"Разум Вселенной" - читать интересную книгу автора (Студитский Александр Николаевич)

Глава шестая Новые планы

продекламировал Ярослав, интригующе поблескивая глазами через очки.

Стихи были его собственного сочинении и знаменовали собой какую-то творческую удачу, очевидно, самостоятельно задуманный и выполненный опыт.

— В чем дело? — хмуро спросил Юрий.

— Могила? — таинственно спросил Ярослав. — Да ну, говори, в чем дело.

— Коллега, — торжественно заявил Ярослав, — кажется, я пошел по вашим скорбным стопам.

Юрий приподнялся на локте и с любопытством посмотрел на Ярослава. Было воскресное апрельское утро. Накануне вечером Юрий пришел поздно, когда товарищ уже спал. Новость, волнующая Ярослава, очевидно, относилась ко вчерашнему дню.

— Воображаю, — недоверчиво протянул Юрий.

— Нет, то, что случилось, превосходит всякое воображение. Ты знаешь, я начинаю думать, что до сих пор недооценивал свой исследовательский гений.

— Что же случилось?

Ярослав откинул одеяло и сел на кровати.

— Кажется, — он понизил голос и даже оглянулся по сторонам, точно боясь, что его кто-то услышит, — я напал на след величайшего открытия. Именно величайшего открытия, — повторил он, заметив мелькнувшую на губах Юрия улыбку.

— Ну, я слушаю!

— Месяц назад я прочитал статью Панфилова в «Известиях Академии наук» «Новые данные об ультрамикроструктуре клетки и проблема происхождения организмов». Ну, это, собственно, изложение его доклада в Обществе испытателей природы, когда прения были прерваны известием о взрыве в Колорадо. Помнишь?

Юрий вспомнил, что видел эту статью. Очевидно, она была сдана в печать задолго до выступления Панфилова с докладом, так как появилась в февральском номере журнала. В памяти Юрия сейчас же вспыхнуло пережитое им тогда впечатление. Происхождение организмов? До того ли сейчас, когда мир рушится?

— Видел, — сказал он уклончиво.

— А заметил ты последний раздел? Панфилов очень бегло на нем остановился в своем докладе. А в статье этот раздел занимает большое место. Называется «К вопросу о целостности организма».

— О целостности организма?

— Да, вопрос о том, почему организм, составленный из отдельных структурных частей, ведет себя как целое, как единый индивидуум. Панфилов говорит, что организм беспрерывно борется за свою целостность, и прежде всего за свою химическую целостность, за единство белка, из которого возникают элементарные части клепки — рибосомы, строящие клетку, и сами клетки, из которых строится организм. Понимаешь? Организм поддерживает химическое единство своих белков.

— Каким же образом?

— С помощью защитных и восстановительных сил. Как только та или иная рибосома под влиянием каких-нибудь факторов, например проникающего излучения, начинает фальшивить и строить чуждый организму белок, он реагирует на нее как на посторонний микроорганизм и уничтожает ее так же, как, например, привитый против оспы организм уничтожает проникающие в него тельца вируса оспы. Понимаешь?

— Понимаю, только, признаться, не улавливаю того, что ты из данной концепции извлек.

Ярослав уже не мог спокойно сидеть. Он вскочил и пересел на кровать друга.

— Отсюда и возникает главный вывод, — скороговоркой начал он, положив руку на плечо Юрия. — Панфилов, правда, делает его вскользь. Очевидно, если организм обладает таким свойством, он беспрерывно освобождается от рибосом и клеток, которые, так сказать, «дичают» и пытаются вести утраченный ими в далеком прошлом свободный образ жизни, используя организм как среду обитания. Проще говоря, организм беспрерывно очищается от злокачественных белков, вызывающих опухолевый рост. Понятно?

— Понятно, — не скрывая разочарования, ответил Юрий. — Так ведь, милый мой, тысячи исследователей пытались создать иммунитет против рака, и никому это до сих пор не удавалось. Поэтому раковую ткань и удается перевивать от одного организма другому. Организм не проявляет никакого сопротивления росту пересаженной в него раковой ткани.

— А ты в этом уверен? — загадочно спросил Ярослав.

Юрий пожал плечами.

— Пока оснований для сомнений не было.

— А у Панфилова они возникли. Он говорит, что если бы сил сопротивления раковому перерождению в организме не было, опухолевый рост был бы самым банальным явлением. А между тем большая часть человечества не болеет раком. Значит, у этих людей силы, поддерживающие химическую целостность, одновременно противодействуют раковому перерождению рибосом и строящихся из них клеток!

— Такая гипотеза, конечно, допустима. Но без экспериментального обоснования какое она может иметь значение?

— Так вот, в своей статье Панфилов делает намек, и на возможный эксперимент в этом направлении.

— Что ты говоришь?

— И этим намеком я воспользовался.

Юрий приподнялся и сел на постели.

— Каким образом? — спросил он.

— Панфилов говорит, что если бы мы умели распознавать людей, не болеющих раком, то, очевидно, смогли бы в их сыворотке обнаружить противораковые антитела. Такие антитела, по его мнению, имеются у животных, невосприимчивых к прививке раковой ткани. Вот этот намек я и использовал. — Ярослав хлопнул Юрия по колену. — С совершенно потрясающим результатом. Опухолевая ткань, которую я получил в культурах из селезенки наших космических мышей, при пересадке под кожу нормальным мышам дает опухоли. Эти опухоли можно перевивать. Но во всех моих опытах при перевивке двадцати мышам у двенадцати опухолевая ткань растет, а у остальных восьми рассасывается. Тогда я месяц назад, после знакомства со статьей Панфилова, пересадил опухолевую ткань сорока мышам. У двадцати из. них через две недели появились опухоли, а у остальных пересаженная опухолевая ткань рассосалась. И вот я взял у мышей с рассосавшейся пересадкой кровь, приготовил сыворотку, высадил из нее глобулиновую фракцию, понимаешь, для чего?

— Очевидно, думал, что противоопухолевые антитела...

— Вот именно. Уж если в крови есть противоопухолевые антитела, им, кроме как в глобулинах, быть негде. Все антитела — это гамма-глобулины. Потом растворил глобулиновый осадок и начал вводить двенадцати мышам из тех двадцати, у которых пересаженная опухолевая ткань прижилась и стала разрастаться.

— И что же?

— Все до одной живы. И опухоли рассосались. А контрольные с привившимися опухолями все до одной пали. Это обычная история — после перевивки мыши у меня жили не больше месяца. Вот тебе и космический рак!

Ярослав вскочил и заходил по комнате.

— Интересно! — восхитился Юрий, выслушав рассказ Ярослава. — Это, брат, настоящее открытие.

— Еще бы! Теперь только надо думать, что делать с этим открытием.

— А именно?

— Ну, как ты думаешь отнесется к этому делу Всеволод Александрович?

— Кто его знает. У тебя получается посложнее, чем у меня. Я ставлю опыт с облучением глаз как бы для контроля. И упомяну о результате в подстрочном примечании.

— А у тебя что-нибудь получается?

— По-видимому, получается, — уклонился от ответа Юрий. Ему не хотелось распространяться о результатах своих опытов раньше их полного завершения. — Но у меня в самом деле как бы контрольный эксперимент. На обратимость лучевого поражения. И на возможность противолучевой защиты. А у тебя же специальный опыт. Всеволод Александрович спросит, зачем поставил, не посоветовавшись с ним. Да еще по идее, предложенной Панфиловым. Конечно, он скажет, что мало материала для того, чтобы сделать такой ответственный вывод. Он скажет тебе, что, мол, лечение последствий лучевого или космического поражения не входит в задачу космической биологии, что, мол, наша задача изучать природу космического поражения, выяснять его последствия и предупреждать об его опасности, вот и, все.

— Но позволь, ведь одно вытекает из другого. Мы изучаем космическое и лучевое поражение, чтобы создавать научные основы защиты от лучевых болезней и их лечения.

— Да, да, он так тебе и скажет. Создаем научные основы. Для кого? Кто будет их использовать? Их некому использовать, потому что у нас выходит одно: лучевое поражение необратимо, и его последствия, лучевой рак, лучевая лейкемия и наследственные уродства — тоже. Мы же с тобой об этом много раз говорили. Нет уж, будь уверен, Брандт прекрасно понимает, что на научных основах, разрабатываемых на кафедре космической биологии, никакой космической медицины не построишь.

Ярослав долго стоял у окна, устремив рассеянный взгляд на далекую панораму Москвы, освещенную утренним солнцем. Юрий встал и принялся за гимнастику.

— А все-таки я скажу ему об этих опытах! — сказал, наконец, Ярослав. — И введу их в свою дипломную работу.

— Угу! — отозвался Юрий, не прерывая своего занятия. — Очень хорошо.

Несколько минут прошло в молчании. Ярослав сделал маленькую разминку, пробежал два раза взад и вперед по комнате. Он терпеть не мог утренней гимнастики. У него никогда не хватало терпения на целый комплекс упражнений. Поэтому он чаще всего заменял утреннюю зарядку пробежкой вокруг здания университета или, к негодованию дежурных, по коридорам и лестницам общежития. Но сейчас он должен был обсудить волнующие его вопросы.

— Ты знаешь, что я слышал? — спросил он, прекращая бег на месте. — Говорят, Панфилов представил в Комитет по противолучевой защите проект исследовательских работ по предупреждению и экспериментальной терапии лучевого поражения.

Юрий так и застыл с разведенными руками.

— Да, да, мне говорил Постников. Я вчера был у него, — сказал Ярослав с некоторым смущением, — чтобы обсудить результат опыта. И он мне сообщил, что примерно в этом направлении Панфилов и рассчитывал начать стою работу. Он предлагает создать большое научное учреждение, может быть даже международный институт борьбы с лучевой опасностью. Он говорит, что проблема радиозащиты и терапии лучевого поражения должна быть решена в кратчайший срок, иначе вступление человечества в эру овладения атомной энергией и покорения космоса будет омрачено тяжелыми и пока еще неясными последствиями. Катастрофа в Колорадо должна послужить сигналом для расширения этой работы.

— Постой, постой, — нетерпеливо перебил его Юрий. — В чем суть его программы?

— Насколько я понял то, что мне говорил Постников, в программе Панфилова ставится задача овладеть средствами управления защитными и восстановительными силами организма, чтобы обеспечить полное возмещение нарушений, производимых лучевым поражением.

— На чем же он строит эту идею?

— Он считает, что силы восстановления в живых телах безграничны. Пока жизнь не покинула живое тело, оно будет сопротивляться разрушению, возмещая понесенный ущерб.

— Включая клетку и все ее части?

— Да, я тоже об этом его спросил. А как же быть, мол, с генетической информацией?

— И что же?

— Постников сказал, что живой белок сам себе создает информацию, если под ней понимать способ его самовоспроизведения. А значит, может создавать себе и рибосомы и с их помощью воссоздавать и ядро, а если потребуется, то и всю клетку.

— Ничего не выйдет. Разве наши биологи поддержат такую исходную позицию?

Юрий безнадежно махнул рукой.