"Т-34 — истребитель гархов" - читать интересную книгу автора (Клюев Константин, Подгурский Игорь...)

Глава 6 МОСКВА

Марис выскочил из люка по пояс, да так и замер, опираясь на прямые руки. От яркого света заломило в висках. Постепенно зеленые круги в глазах проходили, и окружающий мир начал проступать размытыми пятнами. На броне у башни сидел и тихо чертыхался Ковалев. Снизу послышался голос Суворина:

— Вить, осторожно, тут можно зрения лишиться!

— И что теперь? — Стрелок-радист отозвался из брюха танка, как из колодца.

— Глаза прикрой, вот что!

Холм был залит неистовым солнцем. Белые цветы и яркие бабочки сливались в пестрый хоровод. Разомлевшие от зноя птахи прославляли благословенную пятнистую тень в прозрачной березовой роще. Неширокая дорога спускалась с холма к большим воротам в городской стене, выложенной из светлого камня. Стена была достаточно высока, чтобы укрыть большую часть построек города даже от взглядов с холма; Марису был виден только ряд крыш и верхняя часть звонницы белоснежного собора с плавящимися на солнце золотыми маковками. За городом и до самого горизонта, куда хватало глаз, лежал синеватый бор.

— Вот и славно, — громыхнуло сверху. — С прибытием, Ковалев! Привет, казацкое племя, скучал без тебя, друже! Марис, мое почтение! Ваня, оторва, как жизнь! Ах да, будем знакомы!

С этими словами Великий Дракон Линдворн, потомок славного Амфиптера из рода Драконов Времени, наместник Господа, Властитель неба, земли и всего сущего, шагнул к танку от правого из двух огромных каменных обломков, и протянул когтистую лапу побледневшему от неожиданности Вите Чаликову.

— Для вас переход из сырой черной ночи в здешний день слишком резок, но тут уж ничего не поделаешь. — Вздох Линдворна был глубок и протяжен, как холостой ход мехов органа. — За это извиняться не буду; виниться за обстоятельства, над которыми ты не властен, — пустое бахвальство, что скажете? Ах-хах-ха-ха!

Виктор молча глазел на Великого Дракона. Он подозревал, что его друзья ничего не преувеличивали, рассказывая о своих приключениях, но рассказ — это одно, а хохочущий громоподобным рыком дракон с двухэтажный дом величиной — совсем, совсем другое…

— Не желаете ли освежиться? В такую жару природа шепчет, знаете ли, — дракон заговорщицки подмигнул и сощурился. — Здесь недалеко, вон он, град Китеж, под горочкой. Машину свою здесь оставьте, никуда она не денется. А, Ковалев? Ах, голуба, как скучал без тебя, братец ты мой! Марис, да ты еще вырос, как я погляжу! Да ладно, я же не в обиду. — Пасть Линдворна не закрывалась ни на миг.

Марис сидел на броне и улыбался. Теперь он точно знал, что все неприятности в прошлом. Еще он понимал, что теперь вряд ли встретит свою маму, школьных друзей, а также ту девушку, к которой так и не подошел тогда, в музее истории Риги, но тоски по утраченному не было. Была грусть, смешанная с облегчением, а слезы из глаз катились от слишком яркого света.

— Хотите — пешком, а нет — у каждого есть жетон, — продолжал радостную болтовню Великий Дракон. — Две угловые кнопки одновременно. Ну как, пройдемся?

Ковалев приложил ко лбу ладонь, оглядывая из-под козырька сияющий град Китеж.

— Пошли, Великий Линдворн, показывай дорогу.

— Так тут одна дорога, вниз, — громыхал потомок славного Амфиптера, балансируя на спуске и осторожно подтормаживая хвостом. — К воротам, там открыто. Ваня, а ты что опечалился? Да брось ты эту канитель — бывает, не бывает. Если другого нет, значит, все на самом деле.

Суворин шел позади всех с обиженным видом. Витя Чаликов с недоумением поглядывал на приятеля, но тот молчал, надувшись, и смотрел под ноги.

— Это у него бывает, — вполголоса сказал Ковалев. — Пройдет. Всякий раз, когда эти дела начинаются, ну, необычные, он подозревает весь белый свет, ему кажется, что его разыгрывают. Хуже всего было, когда наш Вихрончик при нем заговорил; Ваня все приглядывался, пытался угадать, кто из нас поросячьим голосом пищит. Еле в себя пришел. Знаешь, Вить, он до конца так и не поверил, хотя часто оставался с Вихроном и даже разговаривал.

— Я его понимаю, командир. — Виктор засмеялся, откинув голову. — Мне бы за подобные рассказы в Грохольском пацаны такую кличку придумали, век самому не сносить, а внукам донашивать.

Марис немного приотстал, дождался Суворина и пошел с ним рядом, участливо сутулясь.

Линдворн пригнулся, проходя в глубокой арке ворот, глянул Виктору в глаза и подмигнул. На площадь валил народ — в Успенском соборе кончилась служба. Лица мужчин и женщин были открыты и доверчивы, а самое удивительное — никто не проявлял излишнего любопытства ни к танкистам, ни к их выдающемуся спутнику. Прихожане в легкой светлой одежде приветливо здоровались и спокойно шли по своим делам — кто куда. Дракон обошел собор слева. Большие каменные палаты были архитектурным продолжением храма и уравновешивали его тяжесть. Двери были под стать потомку Амфиптера, хотя ему и пришлось опять пригнуться, зато внутри, в высокой зале, он чувствовал себя замечательно и комфортно.

— Смотри-ка, пассаж, ни дать, ни взять. — Чаликов радостно оглядывал сводчатую крышу и два этажа помещений, соединенных наверху ажурными мостиками.

Дракон важно проследовал к полированному каменному столу в самом центре залы.

— Вот здесь мы и перекусим. — Линдворн щелкнул пальцами, и круглая столешница раздвинулась, открыв вместительный ларь. Дракон перегнулся вглубь, огляделся, а затем начал ловко орудовать лапами, выставляя яства то на левую, то на правую половину столешницы. Под конец был извлечен замечательный ящик с пыльными бутылками в плетенках, и половинки столешницы с каменным рокотом сдвинулись в одно целое.

Ковалев обреченно вздохнул, улыбаясь.

— А что, Сашок, казак ты мой любый, орлы твои мальвазию не разучились пить? Нектар! Наполним чаши! — Коготь Линдворна ловко вытащил пробки из нескольких бутылей. — Давай, Виктор, разливай! Виноград, осетрина, цыплята, что еще… За здравие, орлы!

Дракон глотком осушил вместительный кубок и пощелкал языком. Ковалев тоже выпил до дна, и теперь ждал, когда жгучая сладость во рту сменится ощущением приятного тепла во всем теле. После второго тоста заговорили все разом — перебивая друг друга и ухитряясь услышать и ответить каждому.

— Да видели ваши приключения — жетоны-то на что! Предупреждали ведь, да без толку!

— А ты бы что на нашем месте?

— Давайте еще по одной! Марис, а давай споем «Kupla liepa», уважь старика!

— Да ты и песни наши знаешь, Горыныч!

— Амфиптеры все в душе латыши, мальчик мой! Мы — всем родня, образно!

Суворин было оттаял под этот гомон, заедая мальвазию прозрачным виноградом и ноздреватым пшеничным хлебом, но вскоре взгляд его снова стал жестким и упрямым.

— Жетоны ваши. Штучки все эти. Если вы такие всемогущие, остановили бы войну, шуты гороховые!

Стало тихо.

— Ох, Ваня, Ваня. — Дракон закатил глаза, вставил горлышко бутылки в пасть и несколько раз задумчиво булькнул. — Ветер не может хозяйничать на дне морском. Ну, никак! Разве что шторм устроить — да и то волна до дна не дойдет, так, отголоски. Кораблик какой с поверхности опустится, крабам на обустройство, якорь с обрывком цепи, амфоры с благородным напитком. Понимаешь, Иван Акимыч?

Иван отрицательно помотал головой.

— Люди войну начали, им ее и прекращать. У нас другая задача, и возможности тоже другие. Если сказать проще — чтобы вот этой войной, да и другими тоже, не пользовались в своих целях. Помнишь, я рассказывал про энергетику перекрестков? Гархи в борьбе за пространство не остановятся ни перед чем. Люди тоже готовы заключать немыслимые союзы с кем угодно. На нашем уровне с гархами мы разберемся, сомнений нет. Но когда гархи вербуют людей, и даже, — Великий понизил голос до гудения игрушечного паровозика, — засылают к ним своих агентов, то противостоять этому нужно на том же энергетическом уровне, используя… ну, примерно те же возможности. Только так достигается исторически значимый результат. Как бы это сказать иначе? Вот резня на берегу залива, когда вы защищали самоверов, уходящих на мой остров, останется в эпосе, но никак не изменит души глионцев. Вы там выступали как посланцы богов — могущественные, непобедимые и пристрастные. С таким же успехом рыцарей могла стереть с лица земли буря, уничтожить наводнение, любая стихия. Люди из такого вмешательства делают только один вывод: сейчас не повезло, боги не на нашей стороне, и их нужно постараться перетянуть на свою сторону. При этом не будет сделано ни малейшей попытки изменить себя, свое общественное сознание. Зачем? Все силы уйдут на подкуп, лесть, интриги, жертвоприношения божествам.

Дракон замолчал, задумчиво обводя когтем узоры на полированной столешнице. Ковалев уже давно все понял, и теперь искал подходящие слова, чтобы помочь Ивану. Коварная мальвазия сделала свое дело — мысли были рельефны и почти осязаемы, но слова рассыпались и ускользали.

— А мы с эсэсовцами, возле храма в скале? — оживился Марис. — Там был результат?

— Несомненно! — обрадовался Линдворн. — Мы не могли там действовать сами, да это и было бы бессмысленно, я только что рассказывал, почему. Вот мы и воспользовались случаем и вашим великодушием, обратившись к вам за помощью. Так выпьем же за боевое братство и взаимопомощь!

Дракона поддержали, но вяло и как-то вразнобой.

— В чем дело, друзья? — Очи Великого потомка Амфиптера заглядывали каждому в лицо, и в выпуклых нефритовых блюдцах с узкими зрачками танкисты видели свои издевательски вытянутые отражения. — Где воинский дух? Где радость от братской попойки? Так! Уныние прокралось на наш пир! Давайте по порядку. Давно этого не делал, но сейчас самый момент… Ковалев, отвечаю тебе на невысказанный вопрос первому, как командиру и боевому напарнику, потомку моего славного дружочка Григория Ковалева. Госпожа Принципал предупреждала вас, что возврата в прошлое нет? Что война для вас окончена — во всяком случае, там? В лучшем случае — убьют, причем свои же. Вы все-таки предпочли вернуться. Честь вам и хвала. Поступок неосторожный, но иначе вы не могли. В некоторых вещах убеждаются исключительно при помощи своих сломанных ребер, Александр Степанович, любых других доводов нам недостаточно. Так что пора принять положение дел как факт. Марис, на твой вопрос «что делать дальше» отвечу так: у госпожи Принципал было предложение, которое она не стала озвучивать на последней встрече. Сама хотела с вами поговорить, но раз уж разговор назрел раньше, скажу я. Позднее. Иван Суворин, твой вопрос остается без ответа. Ни один из перекрестков за все время не зарегистрировал сигнал от жетона любезного друга Неринга. Повторить то же, что в прошлый раз, когда я показал Виктору его семью, невозможно, — для такого сеанса рядом должен быть кто-то из родственников. Итак, о нем мы не знаем ничего. Все, теперь я отсоединяюсь от ваших мыслей. Сами вынудили своей вселенской скорбью и молчанием.

Дракон обвел компанию хитрым взглядом:

— Ставлю свой хвост и гребень в придачу: Виктор скучает без вас. Ну, и без меня немного… Давайте за него, до дна!

Эльза была счастлива по-настоящему, ощущая свое счастье каждую секунду так полно и сильно, что ей часто становилось страшно. Она понимала, что лучше быть не может, и очень боялась, что сказка кончится. Именно поэтому она предпочитала во время прогулок крепко держать Виктора под руку, а маленького Зигфрида старалась не отпускать от себя дальше пяти шагов. Малыш смешно приседал на корточки, разглядывая на земле какие-то важные и интересные мелочи, которые взрослым уже почти не видны с высоты их роста, да и давно потеряли для них новизну и привлекательность.

За оградой парка возник неясный гул. Звук нарастал, усиливался, и земля начинала подрагивать, передавая знакомые Нерингу мощные вибрации. Виктор подхватил Зигфрида на руки, и Неринги отправились к Северным воротам.

По шоссе шли тридцатьчетверки, и сердце Виктора забилось чаще. Танки шли к парку длинной колонной. Выкрашенные в цвета вермахта, с многочисленными крестами на броне и на башне — чтобы летчики люфтваффе не приняли за врага, — трофейные танки производили на Неринга странное впечатление. На мгновение Виктору захотелось забраться в русский танк, причем желание было так велико, что он даже придавил ногой воображаемый тормоз.

Головной танк колонны поравнялся с Северными воротами и резко остановился. Из люка выскочил круглолицый офицер и бросился к Нерингу:

— Вот так встреча! Это кто? Сын? Жена? Прошу прощения! Уже полковник? Вот это правильно. Виктор, представь же меня своей семье!

— Эльза, рад тебе представить полковника Шеера. — Неринг озадаченно жал руку бронетанкиста, в то время как маленький Зигфрид уже тянул ручку к серебряному нагрудному штурмовому знаку веселого дяди. Внизу знака на золоченом фоне стояла штампованная цифра 100.

— Это за сто танковых атак, такие знаки летом ввели, а раньше у меня был простой, серебряный, как у твоего папы, — пояснил младенцу словоохотливый дядя Шеер. Зигфрид понимающе загудел, тотчас переключившись на витой погон незнакомца.

— Как машина? — кивнул Неринг на Т-34.

— О! Класс! Внутри перебрали почти все, поставили наши органы управления, электрику, сиденья, цейссовские прицелы. Теперь можно воевать. Броня у русских что надо, движки в порядке. Да вот сам посмотри! Давай-давай! — С этими словами полковник Шеер стащил с Неринга шинель, принял на руки Зигфрида и плечом подтолкнул к танку. — Залезай смелее!

Неринг забрался на броню и скользнул в люк. Командирская башенка, пристроенная сверху по немецкому образцу, казалась лишней, но не мешала. Внутри все было совсем иначе — типичный немецкий танк, оборудованный по последним требованиям вермахта. Виктор ощутил некоторое разочарование, будто ждал от трофейного русского танка чего-то другого. Ну, право, не Ивана же и не Мариса он ждал увидеть! Поблагодарив экипаж за прием, Неринг вернулся к семье и Шееру.

— Ничего аппарат получился. Когда на фронт?

— Эшелон отправляется в полночь, — ответил Шеер. — Сутки на приемку и погрузку. Маловато, дружище, но сам знаешь, на Востоке сейчас временные трудности, сроки предельно сжаты. Что у тебя, как?

— А давай поговорим вечером. Ужин в кругу семьи, — улыбнулся Неринг. — Мы с Эльзой тебя приглашаем, дружище! До полуночи успеем, отправлю тебя на вокзал на служебной машине. Договорились? Ждем к восемнадцати ноль-ноль.

Шеер записал адрес в планшете, проворно забрался на командирское место и отсалютовал Нерингам с высоты.

Виктор, Эльза и малыш Зигфрид вернулись в парк, а за их спиной рычала длинная лента русских танков, ползущих на Восточный фронт.

— У вашего аппарата две проблемы: неудобно и тесно внутри и постоянно нужно думать о топливе. Поэтому местные мастера решат первую из этих проблем. За вторую примемся позднее. — Линд скосил глаза на госпожу Принципал, но не смог уловить ничего; лицо владычицы пяти мирозданий было бесстрастным и неприступным. Тонкие пальцы перебирали ожерелье из двадцати пяти полупрозрачных бусин, и шарики под ее пальцами отзывались короткой чередой синих и зеленых вспышек.

Танкисты сидели за столом молча. Если Ковалеву, Эмсису и Суворину госпожа Принципал была хоть немного, да знакома, то Виктор Чаликов был ослеплен и растерян. Теперь Ковалев видел со стороны, как комично выглядел экипаж при первом знакомстве с этой властной и великолепной женщиной и сопровождающим ее странным молодым человеком. От тонкого и хрупкого на вид Линда исходила несокрушимая уверенность могучего воина, но в то же время Ковалев едва ли мог припомнить более мягкого и обходительного юношу. Кто-то из литературных персонажей маячил в глубине памяти, но кто это был? Черт, девчонки должны сходить с ума от такой гремучей смеси. Ковалев улыбнулся своим мыслям.

— А что Великий Дракон? — Повелительница подняла бровь, едва заметно улыбаясь уголками рта. — Сегодня он должен был почтить нас своим присутствием? Али занемог?

— Неотложные дела призвали достойнейшего потомка Амфиптера в Глион. — Тень быстрого облака скользнула по лицу Линда, и на этот краткий миг юноша помрачнел и осунулся, испытующе глядя на госпожу.

— Я полагаю, совершенно неотложные?

— Там что-то очень серьезное, госпожа Принципал.

— Может быть, нам следует вмешаться и помочь Советнику?

— Нет-нет, госпожа Принципал, Великий Дракон справится сам! — выпалил Линд, пожалуй, слишком поспешно.

Марис опустил голову, как он это делал на уроках в последнем классе гимназии, чтобы не рассмеяться в лицо преподавателю. Дракон вчера уговорил столько мальвазии, что никакой речи о Глионе и важных обстоятельствах быть не могло.

— Советник Линд, прошу вас при случае передать Великому Дракону, что мы всегда рады ему, а также неизменно видим в нем надежную и твердую опору, — слова «надежную и твердую» были едва заметно выделены госпожой Принципал.

Линд отвесил полупоклон, стиснув зубы. Ковалев готов был поклясться, что отчетливо слышал скрип.

— Что же, мне пора. — Одна из бусинок ожерелья вспыхивала тревожным малиновым светом с багровым отливом. Казалось, что эта бусинка еще и покалывает пальцы хозяйки — госпожа Принципал отдергивала их, но малиновый шарик не отпускала, перекладывая ожерелье из руки в руку.

Поднявшись из-за стола, госпожа Принципал предстала перед собравшимися во всем блеске летнего облачения, подобранного в лучших местных традициях: длинный льняной сарафан, перехваченный под высокой грудью широкой алой лентой, золотые волосы, сплетенные в тугие косы, легкий ажурный кокошник и невесомые сафьяновые туфельки.

— Виктор, проводите меня до ворот. — Госпожа Принципал протянула Чаликову руку. — А вы, Линд, заканчивайте без меня. Все уже ясно, не так ли?

Бледнея от вполне понятной робости, Виктор деревянной походкой направился к выходу из-под легкого узорчатого навеса беседки. Дама крепко держалась за локоть кавалера, спускаясь по деревянным ступеням вниз.

— Что же, на чем мы остановились? Ах, да! — Линд глядел вслед идущей к храму госпоже Принципал. — Местные мастера. Пойдемте, посмотрим.

В мастерских было тихо. Танк стоял в центре чистого каменного помещения, залитого ярким светом из круглых потолочных светильников. Два голых по пояс мастера сняли покореженную крышку люка и что-то замеряли, а несколько рабочих опутывали башню гибкими мягкими канатами, свисающими откуда-то сверху. Еще одна бригада тащила куда-то правую гусеницу, как волокли бы свой одноименный трофей муравьи. Суворин даже подпрыгнул на месте, глядя, как слаженно самоуправствуют молчаливые труженики. Ковалев на всякий случай положил руку на плечо механизатора.

— Погоди, погоди, Ваня, успокойся.

Линд подошел к танку, и как раз в этот момент башня отделилась от корпуса и медленно поплыла на канатах куда-то в сторону.

Бородатый мужик в холщовой косоворотке и светлых брюках подал невидимому крановщику последние сигналы, убедился, что все в порядке, а затем повернулся к Линду. Через минуту он был представлен экипажу: его звали Никита, и оказался он совсем молодым человеком, лет двадцати.

Именно Никита руководил модернизацией танка, на которой вчера во время дружеской попойки настаивал Линдворн, получив единогласное одобрение экипажа, и о которой сегодня вторично упомянул Линд. Ковалев задал Никите несколько вопросов и впал в ступор: молодой человек знал устройство тридцатьчетверки в таких деталях, какие не были известны самим танкистам. Суворин умоляюще заглядывал командиру в глаза и что-то тихо говорил. Очнувшись, Ковалев понял, что Ваня хочет участвовать в процессе переборки. Прекрасно зная, как скоро безделье доводит Суворина до взрывоопасного состояния, Ковалев сразу согласился. В мастерских делать было нечего, и Линд предложил экипажу прогуляться по Китежу, а сам откланялся, сославшись на множество дел.

У ворот мастерских к Эмсису и Ковалеву присоединился Чаликов.

— Проводил?

— Да.

— Ну и как?

— Что — как?

— Марис, оставь! Помнишь, как мы ее увидели в первый раз?

— Ты сравнил, командир! Нам было тяжелее, чем Виктору!

— Это в каком смысле? — поинтересовался Чаликов.

— Да в таком. — Белобрысый Марис смешно зажмурил левый глаз. — Ты помнишь, командир, как она была одета? В серебряный костюм в обтяжку! Ваня наш не знал, куда глаза девать. А сегодня в сарафане, так можно хоть на детский утренник.

— Да ну тебя! — внезапно рассвирепел Виктор. — Шутки твои…

Чаликов резко развернулся и пошел вниз по переулку. Марис растерянно посмотрел на командира, а Ковалев ехидно улыбнулся:

— Все, Марис. Похоже, пропал наш московский хулиган.

— В каком смысле?

— Да в таком, самом простом. Теперь о госпоже Принципал ни одного шутливого слова: Витька не поймет. Любовь штука тонкая. Так что приказываю догнать его и как-нибудь загладить нашу неловкость, сержант Эмсис!

Марис бросился искать Чаликова, а Ковалев не спеша отправился вслед за ними, посмеиваясь и качая головой.

— Я вот чего понять не могу, Великий Дракон: это тот самый Китеж, который на дно озера от врага ушел?

— Ой! — Дракон дурашливо испугался. — На какое дно? Сашенька, казак мой ненаглядный, тогда вокруг рыбки должны плавать да нас доедать. Ах-хах-ха-ха!

Вдоволь посмеявшись, Линдворн отдышался и стал серьезен:

— Откуда такая информация?

— Легенда такая есть, да и опера…

— Опера? А я недавно ваш словарь обновил, теперь уж вы меня с толку не собьете. — Линдворн нажал когтем чешуйку у себя на плече и закатил глаза, покачивая головой в такт не то мыслям, не то словам, слышным ему одному.

— Нет, Александр Степанович, в либретто том только одна линия соответствует истине, а остальное все — художественный вымысел. Люди и в Глионе, и здесь — да все равно, где, — мыслят совершенно одинаково. Они принимают только те объяснения, в которые сами способны поверить.

— Что же это за линия?

— Как вы уже поняли, мы не на дне озера. Могу добавить, что даже и не рядом. В доступной обычному пониманию системе координат граду Китежу места нет. Помните, я вам давно рассказывал, как устроены перекрестки? Впрочем, Виктора с вами не было, был Неринг, так что повторю, да и вам напомню, если позабыли.

Наличие высших сил, действующих вне человеческого общества, объективно и неоспоримо. Люди воспринимают высшие силы не такими, какие они есть, а в соответствии с уровнем развития своего общества. Когда общество находится на первом, начальном этапе своего развития, процветает обожествление животных. Звери являются источником мяса, меха и шкур, а также смертельной угрозой. С ними связано все — и радость, и горе. Стоит ли удивляться поклонению медведям, тиграм и коровам? Второй этап — это обожествление ветра, воды, огня. Стихии управляют благополучием человека, и он платит им дань, обожествляя их жестокие капризы. Третий уровень — это преклонение перед существами, управляющими энергией стихий: огнедышащими драконами, морскими царями, водяными. Четвертый уровень характеризуется появлением в сознании человека единого бога, подобного человеку своим обликом. Этот бог управляет не только всем вокруг, но и тем, что происходит в душах людей и в общественном сознании. Пятый уровень — высший. Общество пятого уровня совершает последний переход: от безусловной веры к абсолютному знанию. В посредниках-идолах больше нет нужды, все воспринимается и понимается непосредственно и без искажений. Время течет в таком обществе иначе, и совсем по-иному решаются вечные вопросы и мелкие проблемы. Итак, уровень перекрестка определяется уровнем развития общества, существующего вокруг перекрестка. Мы с вами находимся на перекрестке-пять.

— Вот это да!

— Да, Марис. Китеж — второй в нашем мироздании, и перекрестков пятого уровня больше нет.

— А первый? — брякнул Суворин первое, что пришло на ум каждому.

— Извини, Иван Акимыч, не понял? — переспросил Дракон.

— Первый пятого уровня… где?

— Ах! Ха-ха-хо! Да я и не бывал там никогда. — Дракон снова тронул чешуйку и вслушался в неслышимые остальным звуки. — Атлантида! И опять легенды несколько лукавят — отнюдь не умышленно, а по неведению. Итак, в основе трансформации лежит вера. И в Китеже, и в Атлантиде вера и моральный закон стали единственным источником, регулирующим отношения между людьми. Именно в такой момент Великое Уравнение сходится: все от мала до велика, причем без исключения, руководствуются божьими заповедями, и иные мотивы не просто предосудительны, но практически невозможны. Вот и все.

— А как же враги в лесу? Бедяй, Бурундай, Орда? — Ковалев не мог отрешиться от того, что читал и слышал раньше.

— Да никак, Александр Степанович. Были и такие князья в Орде. Были и другие. Неужели ты думаешь, что такой город мог нырнуть под воду силой страха перед врагом? Это как раз и есть вымысел. Все было иначе. Великое Уравнение сложилось, и судьба Китежа была предрешена. Праведники всегда гибнут под натиском современников, внезапно обезумевших от ненависти. Если провести аналогию из метеорологии, Китеж и Атлантида — в свое, разумеется, время, — превратились в область низкого давления, и туда должны были неминуемо хлынуть и столкнуться воздушные массы разной температуры, влажности и скорости.

Суворин потряс головой, как пес, выбравшийся из воды. Иван не понимал практически ничего из сказанного Линдворном, но видел, что командир, Марис и Виктор соглашаются с Великим Драконом, причем с видимой неохотой, словно подчиняясь неумолимому натиску. Иван почувствовал необходимость вступиться; ему казалось, что его товарищей унижают и заставляют сдаться.

— А за что, интересно, ненавидеть хороших людей? — выпалил Иван. — Чем их больше, тем лучше!

Великий Дракон удивился и скосил на Ивана блестящий выпуклый глаз.

— Так. Кто еще не знает, за что ненавидят хороших людей? Видишь ли, Ваня, чувства такого рода иррациональны, они заложены глубоко в природе человека. Кому мешали ваши друзья самоверы? Казалось бы, никому, но ты сам, Ваня, прикрывал их бегство на мой остров. Или ты думаешь, что черные рыцари пытались схватить самоверов, чтобы признаться им в уважении и братской любви?

— Это совсем другое дело. — Иван включил крестьянское упрямство, не приемлющее аналогий и сопоставлений, но было поздно. Дракон прикрыл глаза и снова тронул чешуйку.

— У вас в России были точно такие же самоверы. Они называли себя духоборами и хотели жить своим трудом и божьим законом. И что же? Их гоняли, как зайцев, со Ставрополья на Кавказ, ссылали в Сибирь, не разрешали уехать из страны. Часть этих людей вырвалась в Канаду на нескольких кораблях, и путешествие это было для них тяжелым и страшным. — Дракон замолк, словно вдруг передумал говорить.

— И что? И что дальше?

Вопрос Чаликова заставил потомка Амфиптера очнуться.

— Дальше? Ничего. В Канаде им тоже не очень-то дали жить по божьему закону. И почему бы это? А, Иван Акимыч?

— Потому что буржуи!

— Ох-хо-хо! — Великий Дракон от неожиданности зашелся кашлем. — Усиление классовой борьбы по мере приближения к светлому будущему? Забавно. Видите ли, весь мир начинает автоматически давить на таких самоверов. Одно из доступных мне объяснений заключается в том, что следовать заповедям труднее, чем плевать себе под ноги и жить как придется. Праведники всегда укор для большинства, и чем молчаливее этот укор, тем больнее. Примерно так.

— Получается, что никакое справедливое и нравственное общество не совместимо с человеческой природой? — задумчиво протянул Марис.

— Не совсем так. В двух известных случаях все кончилось пятым уровнем.

— Что же происходит в остальных случаях? — спросил Ковалев, уже предчувствуя ответ.

— Разгром. — Коготь Дракона начертал в воздухе косой крест. — Несколько поколений из последних сил поддерживают священный огонь, но, поглощенные борьбой, они упускают и отталкивают своей непримиримостью собственных детей. Дети поддаются соблазну жить так же, как весь остальной мир, и, соблазняясь, соблазняют и часть своих родителей. Возникает раскол, вражда, и все кончено. Часть спивается, часть уезжает подальше от опозоренных очагов, и в итоге бывшие сектанты сливаются с остальным населением и живут «как все». Воспоминания о прошлом оседают на стенах портретами предков с упрямо сжатыми ртами, да в старых сундуках — книгами заветов, которые больше никто не читает, а выбросить жалко. Потомки стыдятся себя, понимая, что предали идеи родителей, и от стыда отдаляются все больше и больше от дороги, с которой недавно свернули.

— Так что же ждет наших самоверов? — спросил Ковалев, уложив длинную тираду Великого Дракона в голове.

— Ничего другого, — хмыкнул Линдворн. — Некоторое время они будут жить на моем острове, потом молодым надоест скучная и монотонная жизнь посреди океана, им захочется ярмарок с бусами и клоунами, каруселей и путешествий… Все предопределено.

— А скажи, Дракон, почему город Китеж перешел на пятый уровень, а самоверы нет?

— Наверное, я забыл сказать самое главное. Нельзя перепрыгнуть через уровень. Самоверы живут в обществе, где я — наместник Господа. Как мне ни прискорбно, но для начала они должны оставить в покое Дракона и обрести самого Господа. Так-то, казаки.

Никита оказался прямым потомком князя Юрия Всеволодовича. Он был столь же могуч телом, как и разумом, и очень мало говорил. После нескольких споров о технических деталях Суворин едва не охрип, поскольку спорил и горячился за двоих, а Никита серьезно слушал, коротко взглядывая в лицо собеседника. Когда Иван замолкал, запутавшись в собственных утверждениях, Никита в двух словах объяснял, как сделать лучше. Он не мог сказать, откуда берет необходимые знания, а просто задумывался, и через миг знал ответ.

Танк собрали заново, причем почти весь он состоял из новых деталей. Корпус, башня, колесные диски и траки — все было отлито, выковано и подогнано с величайшей точностью. Для каждой наружной части использовался свой, особый сплав. Железная многопудовая болванка, сбрасываемая на броню из-под крыши мастерских, отлетала на несколько метров вверх и в сторону, не оставляла на черной поверхности танка даже царапины. Все переключатели и механизмы работали четко, без заеданий и лишнего люфта. Ковалев крутил головой во все стороны, нажимал все кнопки — все работало идеально. Даже бортовая рация, предмет давней тихой ненависти стрелка-радиста Чаликова, шипела ровно и дружественно, без злобного треска и хрипа.

Ваня Суворин тоже был доволен танком, особенно когда его выкрасили краской того же цвета, что был раньше, а Марис нарисовал на башне большие буквы ВД и цифру 100. Было и нечто непонятное, омрачающее радость механика-водителя: старый надежный дизель сняли и куда-то убрали, моторный отсек двигателя переделали, выложив свинцовыми плитами, а топливные баки сделали частью мощной системы водяного охлаждения. В центре хитросплетений трубочек под тяжелой крышкой располагалась небольшая полость кубической формы. Выходило, что опробовать танк на ходу пока было нельзя.

— Ничего не поделаешь, кассету с топливом вам поставят в другом месте. У нас этого нет, и взять неоткуда. Такие дела, — Никита тоже был доволен работой. — Будем молиться за вас, братья. Всегда молились, и будем впредь.

— Перекресток-пять чем хорош? — Линдворн назидательно воздел коготь к небу. — Сюда заказан путь всякой нечисти. Имею в виду гархов и скуталов, Марис! Твое чувство юмора несколько гипертрофировано! А ты, Ваня, не валяй ваньку, у тебя все слова в жетон-коммуникатор залиты, и нечего сиротой прикидываться!

Выдав Иван-да-Марису причитающееся, дракон уставился на Ковалева и Чаликова. Ковалеву стало щекотно от немигающего взгляда Линдворна, но он стоически выдержал испытание, даже не моргнув. Чаликову было легче: москвич грезил о госпоже Принципал, причем не без взаимности, судя по сиреневым вспышкам сообщений, поступавших на его жетон. Витька перечитывал их дважды, затем немедленно стирал, впадая в творческий транс. Он как раз обдумывал ответное послание, и свирепый взгляд Великого Дракона прошел мимо цели.

— Следующее преимущество пятого уровня: с него можно попасть куда угодно самым коротким путем. Вернуться тоже. Сюда только первый раз тяжело попасть, энергетические затраты большие, а потом, когда становишься своим, работает сильное притяжение. Именно поэтому Китеж будет вашей базой. Танк переоборудован по последнему слову. Внутри — хоромы, как вы могли заметить. Остается только попасть в Москву и поставить там урановую кассету. Проблем с топливом у моего стального тезки в обозримом будущем не возникнет, как считает князь Никита. Тонкость в том, что ваша установка спроектирована в то время, когда запасы урана были истощены, и конструкторы создали самый лучший и экономичный из компактных образцов. Вот и пришлось добывать кассету чуть раньше, в две тысячи шестом. Там все готово, осталось только перебросить вас в нужное место.

— Внутри башни встроен такой же коммуникатор, как у каждого из вас, но общий. Он помнит и ваши жетоны, и вас по отдельности, так что есть двойной запас надежности, — князь Никита Юрьевич до этих пор тихо сидел в углу и улыбался в бороду. — Все системы проверены многократно. Водонепроницаемость — два часа на глубине двадцать метров, газоплотность — около двадцати минут при нормальном давлении. Можете не волноваться. Хотя все равно волнительно, сколько ни проверяй.

— Ну, а сколько ни тяни, но ехать пора! — воскликнул Великий Дракон. — Что толку прощаться? Скоро свидимся. Вас найдет Еж, он все сделает.

— Еж так Еж. Экипаж, по местам! — спокойно сказал Ковалев.

— Два семнадцать, и вы у цели. Помни, Ковалев, обратно будет сложнее, Еж все объяснит на месте.

— Хорошо. — Ковалев закрыл люк. — Поедем добывать себе движок. Или что там еще. Все готовы? Два. Один. Семь.

Вода часто хлюпала, затекая в полость под верхним правым крылом тридцатьчетверки. Корма танка была полностью под водой, а передняя часть наискосок наползала на песчаный берег. Командирская оптика выдавала четкое изображение: пологий откос переходил в ровное пустое шоссе. Справа через дорогу виднелись странные двухэтажные домики, похожие на рыцарские замки, но стояли они очень близко друг к другу, как могильные памятники. Утро было холодным и пустым. Экипаж «Великого Дракона» вышел на обочину шоссе, разглядывая зарево за горизонтом. За кормой танка плескалась широкая спокойная вода, а на дальнем берегу светились одинокие огоньки.

— Как странно. Совсем мало звезд, — проговорил Марис. Действительно, небо было мутноватым и низким, и Ковалев смог различить не более десятка слабеньких звездочек. Одна из них, возле самого горизонта, стала наливаться светом на фоне странного зарева, и через минуту превратилась в дрожащее яркое пятно. Еще через минуту послышался комариный звон, перерастающий в более внятное рычание, а по шоссе быстро двигался конус белого света. С непостижимой скоростью мотоцикл с прилипшей к нему сверху фигуркой приблизился к танкистам и начал резко тормозить. Дело кончилось цирковым номером: мотоцикл рывком поднялся на переднее колесо, завис в нелепом положении, но кувыркаться передумал. Медленно, как в кино, заднее колесо опустилось на шоссе. Мотор мотоцикла поворчал немного и смолк. Голова в огромном круглом шлеме повернулась к экипажу, и в рассеянном свете тускло блеснуло черное забрало. Мотоциклист неуклюже проковылял мимо танкистов вниз, к реке, запрыгнул на броню и снял шлем.

— Хе-хе!

Он оглянулся вокруг, потоптался, странно щелкая подметками, и вдруг начал говорить сам с собой, словно мурлыча что-то под нос.

Танкисты переглянулись. Суворин застыл возле чудо-мотоцикла, а остальные подошли к мотоциклисту и взирали на него, словно во сне.

— Значит, так, трак под негабарит, с разрешением на перевес. Нет, Садовое не пересекаем. И даже третье. За что там платить? Да, больше тридцати тонн. Нужна площадка. Кран по реке подойдет, волоком с ума сойдем. Да, пока! До связи. Масяня, привет. — Голос мотоциклиста стал вдруг совсем мягким и теплым, будто он разговаривал с ребенком. — Не-а, я в командировке. Далеко, очень далеко. Все, спи! Не волнуйся, мне тепло. Ага. И я тебя.

Парень спрыгнул на сырой песок. Волосы его были разделены на несколько прядей и слипались в островерхие иглы, и вся прическа напоминала ежа с редкими, широкими у основания иглами.

— Ты — Еж? — Ковалев сказал первое, что ему пришло в голову.

— А что, не похож? Хе-хе! — Еж улыбнулся, и только сейчас стало видно, что он очень похож на Линда — фигурой и выражением лица. Только горб уродовал стройное тело и вызывал чувство досады. И ходил Еж как-то нелепо, на полусогнутых ногах. Жалко мужика.

— Сколько лет тебе, Еж?

— Двадцать четыре с утра было.

— Как — с утра? А сейчас сколько?

— Ну, так говорится, с утра. Стеб такой.

— Чего?

— Стеб. Надо вам в коммуникаторы новую версию словаря залить. Хотя здесь вы ненадолго.

— Где тебя так? — бухнул подошедший Ваня.

— Что — где? — Еж смотрел на Ивана, пытаясь понять крепыша.

— Ну, это. — Суворин махнул большим пальцем себе за спину. — Спину где повредил?

— Ах, это? — Еж засмеялся, запрокинув голову, и шея его ушла в горб, как у черепахи в панцирь. Ковалеву стало неловко. Вечно Ванька сморозит что-нибудь, а потом думает! Да и не думает он вовсе!

— Вот, смотри. — Еж надел на голову шлем и щелкнул какой-то застежкой. Шлем переходил в горб без малейшего шва, как будто был отлит заодно с курткой. — Это специально так сделано, для аэродинамики.

— Что, спину сломал специально? — не унимался Иван.

— Да нет, это куртка такая! — Еж снял шлем, расстегнул несколько кнопок и прожужжал молнией. Горб остался на куртке, а Еж оказался просто худощавым молодым человеком с прямой спиной.

— И хожу я так не потому, что мне ноги поломали, тьфу-тьфу, — Еж уже все понял и веселился от души. — Это мотоботы такие, боты. Специально для мотоцикла. Ходить в них — хуже нет, тут уж деваться некуда.

— Ну, ты и летаешь, однако! — Суворин уже забыл про горб, и теперь от души восхищался мастерством Ежа. — Рисково тормозишь! Надо бы пораньше, а то бы и через руль полетел!

— Честно говоря, я начал оттормаживаться еще во-о-н там, перед складом, а то проехал бы. — Еж показал пальцем на ангар, стоявший примерно в полукилометре, и тут в его куртке зазвонило. Он вытащил оттуда коробочку с кнопками, чуть больше жетона — коммуникатора, вставил в ухо мигающую синим огоньком затычку и начал разговаривать, как будто сам с собой.

С серой реки на подтопленный танк наплывала желтая туша величиной с жилой дом. Туша отрастила из боков черные стальные ноги и опустила их в воду. Через некоторое время она перестала качаться на речной волне — ноги прочно уперлись в грунт. Несколько матросов спрыгнули на танк и начали цеплять металлические канаты, свисающие с гигантской стрелы.

Еж вразвалочку отправился к шоссе — убрать с дороги мотоцикл. Там уже маневрировала плоская платформа на огромном количестве широких колес. Платформу спустили к самой воде и выровняли. Через десять минут погрузка было окончена, и желтая громада с надписью «Спецтехника» и каким-то длинным номером на низком бортике удалялась, вспенивая воду.

— Садитесь в тягач, я поеду своим ходом. — Еж застегнул шлем и уселся на длинное, задранное сзади вверх мотоциклетное сиденье, но передумал. На своих негнущихся ботах он проделал путь до кабины тягача и вызвал водителя. Вместе с ним они достали канистру масла и аккуратно залили густым маслом броню — все закрытые люки и щитки — все, что можно было открыть. Потом на свет появилось ведерко с белой краской, и на борту «Великого Дракона» появились кривая надпись «ЭКСПОНАТ В РЕМОНТ». Поверх масла было ровным слоем рассыпано содержимое черного мешка с мусором.

Еж отступил к обочине. Теперь он был доволен. Мотоцикл поднялся на заднее колесо и со звуком, от которого невольно вздрогнули все в тягаче, ушел в точку, сливаясь с гаснущим заревом утренней Москвы.

Водитель бросил танкистам оранжевые жилеты и белые каски:

— Наденьте, парни.

Мощная платформа задрожала и тронулась, набирая ход. Проехали несколько поселков с островерхими крышами. Возле синей будки с лесенкой и стеклянными стенами стоял знакомый мотоцикл. Толстый офицер в синей форме, похожей на робу с горизонтальными полосами побелки на штанинах и рукавах, метнулся к патрульной машине. Взвыла сирена, полыхнула мигалка, и сопровождение пристроилось впереди платформы с танком. Еж прикинул время. По выходным пробки в сторону Москвы начинались примерно с семи утра. Выходит, платформа будет на месте в восемь, не раньше. Можно было вздремнуть — даже сквозь заторы он пробьется за четверть часа, не больше.

— Я на «Дукати», да, на «Гипермотарде»… Не-а. Тысяча сто «эс». Знаю, что нет. Мне прототип переправили. Себе потом возьму, пусть доведут до ума. — Еж бормотал, не повышая голоса, в мобильный телефон, а потом слушал бурное кваканье, слегка отстраняя аппарат от уха и улыбаясь. — Наваливает от души. Да. Ладно, позвоню.

Еж подошел к экипажу тридцатьчетверки. Те сидели под бетонным забором на невысокой садовой скамейке и слушали гул шоссе, по которому текли рекой незнакомые автомобили. Суворин уже облазил тягач, подробно расспросил водителя и теперь сладко жмурился, качая головой. Чаликов тревожно поглядывал в сторону таблички «Москва — центр».

— Скажи, как тебя звать? — спросил Ковалев.

— Меня? — удивился Еж.

— Ну да, имя у тебя есть?

— А! — Еж протянул капитану ладонь. — Алексей Чубаров. Будем знакомы. Я вообще-то привык, что свои меня зовут Ежом или Лехой. Совсем правильно — Еж Высокогорный. Хе-хе…

— Что дальше делаем, Леха?

— А ничего. — Еж уселся рядом с Ковалевым и с наслаждением вытянул длинные ноги. — Вот машинка наша уходит в волшебные ворота, а вернется через полчасика в полном порядке.

— Леха, а зачем ты танк грязью залил? — Суворин обиженно засопел, глядя из-под белой строительной каски. — Масло оттирать — хуже нет, по скользкой броне прыгать — рук-ног не напасешься.

Еж запрокинул голову и тихо засмеялся:

— Танк получим в идеально чистом виде. Там, за забором — целый завод волшебников. После того как вставят кассету и заварят люк, танк вместе с платформой загонят в спецмойку для дезактивации.

— Так зачем было вообще грязь разводить? — не унимался Суворин.

— А это чтобы гайцам не вздумалось проситься внутри посидеть. Для них ведь этот танк не боевой, а так, музейный экземпляр. Представляю, как бы они рты пораскрывали, обнаружив у вас боевую укладку! Лишние проблемы, лишние деньги…

— Кому, кому не вздумалось? — встрепенулся Марис.

— Хе-хе, гайцам, ментам… Ну, милицию видели? Те, что нас сопровождали, синенькие… Они раньше ГАИ назывались, а теперь ГИБДД. Хотя, можно по-всякому, и так, и этак.

— ОРУД, — заговорил Витя Чаликов.

— Кто? Где орут? — не понял Ковалев.

— Раньше это называлось ОРУД. У нас сосед был сотрудник ОРУДа, у него свисток был, белый шлем, сапоги…

— А ты откуда, Виктор? — заинтересовался Е: ж.

— Я? С Грохольского. Знаешь, что ли?

— Хе-хе. — Еж снова засмеялся. — Его все знают. Старая Москва. У нашего Костика дед оттуда, с Грохольского. Ну, у зама нашего генерального. Кстати, вот он, Костик, гайцев на дух не переносит… В прошлом году его в конце Знаменки остановил молодой старлей. В ноябре было дело, вечером, в дождь да слякоть. Все машины чумазые, а у Костика «джип» белый и чистый, без пятнышка. Так старлей его останавливает и говорит: «У вас чистая машина». И в глаза так просительно заглядывает. И так раза три повторил. Короче, Костик потом неделю матерился. Типа, бездельники и вообще нехорошие человечки.

— Так чего старлей хотел-то? Ну, чистая машина, и что? — переспросил Марис.

— Так в том и дело, что Костик не понял, а тот старлей объяснить не смог. Костика нашего от тупых вообще сильно клинит. Понабрали, кричит, уже на чистой машине нельзя ездить. Хе-хе… Правда, жена Костика заметила, что другой гаец еще от Арбатской площади их машину глазами провожал, а потом за рацию схватился. Наверное, это он тому тупарю хрюкнул остановить. Никто не знает, что у них под фуражками творится.

Ворота распахнулись, и из них аккуратно выехала платформа. Вымытый танк блестел и лоснился на ярком осеннем солнышке.

— Так, ребята, пора в машину. Последний рывок, и до вечера отдыхаем. — Еж подошел к водителю тягача, забрал у него папку с документами, а взамен дал другую, вытащив ее откуда-то из-под черно-красной горбатой куртки.

В небольшой сквер въехала машина с мигалкой, уже другая, длинная и приземистая, из нее вышли два милиционера в фуражках с высоко задранными тульями. Один взял у водителя тягача документы и стал их бегло просматривать, а второй проворно засеменил к Ежу. Еж снял шлем, не вставая с мотоцикла, что-то оттуда достал и незаметно передал милиционеру. Еще через минуту машина с мигалкой, развернулась и встала впереди тягача с платформой. Триста метров до забитого транспортом шоссе проехали в тишине, а у самого перекрестка машина сопровождения громко закрякала, раздвигая поток, и втянулась в образовавшийся коридор. За нею медленно и осторожно проследовала тяжелая платформа с влажной после мойки тридцатьчетверкой времен Великой Отечественной.

В парк Победы заехали с Минской улицы. Машина сопровождения отсекла зевак, крякнув для порядка пару раз. Платформа развернулась вдоль параллельной Кутузовскому проспекту аллеи парка и опустила толстенные стальные сходни. Суворин забрался на место. Двигатель работал тихо и мощно. Танк легко съехал на дорожку и остановился.

— Вот и все. — Высокогорный Еж радостно улыбался. — Теперь до вечера мы совершенно свободны.

Патрульная машина развернулась и уехала по своим загадочным делам. Гуляющие в парке отправились дальше — аттракцион кончился.

Ковалев поднял глаза и присвистнул: вверх вдоль аллеи на расстоянии пятидесяти метров друг от друга стояли танки. Мощные, с круглыми приплюснутыми башнями, маленькие и угловатые, с наивными прямоугольными башенками и пулеметными стволами…

— Самое оно, — сказал довольный Еж. — Тут даже и со спутника никто не разберет. Танки и танки, ну и пусть себе стоят на здоровье.

Водитель тягача собрал оранжевые жилеты и белые каски, попрощался и уехал, громыхая платформой.

— Ну что, и нам пора. Вон, видите фургон? — Еж показал на микроавтобус, припаркованный на Кутузовском. — Идите туда, прямо по газону.

До микроавтобуса было рукой подать, но Еж на мотоцикле был быстрее мысли. Когда танкисты подошли к «Фольксвагену», Леха уже закреплял мотоцикл внутри грузового отсека.

— Заходите в боковую дверь. — Еж высунулся из окошка. — Там, в салоне — одежда, обувь. Размеры ваши, так что переодевайтесь.

Еж тоже переоделся. В объемистую спортивную сумку полетел шлем, перчатки, кожаная одежда и сапоги с десятком сложных застежек.

— Вот в эти пакеты сложите свои вещи. — Алексей вещал уже из-за руля. — Ну, поехали?

Танкисты оглядели себя и друг друга, но тут же прильнули к окнам. Больше всего беспокоился Чаликов. Он пожирал глазами окрестности, а когда увидел Триумфальную арку, пришел в восторг:

— Надо же, ее еще до войны с Тверской заставы убрали! Так вот она она где! — Витька так говорил всегда, причем «вот он он», к примеру, произносилось с сильным ударением на «вот», а «он он» звучало слитно и после небольшой паузы. Ковалев раньше пытался намекнуть Чаликову, что одного местоимения вполне достаточно, но поймал себя на том, что его самого при случае неудержимо тянет говорить так же. Витька почувствовал на себе взгляд капитана, и улыбнулся:

— Я понимаю, товарищ капитан, но у нас все так говорят. Вот и Вовка Гречишкин из разведки, он тоже из Грохольского переулка — вот совпадение, только годом меня младше, — так вот, и он говорит точно так же. Я ему чуть замечание не сделал, как вы мне, да вовремя одумался. Сам-то так говорю!

В тоннеле замелькали огни, и микроавтобус уже катил через мост над Москва-рекой.

— Белый дом. — Еж мотнул головой влево. — Впереди Новый Арбат, потом кинотеатр «Художественный», Минобороны, Знаменка и Боровицкие ворота. Далее без остановок.

— Пиво хорошее, немецкое. — Еж с удовольствием попивал холодную колу из запотевшего фигурного стакана и смотрел, как Суворин налегал на пиво, а Марис поедал горячие колбаски. Ковалев наелся быстро, и теперь оглядывался по сторонам. Витя Чаликов нетерпеливо ждал конца не то позднего завтрака, не то раннего обеда. Он не хотел пива и колбасок, он хотел на свежий воздух, он хотел смотреть на Москву.

— Я такое пил в Мюнхене, — меланхолично продолжал Еж.

— Где? — переспросил Суворин.

— В Германии, в Мюнхене. Там оно кажется еще вкуснее.

— Так ты и в Германии бывал? — в изумлении уставился на молодого человека Иван.

Еж сухо засмеялся, а потом подмигнул танкистам:

— Мало ли, кто где бывал. Вы-то бывали там, где мне и не снилось, ведь так? А Германия что? Германия и Германия. Ну, поехали?

С Пятницкой вернулись к Кремлю, отстояв небольшую пробку.

— Хозяева жизни едут, — пояснил Еж.

— Почему — хозяева? — не понял Марис.

— Да потому, что ради них все перекрывают, а мы тут пыль и гарь глотаем. Вот и получается, что они — хозяева.

С воем промчались милицейские, затем через несколько минут мимо просвистели квадратные черные машины. В нескольких машинах не было дверей.

— Это что за машины такие? — полюбопытствовал Ковалев.

— А там стрелки сидят. Охрана. Двери — чтобы быстро и без промаха стрелять. Знаете что, а поехали на ВДНХ! Погуляем, на людей посмотрим. — Еж заметил, что машины без дверей подействовали на танкистов угнетающе. — Витя, поедем через Грохольский, хочешь?

После долгой прогулки по ВВЦ была пустая дача Ежа, обед, крепкий сон, а затем ужин. После Ковалев листал книги, Марис с головой ушел в иллюстрированный каталог «Третьяковской галереи». Суворин щелкал пультом телевизора и просматривал каналы. Чаликов читал путеводитель «Москва-2006», закатывал глаза и что-то припоминал, шевеля губами. Ёж старался не стеснять гостей, изредка отвечая по мобильному и впадая между звонками в блаженное состояние полудремы.

Во время полуночного чаепития — а все как-то случайно собрались на кухне именно в полночь, — Ковалев спросил Ежа:

— Алексей, чем ты занимаешься? Ну, по профессии?

— Хе-хе… Я — сисадмин, системный администратор. Сети, компьютеры. Вот этим и занимаюсь. Мужики, в двух словах объяснить не получится. — Еж развел руками. — Вы уж не сочтите за лень, но для вас разговор с нуля, ведь так? Чтобы во всем этом разобраться, нужно время. У вас, кстати, для этого будут все возможности, как мне кажется.

Зажужжал мобильный телефон, переведенный на вибрацию.

— Да, заказывали. Хорошо, подъезжайте. Поедем на Рижский вокзал. Да, в два часа устроит. — Еж отключил телефон и обвел компанию довольными глазами. Точно так же, наверное, должен быть доволен обыкновенный еж, который нашел что-то невероятно вкусное и ценное. — Ну, что, ребята, до отъезда час сорок пять. Еще чаю?

Таксист погудел у ворот. Вышли четверо с пакетами в руках, за ними — худощавый молодой человек. Он-то как раз и подошел к водительской дверце:

— Привет, — улыбнулся парень, — быстро нашел? Короче, вот этих ребят отвезешь на Поклонную, высадишь сразу после пересечения Кутузовского и Минской.

— Вы же говорили — до Рижского, — нахмурился таксист, ища подвох.

— Ты просто не дослушал. Денег будет даже не как до Рижского, а как до Домодедова, только в десять раз больше. Итак, от Поклонной ты едешь к Рижскому вокзалу, и там ждешь меня на площадке у главного подъезда. Если я не появлюсь через десять минут после тебя — ты свободен, а деньги все равно твои.

— Добро, — таксист повеселел.

— Ребята из Латвии, по-русски ни слова, сам знаешь, у них это теперь не очень модно. Так что не грузи их зря. — Еж отделил от пачки денег несколько бумажек и передал водителю через окошко. Марис сел впереди, а на задний диван широкой желтой машины уселись Ковалев, Суворин и Чаликов. — С Богом!

— Лена, сто семнадцатый, взял пассажиров. — Таксист говорил в микрофон на витом проводе, поднеся его к подбородку. — Еду на Рижский.

Рация ответила что-то женским голосом, а потом стала выяснять, куда подевался тридцать второй, после чего замолчала на полуслове. Машина тронулась, освещая резким голубоватым светом узкую асфальтированную дорогу и торчащие из темноты ветки. Дачная дорожка быстро вывела к шоссе. Указатели вспыхивали отраженным светом, дорога была абсолютно пуста, и таксист с наслаждением разгонял автомобиль. На этом участке в третьем часу ночи не было ни засад с радарами, ни патрульных машин. Таксист приоткрыл стекло и закурил, вежливо выпуская дым в окно. Пассажиры молчали. Скорость достигла почти ста шестидесяти километров в час, но тяжелая машина шла ровно, как утюг. Через открытое окно доносилось посвистывание встречного воздуха и мягкие шлепки шин на неровностях трассы.

Долго вести машину в полном молчании было невозможно. Митя Клочков, несмотря на свои полные тридцать пять, был закоренелым и неисправимым болтуном. Несколько раз взглянув на пассажира справа, таксист привлек его внимание и показал на себя пальцем:

— Митя!

— Марис, — отозвался прибалт с сильнейшим акцентом, при этом улыбнувшись краешками губ, как по протоколу. Не оставив Мите никакого шанса продолжить разговор, он тут же отвернулся и уставился на шоссе.

В зеркале заднего вида мелькнул крохотный светлячок. Наверное, кто-то выезжал с проселка на дорогу. Интересно, кому еще не спится? Митя горестно вздохнул. Он повернул голову и снова попытался поймать взгляд Мариса. «Как вам Москва?» — замечательный вопрос, если больше нет никаких зацепок.

Митя совсем было решился на банальное начало разговора, но осекся: мочка уха Мариса налилась пурпурным свечением, как будто в нее вживили светодиод, а в следующую секунду салон озарился ярким светом, по обшивке заметались тени пассажиров, а под конец из зеркала заднего вида в глаза Мити полыхнуло белое слепящее пламя. Одновременно по всему телу ударил душераздирающий вой, ворвавшийся в салон машины через открытое окно: «В-а-а-а-а-у-у-у-у!!!»

Вой грянул так внезапно, причем был таким страшным и резким, что все в машине поневоле содрогнулись. Звук стремительно затихал, а впереди возникло пятно света с красной точкой посередине. Пятно удалялось с огромной скоростью, и через минуту уже превратилось в слабое мерцание, а завывание исчезло совершенно.

Когда Митя опомнился и проморгался, то обнаружил, что его машина стоит на шоссе с выключенным зажиганием. Как тормозил, он не помнил.

— Черт! Сколько раз попадаюсь на одно и то же, и никак не привыкну! — Митя всплеснул руками и нащупал ключ зажигания. — Идиоты! Накупят себе самолетов, да летают низко-низко, бабло девать некуда! И что я вздумал курить? Потерпел бы пятнадцать минут!

Зашуршал стеклоподъемник, и окно плотно закрылось. «Теперь-то зачем?» — подумалось Мите. Он стыдился проявленной при пассажирах слабости, хотя прекрасно знал, что ни у кого не получается чихнуть с открытыми глазами и не вздрогнуть, когда его внезапно обгоняет сумасшедший мотоциклист.

В назначенном месте парни вышли, помахали таксисту руками и пошли в парк Победы прямо через газон. Мите уже никуда не хотелось ехать, но он был должен отправиться на Рижский вокзал и ждать там дачника. Что за бред… Как ему там оказаться, если только не на самолете… Неужели все-таки разводка? А смысл? Заплатить, а самому не поехать? Какая-то мысль зашевелилась в глубине Митиного сознания, но он не смог ее выхватить и удержать. А, ладно, деньги получены, и договор есть договор.

Ковалев перегнулся из люка и с любопытством смотрел, как Леха Чубаров набирает на ноутбуке зеленые строчки, устроившись на щитке левой гусеницы. Щелчки по некоторым клавишам вызывали на экран целые страницы текста, скачущего снизу вверх, а некоторые короткие команды порождали такие же короткие вопросы, на которые Еж немедленно отвечал, то хмурясь, то усмехаясь. От ноутбука к Лехиному мобильнику шел провод — через него Высокогорный Ёж входил в какую-то систему, во всяком случае, он сказал именно так. Скоро строчки исчезли с экрана: там осталась маленькая буква и мигающая косая палочка. Ёж отстучал какой-то пароль; на экране появились звездочки, а затем возникло контурное изображение Триумфальной арки.

— Ну вот, сейчас поднимем портал. Саша, встань на башню. — Еж протянул капитану маленький бинокль с черными стеклами. — Смотри на арку. Что видишь?

— Ничего. — Арка в приборе имела зеленоватый фосфорный цвет, как и остальные дома и деревья. — Все зеленое.

— Точно! — обрадовался Еж. — Так вот, я нажму на кнопку, и портал поднимется автоматически. Правда, вся эта иллюминация вдоль шоссе и в парке погаснет, в домах тоже. На отыскание причины и ликвидацию утечки мощности у энергетиков уйдет две с половиной минуты. Все это время портал будет работать, а когда они вернут все переключатели на место — погаснет. У вас будет не больше двух минут на то, чтобы домчаться до арки и нырнуть в нее. В этом бинокле весь проем должен быть оранжевым. Ну, это так, для твоего спокойствия. Перед аркой длинный-длинный разделительный газон с высоким бордюром. Смело наезжайте на камни, они просто никакие, крошатся, как мел, а траки у вас тюнинговые, таким и гранит нипочем, хе-хе!

— Слушай, Еж, а зачем все это — затемнение, портал? Как же жетоны?

— Затемнение? А где я энергию на портал возьму? Хе-хе! А без портала ваши жетоны не сработают. Московские переходы давно на особом положении, на таком особом, что их практически нет, — улыбнулся Еж. — Ладно, давай прощаться. Я вперед по шоссе рвану, чтобы Ване направление показать, а дальше все легко. Ваша фара слабовата, но пригодится: осветите разделительную, по ней и дуйте. Давай, командуй. Будешь готов — нажму кнопочку.

Еж уселся на «Гипермотард» и завел его, нахлобучивая шлем. Внутри танка ровно шипели системы охлаждения рабочего контура. Ковалев закончил переговоры с экипажем и высунулся из люка:

— Леха, давай!

Еж нажал кнопку. По экрану ноутбука пробежали ручейки цифр, и экран погас. Еж оторвал телефон от шнура, быстрым движением убрал его, и без замаха швырнул компьютер точно под левую гусеницу. В парке погас свет, и волна тьмы побежала вдоль проспекта к центру города. Танк сорвался с места за мотоциклистом, держа его в луче света, и по широкой дуге выскочил на разделительную полосу Кутузовского проспекта. Прощаясь, Еж выбросил руку вверх, а затем пригнулся к рулю и прибавил газу. Сквозь лязг и грохот гусениц до Ковалева донеслось уже знакомое «ва-а-а-а-а-у-у-у!», и Леха Чубаров исчез из бледного конуса, отбрасываемого фарой-искателем. Ковалев посмотрел в бинокль. В проеме зеленой арки колыхалась густая сеть оранжевых нитей.

— Ваня, полный!

Боевая машина без малейшего усилия прибавила ходу. Казалось, с новым двигателем у танка не осталось никаких ограничений.

— Держись! — крикнул Суворин. Тридцатьчетверка подпрыгнула на бордюр цветника, и танк пошел по газону к заветному порталу. Лязг траков утонул в мягкой почве, и тридцатьчетверка мчалась почти бесшумно, только утробно ворчала трансмиссия. Перед аркой началась мощеная площадка, и под низким небом заметался лязг железа по камню. Свет фары выхватил из темноты скульптуры воинов с копьями и патрульную машину, стоявшую сразу за Триумфальными воротами. Там же, возле машины, метались фигурки в светящихся желтых накидках. Один из милиционеров, с большим багровым лицом, зачем-то все время направлял на приближающийся контур танка короткую толстую трубку на ручке, а другой, бледный и худой, дергал затвор автомата с косым рожком.

— Вот же, — пробормотал сквозь зубы Ковалев. — Приготовиться! Портал!

Оранжевые нити превратились в широкие прозрачные полосы, и они быстро заскользили по броне по мере того, как танк проезжал в проеме ворот. Оранжевые полосы было видно без бинокля, и когда они набежали на Ковалева, сознание капитана погрузилось в абсолютную тьму.

Митя припарковал машину задом к бордюру. Он уже не сомневался, что дачник не придет. Вокзал был освещен снаружи и пуст. На стоянке было только Митино такси. Оставалось пять минут, и Митя уже думал, что соврать диспетчеру Ленке и свалить домой, но в окошко постучали. Дачник!

Парень с торчащим вверх ежиком волос, собранных при помощи геля в толстые иголки, бросил на заднее сиденье объемистый спортивный баул и нырнул следом.

— Вот и я, хе-хе! У тебя когда смена кончается?

— В восемь, — уныло отозвался Митя.

— Так это здорово. Поехали в Малый Кисловский, я там до работы посплю в твоей машине. Мне сейчас уже без толку куда-то ехать. Согласен?

Митя промычал в ответ что-то неопределенное, выруливая в сторону эстакады. Молчать не было сил, и таксист задал парню первый подвернувшийся вопрос:

— Скажите, а как вы попали на Рижский? Ну, так быстро?

— Так поездом. Электричкой. Что смотришь? Моя дача где? На Волоколамском шоссе. Оттуда электрички очень быстро ходят, вот я собрался, да и на поезд. Мне там пять минут до станции.

Митя уже открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но пассажир оказался быстрее:

— А с тобой я не мог поехать, тебе же больше четырех взрослых пассажиров нельзя, — парень говорил лениво и добродушно, быстро взглядывая по сторонам. — Я бы получился пятым, понимаешь? К тому же моим друзьям на Поклонную было нужно, а мне там что делать? Так ведь? Все просто, не усложняй.

Митя потерянно молчал.

Еж облокотился на свою спортивную сумку и потихоньку начинал дремать. В багажном отделении Рижского вокзала красавца «Дукати» еще при нем начали паковать в крепкий деревянный ящик. Отправят куда-нибудь в Литву под видом какой-нибудь фаянсовой ванны, совершенно непонятно, как они там это делают, да это и не нужно никому знать, а через пару недель Эроз Сантини получит «Гипермото» в Милане — обкатанным и целехоньким. Надо ему утром написать письмо. Хороший аппарат, только над выхлопом поколдовать, да над передней вилкой.

Митя свернул на Бульварное кольцо:

— Мы перед Гоголевским уйдем на Знаменку, по Староваганьковскому на Воздвиженку — и на месте. Так?

— Похоже, только там еще покрутиться придется по переулкам, поворота направо нет.

Митя согласно кивнул головой. Он любил пассажиров, знающих Москву. Этот, с ежиком, Москву знал от и до, сразу видно.

На Воздвиженке пришлось постоять: из Малого Кисловского переулка одна за другой выезжали пожарные машины с синими огоньками. С сиплым гудением они мчались куда-то по Новому Арбату, в сторону Кутузовского проспекта. Несколько белых машин с мигалками выскочили с Манежной и бросились вслед за пожарными.

— Ого, МЧС! Интересно, что там случилось?

— Шеф, ты окошко прикрой, а то рокеров развелось, поспать не дадут. Самолетов себе накупят и летают по городу! От шума деваться некуда, — пробормотал сонный пассажир, обнимая баул. Из баула выпирало что-то большое и круглое, как арбуз.

— Наверное, сейчас арбузы уже никакущие! Октябрь месяц, чего уж там. — Митя плавно вырулил на Никитский бульвар. — Заедем с Никитской, так проще. А вообще, каждому овощу положен свой срок. В нашей полосе это так, чай, не в тропиках живем!

Пассажир не отвечал. В четыре утра — самый сон, веселые картинки.