"Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2." - читать интересную книгу автора (Волкогонов Дмитрий)

Пророк Коминтерна

Это был обычный из тех напряженных, наполненных до краев заботами дней, когда Ленин не болел или отдыхал, а трудился у себя в Кремле. Обычный день 23 июля 1920 года. Наряду с внутренними вопросами — заседание Политбюро ЦК, заседание Совета Труда и Обороны, груды бумаг из правительства, ВСНХ — множество дел пришлось решать и по линии международной. Вот донесение А.Аксельрода о положении в Туркестане и в сопредельных стра­нах, инструкция Н.С.Тихменеву на ведение переговоров с правительством Финляндии, бумаги по Польше и Англии, много денежных документов.

Но главное международное „дело" в этот день — Ленин вечером председательствует на очередном заседании II Кон­гресса Коминтерна, несколько раз выступает там как пред­седатель, слушает речи ораторов.

В его мозгу отчетливы оттиски картин нарастания рево­люционного процесса во многих странах мира, создания новых коммунистических партий, подъема международной поддержки того великого дела, которое начал он и его пар­тия… Возможно, он ощущал внутренние токи циркуляции планетарной революционной энергии, подсознанием уже слышал мерную поступь пролетарских батальонов на всех континентах. Красно-кровавые стяги уже вздымаются во многих столицах… Еще три года назад нельзя было и поду­мать обо всем этом. Невероятно! Фантастично! Но ведь он еще в июле 1918 года в статье „Пророческие слова" напи­сал: "В чудеса теперь, слава богу, не верят. Чудесное проро­чество есть сказка. Но научное пророчество есть факт".

Надвигающаяся мировая революция — не сказка. Это завтрашний факт нашей действительности.

Так мог думать лидер не только российских большеви­ков, но и, как писали, „вождь всего мирового пролетариата". Находясь под впечатлением заседания Конгресса Коминтер­на, донесений с мест, собственно анализа, а самое глав­ное — успешного наступления Красной Армии на Варшаву, вечером 23 июля 1920 года Ленин отправляет шифровку в Харьков, Сталину:

„Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бу­харин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Сообщите ваше подробное заключение. Немецкие коммунисты думают, что Германия способна выставить триста тысяч войска из люм­пенов против нас.

Ленин".

Именно к этому времени уже было принято решение, или, как писал Троцкий, „мы шли на риск — на этот раз по инициативе Ленина — прощупывания штыком буржуазно– шляхетской Польши" . Ленин в сентябре того же, 1920 года скажет откровеннее: наступлением на Варшаву „мы помо­жем советизации Литвы и Польши", революционизированию Германии. Правда, во время этих своих откровений в политическом отчете на IX конференции РКП(б) Ленин бросит в зал: „Я прошу записывать меньше: это не должно попадать в печать". Но даже неудача в Польше, говорил в заключительном слове Ленин, не должна остановить нас „Мы на этом будем учиться наступательной войне. Будем помогать Венгрии, Италии, „рискнем таким образом, что с каждым удвоенным шагом будем помнить, где остановить­ся".

Все это было попыткой реализовать свое пророчество. Он верил в мировую революцию. Ленин, правда, не любил особо распространяться о своих просчетах и грубых ошиб­ках.

Марш на Варшаву и дальше к границам Германии был предпринят по его личной инициативе. По его решительно­му настоянию. Но он никогда публично не говорил о том, что своим решением страшно унизил Россию — огромное государство, которое в результате крупного поражения под Варшавой было вынуждено выплатить стране, в несколько раз меньшей, крупную контрибуцию. Фактически бывшая империя проиграла своей бывшей провинции. Но даже здесь большевики не смогли действовать достойно. Когда пришло время делать первый взнос по контрибуции, Москва решила выплатить его драгоценностями, в несколько раз, однако, завысив их реальную стоимость, то есть пошла на тривиаль­ный обман.

Чичерин, узнав реакцию Варшавы, тут же сообщил Ле­нину и Политбюро:

„Мы обязались и должны уплатить Польше первого ноя­бря 10 млн. рублей золотом и бриллиантами. Те бриллиан­ты, которые мы передали, оценены польскими экспертами в 2,5 млн. руб. золотом. Больше у нас нет готовых к передаче камней. Поляк Ольшевский предупреждает, что такое ули­чение нас в столь чудовищной ложной оценке будет широ­ко использовано прессой… мы будем чудовищно скомпроме­тированы.

Другой исход — уплатить немедленно разницу золотом, но выбросить 7,5 миллиона золотом — слишком тяжело.

Еще исход: постараься немедленно собрать недостаю­щие камни. У нас камней много, но они не подобраны и не оценены… Нет людей… Бывший директор ссудной кассы Левицкий — в тюрьме Александров, оценщик, — тоже в тюрь­ме. Нужно постановление Политбюро, чтобы поместить их в нормальную обстановку…"

Ленин согласен. Но он, судя по всему, не чувствует уг­рызений совести за польскую авантюру. Ему не жаль многих тысяч напрасных жертв, миллионов народных денег, пожерт­вованных благодаря его революционной прихоти…

Никто в ленинском государстве не выяснил до конца судьбы красноармейцев, оказавшихся в плену у армии Пилсудского. По имеющимся данным, их было более 30 тысяч… Куда делись эти люди? Не является ли это польской Катынью? На эти вопросы спустя и десятки лет нет ясного ответа, а советское руководство никогда не пыталось высветить ис­тину, предпочитая отмщение

Так закончилась эта авантюристическая попытка Ленина прямым штурмом реализовать свое пророчество: возгорание европейского революционного пожара.

Еще скрываясь в Разливе и Гельсингфорсе, Ленин в сво­ем труде „Государство и революция" предрекал, что как только „все научатся управлять", осуществлять учет, кон­троль за мерой труда и потребления, то „тогда будет от­крыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммуни­стического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства". Правда, опасаясь ареста, Ленин не был еще слишком смелым в своих пророчествах, отмечая, что „вопрос о сроках" этих чудесных превращений он оставляет „совершенно открытым", ибо „материала для решения таких вопросов нет".

Через два года Ленин уже назовет и вполне конкретные сроки „расцвета коммунизма". Выступая на Красной площади 1 мая 1919 года с речью, вождь обещал приход коммунизма для еще ныне живущих поколений. Эта уверенность не ис­сякла у Ленина и через полтора года, когда он выступал на III съезде РКСМ.

Ленин не узнает, к сожалению, что его прогнозы о „рас­цвете коммунизма" придутся как раз на 1937—1939 годы — апофеоз исторической бесчеловечности. Ленин прямо не по­винен в злодеяниях сталинского периода, который, как он считал, будет „коммунистическим", но его личное авторство в строительстве предпосылок полицейской системы неоспо­римо.

Официальная мысль советского марксизма традиционно и неизменно именовала Ленина пророком. В сотнях, тысячах фолиантов утверждалось, что жизнь в XX столетии „развива­ется по Ленину". Это был один из важнейших атрибуте» доказательства гениальности вождя. Но официально истори­ки и философы никогда не задумывались над тем, что ни один эпохальный прогноз Ленина не оправдался. Ни один!

Гибель капитализма? Никто всерьез давно уже не гово­рит об этом. Более того, многие .капиталистические страны" создали у себя такой „социализм", о котором не мог мечтать и Ленин. Если бы, допустим, поднялся Карл Маркс и побы­вал, например, в Штутгарте и Чите. А после этого его спро­сить: где „его" социализм создан? Ответ очевиден.

Торжество всемирной революции, создание мировой Со­ветской Федерации? Эта идея, перевоплощаясь в новейшие модификации, долго жила, но тихо скончалась под натиском совершенно других реалий, о которых не пророчествовал Ле­нин.

Победа коммунизма во всемирном масштабе? Сегодня это предсказание стоит в одном ряду с наивными пророче­ствами Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Кампанеллы. Ленин ока­зался полностью, абсолютно несостоятельным как пророк эпохальных перемен. Его цель, как сердцевина социально– политического прогноза, оказалась совершенно утопической.

Лжепророчества Ленина не случайны. Ведь классовой ис­тины нет. Есть классовая ложь. Истина общечеловечна.

Стоит вместе с тем отметить, что порой лидер большеви­ков высказывал верные суждения, касаясь возможностей кон­кретного прогнозирования событий. Ему принадлежат слова: „..попытки учесть наперед шансы с полной точностью были шарлатанством или безнадежным педантством". Трудно воз­разить что-либо против этого трезвого суждения. Но как это увязать, например, с определением Лениным точных сроков явления народу коммунизма?

Особенностью Ленина как теоретика как раз и является глубокая противоречивость и слабая аргументированность собственных суждений. Этим наследие и оказалось чрезвы­чайно удобным для его последователей: по любому поводу можно было найти подходящую цитату, соответствующее .ленинское указание", диаметрально противоположные тем, что использовались ранее. Ленин нередко и в общих рассуж­дениях прогнозирует в полной конкретности: „..социализм сократит рабочий день, поднимет массы к новой жизни, по­ставит большинство населения в условия, позволяющиевсем без изъятия выполнять „государственные функции", а это приводит к полному отмиранию всякого государства вооб­ще". Но, высказав совершенно ясный и детальный рецепт, через некоторое время Ленин говорит другое: „Мы не претен­дуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализ­му во всей его конкретности. Это вздор…" Поэтому, если бы последователи были щепетильны и пунктуальны в своей научной добросовестности, им бы пришлось нелегко, исполь­зуя те или иные ленинские рецепты: весьма трудно отличить „мудрое указание" от „вздора".

Наиболее полное выражение пророческих „способно­стей" Ленина было проявлено по отношению к феномену мировой революции. Эта полнота связана с его беспреце­дентными усилиями по реализации сделанного им прогноза, выдвинутой цели.

Прежде всего для мировой революции нужен был и ми­ровой инструмент. Кроме РКП в Европе существовала толь­ко компартия в Германии, остальные находились в стадии зарождения. По указанию Ленина Чичерин обратился по ра­дио ко всем коммунистам Европы и Азии прибыть в Москву на конференцию. Эхо призыва было ничтожно слабым. На него некому было обращать внимания. Удалось уговорить принять участие в конференции нескольких военнопленных, находившихся в России, приехал Эберляйн из Германии, еще некоторые довольно случайные люди. Около недели кучка людей, похожая вначале на наивных заговорщиков, едва перевалившая за три десятка человек, спорила: ках себя кон­ституировать? Было решено, что „интернациональная комму­нистическая конференция создает Третий Интерна! ;ионал". Манифест подписали 17 делегатов, в основном люди совер­шенно неизвестные и, повторюсь, случайные Ленин поста­вил главную задачу новому Коминтерну: борьба за мировую диктатуру пролетариата.

С первых же дней эфемерная организация стала прикры­тием и средством деятельности РКП на международной аре­не. Зиновьев, назначенный Политбюро руководителем новой организации (конечно, затем одобренный и делегатами КИ), занимался безответственной демагогией. Сколько раз он заяв­лял, что победа коммунистической революции в Европе обес­печена, что красные флаги Советов в ближайшее время бу­дут развеваться на всех континентах! Свою главную задачу Зиновьев вначале видел в форсировании приготовлений к во­оруженному восстанию там, где „зреет революционная ситуация". Но где это и удалось сделать, как, например, в 1921 году в Германии, путчи и заговоры оканчивались пол­ной неудачей. Пока в Германии полиция и войска ловили дружно разбегавшихся заговорщиков, Зиновьев на трибуне в Москве исступленно кричал: „Вооружайтесь, германские про­летарии! Всюду, где только можете достать оружие, берите его в свои руки! Стройте Советы! Стройте Красную Армию! Да здравствует пролетарская революция в Германии и во всем мире!"

То было коммунистическое донкихотство. Недоучка Г.Е. Зиновьев стремился создать на Политбюро впечатление, что „дрожжи мировой революции" уже давно бродят в основных странах капитала…

А между тем в ЦК РКП готовили программы для новых партий, формулировали „21 условие" для приема в Комин­терн, слали чемоданами золото, драгоценности в Германию, Италию, Венгрию, Персию, Индию, Китай, другие страны, чтобы „тесто" мировой революции разорвало буржуазный со­суд. Ленин, как и накануне октября 1917 года, придавал ис­ключительное внимание организационным вопросам. Ведь те­перь предстояло власть большевиков распространить на весь мир!

Большевистское руководство фанатично верило в то, что стоит зажечь факел мировой революции в России, как ветхое здание человеческой цивилизации, как старый деревянный сарай, быстро займется багровым пламенем. Выступая в пер­вую годовщину основания III Интернационала на торже­ственном заседании Моссовета 6 марта 1920 года, Ленин за­явил, что „можно ручаться (курсив мой. —Д.В., что победа коммунистической революции во всех странах неминуема…". Вождь большевиков закончил свою речь под аплодисменты: „..победа Коммунистического Интернационала во всем мире, и в срок не чрезмерно далекий — эта победа обеспечена"®. Нужно было обладать поразительной близорукостью и без­ответственностью, чтобы делать эти хлестаковские заявления.

Большевики, создав Коминтерн и установив за ним пол­ный контроль, решили, что с его помощью они могут не только контролировать революционную ситуацию, но и, главное, создавать ее. Для этого Ленину пришлось с самого начала взвалить финансовое бремя по функционированию „всемирной коммунистической партии" (так первое время го­ворили многие вожди) на плечи разграбленной, голодной, полузадушенной большевиками Советской России. Еще до 1 Конгресса Коминтерна в марте 1919 года ЦК 8 октября 1918      года решил „образовать бюро РКП" по „заграничной работе" в составе Балабановой, Воровского, Бухарина и Аксельрода. Это дало основание Ленину заявить в мае 1919 года, что Третий Интернационал фактически создался в 1918 году, когда были образованы коммунистические партии в ряде стран, что, в свою очередь, потребовало координации их усилий.

Все финансовые средства на поддержку нужных органи­заций шли через это бюро, которое в начале 1919 года воз­главил Зиновьев. Но на первых порах Народный комиссариат иностранных дел осуществлял также некий патронаж за дея­тельностью бюро. Дело в том, как писал известный советский дипломат А.А.Иоффе, что „ставка на мировую револю­цию, хотя бы и явно запаздывающую, была краеугольным камнем всей ленинской тактики во время Бреста и после него". Но скоро Политбюро вывело международные комму­нистические дела из ведения Наркомата иностранных дел. Это стало возможным после демарша председателя Президи­ума Коммунистического Интернационала. Зиновьев взбунто­вался против опеки Наркомата иностранных дел, написал Ленину о „ревности" Чичерина, и бюро получило финансо­вую самостоятельность.

Подчиненное финансовое положение этой международ­ной организации российскому ЦК большевиков сразу же сде­лало ее полностью послушным орудием их планов. Политбюро ЦК РКП решало практически все: где и когда прово­дить Конгресс Коминтерна, какие вопросы на нем обсуждать, какое обращение принять на том или ином заседании Полит­бюро с участием Ленина, решало даже такие мелкие вопро­сы: выделить ли дополнительно 12 пайков в распоряжение Радека для„обслуги" делегатов; предписывало Енукидэе со­вместно со Склянским и Брюхановым „подтянуть питание" участников конгресса, улучшить снабжение рабочих типогра­фии III Интернационала и многие другие второстепенные и рутинные вопросы.

Уже с самого начала с Коминтерном установили тесные связи органы ГПУ, возникшая советская зарубежная развед­ка. Устанавливались контакты с секциями Коминтерна, фи­нансировались конкретные операции, готовились личные до­кументы, вербовались кадры. Вот, например, управляющий делами ИККИ Д.Блейк пишет записку в Политбюро ЦК РКП 24 ноября 1920 года „О нелегальной технике", где ста­вит вопрос о недостающих в ИККИ иностранных бланках, фотобумаге, соответствующих материалах. В числе других Блейк ставит вопрос и о том, что „технический персонал с их семьями должен быть обеспечен из конспиративных средств Коминтерна". Ленин, прочитав записку, прежде чем передать по назначению, пишет: „О конспирации — доклад Блейка. Секретно".

Функционируют не только национальные секции Комин­терна, озабоченные ростом своих компартий, пропагандистской работе»! в собственных странах, но и аппарат этой меж­дународной организации, занимающейся налаживанием кон­кретных политических акций в различных регионах: иници­ированием стачек, демонстраций, протестов, восстаний. По­литбюро под „крышей" Коминтерна создает за рубежом мно­гочисленные опорные базы. Пример:

Из Туркестана представитель ЦК Гопнер просит через Карахана (зам. наркома иностранных дел) уточнить в Полит­бюро:

1. Санкционируете ли Вы организацию индусской базы в Туркестане (в полном согласии с Туркбюро ЦК РКП).

2. На чье имя мне передать 2 000 000 рублей золотом?

Ленин, соглашаясь и отдавая устное распоряжение по запросу, лишь расписывается (почему-то красными чернила­ми) на документе

Пока бюджетное снабжение Коминтерна еще не органи­зовано (а вскоре его будет финансировать не только ЦК РКП(6), но и ОПТУ — для своих „конспиративных целей"), непосредственные решения по финансированию часто прини­мает лично сам Председатель Совнаркома.

К нему обращается, например, Эйно Абрамович Рахья, тот самый, который обеспечивал конспирацию Ленина летом 1917 года и был его связным. Теперь он один из руководите­лей компартии в Финляндии. От имени ЦК ФКП просит отпустить для ее внутренних нужд драгоценностей на сумму 10 миллионов финских марок. Ленин (вновь красными черни­лами) — „Согласен".

Подобных материалов к Ленину поступает великое мно­жество. Например, ему докладывают о письме из Бенгалии (Индия), поступившее по каналам Чичерина. Доброжелатель Коминтерна, страстно желающий мечту Ленина о мировом революционном пожаре превратить в действительность, пи­шет, чтобы ему быстрее прислали денег и литературу для подготовки низвержения англичан. „Прошу Вас передать мой привет воем храбрым товарищам, которые так мужественно бьются за освобождение человечества: Ленину, Троцкому, Чичерину.

Вирендранат Чаттопадиа".

Отдел Востока в ЦК делает приписку на документе: „Если мы думаем серьезно заняться революционизированием Индии, то ставка должна быть сделана на немусульманскую Индию— Что касается денежных фондов, о которых говорит Ч., то для этого он, как бывший долго на немецком содержа­нии, несомненно развращен европейской жизнью".

Таких „революционеров", которым были нужны лишь русские деньги, русское золото, было немало. Многие на этом поприще весьма преуспели.

Сделаем небольшое отступление. Деньги в Москве выда­вались разным лицам сотнями тысяч, миллионами рублей (зо­лотом), долларами, фунтами, марками, лирами, кронами и т.д. Разбазаривались царские золотые запасы, награбленное золо­то у церкви, добро, конфискованное у буржуазии. По-моему, никогда точной отчетности в ИККИ с делами нелегальными в то время не было заведено. В этом смысле интересна, на­пример, переписка между Сталиным, Зиновьевым, с одной стороны, и Литвиновым (заместитель наркома иностранных дел), Пятницким (зав. валютной кассой ИККИ) по поводу „уплывших" денег через руки уполномоченного Наркоминдела Карло (Любарского). Как явствует из докладных, из 750 000 лир, полученных для передачи итальянской компар­тии, он вручил ей лишь 288 000, куда-то истратил 124 487 тысяч чешских крон, крупную сумму в английских фунтах и т.д. Литвинов предлагает Любарскому объявить выговор, а Пятницкий строже освободить от работы…

Не вникая в тонкости этого заурядного дела (каких было немало), можно предположить, что нашлось немало людей, которые политическое рвение большевистских вождей в их стремлении пришпорить историю не без успеха использова­ли для собственных, далеких от революционных идеалов и целей.

Ленин не просто пророчествовал, он делал все, чтобы они, эти пророчества, стали явью. Делаются попытки радика­лизировать влияние Коминтерна на ситуацию в ряде стран, особенно на Востоке. Карахан вносит, например, предложе­ние о регулярной отправке коминтерновских агитаторов в целый ряд стран Востока с установлением точных размеров денежных премий за эти „командировки". При этом, борясь За коммунистическую идею, желали, однако, не морального, а реального вознаграждения. Карахан посылает документ, ко­нечно „совершенно секретный", Ленину:

„Представление об отпуске Народному комиссариату по иностранным делам 200 000 рублей на поддержку рабочих организаций Востока, посылку агитаторов для целей пропа­ганды на Востоке, на первую четверть года, январь—март 1919 года".

„..Стоимость каждого агитатора с премией при возвраще­нии определяется: Северный Китай и Корея — 10 тыс. ру­блей; Южный Китай — 20 тыс. рублей. Такие же команди­ровки предполагаются в Персию и Индию…" Как видим, до образования Коминтерна функцию распространения револю­ционных идей выполнял НКИД.

Ленин с самого начала стремился придать Коминтерну строгие организационные формы. Ведь смог же он силами сравнительно небольшой партии захватить власть в России! Если удастся создать такую же дисциплинированную и централизованную международную организацию мирового масштаба, то его пророчество о „неизбежности" и „обеспе­ченности" мировой революции будет достигнуто.

По поручению Ленина Троцкий написал „Манифест 11 Конгресса Коммунистического (III) Интернационала". Ле­нин, ознакомившись с текстом, одобрил его. В стиле, типич­ном для Троцкого, „Манифест" стрелял революционными фразами:

„..Нужно убить империализм, чтобы род человеческий мог дальше жить".

„…Запоздалый германский парламентаризм, выкидыш буржуазной революции, которая сама есть выкидыш исто­рии, страдает в младенчестве всеми болезнями собачьей ста­рости".

„..Коммунистический Интернационал есть международ­ная партия пролетарского восстания и пролетарской дикта­туры".

„..Советская система есть классовый аппарат, который в борьбе и посредством борьбы должен упразднить парламен­таризм и заменить его собой…"

В этих нескольких фразах — цели большевиков и страте­гия их международной политики. Фантастически легкая по­беда в октябре 1917 года вызвала у большевиков эйфорию и породила внутреннюю уверенность в том, что самые аван­тюрные планы могут в конечном счете продвинуть их к же­ланной цели.

Особое место в размышлениях и практических шагах большевистских руководителей в направлении инициирова­ния мировой революции занимает проблема армии в револю­ционной борьбе, вопросы военного дела, пути повышения эффективности политических шагов с помощью вооружен­ного насилия.

Троцкий, пожалуй, главный герой гражданской войны, уже после смерти Ленина в мае 1924 года выступал в Акаде­мии РККА. Лейтмотивом речи Троцкого был тезис о необхо­димости готовить гражданскую войну в мирное время! А для этого следует разработать „Устав гражданской войны", кото­рый позволит полнее учесть роль двух факторов: „вооружен­ное вторжение извне и гражданская война изнутри". При этом Троцкий призывал постоянно учиться ленинизму, кото­рый определяет политическую установку борьбы. По суще­ству, отмечая „отлив" революционного напора, Троцкий тем не менее предлагал более тщательно готовиться к грядущим боям.

С образованием Коминтерна — „партии пролетарского восстания и пролетарской диктатуры" — казалось: важно лишь дать мощный начальный импульс и дело пойдет.

Во время работы VIII съезда РКП(б) в марте 1919 года по радио поступило, с ликованием встреченное делегатами, сообщение об образовании Венгерской Советской Республи­ки. Овации сотрясли зал. Съезд поручил Ленину немедленно послать в Будапешт горячее приветствие. Так было и сдела­но. В приветствии, в частности, говорилось: „Наш съезд убеж­ден в том, что недалеко то время, когда во всем мире победит коммунизм. Рабочий класс России всеми силами спешит к вам на помощь… Да здравствует международная коммунисти­ческая республика!"

Менее чем через месяц приходит еще одно радостное сообщение: в Баварии пришло к власти правительство во гла­ве с коммунистом Евгением Левине. Оно сразу же приступи­ло к решению неотложных задач диктатуры пролетариата: национализации банков, созданию Красной Армии, введе­нию восьмичасового рабочего дня, вооружению пролетари­ата, изоляции буржуазии.

Ленин также шлет приветствие и в Мюнхен, более похо­жее, однако, на инструкцию: „…вооружили ли рабочих, разо­ружили ли буржуазию, удвоили или утроили плату батракам и чернорабочим, конфисковали ли всю бумагу и все типогра­фии… уплотнили ли буржуазию в Мюнхене для немедленно­го вселения рабочих в богатые квартиры… взяли ли заложни­ков буржуазии… мобилизовали ли рабочих поголовно и для обороны, и для идейной пропаганды в окрестных дерев­нях?".

Ленин был уверен, что европейская революция началась. Лишь бы революционное пламя занялось в Германии! Это самое главное! Тогда костер из нескольких революций, вспыхнувших одновременно, не потушить никому. Не слу­чайно Троцкий заявлял, что „Советская Германия, объединен­ная с Советской Россией, оказались бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых!".

Ленин энергичен, напорист, возбужден. Его эмиссары едут в Германию, Венгрию, другие сопредельные страны. Ве­зут в чемоданах иностранные банкноты, золото, бриллианты из царских запасов; часто конкретные суммы ценностей при­кидывают на глазок. Золотые инъекции продолжаются. Тре­бование одно: не жалейте денег на оружие и пропаганду.

Анжелика Балабанова, человек сложной судьбы, бывшая одно время близкой подругой Бенито Муссолини, ставшая секретарем Коминтерна, вспоминала. Вскоре после револю­ции ее отправили в Швецию для организации связей с левы­ми организациями Европы. „Корабли прибывали в Стокгольм каждую субботу. Они привозили мне огромное количество денег… Цель подобных денежных перемещений была мне непонятна… Я получила письмо от Ленина, в котором он писал:

"Дорогой товарищ Балабанова. Отлично, отлично (под­черкнуто три раза — это привычка Ленина придавать особое значение своим словам), Вы наш самый способный и достой­ный сотрудник. Но я умоляю Вас, не экономьте. Тратьте мил­лионы, много миллионов". Мне разъяснили, что я должна использовать деньги для поддержки левых организаций, под­рыва оппозиционных групп, дискредитации конкретных лиц и т.д.

Свидетельство весьма красноречивое.

Ленин беспокоится: шлет радиотелеграммы в горячие точки, туда, куда, по его мнению, перемещается эпицентр европейской революции.

„Бела Куну в Будапешт: сообщите, пожалуйста, какие Вы имеете действительные гарантии того, что новое венгерское правительство будет на самом деле коммунистическим, а не только просто социалистическим, то есть социал-предательским?" Ленин публикует в мае 1919 года в „Правде" пись­мо-поддержку коммунистам в Будапеште: „Привет венгер­ским рабочим". Лидер большевиков не скрывает своего лико­вания: „Вести, которые мы получаем от венгерских советских деятелей, наполняют нас восторгом и радостью…" Однако Ленин предупреждает о грозящей опасности и призывает: „Будьте тверды. Если проявятся колебания среди социали­стов, вчера примкнувших к вам, к диктатуре пролетариата, или среди мелкой буржуазии, подавляйте колебания беспо­щадно. Расстрел — вот законная участь труса на войне…" Возможно, эти якобинские призывы к „расстрелам" не столько воодушевляли венгров и баварцев, сколько пугали их. Но Ленин ждал, что залпы и треск выстрелов в венгер­ских и немецких подвалах и на пустырях лишь быстрее „ут­вердят" революцию в этих странах.

Ленинское заявление на VIII съезде партии по поводу событий в Венгрии, что „рабочий класс России всеми силами спешит к вам на помощь", не было простой декларацией. Отправлялись деньги, пропагандистская литература (требо­вавшая перевода), были попытки отправить партии оружия. Подвойский сообщал телеграммой Ленину из Киева, что он в мае приступил к формированию „интернациональной диви­зии для помощи Венгрии". Ленин торопил и требовал от Крестинского ускорения высылки „денежных знаков" для нужд этого формирования.

Готовятся соединения для отправки в Венгрию, а в Рос­сии — мятежи, разруха, сама армия крайне неустойчива. Я приведу лишь несколько выдержек из „Сводки ВЧК полити­ческого состояния Украины с 1 января по 15 мая 1919 года".

Именно отсюда собирались идти с военной помощью Венг­рии.

Нападение на ЧК. Разграблен цейхга­уз.

Восстание в городе. Подавлено брони­рованным поездом и отрядом в 300 че­ловек.

Город грабят красноармейцы. Местным гарнизоном производятся аресты, обыски и избиение населения. Красноармейцы 4-го Нежинского полка разогнали ЧК. Восстание в селах Ново-Глыбово и Сворота. Подавлено отрядом ЧК. Убито 4 человека.

Восстание в селе Вителине, подавлено отрядом в 400 человек. Убито 20 чело­век.

Восстание в селе Антоновка. Подавле­но взводом отряда ЧК. Расстреляно главарей — 10 человек. Восстание в Великой Тополи, Ново–Робске и Лакомо-Буда. Подавлено. С нашей стороны жертв 8 человек, а со стороны восставших выясняется. Восстание в городе и местечке Иванницы. Подавлено войсками гарнизона с использованием артиллерии. Восстание в поселке Перещепино. Подавлено отрядом ЧК. Жертв 10 че­ловек.

Восстание в селе Свистуново. Подав­лено отрядом ЧК, убито восставших 30 человек.

Бердичев.

Белая Церковь.

Васильков. Шпола.

Казатин.

Осетер.

Стародуб.

Кролевец.

Новозыбков.

Прилуки.

Константиноград.

Александровск.

Перечень восстаний в городах, селах, местечках, губер­ниях кажется бесконечным. Большевики удерживали власть только силой беспощадного террора. Подавляя железной рукой внутренние волнения, Ленин и его ЦК напряженно думали, как быстрее перенести гражданскую войну на терри­торию других государств. Только сила, только насилие, только террор могут привести сторонников большевиков к власти и в других странах. В „Манифесте" 11 Конгресса Коминтерна прямо говорится: „Коммунистический Интернационал не мо­жет допустить в свои ряды те организации, которые, вписав в свою программу диктатуру пролетариата, продолжают вести политику, явно рассчитанную на мирное разрешение истори­ческого кризиса". Яснее сказать трудно.

Тотальная ставка на подготовку вооруженных восста­ний, массовых милитаристских выступлений, завоевание армий на свою сторону — лейтмотив выступлений почти всех большевистских вождей. Эта политика проводится по всему периметру Советской России, багровой от факелов и пожарищ восстаний, пролитой крови.

Но венгерским надеждам не суждено было сбыться. Тог­да взгляды московских вождей стал все больше притягивать Восток. Троцкий в этой связи писал: „…наша Красная Армия на арене европейских путей мировой политики окажется до­вольно скромной величиной не только для наступления, но и для обороны… Иначе представляется положение, если мы станем лицом к Востоку… Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более корот­кой, чем дорога в Советскую Венгрию…". Далее Троцкий советует создать мощную военную базу на Урале для рево­люционизирования Востока. В этих условиях, прогнозирует Председатель Реввоенсовета, "ареной близких восстаний мо­жет стать Азия", поэтому следует начать с подготовки воен­ного удара на Индию, путь в которую — через Афганистан.

Троцкий отдает распоряжения начальнику полевого шта­ба Лебедеву о доставке „необходимых предметов военного снабжения в Афганистан". Но нельзя оставлять без внима­ния и Персию.

Еще совсем недавно казалось, что Персия быстро станет „красной". Раскольников сообщал оттуда в Москву: „Только что вернулся из Энзели, настроение в Персии не поддается описанию. Весь народ встречал нас с необычайным энтузиаз­мом. Первоначально красные флаги были вывешены только местами, но теперь уже город разукрасился ими. Персидские казаки заявили, что отдают себя в наше распоряжение. Сто­явший во главе их русский офицер мною арестован, и вместо него будет назначен наш товарищ…

Прошу Ваших указаний относительно дальнейшей поли­тики в Персии. Могу ли я считать у себя развязанными руки в смысле продвижения в глубь Персии, если там произой­дет переворот и новое правительство призовет нас на по­мощь…"

Правда, „дело" в Персии тоже скоро застопорилось. И основательно. Предпринимаются усилия по спасению пер­сидской революции. Представитель ЦК РКП(б) Б.Абуков пи­шет из Персии о необходимости ускорения помощи сторон­нику Москвы Мирзе Кучуку. Помощи оружием, золотом, серебром… В руках Кучука пока только два города… Рас­кольников обещал официальное признание… Ждем реальной помощи…

Предложения идут со всех сторон; нужно активизиро­вать революционные выступления в Корее, Китае, Индии. Председатель ЦИК калмыцкого трудового народа А.Чапчаев в августе 1919 года предлагает послать вооруженные отряды в Индию с "другой стороны" через Монголию и Тибет. Но нужны деньги, золото. Взять с собой оружие для раздачи населению. Для маскировки отправиться как научным специ­алистам. Нужно быстрее приобщить монголов и тибетцев к мировой революции. Ленин тут же поручает готовить кон­кретные меры по реализации этих предложений.

Революционное затмение в сознании московских вождей желаемое охотно выдает за возможное

С корейцами Ленин сдержаннее. Делегация из Кореи просит личного приема у Председателя Совнаркома. Ленин поручает видному деятелю Коминтерна М.Ракоши принять коммунистов Кореи и „сообщить о результатах" беседы. Корейцы просят у Ленина прямой поддержки корейских пар­тизан против Японии. Чичерин выступил, однако, против, зая­вив: „Мы не будем бросать вызов Японии. Конечно, надо держать камень за пазухой; конечно, втайне можно и должно оказывать содействие корейским партизанам. Но никаких от­крытых и тем более демонстративных действий с нашей сто­роны…" Ленин пишет на донесении: „Тов. Молотов! Я вполне за Чичерина. Никаких открытых и тем более демонстратив­ных действий. Больше тайны. Сию директиву дать от ЦК".

Иногда Ленину, разгоряченному донесениями, решения­ми собственного Политбюро и просто воспаленным вообра­жением, кажется: революция мировая, вот она… наступает, ничто остановить ее не сможет. В октябре 1918 года Ленин пишет Троцкому и Свердлову: „Международная революция приблизилась за неделю на такое расстояние, что с ней надо считаться как с событием дней ближайших". Пророк нетер­пелив, настойчив и уверен в своем прогнозе. Важно помочь людьми, идеями, оружием, а главное — золотом.

Деньги на „мировую революцию", повторюсь, часто шли по случайным каналам, через случайных людей. Россия кор­чилась в голодных муках, обращаясь к различным обществен­ным и благотворительным организациям за помощью, а мил­лионы золотых рублей согласно постановлениям Политбю­ро, решениям Совнаркома, личным запискам Ленина текли в „песок" мировой революции. Вождь большевиков, получая ча­стые сигналы о разбазаривании ценностей, предложил упоря­дочить „дело". Лишь в сентябре 1921 года постановлени­ем Политбюро создали бюджетную комиссию ИККИ. От РКП(б) туда вошли Зиновьев, Сольц, Молотов (или Михай­лов — для замены).

Денежные дела Коминтерна — огромная тема, полная тайн и ожидающая своего исследователя. Это, по сути, канал финансирования российской большевистской партией миро­вого коммунистического движения, имеющего целью совети­зацию в конечном счете нашей планеты. Как писал Троцкий в 1919 году: „Если сегодня центром Третьего Интернациона­ла является Москва, то, — мы в этом глубоко убеждены, — завтра этот центр передвинется на запад: в Берлин, Париж, Лондон… Ибо международный коммунистический конгресс в Берлине или Париже будет означать полное торжество про­летарской революции в Европе, а стало быть, и во всем мире". Ленинское пророчество в апреле 1919 года соли­дарно с Троцким: „Победа возможна. Революция в Венгрии окончательно доказала, что в Западной Европе растет совет­ское движение и победа его недалека. У нас много союзни­ков во всем мире, больше, чем мы знаем. Но надо продер­жаться трудных четыре-пять месяцев, чтобы победить врага". И многим казалось, что прогноз действительно сбу­дется. Ленин лично интересовался финансированием органи­заций и отдельных лиц за рубежом, состоявших на содержа­нии у Москвы. Вот перед Лениным письмо, написанное в ноябре 1921 года Петром Ивановичем Стучкой, его добрым знакомым.

"Дорогой Владимир Ильич!

Прошу Вашего содействия при разрешении сметы ком­партии Латвии, ибо вопрос тянется с 1 августа и наши това­рищи ничего не получают, не получая, однако, и отказа.

С ком. приветом П. Стучка". Ленин на письме: „т. Молотову. Волокита выходит бес­стыдная. Надо приготовить вопрос к четвергу в Политбюро… Ленин" .

Но, слава Богу, заработала бюджетная комиссия Комин­терна, созданная решением Политбюро ЦК РКП(б). Один этот факт в высшей степени показывает, что это за „незави­симая" международная организация. Вот, например, выдерж­ки лишь из одного протокола смешанной комиссии, заседав­шей в марте 1922 года:

„Слушали: Постановили:

1. Бюджет компартии Германии.

1. За выдачу в 1922 году Германской компартии 446 592 золотых рублей (42 872 832 германские марки) голосо­вали Брандлер, Попов, Эмбер, Дро и Пятницкий; за 400 000 золотых ру­блей — Сольц и Михайлов.

2.  Бюджет компартии Франции.

2. Постановлено выдать на издательство 100 000 золотых рублей (638 000 французских франков). При­нято единогласно.

3.   Бюджет Ит. КП.

3. 360 842 золотых рубля. Или 4 306 000 лир.

4.  Бюджет КП Чехос­ловакии.

4. За 250 000 золотых рублей (7 910 000 чешских крон) голосовали Попов, Брандлер, Пятницкий (Эмбер–Дро к тому времени ушел), за 200 000 Сольц и Михайлов.

5.   Бюджет КП Анг­лии.

5. 200 000 золотых рублей единоглас­но голосовали все…"

Дальше следует перечисление большого количества дру­гих партий, поставленных на „довольствие" Коминтерна, а если точнее, то народа России, оказавшегося в руках больше­виков.

Ленин и его партия солидно и постоянно подкармливали все национальные организации, заявлявшие о своем согласии с программными установками Коминтерна. Регулярно попол­няли свою казну из московских запасов компартии США, Польши, Австрии, Швейцарии, Швеции, Венгрии, Югославии, Румынии, Люксембурга, Голландии, Греции, Турции, Персии, Индии, Английской Индии (так в протоколах), Китая, Ко­реи, Японии, Германии, Бельгии, Испании, Аргентины, Ита­лии, Южной Африки, Эстляндии, Латвии, Литвы, Финлян­дии, Норвегии и других стран. Комиссия Коминтерна выделя­ла также крупные средства международным молодежным, профсоюзным коммунистическим оганизациям, различным издательствам, бюро, центрам и т.д. Более всего и чаще всего денег шло в Германию (Ленин хак будто „расплачивался" за немецкую помощь своей партии накануне октябрьского пере­ворота). Но установленный бюджет, как правило, всегда „перевыполнялся". Шли постоянные дополнительные запро­сы от национальных центров в Москву, в большинстве случа­ев просьбы удовлетворялись. Голодная, разрушенная, повер­женная Россия работала на химеры „мировой революции".

На том заседании смешанной комиссии, о котором мы упомянули выше, распределили 5 536 400 золотых рублей. По тем временам это очень крупная сумма. По имеющимся данным, Совнарком на продовольствие голодающим истра­тил в том году в три раза меньшую сумму. Но ведь золотой поток по коминтерновским каналам не иссякал многие деся­тилетия!

Сразу после революции стало повседневной практикой советских дипломатов, различных представителей, „уполно­моченных" требовать у Кремля все новых и новых средств для революционизирования политического процесса за ру­бежом, упрочения позиций Советской России в различных странах.

Так, А.А.Иоффе в январе 1920 года писал Чичерину, что, „переплатив Эстонии 15 миллионов", мы „вернем эти миллио­ны чрезвычайно скоро". Дипломат ленинской школы, кото­рый в 1919 году пытался дирижировать революционным про­цессом в Германии, напоминает, что, „когда Колчак увез у нас (золото. —Д.В.) более 800 млн., мы даже не поморщи­лись…Я видел в Литве и Белоруссии, как швыряются милли­онами наши агенты…".

Своим письмом Иоффе лишь подтверждает коммунисти­ческую расточительность во имя „революционных целей".

Политбюро специальным решением в апреле 1922 года, по докладам Сокольникова и Пятницкого, утвердило оче­редной бюджет Коминтерна. Выписка за подписью Сталина была направлена в Народный комиссариат финансов для ис­полнения. Но, как я уже говорил, официальный бюджет — это лишь часть ассигнований. Следовали многочисленные просьбы, распоряжения, и средства из так называемого „ре­зервного фонда", фонда Политбюро, бюджета ОГПУ направ­лялись для нужд национальных коммунистических организа­ций. Так, в том же апреле Карахан докладывал Сталину, что он передал крупные суммы корейцам (дважды золотом на сумму 600 000 рублей и один раз царскими купюрами — 4 млн.) для создания двух типографий (в Шанхае и Пекине) и для непосредственной нелегальной работы в Корее против японцев, в том числе для организации вооруженного сопро­тивления.

Ленин нетерпеливо ждал скорой отдачи от денежных инъекций, а ее не было… Уже после создания бюджетной комиссии стали выявляться один за другим случаи злоупо­треблений, хищений, исчезновений крупных сумм коминтерновских денег. Так, Сафаров докладывает Сталину: денеж­ные средства и ценности выдаются совершенно „безот­ветственным людям из отдельных групп". Автор письма при­водит пример, когда неким Ху Нан Гену и Ко Чи Иру было выдано 200 000 золотых рублей для поддержки национально­го движения в Корее; однако, как выяснилось, деньги пошли для продолжения склоки в корейской эмиграции.

Сталин собственноручно пишет записку Зиновьеву с просьбой ответить, что это за „Франкфуртский фонд" создан в Германии? Кто его финансирует? Для чего? Зи­новьев не в курсе, обещает разобраться, когда появятся Пятницкий и Стасова. Как выяснилось в конце кон­цов, в Германии денежными делами Коминтерна заправ­лял некий Джеймс Рейх с партийной кличкой „товарищ Томас". Он ворочал огромными, миллионными суммами, получаемыми из Москвы. Только на подготовку воору­женного выступления Германской компартии в феврале 1921 года передал ей 62 млн. немецких марок (в валюте и драгоценностями). А всего в этом году этот „товарищ Томас" распределил в Германии 122 млн. марок, сверх 50 млн. марок, которые он держал под своим контролем во „Франкфуртском фонде".

Когда Пятницкий стал разбираться с денежными де­лами Коминтерна, загадочный Томас не смог отчитаться за многие миллионы марок. Сотрудница Коминтерна, работавшая в аппарате Томаса, позже рассказывала: "День­ги хранились, как правило, на квартире товарища Томаса. Они лежали в чемоданах, сумках, шкафах, иногда в тол­стых папках на книжных полках или за книгами. Передача денег производилась на наших квартирах поздно вечером, в нескольких картонных коробках весом по 10—15 кг каждая…"

Комиссия Политбюро, созданная распоряжением Ста­лина, под руководством советского уполномоченного пред­ставителя в Германии Крестинского, не смогла найти под­тверждения-отчета на очень крупные суммы. Было решено „впредь воздержаться от поручения товарищу Томасу дел, связанных с денежными операциями". Позже оказалось, что „товарищ Томас" не был даже членом партии, пред­ставляя собой совершенно случайного человека в финан­совом механизме подготовки „мировой революции"!

В конце этого же года комиссия Политбюро в составе Зиновьева, Троцкого, Куйбышева, Пятницкого, Сокольни­кова запросила дополнительно 2 100 500 золотых рублей на так называемые непредвиденные „субсидии партиям"… Деклассированные элементы, пришедшие в результате пере­ворота к управлению великой страной, были не только авантюристами, но и людьми, неспособными рационально воспользоваться награбленным. Ленин, поминутно требо­вавший расстрелов за саботаж, спекуляцию, мешочниче­ство, в своем аппарате, созданном для утверждения ком­мунистической идеи, не мог навести самого элементарного порядка в расходовании валютных средств. Он просто бездумно швырял деньги за рубежи несчастного отечества в наивной надежде, что они оросят всходы его идей… А ведь в своей статье „О значении золота", написанной в ноябре 1921 года, говорил как хозяин: „Беречь надо в РСФСР золото, продавать его подороже, покупать на него товары подешевле". Однако Ленин очень часто говорил одно, а делал другое. Как он любил рассуждать о правде, честности! Но это не мешало, допустим, рекомендовать Дзержинскому и Склянскому организовать операцию по уничтожению кулаков, попов, помещиков. „Премия — 100 000 руб. за повешенного". Но главное, эти преступле­ния „свалить на „зеленых"…". Политика, „зеленые", зо­лото — все было для Ленина лишь средством достижения своих глобальных целей.

Ленин лишь один раз взорвался, когда ему доложили об очередной пропаже крупной суммы коминтерновасих денег. Он собственноручно набросал „проект секретного письма ЦК РКП", где, в частности, говорится: „Нет со­мнения, что денежные пособия от КИ компартиям бур­жуазных стран, будучи, разумеется, вполне законны и необходимы, ведут иногда к безобразиям и отвратительным злоупотреблениям". Далее перечисляются партийные кары за воровство, сокрытие, присвоение коминтерновских де­нег, требования пунктуального отчета „за каждую копейку расхода".

Увы, растранжиривая бесчисленные народные милли­оны фактически на ветер, вождь наивно полагал, что можно добиться при этом отчета за каждую копейку…

Когда стало очевидным, что „с ходу" мировую рево­люцию зажечь не удастся, в Москве стали подумывать и о новых союзниках в этом деле. Неожиданно возникла заманчивая ситуация. В январе 1922 года руководство центристского „второго с половиной" (II 2) Интерна­ционала предложило провести международную конфе­ренцию трех Интернационалов с вопросом организации совместной борьбы рабочего класса против международной реакции.

В Кремле долго заседали Ленин, Троцкий, Зиновьев, Радек, Бухарин. Решили предложить совещанию трех Интернационалов образовать „единый фронт" борьбы. Ле­нин надеялся, что удастся– организовать решающее влияние на II и II '/2 Интернационалы. Но руководители II Интернационала хорошо понимали, к каким последствиям это приведет.

Ленин не скрывал своих целей: „Если на заседании расширенного Исполкома есть еще люди, которые не поняли, что тактика единства фронта поможет нам сверг­нуть вождей II и II '/2 Интернационалов, то для этих людей надо прочесть добавочное количество популярных лекций и бесед".

На совместной конференции лидеры небольшевистских Интернационалов требовали легализации партии меньше­виков в России, не допускать расстрелов эсеров и т.д. Создали Комиссию по созыву всемирного конгресса ра­бочих организаций, которая, правда, собралась лишь один раз.

Ленин резко критиковал „потачки", которые сделала делегация Коминтерна во главе с Радеком, называл эти соглашения „политическими уступками международной буржуазии". Социал-демократы на Западе убедились, что для Ленина термин „сотрудничество" есть не что иное, как „подчинение" Коминтерну. Затея с объединением тихо умерла.

На Западе и Востоке давно стало ясно, что собою представляет Коминтерн. Об этом там много писали и говорили. Тогда по инициативе Сталина провели решение Политбюро от 26 апреля 1928 года, где, в частности, говорилось: нужно всячески избегать видимости прямой зависимости коминтерновских организаций от советских государственных органов. Предписывалось Бухарину и Пятницкому для маскировки разработать вопрос о выдаче денег секциям КИ не из Москвы и не через русских, а из Берлина (Запбюро) и Иркутска (Востбюро), „обязательно через иностранных товарищей". Скоро эту функцию про­чно возьмет в свои руки НКВД. Но это едва ли кого– либо ввело в заблуждение. В результате НКВД еще более „органично" вплелось в ткань коминтерновской деятель­ности.

Сделаю одно отступление. Даже людей, искренне уве­ровавших в коммунистические идеи, ЦК ВКП(б), НКВД теперь рассматривали главным образом через призму: как их использовать более эффективно. В этом отношении весьма примечательна судьба одного чрезвычайно извест­ного человека — Рихарда Зорге.

С начала 1925 года Зорге работал в информационном отделе Коминтерна, был знаком с Бухариным, Мануильским, Пятницким. Проявил себя как талантливый журна­лист. Заслуживает быть отмеченной его рецензия „Ленин как политик и человек" на одноименную книгу норвеж­ского социалиста О.Шефло. В 1929 году Зорге переводят в военную разведку СССР. Он выезжает в Германию, затем Китай, Японию. Его донесения В Москву, особенно из Токио, носят исключительно глубокий и важный ха­рактер. Но кремлевское руководство, захваченное бесовством поиска врагов, уже не верит никому. На одном из агентурных сообщений, направленных в 1936 году Зорге в Москву, Сталин наложил резолюцию: „Прошу мне боль­ше немецкой дезинформации не присылать".

Зорге продолжает направлять исключительно ценную информацию в Москву. Однако там уже решили, что талантливый советский разведчик — двойной шпион, и в январе 1939 года на него заводится дело-формуляр для „разработки" как предателя. Не случайно его донесения, особенно в 1941 году, остались без внимания. Зорге в январе, марте, мае предупреждает Москву о готовящемся нападении на СССР со стороны Германии. А 15 июня он точно указывает дату нападения — 22 июня… Если бы Сталиным были приняты необходимые меры, война была бы совсем другой, и для Советского Союза не было бы катастрофического начала.

Тем временем жена Зорге Максимова Екатерина Алек­сандровна попадает в застенки НКВД как шпион, ссылается в Сибирь и здесь 28 мая 1943 года загадочно умирает „от кровоизлияния в мозг". А женщине было всего 38 лет.

НКВД просто расправилось с женой „немецкого шпиона".

Лишь после войны и смерти Сталина в Кремле вспом­нили о Зорге и его сверхважной информации.

На примере Рихарда Зорге мы лишь хотели показать, что Коминтерн был придатком спецслужб НКВД, где никогда в прежние времена не ценили эти кадры. „Бди­тельность" и подозрение — прежде всего.

В сталинские времена расходы на нужды Коминтерна были поставлены под более жесткий контроль. „Великий вождь" практиковал выделять финансовые средства не только „массовидным" порядком, но и весьма целенаправ­ленно. Допустим, приехал Анри Барбюс и заявил, что хочет написать книгу „Сталин", естественно, нужно по­ощрить писателя. Специальным решением Политбюро французскому биографу отпускается „аванс" в 40 тыс. франков. Немного. Более крупно поощрить писателя следует по выходе книги в 1936 году…

А о бюджете теперь нужно было Г.Димитрову лично просить Сталина. Диктатор, разочаровавшийся в органи­зации, давал лишь на содержание аппарата, а компартиям выделял почти исключительно через НКВД, минуя Комин­терн. Так, например, в 1937 году Сталину доложили смету ИККИ в сумме 12 048 028 в инвалюте и 18 658 762 рубля советскими денежными знаками. Расходы НКВД на Ко­минтерн шли особыми статьями, ибо речь здесь шла о деятельности далеко не партийной, а шпионской и тер­рористической.

Димитров был вынужден по каждому случаю допол­нительных расходов лично обращаться к Сталину. Это раздражало вождя. Теперь Коминтерн был больше нужен для НКВД как „человеческая база" подрывной работы в капиталистических странах, чем коммунистическому дви­жению. Правда, иногда Коминтерн как-то „подыгрывал" Москве в ее внешнеполитических делах. Ф.И.Дан писал по этому поводу, что международный коммунизм — один из рычагов советской внешней политики. Но рычаг был слабый, ибо никто уже не сомневался относительно того, что кроется за вывеской Третьего Коммунистического Интернационала. Сталин все больше охладевал к этой организации, оказавшейся в конце концов сектой на со­держании Москвы. В 1943 году Сталин без особого со­жаления, без чьего-либо давления пошел на ликвидацию этого ленинского детища, хотя союзники не раз намекали ему о „неуместности" Коминтерна в условиях войны с Германией.

Очень скоро после смерти Ленина его надежда — Коминтерн, предназначенный для реализации самой гигант­ской фантастической идеи — создания Мировой Федера­тивной Коммунистической Республики, — будет низведен до рюли придатка спецслужб. Очень послушного и испол­нительного. Например, когда потребовалось убрать Зино­вьева, Сталин дал команду: „Организовать поддержку" — и посыпались постановления „независимых компартий" с „одобрением" пленума ЦК ВКП(б) об отзыве Зиновьева как председателя Коминтерна и ликвидации этого поста.

Первой, естественно, верноподданнически отреагиро­вала компартия Германии, которая решением своего Центрального Комитета „безогово роч но поддержала по­становление пленума ЦК ВКП(б) и призвала членскую массу партии к ярюстной борьбе с новой оппозицией… Считать уклон т. Зиновьева от ленинизма несовмести­мым с его дальнейшим оставлением во главе Интернаци­онала…". Запев был поддержан дружным хором подоб­ных постановлений вассальных компартий из Болгарии, Франции, Великобритании, Польши, других стран.

В ноябре 1926 года первый председатель Коминтерна был освобожден от поста, который когда-то он тайно видел как пост главы будущей Мировой Социалистической Федерации. Сталин тут же быстро нашел ему новую, совершенно малозаметную работу: „членом президиума Госплана РСФСР для наблюдения за деятельностью куль­турно-административных наркоматов".

Накануне войны Коминтерн уже прозябал. Сталин разочаровался в его возможностях. Только для НКВД (вербовка для разведки) он еще приносил какую-то пользу. Димитров лично слезно выпрашивал деньги у Сталина на содержание аппарата Коминтерна. Если в 1937 году он утвердил смету этой „международной организации в раз­мере 21 млн. рублей и 3,5 млн. золотых рублей в валюте", то в 1938 году сократил почти на одну треть .

У Сталина менялся взгляд на мировую революцию. Цель — сделать планету „красной" — оставалась прежней, но методы следовало пересмотреть.

А ведь еще в январе 1924 года (когда Ленин был жив) Коминтерн получал от РКП в сто с лишним раз больше. Когда наступила пора административного умирания международной организации, Коминтерн был уже почти незаметен. Г Димитров 31 октября 1941 года, чувствуя его никчемность, писал своему патрону: Дорогой товарищ Сталин!

С переводом ИККИ в Уфу возник ряд вопросов юри­дического положения нашего учреждения… Целесообразно ли при нынешней ситуации, чтобы все проделывал ось под флагом Коминтерна, или лучше будет, если бы мы дальше существовали в Уфе как какая-то другая организация.

Я лично считаю, что незачем нам сейчас выпячивать Коммунистический Интернационал. Лучше проводить всю работу под флагом другой фирмы, например, „Института изучения международных вопросов…"

Мог ли думать об этом Ленин? Конечно, он обещал именно к этому времени полный коммунизм… Ну а Ди­митров, руководитель былой всемирной коммунистической организации — „международной партии пролетарского восстания и пролетарской диктатуры", стал слабой тенью ленинского грандиозного замысла и мелкой пешкой Ста­лина. Чтобы слетать на ,два-три дня, 6—8 июня 1942 года, в Уфу и Куйбышев к своему аппарату", Димитров уни­женно просит на поездку сталинского разрешения…

Сталин, правда, еще раз попробует, борясь с комму­нистическим ослушником Тито, реанимировать Коминтерн в виде Коминформа. Но затея окажется бесплодной. Ста­лин даже намеревался было ввести пост генерального секретаря Информбюро и предложил его в конце 1950 года Пальмиро Тольятти. Однако неожиданно получил вежли­вый, но твердый отказ: „Сов. секретно" Дорогой товарищ Сталин!

Я долго думал над предложением о назначении на пост генерального секретаря Информбюро. Мне очень тяжело выражать мнение, не совпадающее с Вашим. Но мне кажется, что Итальянская компартия не может со­гласиться с этим предложением…"

Далее следовали семь пунктов, которые должны были благопристойно аргументировать этот отказ. Но главного пункта в письме Тольятти, конечно, не было: он уже давно не верил в ленинскую утопию „мировой революции", никто вслух о ней уже давно не говорил. Это стало просто неприлично.

Я убежден: и Сталин не верил больше в успех „мировой революции". Только убитый им второй вождь Октябрьской революции Троцкий за полгода до своей смерти по– прежнему писал: „Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности".

Советский диктатор придерживался другой стратегии. Сталин хотел, шаг за шагом, отрывая от старого мира одну за другой страны, используя заговоры и силу, тонкий расчет и коварство, в максимальной степени использовать для утверждения тоталитарной диктатуры результаты вто­рой мировой войны. Сталин по инерции клялся Лениным (ведь он так ему пригодился в течение трех десятилетий!), но отчетливо видел утопичность ставки вождя на прямой штурм капиталистической цитадели. „Первый ленинец" предпочитает долгую, но верную осаду. Он будет более осторожен в пророчествах, чем Ленин. Особенно в сроках явления народу коммунизма.

Ленинские пророчества грядущей победы мировой ком­мунистической революции стали сумерками его интел­лекта.