодаря этому можно было хоть как-то вынести рычание разгонявшихся реактивных машин. На следующий день Оля посадила Вишневецкого в правительственный «Локхид». Тут уже охрана была ему не нужна. Два пилота, казалось, спали над рычагами управления. Стюард лишь спросил, какую настроить для него радиостанцию. Вишневецкий не желал никакой. Садились они не в аэропорту «Балицы», а на маленьком военном аэродроме, спрятанном среди гор в предместьях столицы. Служебный автомобиль сейма с тонированными стеклами вез его по путанице объездных дорог Кракова, потом затерялся в узких улочках. Вишневецкий узнал только современный отель — «Патрию» Кепуры. Господи! Выходит, его завезли на самый край города, в Крыницу. Ему казалось, что если проедут хотя бы пару десятков метров, то им встретится табличка извещающая, что именно здесь проходит административная граница столицы. И в паре сотнях метров автомобиль наконец-то остановился. Вишневецкого провели в небольшую виллу под названием «Казимира». Наконец-то он смог выкупаться. Затем его переодели в элегантный выходной костюм. Тип, пришедший чуть позже, не должен был представляться... Болеслав Земяньский, сотрудник Второго Отделения, начальник охраны маршалка сейма. Крепкий, сбитый, с отвисшей нижней губой. Сын человека, застрелившего Бисмарка. Вишневецкий инстинктивно отступил на шаг. — Прошу, указал тот дорогу. — Это приватный дом моего брата, — пояснил мужчина. — Мы предпочли встретиться на нейтральной территории. — Мы? — Сейчас вы увидите. — Мужчина открыл дверь, ведущую в небольшой салон. — Прошу. В комнате сидели два старичка. Один за громадным письменным столом, второй на кресле у окна. У одного были седые, пышные усы; у другого — старая, изношенная трубка во рту. — Господа, позвольте представить... Пан Веремия Шестнадцатый Вишневецкий... — Рука главного охранника Жечипосполитой указала в другую сторону. — Маршалек сейма, пан Юзеф Клеменс Киневич-Пилсудский. Главный научный консультант сейма, пан Альберт Эйнштейн. Пилсудский пригладил усы. — Прошу, прошу... Он указал Вишневецкому стул. Его явно беспокоило бедро. На столе перед ним россыпью валялись противоревматические таблетки. Он только что принял две штуки и запил кофе из небольшой чашки. Эйнштейн пока что ничего не говорил. — Чувствуйте себя как дома... Пилсудский говорил с сильным виленским акцентом, водя по сторонам маленькими глазками. Вишневецкий вспомнил описание Нормана Дэвиса из книжки, описывающей битву в сейме двадцатого года, когда легационисты разбили социалистическую партию. Появляется искушение сравнить его с носорогом: неистребимым, близоруким и непредсказуемым. Как только он добывал для себя поляну, подозрительно поглядывал своими маленькими глазками на всякого потенциального чужака. Если хоть раз был спровоцирован, всегда существовала опасность его новой атаки. Вишневецкий занял указанный стул. Он налил себе коньяку, взял сигару... Дэвис ошибался. Это не носорог. Если бы не усы, Пилсудский, скорее, походил на кобру. На змею с маленькими глазками и головой, поднятой для того, чтобы атаковать. Один его укус был более убийственен, чем атака целой хоругви тяжелых бомбардировщиков... — Мы обязаны объяснить вам этот необычайный вызов, — с виленским акцентом прошипела кобра. Езус-Мария... Видеть эти просверливающие глазки и быть его врагом... Похоже, у Пилсудского уже не было врагов. Живых. Маршалек сейма слегка пошевелился. Он явно не мог справиться с собственным бедром. Похоже, что боль была ужасная, потому что он даже не мог сменить позы. Гремучая змея с ревматизмом в погремушке... Зато ядовитые зубы были в полном порядке. — Дипломаты накормили вас всякой чушью... — Знаю. Я должен был жениться на Монике Гитлер. — Ну да. Это пока что еще актуально... Все же остальные глупости, о которых говорила пани Потоцкая, можете спокойно забыть. — Маршалек улыбнулся, но выглядело это так, словно тигр оскалил клыки, словно скорпион поднял свой хвост, чтобы напасть, как будто бы сама смерть приготовила свою косу... — Нас интересует бомба Гейзенберга... — Знаю. Я должен добраться до Висбадена... — Только не повторяйте слов той идиотки, — сказал Пилсудский. — Муж пани Гитлер, шпионящий в Висбадене... Такую чушь могли выдумать только дипломаты. Эйнштейн вынул трубку изо рта и слегка усмехнулся. — Я должен быть вашим агентом? — А вы уже и так наш агент, — ответил Эйнштейн на кошмарном польском языке. — Вы уже выполнили свое задание... Но, как говорила пани Потоцки, не задаром. — Похоже, я ничего не понимаю. Пилсудский снова усмехнулся. Господи Иисусе! Словно сама смерть усмехалась. Как будто бы могильщик оскалил искусственную челюсть над чьей-то могилой. — Проблема вот в чем... Пан Альберт утверждает, что мы изготовим бомбу Гейзенберга даже скорее, чем они. А тогда... Пан Альберт произведет ее для нас... — Но тогда она должна называться бомбой Эйнштейна? — отважился перебить Вишневецкий. Эйнштейн вдруг рассмеялся. Пилсудский только покачал головой. — Бомба Эйнштейна уже имеется, — сказал он. — Имеется и уже действует. — Не понял? — Видите ли... Немцы смеются над нами из-за того, что у нас все открыто. Повсюду можно зайти, все можно увидеть. А у них полнейшая тайна. Деревенская пекарня является строго охраняемым военным объектом... Что же... Вам известно, что такое принцип неопределенности Гейзенберга. Но никто на свете не знает, что такое вторая теория относительности Эйнштейна! Потому что мы охраняем только по-настоящему серьезные вещи. А не деревенскую пекарню. Мы храним вторую теорию относительности. — Что такое теория относительности? — спросил Вишневецкий. — Вы физик. Но вам пришлось бы потратить несколько лет, чтобы это понять. — До сих пор не понимаю. — Видите ли, — ужасный виленский акцент едва позволял понять слова маршалка сейма. — Пан Альберт вместе с панами Раевским, Зыгальским и Ружицким сконструировал машину Эйнштейна. В обиходе названную «Энигмой». — А, знаю... Слышал сплетни. Якобы, какая-то германская машина для шифрования. Пилсудский тепло улыбнулся. Так тепло, как только может смерть. — Мы распространяем слухи, что это немецкая машина для шифрования. На самом же деле имеется в виду машина относительных реальностей... — Не понял? — Машина, которая позволяет нашим агентам проникать в относительные реальности. — Пилсудский глотнул очередную таблетку и запил остатками кофе. — Нас интересует бомба Гейзенберга. Но нам известно, что это двухэтажное устройство с громадной трубой. И как прикажете такое нечто использовать? Подвезти на поезде к вражескому городу? Нет... А не лучше ли выслать агента в такую относительную реальность, где атомная бомба уже имеется? Маленькая, практичная, готовая к применению? Как это сказал бы ваш Раппапорт из «Сортира»... small, friendly, ready to use. Пилсудский начал смеяться. Выглядело это так, будто бы стадо гиен скалило клыки. — Езус-Мария... И это я являюсь таким вот агентом? Пилсудский кивнул. — Боже... — Неожиданно Вищшневецкий кое-что вспомнил. — Я... Но ведь вы мне только снитесь! Это должно было быть тестовой проверкой сна «Успех в профессиональной деятельности»! Ну, что тут поделаешь, — буркнул Эйнштейн. Вообще-то, он мог говорить и на идише, Вишневецкий едва его понимал. — Это побочный эффект нашей технологии. Всем агентам кажется, будто бы они видят сон... — Но это пройдет через несколько месяцев, — прибавил Пилсудский. — Только... вот это название, «Успех в профессиональной деятельности» мне очень даже нравится. — Эйнштейн рассмеялся. Этот, по крайней мере, смеялся нормально. Походил на человека, а не на клубок пауков над выпотрошенной мухой. — Сейчас сюда прибудет гипнотизер, — буркнул маршалек сейма. Он поможет вам вспомнить все из того... так называемого «сна». А вы... Вы начертите нам все планы, воспроизведете все расчеты. Понимаете? — Да. Нет... — простонал Вишневецкий. Господи. Выходит, вся та реальность мне только снилась? Та реальность, где я видел сон об этой??? — Ну да. — Матка Боска... — Еремия потряс головой. Даже великолепный коньяк не приносил облегчения. — Но ведь такая технология — это же власть над всем миром. Пилсудский пригладил усы. — А вы как думаете? — тихо произнес он. — К чему мы стремимся? — Но ведь там... там имеется столько чудесных вещей... Ведь... Вы других агентов не высылали? — Естественно. Это ваше 200-тонное самоходное орудие, ваш 300-миллиметровый «Сортирчик»... В иной относительной реальности эта машина смерти называется «Конфуций» и производится в Китае. Ваша машина снабжения — в иной реальности сверхтяжелый танк «Иосиф Сталин 6». ПЗЛ «Пулавский П-92» в ином мире — это Ф-16 «Боевой Сокол». — Пилсудский глянул на таблетки, рассыпанные по столу. — Противоревматик где-то называют «Вольтарен». И, благодаря нему, я, похоже, до сих пор живу... Вот вас ранили под Пхеньяном... Было заражение, правда? И выжили вы только благодаря антибиотикам. В этом случае мы даже название не сменили, потому что приятно звучит по-польски. Бомбардировщик «Тур» — это попросту Б-52. «Зубр» — это СУ-26... «Лося Ф2» где-то называют «Торнадо». Мне и дальше перечислять? — Нет. — Да. Кстати... А кто в том мире, про который вы «видели сон», сконструировал атомную бомбу? — Оппенгеймер. — О... даже и ничего звучит. Вместо «бомбы Гейзенберга» мы можем это «нечто» назвать «бомбой Оппенгеймера». И пускай немецкая разведка побегает, разыскивая не существующего человека... Эйнштейн кивнул. — Вот и хорошо. — Пилсудский взял палку, с явным трудом поднялся и подошел к окну. Поглядел на «Патрию» Кепуры, затем повернулся и оперся на подоконник. — Хорошо... вы нам все нарисуете, а потом отправитесь в Бреслау познакомиться с Моникой Гитлер. — В Бреслау? — Вишневецкий даже подскочил. — Почему именно туда? Пилсудский устало глянул на него. — В Бреслау имеется наше консульство. Напротив одного такого бастиона, а точнее, горки, поросшей деревьями. Милое, романтическое местечко. Мы организуем прием, потому что Моника часто посещает Бреслау. У Хануссена, официального астролога Гитлера, там имеется собственная вилла. — Знаю... — Вишневецкий никак не мог собрать мысли. — В той относительной реальности, о которой я видел сон... Я родился во Вроцлаве. — Что такое Вроцлав? — Польский Бреслау. Пилсудский глянул своими глазками на Эйнштейна. Тот вынул трубку изо рта и, не говоря ни слова, только пожал плечами. |
|
|