Глава седьмая

Тук-тук… тук-тук. Тук-тук… тук-тук. Нет, правильнее все-таки, стык-стык… стык-стык; стык-стык… стык-стык. Брось, Глеб Васильевич, фигней маяться. Оставь колеса в покое. Пусть стучат, как хотят. Лишь бы катились, унося прокуренный вагон подальше от затерянной в Барабинской степи станции Каинск-Томский, где так неровно прожил ты несколько последних недель…

Если и оставались у меня какие сомнения, канули они в Зазеркалье, откуда смотрел на меня растерянным взглядом заметно помолодевший Глеб Абрамов. Пришла пора крепко подумать. Чем я и занялся сразу после завтрака, который прошел в неловком молчании. Щеки Вари вспыхивали при каждом моем слове, взгляде, и я постарался ограничить и то, и другое. Наскоро поев, я сослался на недомогание и укрылся в комнате, где оседлал единственный стул и погрузился в размышления. Варя, видимо, боясь меня побеспокоить, где-то притаилась, и тишину нарушали только скрип снега под ногами редких прохожих за окном и мерный стук ходиков за стеной. В такое обстановке думалось вольготно, и уже к обеду распорядок жизни на ближайшее время был составлен. Цель номер один: к началу февраля 1917 года попасть в Петроград. И хорошо не одному, а с небольшим отрядом. Для этого мне нужно легализоваться, влиться в ряды местных большевиков, принять на себя обязанности по формированию Красной гвардии, и уже внутри этого процесса сколотить группу преданных мне душой и телом бойцов. Варя в этот план никаким боком не вписывается. Поэтому в ближайшее время нужно сменить квартиру. При этом Варю не обижать — дистанцию устанавливать постепенно. К исполнению плана приступить незамедлительно.

За обеденный стол сели уже втроем: Василий Митрофанович вернулся из поездки. Кушали обстоятельно, обмениваясь лишь короткими фразами. Машинист то и дело кидал озабоченный взгляд на дочь — девушке плохо удавалось скрывать свое смятение. Когда хозяин насытился, я решил задать интересующий меня вопрос:

— Василий Митрофанович, я, как вы знаете, остался без документов. Не посоветуете, как мне паспорт выправить?

Машинист на какое-то время задумался, потом встал из-за стола.

— Вот что, Глеб Васильевич. Вопрос твой мне понятен, но ответ я смогу дать только после того, как посоветуюсь со знающими людьми. Придется тебе чуток потерпеть.

Сказал, оделся и ушел. Видимо, к нужным людям. А мы с Варварой остались вдвоем. Молчать под робкие взгляды и потаенные вздохи было неловко, и я спросил Варю, какие книжки она любит читать? Среди названых авторов знакомых было крайне мало. Но я выяснил, что с сочинениями господина Дюма-отца Варвара не знакома вовсе. Я тут же предложил ей послушать историю моряка из французского города Марселя, Эдмона Дантеса. Никогда не считал себя хорошим рассказчиком, но Варя слушала затаив дыхание. Я еще не успел пересказать содержание первого тома 'Графа Монте-Кристо', когда вернулся Василий Митрофанович. Варя тут же занялась приготовлением ужина, а машинист сел напротив меня за стол и негромко сказал:

— Передал я твою просьбу нужным людям. Денька через два обещали дать ответ.

На следующее утро Василий Митрофанович отбыл в очередную поездку, а я продолжил нашпиговывать Варин мозг красивыми историями, надеясь таким образом отвлечь ее мысли от моей персоны, и, боюсь, слабо в этом преуспел.

Машинист вернулся вечером следующего дня и не один. Следом в дом вошел статный парень, кивнув в сторону которого Василий Митрофанович шутливым тоном произнес:

— Знакомься, Глеб Васильевич, — это Тимоха, Варин, стало быть, жених!

Молодые люди разом смутились, а Варвара возмущенно укорила отца:

— И что вы такое, тятенька, говорите! — Но подошла к парню и они о чем-то зашептались.

Василий Митрофанович меж тем сказал:

— Собирайся, Глеб Васильевич, Тимоха тебя проводит. Хотят с тобой поговорить по нужному тебе делу.

Шедший впереди парень старался держаться непринужденно. Но я-то видел, что спина его напряжена. Видимо, не простой разговор мне предстоял.

В доме, куда привел меня Тимоха, за столом сидели два человека. Один из них встал, освобождая место. Когда я уселся, он остался стоять за спиной. Туда же переместился и Тимоха. Они так щекотали мне спину взглядами, что я невольно улыбнулся. Сидевший передо мной мужчина, лет около тридцати, удивленно поднял брови.

— Я смотрю вам весело, господин Абрамов, или как вас там?

Тут пришел черед изображать удивление мне.

— Но я действительно Абрамов. Правда, никаких документов, подтверждающих это, я предоставить не могу. У вас что, есть основания не доверять моим словам?

— Так ведь если человек солгал один раз, что ему мешает солгать еще? — недобро усмехнувшись, спросил человек за столом.

Я, стараясь не обращать внимания на сопение за спиной, все еще спокойно поинтересовался:

— О какой лжи идет речь?

Проигнорировав мой вопрос, мужчина продолжал сверлить меня насмешливым взглядом с намерено плохо скрытой в нем угрозой. Я ответил ему не менее насмешливым взглядом, но с легкой примесью скуки. Это, видимо, его задело, и взгляд его сразу стал жестким.

— Тут ведь вот в чем дело, — произнес он тоном следователя изобличающего преступника. — Нашли мы тех молодцов, что напали на Варвару Знаменскую.

— И что? — пожал я плечами, хотя уже хорошо понимал, куда он клонит.

— А то, что они божатся, что ничего у вас не похищали.

— Нашли, кому верить, — спокойно ответил я.

— Это верно, — кивнул 'следователь', - народец они гнилой. Но в данном случае сказали правду. Поэтому отвечайте: кто вы такой?!

Мужчина угрожающе приподнялся, опершись обеими руками на стол. За спиной тоже произошло движение. Это была ошибка номер два. Номер один произошла много раньше, когда они не убрали с противоположной стены зеркало. Видно в нем было немного, но пространство сразу за моей спиной просматривалось отчетливо. Теперь в него разом вступили две фигуры с наганами в руках. Более благоприятного момента, чтобы изменить ситуацию в свою пользу, можно было и не дождаться. Я взметнулся с табурета, на котором сидел. Он с грохотом упал на пол. Вслед за этим последовал шум падения двух тел. Я оставался стоять на ногах, а мой визави, пребывая все в той же позе, разглядывал дырочки в дулах двух наганов, смотрящих ему прямо в лицо. Красота! Которой я, впрочем, не мог насладиться в полной мере. Поверженные мной боевики уже подавали признаки жизни. Но их никто и не собирался вырубать всерьез и надолго. Я отступил к стене продолжая держать наганы в боевом положении.

— Встаньте у него за спиной! — скомандовал я парням, которые не до конца еще осознали, что с ними произошло, а потому безропотно выполнили указание. Их руководитель, не меняя позы, буравил меня злым взглядом. Когда все трое оказались по ту сторону стола я опустил руки и произнес вполне миролюбиво, обращаясь к сердитому мужчине:

— Отпустите парней, пусть погуляют, пока мы с вами беседуем. Да вы садитесь… товарищ.

Злость в глазах мужчины сменилась настороженным любопытством. Он кивком отпустил парней. Когда они покинули помещение, я поднял табурет, поставил на прежнее место, уселся и, положив наганы на стол, пододвинул их рукоятками к мужчине. Тот не спеша рассовал оружие по карманам, продолжая разглядывать меня совсем уже не враждебным взглядом.

— И все-таки я повторяю вопрос: кто вы такой?

— Абрамов Глеб Васильевич, — раздельно произнес я. — По крайней мере, в документах, в которых я нуждаюсь, должно быть указано именно это.

— И откуда же вы такой на нашу голову свалились? — насмешливо спросил мужчина.

— Прежде чем ответить на это вопрос я хотел бы узнать, к кому я попал?

— А разве вы еще не поняли? — удивился мужчина.

— Ну, не то чтобы совсем не понял, — ответил я. — То, что вы не охранка и не уголовники — это мне ясно. Но насчет того: эсеры ли вы, эсдеки или анархисты — тут я теряюсь в догадках.

— То есть, кем я назовусь, тому вы и поверите? — уточнил мужчина.

— Поверю! — очень серьезно ответил я.

Его лицо тоже стало серьезным.

— Вас устроит, если я вам скажу, что я большевик?

По-моему, вздох облегчения мне вполне удался.

— Вы даже не представляете себе насколько! Нет, нет, — предупредил я уже готовый сорваться с его губ вопрос. — Сам, я не принадлежу ни к какой партии. Но именно с большевиками свела меня судьба, и именно их поручение я сейчас выполняю.

А товарищ у нас подпольщик со стажем. Весь напрягся, но вопросов не задает. Ждет, пока сам скажу.

— Как вы понимаете, деталей в виде явок, имен, паролей вы от меня не услышите. Но в суть моего задания я вас посвящу, поскольку мне нужна ваша помощь. Однако прежде я хотел бы узнать ваше имя.

— Терентьев Илья Иванович, инженер железнодорожных мастерских.

— Рад знакомству. Так вот, Илья Иванович, мне поручено, до конца зимы, с боевой группой прибыть в Петроград. Вы ведь знаете, что там вот-вот может начаться революция?

Инженер кивнул. — Значит, вы здесь не один?

— В том-то и беда, что один. Группу я должен был сколотить в Иркутске. Но явка, на которую меня направили, оказалась провалена. Там меня и взяли. По дороге в жандармское управление чудом удалось бежать. И даже прихватить свои вещи, включая оружие и деньги. А вот документы пропали. Дальше добирался на перекладных. На вашей станции задерживаться не собирался, но вышло по-другому. Теперь подумал, почему бы не выправить документы здесь. Вы мне поможете?

Илья Иванович ответил не сразу. Он уже в конце моего рассказа о чем-то задумался.

— Документы? — переспросил он. — С документами, я думаю, все будет в порядке. Но ответьте мне на один вопрос…

— Спрашивайте, — согласился я. — Если смогу — отвечу.

— Почему создать боевую группу поручили именно вам?

— Потому что у меня большой опыт диверсионной работы, — честно ответил я.

— Вот как? — удивился инженер. — Хотя то, что вы сегодня продемонстрировали, не позволяет ставить ваши слова под сомнение. Я не буду спрашивать, откуда такое умение. Все равно ведь не ответите?

— По крайней мере, не сейчас, — подтвердил я.

Инженер понимающе кивнул.

— Я хочу спросить о другом. Как вы собираетесь создавать боевую группу в тех условиях, в которых теперь оказались?

— Пока не знаю, — признался я. — Выправлю с вашей помощью документы. Доберусь до Екатеринбурга. Там что-нибудь придумаю.

— Выходит, если я правильно понял, явок кроме как в Иркутске и Петрограде вам не дали?

Я красноречиво промолчал.

— В этом случае ваши планы относительно Екатеринбурга, да еще при таком недостатке времени, представляются рискованной авантюрой! — воскликнул Илья Иванович.

— Называйте это, как вам будет угодно! — сухо ответил я. — Однако я привык выполнять поручения точно в срок, независимо от того, как это выглядит в чьих-то глазах.

— Не сердитесь, товарищ, — примирительно сказал инженер. — Я совсем не хотел вас обидеть. Наоборот. Я хочу предложить вам помощь не только в приобретении документов.

— Даже так?

— Именно так! Боевая группа ведь не должна быть многочисленной?

— Человек шесть, — подтвердил я.

— Вот видите! А у нас при депо и железнодорожных мастерских уже существует боевая дружина числом тридцать два человека.

— Тимоха с товарищем из их числа? — спросил я.

— Да. И я понимаю, что вы имеете в виду. Боевой настрой у товарищей высокий, а подготовка недостаточная. Вот я и предлагаю вам задержаться у нас на пару месяцев. За это время вы обучите дружинников военному делу, а, заодно, отберете из их числа шестерых, которые поедут с вами в Петроград.

Я сделал вид, что размышляю над его предложением. На самом деле мне просто нужно было проанализировать ситуацию, которая складывалась для меня чересчур гладко. Пара тумаков и я нашел постой. Принял решение податься в Петроград и не в одиночку, а с группой преданных мне боевиков, и на тебе блюдечко с голубой каемочкой. С первого захода попадаю именно к большевикам, хотя, если мне не изменяет память, в те времена… Что значит 'те'? Для меня-то они как раз эти. Неважно, 'те' — 'эти', но верховодили в конце 1916 года в будущем Барабинске меньшевики и эсеры, а мне подфартило попасть к большевикам. Мало того, мне сходу предлагают заняться обучением боевой дружины и потом отобрать бойцов в свой отряд. Подстава? Очень было бы похоже, кабы не одно 'но'. Кому я тут, нафиг, сдался? Что, в этой дыре кто-то ждал попаданца? Бред. Тогда что? А не думаешь, ты, Глеб Васильевич, что тебе просто везет. Тупо, против всех правил, везет — и ничего больше. И поскольку другого объяснения пока нет — воспользуемся этим.

— А что, Илья Иванович, пожалуй, я соглашусь!

Лицо инженера, который следил за моими раздумьями с некоторой тревогой, просветлело.

— Вот и отлично! Что касается паспорта… Как у вас с наличностью? 'Катенькой' располагаете?

Я припомнил, что как минимум одна сторублевая купюра среди собранных для меня Макарычем денег имелась. Поэтому утвердительно кивнул.

— Прекрасно! — видимо обрадованный тем, что не придется потрошить партийную кассу, воскликнул Илья Иванович. — Тогда поступим следующим образом. Вы, вместе с машинистом Знаменским и его дочерью, наведаетесь в местный полицейский участок и запротоколируете там утерю документа. Затем с этой бумагой едите в Каинск. Там в управе спросите господина Выручайло, — говорящая, согласитесь, фамилия! — и он за сто рублей выправит вам временный паспорт.

— Так просто? — удивился я.

— Не просто, а за сто рублей, — напомнил инженер. — А потом это будет далеко не первая услуга, которую нам окажет господин Выручайло.

— Сочувствует нашему делу? — поинтересовался я.

— Просто любит деньги, — пожал плечами Илья Иванович. — С жильем у вас, как я понимаю, все в порядке. Вы ведь у Знаменских остановились?

— Да, но я бы хотел оттуда съехать.

— Что так? — удивился инженер. — Хозяева не глянулись?

— Скорее наоборот, — буркнул я, чувствуя, что краснею.

Это не осталось незамеченным, и Илья Иванович понимающе покачал головой:

— Оно так. Варя девушка видная. А при вашем образе жизни такая привязанность ни к чему. Я верно истолковываю?

— Верно, — вздохнул я.

— Да и Тимоха это не одобрит… — как бы продолжил мысль Илья Иванович, но тут же спохватился: — Ладно, есть у меня для вас жилье! Я снимаю небольшую квартиру, так одну комнату готов уступить вам — устроит?

— Вполне!

По дороге в полицейский участок Варя взяла меня под руку, при этом лицо ее было преисполнено решимости. Василий Митрофанович чуть приотстал, и хотя я постоянно чувствовал на себе его взгляд, было неясно, толи он одобряет поступок дочери, толи не одобряет меня. В участке все сошло вполне гладко. Полицейский чин составил бумагу для управы, протянул ее мне и задал завершающий вопрос.

— Вы где остановились?

— Глеб Васильевич остановились у нас, — отчетливо произнесла Варя.

Полицейский хитровато посмотрел на меня, а я поспешил сказать:

— Василий Митрофанович и Варвара Васильевна оказали мне любезность, предоставив приют на несколько дней. Но сегодня я съезжаю на квартиру инженера Терентьева.

После моих слов в помещении повисла тишина. Потом я услышал, как кто-то выбежал, — это точно была Варя — как крякнул с досады Василий Митрофанович, а полицейский наградил меня напоследок укоризненным взглядом. Мы вышли на улицу. Вари не было видно. Всю дорогу до дома прошли молча. Я сразу ушел собирать вещи — оставаться в этом доме после того, что натворил, я более не мог. Вернувшись в горницу, крикнул в сторону комнаты Вари.

— До свидания, Варя!

Она не вышла и не ответила. Протянул руку насупившемуся Василию Митрофановичу.

— Спасибо за приют!

Тот руки не подал, сказал укоризненно:

— Неладно поступаешь, Глеб Васильевич. Взбаламутил девку и айда? Ты хоть и безбожник, — лба на иконы ни разу не перекрестил — а все же совесть должон иметь. Может, не пара она тебе?

— Причем тут это? — в сердцах воскликнул я. От Терентьева я знал, что хотя Знаменский в партии и не состоит, но собрания, когда не в поездке, посещает регулярно. Выходит, мог я пред ним слегка приоткрыться. — Дочь у вас замечательная, и любой почтет за счастье иметь такую жену. Но я солдат и впереди у меня сотни боев, такого ли мужа хотите вы для Вари?

Машинист вздохнул и пожал-таки мне руку.

— Ладно, Глеб Васильевич, ступай с Богом!

Паспорт, как и предсказывал Терентьев, я выправил без особого труда. Проживая на одной жилплощади, мы скоро коротко сошлись и стали друг для друга просто Ильей и Глебом. Разговора, который затеял Илья в один из долгих зимних вечеров, я ждал и потому был к нему готов. А интересовало моего нового друга, понятное дело, житие мое до того момента, как попал я на затерянную средь сибирских снегов станцию Каинск-Томский. Поскольку сказать правду я не мог, пришлось сочинить сказку…

— … служил я тогда в офицерском чине в гвардейском Семеновском полку. 14 декабря 1905 года подняли нас по тревоге, погрузили в эшелоны, и в ночь на 15 выгрузились мы уже в Москве. К этому времени большая часть Первопрестольной была в руках восставших. Основные силы полка начали наступление на баррикады внутри города, а несколько рот, включая мою, под началом полковника Римана были отправлены для усмирения рабочих поселков за пределами Москвы. Мне, как и многим офицерам, работа карателя была не по нутру, но отказ от исполнения приказа в условиях военного положения грозил немалыми неприятностями. Меня же угораздило из всех возможных выбрать для себя самую крупную — расстрел. Поручили мне командовать расстрельной командой, а я вместо этого организовал для приговоренных побег. И политика здесь была совсем ни при чем. Или, почти ни при чем. Просто среди группы рабочих затесалась совсем молоденькая девчонка. Романтичная дура, совершенно случайно попавшая в эту катавасию. Звали ее Ольгой. И ради ее прекрасных глаз я забыл и про присягу, и про честь мундира. Хотя уйти вместе со всеми в бега у меня ума все-таки хватило. И пошли явки-пароли. Бежали мы с Олей, как зайцы, путая следы, и добежали аж до Харбина. Выбор этот был не случаен. В Харбине обосновался Олин дядюшка, весьма состоятельный человек, в прежние времена души не чаявший в племяннице. На этот раз принял он нас весьма холодно, что, впрочем, и не удивительно. Однако помог изрядно. Выправил нам документы на имена супругов Абрамовых. С тех пор я ношу эту фамилию, а свою прежнюю давно забыл. Дал достаточно денег, но категорически потребовал, чтобы мы незамедлительно покинули Харбин. Мы были молоды, влюблены друг в друга. У нас были деньги. Стоит ли удивляться, что мы отправились путешествовать? За пять лет объездили Индию и Китай, побывали в Тибете. Изучали восточную мудрость, но пуще — тамошние виды борьбы. Как знали, что пригодится. Ольга не уступала мне ни в чем. Скакала, стреляла, фехтовала, метала нож, овладела рукопашным боем. Редкий мужчина смог бы ей противостоять. Когда до нас дошли слухи о революции в Мексике, мы тут же приняли решение отправиться туда. Жаждали защищать добро и справедливость, а нашли кровь и предательство. Впрочем, хороших, честных людей, искренне желающих счастья для своего народа тоже повидали немало. Но сила оказалась не на их стороне, и мы, после четырех лет почти непрерывных боев, были вынуждены покинуть Мексику. Причем, как и десять лет назад, пришлось спасаться бегством. Наши друзья тайно переправили нас в Соединенные Штаты Америки. Добрались до Нью-Йорка. Купили билеты на пароход до Лондона. И тут, совершенно случайно, узнали, что этот путь для меня заказан. Меня, как активного противника интервенции, предпринятой в Мексике США, обязательно опознали бы при посадке на пароход, а дальше — суд и американская тюрьма. Тогда я настоял на том, чтобы нам с Ольгой на время расстаться. Она благополучно отплыла в Европу, а я после нескольких месяцев мытарств добрался до Аляски, и уже оттуда, на браконьерской шхуне попал в Россию. На Камчатке встретил своего старого знакомого, рабочего-большевика, которого в числе прочих спас в 1905 году от расстрела. Он, узнав о приобретенном мной боевом опыте, настоятельно порекомендовал мне пробираться в Петроград, сколотив по пути боевой отряд. Снабдил документам и дал явку в Иркутске. Остальное ты знаешь.

Илья слушал мою байку затаив дыхание. Мне же вралось легко, поскольку не было стыдно. Главное — мой боевой опыт был при мне, а уж как я его приобрел, так ли это важно? Когда я закончил, Илья некоторое время переваривал услышанное, потом задумчиво произнес:

— Теперь я понимаю, отчего ты оттолкнул от себя Варю. Надеешься в Петрограде отыскать Ольгу? Только зачем было давать надежду?

— Да какая там надежда, — отмахнулся я. — Слегка проявил галантность, а она, по простоте душевной, вообразила, чего не было.

— Да, — согласился Илья, — провинциальные барышни они куда наивнее столичных.

Этого я и опасался. Боевая дружина, обучать которую я подписался, и близко не напоминала воинское подразделение. Ее активная часть — десяток крепких парней во главе с Тимохой, вооруженных револьверами, — была чем-то вроде личной гвардии товарища Терентьева. Остальные двадцать два человека в возрасте от восемнадцати до сорока лет находились как бы в запасе. Их единственная задача состояла в том, чтобы, прихватив охотничье ружье, явиться к месту сбора, когда наступит время 'Ч'.

Знакомство с личным составом я решил начать с боевого десятка. Но прежде мне надо было наладить отношения с Тимохой. Я не сомневался, что он уже в курсе Вариных переживаний, а значит, представляет для меня потенциальную угрозу. Держать его постоянно в поле зрения — лишний напряг, подставлять дурню с револьвером спину — непозволительная глупость. Поэтому я вызвал парня на рандеву в специально подобранное для этого случая место. Уютный тупичок был хорошо укрыт от посторонних глаз и в то же время не располагал к обустройству засады непосредственно на месте встречи. Я загодя занял скрытую позицию в начале единственной тропинки ведущей в тупик. После того, как мимо меня прошагал Тимоха, я подождал еще некоторое время. Убедившись, что парень пришел один, я покинул схрон и не спеша направился к месту встречи. Тимоха следил за моим приближением, нервно смоля цигарку. Когда между нами остались не более пяти шагов Тимоха швырнул окурок в снег, демонстративно сплюнул и засунул руки глубоко в карманы. 'Шпана местечковая', - беззлобно подумал я. Вызывающая поза, наглая усмешка, дерзкий взгляд. Полное пренебрежение к сопернику. Видимо ревность начисто стерла из его памяти итоги нашей первой встречи. Ну, так-то были лишь цветочки. Теперь пришло время ягодок. Добро пожаловать на КМБ, товарищ Тимоха! Сейчас я покажу тебе кто здесь командир и заодно постараюсь излечить от ревности. Последние разделяющие нас шаги делаю с добродушной улыбкой и имитирую попытку заключить Тимоху в дружеские объятия. Парень дергается, пытаясь отстраниться, вскрикивает и замирает. В глазах недоумение. Он еще не понимает, что полностью находится в моей власти, и любая попытка вырваться из захвата не принесет ничего кроме боли. Улыбка приклеилась к моим губам, но глаза следят за действиями подопечного с холодным любопытством. Парень дергается еще раз с тем же результатом. Тогда он начинает бороться, пытаясь разжать захват за счет силы. Кусает от боли губы, но не прекращает борьбы. Наконец, устав терпеть боль замирает и цедит сквозь зубы:

— Пусти!

С удовлетворением осматриваю результаты трудов своих. Наглость по нулям, упрямство в пределах нормы, сейчас уберем злость — и хоть под седло! Смотрю участливо, говорю миролюбиво, но захват не ослабляю.

— Конечно пущу, но не раньше того как скажу тебе несколько слов. Я хочу перед тобой извиниться. — От растерянности он, похоже, забывает про злость. Отлично! — С Варей действительно нехорошо получилось. — Отводит взгляд в сторону, но слушает внимательно. — Я просто отвык общаться с молодыми девушками и упустил из виду, что мое чисто дружеское отношение может быть истолковано как-то иначе. — Все, можно снимать захват. Стоит спокойно, ждет продолжения. Изображаю легкое смущение. — Так что, теперь вся надежда на тебя. Ты уж постарайся, утешь девушку. — После таких слов я бы на его месте тоже не удержался от самодовольной улыбки.

— Пришли! — говорит Тимоха.

Осматриваюсь. Что-то вроде заброшенного карьера. Невдалеке чернеют корпуса железнодорожных мастерских. Еще ближе паровозное депо. Все остальное — ровная степь.

— Ну, что, подойдет?

Голос парня звучит задорно. После нашего вчерашнего разговора Тимоха резко изменил отношение к жизни в целом и к моей персоне в частности. Даст бог, Варя парню кайф не обломает.

А место для проведения занятий с боевыми группами действительно подходящее. Я посчитал более правильным назвать тактическую единицу боевой дружины 'группой' а не пресловутой 'пятеркой', чтобы свободно варьировать ее состав в зависимости от поставленной задачи. Ведь для снайперской группы вполне достаточно двух-трех человек: снайпер и один-два помощника — а штурмовую группу целесообразно увеличить до шести-семи, а то и десяти человек.

— Потянет, — ответил я на вопрос Тимохи и не удержался от смеха, глядя на его недоуменное лицо. — Не обращай внимания. Я за время странствий понахватал много странных словечек. Потянет — значит подойдет. Лучшего места для скрытных учений нам вряд ли найти. Депо и мастерские рядом. Тайно провести сюда несколько человек труда не составит. Опять же, жандармы с той стороны незаметно не подберутся. А со стороны степи поставим наблюдателя, он в случае чего оповестит загодя, и мы успеем укрыться в тех же мастерских.

— А ежели верхами нагрянут? — спросил Тимоха.

— Молодец! — похвалили я его. — Правильный вопрос. Чтобы вовремя заметить верховых надо увеличить для наблюдателя радиус обзора. Посадим его… да хоть на водонапорную башню! Дадим бинокль. Ты, кстати, не знаешь, где можно разжиться полевым, а лучше морским биноклем? — Тимоха неопределенно пожал плечами. — Ладно, с этим я сам разберусь. Так вот, дадим ему бинокль, он верховых издали заприметит. Вы тут стрелять пробовали?

Тимоха кивнул. — Из револьверов.

— И как? Никто вас не услышал?

— Так кому слушать-то? В мастерских всегда шумно, там и пушку не услышат, а в депо посторонних не бывает. К тому же мы охранялись. Просили паровозников в это время чаще гудки давать. По гудку и стреляли.

— Молодцы! — моя похвала была вполне искренней. — Обязательно это используем. А еще соорудим над тем местом, где будут располагаться стрелки, навес. Он тоже приглушит выстрелы.

— … Я наблюдал сегодня за вашими тренировками.

Мне не понравился тон, которым Илья произнес эту фразу, потому ответ мой был лаконичен и сух:

— Я заметил.

— Ответь, Глеб, только ответь честно: весь этот бег по бревнам, прыжки через ямы, лазанье по заборам — это так необходимо для подготовки дружинника?

— Это называется полоса препятствий, — сказал я.

— Что? — переспросил Терентьев.

— Бревна, заборы, ямы — это называется полоса препятствий.

— Хорошо, — кивнул Илья. — Полоса препятствий — это обязательно?

— Для того чтобы подобрать из грязи власть, которую вот-вот уронит Николашка, — не обязательно, а для того, чтобы удержать власть в руках, — просто необходимо.

— Вот сразу видно, что ты не большевик, а всего лишь сочувствующий, — рассердился Илья. — Если народ возьмет власть в свои руки, то уже никакая сила ее из них не вырвет.

— Так я с этим и не спорю. Просто прольется гораздо меньше пролетарской крови, если руки, о которых мы с тобой говорим, будут тренированными для боя.

— А мы, большевики, крови не боимся. За свободу — и чужой не пожалеем, и свою до капли отдадим!

— Тогда давай вообще прекратим обучение дружинников раз, по-твоему, это настолько вторично! — вскипел я.

— А я разве что-то подобное сказал? — удивился Илья. — Тренировки для молодых парней дело полезное. Чем глупостями заниматься пусть лучше по твоей полосе бегают. Ты, главное, не загоняй их до смерти.

'О чем вы, товарищ Терентьев? Какая смерть, если почти все бойцы до общевойскового норматива не дотягивают, я уже не говорю о спецназовском', - это я так подумал, а вслух сказал другое:

— Не волнуйся, Илья, кроме синяков да шишек ничего хлопцам не грозит. Ты же заметил, на полосе одна молодежь.

— Ага, — усмехнулся Илья, — почтенных отцов семейства даже тебе не под силу туда загнать.

— Было бы надо — загнал бы, будь покоен, — уверил я Илью. — Только ни к чему это. С них занятий по тактике да рукопашному бою с лихвой будет.

— А со стрельбой как обстоят дела? — поинтересовался Терентьев.

— А что стрельба? — удивился я. — Они почти все охотники, из своих ружей стрелять умеют. Тех, у кого со стрелковой подготовкой хуже всех, я на охоту отправил, пусть там поупражняются. Так что в карьере стреляют только те, кому по штату револьверы да винтовки положены.

— Жаль, что винтовок у нас всего четыре, — вздохнул Илья.

— Конечно, жаль, — согласился я. — Я их за лучшими стрелками закрепил, и создал из них две снайперские группы.

— А как обстоят дела с формированием твоей группы? — спросил Илья.

Я лишь неопределенно пожал плечами, ибо говорить о чем-либо конкретном было пока еще рано.

Непростая задача отобрать из не нюхавших пороха парней тех, кто не только надежно прикроет спину в бою, но и по первому твоему приказу примет смерть. А уж обучить их хотя бы азам спецназовской науки за столь короткий срок почти нереально. Тем не менее, с отбором в свою личную гвардию я не спешил. Следил за работой парней на полосе препятствий, отмечал количество подтягиваний на турнике, учил рукопашному бою и говорил, говорил, говорил — с каждым из претендентов по нескольку раз.

Наконец настал день, когда перед неровным строем я задал вопрос: кто хочет стать бойцом отряда особого назначения? Вызвалось семнадцать человек. И уже в этот день я провел первый тест. Выстроил болезных на дальней границе карьера, засек по карманным часам время, скомандовал: — За мной, бегом! — и, не оглядываясь, побежал в степь. Остановился через двенадцать минут. Повернулся. Рядом никого не было. Вздохнул и пошел собирать отряд. Первая дюжина попавшихся на пути стала слушателями вечерних курсов 'Краповый берет'. С учетом того, что все парни работали, ни о какой полноценной подготовке не могло идти и речи. Так — азы. Но меня волновал не столько уровень подготовки бойцов, сколько уровень их вооружения. Если для Красной гвардии маленькой железнодорожной станции хватало охотничьих ружей, четырех винтовок да дюжины наганов, то моим бойцам требовалось что-то иное. Нечто, похожее на мой 'Тигр'.

А что, это была неплохая идея! Вечером я показал 'Тигр' Илье. Тот не скрывал восторга.

— Какое отличное оружие! Вроде бы и охотничье, но и для уличного боя подойдет как нельзя лучше. Ты его из Америки привез?

— Да нет, с Камчатки. Там мне его подарил один ссыльный. Утверждал, что первоначальные чертежи этого ружья нарисованы были рукой, чуть ли не самого Мосина! Тот так и не довел дело до конца. Что-то ему помешало. Уже на Ижевском заводе один из его учеников доработал-таки чертежи. Но в массовое производство ружье так запущено и не было. Было изготовлено всего лишь несколько карабинов, один из которых ты сейчас держишь в руках.

Илья внимательно посмотрел мне в глаза.

— Понимаю, понимаю. Хочешь предложить наладить производство 'Тигра' у нас в мастерских?

— А что, это невозможно?

— Так сразу и не отвечу. Если доверишь, покажу завтра одному мастеру. Послушаю, что он скажет.

— Бери!

На следующий вечер Илья вернул мне карабин. При этом был хмур и причину выдал сразу.

— Ничего не выйдет. Мастер говорит, что тут какие-то особые заготовки нужны, каких у нас в мастерских нет. На стороне достать можно, но выйдет накладно. Короче, карабин он изготовить берется, но выйдет это не меньше двух сотен за ружье. Сам понимаешь, для нас это дорого.

— А если я добуду деньги — оружие изготовите?

Илья внимательно посмотрел на меня.

— Будут деньги — будет разговор!

Я закончил подсчеты и задумчиво уставился на бумагу. Оружие, экипировка (ребят-то надо будет приодеть), билеты до Петрограда, прочие расходы. Как ни крути, а тысячи две надо иметь. Если оставить деньги только на прокорм, то сотни три у меня есть. Ладно, пару сотен вытрясем из партийной кассы. Остальные полторы тысячи надо где-то брать. И где, как не у каинских купчиков? Осталось придумать, как заставить кого-то из них сделать добровольное пожертвование. 'Гоп-стоп' или, по-революционному, 'экс' я отверг категорически. Для маленького Каинска слишком много шума. И тогда я решил использовать технологию, хорошо зарекомендовавшую себя в том времени, откуда я прибыл. Оставалось найти подходящую кандидатуру. И такая нашлась. Клейменов Петр Фомич. Достаточно богат. Достаточно умен. Достаточно образован. Все эти три достоинства позволяли надеться на то, что господин Клейменов согласится добровольно расстаться с нужной для меня суммой. В Каинск я прибыл хорошо загримированным и подобающе одетым для представителя англо-российской компании, коим я и представился. Клейменов принял меня в кабинете. Вышел из-за стола, протянул руку.

— Чем обязан, господин… — он ждал, что я представлюсь, но услышал нечто иное.

— Мое имя, учитывая цель моего визита, не имеет ровным счетом никакого значения.

— Что вы хотите этим сказать? — выгнул бровь Клейменов.

— Я хочу сказать, что намерен предложить вам обменять полторы тысячи рублей ассигнациями на несколько дельных советов.

Надо сказать, что держался он молодцом. Лишь слегка побледнел и стал осторожно пятиться к столу.

— Вы сумасшедший? — спросил он слегка растеряно.

Я отрицательно покачал головой и достал из кармана наган.

— Никоим образом. Я вполне нормален. Настолько, что без раздумья нажму на курок, если вы немедля не прекратите пятиться к столу, — у вас там кнопка? — или предпримете другие необдуманные действия.

Надо думать, что господин Клейменов всерьез опасался лишь сумасшедших. После моих слов он, хотя и замер на месте, но лицо его приобрело нормальный оттенок, а в голосе прозвучало скорее любопытство, чем испуг.

— Так вы грабитель?

— К чему такая прямолинейность? — укорил его я. — Я действительно хочу обменять информацию на деньги, а это, — я качнул наганом, — всего лишь сигнал для вас вести себя разумно.

Клейменов пожал плечами.

— Хорошо. Я вас слушаю.

— Начну с предсказаний. В дальнейшем, после того как исполнится первое, вы более серьезно станете относиться к последующим. Очень скоро, в самом конце декабря будет убит Распутин. — Клейменов слегка побледнел. — К весне следующего года в России произойдет революция, которая положит конец правлению Романовых. Власть перейдет к представителями либерально настроенной буржуазии. Но удержать ее им не удастся. Уже к концу года власть перейдет к народу. При этом неизбежно прольется кровь. Будут ли это ручейки или кровавые реки потекут по русской земле — я не знаю, но для вас это в любом случае будет означать полный крах. В вязи с этим несколько советов. В начале следующего года в Петрограде будет ощущаться серьезная нехватка продовольствия. Если вы подсуетитесь, то революцию, конечно, не предотвратите, но лично для себя заработаете гораздо больше денег, чем отдадите мне сейчас. И второй совет. Не позднее середины будущего года бегите из России куда подальше.

Клейменов не сводил с меня внимательного взгляда.

— Вы закончили? — спросил он.

— Да.

— Допустим, что я поверю во все то, о чем вы сейчас говорили, — произнес он. — Но если я откажусь платить, вы меня убьете?

— Зачем? — рассмеялся я. — Не заплатив, вы все равно не сможете в полной мере воспользоваться полученными сведениями.

— Это еще почему? — удивился Клейменов.

— Да потому, что в этом случае на ваши предприятия обрушатся многочисленные беды. Может случиться пожар, или вас обворуют приказчики, или что еще. Я пока не придумал, но придумаю, можете мне поверить. Я вас разорю.

— Легко ли это будет сделать из тюрьмы, — заметил Клейменов.

— Какой тюрьмы? — удивился я. — Даже если вы вызовите полицию, что вы мне предъявите? Перескажите им наш разговор. Так я от всего откажусь, а свидетелей нашей беседе нет. А вот сами вы, чего доброго, можете сойти за сумасшедшего. Револьвер? Так у меня есть право на ношение оружия.

Я очень надеялся, что этот блеф у меня прокатит. Для пущей убедительности я убрал наган. Клейменов, не спуская с меня глаз, спятился к столу и засунул руку под столешницу. Послышались шаги. Я страдальчески поморщился и укоризненно покачал головой. А про себя подумал: 'Неужели я ошибся?' Вошел служащий и застыл в почтительной позе.

— Влас Егорович, голубчик, выдайте этому господину полторы тысячи рублей, — распорядился Клейменов. — Расписку я уже получил.

Как только был изготовлен последний шестой 'Тигр', я устроил своему войску крайнюю проверку. Увел ребят подальше в степь, где, в стороне от чужих глаз, пять дней гонял их по полной программе. Там я окончательно определился с шестеркой, а по возвращении на станцию объявил дату отъезда. Мое решение многими было встречено с явным облегчением. В первую очередь — Тимохой, который все еще ревновал меня к Варе. Илья Терентьев тоже, я думаю, вздохнул с облегчением. Пока я командовал боевой дружиной, мой авторитет вырос многократно, и он всерьез опасался конкуренции.

Теперь, подпирая спиной перегородку, разделяющую на секции вагон третьего класса, я все реже вспоминал Каинск-Томский и все чаще задумывался о том, что ждет меня в Петрограде. Я не боялся идти навстречу любым опасностям, ибо тыл мой надежно прикрывала шестерка преданных бойцов, готовых идти за мной до конца.