"Т-34 — истребитель гархов" - читать интересную книгу автора (Клюев Константин, Подгурский Игорь...)

Глава 7 ПАЛЕЦ ДРАКОНА

Серапионов прохаживался по кабинету и часто выходил в холл. Андрея не было, и Седой раздражался еще больше, вспоминая, что сам послал адъютанта на поиски Федора.

Канунников исчез. Он и раньше уезжал внезапно и надолго, как и сам Седой, но это был первый его отъезд за двадцать лет, о котором Серапионов не был предупрежден хотя бы намеком.

Капитан Еремин вернулся в дом на Волхонке затемно. Новости, которые он принес, были не менее удивительны, чем пропажа Федора Исаевича. Генерал-лейтенант Харитонов в срочном порядке был откомандирован в Хабаровск. Вместо него был назначен генерал Луговской, крепкий специалист по тыловому обеспечению. В Генштабе не осталось ни одного заместителя Харитонова, ни одного сотрудника: они все отправились с генерал-лейтенантом, вплоть до машинисток.

Хабаровск! Все уехали — значит, и Федор? Серапионов усадил адъютанта пить чай. Усталый и голодный Еремин набросился на бутерброды. Арсен Михайлович налил себе крохотную чашечку золотистого чая и подошел к карте, обыкновенно скрытой плотными черными шторами. Проект «Тоннель дракона» был до такой степени сложным и запутанным, что сам Харитонов никогда не вникал в детали. Он никогда не вмешивался в проект, спокойно и доброжелательно принимая ежегодные отчеты и периодические доклады полковника Канунникова. Генерала совершенно не заботило, что его сотрудник фактически подчиняется заместителю наркома другого ведомства, и от участия в проекте он ждал для Генштаба только одного результата: получить возможность стремительной переброски войск на огромные расстояния. Физическая суть явлений, лежащих в основе тоннелей и перекрестков, его не волновала. Есть земля, и по ней можно передвигать армии и припасы. Есть море, и по нему можно перемещать войска в надводном и подводном положении. Есть воздух, и есть военная авиация. Почему бы не использовать дополнительные возможности, буде таковые отыщутся? Кроме всего прочего, Канунникова он знал еще по царской армии и доверял ему куда больше, чем скороспелым выскочкам, усердно выбивающим друг друга из руководящей обоймы интригами и доносами. Серапионова тоже все устраивало, но нынче вечером он впервые ощутил неудобство, скрытое в совместных разработках: ситуация не всегда определяется его личными возможностями. Конечно, Седой предвидел возможность чего-то подобного, и дважды намекнул Сталину, что неплохо бы отдать «Тоннель дракона» в одни руки. Первый раз Верховный Главнокомандующий просто отрицательно покачал головой, а после второго упоминания так посмотрел на Серапионова, что тот понял: в третий раз о том же самом лучше не заговаривать. Сталин никому не позволял трогать, а тем более — передвигать кирпичики деспотического здания, которое он возводил и одновременно перестраивал. Здание изменяло мир и людей, и должно было подстроиться под изменения. Без сомнения, «Тоннель дракона» был одним из важнейших кирпичиков будущего, и Верховный предпочитал, чтобы ни армия, ни органы безопасности не властвовали над проектом безраздельно.

Связь с Харитоновым должна была наладиться только через два дня, не раньше. Новый хозяин принимал дела, запершись в огромном кабинете с десятком сверхсекретных папок, а без его ведома никто ничего не скажет.

Серапионов отыскал бы Хабаровск на карте и с закрытыми глазами. Неужели Федор там?

— Андрей, а что дома? Что говорят соседи? Да ты сиди, сиди!

— Соседи не видели товарища полковника со вчерашнего утра. Дворник видел, как он утром уехал на служебной машине, и больше не объявлялся. — Адъютант блаженствовал, держа в руке крохотную чашку с дымящимся чаем. Он уже пришел в себя после бесконечных разъездов и расспросов, а генеральский чай привел его в бодрое расположение духа.

— Давай-давай, пей чай, бери печенье в вазе. Ты еще молодой, тебе есть да есть, — проворчал генерал. — Заварить еще чаю?

Еремин радостно закивал головой. Генерал заваривал «жемчуг дракона» так, как никому другому не суметь, сколько ни старайся.

Бронированный автомобиль почти не трясло даже на брусчатке Васильевского спуска. Седой вот уже который раз удивлялся жестокости большевиков и их упорству в достижении цели. Конечно, не всех большевиков, а главных, тех, кто был пастухами. Стаду большевики громогласно внушали, что оно, стадо, управляет жизнью и является хозяином великой страны. Соответствующие песни, стихи, киноленты, статьи день и ночь трубили об этом. Тем же, кто имел глупость поверить и высовывал голову, ее показательно, с хрустом отрывали. Проявлять свои способности без особой опасности для жизни можно было только в направлении, проложенном вождями. Это так и называлось: курс партии. Особенно забавляло, что и за следование курсу могли оторвать голову: слишком усердно, слишком медленно, очень буквально… Простор для расправы с неугодными оставался широчайшим. Однако Васильевский спуск… Совсем недавно это была не булыжная плешь между Красной площадью и Москворецким мостом, а оживленный городской квартал — с домами, храмами, лавками, ничуть не хуже Зарядья и Солянки. «Народная» власть почему-то от этого ежилась, опасаясь близости к народу гораздо больше, чем проклятые цари-самодержцы. Квартал, слишком близко подступавший к Спасским воротам Кремля, был снесен без жалости и колебаний, а Москворецкий мост перенесен ближе к Красной площади, став продолжением Ордынки. Серапионов ухмылялся, вспоминая, под каким соусом это было подано в газетах придворными архитекторами. Ему, кадровому офицеру, все было ясно: вокруг красной цитадели создавали открытое пространство, которое миновать без жестоких потерь невозможно. Даже узенькая и кривая Тверская улица была выпрямлена и расширена так, что со стен и башен Кремля просматривалась и простреливалась насквозь. То же и с Москворецким мостом — теперь и мост, и весь Васильевский спуск лежали как на ладони. Да, Романовы столь усердно от своих подданных не прятались, даже после кровавых выходок ничтожных бомбистов. Большевики были рациональнее и жестче, а значит, жизнеспособнее царей. Красные князья были реалистами: им не нужна была посмертная любовь подданных, их вполне устраивала пожизненная власть.

Каррагон откинулся на спинку сиденья и отдыхал. Он так давно привык к человеческому телу, что едва-едва мог вспомнить свои ощущения в бытность могучим гархом. Это были даже не воспоминания, а их тени, отзвуки. Теперь человеческая сущность заполняла собой практически все, кроме сердца гарха и его сознания. Там дракон всегда остается драконом.

Каррагон ждал известий от Вальтера, «австрийского кузена». Успех операции, начатой гархами в Германии, должен дать ключи к перекрестку близ устья Амазонки. Предмет вожделения коричневых драконов скрыт в непроходимых джунглях и обладает пропускной способностью, с которой не сравнится ни один земной перекресток. Для того чтобы что-то отправлять через него, нужно строить мощную пристань и подвесную дорогу, но гархам нужно совсем другое: для них Амазонка не выход, а вход. Через этот перекресток на Землю хлынут орды драконов, энергичных и жизнеспособных. Люди в своем тупоумном стремлении к уничтожению себе подобных доползли до обогащения урана. Что же, теперь урановые рудники послужат отличными инкубаторами для маленьких гархов! А после в распоряжении задорной зубастой поросли будет целая планета разнообразного корма.

Каррагон знал, что весь план операции от начала до конца придумал молодой Гефор, самый способный из драконов-посланцев Синей звезды. Гефор безмерно уважал своего наставника Гхорна, и был готов поступиться своим замыслом, но сам Гхорн не только признал превосходство идеи Гефора, но и взялся лично исполнить задуманное своим воспитанником.

За время, проведенное в человеческих телах, драконы неумолимо теряли многие из своих природных способностей. Способность разговаривать на больших расстояниях угасала быстрее всего, и теперь ни Гефор, ни Гхорн, ни Каррагон не могли бы с уверенностью сказать друг про друга больше того, что они живы. Теперь они были вынуждены общаться друг с другом при помощи шифрованных радиограмм и писем. Серапионов и Вальтер встроили свои переговоры в систему разведывательной игры воюющих Германии и Советского Союза, пользуясь бесконтрольным положением и неограниченным доступом к секретным каналам. Теперь Серапионов ехал в специальное хранилище на Малой Ордынке, где в бронированной ячейке могла лежать депеша от Вальтера. По расчетам Седого, операция должна была завершиться на днях, и молчание «австрийского кузена» заставляло его нервничать. Седой сделал свою часть работы еще в тридцать девятом, вынудив подземного хранителя засыпать перекресток в Гоби.

Удивительно, что Федору удалось выжить: все видели, как его утащило в воронку водяного дракона. Канунникова нашли на Карельском перешейке, в самом сердце укреплений, возводимых маршалом Маннергеймом почти в пригородах Ленинграда. Финны проявили обыкновенную для них лояльность и дружелюбие, разрешив русским забрать заблудившегося и потерявшего память офицера. Седой лично принял Канунникова из рук финских пограничников на нейтральной полосе, определил его под наблюдение лучших советских нейрохирургов, еженедельно навещал и внимательно читал историю болезни. Память возвращалась частями, и восстановилась в полном объеме за полгода. Федор не смог вспомнить одного: как он очутился в Карелии. Последнее, что он помнил, был незрячий белый глаз подземного дракона и шорох песка, стекавшего в пасть с раздвоенным языком.

Гуитака невысокими одноэтажными уступами наползала на склон потухшего давным-давно вулкана. Квадратные поля и квадратные крыши одноэтажных плоских домов составляли искаженный геометрический узор, как если бы шахматным платком накрыли коническую шапочку клоуна. В Гуитаке было жарко. Воздух дрожал над хорошо прогретой землей и камнями, и если бы не ветерок, было бы совсем тяжко.

Храм Света стоял особняком на южном склоне вулкана, занимая самую крупную террасу. К нему вели несколько сотен ступеней, причем ступени были разной ширины и высота их тоже менялась по какому-то любопытному гармоническому закону. Марис долго хмурился, вспоминая, где он мог видеть такие странные соотношения высот, но так и не вспомнил. Впрочем, даже самые высокие ступени без большого напряжения мог одолеть самый маленький из даялов.

Даялы были относительно невысоким народом: вождь Тиу, Голос Ветра, был едва ли выше коренастого Суворина с поправкой на головной убор из перьев, при этом Тиу считался одним из самых рослых воинов племени.

Возле огромной секвойи толпились молодые индейцы. Они вежливо касались пальцами прохладной брони танка и спрашивали, что написано на башне. Марис с высоты своего гвардейского роста объяснял, что это — «Великий Дракон Т-34», могучий воин, что сейчас он отдыхает, а когда будет нужно, отправится в поход. Даялы кивали, переглядывались и усаживались, скрестив ноги, созерцать спящего дракона. Девушки держались поодаль. Было заметно, что Марис интересовал их куда больше, чем танк. Марис тоже косился на точеные фигурки миниатюрных бронзовых даялок. Прелестницы были одеты просто и незатейливо, да так, что Мариса бросало в пот. Короткие юбки из жесткого полотна позволяли любоваться стройными ножками гораздо выше середины бедра, а широкие полосы из того же полотна поддерживали полновесные груди в самом высоком и дразнящем положении. Вдобавок ко всему, у местных женщин были красивые, правильные лица, и Марис выхватывал взглядом художника то профиль Афродиты, то игривую вакханку, то Медею. Распущенные по смуглым плечам густые волосы в редких случаях были собраны в простые хвосты и украшены лентами с перьями. Косы вообще встречались только у маленьких девочек.

Мучения Мариса на некоторое время прекратились: он завидел Ковалева, Чаликова и Суворина, спускавшихся от Храма Света в компании вождя и верховного жреца. Когда процессия подошла к танку, толпа молодых даялов расступилась. Все почтительно поднялись на ноги и склонили головы перед старейшинами и гостями, затем, повинуясь знаку вождя, племя бесшумно разошлось.

Чаликов быстро прошел мимо Мариса и нырнул в палатку. Он был в бешенстве и вряд ли мог это скрыть. Вождь сочувственно глядел вслед бледнолицему, а верховный жрец бесстрастно что-то объяснял капитану Ковалеву. Суворин отчего-то выглядел виновато, хотя и старался держаться как ни в чем не бывало. Марис с любопытством ждал объяснений. Когда вождь и жрец откланялись, оставив экипаж отдыхать, Ковалев попросил всех зайти в палатку и на всякий случай выключить коммуникаторы.

По чертикам в глазах Ковалева Марис понял, что предстоит интересный разговор. Чаликов, очевидно, его предчувствий не разделял. Стрелок-радист сидел, надувшись, в дальнем углу палатки. Ковалев налил в глиняную чашку прохладного травяного чая и долго пил, смакуя.

— Похоже на зверобой и чабрец, а вот что еще — ума не приложу. Что-то знакомое, — Ковалев налил себе еще. — Витя, будешь чай? Холодненький! Давайте, налетайте, ребята! В такую жару лучше нет.

Виктор хмуро выполз из дальнего угла палатки, подсел к Ковалеву и начал пить чай мелкими частыми глотками, хмуро глядя в земляной пол.

— Чтобы прояснить ситуацию, изложу все по порядку, — начал Александр Степанович Ковалев голосом политрука на политинформации…

Верховный жрец ходил внутри храма, пронизанного солнечными лучами. Лучи попадали в храм через тысячи отверстий разной формы, зажигая на стенах и полу сложные огненные узоры. Таинственные столбики и резные фигурки, расставленные по полу в причудливом порядке, отбрасывали четкие тени, от сочетания которых с пятнами света на рельефных стенах рябило в глазах. Вождь и танкисты остались в затемненной нише, куда не падал ни один луч света, и наблюдали за священнодействиями жреца.

Тот ловко ходил по узорчатому полу и ждал. Так продолжалось достаточно долго, примерно с полчаса. Когда танкисты с вождем уже почти дремали, утомленные переливами света и тени, жрец издал торжествующий крик. В центре пола вспыхнуло кольцо, выложенное из крупных кристаллов, а на северной затененной стене храма возник поясной портрет госпожи Принципал.

— Селена! — ахнул Витя Чаликов.

Ковалев и Иван уставились на портрет. Госпожа Принципал была изображена абсолютно нагой, с тонкой диадемой в распущенных волнистых волосах. Указательные пальцы обеих рук госпожи находились чуть выше ключиц, указывая вверх и несколько в стороны.

— Селена? — переспросил простодушный Иван, но у Виктора уже что-то замкнуло, как потом ворчал Суворин. — Да, хороша у нас госпожа, кожа светится, прямо зайчики пускает, ослепнуть можно.

Витька метнулся к Ивану и схватил воротник:

— Что ты сказал?! Что ты сказал про ее грудь?

— Да ничего я не говорил! — кряжистый Иван с натугой оторвал от себя тонкого в кости Виктора, но совладать с ним не мог. Ковалев был так удивлен, что не сразу пришел на помощь Ивану. Можно было поручиться, что Чаликов ничего и никого не видел — только портрет, освещенный жарким солнцем. Он боролся, как тигр, и Ковалев порадовался, что они не взяли с собой в храм оружия, оставив все, включая любимый Витькин кинжал, в танке.

Вождь невозмутимо наблюдал за борьбой белокожих богов. Когда они прекратили возню и сели на каменную скамью, тяжело дыша и отдуваясь, а Виктор начал осмысленно смотреть по сторонам, портрет уже исчез. Верховный жрец Аулот вошел в каменную нишу.

— Богиня Луны указала нам срок: через три заката солнца мы должны исполнить все, что велят нам боги, спустившиеся с небес, особенно великий и могучий Александр, — жрец Аулот почтительно поклонился сидящим на скамейке. — И еще: богиня Селена просила передать привет своим братьям.

Услышав имя богини, Виктор вновь забился в руках товарищей, но сил почти не осталось. Торжественная процессия двинулась вниз. Витька шел за жрецами, а за ним, не спуская с буяна глаз, отправился Ковалев.

— Ну, что еще ты за шуточки шутишь? — спросил он, придержав Суворина за рукав. — Не видишь, он не в себе?

— Да клянусь, товарищ капитан! — Суворин округлил глаза. — Мне и ни к чему, что она голая была! Она и когда в своем комбинезоне в обтяжку — все равно как голяком! Что я, баб раздетых не видал?

На беду Витька запнулся, неловко спрыгнув с очередной ступеньки, и согнулся, схватившись за ногу, так что последнюю часть своей тирады Суворин произнес прямо над головой влюбленного Чаликова. На ступеньках разнимать боевых товарищей было сложнее, чем в каменной комнате, к тому же Ковалев наводил порядок в одиночку: вождь Тиу и жрец Аулот смиренно ждали, не собираясь вмешиваться в забавы небесных гостей.

Кое-как растащив подчиненных, Ковалев скомандовал Виктору идти впереди и не оглядываться, а Суворина определил в замыкающие. Так и пришли в лагерь.

Марис едва сдерживал смех, представляя себе эти картинки, но Виктор был так зол, а Иван так скорбно добродетелен, что заряжающий предпочел пить чай, низко опустив голову.

— Да хватит ржать, Марис! — взорвался Чаликов. — У тебя же уши по затылку гуляют, как у коня!

Марис рухнул как подкошенный, хохоча во все горло. Ковалев фыркнул в глиняную чашку, изрядно облившись. Чаликов и Суворин долго крепились, но тоже начали ухмыляться.

— Отставить смех. — Ковалев собрался с силами и продолжил политинформацию. — Верховный жрец Аулот спросил меня о причине гнева бога Виктора. Я объяснил Аулоту, что изображение богини несколько отличается от взглядов Виктора на культовую живопись. В ответ верховный жрец доложил мне, что такое изображение богини Селены находится в полном соответствии древним обычаям племени. В племени даялов обнаженная девушка олицетворяет чистоту души и тела, порождает невинность помыслов и поступков и считается одетой в повседневную одежду. Наличие юбочки или нагрудной ленты, а тем более всего сразу, считается откровенным заигрыванием. Чем большая часть тела скрыта под одеждами, тем более вызывающим считается наряд, тем большую похоть вызывает женщина у мужчин племени, и тем более решительных и откровенных поступков ждет она от воина. Вот и все, собственно, что сказал жрец. Да, жрец добавил, что образ богини Луны появляется сам по себе, на северной, противоположной солнцу стороне храма, и является нерукотворной святыней.

Ковалев обвел взглядом экипаж.

Чаликов молчал в смятении, а Марис уже не мог смеяться и тяжело дышал. Суворин тихонько захрюкал:

— Александр Степаныч, ну, ты удивил! Эти индейцы, видать, совсем того! Сосед Прохор, помнится, вернулся с рыбалки и застал свою Маланью в этом, ну, невинном облачении с Мишкой Шершневым с Калиновки. Так Прохор за ними верст пять гнался. Не один был Прохор, а с оглоблей в руках, и тяжко ему было за невинными поспеть. Одно странно…

— Что? Что еще тебе странно, чума? — взмолился Марис, держась за живот.

— Да не пойму, почему у них ума не хватило в разные стороны бежать, — простодушно ответил Ваня Суворин.

Марис в изнеможении вывалился за полог палатки, но через миг влетел обратно с выпученными глазами:

— Ковры идут!

Ковалев посмотрел на ошалелого латыша и понял, что приключения на сегодня не кончились. У входа в палатку двигались какие-то темные тени. Танкисты включили жетоны и вышли на свежий воздух. Дело шло к закату, и становилось свежее. Над жерлом вулкана собирались серые тучи. Возле танка полукольцом стояли девушки, замотанные в разноцветные полотна от головы до пят. Они действительно напоминали ковры, свернутые в трубки с симпатичными округлыми очертаниями и поставленные вертикально.

Ближайшая девушка сказала торжественным голосом, несколько приглушенным тканью, что боги, должно быть, устали и желают отдохнуть. Тут недалеко есть горячий Источник с каменной купелью, и верховный жрец Аулот благословил лучших девушек скрасить досуг небесных гостей.

Ковалев крякнул. В принципе предложение было заманчивым и весьма уместным. Марис ухмылялся, как кот при виде сметаны.

— Ну, так… Давайте решим, кто останется дежурить по лагерю. Или мне назначить?

— Да чего там назначать, товарищ капитан, — улыбнулся Чаликов. — Я останусь.

— Конечно, — затянул ехидный Суворин, — нам, бессмертным, обычные девчонки не подхо…

Марис не дал ему закончить фразу, ткнув локтем под дых. Собрались быстро, оставив Чаликову выключенные жетоны. Перед уходом Ковалев тихо спросил Витьку:

— Скажи, ты давно знаешь, как ее зовут?

— Ну, я сразу спросил, в первый вечер. А что, командир?

— Да так. Удивляюсь, что никому из нас и в голову не пришло поинтересоваться. Ты не обижайся. На святое никто не замахивается.

— Я умом понимаю, Александр Степаныч, но крышу сносит. — Витька добрался до своего кинжала, и теперь нежными касаниями бруска восстанавливал бритвенную заточку клинка. — Давайте, счастливо отдохнуть.

Снаружи Марис вел загадочную беседу с представительницами даялов. Ковалев очень жалел, что подоспел только к заключительной части проповеди, но даже малая часть привела его в восхищение:

— Пристало ли вам появляться перед посланцами небес в таком легкомысленном виде? — грозно вопрошал сержант, сдвигая выгоревшие брови к веснушчатой переносице. — Боги желают насладиться вашей святостью, вашим стремлением к чистоте. Вам понятно?

Ковры с красивыми выпуклостями растерянно молчали. Марис упрямо гнул свою линию:

— Боги не осудят вас, если вы смените наряд на более строгий и подобающий случаю. Будьте достойны, — коварный рижанин оглянулся на палатку, и продолжил значительно тише, — будьте достойны вашей богини Селены, целомудренной и возвышенной.

Девушки начали понимать, что от них требуется, и потихоньку начали освобождаться от слоев ткани. Когда разноцветные покровы упали на траву, и перед танкистами замелькали соблазнительные юбочки и нагрудные ленты, капитан Ковалев решил вмешаться:

— Девушки, пока достаточно святости, вполне достаточно, оставьте на себе хоть что-нибудь, сегодня все-таки не постный день! А теперь показывайте, где ваш горячий бассейн, а то мы слегка запылились!

Когда Витька вышел из палатки и огляделся, на прибитой ногами траве остались только разноцветные полосы ткани. В трех сотнях метров от гигантской секвойи была небольшая эвкалиптовая рощица. Судя по плеску, визгам и смеху, бассейн с горячей водой был именно там.

Госпожа Принципал извивалась за ширмой, влезая в любимый серебристый комбинезон.

— Гибкая змея заползает в сброшенную кожу, — продекламировал Линд.

— Хватит подсматривать, бессовестный ящер! — Золотистые локоны госпожи растрепались, и она пыталась их уложить, заведя руки за голову и подняв локти над головой. — Заходи уже, можно.

— Да я и не подсматривал вовсе, я комнату охранял, — обиженно отозвался Линд, косясь на полную грудь госпожи, приподнимавшуюся в такт движениям ее рук.

— От кого охранял? Хватит смотреть, куда не надо, говорю! На вот, спрячь в сейф! — На мраморный стол полетела диадема с крупным камнем в центре золотого обруча. — Сигнал был в порядке, я жреца видела, как рядом. Плохо, что против солнца, но что поделать. Эти мне местные обычаи! Мало того, что из одежды один только обруч в волосах, так еще и тональным кремом с блестками пришлось натереться. Ненавижу крем! Омерзительные блестки!

— Вам все было к лицу, госпожа!

— А, так ты и во время сеанса на меня пялился, похотливый варан! — Госпожа сделала разгневанное лицо, но не выдержала и расхохоталась.

— Я контролировал качество изображения, — обиделся Линд Уоррен. — А на экране не считается, между прочим.

— Ну да, не считается, конечно-конечно. Хорошо еще, наши не видели. — Госпожа Принципал извлекла из тумбы стола крохотную косметичку и принялась рассматривать свое отражение в перламутровом зеркальце.

Уоррен нажал пальцами скрытую в стене кнопку и бережно положил диадему в небольшую нишу, возникшую на уровне его глаз. Когда сейф закрылся, юноша подошел к столу и застыл возле кресла.

— Садись, благородный дракон. — Дама в серебристом комбинезоне прищурилась и хлопнула в ладоши. Зажглись верхние светильники, и зал сразу стал похож на театр во время антракта. Боковой свет стал мягче, а стол и кресла перестали казаться реквизитом спектакля.

Молодой человек не стал ждать повторного приглашения и сел.

— Насчет наших, — начал Линд, — я не уверен. Точнее, я уверен в обратном, госпожа Принципал. Да, именно так следует сформулировать мою мысль, чтобы словесная оболочка максимально полно передавала…

— Остановись! — Госпожа легонько ударила ладошкой по столу. — Пощади! Ты же знаешь, что в твоих речах может утонуть не только слабая женщина, но и целый полк закаленных дипломатов! Что ты хотел сказать про наших?

— Я думаю, они все видели, госпожа, но нет оснований переживать! Роль богини вам удалась блестяще, впрочем, как и все, что вам угодно делать!

Селена залилась жарким румянцем:

— Конечно же, они поднялись в храм вместе и ждали в той темной комнате! Ну почему я не предстала перед ними богиней разврата, замотанной в тряпье до бровей!

— Вероятно потому, что в местном пантеоне нет такой богини, — невзначай заметил Линд Уоррен.

— А почему ее там нет? — запальчиво вскричала госпожа Селена. — Ах, да…

Селена вспомнила, что состав богов во всех пяти мирозданиях утверждает она единолично, а в редких случаях — господин Уоррен. То есть никогда.

— Надеюсь, они правильно все поняли?

— Без сомнения, госпожа.

— Почему ты так уверен?

— Они подрались.

— Что?!!

— Вероятно, не сошлись в оценках исторической подоплеки некоторых символов культа, госпожа, вследствие разницы личностных и социальных мотивов, действующих в столь разных формациях…

— Замолчи сейчас же! Господин Уоррен, извольте говорить кратко! Чем они были недовольны?

— Недоволен был один. Виктор.

Кровь отхлынула от лица госпожи Принципал.

— Нет-нет, — поспешно добавил Линд. — К образу богини Луны никаких претензий. Похоже, Виктор был недоволен, что богиню созерцают и остальные, только и всего.

Селена спрятала улыбку в бокале.

— Подрались? Надеюсь, ничего серьезного?

— Что вы, госпожа, все уже в полном порядке. Экипаж мирно отдыхает с местными русалками у горячего источника. Жетоны отключили, так что точнее сказать нельзя, да и этические нормы не позволили бы нам…

Селена метнула в Уоррена ожерелье из двадцати пяти крупных бусин. Тот невозмутимо поймал его и начал перебирать шарики тонкими музыкальными пальцами.

— Вот, извольте видеть. — Он нажал одну из мерцающих бусинок, и на стене возникло изображение башни танка, треугольного верха палатки и толстенного ствола красного дерева. На втором плане виднелась роща. Надсадно верещали птицы, но изредка их гам перекрывал женский смех и повизгивания. — Исключительно мирная картина.

Бледная госпожа Принципал сидела в своем кресле, подавшись вперед.

— Ага, а вот крупный план, — радостно сообщил Линд, колдуя над ожерельем.

Изображение отъехало назад. Стал виден весь танк и вход в палатку, разноцветные полотнища на примятой траве. Возле палатки сидел Виктор Чаликов собственной персоной. Вокруг него сидела стайка маленьких индейцев. Малыши смотрели блестящими глазами, как бледнолицый бог что-то увлеченно вырезает из толстого куска дерева своим острым ножом.

— Ну вот же, все выключили жетоны, а Виктор — нет. Благодаря этому мы и видим все так четко. Полная панорама, госпожа! Не правда ли, замечательно?

Линд оглянулся как раз вовремя: госпожа медленно поднималась на ноги, отодвигая тонкой рукой кресло. Зрачки ее глаз сузились до размеров острия булавки, а волосы превратились в растревоженный клубок золотистых змей.

— Что опять не так, госпожа, — забормотал Линд, отодвигаясь вместе с креслом в сторону двери.

— Все так, господин Уоррен, все так, — свистящим шепотом отвечала Селена, медленно обходя стол. Линд беспокойно оглянулся, словно оценивая расстояние, и вдруг подпрыгнул высоко над столом и завис в воздухе. Раздался громкий треск, и между столом и дверью повисла синяя в голубизну шаровая молния, по поверхности которой метались белые электрические вихри.

— А, ты вот как! — вскричала госпожа пяти мирозданий. — Ну, нет, голубчик! На этот раз не уйдешь!

Стройные ноги госпожи Принципал в один прыжок вознесли ее на спинку кресла, в котором только что сидел Линд Уоррен, а следующий миг дивное женское тело схлопнулось в красный светящийся шар. Обе молнии зависли друг напротив друга, громко потрескивая шальными зарядами, а затем сорвались с места и закружили по залу в неистовой гонке. Голубая молния ловко уворачивалась, а красная лихо маневрировала, стараясь сократить дистанцию, и вся эта феерия сопровождалась гудением и жужжанием, как воздушный бой двух гигантских электрических пчел.

В конце концов, синий шар скользнул вдоль стены под стол, откуда на предельной скорости вылетел через дверь. Не ожидая ничего подобного, красная молния успела нарезать пару полных кругов, прежде чем обнаружила свое полное одиночество. Она остановилась, соображая что-то, и в результате размышлений приобрела угрожающий багровый оттенок. С реактивным ревом госпожа Молния устремилась вслед за синим беглецом. Теперь мраморный зал напоминал уже театральный буфет после антракта: стол с недопитыми фужерами и остатками лакомств в маленьких тарелочках, сдвинутые и оставленные как попало кресла, а на стенном экране — несмонтированный рекламный ролик русского танка на фоне кипарисовой идиллии. И еще: в помещении очень сильно, как после грозы, пахло озоном.

Краус был незаменимым сотрудником. Неринг понял это в первый же день, когда Вальтер доложил ему свои соображения о реорганизации архивного поиска. Мало того, что штандартенфюрер был новатором, он еще и предложил свои услуги в качестве не только вдохновителя, но и непосредственного испытателя своей инициативы. По старой эсэсовской традиции, Вальтер с первых минут перешел на «ты» и «товарищ», и это получилось у него непринужденно и естественно. На службе Вальтер неукоснительно соблюдал субординацию и дистанцию, становясь добрым товарищем и стариной Вальтером только с глазу на глаз. Неринг был совершенно безоружен против этого ласкового панибратства в сочетании с неукоснительным подчинением и уважением. Бывало, Неринг чувствовал в присутствии Крауса отчетливую тревогу, но ощущение угрозы проходило само по себе, так же внезапно, как и начиналось.

Штандартенфюрер Краус снял красивый особняк возле парка. Неринг подозревал, что его заместитель богат и влиятелен, но до какой степени — он и помыслить не мог, пока не случилось одно знаменательное событие…

Вальтер вошел в кабинет Неринга, сияя идеальным пробором в свежей прическе.

— Дружище, разреши пригласить тебя, так сказать, на вечеринку по случаю моего дня рождения! Буду рад видеть тебя и твою супругу. До вечера!

У особняка Вальтера Крауса выстроились в ряд черные мрачные автомобили. Дверь светлого дерева с ажурными коваными украшениями и витой бронзовой ручкой открыла приветливая старушка.

— Фрау Болен, — церемонно представилась пожилая дама. Ловкий денщик принял от вошедшей пары одежду и повесил в общий ряд. Прихожая буквально светилась от витых погон на шинелях, а обилие дорогих меховых воротников на женских пальто почему-то навевало ощущение близкого Рождества. До праздника Weihnachten было еще довольно далеко, но в доме пахло зимней хвойной свежестью, играла легкая музыка, а из закрытой столовой доносились умопомрачительные запахи. Вальтер встретил Виктора и Эльзу на пороге, и Нерингу показалось, что лицо его заместителя дрогнуло, когда тот увидел супругу полковника. Впоследствии Неринг несколько раз ловил странный взгляд Вальтера, обращенный ей вслед, но Эльза, казалось, ничего не замечала. Она веселилась от души, общаясь с женами офицеров и городского начальства, пила шампанское и мило сплетничала. Несколько незамужних девушек флиртовали с одинокими офицерами, и Вальтер был у них несомненным фаворитом.

Виктор с некоторым удивлением заметил, что вся городская знать с удовольствием прибыла на праздник Вальтера. Виктор и раньше был знаком со всеми чиновниками в Пассау, но к нему начинали относиться с гораздо большим почтением, узнав от господина Крауса, что Неринг является его непосредственным начальником. Кульминация вечера произошла в девятом часу, когда двери гостиной распахнулись, и на блестящий паркет ступил сам рейхсфюрер в сопровождении небольшой свиты. Он приветствовал собравшихся общим салютом, а с Нерингом и Вальтером поздоровался отдельно, за руку.

— Можешь не сомневаться, товарищ, теперь у нас не будет проблемы с помещением под новую картотеку, — тихо шептал начальнику Краус, пока Гиммлер провозглашал длинный тост за победу и процветание истинных арийцев.

Как и подобает одному из вождей, Гиммлер быстро уехал, оставив сынов рейха отдыхать в такое трудное и опасное время.

По дороге домой супруги болтали об удачном вечере. Эльза была просто в восторге от общества, обсуждала музыку, наряды дам, и Виктор даже почувствовал себя виноватым в том, что никуда ее не выводит. Да и куда, собственно? Кроме службы и дома Виктор никуда не ходил, да и ходить некуда — война. Три ресторана на весь город. Вообще он мог бы сейчас… Совершенно не хотелось думать о том, где именно мог быть Виктор — лежать под крестом в перелеске возле чужого города, или отрешенно смотреть на тусклый свет дежурной лампы в штабном блиндаже, оглохшим от очередного боя, с алюминиевой рюмкой шнапса в грязной руке.

— Похоже, он тебя знает, — неожиданно сам для себя сказал Неринг.

— Нет, не знает, — в темноте Виктор почувствовал, что Эльза улыбается. — Он видел меня однажды, в ресторане «Первая звезда». Пытался познакомиться, но безуспешно. Спасибо тебе.

Неринг сначала засмеялся, поняв, чем был так озадачен удачливый ловелас, а потом удивился:

— За что спасибо?

— Что тебе не все равно, ведь ты женат на мне уже давно. Ты прав, он слишком странно на меня смотрел. Как будто знал когда-то и теперь припоминает.

Неринг открыл дверь. В доме было темно. Родители давно спали, спал и маленький Зигфрид.

— А не сварить ли нам кофе? — спросил Неринг, принимая пальто Эльзы.

— Как скажете, господин полковник!

Эльза отправилась на кухню кипятить воду, а Виктор прошел в столовую. Стараясь не шуметь, он извлек из буфета кофейные чашки, бутылку коньяка и две коньячные рюмки.

Через две недели Неринг пригласил Вальтера в гости, и Вальтер принял приглашение без колебаний. В тот день пришлось работать допоздна. Накопился солидный статистический материал, и сотрудники архива сбивались с ног, стремясь поспеть за полковником и его неутомимым заместителем. Когда готовые отчеты были подшиты, сброшюрованы, опломбированы и готовы к отправке, Неринг отпустил подчиненных. По нерушимому правилу, последним со службы уходил либо начальник, либо его заместитель. Виктор постоял у порога, окинул взглядом кабинет и выключил свет. Архив был опечатан, и власть в помещении полностью перешла в руки охраны. За Нерингом и Краусом закрыли дверь, и офицеры очутились под мелким моросящим дождем. Неринг все равно предпочел бы пойти пешком, но они с Вальтером и так сильно задержались. Ехать было три минуты, не более, и сослуживцы уселись в служебный «Хорьх».

По дороге Вальтер шутил, смеялся, но внутри его терзало недавно объявившееся чувство, от которого грудь и плечи немели, как от давящего груза. Ему было тоскливо и страшно. Ночь после своей великолепной вечеринки он провел без сна. Фрау Болен с тревогой прислушивалась к необычным звукам и движениям в особняке. Хлопали двери кабинета, открывались и закрывались фрамуги, затем молодой хозяин перемещался в гостиную, и оттуда по ночным лестницам летели звуки фортепиано, причем слишком «форте», даже для такого энергичного и молодого офицера. Вальтер никогда не играл с собой в жмурки, быстро доводя анализ любой проблемы до понимания истинной причины.

Пятнадцати минут раздумий в полном одиночестве хватило Краусу с лихвой. Он понял, что одержим златокудрой Эльзой Неринг с того самого дня, когда впервые увидел девушку. Эта одержимость звалась на человеческом языке любовью, страстью, еще несколькими подходящими словесными клише, а в языке древних гархов это понятие отсутствовало. Что-то близкое мелькало в сознании Гефора, какой-то легкий выдох с мягким гортанным рычанием, секундный прилив нежности и тепла. Этот выдох звучит очень редко, когда взрослый дракон смотрит на своего маленького смешного наследника, делающего первые шаги на путающихся лапах. Гефор осознавал, что человеческое чувство было неизмеримо богаче и сложнее, но самое неприятное заключалось не в этом. Дракон понимал, что он засыпает в человеческом существе, медленно и неотвратимо тонет и растворяется в глубинах новых чувств, и эти чувства все больше и больше превращают захваченное тело в полноценного человека. И еще тревожила слабеющего Гефора книга, которую последнее время не выпускал из рук и цитировал Наставник. Стихи немецких поэтов о любви. Черный томик с золотым обрезом. Неужели и Наставник…

Вальтер очень не хотел ехать к Нерингу. Обе его натуры восставали против насилия, которое штандартенфюрер совершал над собой, но предлога для отказа не было. Порог уютного фамильного гнезда своего начальника молодой офицер перешагнул со своей обычной плакатной улыбкой и лучистым взглядом истинного арийца.

Наставник дышал спокойно и размеренно. Даже тропический воздух при правильном вдохе через нос превращался в прохладное дуновение внутри головы, охлаждая возбужденный мозг. Этой дыхательной техникой диверсант владел в совершенстве, на уровне рефлекса. Он уже давно не мог определить, чьим навыком пользуется в той или иной ситуации: Гхорна, дракона высшей касты, или Эрика Гримма, человека, доктора и разведчика. Какая, собственно, разница? Есть задача, и ее нужно решить. Гхорн жалел, что не успел предупредить Гефора о своем наблюдении: натура человека слишком опасна. Она усыпляет личность дракона, коварно обволакивая и опутывая ее недоступными ранее эмоциями. Дракон будто глядит на блестящий кристалл и не может оторваться, сливаясь то с одной гранью, то с другой… Гефор, мальчик, он самый сильный и одаренный из нас, он поймет. Из кого из нас? Людей? Гархов?

Наставник снова использовал технику «холодного дыхания», и в голове прояснилось. Итак, по порядку. Откуда здесь чертов индеец? С кем он перестукивался своими дощечками? Аборигены выглядят совершенно иначе. Верзила Наконечник все сделал правильно, но это только осложнило задачу: гибель индейца уже обнаружили те, кто слушал его сигналы, и времени на рассуждения практически не осталось. Эрик Гримм посмотрел на хронометр. Десять тридцать восемь. Черный циферблат с антибликовым покрытием был расчерчен паутиной тонких линий. Секундная стрелка нервно дергалась, а на втором циферблате стрелка таймера медленно ползла к красному флажку. Оставалось десять минут.

— Группа, за мной!

Шурша высокой сухой травой, диверсанты бросились бежать в направлении реки. Выгоревшая почва на вершине пологого холма сменилась влажной жирной землей, а у самой реки превратилась в едва проходимую чавкающую трясину. Наставник выбрал относительно сухой участок низкого берега, там сложили вещи. Команда работала слаженно и четко. Рубин улегся у края кустарника и начал готовить огнемет. Наконечник размотал веревку и бросил один конец Наставнику. Тот обвязал ее вокруг пояса, взял винтовку, подсоединил сошки с глушителем, а затем полез в прибрежное теплое болото. Он улегся в него, примостив сошки винтовки на крепкую кочку. Наконечник выбрал излишки веревки и привязал ее к корням ближайшего крепкого деревца. Эрик Гримм довершил свой болотный антураж, вылив себе на капюшон несколько горстей липкой жижи. Теперь он был всего лишь одной из грязных уродливых кочек под щедрым полуденным солнцем. Наконечник занял позицию в ста шагах от Наставника. Теперь они втроем с Рубином составляли треугольник, и ближе всех к воде был руководитель экспедиции. Рубин лежал у начала линии прибрежных кустов, переходящих в высокую рощу, а Наконечник перекрывал центральный сектор, по которому они только что бежали.

Наставник посмотрел на часы. Время! Из-под нависающего на глаза капюшона, как из-под козырька, он глядел в сторону излучины реки.

Есть! Вот и приманка! Капитан Райф не подвел, точен, как часовой механизм!

Из-за зеленой линии берега показался притопленный нос субмарины и рубка, сплошь покрытая дерном и лианами. Похоже, матросы регулярно поливали свою живую маскировку пресной водой: зелень выглядела свежей и естественной. Доктор Гримм рассмотрел через оптический прицел орудийный расчет на артиллерийской площадке. Боцман стоял у пулемета. На мостике было пусто, наверное, капитан и вахтенный офицер в центральном отсеке что-нибудь рассчитывают.

Все, теперь выход главного артиста! Прицел скользнул в сторону рощи, ощупывая крону на уровне четырех-пяти метров над землей. Стрелка таймера коснулась красного флажка. Райф, что же ты? Вот! Пушка субмарины ожила, и звук выстрела побежал по реке во все стороны. Доктор Гримм слился с винтовкой в одно целое и перестал дышать. Внезапно на холме ударили барабаны, и снайпер дернулся от неожиданности. Барабаны били сумасшедшую дробь, и к ним через миг подключился пулемет боцмана. На мостик выскочил капитан, а за ним посыпались черные фигурки матросов с автоматами. Досадливо дергая щекой, доктор Гримм ждал, не сводя глаз с рощи. Наконечник и Рубин дисциплинированно лежали в ожидании команды, и поднять их с места помимо воли командира не смогла бы и бомбардировка. Второй выстрел пушки изумил Наставника: он не был предусмотрен сценарием, причем снаряд ушел не в рощу, а прожужжал над головами диверсантов в направлении скалы. Индейские барабаны смолкли, а вместо них ударила танковая пушка. Снаряд ударил в корму, и подлодку стало разворачивать поперек течения, как оглушенную рыбу, не способную шевельнуть хвостом. Наставник слышал все, но не двигался. Вокруг могло все провалиться в тартарары, гореть и взрываться, но Эрик Гримм прибыл сюда с определенной целью.

В буйной зелени прибрежной рощи возникло движение. Оно было совсем незаметным, но дракон Гхорн, дремавший в человеческом теле, среагировал всем своим существом. Приближение древнего, исконного, лютого врага встряхнуло и обострило все чувства гарха высшей касты. Полупрозрачный силуэт ненавистного амфиптера выглянул на мгновение из верхних ветвей, и Наставник вскинул винтовку. В следующий миг ореховое ложе дернулось в его руках, разлетаясь в щепы. Неизвестный стрелок первым же выстрелом лишил диверсантов снайперской винтовки. Тем временем ледяной дракон выдохнул белесый конус холода, и зеленый островок подводной лодки вместе с людьми, орудием, торпедами и частью реки превратился в кусок льда. Теперь лодка приобрела дополнительный запас плавучести, и некоторое время могла держаться на поверхности, как айсберг. Заделывать течь внутри куска льда было некому.

— Рубин, огонь! — гаркнул Наставник. Он проворно перебирал руками по натянутой веревке, пока не ощутил под ногами опору. Маскировка потеряла смысл, и теперь оставалось уничтожить проклятого Хранителя перекрестка в открытом бою.

Рубин немедленно пустил из огнемета длинную струю пламени вдоль рощи, над самой землей. Высохший хворост и трава вспыхнули мгновенно, и пламя с ревом начало пожирать подсыхающие от неимоверного жара ветки и тонкие стволы деревьев. Рубин, войдя во вкус, запустил еще несколько огненных протуберанцев, но лежавший в метре от него плоский бак с огнесмесью окутался огнем и взорвался. Снайпер бил точно и жестоко — а как же еще, — и Наставник понял, что игра если и не проиграна окончательно, то перешла в решающую фазу.

Рубин катался по земле, сбивая пламя, попавшее на него вместе с огнесмесью из баллона. Ему удалось сбросить маскировочный халат и присоединиться к залегшим у самого берега Наставнику и Наконечнику.

— Что за бред! Проклятье! — Наставник прислушивался к удаляющемуся лязгу гусениц невидимого танка. Он был готов поклясться, что это русский танк: мозг ученого доктора Гримма с невероятной скоростью сопоставлял факты, полученные из разных источников, и сразу вспомнил оперативные сводки о беглом русском танке, пропавшем в развалинах монастыря, а также отчет о событиях у «Трона Кримхильды»-2.

Наставник понял, что русские играли наверняка, не оставляя врагу ни малейшего шанса свести партию хотя бы вничью. Впрочем, амбиции русских или немцев его не интересовали. Пока жив проклятый прозрачный хамелеон с ледяной глоткой, этот выродок из племени амфиптеров, гархи не пройдут через перекресток на Амазонке. Этот живой ключ надежно запирал ворота у Пальца Дракона, и жизненная сила Га должна покинуть омерзительное бесцветное тело врага как можно скорее. Интересно, как русские договорились с ледяным драконом? Нет, нет, теперь это не имеет значения. Только смерть амфиптера расставит все по местам. Лавина гархов сметет любые преграды на своем пути, нужно всего лишь устранить Хранителя.

Танка не было слышно. Индейские барабаны и дощечки тоже молчали. Диверсанты сосредоточенно готовили оружие к перестрелке.

— Значит, так: где-то на краю плато засел снайпер, холм оцеплен краснорожими друзьями нашего покойного сигнальщика, и где-то поблизости бродит русский танк с бесшумным двигателем, — процедил сквозь зубы Наставник. — Наша задача: убить бесцветную переливающуюся тварь, выкурив ее из рощи. Не удивляйтесь, мои боевые товарищи, это древнее и почти вымершее животное. Он огромен, как двухэтажный дом, и его тупость ничуть не уступает его размерам. Самое страшное — это заряды холода, которые тварь накапливает в организме. Радует, что весь свой запас он израсходовал на нашего доброго капитана Райфа, вечная память ему и его экипажу.

Диверсанты обернулись, как по команде. Субмарину давно развернуло поперек протоки и вынесло на отмель. Остроносая подлодка застряла и накренилась, насколько ей позволял намерзший вокруг айсберг. С орудийного ствола свисала шеренга длинных сосулек, и с них срывалась быстрая капель, протачивая узкие желобки в корке льда на накренившейся палубе. На площадке зенитной установки стоял ледяной боцман, держась за рукояти крупнокалиберного пулемета. У ледяного орудия под нелепым углом к горизонту застыли ледяные матросы, а из люка торчал белоснежный капитан Райф с поднятой рукой.

Ковалев и его экипаж давно понимали друг друга без лишних слов. Задание было столь же простым, сколь и необычным: с одного выстрела нужно было поразить цель на воде, скорее всего, корабль. Несколько раз экипаж перемещался на будущее место боя, правда, без танка, чтобы не оставлять лишних следов. Окрестности Пальца Дракона были просты и незатейливы: ровное плато, крутое с одной стороны и пологое с другой, джунгли и болотистая равнина. Было понятно, что все события развернутся вокруг вытянутой серпом дикой тропической рощи. Там жил местный Хранитель, дракон по имени Ска. В том, что события обязательно произойдут, не сомневался даже Ваня Суворин. Ледяной амфиптер, дальний родственник Линдворна, обыграл скептика во все игры, связанные с отгадыванием задуманных слов, количества пальцев за спиной. Ска обладал даром предвидения, и уже три недели его мучил образ огромной рыбы, плывущей убить Хранителя и разрушить перекресток. Ска очень удивлялся, поскольку видел внутри людей, но люди были не проглочены, а живы, причем расхаживали в рыбе запросто, как у себя дома. Еще больше его удивляло, что он чувствовал там гархов, но самих гархов рассмотреть не мог.

За сутки до событий, предсказанных Ска, танк поставили на площадку перед двумя камнями. Один миг — и танк проходит через ворота перекрестка в Гуитаке и оказывается у Пальца Дракона. На Амазонку отправили десять лучших охотников племени, вооруженных мощными луками и снабженных сигнальными дощечками для переговоров на расстоянии. Они должны были расположиться вверх и вниз по течению, и ждать появления огромной рыбы с людьми. Когда сигнал тревоги дойдет до перекрестка, ближайший воин переместится в Гуитаку, и настанет очередь Ковалева и его товарищей проявлять божественную силу бледнолицых. Разработав этот план на небольшом военном совете, все нашли его хорошим, а бесцветный Ска успокоился и сказал, что теперь не предвидит ничего особо ужасного. Будет сражение, будет больно и смерть, но перекресток вне опасности.

Ска не был бесцветным или прозрачным. Его шкура и чешуйки брони были зеркальными, но не блестящими, а матовыми, тусклыми. Поскольку зеркальные поверхности были кривыми, то наблюдатель видел не собственное отражение, а отражение травы, неба, деревьев — обыкновенный размытый фон. С этой особенностью ледяного дракона была как-то связана и его способность изрыгать холод вместо пламени, но логически постичь эту связь Ковалев и его спутники даже не пытались. Вообще, Ска был неплохим и компанейским парнем, балагурил не хуже Линдворна, но его кругозор был весьма ограничен. Кроме Амазонки его ничто не интересовало, а к путешествиям он испытывал отвращение.

Когда между двумя камнями материализовался верховный жрец Аулот с окровавленным телом своего сына на руках, все стало понятно. «Великий Дракон» прошелестел гусеницами по сухой терракотовой площадке и растворился, перейдя невидимую глазу черту.

С плато было превосходно видно излучину протоки. Длинная тень шла под водой, выступая над поверхностью высоким зеленым холмом с травянистой площадкой. Если бы не пушка с артиллеристами, да не внушительный зенитный пулемет, Ковалев бы сомневался долго: никому из экипажа не доводилось видеть субмарин. Тем не менее, накануне, в результате долгих обсуждений было решено, что огромная рыба, набитая людьми — это корабль, и бить его нужно в хвост, то есть в корму, туда, где располагаются винты. Пушка на судне выстрелила в рощу. Этак они и Ска могут зацепить, с них станется!

Новая оптика на танке была даже лучше немецкой, и бронебойный снаряд вспенил воду и ударил вражеское судно прямо в подводную часть хвоста. Надо сказать, что матросы на этом плавучем островке были обучены великолепно: если бы длинную подводную тень с зеленой площадкой не закрутило на желтоватой воде, «Великий Дракон» легко получил бы ответный подарок. Шанса проверить новенькую рукотворную броню не представилось: ответный снаряд провыл буквально в метре над башней и взорвался под скалой, торчащей в небо кривым указательным перстом. Ковалев приказал заряжать, чтобы разбить пушку противника и не рисковать более, но обнаружил на месте загадочного судна вытянутый ледяной овал, разворачивающийся поперек течения. С возвышенности была отлично видна мутно-желтая песчаная отмель, на которую с маху напоролась ледяная глыба и замерла, накренившись. Ковалев рассматривал в прицел покрытых льдом людей, орудие, обмороженную зелень, канаты палубных ограждений, превратившиеся в толстые ледяные сосульки, и понял, что все кончено. Капитан Ковалев открыл люк. Индейцы ударили в барабаны. Это был сигнал уходить. Линдворн настоятельно рекомендовал не задерживаться на перекрестке сверх необходимого времени, и Суворин развернул тридцатьчетверку в сторону Пальца Дракона. Он вел танк медленно, а Ковалев внимательно смотрел, как индейцы один за другим исчезают в воротах перекрестка. Согласно уговору, индейцы начали отход, как только получили сигнал от Ска, и экипажу долго ждать не пришлось. Тридцатьчетверка вошла в тень скалы и благополучно растворилась в синеватом полумраке грота.

Федор был совсем плох. Лихорадка била его седьмые сутки. Тропики безжалостно мстили полковнику Генштаба за какие-то прегрешения молодости, а за какие именно — Канунников и помыслить не мог.

— Пути Господни неисповедимы, воистину неисповедимы. — Федор крестился слабой рукой, заставлял себя встать на ноги и идти к источнику, держась рукой за стену. Он умывался прохладной свежей водой, потихоньку приходя в себя от изнурительных ночных видений, затем отправлялся за котелком.

Горячая пища поднимала настроение и возвращала силы. Сегодня Федору было значительно лучше, чем вчера, и он даже извлек на свет несессер и привел в порядок ногти. После ногтей пришла очередь мягкой и шелковистой бородки, успевшей прийти на смену жесткой колючей щетине. Острейший французский нож из мягкой углеродистой стали легко справился с растительностью на лице. Взглянув на результаты бритья в зеркальце, полковник нашел себя осунувшимся, но не изможденным. Порция хинина из того же несессера заставила Федора Исаевича сморщиться от горечи. После порошка обыкновенная вода казалась сладкой, как сироп — что поделаешь, все относительно.

Пока не начался очередной приступ, нужно работать. Против лихорадки не попрешь, пришла — лежи в спальнике, дрожи, смотри бредовые картинки.

Канунников оценил лежбище снайпера на краю пещеры. Замечательный вид, и сверху нависает скала. Сухо, нет ветра. Протока видна, как ладонь — каждая линия, каждый кустик. Нужно крупнее — пожалуйста, бинокль, зрительная труба, и оптический прицел. Все для состоятельных господ. Винтовка в футляре с мягкими пружинистыми вкладками. В войсках такую не видывали, только разведка Генштаба имеет это произведение гениального Мосина. Прицельная дальность небывалая, патроны немногим меньше, чем у зенитного пулемета, а вес и отдача едва ли больше, чем у войсковой снайперской винтовки. Вот поэтому и футляр, как у скрипки Страдивари. Вернее, футляр лучше: скрипок все-таки несколько, а эта винтовка одна. Одна.

Канунников прикрыл готовое снайперское гнездо зеленым парашютным шелком. Теперь нужно было подняться на плоскую вершину Пальца и проверить растопку для костра. В первый же день полковник обвесил эти сто пятьдесят метров веревочными страховками, а места, которыми веревки терлись о камни, защитил кожаными чехлами. Свиридов и Николаев должны были прибыть завтра днем. Втроем будет веселее. И проще. Канал заброски агентуры в Сан-Луисе мог без риска пропустить не больше двух человек за неделю, поэтому полковник отправился первым, захватив с собой практически все снаряжение. Это было обусловлено уже последним этапом: до Пальца Дракона приходилось лететь на маленькой авиетке агентства «Мигель Авион», берущей не более двух пассажиров. Получилось, что первый должен был лететь со всем грузом, а двое присоединятся к нему налегке, только с личными вещами и оружием. Перелет через нейтральные страны с многочисленными пересадками и сменой документов занял почти неделю, но все равно это было меньше расчетного времени движения подводной лодки.

Долгие годы, проведенные Канунниковым в тесном общении с Серапионовым, принесли плоды: вся почта «австрийскому кузену» и все обратные послания перехватывались и незаметно копировались, а через несколько часов шифровальщики Генштаба выдавали результат перехвата. Умница Серапионов был немецким агентом — сомнений не было. Канунников не осуждал Арсена Михайловича, предполагая истинные мотивы, движущие генералом. Многие талантливые российские офицеры не приняли советской власти, навязанной стране большевиками, и видели в ней страшнейшее Зло, ради победы над которым можно сотрудничать с кем угодно, хоть с нечистой силой, хоть с Гитлером. Перекрестки, Внутренняя Монголия — все это серьезно и интересно, но полковник Канунников был убежден, что Серапионов работает не против немцев, а на их стороне. Двойная игра, не более того. Я притворяюсь, что притворяюсь притворщиком…

Расшифровка последней депеши «кузена» содержала такие сведения, что медлить было нельзя. Стало ясно, что немцы готовят какой-то сверхъестественный прорыв на Амазонке и надеются получить ключи от всей системы перекрестков. Генштаб не мог допустить, чтобы каналы мгновенной переброски войск и техники попали в руки СС. Материализация черных дивизий в Монголии могла нарушить хрупкий баланс сил за Уралом, и исход войны был бы для Советского Союза стремительным и страшным. Так или иначе, отъезд генерал-лейтенанта Харитонова в Хабаровск со всем своим штатом был единственным выходом: Канунников совершенно официально и внезапно исчезал из Москвы, а по прибытии в Хабаровск сразу убывал в срочную командировку в Тибет. Когда Канунников в сопровождении смуглого носильщика и тяжелой тележки шел по летному полю в Сан-Луисе, Серапионов, наверное, уже общался с Харитоновым по телефону по поводу общего проекта, получая на иносказательные вопросы такие же уклончивые ответы.

Свиридов и Николаев должны были прыгнуть с авиетки с тем расчетом, чтобы попасть не в джунгли, а на ровный участок плоскогорья перед скалой. Птицы разворошили вязанки хвороста, но не тронули канистру с дымной растопкой. Ребята прилетят днем: ночные прыжки над Амазонкой — безумие. Канунников привел все в порядок и спустился в свой грот. Он осмотрел в бинокль джунгли, излучину протоки и голую равнину, заросшую длинной травой, как дикий кабан — щетиной. Теперь можно было вздремнуть. Сон был теплым и ласковым. Федору Исаевичу снилась няня Люли и мама Александра Никитична. На самом деле няню звали Люсиль, но маленький Федя звал ее так, как у него получалось, и это имя прижилось и понравилось всем, даже строгому деду с бакенбардами и в жестком воротнике, подпиравшем дряхлые щеки. Няня Люли держала в руках тарелку с крупной малиной, а мать кормила Федю, набирая для него полную ложечку ягод. Потом Федю умыли от розового сока и отпустили гулять, а он взял гладкую белую ореховую палку со снятой корой и стал бегать вокруг беседки. Разные доски давали разный звук, и Федя стучал и стучал по доскам, а потом ему кто-то начал отвечать из сада, тоже деревяшкой по деревяшке. Но в саду стучали совсем неправильно, и Федя зажал уши и не стал слушать, а стук все равно проходил сквозь ладошки, и Федя стал громко петь, чтобы заглушить этот неправильный стук. Полковника подбросило, как будто ток прошел по всему телу. Сон исчез; осталась только нервная деревянная дробь, летящая с плато.

Высокая трава была Канунникову по грудь, а маленькие бронзовые индейцы скрывались в ней по макушку. Полковник рассмотрел в бинокль пятерых наблюдателей, отстоящих друг от друга на большом расстоянии. Индейцы наблюдали за рекой и джунглями, обмениваясь звуковыми сигналами. Просто и сердито. Однако что за активность такая? Смешной вопрос. Федор понимал, что все они находятся здесь по одному и тому же делу, но было неприятно сознавать, что товарищи Федора опаздывают, и пока придется справляться самому.

— Во всяком случае, мы на господствующей высоте, и все под контролем. — Федор Исаевич ощутил прилив жара. Очень некстати, очень. Не отрываясь от бинокля, он нащупал несессер и выдернул оттуда свернутую бумажку с очередной порцией хинина. Пока он морщился, запивая несусветную горечь сладкой горной водой, деревяшки на равнине застрекотали отчаянно, как сороки при виде кота. К полосе джунглей медленно подплывал островок водорослей и лиан. Его движение было прямым и напористым. Редкий островок так может, против течения-то… Розовый туман в голове Федора сгущался, и происходящее воспринималось как из-под воды. Из-под воды. Подводная лодка. Знакомый силуэт. Вот и немцы.

Подлодка скользнула за полоску джунглей. Теперь она появится с другой стороны дикой рощи. Канунников отнял бинокль от глаз. Внизу на склон выкатились три тряпичных «мячика» и запрыгали по травянистой равнине. Как по команде «мячики» застыли, тревожно вслушиваясь в подобие деревянной морзянки. Федор глядел на диверсантов практически сверху. Одетые по старой моде германских лесничих, они были отлично экипированы. Удивлял разве что огнемет, а снайперская винтовка в джунглях была весьма кстати.

Немецкая субмарина и немецкие диверсанты. Почему порознь? Это просто. Десант проверяет сушу, а лодка идет протокой. Индейцы с луками, барабанами и трещотками в картину не вписывались. Значит, это противники. Федор усмехнулся.

В этот же момент один из «мячиков» подкатился к краснокожему сигнальщику и оставил лежать в траве. Неплохо. Мохнатые «мячики» покатились к берегу протоки, а Федор глядел в бинокль воспаленными глазами и решал, что делать. Если немцы чего-то добиваются, то этому нужно мешать. Колобки залегли в засаде, причем снайпер спрятался в болоте. Ключевая партия принадлежит ему. Ну и хорошо. Федор прижался щекой к прохладному дереву приклада. Когда немец изготовился к стрельбе, полковник перестал дышать. Немец потянул за спусковой крючок, и Федор выстрелил, выбив винтовку из рук снайпера. Теперь его изуродованная винтовка стала ненужным хламом. Канунников окинул взглядом поле боя. Подводная лодка сделала два выстрела — зачем-то в гущу тропических зарослей, из-за которых показалась, и в направлении скалы, где прятался разведчик. В том, что второй снаряд не имел к нему никакого отношения, Федор не сомневался ни секунды, тем более что в ответ грянул выстрел от Пальца Дракона. Оставляя широкий двойной след из примятой травы, из-под скалы вышла тридцатьчетверка с номером «100» на башне, но стрелять ей больше не пришлось: притопленная первым же попаданием субмарина уже лежала на отмели ледяной глыбой. Танк подождал, пока индейцы отступят в тень скалы, и исчез вслед за ними, зато троица диверсантов принялась поджигать рощу. Ветки нижнего яруса быстро подсохли от жара огненной струи, загорелись и стали сушить своим теплом соседние растения.

— Что немцу хорошо, — пробормотал Канунников, — того русский не допустит.

Из винтовки в сторону вылетел длинный дымящийся патрон, а у кромки рощи заметался лохматый колобок. Он сбросил пылающий ранец и покатился по земле, сбивая огонь с одежды.

Ска был немного оглушен созерцанием водяного дракона. Ска понимал, что это никакой не дракон, а железная рыба, но проще было думать именно так: водяной дракон. Холодного дыхания не осталось, он сгоряча израсходовал весь дневной запас. Чтобы восстановить хотя бы половину, нужно до вечера лежать на солнце, но это было нельзя. Люди оказались хитроумны и коварны, они пришли и по суше, и по воде. На водяного дракона была израсходована сила, а те, кто пришел по земле, подожгли Святую рощу.

Ледяной дракон Ска жил долго и умирать не собирался. Переливаясь всеми оттенками джунглей, зеркальный гигант скользнул в гущу ветвей, и через минуту уже был подле глубокого и холодного родника. Втянуть в себя как можно больше воды тоже было минутным делом, и Ска поспешил обратно. Пламя уже гудело, принявшись за Святую рощу всерьез. Среди деревьев живыми факелами метались обезьяны. На краю огня застыли три человеческие фигуры с оружием в руках. Понятно, ждут, чтобы стрелять наверняка. Жаль, ребята с железным драконом ушли, жаль, но так было нужно. Линдворн что-то объяснял, жаль, не очень понятно. Почему глаза показывают троих людей? Все остальные чувства говорят, что там два человека и гарх! Неужели гархи так сильны духом, что готовы во имя алчности пожертвовать своим первозданным обликом?

Ска подождал, пока уймется порыв встречного ветра, и дунул водой в раскаленные джунгли. Облако пара, клубясь и шипя, поднялось над верхушками деревьев. С пожаром было покончено. Трое отбежали к болоту. Пар сильно обжег их, ведь у них не было зеркальной чешуи. Зря вы сюда пришли, вот что… Ска раздул зеркальный гребень, размышляя, затем бесшумно скользнул в рощу.

Рубин пострадал сильнее всех. Сначала его обожгло огнесмесью, затем этим внезапным выбросом пара. Его ошпаренное лицо кривилось от боли, и от этого ему было еще больнее. Наставник вытащил из нагрудного кармана шприц в металлической коробочке и уколол Рубина в плечо, а затем сделал то же Наконечнику. У того были сильно обожжены руки, и он едва мог держать пулемет.

Команда повеселела. Боль ушла. Рубин с удовольствием зачерпнул жирной болотной грязи и приложил к лицу и шее. Наконечник пошевелил распухшими пальцами:

— Никаких проблем, командир!

Мысли в голове доктора Гримма метались, как шарики с цифрами в барабане благотворительного лото. Винтовку из рук выбило вправо, значит снайперы сидят на скале. Получается, что Гримм еще жив и не потерял ни одного бойца только по воле этих наблюдателей. Десантники по-прежнему у них на ладони, и прихлопнуть их ничего не стоит. Вывод: русским важно следить за группой и мешать ей действовать. Убивать они не будут, во всяком случае, пока. Отвели танки и играют в охотников и зайчиков.

Гхорн покосился на тающий в протоке айсберг. С наклонной палубы в зеленую воду звонко рушилась капель, то сливаясь с криками птиц и плеском рыб, то становясь назойливой и громкой. Наверное, взгляд обладает какой-то физической силой: ледяной матрос тронулся с места и лихо съехал на негнущихся ногах к краю артиллерийской площадки. Твердое тело упало в воду с переворотом, головой вниз. Черные ботинки некоторое время торчали вверх подошвами, а затем вода вытолкнула труп комендора на поверхность, и он манекеном улегся на легкой волне. Течение подтянуло его под капель, и прозрачные струи стали бить в корку льда, рассыпаясь радужным туманом.

Гхорн отвернулся. Субмарина — это дополнительный штормбот, надежда спастись или отсрочить гибель. Безразлично! Проклятый амфиптер жив, а остальное несущественно. Пока амфиптер жив, все зря.

Гхорн понимал, что нападение на Хранителя сделало план гархов очевидным. Если не добить дракона и не использовать перекресток сейчас, о вторжении можно забыть надолго. Совет Принципалов многократно усилит защиту, и через Палец Дракона не прошмыгнет даже ничтожный москит.

— Видели бесцветную тварь? — задумавшись, Гхорн обратился к людям на своем наречии, затем спохватился и сделал вид, что закашлялся. — Так вы видели бесцветного дракона?

— Так точно, командир. Мыльный пузырь высотой с памятник Бисмарку. — Наконечник уже шутил. Золотой напарник.

— Мы должны его уничтожить. Любой ценой. Огнемета нет, винтовка разбита. Остаются гранаты, пулемет и автоматы. Маловато для такой туши, но ладно. Таким молодцам и кинжалов хватило бы, не так ли?

— Так точно, хватило бы! — гаркнул Рубин. Наконечник покосился на коллегу с уважением.

Первые сто метров вдоль обуглившейся рощи Гхорн шел медленно, каждый миг ожидая выстрела в спину. Не смертельно, конечно, но на некоторое время задержит выполнение задания. Бранденбуржцы — бойцы закаленные, но даже они могут воспринять оживающего шефа не совсем правильно. Кроме того, ни у Рубина, ни у Наконечника шансов восстановиться после русской пули не было. С линии огня нужно было убираться во что бы то ни стало.

— На счет «три» прыгаем в джунгли и ползем в чащу, — произнес Гхорн, не поворачивая головы. — Один, два…

Два лохматых «мячика» и фигурка в рваном тропическом комбинезоне кубарем прокатились несколько метров и исчезли в джунглях. Ну и хорошо. Ну и чудесно. Канунников отложил бинокль. Хватит сюрпризов. Опять розовый туман, опять озноб. Федор вернулся в пещеру и напился воды. Есть не хотелось. Значит, будем спать. Спать. Феденька, хочешь малины, сыночек?

Свиридову было очень неудобно. Хотелось вытянуть ноги, но пассажирский отсек авиетки был создан для маленьких коротконогих людей с узенькими плечами. Николаев тронул Свиридова за плечо, указывая рукой в мягкой перчатке налево. Из моря зелени, из белесых горячих испарений над протоками великой реки черным маяком выступила скала.

Пилот Хорхе завертел головой, привлекая внимание пассажиров. Ему не нравились эти канадцы — ни тот, первый, ни эти двое. Хорхе не нравился и маршрут к неизвестной и ненужной скале. Впрочем, за такие сумасшедшие деньги можно было бы летать и полгода — все равно Хорхе остался бы в завидном плюсе!

Пассажир похлопал Хорхе по спине, и тот плавно развернул машину, обходя скалу справа. После двух больших кругов на плоской вершине появился человек — тот, первый. Он поджег хворост, и на вершине запылала дымящаяся стрела. Пассажир снова постучал Хорхе в спину. Это означало, что нужно было развернуться и зайти в направлении знака. Нет ничего проще. Два сильных толчка сообщили пилоту, что канадцы спрыгнули в джунгли. Хорхе выровнял рулями небольшой крен и поспешно лег на курс домой. Краем глаза он заметил внизу два светло-зеленых купола. Ну и ладно. Даже если бы их парашюты не раскрылись, пилот уже ничем не смог бы помочь. Экспедицию к Пальцу Дьявола снаряжать не стал бы никто. Тоже, придумали — Палец Дракона. Странные они, эти канадцы. Говорят, что ученые, а сами молчат, как истуканы. Вот сосед Гонсалес, воздыхатель сестрицы Роситы, так он — фармацевт, имеет аптеку и готовится открыть еще одну, на окраине. Если Гонсалес начинает болтать, то слова уже никто не вставит, даже и не думайте! Вот это ученый, это да!

— Вот и все, что я видел. Немцы ушли в джунгли, а подводная лодка притоплена на отмели. Похоже, делать тут больше нечего. Любопытно, зачем они пытались поджечь джунгли?

— Жаль, товарищ полковник, что мы опоздали. Этот идиот Хорхе ухитрился потерять жиклер, перебирая мотор, и пришлось заказывать новый в токарных мастерских на другом конце города. — Николаев отнял от глаз бинокль. — Идти сможешь, Федор Исаевич?

— Да я уже молодец. Вот два дня назад не смог бы. — Федор чувствовал прилив сил. — Леня, ты как?

Свиридов прилаживал за плечи ножны волнистого непальского меча, миллиметр за миллиметром регулируя мягкие кожаные ремни. Помимо штатного набора оружия, каждый боевой разведчик имел свое любимое, талисман. Леня после командировки в Непал не расставался с этим клинком никогда, владел им блестяще, и в ближнем бою применял не задумываясь.

— Порядок, товарищ полковник. К бою готов!

Снайперское гнездо Канунникова было законсервировано: оружие, боеприпасы и предметы первой необходимости замурованы в каменном тайнике.

— Все. Уходим. Прямо под нами вход в перекресток, туда наш танк ушел с индейцами. Жаль, код доступа неизвестен. Не зная брода, неизвестно где всплывешь, — Федор зажмурился на минуту. — Так, так… Там бродят немцы, поэтому на подводную лодку не полезем. Риск — дело благородное, но глупое. На карте низкий берег обозначен здесь и вон там, после спуска с плато. День пути, не больше. Так что пойдем намеченным маршрутом.

Группа спустилась со скалы и бегом отправилась на север, к крутому скальному обрыву. Возле обрывающихся между двумя камнями следов танка Федор задержался. Неужели это те танкисты, из ориентировки? А какие же еще? Действуют против немцев, а наши их ловят. Получается, что все против них. Интересно, а те, кто владеет перекрестками, за кого? Или против кого? Если против всех, но заодно с танкистами, то занятная картина получается. Ладно, разберемся со временем, а пока бежать, бежать. Время не ждет. Еще деревья валить, плот вязать. Шесть резиновых камер есть, непотопляемость обеспечим.

— За мной, — скомандовал Федор, и три пары ног легко побежали по разогретой за день земле. В траве стрекотала и звенела живность, высоко в небе плыл равнодушный патрульный орел, а над землей заливались обморочными трелями мелкие заморские птахи.

Гхорн чувствовал беду. Разум непрерывно просчитывал варианты, но результат неизменно был плохим. Все разрушили снайперы. Не будь их, амфиптер лежал бы с тусклой чешуей и кормил местных мух и падальщиков. Что он теперь может выкинуть, даже без запасов ледяного дыхания? Хранители способны на все. Возле виска назойливо жужжал крупный слепень. Гхорн отмахивался, а слепень возвращался, как мячик на резиночке. В броне, конечно, лучше, чем в тонкой человеческой шкурке. Дракона жалить — только зря жало тупить. Зачем люди так слабы и беспомощны? Но все равно они выигрывают. Не числом, как муравьи и планктон, но особым свойством мозга. Разумом. Необходимость заботиться о своих жалких телах и неспособном к самостоятельному выживанию потомстве заставляет людей подчинять себе всю остальную природу. Великие гархи проигрывают войны именно по причине собственной силы. Кощунственная мысль, но Гхорн выстрадал ее, как и Гефор, Каррагон и еще десяток храбрецов. Гархи способны на многое, но врожденная мощь ослабляет их разум. Зачем мыслить, если ты и без того могуч и можешь легко добыть пищу, славу и пространство? Мысль без тренировки становится примитивной и дряблой. Вот где мы проигрываем, вот где… Люди то объединяются, как муравьи, чтобы свернуть горы, неподвластные хилому одиночке, то уединяются, чтобы явить мощь одинокого гения, почти равного гению Творца Всего Сущего. Гархи напрасно считали Творца огромным, драконом. Нет, Творец мал и умен, как человек…

Гхорн еще раз поразился проницательности Гефора. Тот был убежден, что будущее гархов заложено в детях, которые родятся от сожительства с земными женщинами. Скоро, очень скоро немецкие ученые доделают фатальное для людей атомное оружие. Когда мир сотрясут взрывы, порождающие жесткие лучи, потомки Вальтера и других перевоплотившихся гархов завершат трансформацию, и личность дракона станет доминирующей. От них родятся новые бесчисленные потомки, человекообразные и бесчеловечные. То будут истинные гархи, вооруженные мозгом человека и сердцами дракона. Это и есть путь детей Синей звезды! Через человекообразие — к бесчеловечности! Вальтер будет доволен, когда убедится в сообразительности Наставника. Гхорн и его великий воспитанник создадут учение, понятное даже низшим гархам, созвучное их сердцам. На миг Гхорну показалось, что он почувствовал ответ Вальтера: драконье сердце дрогнуло в брюшине и забилось сильнее. Нет. Слишком далеко, и Гефор не слышит. Жаль.

Рубин и Наконечник давно насытились и дремали в тени. Диверсанты прочесали почти всю рощу, тянущуюся вдоль протоки. Никого, кроме птиц, ежиков и каких-то огромных грызунов. Проклятый ледяной дракон как сквозь землю провалился. Наставник сидел, прислонившись спиной к гладкому валуну. Ему было легче, чем остальным, и он старался беречь их силы. В лохмотьях маскировочной накидки запутался крупный красный муравей. Он сучил лапками, отчаянно вращал усиками во все стороны, но не сдавался и полз напролом. Опять муравей. В мыслях муравьи, на рукаве муравей. Наваждение какое-то. Не слишком ли много чести? Наставник щелчком сбросил насекомое, и почти в тот же миг почувствовал жгучий укус за воротником. Гхорн запустил руку за воротник и вытащил оттуда огромного муравья, тоже красного. Доктор Эрик Гримм знал, что красные муравьи на Амазонке отличаются необычайной величиной и прожорливостью, но они обгладывали мертвую или слабую добычу: гусениц, бабочек, жуков. Крупных животных они просто отгоняли легким покусыванием, чтобы те ненароком не раздавили колонию, а на людей не нападали никогда. Следующий укус в колено был жесток и свиреп. На брезентовой штанине шевелил усами муравьище, выискивая место для следующего укуса. Наставник сердито хлопнул по муравью жесткой ладонью. На земле завозился и зачесался Рубин. Наконечник подскочил, сел и начал обожженными руками срывать с себя рубашку. Трава буквально вскипела красными шевелящимися брызгами.

— Бегом из рощи! — Наставник вскочил на ноги. Злобные укусы придавали азарта, и скоро диверсанты мчались по равнине, заросшей высокой травой. На сухом бугорке они повалились на землю, лихорадочно стаскивая с себя одежду. Муравьев давили с остервенением, матерясь и чертыхаясь.

— Там, наверное, у них гнездо, — выдохнул Рубин, напившись воды из фляги.

— Не было там муравейника, — мрачно проговорил Наставник. — Не было.

В джунглях начинался переполох. Над рощей пестрыми кляксами взлетели попугаи, стайками брызнули мелкие пичуги, а по земле врассыпную от джунглей хлынуло зверье. Мелкие грызуны мчались сумасшедшими прыжками, за ними спешили неповоротливые грызуны капибары, а под конец из благословенной тени выскочил выводок тапиров. С большой скоростью мимо десантников прошмыгнул на мягких лапах ягуар, не обращая внимания на мельтешащую кругом легкую добычу.

— Ну вот, только еще мартышки не бегут. Похоже, они все сгорели там. — Рубин повернул обожженное лицо в сторону горелого края рощи. Как будто в ответ Рубину, с пальм посыпались обезьяны. Они скакали на кривых лапах в глубь плато, подальше от рощи.

— Гхорн, я узнал тебя. — В голове Наставника четко зазвучала присвистывающая речь ледяного дракона. — Меня зовут Ска. Помнишь меня? Это неважно. Не отвечай. Наши пути пересекались у подножия вулкана в горах Эрф. Тогда тебе удалось спасти свою бородавчатую шкуру, но сейчас тебе не поможет ничто. Те, кто пытался сжечь Святую рощу и убить Хранителя, будут наказаны. Мне послушны все звери, живущие вокруг перекрестка, но с тебя и твоих спутников хватит этих маленьких муравьев.

По лицам спутников Гхорн понял, что голос Ска слышит только он. Беседовать с бесцветным отпрыском амфиптеров не было смысла.

— Подъем! Красные муравьи взбесились. За мной, к воде!

Огибая рощу по большой дуге, десантники бежали к протоке. За ними с неотвратимостью разлива струилась красноватая лента. Муравьи не маршировали, как в детских сказках, а лились неширокими ручейками. Когда под ногами зачавкала прибрежная сырая земля, Наконечник и Рубин были готовы прыгнуть в воду, но Наставник крикнул, как выстрелил: «Halt!»

Наставник ловко оглушил суетившуюся рядом жирную капибару, надрезал кинжалом шкуру на брюхе и швырнул в протоку. Вода вскипела кровью и черными спинками пираний, жадно дергавших со всех сторон тело толстого грызуна. Розоватый, дочиста обглоданный скелет животного быстро пошел ко дну. Наконечник и Рубин переглянулись. Наставник думал. По его лицу стекали струйки пота. Об оттаявшей подлодке с ее запасами и ботом можно было забыть — во всяком случае, пока нет плота. Рыбам безразлично, кого рвать на куски — воинов-арийцев, дракона высшей касты или морскую свинку… Муравьи сделают сооружение плота невозможным, а противостоять им можно было разве что огнеметом, да и то вряд ли. Что толку, огнемет сгорел. Значит, все равно нужна вода. Без пираний.

Разведчики быстрым шагом двинулись туда, откуда пришли на плато — в сторону горного ручья.