"Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2." - читать интересную книгу автора (Волкогонов Дмитрий)

„Крестьянские хищники"

После смерти Сталина его наследники с завидным по­стоянством среди множества государственных дел как прио­ритетное выделяли закупку хлеба за границей. Нет, при Сталине не производили хлеба больше. Даже наоборот. Но диктатор мог „посадить" население гигантской страны на карточки, выпустить его на тощее жнивье голода, да и вооб­ще не придать нехватке хлеба какого-либо серьезного зна­чения. Но Хрущев, Брежнев и другие последователи-„ленинцы", отвергнувшие крайности сталинизма, уже не могли игнорировать огромную нехватку хлеба как основного про­дукта питания населения и как корма для животноводства. Начиная с 1957 года закупки огрюмных партий хлеба в США, Канаде, других странах стали постоянными, „плано­выми".

…16 августа 1975 года Брежнев внимательно читал запи­ску Н.Патоличева (уже почти десятилетие до него Хрущев, а затем вот теперь и Брежнев „изучали" подобные записки). Глава торгового внешнеэкономического ведомства доклады­вал: „К ранее закупленным 15 млн. 950 тыс. тонн (о чем мы Вам докладывали на прошлой неделе) нам удалось закупить еще 1 млн. 950 тыс. тонн зерна. Таким образом, по состоя­нию на 16 августа с.г. всего закуплено 17 млн. 900 тыс. тонн зерна". Далее Патоличев писал, что, кроме США, зерно за­куплено в Канаде, Аргентине, Румынии, Австралии. Ведутся переговоры но закупке зерна во Франции, Западной Герма­нии, Венгрии, Югославии, Аргентине, Бразилии и Австра­лии. Цель состоит в том, пишет Патоличев, чтобы к факти­чески купленным 20 млн. тонн „прикупить" еще 10 млн. тонн. Нужно закупить 30 миллионов тонн.

Но чем расплачиваться?

Об этом говорится уже в другой записке, направленной в Политбюро и подписанной А.Косыгиным, И.Архиповым, Н.Байбаковым, тем же Н.Патоличевым, М.Свешниковым, В.Деменцевым, Ю.Ивановым. На закупку зерна требуется 4 млрд. 934 млн. долларов. Авторы записки предлагают дополнительно к ранее утвержденным объемам продать 15 млн. тонн нефти, 1,6 млн. тонн дизельного топлива, автобензин, мазут, а главное — еще 397 тонн золота. Хотя годом раньше обошлись на „оплату стоимости закупаемого зерна и фрахта 265 тоннами золота".

Правда, руководители финансово-экономического бло­ка государства сетуют, что „реализация золота при нынеш­ней ситуации чрезвычайно затруднена. В 1975 году наблю­дается заметное падение цен на мировых рынках золота в связи с резким сокращением спроса на него. Если в декабре 1974 года золото продавалось по цене 180—200 долларов за унцию, то теперь лишь на 141—146 долларов…".

Закупка зерна стала для руководителей КПСС постоянной, повседневной задачей. До того обычной, что их закупки стали планировать на многие годы вперед.

Например, в июне 1977 года те же А.Косыгин, Н.Тихонов, Н.Бай6аков, З.Нуриев, В.Гарбузов, Н-Патоличев, Г.Золотухин, В.Алхимов, А.Макеев доложили в Политбюро целую программу закупок зерна (не его производства!) за грани­цей. По расчетам Госплана, говорится в записке, в 1977—1980 годах потребуется закупить на свободно конвер­тируемую валюту 47,4 млн. тонн зерна.

По годам это выглядит так:

в 1977/78 году 11,5 млн. тонн

в 1978/79 году 11,7 млн. тонн

в 1979/80 году 12,0 млн. тонн

в 1980/81 году 12,2 млн. тонн

Конечно, в записке изложены прогностические сообра­жения и о заготовках в собственной стране. Предполага­лось получить в 1977 году — 88,2 млн. тонн, в 1978 году— 90 млн. тонн, в 1979 году— 91,2 млн. тонн, в 1980 году— 92,6 млн. тонн, плюс ко всему этому 47,4 млн. тонн зару­бежного зерна. Это позволит, резюмируют авторы записки, „сохранить отпуск зерна из госресурсов на продовольствие, семенные цели, а также для поставок на Кубу, во Вьетнам, МНР, КНДР и на промпереработку в объемах, предусмо­тренных пятилетним планом".

Подписи всех членов Политбюро от Брежнева и Сусло­ва до Романова и Щербицкого украшают сей документ. У себя дома зерна заготовляли, конечно, меньше, чем планиро­вали, а закупали значительно больше, чем предполагали.

Всегда возникает вопрос: на какие цели и в каком объе­ме тратились валютные запасы государства?

В предыдущей к рассматриваемой пятилетке, согласно запискам, одобренным Политбюро, выделялось 1214 тонн золота на эти цели. Этого было явно мало. Остальное тоже привычно — дополнительная продажа: нефть, мазут, дизельное топливо, бензин, медь, цинк, магний, руда хромо­вая, алюминий, целлюлоза, уголь, технические алмазы, хло­пок, автомобили, тракторы, станки и многое, многое другое.

Думаю, все сказанное выше достаточно убедительно свидетельствует о том, что ленинские планы большевиков в области сельского хозяйства не сбылись. Россию преврати­ли (и приучили) из страны, вывозящей в большом количе­стве зерно на мировой рынок, в страну, регулярно его поку– гающую. Последние 25 лет, когда СССР покупал в боль­ших объемах зерно в США и других странах, привели к тому, о Москва как бы финансово заботилась о развитии сельскохозяйственного производства других государств, но не своего собственного.

В послевоенные годы СССР за зерно перекачал в запад­ные банки около двенадцати тысяч тонн золота! (Но это только часть платы за хлеб.) Да и закупалось не только зерно, но и мясо, масло и другие сельхозпродукты. Напри­мер, только в 1977 году и только за .дополнительные" по­ставки мяса Политбюро было вынуждено пойти на допол­нительную продажу за границей 42 тонн золота… Факти­чески все золото, что добывалось в стране, плюс постоянно таявшие старые запасы, уходили за границу за хлеб, мясо, продукты… Если бы экономическая система не была урюдливой, эти фантастические суммы могли бы сделать отече­ственное сельскохозяйственное производство образцовым, сбалансированным, рентабельным. Если учесть, что наивыс­ший объем запасов чистого золота в СССР был достигнут в 1953 году — 2049,8 тонны, то нетрудно представить, что все, что добывалось позже, а это всегда в размере 250—300 тонн в год, продавалось за хлеб.

Кто-то из окружения Л.И.Брежнева решил однажды по­казать генсеку всю безрадостную ретроспективу снабже­ния хлебом страны с 1940 по 1977 год. Министр заготовок СССР Г.С.Золотухин 16 октября 1978 года доложил перво­му лицу государства справку „О заготовках и расходе зерна госресурсов".

До 1953 года производили зерна относительно меньше, чем после 1953 года. Самый урожайный год в сталинские времена — 1952-й, когда было заготовлено 34,7 млн. тонн зерна. Но практически никаких серьезных закупок никогда не производили. Хотя, например, в 1945, 1946 годах был сильный голод во многих областях СССР. Например, нар­ком внутренних дел Татарской АССР Горбулин докладывал Берии, что 46 тысяч дистрофиков в республике срочно нуж­даются в помощи.

Сталин боролся за хлеб другими методами. В июле 1947 года вождю докладывают, что „за хищение, разбазари­вание и порчу хлеба привлечено к уголовной ответственно­сти 22 678 человек", главным образом председатели колхо­зов, директора заготпунктов и элеваторов „Особенно боль­шое количество хищений и фактов разбазаривания хлеба вскрыто в Украинской ССР. МВД УССР только в июле меся­це привлекло к уголовной ответственности 10 511 чело­век". По сути, так „покрывались" нехватки хлеба: репресси­ями, умолчанием проблемы, жестоким нормированием.

После 1953 года заготовлено хлеба меньше фактическо­го расхода в 1954, 1955, 1957, 1959, 1960, 1961, 1963, 1965, 1967, 1968, 1969, 1970, 1971, 1972, 1974, 1975, 1976, 1977 го­дах. Нехватки покрывались бесконечными закупками, ис­пользованием госрезерва. Например, в 1975 году (в своем роде печальный рекорд) заготовили 50,2 млн. тонн зерна, а фактический расход оказался 89,4 млн. тонн — на 39,2 млн. тонн больше, чем получили на отечественных полях. Брежнев прочел справку, похожую на исторический приго­вор колхозной большевистской системе, и просто расписал­ся. Он то ли не понял существа документа или просто привык к подобным провалам.

Страна привыкла покупать хлеб, благо было на что: нефть, газ, лес, руда, металлы, промышленные товары, золо­то. Коммунистическое общество грабило своих' потомков.

Сталин (в последний год правления) добился наивысше­го показателя по запасам золота потому, что не тратил благородный металл на зерно. Сталин, наверное, согласился бы, чтобы половина его соотечественников вымерла, но на поклон к „капиталистам" идти и не подумал бы. К тому же в 1953 году ГУЛАГ был многомиллионным. Колымский край изрыгал не только золото, но и без устали перемалы­вал человеческие судьбы. Вот уж где воистину на каждой унции золота следы крови и страданий.

На протяжении десятилетий страна проедала фантасти­ческие по объему запасы, которыми ее наделила природа, история, мученический труд людей. Не случайно, что все цифры, которые я привел в начале этого раздела, были глу­боко спрятаны за грифами самых главных секретов государ­ства. Ведь фактически они, повторюсь еще, — приговор Си­стеме, приговор .ленинскому кооперативному плану".

Когда Ленин 26 октября (8 ноября) 1917 года делал доклад о земле и соответствующем декрете на II Всероссий­ском съезде Советов, то всенародно заявил, что вопрос о земле, во всем его объеме, „может быть разрешен только всенародным Учредительным собранием". Ленин был вы­нужден заявить, что "для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончатель­ного их решения Учредительным собранием, должен повсю­ду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов…".

Далее Ленин стал старательно перечислять все восемь пунктов этого наказа: право частной собственности на зем­лю отменяется, она становится всенародным достоянием и распределяется местным и центральным самоуправлением. Земельный фонд подвергается периодическим переделам в зависимости от прироста населения…

Пока Ленин читал пространный наказ, из зала то и дело слышались неодобрительные выкрики. Докладчик споткнул­ся, но среагировал на них:

— Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ со­ставлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ул равно, кем он составлен, но, как демократическое пра­вительство, мы не можем обойти постановление народных низов…

Ленин едва скрывал свое недовольство, что эсеровская программа, будучи социалистической по существу, обходит вопрос о диктатуре пролетариата и решает вопрос о земле в рамках традиционной крестьянской общины. Для эсеров го­сударство в этом вопросе лишь вспомогательный элемент. О своем видении проблемы Ленин во весь голос скажет на 111 Всероссийском съезде. Здесь он, правда, будет вынужден заявить, что союз большевиков с левыми эсерами „создан на прочной базе и крепнет не но дням, а по часам". Но тут же заявит, что крестьяне должны твердо знать: „Нет другого пути к социализму, кроме диктатуры пролетариата и беспо­щадного подавления господства эксплуататоров".Только диктатура и только пролетариата… Фактически крестьян­ство, освободившись от одного хомута, должно быть готово надеть другой — пролетарский, точнее, большевистский.

Именно этот пункт применительно к крестьянству заве­дет в конце концов большевиков в исторический тупик. В одной из последних своих работ „О кооперации" Ленин изложил концепцию приобщения крестьянства к социализму. Есть в статье немало верных мыслей и предложений. Например, о том, что нэп является формой соединения част­ного и общего интереса, о том, что кооперация сельского хозяйства — дело постепенное и рассчитано на одно-два десятилетия, о необходимости „культурного переворота" и другие положения. Но все они полностью девальвируют­ся старыми якобинскими мотивами: „обеспечение руковод­ства… пролетариатом по отношению к крестьянству", „со­бственность на средства производства в руках государства" и т.д. По сути, от здравых рассуждений Ленина не остается и следа, когда он пишет, что есть нечто пошлое и фантасти­ческое в мечтаниях о том, „как простым кооперированием населения можно превратить классовых врагов в классовых сотрудников и классовую войну в классовый мир (так назы­ваемый гражданский мир)".

Любые благие пожелания, помыслы, стремления рево­люционеров рушатся, как только большевики затягивают свою любимую боевую песнь о классовой борьбе, диктату­ре пролетариата, насилии в деревне. Сразу же не остается в жизни места политической и экономической свободе, до­бровольности, вековым традициям иной, небольшевистской общинности. В наиболее полной форме и виде свое отноше­ние к крестьянскому вопросу Ленин проявил в годы граж­данской войны. По сути, это была политика последова­тельного стравливания крестьян, разжигания гражданской войны в деревне. Даже трудное, порой отчаянное положе­ние с продовольствием в стране не может оправдать ленин­ской жестокости по отношению к самой производительной части крестьянства. Слово „кулак" у Ленина всегда сосед­ствует с кипящей ненавистью. А ведь не продай он семейно­го имения в Алапаевке, он бы сам попадал под раскулачива­ние по первому разряду…

В мае 1918 года Ленин пишет основные положения де­крета о продовольственной диктатуре. Вождь требует, что­бы в декрет вошли идеи о „беспощадной и террористиче­ской борьбе и войне против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба". Председатель Совнаркома настаивает, чтобы „точнее определить, что вла­дельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа и подвергаются заключению в тюрьме на срок не ниже 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины".

Все, что пишет в это время Ленин о крестьянстве, проникнуто откровенным озлоблением, открытой ненавистью к тем, кого он именует кулаками. „Сытая и обеспеченная, ско­пившая в своих кубышках огромные суммы денег, выручен­ных от государства за годы войны, — пишет Ленин в „Де­крете о продовольственной диктатуре", — крестьянская буржуазия остается упорно глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты…" Ленин ка­тегорически требует: „Этому упорству жадных (крестьян­ских хищников) деревенских кулаков и богатеев должен быть положен конец…"

Я не случайно взял ленинское выражение „крестьянские хищники" в название раздела. Оно поразительно точно ха­рактеризует отношение Ленина к самой производительной, трудовой, хозяйственной, работящей части населения села. Казалось бы, сохранив ее, эту зажиточную часть, нужно постараться поддержать бедноту и поднять ее до уровня благополучной деревенской прослойки. Поднять экономиче­ской, финансовой, налоговой,. иной помощью. Зачем равняться на бедность и нищету? А не наоборот? Но тогда сразу рушится ленинская схема о "диктатуре пролетариата" и „классовой борьбе"! Ведь именно об этом говорил Ленин на III Всероссийском съезде Советов: „Представлять себе социализм так, что нам господа социалисты преподнесут его на тарелочке, в готовеньком платьице, нельзя, этого не будет. Ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе как насилием. Насилие, когда оно происхо­дит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров, — да, мы за такое насилие!"

Как явствует из стенограммы, после этих слов Ленина в зале раздался „гром аплодисментов". Именно этот пункт ленинской программы построения социализма в деревне с помощью неограниченного насилия обесценил, разрушил, сделал ее ничтожной и преступной. Именно в борьбе с ку­лачеством Ленин ввел в российский обиход зловещий, исто­рически кровавый термин „враг народа", создал институт массового заложничества, организовал заградительные отря­ды и концлагеря. То было страшное социальное „творче­ство" вождя русской революции, которого Виктор Чернов называл „фактическим Робеспьером". Ленин не скупится на страшные требования — „расстрел на месте", делает законом выдачу в половинном размере стоимости, виданно­го хлеба тому, кто укажет на наличие излишков у своего односельчанина, а попросту донесет на соседа.

К середине 1918 года буржуазия усилиями большевиков была полностью ограблена. Ленинский лозунг „Грабь награ­бленное" реализовали быстро. Грабить — не работать. У большевиков не осталось больше крупного объекта для сво­их экспериментов, кроме крестьянства. Натуральный, а за­тем единовременный чрезвычайный революционный налог всей пролетарской, металлической невыносимой тяжестью ложился на крестьянство, в первую очередь зажиточное. Деревня ответила массовым глухим сопротивлением, проте­стом, затем и многочисленными восстаниями, которые бес­пощадно топились в крови. Набеги продовольственных от­рядов на деревню стали регулярными, что подталкивало к жестокому голоду в 1921—1922 годах. Особенно крупным (а всего их были десятки) восстанием было выступление крестьянства в Тамбовской губернии, начавшееся в августе 1920 года. Москве пришлось приложить огромные усилия, сконцентрировать крупные военные силы, чтобы подавить его. По указаниям Политбюро РКП и самого Ленина была проявлена исключительная жестокость по отношению к восставшим крестьянам.

Интересная деталь: Ленин в своем якобинстве был до­статочно сдержан по отношению к интервентам и даже Колчаку, Деникину, Врангелю. Но, как только дело доходи­ло до крестьян, казачества, он преображался, становился маниакально беспощадным в своей неудержимой жестоко­сти. Вот, например, какой приказ полномочной комиссией ВЦИК № 171 от 11 июня 1921 года был обнародован в те дни с одобрения "ленинского Политбюро". „…Банда Антоно­ва решительными действиями наших войск разбита, рассея­на и вылавливается поодиночке. Дабы окончательно искоре­нить все эсеро-бандитские корни и в дополнение к ранее отданным распоряжениям, полномочная комиссия ВЦИК приказывает:

1.   Граждан, отказывающихся называть свое имя, рас­стреливать на месте без суда.

2.   Объявлять приговор об изъятии заложников и рас­стреливать таковых, в случае несдачи оружия.

3.  В случае нахождения спрятанного оружия, расстрели­вать на месте без суда старшего работника в семье.

4.  Семья, в которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество конфискуется, а старший работник в семье расстреливается без суда.

5.   Семьи, укрывающие членов семей или имущество бандитов, — старшего работника таких семей расстреливать на месте без суда.

6.  В случае бегства семьи бандита, имущество его рас­пределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.

7.  Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспо­щадно.

Председатель полномочной комиссии ВЦИК Анто­нов-Овсеенко

Командующий войсками Тухачевский

Председатель губисполкома Лавров

Секретарь Васильев

Приказ прочитать на сельских сходах".

У защитников ленинской политики и ленинизма в це­лом всегда фигурирует один главный аргумент: действия Ленина в годы гражданской войны определялись экстре­мальной обстановкой голода, разрухи, хаоса. Мол вождь большевиков был „вынужден обстоятельствами" принимать жестокие, непопулярные меры. Но как ответить тогда на вопросы:

—  приказы, подобные вышеприведенному, разве дикто­вались необходимостью и их можно оправдать?

—   разве не Ленин уже в декабре 1917 года призвал к расправе над „богатыми", благословив большевиков на рас­стрелы?

—  как могли вести себя „богатые", буржуазия, кулаки, которых Ленин фактически поставил вне закона?

—  кто создал обстановку хаоса, беззакония, грабежа в гигантской стране?

—   чьими усилиями Россия оказалась побежденной и пала ниц перед почти поверженным противником в лице Германии?

—  кто уполномочил Ленина и его соучастников на кро­вавые эксперименты в огромной стране?

Таких вопросов тысячи. Удовлетворительного ответа для защитников Ленина и ленинизма нет.

Беспредельная жестокость по отношению к восставше­му крестьянству считалась у большевиков естественной, нормальной, революционной. Политбюро РКП полностью поощряло этот геноцид собственного народа. Лишь изредка раздавались слабые голоса протеста. Председатель Москов­ского Комитета Красного Креста, что располагался на Куз­нецком мосту, 15, Вера Фигнер в сентябре 1921 года напра­вила письмо в Ревтрибунал Республики, где говорилось: „В местах заключения г.Москвы содержится в настоящее время большое число крестьян Тамбовской губернии, высланных „тройкой" 4-го боевого участка в качестве заложников за родственников до ликвидации антоновских банд.

Taк, в Ново-Песковском лагере содержится 56 человек, в Семеновском — 13, в Кожуховском — 295 чел., в том числе стариков свыше 60 лет — 29 чел., малолетних до 17 лет — чел. и между ними не достигших 10 лет от роду — 47 человек, а пятеро не достигли и одного года. Все эти люди прибыли в Москву в самом плачевном состоя­нии — оборванные, полуголые и голодные настолько, что маленькие дети роются в выгребных ямах, чтобы найти себе какой-нибудь кусочек, который можно было бы съесть…

По изложенным основаниям Политический Красный Крест ходатайствует о смягчении участи вышеозначенных заложников и о возвращении их на Родину в свои дерев­ни…"

Но власти были совершенно глухи к таким мольбам. Только кровь и железо были способны спасти большевиков. В мае 1921 года в распоряжении Тухачевского было уже больше 50 тыс. регулярных войск, три бронепоезда, три бронеотряда, несколько пулеметных отрядов на грузовиках, около 70 орудий, сотни пулеметов, авиаотряд. Войска в слу­чае сопротивления сжигают села, в упор расстреливают из орудий крестьянские избы, не берут в плен восставших.

Антонов после разгрома снова пытается зажечь очаг сопротивления. Еще несколько месяцев крестьянский вожак тревожит большевиков. Однако в мае 1922 года с помощью чекистов Антонова выслеживают, в чем помогают и преда­тели. Антонов с братом был застигнут врасплох вечером 24 июня 1922 года в одном из домов села Н.Шибряй. Изба, где находился Антонов, подожженная, запылала. Братья от­стреливались около часа, пока наконец не решились на про­рыв к лесу. Но пули красноармейцев оборвали жизни бра­тьев.

Еще долго, однако, на Тамбовщине сухо трещали вы­стрелы — власти мстили народу за поддержку Антонова.

Эта зловещая страница большевизма еще почти не осве­щена. Восстания, менее крупные, чем в Тамбове, вспыхивали в Орловской губернии, в Астраханской, Брянской, Пензен­ской, Воронежской, на Дону, Ставрополье, в Поволжье, в Западной Сибири. Например, в Тобольской губернии число восставших достигало нескольких десятков тысяч человек. В 1921 году фактически внешних фронтов не было и в то же время потери Красной Армии, брошенной на подавление внутренних смут, составляют 171 185 человек. И это без учета потерь войск ВЧК, ЧОН, специальных коммунистиче­ских отрядов. В течение 1921—1922 годов военное положе­ние сохранялось в 36 губерниях и областях.

Разоренная деревня не в состоянии была прокормить страну. Во многих губерниях начинается голод. Мизерное количество хлеба получают рабочие городов. Тем не менее государство продолжает продавать хлеб за границу. В кон­це 1920 года НКИД предлагает, например, „послать в Ита­лию вторую партию хлеба". ЦК решает: „признать полити­чески необходимым дать Италии еще некоторое количество хлеба. Точное определение количества хлеба и условий его отправки поручить установить Компроду и НКВТоргу".

Голодают тридцать шесть миллионов человек; ежеднев­но умирают от недоедания многие тысячи людей. А Полит­бюро под председательством Ленина 7 декабря 1922 года принимает поистине преступное решение: „Признать госу­дарственно необходимым вывоз хлеба в размере до 50 мил­лионов пудов". Цюрупе поручается „общее наблюдение за операцией по продаже хлеба" в тот момент, когда страна корчится в муках голода.

Большевистский режим, преступный с самого начала, никогда не заботила ценность человеческой жизни. Верно говорил Бердяев: "В большевике есть что-то запредельное, потустороннее. Этим жутки они". Страна в голоде, циви­лизованный мир, преодолевая советские рогатки, везет хлеб в Россию, а она продает свое зерно в огромных количествах за рубежом… Да, „жутки" большевики.

Голод нарастает. Администрация США принимает ре­шение об оказании крупной помощи голодающим. Она дей­ствительно была весьма значительной. Многим гражданам Советской России удалось благодаря этой помощи сохра­нить жизнь. Однако в то самое время, когда американская организация „АРА", преодолевая коммунистические препо­ны, доставляла хлеб в Россию, Ленин, ЦК РКП отправляли огромные суммы золотых средств для инициирования рево­люционных выступлений по всему миру, для форкгирювания создания новых и новых компартий.

Например, реквизируя ценности у российской буржуа­зии, грабя церкви, расхищая царские золотые запасы якобы для закупки хлеба, Политбюрю использует их по своему усмотрению для иных целей. К слову, согласно решению высшего партийного ареопага от 15 октября 1921 года, „ни один расход золотого фонда не может быть произведен без особого постановления Политбюро".

Страна, погруженная во мрак, хаос, разруху, голодает, а Политбюро не только продает хлеб, но и шлет огромные суммы золота за рубеж своим коммунистическим агентам. Перечислю лишь малую часть переданных в то время ЦК РКП своим ставленникам долларов, марок, фунтов, крон для инициирования „революционного процесса".

Венгерская компартия.

Руднянскому — 250 000

Эберлейну — 207 000

Браслер Калуш — 194 000

Чехия. Ив.Синека — 288 000

подпись неразборчива — 215 000

Германия. Рейху для Томаса — 300 500

ему же — 100 000

ему же — 3000

ему же — 7500

ему же — 65 000

подпись неразборчива — 250 000

Р.Ротхегель — 639 000

Розовскому для Рейха — 275 000

Италия. Любарскому для Карло — 15 200

ему же — 331 800

ему же — 13 000

ему же — 300 000

Берзину — 487 000

Америка. Котлярову — 209 000

Хавкину — 500 000

Андерсону — 1 011 000

Джону Риду* — 1 008 000 …

Англия, Балканы, Швеция, Швейцария… Список беско­нечно длинный. И так — ежемесячно… Скорбный список преступного разбазаривания национальных средств… А в это время умирают, умирают люди.

Я думаю, что Ленин никогда не любил Россию и ее народ. Он любил только власть и свои безумные идеи…

Ленин, верный своему конспиративному мышлению, ви­дит в деятельности международных организаций по ока­занию помощи голодающим не столько гуманитарную потребность, сколько „происки империалистической буржу­азии". Характерна в этом отношении собственноручно напи­санная Лениным записка Молотову 23 августа 1921 года.

„Предлагаю ПБ постановить:

создать комиссию с заданием подготовить, разработать и провести через ВЧК и др. органы усиление надзора и осведомления за иностранцами.

Состав комиссии: Молотов, Уншлихт, Чичерин.

Ленин".

На следующий день Политбюро, естественно, приняло соответствующее постановление, и ВЧК усилило слежку за иностранцами. Сохранилось много документов за подпися­ми Сталина, Троцкого, Каменева, согласно которым благот­ворительным американским организациям чинились всяче­ские препятствия: ограничения в объеме на передачу продо­вольствия частным лшцм и организациям, взимание денег за их провоз по российским дорогам, за использование складов и т.п. Складывается впечатление, что большевистским ру­ководителям собственные идеологические принципы были неизмеримо важнее, чем жизнь российских граждан. Люди, способные на любую жестокость в собственной стране, не могут понять гуманистические мотивы, человеколюбие не­знакомых людей. Они для них остаются только „буржуа", от которых ничего хорошего ждать не следует.

Эсеры, считавшиеся выразителями и защитниками интересов крестьянства, ядовито критиковали большевиков до тех пор, пока их всех не извели в лагерях и тюрьмах. В уже упоминавшейся брошюре „Что дали большевики наро­ду" есть глава: „Власть — против крестьян".

В эсеровском документе, в частности, говорится: „Боль­шевики с самого начала своего проклятого царства показа­ли себя врагами крестьян. Чтобы добыть хлеба, они снаря­дили военные экспедиции в деревни… Крестьянин вздохнуть свободно не может: то разверстка, то трудовая повинность, то лес руби, то солдат и подводы поставляй, то последний скот веди на убой… Крестьянства в России 90 миллионов, значит, огромное большинство. А какое участие принимает крестьянство в управлении государством? Рабочих в Советы по одному выбирают от 5 тысяч, а крестьян по одному от 25 тысяч…"

Но эсеры уже не могли защитить крестьянство. Оно стало для большевиков основным „строительным материа­лом" в их беспощадном эксперименте.

Ликвидация восстаний в России одновременно означала и ликвидацию эсеровской партии — главной защитницы крестьянских интересов. Ведь большевики, формально при­мирившись с эсеровской программой о земле и фактически присвоив ее, никогда не соглашались с главным пунктом: земля — достояние трудового народа, а конкретно — крестьянской общины. У большевиков был иной взгляд: зем­ля — собственность только государства. Разгром эсеров раз­вязал большевикам руки. По указанию Ленина быстро при­нимается Земельный кодекс РСФСР, согласно которому от­брасываются эсеровские мотивы о принадлежности земли трудовому народу — тем, кто ее обрабатывает. Земля объ­является государственной собственностью.

Положение крестьян предопределено: они станут жи­вым придатком чужой собственности. Это положение за­крепляется и в российской Конституции. Фактически была подготовлена правовая почва коллективизации: непосред­ственные производители были отстранены от средств про­изводства (земли). То был ленинский план огосударствле­ния крестьянства, огосударствления сельской общины и подготовка их к новому социальному закабалению, но те­перь уже на „принципах социализма". Нэп дал возможность перед долгим заточением в колхозное рабство лишь сделать несколько последних глотков свободы, и без того уже силь­но ограниченной.

Эсеры не сразу сдались. Они пытались разъяснить наро­ду пагубность большевистского курса. Хотя программа са­мих социалистов-революционеров во многом была ущерб­ной, но в отношении крестьянства она значительно полнее отражали их интересы. В упомянутой выше брошюре „Что дали большевики народу" эсеры попытались дать анализ краха аграрной политики большевиков. Написанная зло и убедительно, брошюра долго ходила в России по рукам. ЧК, ГПУ, ОГПУ уже в двадцатые годы за чтение такой литера­туры обычно ставили человека „к стенке". Брошюра с хлест­кими подзаголовками: „Царство смерти", „Царство голода", „Царство холода", „Царство нищеты", „Царство разруше­ния", „Война без конца" и другими подобными давала убий­ственную и в основном верную характеристику результатов хозяйничанья большевиков в России.

По сути, грядущая коллективизация началась на мето­дологических устоях, сформулированных Лениным: прео­бразования в деревне — преобразования государственные Допустимо и неизбежно насилие. Кооперирование сельско­го хозяйства — только в условиях диктатуры пролетариата. Ленин и большевики смогли овладеть деревней главным об­разом потому, что им удалось разжечь войну внутри самого крестьянства, стравить зажиточных мужиков с безземельны­ми, худосочными, плохими работниками. Большевики пере­несли и в село гражданскую войну. Ценой гибели миллио­нов они усмирили российскую деревню, повели ее „по ново­му пути", как и учил Ленин.

Не случайно Сталин, когда коллективизация шла к кон­цу, выступая на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 января 1933 года, то и дело апеллировал к Ленину. Говоря об итогах пятилетки в четыре года в области сельского хозяйства, Генеральный секретарь партии обильно цитиро­вал главного вождя:

Ленин говорил, что, „если мы будем сидеть по-старому в мелких хозяйствах, хотя и вольными гражданами на во­льной земле, нам все равно грозит неминуемая гибель" (см.: Т. XX. С.417).

Ленин говорил, что „только при помощи общего, ар­тельного, товарищеского труда можно выйти из того тупи­ка, в который загнала нас империалистическая война" (см.: Т. XXIV. С.537).

Ленин говорил, что „необходимо перейти к общей обра­ботке в крупных образцовых хозяйствах; без этого выйти из той разрухи, из того прямо-таки отчаянного положения, в котором находится Россия, нельзя" (см.: Т. XX. С.418).

Сталин заявляет, что пятилетка в области сельского хозяйства перевыполнена „в три раза". При этом вопреки своей воле говорит то, что, по большевистской логике, должно находиться под особым секретом. „Партия добилась того, — повысил голос Генеральный секретарь в притихшем зале, — что вместо 500—600 миллионов пудов товарного хлеба, заготовлявшегося в период преобладания индивиду­ального крестьянского хозяйства, она имеет теперь возмож­ность заготовлять 1200—1400 миллионов пудов товарного зерна ежегодно".

Что верно, то верно. Колхозы удобны для государства прежде всего тем, что из них можно изымать хоть все зерно. За символическую цену. Только дать команду. Можно орга­низовать и „встречные планы". Можно выгрести все… Это .ленинская форма" хозяйствования стала уникальным кана­лом безвозмездного присвоения всего прибавочного продук­та и часто — сверх того. Выступая в том же месяце того же года с речью „О работе в деревне", Сталин сформулировал главную задачу сельских коммунистов — „подгонять вовсю хлебозаготовительную кампанию". Так и сказано: именно "подгонять". А мешать могут только, говоря словами Лени­на, „крестьянские хищники" — кулаки, которые, настойчиво повторял Сталин, „разбиты, но далеко еще не добиты". А это было уже более простым делом, говорил Сталин, „ибо мы стоим у власти,мы располагаем средствами государства, мы призваны руководить колхозами, и мы должны нести всю полноту ответственности за работу в деревне".

Но Сталин, как и все большевистские руководители, никогда не был откровенен перед народом. Именно в то время, когда состоялись упомянутые выше выступления Сталина по „колхозным вопросам", шло усиленное "добива­ние" кулака. Беспощадное добивание. Я приведу лишь не­сколько выдержек из решений .ленинского Политбюро", подписанных Сталиным.

Выписка из протокола Политбюро № 128 от 16 января 1933 года:

„По телеграмме Балицкого.

Принять предложение тт. Кагановича и Балицкого о высылке 500 семей кулаков из пределов Одесской обла­сти".

Выписка из протокола Политбюро № 128 от 16 января 1933 года:

„Телеграмма Косиора.

Принять предложение Косиора о выселении 300 семей кулаков из Черниговской области…"

Такие же выписки свидетельствуют: в январе 1933 года Политбюро одобрило выслать из Днепропетровской обла­сти 700 семей из Харьковской — 400 семей.

По телеграмме Шеболдаева принято решение Политбю­рю о высылке с Северного Кавказа дополнительно 30 тысяч осужденных кулаков в северные концлагеря…

В этих же документах значится, что Политбюро поста­новляет о дополнительном расселении в северных районах Сибири 1 миллиона спецпереселенцев. С мест только прхgt; сят увеличить войска ГПУ и дать право местным органам без разрешения центра применять „ВМН" — высшую меру наказания.

Бесчисленное количество документов о "дополнитель­ном выселении" из Башкирии 1000 семей „злостных едино­личников", из Нижневолжского края 300—400 „наиболее злостных саботажников", с Северного Кавказа еще добавоч­но 400 семей кулаков… А вот еще одно постановление Политбюро: „Выселить в кратчайший срок в северные обла­сти СССР из станицы Полтавской (Сев. Кавказ), как наи­более контрреволюционной,всех жителей, за исключением действительно преданных соввласти. Всех исключенных за саботаж хлебозаготовок и сева коммунистов выселить в се­верные области наравне с кулаками".

Чудовищно страшные документы. Огромное их количе­ство как бы приподнимает завесу над судьбами миллионов российских крестьян, единственная „вина" которых в том, что они хотели быть хозяевами собственной судьбы, а не новыми крепостными XX века.

"Ленинцы", сидевшие в Политбюро и принимавшие, словно на конвейере, эти бесконечно бесчеловечные доку­менты, еще не знают, что их коллеги по партийному ареопа­гу через четверть века будут регулярно заседать, ломая го­лову, где и на что закупить еще и еще зерна. Это все зве­нья одной преступной цепи. Подрезав жилы российскому крестьянству еще при Ленине, большевистские вожди, вер­нув село в барщину XX века, до последнего момента не хотели признать, что давно уже шли в исторический тупик.

Когда в годы перестройки на заседании Политбюро об­суждался доклад на торжественном заседании, посвящен­ном 70-летию Октября, М.С.Горбачев заявил: „Ликвидация кулачества как класса — правильная была политика. Да и зачем термины менять? Это так было. Но с одним не можем согласиться — с этими заданиями по раскулачиванию. Со­ревнование и форсирование коллективизации привели к тому, что была задета значительная часть среднего крестьянина-труженика. Это разные вещи. Но политика в отноше­нии кулачества была правильная…" Горькие слова рефор­матора, который, похоже, позже многих освободился от ле­нинской кольчуги догматизма.

Крестьяне и в гражданской войне, и при „социалистиче­ских преобразованиях" пострадали больше всех. Им была совершенно непонятна кровавая война вокруг идей и лозун­гов Ленина, призывов Интернационала, программ социали­стов. Но именно крестьян больше всех мобилизуют, отправ­ляют, высылают, у них реквизируют, отбирают, их репрес­сируют, ссылают. Ужаснее судьбы российского кресть­янства трудно что-либо себе представить.

Немыслимо вообразить, но это именно так —– большеви­ков пугало малейшее улучшение жизни на селе. Зажиточ­ность отдельных крестьян рассматривалась как тенденция „обуржуазивают" деревни, роста числа кулаков! Классовые очки начисто лишили большевиков элементарной рассудоч­ности и здравого смысла. Известный большевик Е.Преобра­женский утверждал, например, что из рядов середняцкой массы постоянно выделяется прослойка  нехозяйствен­ного крестьянства, „увлекающегося" задачей повышения урожайности на основе индивидуального интенсивного хо­зяйства. Но это путь в кулачество! Подумать только, ленин­цы боялись роста оппозиции своей Системе среди людей, которые становятся зажиточными!

И в то же время в крестьянстве большевистское руко­водство видело основной источник финансирования ин­дустриализации. Впрочем, наследники Ленина этого и не скрывали.

Выступая на пленуме ЦК ВКП(б) 9 июля 1928 года, Сталин заявил: крестьянство „платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, но оно еще перепла­чивает на сравнительно высоких ценах на товары промыш­ленности — это во-первых; и более или менее недополучаетна ценах на сельскохозяйственные продукты — это во-вто­рых. Это добавочный налог на крестьянство, в интересах подъема индустрии. Это есть нечто вроде „дани", нечто вро­де сверхналога…".

На этом пленуме Сталин заявил, ссылаясь на Ленина, беря его в свои союзники, о необходимости „применения чрезвычайных мер" в деревне И они наступили. „Колхоз­ную революцию" Сталин назвал „глубочайшим революци­онным переворотом, равнозначным по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года".

Эту „колхозную революцию", или коллективизацию, Сталин возвел в ранг чрезвычайного положения для всей страны. Чрезвычайщина длилась несколько лет. Генераль­ный секретарь ЦК ВКП(б) хорошо усвоил уроки Ленина, когда тот не колеблясь мог принимать в критический мо­мент самые радикальные решения. Он, например, помнил, как в драматические месяцы весны 1918 года, когда хлеб перестал поступать с Украины (там хозяйничали немцы) и его нужно было изыскать в других районах, Ленин показал образец решительности. В своем выступлении по текущему моменту 26 мая 1918 года он предложил Военный комисса­риат превратить в Военно-продовольственный комиссариат, то есть „сосредоточить 9/10 работы Военного комиссариата на переделке армии для войны за хлеб и на ведении такой войны…". За нарушения дисциплины в такой войне предло­жил „ввести расстрел". Создавать продовольственные отря­ды и посылать их на войну за хлеб…

Пришло время, и Сталин дал свой роковой сигнал для еще одной войны в деревне… Команда генсека прозвучала в его речи на конференции аграрников-марксистов 27 дека­бря 1929 года, проходившей в Коммунистической академии ЦИК СССР. Сталин заявил, что „от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к по­литике ликвидации кулачества как класса". А ведь еще за два года до этой речи кулацкие хозяйства производили бо­лее 600 млн. пудов зерна (по сравнению с 80 миллионами, даваемыми имевшимися тогда колхозами и совхозами). Но у кулаков хлеб нужно было купить, а в колхозе его можно было просто забрать!

Когда Сталин выступал перед аграрниками-марксиста­ми, по его заданию в это же время готовили новые важ­ные документы для рассмотрения на Политбюро. В январе 1930 года их утвердили. В частности, была одобрена дирек­тива „О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации". Это очень простран­ный, детальный документ, исполнение которого не оставило никаких исторических шансов наиболее работящей и трудо­любивой части российского крестьянства. Сталин собствен­норучно вписал тезис о „срочности" принимаемых мер. Со­гласно директиве Политбюро вводились три категории в оценке кулаков:

„а) первая категория — контрреволюционный кулацкий актив — немедленно ликвидировать путем заключения в концлагеря, не останавливаясь… перед применением высшей меры репрессии;

б) вторую категорию должны составить остальные эле­менты кулацкого актива… они подлежат высылке в отдален­ные местности Союза ССР;

в) в третью категорию входят оставляемые в пределах района кулаки…"

Директива предписывала ОГПУ плановое задание по ко­личеству высылаемых в концлагеря на север и восток стра­ны. В таблице указаны только главы семей, поэтому количе­ство сосланных в 5—7 раз больше.

Средняя Волга Сев Кавказ Украина

Центально-Черноземная

область

Нижняя Волга

концлагерь 3—4 тыс. 6—815

высылка

8—10 тыс. 20

30—35

3—  5

4—  6 4—5

4—  5

5—  6

10—15 10—12

6—7

10—15 10—15

Белоруссия

Урал

Казахстан

„В отношении остальных областей и республик анало­гичную наметку поручить произвести ОГПУ по согласова­нию с соответствующими крайкомами и ЦК ВКП(б). Рай­онами высылки должны быть необжитые и малообжитые местности… Высылаемые кулаки подлежат расселению в этих районах небольшими поселками, которые управляются комендантами. Конфискуемые у кулаков средства производ­ства поступают в неделимый фонд колхозов… Предоставить ОГПУ на время проведения этой кампании полномочия по внесудебному рассмотрению дел…"

Страшный Молох по раскрестьяниванию российского мужика благодаря стараниям большевиков работал крова­во, долго, методично. По моим подсчетам (вероятно, непол­ным), под раскулачивание попали 8,5—9 миллионов россий­ских мужиков, их жен, детей, стариков. Около четверти погибли в первые месяцы после раскулачивания, еще чет­верть — в течение года.

Широко известна версия раскулачивания, рассказанная Сталиным Черчиллю в августе 1942 года: „Это было что-то страшное, это длилось четыре года. Чтобы избавиться от периодических голодовок, России было необходимо пахать землю тракторами. Мы были вынуждены пойти на это. Мно­гие крестьяне согласились пойти с нами. Некоторым из тех, кто упорствовал, мы дали землю на Севере для индивиду­альной обработки. Но основная их часть (имеются в виду кулаки. — Д.В.) была весьма непопулярна и была уничтоже­на самими батраками…"

Кто же были эти „батраки"? Похоже, что не только те, кому Политбюро пообещало 25 процентов отобранного у кулаков добра. Главными „батраками" был сам Сталин и его камарилья в Политбюро. Но (вот парадокс истории) они были тогда весьма популярны! Диктатура в обстановке про­пагандистской демагогии довольно часто в истории застав­ляет видеть черное белым (простите, красным). Многим в стране казалось: этот фантастический эксперимент сразу решит все проблемы. Так думали и большевики. То было страшным заблуждением.

Такова была чудовищная цена реализации Сталиным плана „введения социализма в деревне". Это было время превращения крестьянства в подневольное полурабское „со­циалистичесхое" сословие. А наиболее профессиональная, работящая его часть была безжалостно ликвидирована.

Большевики смахнули миллионы людей в небытие, на задворки жизни, как хлебные крошки со стола. Российское крестьянство в основном безропотно приняло на себя тяго­ты мученичества — слишком много жизней, крови, энер­гии отняли гражданская война, непрерывные реквизиции, изъятия, конфискации, обложения, угрозы, расправы… Но вспышки отчаяния были. То тут, то там. Об одной из них сообщили в Москву из Дагестана. Сталин собрал Политбю­ро, где решили, что в Дидоевеком районе „целесообразно осуществить постепенно ликвидацию волнений путем изо­ляции района от внешнего мира и разложения его изнутри. Поручить Ягоде дать указания по линии ОГПУ… требовать выдачи главарей…" и т.д. В общем, кончилось и здесь тем же, чем в Тамбовской губернии и в других местах: репрес­сии, высылки, лагеря.

Окончательно крестьянство было покорено голодом, ко­торый обрушился на завершающем этапе коллективизации. Государство, как автор писал выше, имело возможность те­перь из колхозов изымать хлеб без особых трудностей. Вплоть до семенного зерна. В 1932 году урожай был мень­ше, чем в предыдущие годы, но власть изымала у колхозов практически все зерно.

Кто противился — применяли новые методы. Вот, на­пример, ЦК Компартии Украины заносил на „черную до­ску" села, „злостно саботирующие хлебозаготовки". 6 дека­бря 1932 года на такую ,лоску" были занесены:

„1. село Вербка, Павлоградского района, Днепропетров­ской области;

2.  село Гавриловна, Межевского района, Днепропетров­ской области;

3.  село Лютеньки, Годячьского района, Харьковской об­ласти;

4.   село Каменные Потоки, Кременчугского района, Харьковской области;

5.  село Святотроицкое, Троицкого района, Одесской об­ласти;

6.   село Пески, Баштановского района, Одесской обла­сти".

Вслед за занесением на „черную доску" сыпались кары: запрещение колхозной торговли, прекращение подвоза това­ров, досрочное востребование кредитов, ну и конечно, в села поехали отряды ОГПУ для „очистки колхозов от чуж­дых и враждебных элементов".

В 1933 году Украину, Центрально-Черноземный район, Кубань, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан охватил же­стокий голод. Продолжалось „изъятие" кулаков для заселе­ния Беломоро-Балтийского канала. Тысячи людей броси­лись в города, но на дорогах, вокзалах уже стояли заслоны чекистов. Еще в декабре 1932 года последовало новое решение властей — крестьян лишили паспортов. Они оконча­тельно превратились в советских крепостных.

Крестьяне с детьми ели траву, пытались собирать остав­шиеся после жатвы колоски хлеба на жнивье. Но государ­ство бдительно следило за всем; тут же вышло постановле­ние ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года, известное в народе как „закон о колосках". В постановлении говорилось: „Применять в качестве меры судебной репрессии за хище­ние (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфиска­цией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоя­тельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества". За „колоски" обычно не часто давали расстрел, а вот на 10 лет в лагеря угодило несколько тысяч…

Десятки тысяч крестьян пополнили и так разбухшие сталинские лагеря. Голод унес еще 3,5 миллиона человек. То был заключительный аккорд коллективизации. Село за­молчало, притихло.

А что же Сталин, главный организатор реализации ле­нинского „кооперативного плана"? Он остался верен себе. Уже вовсю работала пропагандистская машина, созданная партией. В разгар голода в феврале 1933 года созывается Всесоюзный съезд колхозников-ударников. Привезли пол­торы тысячи проверенных ОГПУ колхозников. На съез­де с речами предстали главные „батраки", уничтожавшие крестьян: В.М.Молотов, А.М.Каганович, М.И.Калинин, К.Е. Ворошилов, а также „красный конник" С.М.Буденный. Но, конечно, главным событием съезда было выступление Ста­лина 19 февраля 1933 года. (В этот день умерло от голода, по среднестатистическим данным, около трех тысяч кресть­ян…) Сказал ли он что-нибудь о голоде? Нет, не сказал. Впрочем, намеком сказал.

Выступающие говорили, заметил Сталин, что „у рабо­чих есть достижения, а у колхозников гораздо меньше до­стижений… А вы знаете, чего стоили эти достижения рабо­чим Ленинграда и Москвы, какие лишения пережили они до того, чтобы добиться, наконец, этих достижений?". Дальше Сталин рассказал, что были времена, когда рабочим выдава­ли „по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц и не полгода, а целых два года…".

Прищуренные желтые глаза вождя обшарили большой зал, затихший, сжавшийся. Сталин дал понять, что лише­ния — дело обычное и даже обязательное, неизбежное. Вон рабочие же терпели…

Голод — эпизод. Главное, что они, ударники-колхозни­ки, должны помнить о своем долге. Об этом генсек сказал предельно ясно: „От вас требуется только одно — трудить­ся честно, делить колхозные доходы по труду, беречь кол­хозное добро, беречь тракторы и машины, установить хо­роший уход за конем, выполнять задания вашего рабоче– крестьянского государства, укреплять колхозы и вышибать вон из колхозов пробравшихся туда кулаков и подкулачни­ков". Сословие рабов XX века и не могло ждать другой установки.

В эти самые февральские дни 1933 года, когда проходил сталинский съезд колхозников-ударников, на той же Украи­не обкомы пытались что-то сделать, чтобы поднять на ноги тысячи опухших от голода людей. Киевский обком КП(б)У, например, постановил: „Всех опухших или находящихся от истощения в лежачем положении, как детей, так и взрос­лых", следует поднять на ноги до 5 марта путем перевода людей в специальные помещения и организации восстанови­тельного питания. Но при этом требовалось „не раэбазаривать колхозные фонды", что будет „караться строжайшим порядком". Обком на основании указаний из Москвы видел причины голода в „злоупотреблениях в колхозах, лодырни­честве, упадке трудовой дисциплины и т.д.".

Это ведь надо было так повести дело, чтобы на благо­датной Украине учинить голод!

Ленин говорил, что „простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма". Сталин назвал кол­хозы самой приемлемой формой кооперации. Ведь именно они, колхозы, оказались способными разрушить крестьян­скую общину и превратить жителей села в государственных крепостных. С тех пор на протяжении десятилетий комму­нистическая система с поразительным упорством пыталась добиться, чтобы колхозная барщина стала эквивалентной свободному труду. Сколько состоялось „исторических пле­нумов" ЦК партии, какое количество средств и сельхозтех­ники отправлено в деревню, какие только манипуляции ни проводились с руководителями колхозов, осчастливленных шефством горожан, а результата желанного так и не полу­чилось.

Страна, которая до революции давала более четверти мирового производства зерна, превратилась в стабильного покупателя огромного количества хлеба. Это, по сути, исто­рический приговор большевистскому эксперименту. В годы сталинской диктатуры зерно, конечно, не покупали; для первого .ленинца" гибель от голода миллионов сограждан была не более чем досадным эпизодом в великом походе к .лучезарному будущему". Начиная же с Хрущева, проло­жившего истоки десталинизации, все руководители еже­годно ломали голову: что еще продать, кроме очередных 200—300 тонн золота, чтобы кое-как прокормить страну? Только один раз Брежнев решился запросить справку о за­готовках и расходе зерна (государственных ресурсов) за длительный исторический отрезок времени. Она была пред­ставлена с грифом „особой важности", и ее тут же упрятали в „Особую папку". Всего две страницы нескольких колонок бесстрастных цифр с беспощадной ясностью высветили то, что было огромной партийной тайной: в советские годы почти всегда (за редчайшим исключением) хлеба стране не хватало. Обходились двояко: в сталинские времена голода­ли; позже — непрерывно закупали у капиталистов, кото­рые, вопреки многочисленным пророчествам Ленина, так и не потерпели краха.

…Брежнев долго крутил эти два листка, с натугой вни­кая в смысл простых колонок цифр. Это что же, колхозный строй не может накормить страну? Давно выполнен ленин­ский завет об уничтожении „крестьянских хищников", а хле­ба все не хватает? Выходит, после XX съезда мы все время покупали хлеб у капиталистов? А как же соревнование, це­лина, миллионы орденоносцев? Вон из Киева пришло пред­ложение учредить высшее почетное звание „Герой Комму­нистического Труда" и присвоить его, естественно первому, ему, Леониду Ильичу… Рябит в глазах от цифр. Начиная с 1957 года закупаем, закупаем, закупаем. Сотни, тысячи тонн золота, миллионы тонн нефти, газа, металла — и все это за хлеб?

Обычно Брежнев ставил дежурную резолюцию: „Вкру­говую". Это значит ознакомить всех членов Политбюро. Сейчас он просто, держа плохо слушающимися пальцами дорогую ручку, вывел: "Л.Брежнев. 17.Х.78". Не стоит об­суждать этот вопрос на Политбюро. Просочится за сте­ны Кремля, чего доброго, информация… А значит, и чи­тать больше никому не нужно… Вон на столе у него новая толстая пачка бумаг о награждении победителей социали­стического соревнования в честь 60-летия Великой Октябрь­ской революции… Подпишет эти бумаги, а об остальном не стоит ломать голову…