Глава 8. Шанель, шинель, шрапнель.

   Вызванные Нахимовым пришли, едва адмирал и Ларионов успели обсудить как преподнести появление столь необходимого севастопольцам и столь необычного подкрепления.

   По молчаливому уговору, когда приглашенные лица расселись за столом, первым слово взял Нахимов.

  - Господа! Вы все знаете, что я отнюдь не горел-с желанием возглавить оборону города. Не обладая достаточными знаниями-с для ведения сухопутных боев, не чувствовал-с и не чувствую-с себя в роли военного губернатора и начальника обороны уверенно. Господь внял моим молитвам и послал нам помощь. Пусть то, что вами сейчас будет-с узнано, не вызывает у вас сомнения в душевном здоровье присутствующих.

   Все переглянулись, поминутно оглядывая незнакомого офицера в непонятной одежде.

  - Представляю Вам, полковника Ларионова Андрея Васильевича. Дальнейшее он объяснит-с вам сам.

   Ларионов встал, одернул гимнастерку, провел ладонью по коротко стриженой голове и начал:

  - Господа, я родился в тысяча восемьсот восьмидесятом году. В службу вступил ...

   Его прервал генерал-лейтенант Хрулев:

  - Вы здоровы сударь?

  - Степан Александрович! Я же просил! Дайте полковнику договорить, потом-с зададите вопросы.

  - Виноват! Простите Павел Степанович.

  - Господа!- продолжил Ларионов, - никто над вами не издевается, и не вводит в заблуждение. Я начал так, чтобы сразу дать понять, что я человек из другого времени. Но дело не только во мне. Я оказался здесь не один. Со мной подчиненный мне полк, несколько батарей артиллерии, саперная и телеграфные роты. Все мы оказались у вас здесь прямиком из тысяча девятьсот шестнадцатого года.

  - Получается, из времени на пятьдесят девять лет вперед?

  - Вы совершенно правы Ваше Превосходительство. - Ответил Ларионов, пытаясь вспомнить, кто это мог быть, портретов Тимофеева и Юферова он никогда не видел.

   Поняв его затруднение, на помощь пришел Нахимов.

  - Это генерал-майор Тимофеев Николай Дмитриевич, начальник пятого отделения.

  - А скажите, в таком случае как сложится судьба ...

  - Господа! Полковник может сообщить нам более важные вещи, чем то, как и где мы с вами окончим свои дни. Время дорого-с! - прервал начавшиеся вопросы Нахимов.

   Рассказ Ларионова о событиях завтрашнего дня, о том, как и чем попавший в Крым полк будет полезен при обороне города, первоначальные наметки планов по изгнанию 'иностранных путешественников' из пределов Империи, вылился еще в один допрос, но на этот раз вопрошающих было больше. Вопросы и замечания сыпались градом и от пехотных генералов, и от артиллериста и от Тотлебена. Последний, конечно же, захотел переподчинения всех саперов себе. Артиллерист князь Урусов, тянул к себе артиллерию. Пехотные генералы хотели пополнить свои поредевшие полки и стрелковые батальоны, людьми владеющими таким чудесным оружием. Начавшийся торг прекратил Нахимов.

  - Если мы раздергаем бригаду по частям, проку не будет. В подавлении вражеских батарей, нам завтра, а может быть уже сегодня, помогут. Завтрашний штурм мы тоже с Божьей помощью и с помощью, ... м-м потомков отобьем-с. Остальное решим позже. Заодно, Андрей Васильевич даст пояснения по всем вопросам мироустройства и частным вопросам. На сегодняшний день, решим так-с. В Севастополь пришла на подмогу Отдельная Образцовая Сибирская стрелковая бригада, усиленная артиллерией. Обмундированная и вооруженная по-новому образцу. Скажем войска нового строя.

  - Но Павел Степанович, ведь все и так, в конце концов, узнают правду! Ведь шила в мешке не утаишь!

  - Пока это все, что нужно знать остальным-с. Далее посмотрим.

   На фоне звуков канонады, к которым все привыкли, неожиданно с Северной стороны раздался пушечный залп.

  - Идемте-с встречать, пришла бригада. - С волнением в голосе сказал адмирал.

  * * *

   По дороге на Северную сторону к группе присоединилось несколько офицеров, чуть в отдалении виднелись и несколько раненых солдат. Уже на месте собралась большая толпа обывателей, солдат и матросов с укреплений Северной стороны. Раненые, которые могли передвигаться самостоятельно и те, кого сопровождали мужики из Дружины Курского ополчения. Формировался очередной транспорт на Симферополь.

   Звуки музыки, перемежающиеся с походной песней, привлекали всеобщее внимание. Повсюду царило радостное возбуждение, помощь идет!

  - Идут! Идут! - неугомонные севастопольские мальчишки, всё знающие, везде поспевающие первыми бежали с радостным кличем.

   Нахимов остановился недалеко от Михайловской батареи. Даже раненые, которые ожидали своей очереди на перевязки и операции, казалось, перестали стонать.

   Песня, раздававшаяся с дороги, была незнакомая, пелась на незнакомый красивый мотив, но была специально сочинена для севастопольцев. Это было ясно сразу. В толпе жадно ловили слова.

  Ревет и грохочет мортира вдали,

  Снаряд оглушительно рвется,

  И братья костями на землю легли,

  И стон над полями несется...

   Появилась первая рота. Солдаты шли в колонне по четыре, четко делая отмашку, штыки винтовок смотрели в небо.

  Но молча живые пред смертью стоят

  И знамя их поднято гордо;

  Не дрогнет наш русский великий солдат

  И натиск врага встретит твердо!

   Четкие прямоугольники рот появлялись один за другими. Возглавляемые офицерами, певшими вместе с солдатами, они постепенно заполняли все пространство перед батареей.

  Кровь льется потоком и рвутся тела,

  На мелкие части снарядом,

  Смерть косит и косит людей без числа -

  Земля словно сделалась адом.

   Незнакомая форма, непривычного вида оружие, но лица свои, такие родные, русские, и так много их. Отечество не оставит Севастополь в беде, Государь прислал помощь! Теперь-то мы врагам 'покажем, где зимуют раки'!

  Но слышна команда солдатам "вперед!",

  И двинулось стройно рядами

  Русское войско в тяжелый поход,

  И в бой беспощадный с врагами!

   Солдаты одетые в странную форму все шли и шли, потом появились пушки, тоже непривычного вида. Немаленький обоз - значит, ядер и пороха привезли много! Многоголосое: 'Ура!', перекрыло даже звуки канонады артиллерии союзников. В толпе восторженно говорили о том, что помощь пришла вовремя, теперь есть, кому встретить супостата, явно собирающегося после бомбардировки идти на приступ. Замершие роты с опущенными к ноге ружьями, производили такое монолитно-единый вид, казались такой несокрушимой силой, что столпившиеся люди замерли восхищенные этой картиной.

   Послышалась команда:

  - Бригада! Слушай! На кра-а-ул!

   Слитное движение тысяч рук, и в майское начинающее по вечернему, синеть небо, вонзились иглы тысяч штыков. Командовавший офицер, четко определив среди встречающих Нахимова, вышел и, салютуя шашкой, подвысь, волнующимся голосом доложил:

  - Ваше Высокопревосходительство! Отдельная Сибирская стрелковая бригада прибыла в Ваше распоряжение! Командир первого батальона подполковник Ремезов!

  - Здравствуйте, молодцы стрелки!

   Короткая, буквально секундная пауза, взорвалась мощным и слитным:

  - Здравия желаем, Ваше высоко-прево-схо-дительство!

   Нахимов в сопровождении довольного Ларионова и торжественно-строгого Ремезова обошел строй под звуки марша 'Варяг'. Толпа бесновалась и вопила от восторга.

  * * *

   После торжественного прохождения войск, встал вопрос о месте лагеря для полка. Для обоза, артиллерийского парка местом расположения Нахимов определил Северное укрепление. Полковые врачи начали собираться в госпиталь к Пирогову. Михаил Павлович сиял от восторга, и на вопрос Ларионова, чему он так радуется, ответил, что для врача, находится рядом с великим хирургом, такая же честь, как для военного находится рядом с Суворовым. На ироническое замечание, 'пожалуй Михаил Павлович еще и поучит великого доктора, делать некоторые операции', ответил, что господин полковник ничего не понимает, а Доктор Пирогов - гений. После чего быстро направился в сторону батареи ?4, сопровождаемый как "батюшка" крестных ходом, младшими врачами, лазаретными служителями и санитарами.

   Из батальонов, рот и батарей, жесточайшим образом отчислили всех солдат, унтеров и офицеров, имеющих гражданскую специальность, знания или образование позволяющие после окончания войны принести большую пользу.

   С прапорщиками Жуковым и Цыплаковым по этому поводу пришлось объясняться самому Нахимову. На слова Ларионова о том, что студент технологического института хотя бы и не окончивший курс и выпускник Московского технического училища, не имеют права рисковать своими головами, оба как заведенные требовали разрешения вступить в строй. А когда комполка сказал, что он приказывает им, тут же последовал вопрос о разрешении на обращение к старшему начальнику.

   Заинтересовавшийся таким поведением молодых офицеров, адмирал быстро вник в суть проблемы и подтвердил приказ командира бригады, пообещав обоим "бунтарям" обстоятельный разговор, но чуть позже.

   Для размещения двух батальонов было отведено место возле дач и поселка Голландия. В Лазаревских казармах, как почти во всех батареях были госпитали. Там же в батареях размещались и некоторые генералы. Первый батальон, артдивизион и саперную роту, плюс две машины с радиостанциями из пяти оставшихся, предстояло переправить на южный берег бухты.

   На Городскую сторону первую и вторую батареи, третью на Корабельную. Особенно затянулась переправа орудий и машин. Оставив распоряжаться на батареях по одному младшему офицеру, фон Шведе испросив разрешение у Нахимова и Ларионова с остальными офицерами, командой связи быстро направился в сторону Малахова кургана, как наиболее удобной точке наблюдения.

   В качестве сопровождающего, с ними пошел лейтенант 13 флотского экипажа.

   Отозвав на минуту фон Шведе в сторону, Ларионов переговорил с ним, взглядом показывая на Нахимова.

   Как ни рвался адмирал последовать с идущими на Малахов курган, но вынужден был задержаться, чтобы решить неотложные вопросы с размещением питанием пополнения.

   Городские обыватели еще долго не расходились и обсуждали вид и вооружение новоприбывших войск. Весть о том, что на помощь Севастополю пришла новенькая с иголочки бригада, прибыла невиданная артиллерия, порождала самые вздорные слухи о крупнокалиберных орудиях, неисчислимых запасах пороха, ядер, бомб. О невиданных ружьях, о форме, в которой человека не видно в двух шагах. Слухи множились, им верили потому, что хотелось верить в чудо, и по бастионам, редутам и куртинам катилась стоустая молва. Офицеры сами не видевшие новоприбывших, тоже начинали верить, что пришла целая дивизия численностью в корпус.

   На Малаховом кургане, ко времени, когда возглавляемая Нахимовым процессия появилась там, артиллеристы возглавляемые фон Шведе уже успели развернуть наблюдательный пункт. По договоренности с командовавшим в Корниловском бастионе начальником дистанции капитаном первого ранга Юрковским, батареи Жерве и Шмидта постепенно замолкали. Приняв молчание орудий за подавление батарей, союзники перенесли огонь на другие цели.

   Несмотря на время от времени взрывавшиеся мортирные бомбы, препятствующие как считали вражеские артиллеристы ведению восстановительных работ, обстановка на НП стала более подходить для работы.

   Фон Шведе, пока подчиненные устанавливали стереотрубы, объяснял Юрковскому их назначение, заодно проинструктировал Николая Федоровича, как себя вести с Нахимовым, и к чему может привести пренебрежение штуцерным огнем неприятеля. Начальник дистанции, побледнев, представил себе картину ранения или даже смерти 'души обороны' на его укреплении и обещал, не допустить адмирала на банкет.

   Офицеры дивизиона и присоединившиеся к ним севастопольские артиллеристы, обменивались мнениями на своём, только им понятном жаргоне. То и дело слышались слова 'тысячные', 'ориентир', 'таблица', 'угломер', 'дальность прямого выстрела'. Командир батальона Полтавского пехотного полка, находившегося на Корниловском бастионе, майор Михайлов, не понимал практически ничего. Но все равно слушал эти слова, как музыку.

   Севастопольские артиллеристы сначала предложили привычную стрельбу прямой наводкой. Их предложение внести новые пушки на руках, и установить их на левом и правом фасах, энтузиазма у фон Шведе не вызвало. Короткое объяснение принципа корректировки стрельбы с закрытых позиций, артиллеристами двадцатого века, коллегам из девятнадцатого, стало для последних, еще одним новым знанием. К чести севастопольцев, ухватив суть и значение новых понятий, они стали подавать довольно дельные советы.

   Фанатически преданный своей специальности, Аксель Карлович фон Шведе, выискивал все новое, что появлялось в артиллерии. В 'Правилах стрельбы', им особенно почитался раздел 'Особые виды стрельбы', в который обычно не заглядывали другие. Наряду со старыми, косными методами, там были помещены и новые способы ведения пристрелки. Использовав их во время 'снарядного голода пятнадцатого года', тогда еще командир батареи капитан фон Шведе убедился, в их жизненности и большом потенциале. Расход снарядов резко уменьшался. Своих подчиненных он заразил своей верой в новое слово в артиллерийской науке. Поэтому в батареях дивизиона, кроме штатных приборов были и такие, которые офицеры покупали на свои личные средства.

   Восхищение предков при виде этого богатства, в шутку называемым 'мечтой артиллериста', не знало границ. Каждый стремился поглядеть в расставленные стереотрубы, уяснить роль буссоли и дальномера. Для работы с последним, приобретенным фон Шведе, на свои кровные, на банкете были выложены мешки с землей.

   В самый разгар составления дивизионных карточек ориентиров и целей, появился Нахимов со свитой. Адмирал, достав подзорную трубу, хотел по привычке встать на банкет, но дорогу ему преградил каперанг Юрковский.

  - Ваше Высокопревосходительство, как начальник дистанции, я Вам не разрешаю!

  - Вы, что, Николай Федорович? С каких это пор Вы стали таким боязливым-с?

  - С тех самых, Павел Степанович, как узнал, к чему это может привести. Пожалуйте к стереотрубе.

   Нахимов укоризненно посмотрел на Ларионова, но тот, сделав вид, что к происходящему не имеет никакого отношения, только пожал плечами.

  - Ну, хорошо-с. Я вижу тут целый заговор.

   Нахимов приник к окулярам и стал с увлечением рассматривать позиции неприятеля. После подзорной трубы имевшей пятнадцатикратное увеличение, двадцатикратная стереотруба к тому же дававшая более широкое поле обзора, четкость и рельефность, была сначала непривычна, казалось можно потрогать каждую пушку на осадных батареях, так близко и выпукло они выглядели. Сказывалась разница в качестве оптики. Оценил Нахимов и установку стереотрубы на треноге. Руки не уставали, и изображение было неподвижно.

   От обстреливаемых редутов и люнета при разрывах летели камни и земля. На Волынском редуте еще отвечало два орудия, Камчатский люнет молчал, Селингенский редут был полностью разрушен, на нем не было видно никакого движения. Нахимов, подавленный увиденным, знаком подозвал Ларионова, дав ему полюбоваться представившейся картиной.

   Полковник после двадцатиминутного изучения местности, в свою очередь позвал командира тринадцатой роты Бельковича и командира саперов капитана Коростылева. Пока те смотрели по очереди в стереотрубу, Ларионов набрасывал кроки. Обозначив расположение предполагаемых позиций, он стал ставить задачу. Нахимов внимательно слушал не перебивая. На него произвело впечатление, как умело и экономно у 'потомков', обстояло дело при оценке местности и принятии решения. Минимум ненужного риска и подчиненному все понятно.

  - Итак, господа, ваша задача такая: за ночь, здесь и здесь на флангах надо отрыть окопы каждый на два взвода. Кроме стрелков в каждом окопе должны быть отрыты четыре пулеметных гнезда. Завтра французы пойдут на штурм укреплений. Ваша задача поручик, уничтожить всех, до последнего человека. Чтобы у господ с берегов Сены и Темзы и мысли не возникало о таких глупостях как штурм. Учтите поручик, атаковать они будут около шести пополудни. До этого времени в окопах не должно быть ни шороха. Как только французы достигнут этого рубежа, - карандаш полковника очертил линию, - пулеметным огнем кладите всех. После этого пусть стрелки пристрелят тех, кто попытается удрать. Раненых не добивать. Больше желания "лягушатникам" будет объявить перемирие, чтобы их собрать и вынести.

   Ларионов повернулся к командиру саперной роты.

  - Задача Ваших саперов так замаскировать окопы, чтобы в двух шагах никто и не подозревал о их наличии.

   Увидев возражение промелькнувшее на лице Коростылева, Ларионов не дал ему высказаться:

  - Знаю, что обычно саперы окопов не роют, только размечают, а земляные работы производит пехота. Сегодня придется потрудиться. Устали после перехода все. Грунт здесь тяжелый, а ночи короткие, работать придется на пределе сил, которые стрелкам еще понадобятся. Вопросы?

  - Господин полковник, после того, как мы обнаружим себя, эти две батареи наверняка подвергнут нас обстрелу. Ядер в окопах можно не опасаться, картечи тоже. Но вот мортиры, те могут ...

  - Ничего они не смогут. Это забота подполковников Маркова и фон Шведе. Они будут вашим щитом. Начальник команды связи за ночь со своими людьми проложит провод сюда, на курган. Оторванными от жизни Вы не будете. Через полчаса люди должны быть готовы к ночной работе.

  - Еще вопросы?

  - По поставленной задаче вопросов нет. Хотелось бы кое-что понять. - Сказал Коростылев.

  - Слушаю Вас, капитан.

  - Может быть не надо так жестоко? Ведь простые солдаты не виноваты в том, что прибыли сюда и выполняют приказ, а мы их в голую грудь пулеметным огнем, неблагородно получится.

  - Вы были на линии фронта там, в четырнадцатом, пятнадцатом годах?

  - Нет. Я в действующей армии с конца пятнадцатого, но за все время, ни разу не выстрелил в сторону противника, специфика немного другая.

  - Так вот запомните капитан. На войне нет правых и виноватых, и невиновных тоже нет. На войне есть свои и чужие. И если с помощью жестокости, в боевой обстановке, можно будет нанести врагу наибольшие потери и спасти жизни своих солдат, я без сантиментов сделаю это. Этого же требую и от своих людей. Запомните это.

  - Слушаюсь, господин полковник.

  - Ваше Высокопревосходительство, разрешите идти?

  - Идите, голубчик, и Вы - поручик. Помните, от Вас и ваших людей зависит очень многое-с. Надеюсь на вас.

  - Павел Степанович, смотрите! Какие необычные разрывы! - Позвал Нахимова Юрковский.

  - Что это? Это ваши мортиры так стреляют? - Спросил Нахимов у Ларионова, глядя в стереотрубу.

  - Это начал пристрелку Марков-второй. - Ответил за командира фон Шведе.

  * * *

   В месте, указанном Ларионовым на листке, заменившем карту, расположить огневую позицию не удалось. Отметка, оставшаяся после карандаша полковника, на местности оказалась на таком крутом склоне, что нечего было и пытаться разместить там батарею. Марков совершенно справедливо рассудив, что это не карта, приказа на размещения именно здесь нет, приказал искать подходящую позицию. Потеряли еще около трех четвертей часа, но нашли. Пехота стала рыть окопы, артиллеристы обустраивать огневую позицию. После того как орудия развернули, Марков вместе с младшим офицером батареи, телефонистами и взводом пехоты стал взбираться на Сахарную головку. Гора вполне оправдывала свое название, и добраться до вершины не удалось.

  Но и с достигнутой высоты вид на указанные батареи был прекрасным. Небольшая удобная площадка, с уклоном в пять, семь градусов на юго-восточном склоне горы.

  'Как на заказ' подумал Марков. Приказав оборудовать НП и оставив прапорщика Руденко руководить работами, командир батареи решил все-таки добраться до вершины. Упрямство не пошло на пользу, чуть не сорвавшись, порвав бриджи на коленях и оцарапав лицо, подполковник вернулся к будущему НП. Пехотинцы под руководством взводного старшего унтер-офицера, сняв скатки и сбросив с себя все снаряжение, включая поясные ремни, быстро работали малыми пехотными и взятыми из запасов батареи большими лопатами. Двоих перематывающих портянки, младший унтер, как видно отделенный командир ласкал разными хорошими словами. Некоторые солдаты работали уже и без фуражек, многие расстегнули воротники.

  - Руденко!

  - Я, господин подполковник!

  - Бросьте Вашу лопату, идите сюда.

   Подошедший прапорщик, застал командира батареи, рассматривающим работу вражеских орудий в бинокль.

  - Сколько по-Вашему орудий на батареях противника? - Как и многие фронтовики, Марков избегал называть врагов по национальности. Только 'противник' и 'он'.

   Руденко достал свой бинокль и стал считать.

  Прапорщик минут пять пытался сосчитать вражеские пушки, но потом бросил.

  - Я, господин подполковник, только теперь понял детское выражение - 'война в Крыму и все в дыму'. А, к чему Вы это, господин подполковник? Какая разница сколько их?

  - Да так, вспомнил кое-что. Записывайте прапорщик, цель первая, плановая ширина сто пятьдесят, глубина сто, батарея противника, цель номер два, ориентир два связка фашин, мортирная батарея ширина ...

   Дождавшись пока прапорщик запишет продиктованное, подполковник вернулся к своей мысли:

  - А ведь они не только стреляют, но и умудряются наводить при этом. Посмотрите как от люнета на горке пух и перья летят.

  - Несладко там нашим.

  - Телефонист! Чёрт! - подполковник несколько раз щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить фамилию солдата. - Как там тебя?

  - Рядовой Тищенко.

  - Как связь?

  - Сейчас будет, господин подполковник!

  - Вот всегда так, или только что была, или сейчас будет! Черт вас драл бы связистов, сколько времени нужно, чтобы нормальную линию протянуть?!

  * * *

   Телефонный зуммер раздался, когда прапорщик Руденко, опустив ноги в откопанный ровик, заканчивал оформление карточки стрельбы. Подполковник Марков-второй после перечисления ориентиров, замера дирекционных углов до них с помощью буссоли, задумался о своей судьбе. Не думал не гадал, попал на третью войну. Первая, несчастливая русско-японская, вторая, та которую называли Великой или второй Отечественной. Третья - эта, тоже как и японская проигранная. Теперь конечно шансов на победу в Крыму побольше. Мысли перекинулись на детей. Детей своих подполковник любил, жену не очень, а детей любил. Старшая, гимназистка выпускного класса, красавица и умница Маша, младший Сашка, четырех лет, забавный мальчишка. Перед новым назначением Алексей Филиппович заехал домой, в Москву. Сашка тогда прижался к нему, и спросил:

  - Папенька, а ты сколо гелманцев победишь?

   Подумав о детях, Марков тяжело вздохнул. Как они там без него теперь? А может, их и нет вовсе? Хорошо отцу Зосиме. Он монах. Маяться душой ему не о ком. Слова-то он правильные тогда сказал, а вот детей жалко.

  - Господин подполковник! - услышал Марков в телефонной трубке. - Старший на батарее капитан Субботин.

  - Ну, давай капитан, начнем помолясь.

  - Не понял Вас!

  - Я говорю огневая!

  - Есть огневая!

  - Ориентир один, снаряд шрапнельный, установка на удар, заряд второй, прицел триста двадцать, основное направление правее один тридцать, третьему, один снаряд, огонь!

  - Огонь! - раздалось из трубки.

   Подполковник был опытным артиллеристом, в бинокль было хорошо видно, что снаряд лег левее с явным недолетом от обломанного ствола дерева высотой в пару саженей. Ближайший угол первой батареи от выбранного ориентира находился всего в двух аршинах. Разрыв снаряда, ударившегося в каменистую почву Крыма, был похож на разрыв мортирной бомбы и в тоже время отличался.

  - Огневая!

  - Есть огневая!

  - Правее ноль семьдесят! Прицел больше десять! Огонь!

  Второй разрыв по направлению лег хорошо, еще два снаряда понадобилось истратить для уверенной вилки.

  - Стой! Записать!

   Руденко записывая сведения, одновременно сверялся с данными старшего на батарее.

  - Огневая! Ориентир два, снаряд шрапнельный, ....

  * * *

  Жан Геоге не думал, куда ему пойти работать. В шестнадцать лет отец взял его за руку и привел в небольшую парфюмерную фирму на улице Риволи. Фирму открыл Пьер Франсуа Паскаль Гарнье. Отец работал у него двадцать лет и решил за Жана, что тому тоже понравится всю жизнь таскать тяжелые коробки и подметать полы. Но Жан обладал романтическим характером и хотел путешествовать. Через пару лет он стал мечтать о военной карьере. Когда ему исполнилось девятнадцать, а принц-президент Луи Наполеон, племянник знаменитого дяди, в результате переворота стал императором, Жан решил, что настал час бросить свою размеренную жизнь и попытать счастья на военной службе.

   Вместе с приятелем, сорвиголовой и грозой всего квартала Роже Сентеном, Жан завербовался в алжирские стрелки и поехал воевать за прекрасную Францию, променяв ароматы парфюмерии на живописную форму.

   Через год Роже уже стал капралом, а Жан так и числился рядовым второго класса. Чем не угодил русский император Наполеону III, Жан не знал. Он знал твердо, русские - это варвары, они убивали спасающихся турок в Синопском сражении. Останавливали свои фрегаты и стреляли по несчастным пловцам. Об этом писали все газеты, об этом, да еще о том, что русские дикари хотят завоевать всю Европу, и в первую очередь прекрасную Францию, говорил капитан Лепелье.

   Сидя в кантине, Роже и Жан, выпивая, приглядывали себе девочек на вечер и обсуждали последние новости.

  - Скоро нас отправят воевать с русским, надо рассчитаться за их визит в Париж ответным визитом в Петербург.

  - А они приходили в Париж?

  - Жан, ты совсем тупой? Неужели тебе это неизвестно?

  - Нет, я ничего не знаю об этом.

  - Это было в восемьсот четырнадцатом году.

  - Это было до того, как я родился. Откуда мне знать? - резонно ответил Жан.

  - Ну, ты олух! Ты заходил в бистро на углу?

  - Каждый день. Я там ...

  - Так вот, заведение мадам Коше, называется так, потому, что там закусывали казаки и приговаривали на своем варварском языке 'бистро, бистро'. Это означает, шевелись быстрее.

  - Разве казаки едят человеческую пищу? Сержант из второго взвода говорил, что они все людоеды и питаются человечиной.

  - Ха-ха-ха! Ну, ты уморил! Нельзя быть таким тупым и доверчивым.

  - Роже, хватит меня обзывать. Давай лучше займемся девочками. Смотри, вон какие! Моя правая!

  Капрал Сантен поправил свою феску и, с сожалением поглядев на приятеля, произнес:

  - Так и быть, дурень, моя левая.

  * * *

   Предназначенные к интервенции в Россию французские войска, вместо Петербурга, в апреле 1854 года высадились в Галлиполи. К ним присоединились английские. В июне войска союзников частью на кораблях, частью пешим порядком собрались в Восточной Болгарии недалеко от Варны.

  Предполагалось усилить войска Омер-паши в Дунайских княжествах. Эвакуация русских и вступление в Валахию австрийцев в июле делало пребывание союзников на Балканах бесцельным.

   Войска терпели большие лишения. Православное население Болгарии, всеми силами, несмотря на зверства башибузуков, срывало поставки продовольствия. Начавшаяся эпидемия холеры, косила людей тысячами.

   Жан самоотверженно помогал другу и командиру. Роже, тоже заболел и долго был слаб, но благодаря Жану, выкарабкался, а многие из однополчан так и остались лежать в болгарской земле. 22 августа, состоялась посадка на транспортные корабли, а уже 4 сентября состоялась высадка в Евпатории. Крупнейшая десантная операция была блестяще осуществлена благодаря полному бездействию русских.

  * * *

   Наступило утро 8 сентября. Альма.

  - Жан!

  - Мой капрал!

  - Сегодня мы будем драться. Русские наконец решились вылезти из своей крысиной норы и дать сражение. Ты готов мой друг?

  - Да, мой капрал!

   Перед строем роты появился капитан Лепелье.

  - Ребята! Слушайте внимательно! Когда перед Вами окажется строй русских, стреляйте сначала по его левому флангу. Там эти недоумки ставят офицеров. Стреляйте не торопясь и лучше цельтесь. У вас дальнобойные штуцера, пока русские подойдут на дистанцию выстрела своих допотопных ружей, вы должны перестрелять их как можно больше. Трава не должна расти там, где прошли Алжирские стрелки! Слава Императору!

  - Слава Императору!

  * * *

   Все оказалось так, как и говорил капитан. Алжирские стрелки стояли на левом фланге, ожидая приближения неприятеля. Русские подошли красивым, ровным строем и дали залп. Пули легли в трехстах шагах от французов, взбивая небольшие клубочки пыли. После второго залпа русских давшего тот же результат французы хохотали.

   Жан радостно смеялся, предстояла веселая потеха. Опасности никакой! Знай себе посылай пулю за пулей в плотный строй, можно даже и не очень тщательно целиться. Пуля найдет жертву.

   На левом фланге русских люди падали один за другим. Стрельба со стороны французов велась вразнобой, потом полковник Жерар прокричал команду и стрелки перешли к стрельбе залпами, одновременная потеря многих заставила русских попятиться, а потом их отступление, подстегиваемое штуцерным огнем, превратилось в бегство. На правом фланге союзных войск, сражение пошло не так удачно. Линейные полки, вооруженные ружьями образца 1777 года*, не смогли сдержать напора атакующих варваров и пришлось скрестить штыки.

   Только прорыв со стороны левого фланга заставил неприятеля отступить. На поле сражения русские оставили 4 генералов, 191 офицера и почти шесть тысяч нижних чинов. Один Владимирский полк, расстрелянный алжирцами, потерял полсотни офицеров полторы тысячи солдат. Из человеколюбия, чтобы не продлевать мучений большинство раненных дикарей пришлось приколоть.

   Жан не размышлял о том, что перед ним лежит раненый человек. Приказ есть приказ. Капитан Лепелье его отдал, значит он знал, что делать. Штык-сабля в очередной раз с хрустом вошел в грудь лежащего, но еще подающего признаки жизни солдата с

  __________________________________________________________________

  * - А.А.Керсновский 'История русской армии' т.2 стр.157

  нашивками на погонах. Грудная кость не хотела отдавать его обратно. Наступив на живот трупу, Жан поудобнее ухватил штуцер и резко дернул. Чуть не упал.

   Над его неловким движением засмеялся Роже. Он только что обшарил труп русского офицера и теперь прятал добычу в ранец.

  * * *

   Потом было сражение под Инкерманом, где стрелки опять отличились и Жан стал рядовым первого класса. Роже получил медаль за отличие. Под Балаклавой отличились Королевские шотландские фузилеры. Стрелки в сражении не участвовали. Как сказал Роже, именно поэтому глупые островитяне потеряли свою бригаду легкой кавалерии, расстрелянную русскими в упор.

   Бомбардировка не принесла успеха, корабли обстреливавшие город с моря сами значительно пострадали. Потом был ужасный шторм, и зимние запасы осадной армии ушли вместе с транспортами на дно.

   Зима прошла в больших мучениях. Опять была эпидемия холеры. От болезней, холода и голодного рациона людей погибло больше чем в сражениях. В 1855 году, в феврале командование над французскими войсками принял маршал Пелисье. В апреле он устроил русским вторую - 'пасхальную бомбардировку', со вчерашнего дня шла третья. Капитан Лепелье предупредил, что завтра будет штурм. И еще он сказал, что в штурме примут участие два батальона Императорской гвардии. Так что все стрелки должны быть готовы к бою и не осрамиться перед гвардейцами.

   Со снабжением продовольствием дело наладилось, и теперь после ужина, отделение капрала Роже Сентена готовилось. Точили штыки, чистили штуцера, снаряжали патроны. Обстрела русских никто не опасался. Не придумали они еще таких пушек, чтобы стрелять на расстояние в четыре мили. Поэтому когда вверху что-то рвануло и стали падать убитые и раненые, никто этого не ждал. Как потом посчитали, тридцать восемь человек погибли, и шестнадцать получили ранения.

  * * *

   Роже сам похоронил приятеля. Жан Геоге, рядовой первого класса, первого полка Алжирских стрелков упокоился на разросшемся французском кладбище, в крымской земле. Душа его вознеслась к Господу. А история начала закручивать свою спираль совсем в другую сторону, потому, что человек, который через двадцать один день должен был смертельно ранить адмирала русского флота Нахимова выстрелом из штуцера, был насмерть пришиблен стаканом шрапнельного снаряда.

   Подполковник фон Шведе, прокричал команду в телефон и старший на батарее поручик Борисенко услышал:

  - Стой! Записать...