"Таежная одиссея." - читать интересную книгу автора (Вознюк Юрий Владимирович)

4

Сузев и Моргунов ушли в Заячий ключ искать рысь, следы которой мы видели. Я остался в зимовье,

Страницы из дневника

(Запись, сделанная Моргуновым)

«…К вечеру мы все-таки умудрились поругаться и я сказал Сузеву, чтобы он возвращался в зимовье. Сузев не ушел — сердиться он долго не может.

До этого я еще ни разу не ночевал зимой под открытым небом и теперь на собственной шкуре узнал, что такое. Какой тут сон! Спереди печет от жары, сзади мурашки от холода бегают. Подремать, конечно, можно, но спать без палатки или спального мешка нельзя. Всякие там рассказы, что кто-то ухитрился прожить зиму у костра, — вранье. Выжить короткое время можно — работать нельзя. Две недели такой жизни, и тебя придется отхаживать в больнице.

В общем, перемаялись мы ночь, а утром пошли дальше Видели лежку рыси. Нашли место, где она поймала зайца. Или она была не голодная, или вообще мало жрет, но только половину зайца бросила. Наверно, когда много харчей, рысь мало ходит — больше спит, как и все кошки. К полудню мы дошли до ночных следов и, чтобы не вспугнуть ее, вернулись в зимовье.

Сегодня у нас выходной. Сделали одну «приспособу» для стаскивания рысей с дерева. Завтра двигаем. Думаем управиться дня за три».

Автором «приспособы» был я. Мысль эта пришла мне в голову совершенно случайно по странным ассоциациям.

В тот день, когда Сузев и Димка ушли на Заячий ключ, я решил пробраться как можно дальше к истокам нашего ключа, который мы назвали Большим. День выдался теплым, и вся лесная птичья мелочь дружно пищала, ползая по стволам и веткам деревьев. Я засмотрелся на юрких и нарядных поползней, беспрерывно сновавших над моей головой. Плотные подвижные птички, деловито переговариваясь, ощупывали своими острыми клювами морщинистую кору деревьев.

Глядя на них, я вспомнил, как в детстве мне приходилось ловить их силками. В волосяные петли силков большей частью попадались синицы, но были и поползни. Я сажал их в клетку, кормил и, насмотревшись, выпускал. Потом я просто насыпал на дощечку овса и наблюдал за птицами. Мне было жалко пичугу, когда она, запутавшись лапками в петлях, начинала отчаянно рваться на свободу.

В петлях… петли… Здесь-то мне и пришла в голову мысль применить их для поимки рысей.

Километрах в десяти от зимовья я увидел следы рыси. Откровенно говоря, я мало верил в успех своего похода, так как считал невероятным, что в тайге может бродить столько хищников. Не могли же здесь рыси жить в каждом ключе?!

Возвращаясь назад, я наткнулся на браконьерский «огород». Этот искусственный повал деревьев был подновлен, но ни ям, ни петель в проходах не было. Вдоль завала множество следов кабарги и изюбров, а в одном месте нашел следы разыгравшейся недавно трагедии. Прямо над проходом росли приземистый, искривленный тис и такой же ясень, ветви их переплетались и образовывали воздушную беседку, в которую и забралась для засады рысь. Три дня назад она подкараулила здесь кабаргу и, не утруждая себя перетаскиванием, тут же лениво закусила добычей. К этому месту она больше не приходила, и теперь над остатками животного трудились колонки и вороны. Очень скоро от кабарги осталась одна разбросанная шерсть. Такую небрежность зверя можно было объяснить только его кровожадностью, и дикая кошка потеряла в моих глазах свою былую привлекательность. Впоследствии мы смогли убедиться, что рысь часто не возвращается к своей жертве. Я обошел весь «огород» и еще дважды встретил круглые, аккуратные следы рыси.

По пути к зимовью я сделал крюк, чтобы посмотреть, над чем так разоралось целое полчище ворон. Возле толстых высокоствольных кедров увидел вытоптанную в снегу площадку, но среди кабаньих следов трудно было что-нибудь разобрать. Кабаны прошли здесь дней десять назад, после них выпал небольшой снег и припорошил следы. Расхаживая между деревьев, я заметил возле крупной валежины два оглоданных кабаньих скелета. Часть разбросанных костей валялась далеко в стороне. Интересно, чья это работа? Заглянув за валежину, я почувствовал, как мое любопытство сменилось удивлением, а потом и неприятным холодком тревоги. Кабанов убил медведь! Двух сразу! Но это был не обычный медведь. Мне приходилось читать о полутонных лесных великанах, но этот, как мне показалось, вряд ли бы уложился в полтонны. Две мои ноги свободно размещались на его следе, а там, где медведь перелезал через валежину, снег был снесен на полтора метра. Зловеще каркали вороны, и я подумал, а не этот ли бродяга снял скальп с бывшего хозяина нашего зимовья. Несомненно, зверь стал шатуном, и встреча с ним не сулила ничего хорошего; а она могла состояться самым неожиданным образом. Кабанов в этом ключе ходило много, и, как знать, не задержался ли в нем медведь. Тайга сразу стала какой-то неуютной, и я заторопился в зимовье.

Рысь третьи сутки не притрагивалась к пище, и только замерзшей в банке воды стало немного меньше. Я несколько раз ходил ночью проверять петли и наконец вытащил из одной зайца. Я бросил его в клетку к рыси, и к утру он исчез. Теперь можно было надеяться, что рысь выживет.

На следующий день я принялся изготавливать задуманные петли. У нас нашелся тонкий стальной тросик, который вполне подходил для приспособления. Собственно, все орудие состояло из нескольких концентрически расположенных петель, сходящихся к одному концу. Если в силке петли перекрывают друг друга, то здесь это не подходило — ударив лапой по одной петле, рысь отбила бы и все остальные. Пришлось расположить их одна в другой, вынося внутренние немного в сторону. Штука казалась нехитрой, но по части плетения тросов у меня были весьма скромные навыки, и только с помощью Димки удалось закончить «приспособу». Мы хотели уже испытать конструкцию на рыси в клетке, но вовремя сообразили, что можем задушить пленницу.

На охоту за вторым зверем мы вышли поздно. Сначала Сузев распорол свой ул, потом удрали в тайгу собаки и вернулись лишь после того, как мы начали стрелять. День выдался морозным, с ветерком. Чувствовалась беспощадность зимы, охватившей холодом землю. Колючая поземка бежала по льду ключа и порошила глаза. Кое-где по нему выступали наледи — ключ промерзал до дна. Наледи дымились густым паром, и мы осторожно обходили их. Все шло хорошо, и только необходимость вести собак на поводках портила настроение. Собаки не привыкли ходить в тайге таким образом, им всюду нужно было сунуть свой нос, что сильно мешало при ходьбе.

Перевалив в Заячий ключ, мы встали на позавчерашние следы Димки и Сузева. Добраться до места удалось только к вечеру. Солнце уже садилось, и пришлось готовить ночлег. Пока искали подходящую сухостойную лесину, готовили костер и лежанки — стемнело. Воды поблизости не оказалось, и в дело пошел снег. Ветер стих, и после горячего ужина мы почти не чувствовали холода. Сделанный нами щит хорошо отражал тепло, и мы, поплотнее завернувшись, уснули. Ночью я проснулся от холода. Положенные друг на друга колоды дров выгорели и не давали уже тепла. Я поправил костер и опять задремал. Сквозь сон чувствовал, как мороз снова охватил мое тело; на этот раз, кажется, встал Сузев и подшевелил огонь. Так прошла ночь. Было еще темно, когда мы, не выдержав натиска мороза, поднялись на ноги.

— Дурость все это… — ворчал Димка, ковыряя палкой горящие головешки.

— Что дурость?

— Спать в нашей одежде зимой. Сузев смахнул каплю под носом и вздохнул.

— А что делать? Не таскать же с собой печку с палаткой.

Мы молчали. В котелке булькала похлебка. По долине пронесся легкий порыв предутреннего ветра. На какое-то время темнота как бы сгустилась, вспыхнули в последний раз звезды и начали постепенно таять. Наступал рассвет, а с ним холодный зимний день.

Мы тронулись в путь, как только стал различим след. Наши надежды на то, что рысь находится где-то близко, не оправдались, как и Димкины предположения об образе жизни зверя при достатке еды. В Заячьем ключе пищи было сколько угодно, но рысь почему-то отправилась бродяжничать. Мы шагали за ней километр за километром, а собаки все еще не проявляли особого интереса к следу. После полудня пришлось увеличить темп, и началась настоящая гонка. Где-то далеко остался и Заячий и Большой ключи, а мы все дальше и дальше уходили на запад в неизвестные дикие места. Заросшие распадки сменяли крутые сопки, хребты; мы проходили под нависшими скалами, опускались в долины, а рысь все шла и шла. Только к вечеру мы наконец стронули ее с лежки и собаки натянули поводки.

— Ах, черт! — ругался Сузев. — Нехорошо как все получилось… Сейчас с перепугу начнет махать…

Мы прошли по свежим следам еще километра два и остановились с наступлением темноты. С трудом нашли свободную от валежника и зарослей площадку и разбили бивак.

— Если завтра ее не догоним, что будем делать, братцы? — спросил Димка.

— Послезавтра начнем догонять, — как само собой разумеющееся, ответил Сузев.

— А есть что будем?!

— На пятидневку хватит!

Мы разложили продукты, прикинули — дня на три должно хватить.

— Вообще с первой кошкой нам просто повезло, — говорил Димка за чаем. — Эта поумней попалась… Так она нас и в Сибирь может завести. А?

— Обратно далеко топать, — прихлебывая чай с крышки котелка, заметил Сузев.

— Не-е, я обратно не пойду! Останусь у какой-нибудь сибирячки.

— Кому ты такой дикий нужен…

— Нужен… — ответил Димка и вдруг запел:

Я встретил вас, и все былое…

У Димки был чистый и сильный баритон. Пел он свободно, легко, и ночной зимний лес звоном промерзших ветвей аккомпанировал ему. Подхваченные горячим воздухом, далеко к вершинам деревьев летели искры. Мы лежали на еловых подстилках, грелись теплом костра и совсем не думали ни о сегодняшних, ни о завтрашних километрах пути. Ноги немного побаливали, но впереди была еще целая ночь.

К утру потеплело и пошел редкий снег. Он обеспокоил нас, и мы поспешно начали собираться в путь. В случае снегопада наши труды могли оказаться напрасными — пороша замела бы следы.

Продолжив погоню, мы, рассматривая следы, немного успокоились. Хотя рысь и была потревожена нашим присутствием, но еще не чувствовала преследования и ночью занималась охотой. Она потеряла много времени в поисках добычи, но восход солнца застал ее с пустым желудком. Только случайно найденная мышь стала ее жертвой. Зверь кружил по верховью ключа, придерживаясь глухих, темных урочищ. Рысь не делает петель, скидок, и все же по характеру выбираемых ею мест можно было догадаться, что она ищет место для дневки. Так оно и случилось. В глубоком ущелье, где сопки нависли над многоярусными террасами, собаки рванулись вперед. След уходил вверх, и если хищница легко взобралась на высоту, то нам это не удалось. Рысь услышала нас и ушла с лежки. На этот раз она поняла, что ее преследуют, и стала уходить крупным, размашистым шагом. За время, потраченное нами на террасах, она успела уйти далеко.

Все, на что были способны наши легкие и ноги, мы отдали этой погоне. Были минуты, когда казалось, что вот-вот упадешь, но пришло второе дыхание и бежать стало легче. К середине дня мы окончательно потеряли ориентировку и только догадывались о своем местонахождении. Рысь сменила направление бега и теперь уходила на юг. Не останавливаясь, она пыталась охотиться, и ей удалось поймать еще одну мышь. Этого, конечно, для нее было мало, но признаков усталости зверя мы не видели. Рысь по-прежнему держалась на почтительном расстоянии. Мы начали опасаться, что так и не сможем приблизиться к ней и конец продуктов вынудит нас повернуть обратно. Начавшийся утром снег постепенно прекратился — теперь можно было не бояться потерять след, но мы не ослабили взятого нами темпа и перед наступлением темноты, очевидно, подошли к зверю очень близко.

Выбирая место для ночлега, Сузев вспугнул табунок рябчиков и трижды выстрелил по нему из винтовки. Димка и я с удивлением посмотрели на него.

— Раз на то пошло — пусть все разбежится… Ну, чтобы ода ничего не поймала, — пояснил он, показывая на след.

К третьей ночевке в тайге нам уже не хотелось петь. Все тело налилось усталостью, сделалось тяжелым.

— Завтра нужно спускать собак, — сказал Димка, доставая продукты для ужина, — Возьмем или не возьмем ее, а на обратный путь харч надо.

Сварив суп, высушив обувь и накормив овсянкой собак, мы, прижавшись друг к другу, легли спать. Несмотря на усталость, сон наш был беспокойным: за ночь раз пять приходилось подниматься к огню, и утром все встали осунувшимися и невыспавшимися.

Выстрелы Сузева сыграли двоякую роль. В тот момент, когда они прогремели, рысь шла по следу изюбра: почувствовав с наступлением темноты безопасность, она решила во что бы то ни стало найти пищу. После выстрела она бросила след и продолжала свое бегство. Это было хорошо и плохо. Хорошо, что она снова осталась голодной, и плохо, что далеко оторвалась от нас.

— Ну что, побегаем? — сказал Сузев, ни к кому не обращаясь.

— Не-е, вы бегите, а я полечу, — помахал воображаемыми крыльями Димка и тяжело вздохнул. — Вперед, волосатые! — встряхиваясь от вялости, закричал он собакам, и мы устремились по следу.

Рысь шла всю ночь, но шла медленно, разыскивая добычу. Собаки бежали ровно, не сворачивая в стороны. Вверх, вниз шли следы, и наша ватага, следуя за ними, карабкалась и катилась по сопкам. Больше всего меня донимала винтовка. За три дня она так оттянула плечи, что я не знал, куда ее пристроить. Длинная, неуклюжая «Арисака» цеплялась за ветки, сбивая за воротник снег.

В этот день усталость начала сказываться рано. Уже, в полдень мы собрались сделать привал, как заметили впереди по следу перья и кровь. Рыси удалось вытащить из-под снега ночевавшего там рябчика.

— Проклятье! Нажралась все-таки! — ругался Димка.

— А это к лучшему — сейчас она ляжет, — обрадовался Сузев.

— Жмем тогда?! Сузев устало потер ноги.

— Давайте отдохнем…

Очевидно, очень скоро нам предстояло серьезное дело, и мы согласились. Соорудив небольшой костер, вскипятили чай, а спустя полчаса, подтянув растрепавшуюся амуницию, опять встали на след. Позавтракав, рысь свернула в сопку, потом следы повернули еще и теперь шли едва ли не навстречу нижним. Стало тревожно. Так И есть — лежка! Рысь слышала, а может, и видела нас, когда мы двигались подножием сопки. Мы распивали чай, а она изо всех сил уходила от нашей стоянки.

— Охотнички! — кипятился Димка. — Чайку захотелось! Соснуть бы еще… Так мы ее всю зиму будем гонять…

Собаки, почуявшие близость зверя, рвались вперед, С ходу мы взобрались на высокий хребет и перед нами открылась широкая долина. Мы находились, по всей вероятности, на водоразделе притоков Б. Уссурки. Какое-то время след вел гребнем хребта: рысь шла широко. Следы свернули вниз и привели в чистую падь.

— Пускаем! — решительно сказал Димка, намереваясь отцепить Жулика.

— Стоит ли? — усомнился я.

— А чего ждать?

— Она далеко — собаки, сам знаешь, какие…

— Не будет дурой — залезет на дерево!

— Давай! — поддержал его Сузев.

Собаки ушли по следу молча, но не успели мы пройти и полкилометра, как где-то впереди раздался лай, быстро удаляющийся в сторону хребта.

— Слышишь?! — обрадовался Моргунов. Мы оставили след и побежали к хребту. Забыв усталость, поднимались все выше и выше. Лай кружился где-то на самой вершине высоченной сопки.

— Посадили! — крикнул Моргунов, и мы побежали быстрее.

Не менее получаса штурмовали мы сопку, задыхаясь и обливаясь потом. Наконец между деревьями показалась оголенная скала, венчавшая ее вершину. Вокруг бегали собаки и лаяли уже без особого энтузиазма. В глазах плыли цветные круги, и я сначала ничего не мог рассмотреть. Пригнувшись к земле, Димка долго разглядывал скалу и наконец повернул растерянное лицо.

— Не пойму, кажется…

— Кабарга! — удрученно воскликнул Сузев, присмотревшись.

Действительно, на скале стояла загнанная туда собаками кабарга. Досада на нелепый случай, отнявший у нас столько сил и времени, вылилась в проклятия. Теперь было ясно, что сегодня рысь не догоним.

— Ну, быть тебе в котелке! — сказал Димка, вскидывая винтовку.

Грянул выстрел, но кабарга осталась на месте. Моргунов передернул затвор. Еще раз прокатилось эхо выстрела по тайге, и снова кабарга осталась на месте. Промахнулся Димка и в третий раз.

С таким же результатом выстрелил и Сузев.

— Что за напасть… — пробормотал он, повторно прикладываясь к винтовке.

Выстрел — и кабарга только присела на задние ноги.

— Бежим, братцы, отсюда — здесь дело нечистое, — вполне серьезно промолвил притихший Димка.

Я усмехнулся: со стороны мне хорошо было видно, в чем дело. Мы еще не отошли от сумасшедшего бега, наши легкие работали, как кузнечные мехи, руки дрожали и не только ствол, а и сами стрелки дергались.

Прижав винтовку к дереву, я задержал дыхание и надавил на спуск. Невидимым ураганом кабаргу сбросило со скалы. Торопясь, мы растолкали куски мяса по рюкзакам и, пристегнув собак на поводки, заскользили по сопке. Скоро мы спустились в падь и вышли на след беглянки. Зверь не изменил хода и шел по направлению к зимовью. К вечеру у животного появились первые признаки усталости. Рысь несколько раз ложилась отдыхать, и нас так и подмывало спустить собак. Но мы решили гнать ее до тех пор, пока она будет идти в сторону зимовья. День угасал, унося с собой свет и тепло. Впереди предстояла еще одна долгая, холодная ночь. От усталости нам не хотелось даже разговаривать, и ночлег мы готовили молча.

— Нет худа без добра, — произнес Димка, бросая мясо кабарги в котел. — Не попадись она нам — завтра бы сидели на диете.

Мы не ответили ему. Не велико счастье жевать сухое и темное кабарожье мясо, которое по вкусу, пожалуй, последнее из дичи.

Проснулись мы в середине ночи. Подшевелив костер, все трое сидели согнувшись, дремля в полузабытьи. Иногда я открывал глаза и смотрел на небо. Освещенные светом костра, стояли на его фоне деревья, занесенные снегом. Они окружили и сторожили нас, как белесые призраки. Мороз острыми иглами обложил наш бивак. В громадном и холодном мире, лежавшем вокруг, наш костер был крохотным пятнышком, затерявшимся в его просторах.

Сонное оцепенение прошло, как только мы снова нырнули в чащу леса. Рыси удалось поймать зайца, но это стоило ей ночи, и не успела она устроиться на тревожную дремоту, как в морозном воздухе раздались голоса ее преследователей. Страх охватил дикую кошку. Чувствуя, что предстоит схватка с врагом, она собрала все силы и двинулась к родному Заячьему ключу, где спокойно прожила год, где чувствовала бы себя уверенней, решив дать бой в стенах родного дома. Зверь был могучим трехлетним самцом, с упругими и гибкими мускулами, с мгновенной реакцией. Рысь, рожденная свободной, готова была защищаться от любого насилия, как от покушения на самую жизнь.

В полдень мы увидели с хребта Мельничное. Деревушка лежала в низине, и возле нее белой лентой застыла Б. Уссурка. Разгоряченные погоней, мы выскочили на хребет и, увидев открывшуюся панораму, остановились.

Ширь необъятная, напоенная вольным, голубым и прозрачным воздухом, раскинулась далеко вокруг. Взлет лесистых хребтов и провалы долин, припорошенных белым убранством зимы, кружили голову, как хмель векового вина. Перед нами лежало вечное, непреходящее сокровище, имя которому — природа. Мудрый и вечный покой…

Сузев стоял, опершись на винтовку. Димка прислонился к дереву и задумчиво покусывал былинку.

— Мать честная, и это все у нас… — сказал он.

Сузев молчал. Из-под рваного большого треуха смотрел он, прищурившись, в морозную даль, и на его небритом лице застыло выражение какой-то сосредоточенности.

Спустившись к пойме реки, мы почти сразу же подняли рысь с лежки и, подойдя к ней на близкое расстояние, спустили собак. Потревоженный зверь уходил подножием хребта, выбирая самые заросшие места. Дважды лай останавливался, кружил на месте и вновь удалялся в глубь чащи. Рысь пользовалась буреломом и легко уходила от собак. В горячке Жулик и Волга лезли за ней на деревья, срывались и снова пытались пройти ее путем. Только Букет, с житейским опытом старого охотника, срезал в таких местах круги, находил выходной след и продолжал погоню. Мы пробежали не менее трех километров, пока наконец, лай не остановился на одном месте. Собаки плотно посадили зверя — впереди предстояла схватка. Рогульки мы вырубили заранее и плечом к плечу пошли на лай.

Рысь сидела на одном из больших островов бурелома, которые изредка встречаются в тайге. В таких местах кажется, что по ним прошелся титанический дворник, гигантской метлой подметая тайгу и сбрасывая ее мусор в одну кучу. Здесь в невообразимом хаосе перепутывается и мертвое и живое. Ободранный сушняк ощеривается острыми зубьями сучьев, перевитыми гибкими лозами лиан; трухлявая гниль валежника обманывает фальшивой опорой и грозит обрушить неосторожного пешехода. Провалившись в буреломе, можно выколоть глаза и получить опасную рану.

Увидев нас, собаки с новым приступом злобы возобновили свои атаки. Жулик подобрался к рыси метров на десять, но продвинуться дальше не смог. Оборвавшись с лесины, он продолжал злобствовать где-то уже внизу.

Ворох лесного хлама был велик — не меньше тридцати метров в поперечнике, — и согнать с него рысь шестом или накинуть петли было невозможно; для того же, чтобы разобрать завал и подобраться к ней ближе, требовался, по крайней мере, бульдозер. И все же зверя нужно было брать. Наши силы подходили к концу. Второй встречи могло не состояться.

Собрав собак, Сузев и Димка увели их за край бурелома и, укрывшись, заставили замолчать. Я остался с рысью наедине. Этот зверь не был похож на первого. Рыжевато-ржавый, с темными разводами пятен, с распушенными баками и черными кисточками на ушах, он выглядел и красивей, и грозней. Он не шипел, а кричал, начиная высокими пронзительными нотами и кончая клокочущими раскатами баса. Все время он не спускал с меня враждебного взгляда.

Прошло полчаса. Рысь начала проявлять беспокойство. Она видела перед собой только одного врага и знала, что может легко уйти от него, но инстинктивно чувствовала, что где-то рядом залегли остальные. Она не задумываясь вступила бы в смертельную борьбу с каждым из своих противников в отдельности, но здесь был слишком велик численный перевес.

Видя, что рысь не решается покинуть свое убежище, я разделся и, захватив винтовку, пошел к завалу. На середину кучи рысь забралась по стволу упавшего ильма.

Балансируя винтовкой, я двинулся тем же путем. Не спуская со зверя глаз, прошел метров семь. Рысь приподнялась, выгнула спину и, прижав уши, ощерила хищную пасть. Зверь стал опасен.

Идти по ильму дальше я уже не мог — сверху были навалены другие деревья. Придерживаясь свободной рукой, осторожно перебрался через них. Не отрывая глаз от зверя, я стоял, согнувшись, чувствуя, что стоит мне выпрямиться, как что-то произойдет. Нас разделяло несколько метров. Медленно и осторожно подтягиваю отведенную назад винтовку. В тот момент когда я перехватил ее за цевье, рысь присела, в глазах се угас последний проблеск разума. Я выстрелил. Выстрел опередил ее лишь на мгновение. Пули в патроне не было — он был холостым. Упругий комок горячих газов полыхнул зверю в нос. Рысь развернулась и огромными скачками бросилась наутек. И в ту же секунду из-за бурелома вылетели собаки. Впереди несся Жулик, за ним Волга и Букет; разбрасывая снег, бежали Сузев и Моргунов.

Собаки настигали рысь. Когда между ними оставалось не более десяти метров, зверь запросил пощады. Он повалился на спину и поднял кверху лапы, как делают это щенки и домашние кошки. Жалостью колыхнулось сердце, но остановить собак было уже невозможно — они жаждали крови. И кровь пролилась. Только не рыси. Вырвавшаяся вперед Волга взлетела в воздухе и с жалобным визгом, перелетев через зверя, рухнула в снег, пятная его белизну кровью. Еще раз ударила рысь лапой, и в сторону пополз Жулик, оставляя вторую кровавую полосу. Зверь не просил пощады — он, защищаясь, убивал врагов. Следующим должен быть Букет. Я вскинул винтовку с уже боевым патроном, но мой лохматый друг оказался умнее. Пес затормозил бег и остановился недалеко от зверя. Рысь, видя приближающихся людей и трусость собаки, вскочила на ноги. Но Букет не был трусом. Он был расчетливым звероловом. Как только лапы рыси коснулись земли, он прыгнул, вцепившись зубами в ее загривок. Как ни силен казался дикий зверь — он не смог устоять под яростью пса и, беспомощно махая в воздухе лапами, пытался подняться на ноги. Глухо рыча. Букет трепал его, прижимая к земле.

Я спрыгнул дерева и побежал к месту схватки.

Сузев и Моргунов уже успели прижать рысь рогульками и накинуть ей на голову куртку. Как только руки Моргунова дотронулись до зверя, по телу животного прошла негодующая судорога, но пальцы человека с силой тисков сжали его лапы — и рысь сдалась.

Оставив связанную рысь, мы подошли к собакам. Волга лежала на животе и мелко-мелко дрожала всем телом. Ее печальные глаза смотрели на нас виновато и беспомощно. Мы осторожно перевернули ее и увидели на груди и животе кровавое месиво из шерсти и мяса, залитое дымящейся кровью. Страшные когти зверя разорвали ее тело почти по всей длине. Жулик пострадал меньше, но раны его оказались глубже; он был искалечен в нескольких местах. Собаки тихо скулили от боли. Мы перевязали их, и они благодарно тянулись к нам и лизали руки.

Вечерело. Мы находились примерно на полпути между зимовьем и деревней. Я спросил у Сузева, есть ли в Мельничном ветеринар. В ответ он пожал плечами.

— Кто его знает — не приходилось интересоваться. — Потер в досаде лоб и сказал — Есть у меня там знакомый удэгеец… Аянка — наш внештатный работник; я еще выдавал ему карабин…

— Тогда пошли к твоему удэгейцу — не бросать же собак, — потребовал Димка.

— Всем? — спросил я.

— А что?

— А как же та, в зимовье..? — показал я на рысь. — Пятый день как-никак..!

— Тьфу… забыл совсем!!

— Ладно, — сказал Сузев, — отправляйтесь в зимовье — я пойду с собаками в деревню. Дам телеграмму на базу… там видно будет.

Волга не могла идти, и нам пришлось устраивать ее в рюкзаке. Осторожно подав рюкзак Сузеву, мы с Димкой подняли завернутую в одеяло рысь и побрели к берегу Б. Уссурки. За нами, жалобно скуля и хромая, поплелся Жулик. На льду Б. Уссурки мы разошлись. Сузев с Волгой за плечами, обессилевшими Жуликом и Букетом пошел в Мельничное — Моргунов и я повернули к зимовью.

После дебрей тайги приятно было идти по целине ледовой дороги. Рысь дергалась в одеяле, нас шатало из стороны в сторону, и мы часто садились отдыхать. До зимовья оставалось не больше четырех километров, когда пошел снег. Он повалил так густо, что сразу пропала видимость. Откуда-то с гор сорвался ветер, и через четверть часа вокруг нас завертелась белая злая кипень. Прижимаясь к берегу реки и прикрывая свободной рукой лицо, мы поспешили к жилью.

Путешествие в метель — это дорога в ничто, в пустоту тревожной неизвестности. Уставшему путнику дорога кажется бесконечной. Прошло не меньше часа нашего пути, а зимовья все не видно. Ветер усилился, и мы начали опасаться, что прошли свой ключ. Немудрено этому случиться в такой круговерти. Почему-то вспомнились зловещие полыньи на нашем пути по Б. Уссурке — в шагах появилась неуверенность. Ночь, свист ветра и колючий снег… Где зимовье — впереди или уже сзади?

— …Пережде-е-ем?! — крикнул Димка, поворачиваясь ко мне.

Я отрицательно покачал головой и махнул рукой вперед. Защита деревьев мне казалась призрачной; делать укрытие, искать дрова и разводить костер представлялось мне еще более мучительным. Поскользнувшись, Моргунов упал. Мы уже выбивались из сил, как неожиданно перед нами выступили камни знакомой скалы. Не разыскивая тропы, мы пошли прямо по льду ключа и вскоре были в зимовье.

Первым делом зажгли фонарь и осмотрели клетку. Рысь сидела в ней дикая и непримиримая. Не приди мы в ту ночь, возможно, нам не пришлось бы больше ее увидеть. Зверь перегрыз колья, и только капроновая сетка задержала его. На скорую руку укрепив поврежденную клетку, мы развязали принесенную рысь и швырнули ее по соседству с первой.

Метель продолжалась. В зимовье было холодно. Наложив в печку дров, мы легли не раздеваясь. Прогорела первая охапка, и Димка подбросил еще. Я смотрел, как со стен и потолка исчезает иней и они темнеют, впитывая в себя влагу. Потом закопченный потолок придвинулся ко мне вплотную, исчезла тяжесть тела, и я заснул крепким сном.

Утром, щурясь от света, мы с интересом смотрели на обновленную тайгу. Снега выпало выше щиколоток, и он лежал на земле еще неисписанным листом будущей книги таёжной жизни. Все выглядело торжественно и нарядно. Даже рыси в клетках казались друзьями.

— Как жизнь, мурлыки? — гремел Моргунов, прохаживаясь возле клеток.

К вечеру пришел Сузев. В деревне он успел провернуть массу дел: отдал Аянке собак на лечение, отправил телеграмму на зообазу и заключил договор на поставку мяса. Последнее показалось нам выгодным и интересным делом. Километрах в двадцати пяти от Мельничного был расположен прииск Благодатный. Во все времена года, за исключением двух зимних месяцев, связь с миром он держал по воздуху. К тому времени зимняя дорога еще не установилась — лед не выдерживал машин, и на прииске стало туго с продуктами. Председатель сельпо, узнав о присутствии в деревне Сузева, сам отыскал его и предложил поставить сколько можно туши диких кабанов. Для вывозки мяса в Мельничный он обещал дать лошадь. Сузев согласился. Это было разумно. Рысей мы с одним Букетом ловить не могли, сидеть без дела, в ожидании, пока начальство на базе придумает нам занятие, было скучно. Неожиданно представилась возможность заняться интересной охотой.

На следующий день мы с Димкой первыми отпечатали свои следы на пушистом снегу тайги; Сузев остался отдыхать в зимовье. Места были знакомы, и мы знали, куда идти на охоту. Через полчаса я полез в сопку, Димка отправился дальше. Я прошел не более километра, как услышал приближающийся снизу шум. С ключа поднималось стадо чем-то напуганных кабанов. Они выбежали в шестидесяти шагах от меня. Я не успел спрятаться за дерево, и они, заметив меня, встали как вкопанные. Я хорошо видел их длинные, бурые тела с узкими мордами. Ближе всех ко мне оказались три больших самки. Я медленно начал поднимать винтовку, и тотчас же раздалось тревожное «фф-у!». Зная, что сейчас звери бросятся в бегство, я, торопясь, бросил мушку на лопатки средней самки и выстрелил. Свинья сразу же ткнулась мордой в снег. Остальные шумом разбежались в разные стороны. Не успел я прийти в себя от волнения, как невдалеке прогремел выстрел, потом второй и сразу же раздался приглушенный расстоянием Димкин голос. Я ответил ему, и некоторое время мы орали друг другу от избытка переполнивших нас чувств.

— Ха!

— Ха!

— Лихо мы их!

— Здорово! — разговаривали мы на восклицательных знаках.

Оказалось, что кабанов Димка заметил, когда они переходили ключ. Он пошел за ними, но по неосторожности спугнул их. Зная, что они могут натолкнуться на меня, Моргунов не стал их преследовать, а побежал на перехват и успел вовремя. Мы выпотрошили сначала моего зверя, потом пошли ко второму. У Моргунова оказался крупный секач, не меньше ста пятидесяти килограммов. Так неожиданно быстро мы добыли в тот день двух кабанов.

Услышав про нашу добычу, Сузев подскочил как ужаленный. В маленьком человеке мигом пробудился зверобой.

— Ай-я-яй! — закричал он с досадой. — Ну что же вы бросили табун, до вечера-то еще далеко.

Всю следующую неделю продолжалась охота на кабанов. Не каждый день выпадала удача — подводили горячность, а иногда просто неопытность. Мы забывали то направление ветра, то осторожность, но все же к концу недели убили восемь кабанов. Но вскоре напуганные преследованием и стрельбой, дикие свиньи ушли из ключа. Теперь за короткий зимний день мы не успевали найти и догнать зверей. Для этого пришлось бы ночевать в тайге, чего нам меньше всего хотелось.

В Мельничное за лошадью пошли втроем. Нам хотелось помыться в бане, привести себя в человеческий вид, да и просто отдохнуть. Впереди вышагивал Букет, пушистый, откормленный, с загнутым колечком хвостом. Сузев рассказывал нам про охоту на гусей по Ангаре, и за разговорами мы незаметно пришли в деревню.

В доме Аянки нас встретили две молодые удэгейки — внучки хозяина. Самого старика не оказалось — он уехал за дровами. По двору бродили Волга и Жулик. Старик оказался умелым врачевателем: собаки поправлялись, и скоро их можно было забрать в тайгу. Сузев сходил в сельсовет и, вернувшись, сообщил, что ответа на телеграмму еще нет и что команда топить баню уже дана. Баня была чуть больше нашего зимовья, такая же низкая и закопченная. Мы ползали в ней на ощупь, но ничто не могло омрачить нашего удовольствия.

В дом Аянки мы вернулись поздно вечером, где нас уже ожидал хозяин с приготовленной медовухой. Несмотря на свой преклонный возраст, старик выглядел бодро.

— У-у, да тут как на свадьбе! — протянул Димка, увидев приготовленное угощение.

— А чего? Твоя жениться хочет? Давай бери моих девок, — серьезно сказал Аянка.

— Двух сразу?

— Одну ты, другую он, — показал он на меня. Внучки, сидевшие тут же, лукаво посмотрели на нас.

Мы почувствовали себя свободней в компании этих простых людей.

— А где венчаться-то будем? — спросил Димка, усаживаясь за стол.

— И-и, — пренебрежительно махнул Аянка, — возле… — он запнулся, что-то припоминая, — возле ракиткиного куста!

Внучки уселись рядом с нами. Мы с Димкой переглянулись: такая непринужденность смутила нас.

— Я пить не буду, — зашептал мне Моргунов. — Чего доброго, утром проснешься, а рядом молодая жена.

Но наши опасения оказались напрасными. Никто нам не навязывался. Просто Аянка в ожидании нас успел хватить медовухи, а его внучки были приветливыми и непосредственными натурами; жизнь в тайге не обременена условностями.

В своем бродяжничестве мы не привыкли долго засиживаться за столом, но здесь того требовали обычаи. Присмотрев на столе банку соленых грибов, мы как-то незаметно расправились с ней; мимоходом Димка прихватил тарелку капусты с брусникой.

За пять месяцев Моргунов возмужал, раздался в плечах, он был воплощением самой молодости и неуемной энергии. С той же легкостью, с какой он управлялся с угощением, Димка вскружил головы и дочерям удэгейского народа. Они восторженно смотрели на него, видя в нем нашего предводителя. Он приглашал их во Владивосток, обещая покровительство и заботу гида. Девушки записали его адрес, и я нисколько не сомневался, что в один прекрасный день Димка прошагает по Чуркину под руку с ними.

Все это время я присматривался к Аянке. Старик был мудр. Он не отбросил и не растерял опыта своего народа, а приобщил его к новой культуре, пришедшей в тайгу. По природе своей он остался охотником, и, конечно, лучшим из всех нас. В его голове хранилось множество охотничьих знаний, он был живым повторением легендарного Дерсу Узала. Он помнил Арсеньева, встречался с Каплановым…

На следующий день я и Димка пошли за лошадью. Возчик преподал нам урок обращения с упряжью, мы положили в сани мешок овса, керосин, муку и покатили по деревенской улице.

горланил Димка, управляя мерином.

— Завтра моя в тайгу ходи — рысь смотри, — говорил Аянка, провожая нас.

— Спасибо, дедушка. Мы ее моментом — кх-хы, — придушил воображаемого зверя Димка.

— Шибко веселый и сильный люди! — бормотал Аянка внучкам. Вздымая снег, лошадь тронулась.

По гладкой и ровной дороге неподвижной Б. Уссурки ехали с особым удовольствием. Впервые нам не нужно было ничего тащить на себе, и, развалившись в санях, мы с безмятежным спокойствием рассматривали заснеженные берега.

Приехав в зимовье, мы осмотрели свое хозяйство. Рыси уже оправились от перенесенного потрясения и злобно фыркали, сверкая в полутьме клеток раскосыми глазами. Впрочем, теперь они не только сердились. Иногда после кормежки они начинали довольно мурлыкать, и Моргунов смог полнее удовлетворить свое любопытство: в чем же они похожи на домашних кошек.

Вывозка кабанов из тайги оказалась делом тяжелым и утомительным. Трое суток мы мучились с тушами зверей, пока сволокли их на лед Большого ключа. Еще сутки понадобились, чтобы перевезти их к зимовью. Колонки и вороны изрядно подпортили добычу, и пришлось поработать ножами, чтобы придать ей товарный вид. Половину свиньи оставили себе, остальное погрузили в сани. Лошадь с большим трудом сдвинула свою поклажу. Так, на пятые сутки мы снова появились в Мельничном со своим живописным грузом. Кабаны скалили клыки, и все собаки деревни сбежались к нам навстречу.

Заскочив в дом Аянки, мы оставили у него винтовки, полсвиньи и, не задерживаясь, поспешили в сельпо. После взвешивания добычи председатель вручил нам толстую пачку денег. Часть их мы тут же обменяли на необходимые товары, причем Димкин выбор был явно женской ориентации.

— Да ты никак невесту здесь нашел? — спросил председатель, доставая коробку парфюмерного набора.

— Целых две! — насмешливо буркнул Сузев.

— Кто такие?

— Мексиканочки! — щелкнул пальцами Димка и передернул плечами.

Пока мы занимались покупками, Сузев сходил на почту и принес телеграмму. Наконец-то нам ответили!

«Привлеките виновных ответственности взысканием убытков пользу зообазы Дальнейшем выбирайте самок Деньги вышлем по представлении авансового отчета».

Мы недоуменно посмотрели на Сузева.

— Что ты там написал? — недобро спросил его Димка.

— Сам не пойму, — заторопился Сузев. — Вот моя телеграмма, — сказал он, доставая из кармана копию.

«Собаки искалечены Продолжать охоту не можем Отловлены трехлетний самец, двухлетняя самка Сообщите решение Вышлите деньги», — писал Сузев.

— Кто это? — спросил я, показывая на подпись.

— Не знаю. Не было такого… Бухгалтер у нас собирался на пенсию…

В тот же час на базу полетели две телеграммы. Одна на имя директора, вторая неведомому Криворотову. «Виновные взяты под стражу Взыскание убытков имуществом ответчиков противоречит нравственным нормам Благодарим рекомендацию короткий хвост облегчает определение пола», — писали мы базовскому крючкотворцу.

Нагруженная свертками, наша компания ввалилась в дом Аянки.

— Я хочу пельменей! — без обиняков заявил Димка. — Невесты, угощайте женихов!

Как-то между делом, с величайшим тактом он преподнес девушкам свои подарки и тут же принялся помогать в стряпне.

— Димка Моргун, а где ты Новый год гулять пойдешь? — спросила у него младшая — Ульга.

— А и в самом деле, где? Братцы, ведь через четыре дня Новый год — имеем мы право на выходные? И вообще, что будем делать дальше? Переписываться

с базой..?

— Однако, ваша ходи чушку стреляй, моя ходи рысь ищи и вам говори, — сказал Аянка. — Другое место надо смотри.

— М-да, — покрутил головой Димка, — ничего другого нам не остается… Но на Новый год мы придем к вам, Ульга. Так что готовьтесь!

Аянка рассказал нам, что два дня проходил в поисках следа.

— Том году часто она там ходи, сейчас смотри, смотри — следа нету. Завтра опять ходи другое место.

Переночевав, мы забрали с собой почти выздоровевших Волгу и Жулика и налегке пошли к Большому ключу. В рюкзаках у нас были только хлеб, испеченный в печи Аянки, да разная мелочь, взятая в магазине. Хлебу мы были особенно рады, так как нам надоело возиться с лепешками. Собаки, довольные возвращением, носились вокруг. Я шел ближе к берегу, Моргунов чуть дальше, Сузев отстал.

Димка о чем-то разглагольствовал, но вдруг замолчал на полуслове и потянул с плеча винтовку.

— Волк! — выдохнул он. Впереди из-за поворота реки выбежала собака.

— Стой! — крикнул я, задерживая его выстрел. Он вопросительно глянул на меня.

— Ты что? Собака ведь…

— Волк! — нетерпеливо повторил он, поднимая винтовку.

Я подскочил к нему, схватил за ствол и в ту же секунду увидел то, что уже раньше было видно ему и скрыто от меня излучиной реки. За собакой из-за поворота выскочил волк. Заметив нас, они мгновенно остановились. Замерли и наши собаки. Секундное оцепенение. Отпустив чужую винтовку, я рванул свою, но звери, круто развернувшись, дружно бросились в чащу. Загремели запоздалые выстрелы. Собаки с лаем бросились в погоню, но вскоре вернулись. Это была непонятная встреча. Следы обманывать не могли — на снегу действительно отпечатались лапы собаки и волка. Подобное соседство было удивительно, и мы спросили подоспевшего Сузева, что б это могло значить, но ничего вразумительного он не ответил. Мы решили поинтересоваться об этом у Аянки.

Вечером следующего дня мы сидели в зимовье в ожидании, когда закипит похлебка. Сузев что-то штопал, я читал захваченный из деревни томик ОТенри. Моргунов колдовал над кастрюлей. За день мы обегали все окрестные места, но так и не встретили ни кабанов, ни следов рыси. Я ходил на знакомый мне «огород», но виденных прежде следов не обнаружил. Сузев пошел туда, где мы поймали первую рысь, и нашел там дикую свинью, задранную медведем. Судя по всему, это был шатун, следы которого я уже видел однажды. Моргунов сразу же загорелся устроить на него охоту.

— На кой нам нужен этот медведь? Толку с него что с козла молока— шкура да кости, наверное… — сказал Сузев.

— Тебе не нужен — не ходи, а мы пойдем, — ответил Моргунов, уверенный в моей поддержке.

— Завтра надо идти на правый берег — мы, считай, на нем и не были, а там могут быть рыси, — продолжал Сузев.

В это время за дверью залаяли собаки и послышался чей-то невнятный голос. Собаки замолкли, дверь отворилась, и вместе с клубами морозного пара появился Аянка. Старик поздоровался и тяжело уселся на чурбан. Он был стар, и ему все тяжелее становилось ходить.

— Рысь нашел, Яков Могович? — нетерпеливо спросил его Сузев.

Аянка помолчал, стряхнул об колени меховые рукавицы и произнес два слова:

— Тигры, Сузя!