"Кладоискатель" - читать интересную книгу автора (Бочкарев Вадим, Мальцев Владимир Иванович)Глава 3. ЧЕРЕЗ ЗЕМЛЮ НЕНАЗВАННУЮМаршрутка медленно пробиралась по заснеженной дороге. Снег лежал толстым слоем на окрестных полях, оттягивал книзу ветки ёлок в перелесках, подступавших к шоссе вплотную, снег летел навстречу машинам, путался под колёсами, налипал на лобовое стекло… Пассажиры, входя в маршрутку, стряхивали с шапок и воротников мокрую белую вату. Задние сиденья оккупировали тётки с неподъёмными сумками — возвращаются с рынка, везут запас провизии на все новогодние праздники. На переднем сиденье, развёрнутом против хода, притулились две студентки, бесконечно щёлкают клавишами мобильников, изредка тихонько прыскают от смеха. Напротив них дремал высокий молодой мужчина, прислонясь головой к запотевшему окну. Он был явно не из местных: дорогая кожаная куртка на меху, свежий ровный загар. Студентки то и дело стреляли глазами в сторону задремавшего господина и перешёптывались. «Вылитый Хабенский». «Нет, Костя красивше». «У Кости глаза нерусские». «А у этого не видно глаз-то». «Я видела, когда он ещё не спал». «Ну? И что?» «Синие». «Не может быть». «Да тише ты, услышит». «Всё равно, это не Хабенский». «А вдруг?» «Давай разбудим, посмотрим». «Да сиди ты, дура». — Мужчина! Мужчина, у вас сумка упала! Он открыл глаза, кивнул девушкам, поднял сумку, съехавшую с колен. Студентки переглянулись. «Что я тебе говорила, голубые». «Да, круто». «Все равно похож». «С открытыми совсем не похож». — Простите, молодой человек! А вы не артист? — Нет. — А похожи… — Да, меня часто путают. Не подскажете, Березняк — это скоро? — Это конечная. Ещё полчаса. А вы в Березняк едете? — Да как вам сказать… — Новый год встречать? — Нет, по делу. — У вас даже в праздник дела? — Ничего особенного, ищу одного человека. — Девушку? — Нет… Если бы я девушку искал, я бы на вас остановился. — А не лишку будет? Две сразу? — Ну, если здоровье позволяет… — А у вас позволяет? Вы вон какой загорелый! — Девицы развеселились не на шутку, взяв в оборот симпатичного мужичка. — Девчонки, подскажите лучше, там от Березняка до Липовиц далеко? — Ой, а к кому это вы в Липовицы? Там и народу-то никого не осталось. — Вот к ним и еду. — Ну, там рядом. От автостанции пойдете прямо, может, кто подвезёт. Идти минут двадцать. — Покажете, куда? — Покажем. А может, одну выберете?… Снег наконец унялся, за окном немного посветлело, даже что-то желтоватое, похожее на солнечный свет, прорезалось на низком сером небе. Дорога виляла между перелесками, прорезала бесчисленные деревушки, доверху занесённые, безлюдные — Дресвяново, Кокошино, Мокрушиха, Бурмакино, Швецово, Ардашиха, Кокоры, Ворончихи… Кто так назвал их? Откуда эти «ушины», «укины», «шихи», «чицы» — вся эта непроизносимая деревянная жуть? Такими словами только детишек на ночь пугать. «Спи, девочка, а то придут Кокор-р-ры и утащат тебя в Мокрушихуууу!» Мужчина задремал, а студентки снова стали перемигиваться, перешёптываться и пихать друг дружку локтями. Не давал им покоя синеглазый красавчик, хоть и не Хабенский, а всё же… Если бы только они знали, что ему не нужно даже открывать глаза, чтобы увидеть их насквозь: пуховички, кофточки, джинсики, колготки, стринги, мелочь в кармане, застёжки, заколки, сиденье за их спиной, мотор под капотом, снежную кашу под колёсами, щербатый асфальт под ней и землю под асфальтом. Наконец добрались до Березняка. Девушки, выбравшись из маршрутки, показали приезжему, куда идти, и с сожалением проводили его взглядами. — Уважаемые пассажиры, наш самолёт выполнил посадку в аэропорту Шереметьево. Температура за бортом — минус пятнадцать градусов. Экипаж прощается с вами и поздравляет с наступающим новым годом! Яфа спускалась по трапу, зябко кутаясь в воротник. Колючий ветер сразу пробрался внутрь, к телу, и забытая родина вдруг отчетливо вспомнилась. Замёрзшие стёкла окон, на которых можно нагретой монеткой растаять глазок, простуда, аспирин, скользкие тротуары, мишура на скособоченных ёлках, качающаяся на ветру… — Не фотографировать! Пройти в автобус! Господи, вот она, родина, точно, теперь уже не ошибёшься: только тут вместо «плиз» и «экскьюзми» вот так рявкают, строят и ведут строем, только тут возят колоннами, кормят повзводно, живут в длинных нервных очередях, учатся и лечатся не выходя из своей шеренги, и даже Новый год празднуют, рассчитавшись на первый-второй! В терминале Яфу встречали два молодца, одинаковых с лица: бритые, с маленькими глазками, почти без шеи — голова незаметно перетекает в торс. Девушка заметила табличку со своим именем у них в руках и слегка кивнула — я тут, поехали. У входа в терминал, перегораживая движение, стояли три огромных «Лексуса» с мигалками. Ей открыли заднюю дверцу средней машины, и она юркнула внутрь. Машины рванули вперёд. Тянувшаяся сбоку колонна разномастных «фордов» и «реношек» казалась стоящей на месте. Джипы неслись по осевой, не замечая ни светофоров, ни разметки, вылетели на Ленинградское шоссе и ещё поддали ходу. Предновогодняя Москва была почти неразличима сквозь наглухо тонированные стёкла: мелькали огни реклам, высотки, мосты, ёлки на площадях, заторы на перекрёстках. Яфа достала из сумочки зеркальце, посмотрелась. — Красивая, красивая, не переживай. С переднего сиденья к ней развернулся человек, которого она хотела видеть меньше всех прочих людей на свете. — Здравствуйте, Павел Алексеевич. — И тебе доброго здоровьичка, Яфа. Хорошо ты меня на лодочке катала, быстро. А теперь я тебя покатаю. Теперь он твёрдо верил в свою судьбу. Вернее, чувствовал предназначение, некую обязанность, возложенную на него высшими силами. Что за силы, и почему из семи миллиардов жителей планеты выбран именно он? Это уже теория. А Владимир не любил теорий. Жизнь сложней любых схем, какой бы изощрённый мозг их ни придумывал. Жизнь берёт его за руку, и ведёт, и хранит, и в который раз выпускает на свободу из самых надёжных клеток! Там, в клинике, он спасся благодаря своим глазам. Загремели выстрелы, от рёва вертолётных турбин зазвенели стёкла, затрясся пол. Он не успел ещё размотать бинты на голове — просто напрягся, сосредоточился и увидел всю клинику разом, со всеми коридорами, рекреациями, пожарными лестницами, подвалами. Увидел две шахты лифтов — на них, вероятно, поднимали в операционные больных. Один лифт привозил пациентов в соседний кабинет. Владимир вытянул ноги из-под ремней, вскочил с кровати и бросился к дверям, попутно срывая с себя датчики. Но двери уже были заблокированы, на замке мигал красный глазок. Пришлось ещё раз осмотреть стены. Точно, вот оно, окно в соседний кабинет, вот полозья, по которым выкатывают носилки прямо на хирургический стол. Окно тоже закрыто, но замочек маленький, хлипкий… Он попытался ударить по пластиковой раме рукой, но рука болела и не сжималась в кулак. Налег плечом, замок щёлкнул и сдался. Владимир перевалился в соседний кабинет, закрыл за собой окно. Это его и спасло. Он вбежал в лифт, нашёл кнопку с цифрой «1», нажал её. Двери несколько секунд думали, потом медленно начали закрываться. И в этот момент в хирургическую ворвались. Он видел боевиков сквозь стену, а потом ещё и сквозь закрывшиеся двери лифта. Лиц не видел, но всё равно было страшно: от них веяло смертью. Боевики быстро перевернули вверх дном весь кабинет, опрокинули стойки с инструментами, кровать и обменялись жестами: отход! Если бы окно в соседний кабинет было открыто… Лифт пошёл вниз, а Владимир лихорадочно срывал бинты с головы и рук. Стены лифта оказались зеркальными, он увидел своё отражение — и оцепенел. Это был совершенно другой человек. Лицо было припухшим, с красными полосками, как будто он долго лежал на чём-то ребристом, но самое главное — это было не его лицо! Он, Владимир Калинин, невзрачный в общем-то парень, остался в операционной навсегда. Из зеркала на него смотрел породистый киноактёр, слегка опухший, небритый, брутальный. Такие морды безумно нравятся женщинам. Обладатели этих глубокомысленных физиономий делают карьеру, не напрягая мозгов. Мать честная!.. Вот и руки свободны: пальцы прочерчены тонкими царапинами, уже почти затянувшимися. Значит, старых отпечатков тоже больше нет. Свобода! Но до этой свободы нужно ещё добраться. Владимир догадался, что делать дальше, и в тот момент, когда двери лифта раскрылись на первом этаже, уже видел коридор, тела убитых охранников, рыскающих по кабинетам боевиков и пандус, ведущий в гараж. В гараже автоматические ворота были наглухо закрыты, но в маленькой комнатке для персонала обнаружилось окно, а за ним — зелёные заросли, живая изгородь из туи, обегающая клинику по периметру. Владимир лежал под туей, и его трясло от страха. Он видел пожар на втором этаже, видел два чёрных вертолёта, взлетающих с площадки позади больницы, видел тела убитых — много тел… Его трясло, но в ушах не смолкал чей-то голос: не зря! Всё не зря! Ты не просто так отпущен, это химера ведёт тебя через морские глубины, через огонь. Ты храним судьбой, но за тобой должок: ты должен искать, должен найти тот самый клад, не руками сделанный, не в огне скованный, не золотой, не серебряный… Он услышал сирены и шум моторов: к клинике мчались машины «Моссада», скорой помощи, пожарные, военные, полиция. Владимир стал отходить. Это было нетрудно. Он видел насквозь все улочки, все проходные дворы, видел живые изгороди, сады, калитки, камеры наблюдения. Спрятать от него что-либо было невозможно. Было раннее утро. Утопающие в зелени аккуратные двухэтажные домики окрест больницы всполошились. Стучали окна, двери, люди испуганно перекликались с соседями. В двух кварталах от клиники стало тише. Ещё пятьсот метров — и совсем не слышно сирен и криков спецназа. Владимир увидел симпатичную желтую «Тойоту» на лужайке около дома. Двери её оказались незапертыми. Он взял грех на душу: стырил из бардачка права — маленький пластиковый прямоугольник. Сзади на плечиках висел пиджак. Взял и его. Теперь он выглядел почти прилично, если не считать босых ног. Пришлось позаимствовать шлепанцы с крыльца дома. Внутренний голос подсказал ему, что нужно идти в порт. В каком-то давным-давно прочитанном романе говорилось о том, что в порту можно найти всё что угодно. Владимир махнул рукой проходящему такси, почему-то уверенный, что объяснится с водителем по-русски. Бухнулся на переднее сиденье, выдохнул «в порт» и понял, что голос у него остался прежним. Значит, надо его менять, но это не лицо, с этим — проще… Химера крепко держала его за руку и не давала пропасть. Таксист-еврей переспросил: «Тель-Авив, Яффо?» Наверное, у Владимира, услышавшего знакомое имя, было в этот момент очень страшное лицо. Да ещё маскарадный наряд: шлёпанцы, больничные штаны, замшевый пиджак. Лицо в странных красных полосах — точно псих! Водитель домчал его в порт и не взял денег. Спросил только: раша? Ес, раша. Ноу мани, хиэ из зэ порт, гуд лак! Как потом оказалось, Яфа тут была ни при чём — почти тем же именем назывался античный порт в старой части города, выходящей к морю. В порту Владимир убедился, что романы не всегда врут. Здесь действительно можно было достать всё: документы, билеты, наркотики, проститутку, оружие… Были бы деньги! Раз начав воровать, трудно остановиться. Список израильских грехов Владимира изрядно вырос за те три дня, что он провел в порту, ожидая выхода греческого судна, следующего в Анталию. В Анталии тоже дефицита не было: покупай что хочешь, от презервативов до атомной бомбы. И русский тут тоже понимали. Владимир искал надёжные документы. Проблема оказалась сложной и дорогой. Конечно, можно было добыть денег, ведь кладов на побережье с тысячелетней историей достаточно, и найти их не составит большого труда. Но слишком велик был риск запалиться. Пришлось застрять в Турции на две недели. Туристический сезон в конце ноября уже закончился, отели были пусты. Владимир ходил по магазинам, стучался в гостиницы, просил поселить в кредит, обещал, что деньги пришлют через пару дней. Выучил несколько турецких слов, чтобы войти в доверие к хозяевам. Везде отказывали, и он уже решил искать место для ночёвки под каким-нибудь мостом, как вдруг судьба снова улыбнулась ему: из небольшого ресторанчика доносились русские песни, даже не песни, а пьяный рёв на родном языке. «Вот сюда-то мне и надо», — решил кладоискатель. В ресторане шла буйная гулянка. Но отрывались не бандиты, а всего лишь верхушка некой строительной фирмы — то ли «Сочистройснаб», то ли «Снабстройсочи». Они только что получили крутейший заказ. Да ещё и откат не пришлось платить: чиновника из министерства, прикрывавшего сделку, упекли на нары прямо перед тендером. Образовалась целая куча лишних денег, и десять особо доверенных сотрудников рванули из морозной Москвы в прохладную улыбчивую Анталию. Появление Владимира вызвало фурор. Изрядно поддатая компания раскрыла рты и уставилась на него: — Хабенский! Константин! Собственной персоной! Его схватили, расцеловали, сунули в руку стакан с ракией — турецкой водкой, пахнущей пектусином. — Тост! Наш гость будет говорить тост! Костя, зажигай! Сбоку вынырнула девица-аниматорша, сунула ему в руку микрофон. — Я не Костя, я вообще-то Владимир… — Брат Хабенского! Владимир Хабенский! Ура! Тост! — Ну, тост так тост. За Россию! — За Россию! Ура! Через полчаса они стали друзьями, а через неделю, после прогулок на яхте, осмотра торговых центров и посещения всех местных достопримечательностей — лучшими друзьями. Владимир за это время выпил больше, чем за всю предыдущую жизнь. Братом Хабенского его признали легко, и ничего другого слышать не хотели. Пришлось сочинить для разгулявшихся строителей историю про то, как они с братом Костей были тут на съёмках нового фильма. Фильм называется «Бриллиантовая рука. Продолжение». Снимали в Анталии, потому что тут уже снималась первая часть, где Никулин падает, поскользнувшись на арбузной корке. Снимали и под водой, и в горах и, само собой, страшно пили при этом. А в последний день упились до такой степени, что потеряли его по дороге в аэропорт. И теперь он тут торчит без документов и без денег, мёрзнет и голодает, и не знает, как попасть домой. Все были в восторге от этой истории. Особенно понравилось, что киношники бухают не меньше строителей. Генеральный директор отдыхающей конторы, бородатый здоровяк с редкой фамилией Музилика, позвонил «своим людям» в министерство. Те обещали помочь, но при одном условии: Владимир уговорит «брата Костю» на новогодний корпоратив в министерстве. Пришлось пообещать. Строители завалили его подарками: купили дорогущую кожаную куртку, ботинки, золотое кольцо невероятного веса. Заказали гравировку: «На память от «ОАО ССС». 10 декабря Владимир вылетел в Москву на частном самолёте вместе с опухшими друзьями-строителями, без единого документа в кармане. Но бояться было нечего. Узнать его было невозможно. Да и строителей тоже. Погуляли на славу. — Это должны быть нормальные деловые переговоры. Мы не на панели. — Да что ты будешь делать! Гордая иудейская княжна не любит шуток! — Казарменные шутки, Павел Алексеевич, оставьте для своих партийных активисток. Я хотела бы вернуться к делу. — Ну что ж, вернёмся к делу, Яфа. А какое у нас к вам дело? У нас к вам и дела-то нет. Вот у вас к нам — имеется. — Да, мы заинтересованы. Но это не значит, что мы будем унижаться. — Яфа, чтобы ты понимала. Ты в Москве, у меня в офисе. Тут тебе не поможет никакая разведка, никакие шпионские штучки. Это — Россия. Я могу с тобой делать что захочу. В общем-то, я и в Израиле делал с вами что считал нужным. — Это как сказать, Павел Алексеевич… Каганович поставил бокал на стол чуть резче, чем следовало бы. Волнуется — отметила Яфа. Значит, надо переходить в наступление. — Павел Алексеевич, нам нет смысла воевать друг с другом. У нас небольшое общее дело, и разумно будет обговорить его, выполнить обязательства и разойтись. — Ты не только красива, но ещё, кажется, пытаешься думать. Сочетание несочетаемого… Ну, давай, изложи ваши интересы. — Наш интерес ограничен поисками одного артефакта. — Скажи прямо — мы хотим найти Менору. — Именно так. Нам не нужен «русский Владимир». Гарантируем, что при любом варианте он вернётся на родину. И вас мы об этом факте проинформируем. И ещё, мы готовы подключить все имеющиеся у нас резервы для вашей поддержки. — Вот как? Значит, вы считаете, что нас нужно поддерживать? — Имеется в виду партия, созданная вами. — То есть, вы поддержите партию, которую вот-вот слопает Кремль? Гибнущую горстку карбонариев? Пришлёте нам парабеллум с серебряными пулями, чтобы мы сразили врагов? Каганович опять взял себя в руки. Если он глумится — у него всё схвачено, это Яфа поняла уже давно. А сейчас он откровенно глумился над предложением, которое ему сделали. — Зачем нам ваша помощь, Яфа? У нас всё прекрасно. Отделения партии созданы во всех регионах. Кремль уверен, что мы оттянем электорат у жириновцев и коммунистов, и ничего не имеет против. Новый шут споёт царю новую песенку! Никто нас не собирается скушать, и никакой дипломатической возни не надо. У нас всё прекрасно. А контакты с Израилем только компрометируют. — Речь идёт не о дипломатических контактах… — А что же ещё может предлагать мне столь прелестная особа? Любовь исключается, мы это уже обсудили в начале беседы. — Речь идёт о деньгах. — Что-что? Вот с этого места подробнее, пожалуйста. — Мы готовы заплатить за Менору. — Я сам готов заплатить за неё. Прикольная штуковина, хотя и пошлая, как всё золотое… Но почему бы мне не поставить её в приёмной?… Сразу все русские евреи в партию вступят. Яфа с трудом подавила возмущение. Каганович провоцирует, заставляет нервничать, раскрываться, выдавать лишнюю информацию. Этого нельзя допустить. — Понятно, что вы можете позволить себе купить практически любую драгоценность в мире. — Почему купить, Яфа? Может быть — найти? — Купить. Именно купить. Найти вы ничего не можете. И мы не можем найти, иначе бы меня здесь не было. — Яфа, ты всё темнишь. Называй вещи своими именами: вы украли Калинина. Он от вас убежал. Вы его стали искать и не нашли. Ну, не смогли. Хотя ничего трудного в этом нет. Хочешь, открою тебе страшную тайну? Сейчас он в Москве. Я могу взять его в любую минуту. Но не тороплюсь. Пусть подышит родным воздухом, хлебнёт свободы… Как нахлебается, так и продолжим. — Да, но без нас вы его не найдёте. — Вы имеете в виду его изменённую внешность? Чепуха, Яфа. Мы всё контролируем. Калинину надо на что-то жить, он будет искать клады, и попадётся очень скоро. Вы вербуете евреев-антикваров и прочих сочувствующих, чтобы перехватить информацию, но наши позиции сильнее. Мы работаем во всех регионах, просеиваем всю Россию-матушку. Так что… Ваша информация нам не нужна. Оставь портрет Калинина себе на память. Под подушку положи. — Зачем же вы затеяли эти переговоры? — Вот. Самое главное. Отвечу совершенно прямо: мне нужна ты. — Отомстить хотите? — Боже мой! А я назвал тебя почти умной! Нет, Яфа, ты красивая, всего лишь красивая… Как можно мстить профессионалу, грамотно выполнившему свою работу? За это медали дают. — Значит, у вас интерес ко мне как к профессионалу? — Нет, ты мне просто нравишься. Жаль, что взаимности нет! Всё-всё, шутка. Понимаешь, Яфа, Владимиру нужна женщина. Такова его природа. Он будет спасать её, прыгать за ней в море… И лучше, если этой женщиной будешь ты. Сознайся, ведь и в твоих девичьих мечтах тоже есть для него место? Каганович встал, прошёлся по кабинету, остановился у окна, отодвинул полоску жалюзи, будто что-то рассматривая на улице. Яфа поняла: тянет время. Но не отвечала. Пусть выговорится. Каганович вновь удобно устроился в кресле и в упор уставился на девушку. Он торжествовал. Козыри лежали в колоде, и дотянуться до колоды мог только он. — И ещё. Я подумал про ваши деньги. Хорошее предложение. Мы, кажется, договоримся. — Но сумма не названа… — Назовем, Яфа. — Что ж, слушаю. — Итак, я найду вам Менору. Мне нужен месяц. На всякий случай — пусть будет два. Пока я ищу, ты будешь здесь. Поработаешь в офисе партии. Под присмотром. Ах, да, деньги… Конечно, за поиски вы мне заплатите. — Сколько? — Десять миллиардов долларов. Владимир вошёл в Липовицы с началом сумерек. Маленькая деревня показалась ему совершенно незнакомой. Домов, кажется, всего-то десятка два. Да и не дома это, а дачи. Тут живут в основном летом, растят картошку и огурцы, а зимой убегают в город. Где же тот дом? С какого края? Прошло семь лет, но сколько всего приключилось за это время… Да и не разглядывал Владимир деревню, уезжая отсюда тихим сентябрьским утром на хлебной машине вместе с расхворавшейся Женей. Но дом помнил — маленький, низкий, невзрачный. Похоже, его больше нет. Бабулька в нелепой розовой подростковой куртке и красном платке чистила тропку от дома к дороге. Издали заметив незнакомца, замерла, опершись на лопату. — Здравствуйте, — улыбнулся ей Владимир. — Бог в помощь. — Здравствуй, сынок, — просияла бабушка. — В гости приехал? — Да, в гости. Не подскажете, где тут живет бабушка Кубакай? — Да что ты, сынок! Вон кого вспомнил, Бакматовну. Померла давно уж, лет пять или шесть… А ты кто ей? Вроде у неё одна только внучка. — Я не родственник. У меня… Как бы это сказать… Дело в общем. Я собираю сказки старые, поговорки, загадки. — В институте, наверное, работаешь? — Точно, в институте. — Да, Бакматовна сказки разные знала. Заговаривала, если что болит. Теперь внучка за неё. Все к ней ездят. Она тоже заговаривает. Только, сыночек, винцо любит, вот беда. Ей со всей области детишек больных возят. Кому грыжу заговорит, кому сыпь вылечит. А потом опять за вино… — Простите, не подскажете, где её искать? — А вон, на самом краю дом. Построились они с мужем. Только муж у неё недавно пропал. Поехал на заработки — и поминай, как звали. Маша одна и крутится теперь. — Спасибо. С Новым годом вас! — Будь здоров, сынок. Бабулька долго ещё стояла, глядя вслед Владимиру, и приговаривала: «Или муж Машин? Не похож… Высокий, красивый какой, вежливый. Таких-то сроду тут и не было. Наверно, Бакматовны родственник». На самом краю Липовиц, почти у леса, стоял новый кирпичный дом со спутниковой тарелкой на боку. Около него была расчищена довольно большая площадка для машин. Владимир догадался, что дорогу в Липовицы чистят для приезжающих к местной целительнице. Калитка оказалась открытой, во дворе дремал здоровенный лохматый рыжий пёс. Он миролюбиво гавкнул, облизал протянутую руку. На стук в окно никто не ответил. Владимир приоткрыл дверь терраски и громко спросил: «Есть кто живой?» Прошёл, отворил вторую дверь, ведущую внутрь дома. Ещё раз позвал. В дальней комнате кто-то прокашлялся и ответил: «Сегодня праздник, приёма нет!» — Я не на приём, я по делу, — Владимир уже стоял в прихожей и осматривался. Обстановка не деревенская: хорошая мебель, ламинат на полу, светильники в каждом углу, арочные проёмы дверей. Из одного проёма показалась высокая худая женщина, запахивающая на ходу халат. — Я же сказала, праздник, никого не принимаю, — сердито повторила она и вдруг застыла, увидев Владимира. — Извините, я только хотел спросить… Женщина какое-то время молча смотрела на него и вдруг побледнела, закатила глаза и тяжело осела на пол. Владимир бросился к ней и едва успел поймать её голову, чтобы не ударилась о стену. — Что с вами? Вы слышите меня? Вам плохо? Кажется, это был эпилептический припадок. Женщину колотила крупная дрожь, руки и ноги судорожно били по ламинату, зубы скрипели, на губах выступила пена. Владимир обхватил её за плечи и держал, чтобы не билась головой об пол, но ничего другого предпринять не мог. Через пару минут судороги сошли на нет, стиснутые зубы разжались. Владимир достал из кармана носовой платок, вытер лицо женщины, поднял её и понёс в комнату. Осторожно положил на диван, поправил распахнувшийся халат. Осмотрелся, нашёл плед, укутал её и сел рядом. Это, несомненно, была та самая внучка Маша. Лицо почти европейское, только скулы чуть шире, чем полагается, и кожа чуть смуглее. Про пьянство, кажется, не соврала бабулька. В доме стоял тяжёлый запах перегара, табачного дыма, немытой посуды. Не было в этом доме уюта, тепла, мира. «У неё нет детей», — догадался Владимир. Посидев минут пять около задремавшей хозяйки, он потихоньку ушёл на кухню, снял куртку, включил свет и стал наводить порядок. Собрал посуду со стола, загрузил в мойку. Включил воду. В шкафчике щёлкнуло, и тихонько загудел бойлер. «Во, тёпленькая пошла». Посуды была гора, но он теперь мог не торопиться. Когда всё было вымыто и протёрто, заглянул в холодильник. Там оказалось полно продуктов, видимо, их привозили благодарные пациенты. Владимир разобрался и тут: выплеснул из банки скисшее молоко, выбросил заплесневевшую колбасу. Нашел консервы, сыр, пакет с яблоками. Взялся готовить ужин — тем более что за окнами совсем стемнело, и деваться ему теперь было некуда. Он возился с каким-то тайным удовольствием, и хотя кулинарных способностей не имел, всё же был старым холостяком, способным приготовить ужин из чего угодно. Сварил макароны, ошпарил их кипятком, высыпал на сковородку вместе с банкой тушёнки. Настрогал капусты в салатник, добавил немножко яблок, брызнул сверху маслом. Вскипятил чайник. Расставил на столе тарелки, разложил вилки — не слишком красиво, не в ресторане, но уж как получилось… Маша появилась неслышно. Чуть кашлянула, чтобы привлечь его внимание. Владимир обернулся: — Это вы? Вам лучше? — Я знаю тебя, — ответила женщина. — Нет, я не Хабенский. Я из института, собираю старые сказки. Искал вот вашу бабушку… Это ведь её звали Кубакай Бакматовна? — Я знаю тебя, ты — Лаймыр. Каганович отдал распоряжения насчет Яфы. Она получила должность в новой партии, само собой, безответственную, только для прикрытия. Ей выделили кабинет на одном этаже с кабинетом олигарха, выдали кредитку с авансом, симку с корпоративным номером и магнитный брелок — ключ от номера в гостинице. — Яфа, надеюсь, мы серьёзно работаем. Если хочешь бежать — беги прямо сейчас, я справлюсь и без тебя. А уж если остаёшься — выполняй все правила. Первое: телефон не отключать и не терять. Как только отключишь, тут же выезжает группа, выбивает двери, вяжет всех и переводит на другой режим. Это будет жёстко и неприятно, предупреждаю. Второе правило: пока ты тут, работаешь только на меня. Никаких контактов с прежними боссами. Отработаем договор до конца — вот тогда пожалуйста. Её привезли в гостиницу. Проводили до дверей номера и пожелали весело встретить Новый год. Каганович всё же мстил, по мелочи, но мстил… Но она и не рассчитывала на праздник, когда летела в Москву по заданию руководства. Не рассчитывала даже остаться живой. Она прекрасно знала, что речь идёт о слишком больших деньгах. Около таких денег выжить нельзя. Яфа не боялась. Когда она первый раз услышала о «русском Владимире» и о возможности найти Менору, она сразу поняла, что это её шанс. Что может совершить обычный современный человек, изнеженный комфортом, охраняемый законами? Вся жизнь его расписана: памперсы, школа, колледж, работа, дом, дети, опять работа, внуки, болезни, смерть. Что остаётся от нас? Ничего. Но если вернуть миру драгоценную реликвию и вместе с ней вернуть Бога… Ради этого можно умереть, хотя бы и в страшных муках. Яфа включила телевизор. Приближалась полночь, и по всем российским каналам шла бестолковая разноцветная мишура: истошно шутили, надрывно пели, натужно улыбались. Ни искренности, ни настоящего юмора, ни одного честного, прямого взгляда. Какие-то потные, суетящиеся людишки… Господи, как тяжело больна эта страна, как ей нужен Бог! Они не понимают, думают, что у них есть свой Бог, а у них нет ничего, и у нас нет, он вообще один, и найти его ещё только предстоит… Яфа убавила звук и достала из сумки телефон. На корпоративный номер, полученный в офисе Кагановича, пришла эсэмэска с поздравлением от партии «Здравого смысла». На вторую симку, привезённую из Израиля, поступило несколько MMS — подставных, ненастоящих. Все её контакты имитировались разведкой. Нужно проверить почту. Официальный ящик на gmail.com набит поздравлениями и спамом. А что на секретном? Не может быть! Неужели?… — Бабушка многое знала, но прямо ничего не рассказывала. На всё у неё поговорки были, сказки, прибаутки разные. Если не вдумываться, то просто болтливая бабка. Но она без умысла ни одного слова не говорила. — Маша, пойми меня правильно… Это же не пустое любопытство. Я должен узнать всё, что она говорила обо мне. Хорошо, что сказку ты мне рассказала до конца. Понятно теперь, почему мне химеры каждый день снятся. Но этого мало. Я не очень понял, что же я должен делать? — Владимир, я сама ищу ответ на этот вопрос. Знаешь, почему? Бабушка мне сказала, что ты смерть мою с собой приведёшь. Я не ожидала… Так рано… Вот и напугалась. Ты не думай, у меня такие припадки очень редко. Всего три или четыре раза было. — Да я ничего и не думаю. Главное, всё обошлось. — Ты молодец, что не стал врачей вызывать. Они ко мне всё равно бы не поехали — я ведь их кровный враг. Они только болтают, а я лечу по-настоящему. Конечно, и зарабатываю. Ну и что? В деревне завидуют, болтают про меня всякое. И боятся. Знаешь, у нас очень древний род, я восемнадцать колен знаю. И всегда бабушка внучке передавала всё, что знала. И я должна бы передать. Только… видишь… С мужем прожили мы десять лет, а детей не нажили. Дом вот построили, когда бабушка умерла. Но этой осенью он пропал без вести. А мне уже тридцать девять, время уходит! — Что уж ты так. Разве это возраст? Всё ещё будет. — Не надо, Владимир, не утешай меня. Не будет у меня ни дочки, ни внучки. И вообще… Бабушка никогда не ошибалась. Если ты появился, значит… — Да что ты такое говоришь! Я что, злодей, бандит? — Нет. Но все, кто с тобой связан, погибнут. Ты не за тем на землю послан, чтобы жить с людьми. Вспомни… Все вокруг тебя гибнут, хоть ты и не виноват. — Отец у меня и в самом деле погиб. Но это была автокатастрофа, и я тут ни при чём. Несчастный случай. Под Москвой. Я вообще во Владивостоке тогда жил. А больше вроде никто и не погиб. Маша тихо покачала головой: — Вспомни… — Ну… Да, один человек меня заменял… Это было недавно, за границей… Он, наверное, погиб. — И это не всё. — Да, потом была жуткая атака… Я лежал в клинике после операции. И тут налёт… Вертолёты, автоматчики… Там человек двадцать расстреляли. Конечно, из-за меня, но я их и не знал даже, и не видел ни разу! — Не всё. — Перестрелка была между бандитами… Давно уже, тут, в Кирове. Двоих убили. — К сожалению, не всё. — А кто ещё? — Вспоминай. — Была одна девушка… Там, за границей… Мне казалось, что мы понимаем друг друга… — Она жива. Она ищет тебя. — Вот как? Это хорошо. Не хотел бы, чтобы она погибла. Вот… Больше никого вспомнить не могу. — Я подскажу тебе. Семь лет назад ты уезжал отсюда. И был не один. Бабушка говорила, что у тебя вате была, то есть жена, по-марийски. — Но с ней всё в порядке. Она далеко отсюда, замужем, ребёнок у неё… Маша внимательно посмотрела на Владимира и еле слышно произнесла: — Нет. — Не может быть! Что с ней могло случиться? Мне недавно показывали фотографию, где она с семьей. Да откуда ты знаешь? — Не было у неё никакой семьи, никогда. Два года назад она приехала сюда, ко мне. Ты искал её, а она — тебя. Она надеялась, что ты догадаешься, где искать. Она жила у меня. Тут и умерла, вон в той комнате. Рак у неё был запущенный. Даже я вылечить не смогла. Прости, Владимир… Всё, что уже отгорело, отболело и забылось, вновь вспыхнуло. Стало больно, очень больно, не за себя, а за неё — маленькую, беззащитную девушку, такую преданную… Владимир пытался привести в порядок свои мысли, но они разбегались: «Она умерла. Какой ужас… А Каганович? А фото? Ну конечно, он врал. Он искал, за что бы зацепить меня. Чтобы не только я ему, но и он мне был нужен. Я повёлся… А ведь мог, мог приехать сюда и раньше, когда убежал от Лёни Ростовского в Москве. Что мне стоило сесть на поезд до Кирова… И я бы её спас. Если бы я был тут, она ни за что не умерла бы…» Маша протянула Владимиру рюмку: — Выпей… Помяни Женю. Хорошая была девочка. Завтра сходим с тобой на погост в Березняк, покажу её могилку. Владимир выпил. Помолчали. Потом Маша встала из-за стола, исчезла на пять минут в глубине дома. Вернувшись на кухню, позвала: — Володя, тебе отдохнуть надо с дороги. Восемь часов уже, скоро Новый год. Ты иди, полежи… Телевизор включи или компьютер. А потом поговорим. Нам ещё о многом поговорить надо. — А интернет у вас есть? — Есть. Летом тарелку поставили. Пойдем, включу. — Павел Алексеевич, это Саша. Говорить можете? — Слушаю, что у тебя? — Простите, что перед самым Новым годом… Но эта девушка, за которой вы поручили смотреть… — Что она, говори быстрей! — Она отправила 5 электронных писем на один и тот же адрес. — Что за адрес? — Кладоискатель, собака, некстмэйл точка ру. — Есть! Я так и знал! Саша, что мы можем сделать? — Обнаружить абонента не можем. Он через спутниковую тарелку в сеть выходит. Ящик зарегистрирован только что. — Ищи, Санёк, ищи… Ты за одну ночь можешь заработать больше, чем за десять лет! — Стараемся, Павел Алексеевич. — Да, взломай этот ящик. Поменяй пароль. Той девушке он ни к чему. Высылай мне всё, что туда придёт, а я буду через тебя отвечать. В любое время суток, Санёк, понял? — Ну что ж, Володя, давай Новый год встречать. Владимир с трудом оторвался от ноутбука. Он никак не ожидал, что Яфа найдётся так быстро и просто. Она в Москве! И у него есть её номер! Он позвонил бы сразу, если бы было откуда. Но телефона у него не было. Был только паспорт на имя Виктора Котикова, купленный им в подземном переходе. Фотка в паспорте не совсем его, но сходство есть. Сойдёт на первое время. Если придерутся, можно сослаться на то, что сделана она в двадцать пять, а ему в августе стукнет уже тридцать четыре. Оказавшись в Москве, Владимир первым делом оторвался от друзей-строителей. Сдал подаренное ими кольцо в ломбард, снял квартиру около метро «Калужская» за две тысячи рублей в сутки. И отправился на Комсомольскую площадь. Интуиция вела его к вокзалам. И не подвела: просмотрев камеры хранения на Казанском вокзале, Владимир увидел в одной ячейке спортивную сумку, набитую одеждой, обувью и бытовыми мелочами. В двойном дне было спрятано несколько пластиковых пакетов с белым порошком. Владимир не хотел связываться с наркотиками. Ни уничтожать, ни использовать, ни продавать — вообще, не знать бы и не видеть этой гадости. Но как раз в этот момент к ячейке подошли два парня. Один встал в сторонке, осматриваясь. Второй набрал код на дверце, достал сумку, положил вместо неё другую. Владимира, стоявшего за двумя рядами камер, парни не заметили. А он видел всё и даже знал, сколько денег оказалось в ячейке взамен товара. Открыть замок тоже было несложно. Изобретатель автоматических камер думал, что код с внутренней стороны дверцы никому не виден. Он же не знал про особенное зрение… Владимир, можно сказать, разбогател. Купил паспорт с более-менее похожей фотографией, завёл пластиковую карточку и положил туда почти все деньги, оставив в кармане безопасную мелочь. Совесть его нисколько не грызла. Купил и телефон, но воспользовался им лишь один раз. Вся Москва была обвешана рекламой новой партии: Каганович противно улыбался с баннеров, призывая к здравому смыслу. Увидев номер автоответчика, Владимир тут же набрал его и оставил сообщение для олигарха. А телефон выбросил. — Володя, оторвись от монитора, пойдём, всё готово. Маша хорошо подготовилась: подкрасилась, завилась, надела розовое платье. Моложе стала лет на десять. «Вполне ещё ничего», — подумал Владимир, следуя за ней к столу. Она даже успела принести еловых веток и сделать из них букет. Как трогательно… Только русские женщины так могут — всего за час создать уют в доме, накрыть стол, соорудить ёлку, причёску и кучу салатов. Да, это не холостяцкие макароны! В телевизоре появился президент. Значит, пять минут остаётся. Ну что ж, наполним бокалы. — С Новым годом, Маша! — С Новым годом, Володя. Чокнулись, выпили. Послушали гимн и убрали звук. Нужно было поговорить. — Я уже рассказывала, что род у нас очень старый. Самая первая прапрапрабабка, о которой есть сведения, жила, между прочим, в Москве. Была вхожа в Кремль и многих там вылечила. В 1654 году была страшная эпидемия моровой язвы. Тогда она и прославилась своими способностями. Но тут как раз начался раскол церкви. Из Москвы погнали всех русских книжников. А также всех лекарей, гадалок, бесноватых. Протопопа Аввакума сослали в Тобольск, а Марфу, мою пра-пра, на Урал. «Изгнание бесов», так тогда назывался заговор, запретили. Внучка той Марфы вышла замуж за марийского крестьянина… Потом много ещё было интересного, всё и не расскажешь. Но началась наша семейная профессия совсем не с тёмных сказок, а с самой лучшей библиотеки. Те книги, по которым училась моя пра-пра, были собраны русскими царями начиная с Ярослава Мудрого. — Неужели в те времена существовали книги по медицине? Я имею в виду серьёзные книги, а не сказки. Ведь тогда не было антибиотиков, анестезии… Маша рассмеялась: — Да кто ж тебе такое рассказал? Всё было, и более того было. Анестезия, говоришь… Дай-ка мне руку свою. Маша взяла кухонный нож, несильно провела по ладони Владимира кончиком. — Чувствуешь? — Да. — А теперь? Она взяла его за мочку уха и провела ножом по ладони ещё раз, видимо, крепче. Получилась царапина, выступила кровь. Но боли не было. — Ничего себе. Ты так вообще мне руку отрежешь, а я и не замечу. — Можно и так. А можно и по-другому. Маша подула на порезанную ладонь и что-то прошептала. Кровь тут же свернулась, и буквально на глазах царапина затянулась, заветрела, как будто сделана была неделю назад. — А ты говоришь — анестезия. Это сейчас про неё ничего не знают. Но я не о том хотела рассказать… — Да, наверное, это как-то должно быть связано с кладами? — Давай шампанское допьём. А то я никак не соберусь с мыслями. — Павел Алексеевич, простите, что отрываю… — Санёк, я же сказал, в любое время! — Я проверил входящий и исходящий трафик, сравнил величину пакетов и скорость… — Александр, ты сволочь! Говори быстрее, где? — Куменский район Кировской области. — А точнее? — Пока невозможно, Павел Алексеевич. Если ещё раз выйдут на связь, тогда — может быть… — Санчос, ты гений! Завтра зайди в приёмную, получишь гонорар. А сейчас быстро отправь туда письмо. Записывай текст: «С Новым годом, Владимир! Как жаль, что приходится встречать его в одиночестве». Подписи не надо. — А как ты узнала, что это я? — Точно так же, как и бабушка. На тебе печать. — Я что-то не вижу никакой печати. — Ты видишь сквозь землю, а я — сквозь душу. — Маша, не темни, расскажи подробнее. Я и так запутался. Все эти гонки, моря, клады, золото… Я не знаю, как жить дальше, куда идти… Каждую ночь приходит химера и ведёт меня. Она идёт по пустыне, я за ней, потом она взлетает, а я не могу. Она чего-то хочет от меня. Но что я должен сделать? — Сейчас, Володя, погоди. Видишь ли, на нашей планете много разных кладов… — Да, даже гораздо больше, чем можно себе представить. — Но не все эти клады оставлены людьми. — И это я уже понял. И такой клад был у меня в руках. На пальце носил. Но в чём смысл? Кто их оставил? Зачем? — Не знаю. Ты задаёшь слишком сложные вопросы. Знаю только, что такой клад попадает в руки к человеку очень редко. Тогда я вижу, что человек особенный. С печатью… Владимир запутывался всё больше. На улице падал пушистый новогодний снежок, в телевизоре беззвучно кривлялись артисты, на столе стояла пустая бутылка из-под шампанского. Напротив сидела женщина, уже не казавшаяся чужой. И ничего невозможно было понять… Что делать? Вернуться к Кагановичу, раскопать с ним всё золото, какое есть на планете? Пусть он станет триллионером, чёрт с ним! Остальным всё равно перепадёт. Или же следовать за химерой, пытаться взлететь за ней в облака, разгадать, в чём смысл старых сказок, мистических бредней? Кольцо, блин, печать, клады небесные… Как всё это глупо! — Хорошо, пусть печать. А на ком ещё были такие печати? — Я не видела таких людей. Скорей всего, они появляются очень редко. Но на портрете, например… Леонардо да Винчи. — Ну и что же за сокровища он получил? — Сокровища — это ведь не только золото. Вернее, это совсем не золото. Одному для счастья нужен миллиард, а другим… Вот ты никогда не задумывался, как могли в древнем Египте открыть электричество? В пирамидах недавно нашли аккумуляторы. Налили в них уксуса, и они стали давать ток, через три тысячи лет! Египтяне не могли сделать их просто так, из ничего. Не было тогда нужных знаний. Кто им объяснил? А Леонардо… Откуда он взял, например, чертёж вертолёта? И многое другое… Есть и ещё примеры в истории. Как Демокрит в древней Греции увидел атомы и рассказал о них? Каким образом, объясни? — Ну, я никогда не думал на такие темы. Человечество развивается неравномерно. — Нет. Человечеству иногда делают подарки. — Но кто? И зачем? Пусть бы всё шло своим чередом. Я не очень верю в прогресс. Что мне от него? Крутой телефон и часы с телевизором? Мне нужно счастье. Мне хочется, чтобы вокруг были друзья. Чтобы любовь была… Маша надолго замолчала. Потом посмотрела на часы, выключила телевизор, встала. — Знаешь, Володя, я больше ничего не могу тебе объяснить. Моя пра-пра-пра знала больше. Была одна книга… Называлась «Великие жертвы». Она её читала в той самой царской библиотеке. Написал книгу греческий мудрец Анахарсис. Там на самой первой странице была история про небесные клады. Но давно уж нет ни бабки моей, ни книги, ни библиотеки. Ничего теперь не найдёшь. Давай ложиться спать. Завтра на кладбище пойдём, так что подниму рано. Владимир выключил компьютер, разделся, забрался под одеяло. Заснуть было невозможно: слишком много всего крутилось в голове. Клады земные, клады небесные. Леонардо. Кольцо с химерой. Тёмная толща моря с неподвижной стайкой медуз. Длинные волосы девушки, летающие на ветру. Так же, без сна, лежал он на «Пифагоре», разглядывая дно залива Виго. Потом на безымянной подводной лодке. Потом на военной базе в Израиле. Потом на съёмной квартире в Москве. Лежал, не спал, сто раз прокручивал в голове одно и то же, а смысл всё равно не появлялся. И вот теперь, кажется, он ухватил за кончик хвоста неуловимую химеру. Нужно только найти ту книгу. Кто сказал, что её невозможно найти? Надо попробовать… Прошел час, или два часа, или три — время потерялось в тишине новогодней ночи. В самый глухой час, когда нет ни памяти о вечере, ни предчувствия рассвета, пришла Маша. Она тихо скользнула под одеяло к Владимиру, вцепилась в него неожиданно сильными руками, зябко прижалась к его спине. «Нет, только не поворачивайся… Давай так полежим… Мне одиноко, Володя… Просто погреемся и уснём… Не поворачивайся…» Но он всё же повернулся. Могилка Жени оказалась неухоженной. Просто холмик земли, без памятника. Владимир раскапывал руками полуметровый слой снега — долго, тщательно. Под снегом обнаружилась фотография в чёрной рамке. — А почему креста нет? — Женя просила не ставить. Не знаю, так уж ей хотелось. Владимир догадался, почему: вспомнил подвал церкви, где они просидели два месяца. Долго оттирал перчаткой иней с фотографии, пока не увидел знакомое лицо. — Маша, что это? Откуда это? — У нас только это её фото было. На нём она не одна… — Там у неё на руках ребёнок, рядом мужчина и все улыбаются кроме неё? — Да. Ты видел это фото? На нём маленький Ванечка, которого я вылечила. Женя его держит. Папа Ванечкин рядом. А мама их сфотографировала. Радуются, что ребёночек поправился. Нам потом фотографию привезли на память. Вот с неё мы Женино лицо и взяли. Муж в Кумены ездил, заказывал, чтобы сделать вот так, с рамкой. — А сама фотография дома? — Нет… Муж, когда в последний раз на вахту в Москву уезжал, с собой взял… Хотел отнести в передачу «Ищи меня». Чтобы кто-нибудь из Жениной родни нашёлся. — Когда это было? — Он уехал перед Покровом, 12 октября. Только вот не вернулся. — 12 октября. День испанской нации. Отличный праздник… — Что ты говоришь? — Нет, так, ничего. Кажется, я догадался, почему твой муж пропал. — И я догадалась. Давно уже догадалась. От кладбища до посёлка было метров пятьсот. Владимир и Маша молча вышли на плохо расчищенный большак и шли, невольно замедляя шаг, не находя, что ещё сказать друг другу, не желая расставаться и понимая, что расстаться надо. И вдруг, когда до перекрёстка с автостанцией осталась сотня метров, по дороге на Липовицы пронеслись три громадных чёрных джипа. — Ого, как быстро! И откуда только узнали? — Владимир не испугался, скорее разозлился. — Ты кому-то писал по электронке? — Ну да, писал. Думал, что другу… — Тебе надо уходить, Володя. Как можно быстрее! — Я только что потерял двух женщин, которых, кажется, любил. Одна умерла от рака, вторая жива и ищет меня. Но не потому, что любит… А теперь я могу и тебя потерять. Нет, если бежать, то вдвоём. — Я никуда не побегу. — Они ищут меня. Это бандиты. Представляешь, что они с тобой сделают? — Ничего они со мной не сделают. Это я с ними кое-что сделаю. — Нет, чепуха, все твои фокусы, пошептать, заговорить, это всё не поможет! Брось! Зачем тебе пустой дом? Бежим, сейчас, скорее, вон такси на автостанции… — Они догонят нас через двадцать минут. — Что же, стоять вот так посреди дороги и ждать, когда они нас схватят? Владимир неожиданно понял, что глухой далёкий поселок — это не укрытие, наоборот, спрятаться тут негде. — Не нервничай. — Маша сняла варежку и взяла его за руку. — Успокойся. Пойдём… Что-то переменилось. Владимир, казалось, уснул. Всё понимал, всё помнил, но словно плыл по течению, безропотно, безвольно. От Машиной руки шло сильное тепло, разливалось по телу. Маша подвела его к автостанции, где стояли два совершенно одинаковых такси, белые «Жигули» с жёлтой надписью «Триумф!» — именно так, с восклицательным знаком и пятизначным телефонным номером. Маша, не отпуская руки, посадила Владимира в одно такси, коротко, по-дружески чмокнула в щёку и что-то сказала водителю. Машина тронулась, а сил не было даже на то, чтобы оглянуться, такая навалилась слабость. Кажется, мельком он успел увидеть, что Маша садится во второе такси, и провалился в сон. Яфа закрыла ноутбук. Читать эти интервью больше нет сил. Вся пресса в России цитирует Кагановича через слово. Скоро забудут фамилию своего президента, только одно и слышно — Пиренеи, золото, доллары, здравый смысл. Баннерами партии увешана вся Москва, сверху донизу. По всей России открыты офисы, на каждом такси, на любом автобусе — телефон местного отделения. Вступайте! Работайте с нами! Каждое утро она аккуратно приходила в центральный офис. Каганович поручил ей делать подборки из публикаций в сети про партию и испанское золото на английском и иврите, переводить, кратко излагать смысл. Яфа добросовестно пересматривала сотни сайтов, переводила, печатала ежедневный отчет. Вряд ли он был тут кому-то нужен: в московском офисе Кагановича собрались лучшие аналитики, политологи, экономисты, получив неслыханные даже по московским меркам зарплаты. Но у неё не было выбора. В новогоднюю ночь она сразу поняла, что её почтовый ящик взломали. Любая реплика в сети под контролем. Она невольно подставила Владимира и надеялась только на то, что он воспользовался для переписки случайным местом и больше туда не вернётся. Через несколько дней стало ясно, что Владимир по-прежнему на свободе: олигарх вызвал Яфу к себе, долго любезничал, наговорил комплиментов, пригласил в ресторан. Конечно, она отказалась, но вышла от Кагановича с тайной радостью: никого он не поймал, слабо! Ни одного лишнего движения, сказала себе Яфа. Ни по телефону, ни в интернете, ни в свободное время. Затаиться и ждать. Единственное, что она отважилась сделать — проверить те самые двенадцать цифр, которые прислал ей Владимир в новогоднюю ночь: Эти цифры она запомнила и поняла общий смысл: координаты. Только что написано сначала, широта или долгота? В русской традиции сначала писать широту, и тогда выходило, что Владимир отправляет её в окрестности турецкого города Кемер. Но во всех старинных документах, в которых можно было найти какие-то сведения о Меноре, долгота писалась первой. И тогда это Иордания, всего в ста километрах от границы Израиля, пустыня недалеко от города Маан. И тот, и другой вариант был вполне допустим, но проверить пока что ничего было нельзя. Рисковать информацией стоимостью в десять миллиардов долларов Яфа не могла. А может быть, и стоило немедленно передать эти цифры в Израиль. Но тогда сразу отозвали бы из Москвы. А Яфе почему-то казалось, что она должна пока оставаться в России. В Москве наконец-то начались морозы. Как и положено — крещенские, с голубоватым мутным воздухом, со скрипучим снегом. Владимир выбирался из такси, пробегал по Красной площади и нырял в метро или подолгу стоял в магазинах, отогревался, пытаясь разглядеть сплетение тоннелей и ходов под Кремлём. Но зрение позволяло видеть в радиусе сотни метров, а дальше всё сливалось, тонуло в подземном мраке. Как не хватало сейчас кольца с химерой! Уж она-то подсказала бы, нарисовала бы такую схему… Владимир посетил несколько экскурсий по Кремлю, но толку и от них практически не было. Под землей располагался, кажется, огромный город, со множеством уровней, тайных коридоров, засыпанных ходов, замурованных дверей, залов, рекреаций, тупиков, шахт, лестниц, вентиляционных и канализационных коллекторов, кабелей, труб. Надо было бы забраться внутрь этого города и бродить там, рассматривать, записывать. Снаружи можно было найти какие-нибудь несущественные мелочи, но не библиотеку, надежно спрятанную четыреста лет назад. — Экскурсия по подземной Москве! Бункеры КГБ, библиотека Ивана Грозного! Вы всё сможете увидеть своими глазами! Экскурсия по подземной Москве! Начало через двадцать минут! Покупаем билеты! Изрядно примороженный студент с мегафоном топтался возле входа в ГУМ на Никольской улице. Владимир попытался узнать у него конкретный маршрут, но тот лишь повторял свои заклинания и протягивал пачку билетов. Москва-матушка, никто тут ничего объяснять не будет, хочешь — гони деньгу, не хочешь — отвали, других лохов полно… Конечно, попробовать стоило. Экскурсия оказалась полнейшей профанацией. Группу сначала отвезли в МГУ и долго показывали подвалы, рассказывая бессвязную ерунду про подземный город. Потом водили по переходам метро «Лубянка», тыкали пальчиком в стены, за которыми якобы скрываются тоннели «Метро-2» и бункеры кремлёвских небожителей. Но уж кто-кто, а Владимир видел, что ничего там не скрывается, кроме обычной техногенной зоны: сплетение проводов, шахты, бетонные кольца вентиляции… Он не выдержал и «наехал» на экскурсовода: обещали, мол, библиотеку Ивана Грозного, так давайте, показывайте. Но в Москве нужен особый напор, чтобы чего-то добиться. Мягких, неуверенных и сомневающихся здесь видят насквозь безо всякого рентгена. Экскурсовод уверенной скороговоркой пообещал Владимиру встречу с руководством фирмы и повёл группу дальше, рассказывая про «подземный город, начинающийся вот за этой стеной». Но про руководство не обманул: экскурсия заканчивалась на Красной площади, группу провели вокруг Василия Блаженного и отпустили, а Владимира попросили задержаться. Подошел упитанный тип с маленькими глазками: — Кто тут с претензиями? Вы с претензиями? — Я не с претензиями… — А зачем тогда голову морочить? — Я только хотел… — Так, реально есть претензии? Или вы не определились? — Реально хотел про библиотеку Ивана Грозного узнать. — Рекомендую, в ГУМе книжный магазин есть. Больше нет никаких претензий? — Слушай, уважаемый… Экскурсии вы только такие вот организуете, для лохов, или есть и настоящие? — Есть, но за другие деньги. — Вот именно это я и хотел услышать. Говори, сколько денег. Упитанный измерил Владимира маленькими глазками. Оценил куртку, ботинки, недоверчиво скривил рот. Достал телефон, позвонил. — Макс, тут твой клиент. Нет, не из ментовки. Артист, наверное, какой-то. Хочет прогуляться. Нет, больше ничего не знаю, сам с ним разбирайся. Ага, передам. Ещё раз прикинул, сколько можно взять, и процедил: — Так, господин, давай двести баксов. Владимир протянул деньги. — В пять часов вечера тебя будут ждать у входа в Большой театр. Чтоб не спутали, газетку в руках держи. Первое погружение под Москву состоялось только через неделю. Максим Поспелов, диггер, с которым свели Владимира, оказался очень недоверчивым — проверял, расспрашивал, назначал новые встречи, обещал и откладывал. Это был высокий худощавый парень неопределённого возраста, с длинными волосами, с бледным выразительным лицом, которое слегка портил сломанный нос, торчащий немного вбок. Он был неразговорчив, отвечал односложно и невпопад, неожиданно и не к месту шутил. Казалось, что он живет какой-то своей, внутренней жизнью, мало вникая в то, что происходит снаружи. Максим никак не мог понять мотивы: зачем этому человеку тратиться на подземные путешествия? Цена приключений была немалой. Альпинистское снаряжение, специальные фонари, одежда — всё стоило денег. Но ещё дороже была информация о подземном мире, без которой любой везунчик мог или попасть в кутузку, или заблудиться, или быть убитым током, или быть засыпанным обвалом, или… Этих «или» было так много, что уж лучше плавать всю жизнь с аквалангом среди акул, под обстрелом с вертолёта… Первые дни Владимир никак не объяснял свой интерес к подземной Москве. Но его продинамили один раз, потом второй, и он, будто бы уступая обстоятельствам, рассказал Максиму тщательно продуманную историю: — Понимаешь, Макс, отец у меня был гэбэшник. Работал тут, на Лубянке. Нет, никакой не оперативник, специалист по архивному делу. Попались ему документы 1935 года: разрешение комендатуры Кремля на поиски библиотеки и постановление о прекращении поисков. Он обратил внимание, что по одному делу документы должны бы нумероваться последовательно — сначала литера раздела, номер дела, потом через дробь номер конкретной бумаги. И вот есть разрешение под номером один, и постановление под номером семь. А промежуточных документов нет. Он стал искать… Максим напрягся: — Этих историй я много слышал. Но никто ничего не нашёл. — А вот отец у меня нашёл. Он обнаружил схемы. Скопировал и передал мне. Я их хорошо помню. Если я окажусь под Кремлём и смогу сориентироваться, то… — Ну и что? Там всё вдоль и поперёк исхожено. — Да, но есть старые ходы. Их засыпало. — Что толку? Как ты станешь их раскапывать? Там засыпано и замуровано коридоров двести, а то и триста. Каждый откапывать — по месяцу, по два. Нереально. — Я покажу, какой коридор нужно откапывать. И где было замуровано, тоже покажу. — Не верится. Под землей ориентироваться очень трудно. Есть люди… По двадцать лет ходят туда… И то путаются. — Давай хотя бы попробуем. Ты же ничего не теряешь. Расходы я оплачу. А если я что-то новое тебе сообщу? — А, хрен с ним! Давай попробуем. Поздним вечером 22 января Владимир пришел на условленную встречу на Манежной. Его ждал Максим с двумя друзьями. В подземном магазине на площади у них был «свой человечек» — то ли старший техник, то ли администратор. Он провёл их на технический этаж. Там, кроме прочего, были компрессоры, перегонявшие воздух с этажей супермаркета в вентиляционные шахты. Через одну такую шахту можно было спуститься вниз, в тоннель, ведущий к библиотеке имени Ленина. Прямых проходов к Кремлю не было. Владимиру выдали куртку, штаны с наколенниками, крепкие кожаные ботинки с высокой шнуровкой, фонарь. «Свой человечек» отключил компрессор на несколько минут, чтобы можно было пролезть по горизонтальному каналу в ствол шахты. Условились, что в пять часов утра они вернутся. Приключение началось. Спуск был долгим. Вертикальный колодец вентиляции уходил под землю метров на пятьдесят. Скоро руки и ноги загудели от непривычной нагрузки. Диггеры спустились в горизонтальный коридор трёхметровой ширины, заваленный разным хламом. Тёплый сквозняк приносил запах креозота: коридор, видимо, сообщался с метро. По коридору пришлось пройти метров пятьсот, минуя многочисленные двери, ответвления и рекреации. Наконец Максим, идущий первым, поднял руку: — Сейчас переходим через тоннель метро. Время — час ночи, ток в контактном рельсе должен быть отключён. На всякий случай, на рельсы не наступать! Если заметит охрана — руки вверх и ни с места. Будут допрашивать — ответ один: выпил, заснул на станции, проснулся ночью, пошёл куда-то, больше ничего не помню. Понятно? — Вполне. — Владимир уже разглядел впереди, за стеной, тоннель метро и видел, что охраны в нём нет. Но говорить лишнее не стал. Диггеры протиснулись в узкий технический коридор, почти боком прошли по нему до тоннеля, переступили рельсы и попали в следующий коридор, точно такой же. Он закончился в большой комнате, где громоздились механизмы — не то компрессоры, не то генераторы. Дальше пришлось подняться метров на десять по вентиляционной шахте. Ход выше был перекрыт массивной решёткой, узкий лаз под ней вёл в круглую бетонную трубу. В нос ударил тяжёлый запах. — Поздравляю, мы в дерьме, — объявил Максим, — кремлёвская канализация приветствует вас. Яфа и сама уже не понимала, чего ей хочется больше: найти священный светильник или найти Владимира. Классический конфликт долга и страсти… Она, конечно, сообщала руководству «Моссада» о текущих событиях. Достаточно было зайти на некоторые сайты и оставить там комментарии с условными словами, внешне самыми обычными. Но координаты, которые сообщил ей Владимир в новогоднюю ночь, она пока держала при себе, и не только из-за риска, но и потому, что не могла понять, страсть победила, или долг победил, или вообще никто не победил, все проиграли… Последние дни были особенно тяжелы. Каганович, видимо, решил сменить тактику: теперь Яфу каждый день ждала очередная гадость. Сначала абонемент в фитнес-центр оказался недействительным. Потом пропали вещи из её кабинета. Потом девушку переселили на другой этаж, в маленькую комнатушку около лестницы. А за стеной начали ремонт: с утра до вечера стучали. Интернет выключался каждые пять минут, и даже несложные обязанности по обзору прессы она не могла выполнять нормально. Каганович «передал» Яфу в отдел аналитики, и новый начальник вызывал её пять раз за день, требуя всякую чепуху. Покрикивал даже. Она не обижалась, понимая, что всё это затеяно олигархом с единственной целью — вывести её из равновесия, заставить раскрыться, выдать ещё какую-нибудь информацию. Но хуже всего были приставания Сергея — личного охранника олигарха. Он вдруг воспылал жаркой страстью и не давал Яфе прохода. Каждое утро начиналось с его визита. Сергей садился напротив, вспоминал испанские приключения, говорил пошлости, сверлил девушку глазами. Норовил прижать, обнять, требовал свиданий, хамил всё откровеннее. И ведь видно было по глазам, что ничегошеньки ему не надо, но приказ есть приказ… Велено довести, и он старательно изображал из себя мачо. Дошло и до рук. Два или три раза Сергей пропускал Яфу вперёд в дверях, и хватал сзади за попу. Потом пальцем дернул ей вырез блузки, оторвав пуговицу. В конце концов, прижал в лифте: нажал кнопку «стоп» между этажами, и перешёл в наступление. Облапил, стал больно мять грудь, задирать юбку, тыкаться в лицо сжатыми губами. Яфа хладнокровно обвела глазами кабину лифта. Заметив глазок видеокамеры под потолком, помахала туда рукой, улыбнулась, потом точным движением взялась за ладонь Сергея, лежащую на её груди, и отделила мизинец. Раздался хруст, а следом посыпались ругательства. — Там не может быть никакого коридора. Откуда ты это взял? Хрень полнейшая! — Максим нервничал, то и дело вскакивал с дивана, метался по комнате, закуривал, тушил сигарету и тут же доставал следующую. В маленькой однокомнатной квартире в Одинцове Владимир теперь бывал ежедневно. Точнее сказать — только тут и бывал, приходил утром, как на работу, уходил поздно вечером. В квартире Максима, кроме сваленного во всех углах диггерского оборудования, была собрана всевозможная литература про подземную Москву. — Я тебе точно говорю, нет там ничего! Там вдоль и поперёк все исхожено. Там Гоник ещё в семидесятых проверил каждый метр. Потом Стерлигов со своей командой. Они ведь тоже не дураки, у них техника была, ультразвук, радары. Каждую полость вдоль стены зафиксировали. Они снова уткнулись в карту. — От Погорелой башни до Тайницкой нет больше никаких коридоров. Это точно. — А это что? — Это выше. Это практически в подвале башни. И вот тут обрывается. А мы на два уровня опускаемся. — Он не обрывается. Он идёт вот сюда… Здесь — ступени, но засыпано всё. Потом рекреация, метров сто квадратных, с колоннами, сводами. Из неё начинаются две галереи. Они завалены, но не полностью. И вот эта идёт параллельно… Смотри, вот тут… Максим сначала вообще ничего не хотел слушать. Когда они поднялись наверх после погружения и Владимир нарисовал первую схему, он лишь хмыкнул, решив про себя, что имеет дело с психом. Потом, дома уже, начал прорабатывать схему и понял, что Владимир знает нечто, неизвестное остальным. Только верно ли он определил направление? И глубину? Ведь подземная Москва имеет несколько уровней, и запутаться в них может даже бывалый диггер. Они сходили на разведку с другой стороны — из тоннелей метро под Москва-рекой. Попытались спуститься как можно ниже. Потом побывали на экскурсии по Кремлю, стараясь точно определить все направления. И вот теперь спорили с утра до вечера каждый день, как одержимые. — Может быть. Пусть идёт параллельно… Но кто тебе сказал, что мы сюда попадём, если продолбим стену? Это нереально. Во-первых, там никакую технику использовать нельзя. Охрана прибежит. Во-вторых, даже если стену снять, мы попадем выше или ниже той галереи! — Нет, не выше и не ниже. Та галерея спускается, и вот здесь… смотри… здесь она проходит мимо… И там был проём, он заложен в тридцать пятом. Кирпич можно разобрать, он отсырел. — Допустим! Ты нам покажешь это место. Допустим, разберём. Допустим, попадём в галерею. Но по ней пробраться ещё надо! — Максим, не волнуйся ты так. Мы проберёмся. Метров двадцать завалены, но не плотно. Просто хлам. Его надо вынести вот сюда… — Да ты что! Тут надо человек десять как минимум! — Да. Примерно так. А что, разве это невозможно? — Предположим, нашли людей. Предположим, пробрались. Что дальше? Владимир не хотел до конца раскрывать карты. Он уже много раз убеждался, что достаточно одного неосторожного слова, и он тут же превращается из свободного человека в загнанную дичь. Лучше действовать иначе… Эти ребята, диггеры, любят деньги. И самый лучший аргумент в любом споре с ними — двойной тариф. — Макс, давай я изложу всё с самого начала. Мы заключаем договор. Ты найдёшь десять ребят, крепких, готовых поработать. Проведёшь нас всех вот сюда… Лучше не по тому пути, что в первый раз, это далеко. Лучше вот тут… Смотри, где вентиляция выходит наружу… Тут вообще никто не помешает. — А это ты откуда узнал? Что, твой папа и тут побывал? — Какая тебе разница? Узнал. Заплатил и узнал. Дальше мы разбираем вот эту стенку. Два с половиной кирпича ширины, не плотная, отсыревшая… Придумывай, как это сделать бесшумно, ты же подземный гений. Потом выносим хлам из галереи. Примерно двадцать метров надо разобрать, чтобы можно было проползти. Попадаем вот в этот зал… — А дальше? Ты темнишь. Говори в открытую. — В этом зале я с вами расплачусь. По двойному тарифу. И вы свободны. — Нет, чувак, так не пойдёт. — Это лишь вариант. Если уж ты совсем мне не веришь… А если веришь — из этого зала я вас веду в две маленькие сводчатые комнаты, набитые сундуками. Там полно книг. — Не может быть! Блефуешь. — А пусть. Но я же готов заплатить. Если нет никаких сундуков, получите бабки, и разбежимся. — А если есть? — Тогда слушай дальше условия договора. Их будет два. — Первое?… — Всё, что найдём, ваше. Заявляйте о находке, получайте славу. Вас на руках носить будут. На всю жизнь себя обеспечите… да что говорить, ты и сам знаешь, что это за клад. А мне нужна только одна книга. Её упоминать не надо, и меня тоже. Я её беру — и ухожу. — Одна книга… Что там может быть такого ценного? Хотя… дело твоё. Это ты немного просишь за такое дело. А второе условие? — Второе условие покажется тебе странным. Можно сказать, каприз. Максим старательно готовил операцию. Оборудование доставили заранее по старому маршруту, через Манежную. За ночь пришлось сделать две ходки с грузом. Но усталости не было: в крови появился адреналин, азарт заряжал мышцы, прогонял сон и страх. Диггеры поверили Владимиру, особенно после того как он предложил новый путь под Кремль — в обход метро, в три раза короче прежнего. Единственный минус — запах. Нанятых для расчистки завала парней пришлось снабжать респираторами. А старожилов подземелий канализация не пугала. Получился отряд из шестнадцати человек. Пять диггеров во главе с Максимом, десять студентов МГУ и сам Владимир, которого в отряде звали Витей, в соответствии с его новым паспортом. Студентов подобрали среди знакомых, родственников и друзей, почти все — с рекомендациями. Выглядело надёжно, да и материальный стимул у парней был неплохой. При любом раскладе им обещали по тысяче баксов на нос за ночь работы. Диггеры должны были получить пятьдесят тысяч — в случае если библиотека не будет найдена. Ещё десять пришлось заплатить охранному агентству ГУМа за возможность спуститься в канализацию через технический этаж. Это был почти весь остаток долларов, конфискованных Владимиром в камере хранения. Но остаться без денег он не боялся. Собирались в ГУМе около фонтана, по двое-трое. Первые подошли около семи, последние — в десятом часу вечера. Охрана провожала подошедших в подсобку, где пришлось ждать закрытия универмага. Студенты попались общительные. Владимир, оторвавшийся от жизни, газет и телевизора, узнал от них массу интересных вещей. Оказывается, та страна, которую он считал родной, живет отдельной от него жизнью. И он не знает почти ничего про эту жизнь. Молодежь трясла смартфонами и плеерами. У двоих были планшеты, и они наслаждались халявным ГУМовским вайфаем, рыскали по порносайтам, обсуждали приколы с bash.org, дружно ржали над свежими демотиваторами. — Мужики, слушайте, что на коммунистическом сайте пишут: «…Здесь всё, что торчало когда-то, обвисло, и все, кто летал, нынче только ползком. Один Каганович из «Здравого смысла» трясет эрегированным кошельком. Он всех, от оставленных Богом старушек до важных господ на кремлевском яру, за тридцать поганых испанских осьмушек имеет спокойно в любую дыру». Во, залепили коммуняки! — Да всё равно их никто не слушает. У нас половина группы уже в «Здравый смысл» вступила. — Ну и толку, что вступила? Бабки кто-нибудь видел? — Пока никто не видел. — А чего ж тогда говорить! Все обещают, все обманывают. И этот такой же, кладоискатель грёбаный. — Хрена, такой же! У нас на кафедре политологии был один препод. Получал нехило, да ещё на каждый экзамен к нему по штуке скидывались. На «Крузаке» рассекал. Сбежал из универа к Кагановичу в офис, аналитиком. Говорят, в пять раз больше имеет, плюс доктора в феврале получит на халяву. — Да, вот куда бы попасть на дипломную практику. На сайте у них висит объява, обещают до ста в месяц. — А потом работать устроиться, сразу в Испанию. — На хрен твою Испанию, там бабы шибко страшные. — Зато бабки красивые… — Смотри, пацаны, Волочкова в море голая, Кагановича к груди прижимает, а сзади президент с кислой рожей плещется! — О, зацените, секретарши Кагановича на зарядке… Каждой зарядку запихнули… Блин, во придурки! В десять вечера ГУМ закрылся, и Максим дал команду выключить телефоны и планшеты. Всю электронику сложили в подсобке и вслед за охранником спустились на технический этаж. Тут была ревизионная дверца, открывавшая проход прямо в канализацию, без метро и без сложных спусков по вентиляционным шахтам. Этим же путём планировали возвращаться, как казалось, уже героями. Поднимать найденное наверх не собирались: пусть этим займётся государство. Им достаточно будет и славы. …Под штукатуркой и в самом деле обнаружилась кирпичная кладка. Она загораживала коридор, ведущий в очень старую галерею. Кирпич победили, используя специальные дюбеля с резьбой и воротом. Дюбель закручивали на несколько сантиметров в трещину или в стык между кирпичами и отламывали кусок стены совершенно бесшумно. Через час было готово окно примерно в квадратный метр. Дальше началось самое нудное: из заваленного коридора нужно было вынести хлам. Студенты, встав цепочкой, передавали друг другу кирпичи, полусгнившие металлические скобы, землю, камни. Расчищали на такую высоту, чтобы можно было пройти согнувшись. Через каждый метр диггеры ставили подпорки. Их вчера пришлось таскать сюда длинным кружным путём, через библиотеку имени Ленина. Но без подпорок старый свод галереи мог обрушиться в любой момент. Владимир хорошо видел цель. Видел все подходы. Знал, сколько мусора предстоит вынести из коридора. Видел опасные трещины в потолке галереи, и показывал диггерам, где закрепить металлические диски, в которые упиралась струбцина распорки. Всё получалось надёжно. Но больше всего Владимира занимал периметр: он следил, не появится ли кто в опасной близости, нет ли тревоги в двух верхних уровнях, напичканных датчиками кремлёвской охраны. Пока всё было спокойно, и отряд работал, обливаясь потом, задыхаясь от испарений канализации, ползая на коленях. Копали молча, старались не топать, таская грунт в пластмассовых вёдрах, высыпали его осторожно. Максим подобрал прекрасную команду. Через три часа сделали перерыв. Среди ароматов канализации есть было невозможно. Пили сок, лежа на холме из выкопанного грунта. — Сколько ещё? — тихонько спросил Максим. — Половину коридора прошли. Если темп не снижать, к пяти утра сделаем дорогу, — ответил Владимир. — Слышь, Витёк, откуда ты всё это знаешь? Только про схему мне больше не рассказывай. Ты же каждую трещинку видишь… Как будто родился тут. — Может, и родился. Все мы дети подземелья. — Не хочешь говорить… Жалко… Мы бы с тобой ещё могли дел наворочать… Ты слышал про убежище? — Нет. — Ну, я про секретный бункер… Точнее сказать, там целый город. На ста метрах, под всеми ветками метро. Внутрь нигде не проберёшься, сплошной бетон. Целый километр бетонной стены… Представляешь, что там внутри? — А ты видел эту стену? — Видел. Но вход никто найти не может. Твой волшебный папа не оставил схемки? — Макс, давай это сначала доделаем. Потом поговорим. Надо копать. И они снова копали, таскали, сыпали, ставили подпорки, переносили с места на место фонари, передавали из рук в руки вёдра, камни, скобы, куски штукатурки… Включилось второе дыхание. Перед самым концом коридора неожиданно наткнулись на человеческий скелет: кто-то копал с другой стороны, но был завален. Здесь часть потолка обрушилась, и подпорки пришлось ставить сплошь, одну за другой. Наконец коридор кончился, и открылся довольно большой зал со сводчатым потолком, с двумя мощными колоннами посередине. Последние вёдра земли ссыпали здесь. И здесь же упали без сил, переводя дыхание. В зале было довольно чисто и почти не пахло. Владимир объявил, что работа выполнена, и раздал студентам деньги. — Ну и? — спросил Максим. — Идём во второй коридор. Там ничего не обвалилось, пройти можно. В углу зала обнаружилась кованая металлическая дверь, явно очень старая. Замок ещё не истлел, но стена, в которую уходил его язык, была старой и слабой. Диггеры закрутили пару дюбелей выше и ниже замка, и целый кусок стены рухнул на пол. Путь был открыт. За дверью оказался коридор, параллельный тому, что только что расчистили. А в конце коридора — две маленькие комнаты, и в них — сундуки. — Макс, ты помнишь уговор? Сначала ищем мою книгу. Потом я ухожу… Потом что хочешь. — Да не вопрос, Витёк, найдём. Но ты не уходи насовсем. Хоть телефон оставь. — Я позвоню тебе. Обещаю. Давай искать. На книге греческие буквы — «Анахарсис». Выглядят почти так же, как русские, только вместо «эн» — «вэ» галочкой. Каждому досталось по сундуку. Перебрать полсотни тяжелых томов и найти нужную книгу — дело пяти минут. Но Владимир увидел, что пяти минут у них не будет. По коридору канализации к пробитой стене с двух сторон бежали люди с автоматами. — Макс, тревога! — Выключить фонари! Всем лечь! Ни звука! — скомандовал Максим. — Надо бы дверь закрыть… — Бесполезно. — Сколько их? — Много, Макс, нам не справиться. В сводчатом зале раздались шаги, засверкали лучи фонарей. И тут Владимира кто-то толкнул в спину. Он обернулся. — Витя, вот книга-то… Один из студентов в полной тьме протягивал ему толстый том в кожаном переплёте. — Включай фонарь. — Нельзя ведь… Засекут. — Уже засекли. Включай! На обложке книги красовалось то самое греческое слово — #7944;#957;#940;#967;#945;#961;#963;#953;#962;. Владимир открыл книгу. И тут в коридоре, ведущем в маленькие комнаты с сундуками, загремел железный голос, усиленный мегафоном: — Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Всем лечь! Ноги раздвинуть! Руки на затылок! Не двигаться! Владимир успел вырвать первую страницу и сунуть в карман. А потом послушно лёг, сложив руки на затылке. Спецназовцы в масках вывели их по одному в сводчатый зал. Сначала поставили к стене, обшарили. Оружия не нашли и немного успокоились. Вызвали кого-то по рации. Через пять минут из расчищенного диггерами коридора вылез, отряхиваясь, неприметный человек без маски и бронежилета. На левой руке у него белел гипс. — Так, повернулись ко мне. Точно все тут? Тогда стоим спокойно, не дёргаемся. Загипсованный посветил каждому в лицо фонарем. Потом отошёл к противоположной стене. — Дайте на них весь свет. Ага, уже лучше. Ну что, ребятушки, раздевайтесь. Диггеры оцепенели от удивления. — Раздеваемся до пояса, быстро! — повторил команду загипсованный. — Кому неясно? А то разденем. Студенты начали снимать куртки, рубашки, футболки. На плече у одного предательски темнело пятно, похожее на семёрку. — Стоп! Всем отойти! Назад, к стене! А ты стой, не уходи. Ну что, здравствуй, красавчик. Понедельник начался с дурных предчувствий. Яфа плохо спала и в пять утра окончательно проснулась. Неясная тревога поселилась внутри, заставила сердце колотиться, а мысли путаться. Пришлось встать. Попыталась сделать зарядку. Расстелила покрывало на ковре, размяла мышцы, связки, попробовала сосредоточиться и вспомнить несколько движений из своей гимнастической программы. Но не было ни ленты, ни мяча, ни настроения. Промаявшись до семи утра, Яфа поехала на работу. В офисе, несмотря на ранний час, было полно народу. Её тут же огорошили сообщением об очередном кладе: Павел Алексеевич нашёл библиотеку Ивана Грозного, это сенсация, через час начнет снимать первый канал, телевизионщики уже тут, софиты расставляют! — Кристина, мне можно к нему? — спросила она у секретарши. — Не знаю, примет ли, Яфа Марковна, его как раз гримируют… Но Каганович был не против пообщаться. Он сделал повелительный жест гримёрше, и та моментально скрылась. — Так, радость моя, времени у нас совсем мало, потому обойдёмся без предварительных ласк. Говори, зачем пришла. — Павел Алексеевич, вы нашли… — Нашёл, нашёл. Про библиотеку ты уже знаешь. Про Калинина ещё нет. Можешь услышать из первых уст. — Неужели? — Давай без обмороков. Жив-здоров твой кладоискатель, только нервничает немного. — Когда я смогу?… — Не могу ничего конкретного тебе пообещать. Сначала мы с ним побеседуем по-другому, без вот этого самого. — Каганович сделал грубый уличный жест, обозначающий любовь. — Неужели вы не понимаете, что нельзя… — Почему же нельзя? Кто мне запретит? У меня понятная цель. Я ищу вашу золотую вешалку. Вы тоже не церемонились особо. И ручки у вашей разведки по локоть в крови. Так что будем играть по моим правилам. — Но, наверное, было бы эффективнее… — Ничего подобного. У вас было место и время. Кто тебе мешал там, на яхте, в каютке, а? А теперь подождёшь. — Павел Алексеевич, вы вынуждаете меня доложить… — Кому? Кому ты доложишь? Твоим боссам плевать на Калинина. Они сами его порежут на кусочки, если надо будет. Тебе лучше молчать, золотко! Ты нужна ровно до того момента, когда Владимир согласится сотрудничать. А после твоя карьера разведчицы закончится. Будешь домохозяйкой. Учись жарить котлеты, Яфа. Ну-ну, уж если сильно заскучаешь, я тебя на телевидение устрою. Будешь ток-шоу вести. Чапман сразу выгонят. Она ведь тебе в подмётки не годится… Смотри, сколько обаяния!.. Олигарх схватил пульт, нажал несколько кнопок. Включился маленький плоский телевизор на стене позади его стола. Гостиничный номер, покрывало, расстеленное на ковре, и Яфа с воображаемой лентой прыгает по нему. Голая грудь смешно трясётся, но хуже всего эти дурацкие трусики в зелёный горошек, угораздило же надеть, такой позор! Она резко развернулась и пошла к дверям. — Если мои костоломы облажаются, мы позовём тебя, золотко! С твоим горошком! — хохотал вслед Каганович. Яфу колотило от ярости. Какое поражение! Разведчица потеряла лицо и готова была зарыдать, как простая русская баба. Но не из-за своей погубленной карьеры, не из-за Меноры. Ей было жалко Владимира. Мейр Гамер ещё раз взвесил все «за» и «против». Операция с Менорой зашла в тупик. Он понадеялся на молодую разведчицу и оставил её совсем одну. В результате она увязла. Вся инициатива перешла к русскому олигарху. И не только инициатива: он получил уже первый транш от испанского правительства, деньги за найденный клад. Скоро получит второй. Каганович становится одним из самых богатых людей в мире. У него в руках живые доллары, обеспеченные золотом. Это сильный козырь. От сумасбродного олигарха можно ожидать чего угодно. Куда он вложит полученные средства? Если всего лишь продолжит развивать свою нефтяную империю, то это — полбеды. Любая экономика регулируется и контролируется. Акции, ценные бумаги, фьючерсы… Инструментов множество. Тут особой опасности нет, даже если предположить, что он найдет Менору и получит ещё десять миллиардов. Лишь бы не увлекался политическими играми в России. Слишком уж резво взялся раскачивать лодку. Может случиться неприятное… Руководитель «Моссада» разложил на столе документы по Меноре. Докладные от заместителей, отчёты аналитиков, фотографии Яфы, Кагановича и «русского Владимира». Так проще думать. Любая операция — это покер. На руках девятки, дамы и тузы. У каждого своя комбинация. Игроки блефуют, пасуют и следят, не дрогнет ли у противника уголок губ. Одна карта не поможет выиграть. К ней нужно добавить ещё четыре, и получится каре, сет или фулл хаус. Сейчас получается флеш: дама, король и мелочь. Мало, очень мало… Нужен другой расклад. Только туз выручит. С ним получится ройял стрит флеш — самая сильная комбинация. Значит, надо вытащить туза. Во что бы то ни стало. Мейр взял со стола докладную записку с результатами исследования кольца. «Пришли к выводу, что ни один способ определения возраста не может дать корректных результатов… Присутствует слабый радиоактивный фон… Сплав алюминия и скандия… Технологически не может быть изготовлено ни в одной стране мира…» И эта вещица была у него, у «русского Владимира»! Он запросто носил эту печатку на пальце! Может быть, сейчас Калинину нужна не дама? Может быть, туз — это не сам Владимир, а вот это кольцо с химерой? Мы ошиблись, предложив кладоискателю девушку. Нужно отправить в Россию артефакт. И кладоискатель придёт за ним. Это не было логичным решением. Но Мейр Гамер чувствовал, что без химеры не обойтись. Успокоившись, Яфа снова бросилась в приёмную Кагановича. Но он уже уехал в Кремль. Потом — на банкет. На следующий день появился в офисе на пять минут и никого не принимал. Потом улетел в Испанию на полдня. Потом опять помчался в Кремль… Яфа медленно сходила с ума. Пыталась отвлечься, успокоиться, но снова и снова воображение рисовало страшную картину — Владимир, избитый, искалеченный, окровавленный. И начиналась тряска. Она чувствовала, что может повернуть события в другую сторону. Нужно только добраться до этого олигарха, и она сможет, она убедит его, в конце концов, он мужчина, а она красива, и у неё есть власть, о которой он не догадывается. И Яфа снова и снова набирала номер приёмной. На 3 февраля Каганович назначил большую пресс-конференцию. Обещал лично ответить на все вопросы по найденной библиотеке. Внимание СМИ к нему в последнее время было неприлично огромным. Интерес чуть ослаб в новогодние праздники, но после сенсационной находки вспыхнул ещё сильней. О Кагановиче в России писали и говорили все — от первого канала до едва живой районной газеты в Урюпинске. Даже выпуски новостей уже четыре дня неизменно начинались с сообщений о замечательной находке. Само собой, встреча с первым лицом вызвала ажиотаж. Конференц-зал в офисе не мог вместить и трети желающих, и Каганович распорядился снести боковые стенки, убрать всё из смежных помещений, чтобы организовать «приставные» места. Весь мир должен был увидеть и услышать своего героя. Рано утром Яфа устроилась в приёмной олигарха на боевое дежурство. Она собралась с духом, заставила себя улыбаться и вести светскую беседу с секретаршей. Выходило неубедительно. Если разведчик нервничает, то он близок к провалу. Но делать больше было нечего. Или пан, или пропал. Каганович появился за час до конференции. Он сиял. Под его взглядом можно было загорать. Его белые зубы пускали блики. Он ворохами разбрасывал вокруг себя улыбки, и даже Яфе небрежно швырнул несколько штук: «Привет-привет, как дела? Хорошо выглядишь, ко мне? Нет, золотко, я занят, потом, потом… Что? Обязательно надо? Глупости. Всё потом. Попей чайку, тебя шоколадкой угостят. Кристина, угости Яфу Марковну». Но Яфа не собиралась отступать. Она решительно схватила Кагановича за руку и потащила в кабинет. Каганович притворно закатил глаза и поднял руки: «Сдаюсь, капитулирую перед красотой. Никого к нам не пускать!» — Павел Алексеевич, вы всё же могли бы мне рассказать… — А я так думаю, что это ты могла бы мне рассказать. Должна была рассказать. — Что именно? — Тебе дали команду — никаких контактов без моего ведома. Так было? А ты вышла на связь с Калининым. И спугнула его. Чуть не завалила всё дело! А если бы он убежал куда-нибудь на Тибет? А? — Павел Алексеевич, я поняла, что вы хотели завязать со мной неформальные отношения… Но, понимаете, у меня был приказ… Может, я не так себя повела… На самом деле я вас очень уважаю… — Яфа, радость моя, ну не теряй лицо. Что ты мельтешишь? Ты ещё раздеваться начни. Боже мой, какая дешёвка, я ценил тебя выше. Ты считаешь, что я паду, сражённый, вот на этот ковёр? И ты овладеешь мной, не сходя с места? — Нет, я совсем не это хотела сказать… — Тебе и сказать нечего. Посмотри, как ты унижена. Хочу — имею тебя. Хочу — выдам замуж за охранника. Олигарх радостно заржал, откинулся в кресле, положил ноги на стол. И вдруг сбросил улыбку, жестом показал на кресло: — Ладно, садись. Поговорим о делах наших скорбных. — Мне нужно увидеться с Владимиром. — Не знаю, обещать пока не могу. Состояние у него неважнецкое. Упрямится, косит под дурачка. Но мы ещё далеко не все методы перепробовали. — Павел Алексеевич!.. — Да что ты заладила! Я давно понял, что ты влюбилась. Это, конечно, непрофессионально. Но я ничего не сказал твоим обрезанным начальникам. Девушка сохнет не по мне, а я терплю… Понимаешь, Яфа, мне наплевать на твои чувства. Мне нужны деньги. И я их получу. — Вы хотите получить свой гонорар за Менору? Я могу вам помочь. — Конечно, и поможешь, когда прикажу. Пойдёшь к нему. Вот там уже и будешь медленно и красиво расстегивать пуговки. Но не сегодня. И не завтра. — Сегодня и сейчас. — Сначала унижается, потом борзеет. — Каганович притворно зевнул, встал. — Давай, родная, вали отсюда. Вызову, когда потребуешься. — Нет, Павел Алексеевич. Я не о том. Я предлагаю вам сделку. — Что ты можешь предложить? Ты даёшь мне, чтобы потом дать ему? Или я что-то упустил? — Упустили, Павел Алексеевич. У меня есть координаты места, где спрятана Менора. Яфа не жалела о том, что сделала. В конце концов, это Владимир прислал ей координаты Меноры. Его заслуга. Так по заслугам и честь! Конечно, на кону огромные деньги. Но стоят ли они человеческих мучений? Крови? Смерти? Кому это решать? Уж конечно не человеку. Это решает Бог. И Бог, живущий внутри Яфы, твёрдо сказал ей: спасай! Она сделала что смогла. Пусть судят. …Конференц-зал был набит до отказа. Каганович вошёл в него в сплошном блеске вспышек, подсвеченный софитами телевизионщиков, прошёл сквозь толпу журналистов, пожимая руки всем, до кого смог дотянуться. И каждому улыбнулся особенно: я помню про вас, я знаю вас, как хорошо, что вы тут. Когда он, наконец, добрался до подиума, грянули аплодисменты. Все аплодировали стоя. Яфа еле втиснулась в зал и прислонилась к стене около самых дверей, за спинами телеоператоров. — Уважаемые господа! Прежде чем ответить на ваши вопросы, разрешите мне поздравить всех. Я поздравляю россиян и всё цивилизованное человечество с прекрасным событием. Мы вновь обрели часть своей утерянной истории, заново открыли неизвестную страницу культуры. Это праздник, большой, настоящий праздник. Предлагаю отныне считать 31 января общемировым днем русской культуры. Надеюсь, ЮНЕСКО поддержит это предложение. И снова грянули аплодисменты. «Потрясающе, — думала Яфа. — Как эти люди могут хлопать ему? Прожжённые репортеры, ехидные аналитики, интеллектуалы, золотые перья! Они знают, кто он, откуда взялись его первые миллионы. И всё равно хлопают. Какая всё же у него энергетика, как он умеет сводить с ума…» Начались вопросы. Первыми в списке шли крупнейшие российские газеты. Их вопросы были откровенно заискивающими. «Павел Алексеевич, вы ньюсмейкер номер один в мире. Как вы планируете удержать это почетное звание?» «Господин Каганович, можно ли оценить найденную библиотеку? Какова стоимость страхового контракта на найденные ценности?» «Вы, как лидер партии, связываете политическую деятельность и свои исторические изыскания?» Потом представители зарубежных изданий попытались слегка осадить ньюсмейкера номер один. — Господин Каганович, ходят слухи, что никакой библиотеки не существует, и мы имеем дело с масштабной инсценировкой. Ряд новостных агентств утверждает, что вы передали государству несколько старинных книг, не имеющих особой ценности. — Дорогой Пьер, это «Фигаро», я не ошибся? Первоклассная газета. И вопрос ваш первоклассный. Конечно, в сегодняшней России многие поступают именно так. Инсценировки политической жизни, выборов… Вместо нормального бизнеса — опять позорная инсценировка. Вы имеете право задавать такие вопросы. И я не могу ответить вам прямо сейчас. Но отвечу чуть позже. «Партия Здравого Смысла» профинансирует создание сайта, на котором все найденные ценности будут представлены подробно. Договорённость об этом с министерством культуры уже есть, вы можете получить копию переписки в нашем пресс-центре. Посмотрите и решите, какую ценность имеет то, что мы нашли. — Господин Каганович, «The Wall Street Journal». Вы что-то оставите себе из найденного? Для личной коллекции? — У меня нет коллекций. Я ничего не собираю. Не покупаю драгоценностей, не из принципа, нет. Просто не люблю побрякушки. Если вас интересуют мои увлечения… Я люблю фотографировать. Купил себе шесть фотоаппаратов, один весьма дорогой. Вот и вся коррупция! В зале вспыхивал смех. Каганович, вдохновленный успехами, подогретый информацией о Меноре, был неотразим. — Уверяю вас, господа, находка библиотеки — только начало. У нас будет ещё много поводов собраться в этом зале, чтобы услышать хорошие новости. Но сегодня всё же речь о кладе. Никто пока не спросил о его происхождении. А между тем это очень интересно. Так называемая библиотека Ивана Грозного должна бы называться библиотекой Ярослава Мудрого. Основу её составляют книги русских князей тысячелетней давности. Они проливают свет на загадки русской письменности и истории. Часть книг привезена в Россию Софьей Палеолог, невестой Ивана Третьего, в 1472 году. Эти книги принадлежали византийским императорам. Большая часть найденного абсолютно уникальна! Например, что вы скажете про 10 томов «Истории» Тита Ливия? Только в них отражена точная история развития христианства. А «Песни» Пиндара? А «Государство» Цицерона? Это, безусловно, величайшая находка. Как бы мы ни старались, мы не сможем сегодня оценить весь масштаб события. Это можно будет сделать только по прошествии многих лет. Каганович воспарил. Наступил его звёздный час. Мир ложился у ног, заворожённая толпа ловила каждое слово. Завтра его улыбки разлетятся по планете. Миллионы кагановичей будут улыбаться с телеэкранов, со страниц газет, с экранов мониторов. Нет, не миллионы, а миллиарды, триллионы, большому человеку подобает большой масштаб! — Павел Алексеевич, радио «Позывные Москвы». У нас тут звонок в прямом эфире. Ответите? Каганович снисходительно махнул рукой — валяйте, отвечу кому угодно. Корреспондент взял радиомикрофон со стойки и поднес к своему ноутбуку. Добавил громкость. — Павел Алексеевич… Паша! Лица моего ты не знаешь, но голос наверняка ещё не забыл. Это я, Владимир Калинин. Привет! По рядам прошёл ропот: журналисты почувствовали надвигающийся скандал. — Господа журналисты, я хочу сделать заявление! Выслушайте меня! Библиотеку Ивана Грозного нашёл я, Владимир Калинин, русский, тридцати трёх лет. И золото в заливе Виго нашёл тоже я. В это трудно поверить, но я докажу. В качестве доказательства я передаю в редакцию радио схемы. На них — три уникальных клада, спрятанные в московских подземельях. Проверяйте! Что же касается Кагановича… Он уголовный преступник. В настоящее время он захватил и незаконно удерживает человека, похожего на меня. Его зовут Максим Поспелов, его родители уже подали заявление о похищении. Паша! Слышишь, отпусти парня немедленно! В зале повисла неловкая тишина. Все уставились на Кагановича, ожидая очередного блестящего выпада. Звонок этого сумасшедшего — настоящий подарок, публика любит скандалы. Но олигарх больше не улыбался. Протянув несколько секунд, он скороговоркой объявил об окончании пресс-конференции, коротко поклонился и устремился к выходу. «Ну что ж, и мне пора уходить, — подумала Яфа. — Здесь мне больше делать нечего». |
||
|