"Наследники" - читать интересную книгу автора (Роббинс Гарольд)

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ УТРОМ

Я уже собрался пить третью чашку кофе, когда зазвонил телефон. Я не стал брать трубку. Когда телефонного звонка ждешь три года, можно подождать еще несколько секунд.

Я наполнил кофейную чашку, затем посмотрел на восходящее солнце, на окно блондинки, которая жила в доме напротив, и на Стрип, главную улицу Голливуда.

Солнце еще не поднялось над холмом, блондинка еще спала, так как ее окна были плотно зашторены, а по Стрип медленно двигалась одинокая полицейская машина. Наконец я поднял телефонную трубку.

— Доброе утро, Сэм, — поздоровался я.

В трубке молчали. Было слышно лишь прерывистое дыхание.

— Как ты узнал, что это я?

— В этом городе поздно просыпаются, — пояснил я. — До десяти часов все еще в постелях.

— Не спалось, — проворчал он. — Я прилетел сюда вчера вечером и никак не могу перейти с нью-йоркского времени.

— Понимаю.

— Чем занимаешься? — спросил он.

— Сижу, пью кофе.

— Как насчет того, чтобы подъехать ко мне и вместе позавтракать?

— Я не завтракаю, Сэм, ты ведь знаешь.

— Я тоже, — сказал он. — И ты об этом знаешь. Но я не могу спать, и мне надо поговорить с тобой.

— Я тебя слушаю.

— Но не по телефону же! Я и так полжизни провожу с трубкой в руках. Хочу говорить с тобой и видеть твое лицо. — Он помолчал, и я снова услышал его прерывистое дыхание. — Ну вот что, давай ко мне, и мы куда-нибудь съездим. Я даже готов рискнуть прокатиться в этой твоей новой машине, которая, как писали, развивает двести двадцать миль в час.

— Почему бы тебе самому не прокатиться?

— Есть две причины. Первая — калифорнийские водители все сумасшедшие, и я их боюсь, и вторая — я же сказал, что мне надо увидеть тебя.

Какое-то мгновение я колебался.

— Ладно, я подъеду к твоему отелю.

— Через пятнадцать минут, — сказал он. — Мне нужно еще позвонить в Нью-Йорк.

Я положил трубку и поднялся наверх, в спальню. Осторожно открыв дверь, вошел в комнату. Шторы были плотно задвинуты, и в полумраке я видел Китаянку, которая все еще спала. Она лежала обнаженная поверх простыней, вытянув руки над головой, будто собиралась нырять в воду. Ее длинные волосы спадали на спину, укрывая ее, словно одеялом.

Я подошел к кровати и посмотрел на Китаянку. Она была совершенно неподвижна и дышала почти незаметно. По запаху в комнате нетрудно было догадаться, что этой ночью здесь занимались любовью, — он висел в воздухе, как аромат старого вина. Я нежно провел рукой по ее телу, по маленькой, крепкой как мрамор, желтоватой попке. Она вжалась в матрас, и я почувствовал, как от нее пышет жаром. Не поворачивая головы, она проговорила в подушку, и поэтому голос ее звучал приглушенно:

— Как это у тебя получается, Стив? Стоит тебе прикоснуться, как я вся горю.

Я убрал руку и пошел в ванную. Когда я вернулся оттуда через пятнадцать минут, она сидела в кровати, перебирая пальцами между ног.

— Ты уже оделся! — воскликнула она. — Это нечестно! А я-то старалась не остыть до тебя.

— Извини, Китаянка, — ответил я. — У меня встреча.

— Можешь и опоздать, — возразила она. — Давай опять в постель и трахни меня.

Я ничего не ответил. Пройдя через комнату, вытащил из шкафа свитер и надел его.

— У китайцев есть одна старая пословица, — сказала она. — Если утром насладился, дню плохим уже не быть.

Я расхохотался.

— Я не сказала ничего смешного. И ты впервые отвечаешь мне отказом.

— Это когда-нибудь должно было случиться, Китаянка, — сказал я.

— Перестань называть меня Китаянкой! У меня есть имя, и ты его прекрасно знаешь.

Я посмотрел на нее. На ее лице, еще спокойном минуту назад, появилось недовольство.

— Остынь, Китаянка! Даже я не верю таким именам, как Мэри Эпплгэйт.

— Но меня так зовут.

— Может быть. Но для меня ты выглядишь как Китаянка.

Она укрылась простыней.

— По-моему, мне пора.

Я ничего не ответил.

— Ты надолго? — спросила она.

— Не знаю. Может, на пару часов.

— К тому времени я уже уеду.

Я посмотрел на нее:

— Денег у тебя хватает?

— Перебьюсь как-нибудь.

Я кивнул.

— Ну что ж, тогда — пока! Буду по тебе скучать.

Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз по ступенькам. Выйдя на улицу, я заметил, что солнце уже взошло над холмом, и от яркого сияния зажмурился. Я надел темные очки и, обойдя дом, направился к стоянке. Мой лимузин сверкал на солнце, как черная жемчужина в витрине Картье. Ее маленький «фольксваген» стоял рядом, похожий на смешного жука. Он выглядел жалким и покинутым.

Может, именно так я чувствовал себя, когда видел такую машину. У всех этих красоток есть подобные машины. У такого автомобильчика есть колеса, он дешевый и возит их туда-сюда по делам, а между делом стоит припаркованный в чьем-нибудь гараже, пока хозяин возит ее на своем «линкольне-континентале». Но рано или поздно время больших автомобилей подходит к концу, и маленькие «фольксвагены» снова принимаются за работу. Как сегодня утром.

Я вернулся в дом и, пройдя в кухню, отыскал клейкую ленту, чтобы прилепить две стодолларовые бумажки к ветровому стеклу «фольксвагена», там она их непременно заметит.

Я подъехал ко входу в отель на тридцать минут позже, а он все еще не спустился.

Сидя в машине, я проклинал себя за глупое поведение. Китаянка была права — все-таки надо было ее трахнуть.

Он вышел из отеля через пятнадцать минут. Швейцар открыл дверцу машины, и он влез в нее, отдуваясь. Дверца захлопнулась, и мы посмотрели друг на друга.

Пауза затянулась, затем он наклонился и поцеловал меня в щеку.

— Я скучал по тебе.

Я тронул машину с места, отъезжая от отеля, и не проронил ни слова, пока мы не остановились на красный свет на бульваре Сансет.

— Кто бы мог подумать!

Он воспринял это гораздо серьезнее, чем я предполагал.

— Ты ведь знаешь, что это так. Сколько мне пришлось всего сделать.

Загорелся зеленый, и я направил машину в сторону Санта-Моники.

— Сейчас это не имеет значения. Три года прошло. — Я бросил на него взгляд. — Куда тебя отвезти?

Он пожал плечами.

— Куда скажешь. Это твой город.

Я продолжал ехать.

— Наверное, ты спрашиваешь себя, почему я позвонил, — продолжал он.

Я ничего не ответил.

— Я чувствовал себя твоим должником.

— Ты мне ничего не должен, — быстро возразил я. — Весь капитал у меня. Твой капитал, капитал Синклера.

— Мог бы не говорить, что ты богат, — сказал он. — Все это знают. Но деньги — это еще не все.

Я повернулся к нему.

— Вы только послушайте его, — улыбнулся я. — Зачем же ты это сделал?

Его темные глаза сияли за отполированными стеклами очков в черной оправе.

— Я не мог поступить иначе. Я боялся, что все полетит к черту.

Я горько рассмеялся.

— А тут подвернулся я. Как раз тот парень, что надо. Отличная комбинация.

— Ты помнишь, что я тебе тогда сказал? Когда-нибудь ты будешь благодарить меня за это.

Я продолжал смотреть на дорогу, ничего не говоря в ответ. Хотя мне было за что благодарить его. Тут, правда, есть одно «но» — ничего этого мне не было нужно.

— Знаешь, как поется в одной старой песне? — спросил он. — Как больно тем, кого мы любим.

— Не надо петь. Еще слишком рано.

— Да-да, — сказал он с жаром. — Всем делаем больно. Думаю, тебе это непременно должно быть известно.

— Ладно, ты мне об этом сказал, и теперь я знаю.

Неожиданно он разозлился:

— Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь. Я помог тебе стать богатым. Так что не забывай об этом.

— Поостынь, Сэм, — оборвал я его. — Ты только что сказал, что деньги — это еще не все.

Секунду он помолчал.

— Дай мне сигарету.

— Зачем? Ты ведь не куришь. — Я ухмыльнулся. — К тому же я видел эту уловку раз тысячу, не меньше.

Он знал, о чем я говорю.

— Я хочу сигарету.

Щелчком я открыл отделение для перчаток.

— Бери.

Его пальцы дрожали, когда он неумело прикуривал.

Мы как раз съезжали по извилистой дороге мимо Мемориального парка Уилла Роджерса, направляясь к берегу.

Солнце стояло уже высоко, когда я повернул машину на север. Он хотел уже выбросить окурок в окно, но я жестом показал ему на пепельницу.

— Это сумасшедшая страна: сначала здесь сто дней подряд не выпадает ни капли дождя, и все выгорает, а затем, когда наконец выпадает дождь, он затопляет все вокруг.

Я улыбнулся.

— Все сразу не бывает. Куда тебя дальше везти?

— Тормозни, хочу размять ноги.

Я свернул налево и въехал на стоянку. Мы вышли из машины и стали смотреть вниз на пляж.

Песок был белым, а голубая вода искрилась на солнце, волны мягко накатывали на берег длинными валами с венчиками белой пены. На берегу, возле маленького костра, уже сидели любители серфинга, некоторые из них были одеты в специальные гидрокостюмы. С ними были девушки, но парни даже не смотрели на них. Все они внимательно наблюдали за морем, прикидывая, какая волна будет подходящей.

— Сумасшествие какое-то, — сказал Сэм. — Эти ребята катаются на досках посреди зимы.

Я усмехнулся, стараясь зажечь сигарету. Дул легкий бриз, и я заслонил пламя рукой. Сэм похлопал меня по плечу. Когда я повернулся, спичка погасла.

— Ты знаешь, сколько мне лет?

— Шестьдесят два.

— Шестьдесят семь, — он поглядел мне в глаза.

— Ну, значит шестьдесят семь.

— Раньше я всегда уменьшал свой возраст и говорил, что мне на пять лет меньше. Даже тогда я был слишком стар.

Я пожал плечами.

— Какая разница?

— Я чувствую, что устал.

— Если ты никому не будешь об этом говорить, никто и не заметит.

— Мое сердце заметит.

Я посмотрел на него.

— Я уже не чувствую себя, как раньше.

Помолчав, я ответил:

— Поменьше надо трахаться.

Он усмехнулся.

— С этим давно покончено. Я даже смотреть на них не могу, голова кружится.

— Если ты хочешь сказать, что собираешься умирать, то мне все равно. Я никогда не считал тебя бессмертным.

Он уставился на меня.

— Зато я сам всегда так считал. — В его голосе звучала настоящая обида.

Я прикурил и отвернулся. Ребята уже пробовали воду, бриз доносил их голоса.

— Я продаю компанию, Стив. Я хотел, чтобы ты первым узнал об этом.

— А почему я?

— Ситуация похожа на ту, что была три года назад. Кроме тебя нет подходящей кандидатуры. Только сейчас все немножко иначе. Я не могу причинить зло тебе, а ты мне.

— Что-то не понимаю, — сказал я.

— Я хочу, чтоб ты вернулся.

— Нет. — Ветер унес мой ответ. — Я никогда не вернусь.

Он положил руку мне на плечо.

— Послушай меня. Послушай, что я тебе скажу.

Я молчал.

— «Паломар Плейт» даст мне за мою долю в компаниях тридцать два миллиона долларов.

— Ну так бери.

— Я бы взял, если б мог. Но это не все. Они хотят иметь определенную гарантию, а я ничего гарантировать не могу. Но они согласны принять тебя вместо меня.

Я долго молча смотрел на него.

— Меня это не интересует.

— Ты должен вернуться, — настаивал он. — Ты знаешь, через что мне пришлось пройти за эти несколько лет, пока ты сидел у себя на холме, считая свои деньги и развлекаясь с девчонками. Все шло кувырком, три года, все было не так. За что бы я ни брался, все летело коту под хвост. На моих глазах все обратилось в прах. Затем мне повезло, крупно повезло. Тогда все стали говорить, что Сэму Бенджамину снова улыбнулась удача. Но я-то лучше знаю, да и ты, впрочем, тоже. Ты сам все это для меня подстроил. И я пошел на это лишь потому, что только там мне еще доверяли. Это не мне улыбнулась удача, а тебе. Для меня заниматься этим одному — все равно что, встав на голову, пытаться писать вверх.

Он вытащил из кармана упаковку жевательной резинки, достал одну пластинку и, сняв с нее обертку, сунул ее в рот. Затем протянул пачку мне.

— Диетическая, без сахара.

Я покачал головой.

Он медленно жевал резинку.

— Ничего у меня больше не получается. Раньше я думал, может, дело в детях. Но теперь мне кажется, что мы слишком многого от них хотим. Мы хотим, чтобы они дали нам ответ, хотя они не могут даже найти эти ответы для себя. Ты знаешь, где сейчас Малыш?

Он не стал ждать моего ответа.

— В Хейт-Эшбурн. Вчера, прежде чем приехать сюда, мы с его матерью решили заглянуть к нему.

«Дениза, — сказал я, — ты оставайся в отеле, а я найду его и приведу сюда. К тому же идет дождь». Итак, я взял лимузин, и шофер повез меня по всем этим улицам. В конце концов я вышел из машины и пошел пешком. Час болтался по улицам, исходил все вдоль и поперек. В жизни никогда не видел столько ребят! Через некоторое время мне стало казаться, что все они мои. В голове все перепуталось. В конце концов, я сунул сотенную одному черному верзиле-полицейскому, и через двадцать минут преодолел четыре лестничных пролета и стоял в этой квартире, пытаясь отдышаться и дрожа от холода.

Малыш сидел там, с ним было еще около дюжины ребят. У него бородка на манер Иисуса, изношенные туфли. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Когда я вошел, он ничего не сказал, только посмотрел, и все. «Тебе не холодно?» — спросил я. «Нет», — ответил он. «Ты совсем посинел, — сказал я. — Твоя мама здесь, в отеле. Я хочу, чтобы ты сходил повидался с ней». — «Нет», — ответил он. «Почему нет?» — спросил я. Он не ответил. «Я мог бы привести полицейских, и они выгонят тебя отсюда. Тебе только девятнадцать, и ты должен делать то, что я тебе скажу». — «Возможно, — сказал он. — Но ты не сможешь следить за мной все время, а дома я все равно не останусь». — «Что ты здесь забыл? Зачем дрожать от холода в этом морозильнике, когда у тебя дома теплая, чистая комната?» Он посмотрел на меня с минуту, затем позвал кого-то: «Дженни!»

Из соседней комнаты вышла девчушка. Ну, такие спутанные волосы, бледное лицо и огромные глаза. Даю голову на отсечение — не больше пятнадцати, и уже вот с таким животом. «Да, Самюэль?» — сказала она. «Ну что, шевелится сегодня?» — спросил он. «Еще как! — Она счастливо улыбнулась. — Лупит своими ножками, как центрфорвард». — «Это старая уловка, — сказал я, — я думал, ты умнее. Это ведь не твой ребенок. Ты здесь не так давно, чтоб завести его».

Он посмотрел на меня с минуту, затем грустно покачал головой. «Ты все еще не понял». — «Не понял что?» — «Какая разница, чей это ребенок? Это ведь ребенок, не так ли? Когда он родится, он будет таким же, как и любой другой ребенок, и он принадлежит тому, кто любит его. А это наш ребенок. Наш. Всех, кто здесь находится, потому что мы любим его. Уже любим».

Я посмотрел на него и понял, что это другой мир, и мне его не понять. Я вытащил из кармана пару сотенных и положил перед ним на пол. Двое ребят подошли к нам и уставились на деньги. Скоро все окружили нас, не сводя глаз с сотенных бумажек, никто не сказал ни слова. Малыш взял их и, наконец, встал и протянул мне банкноты. «Может, ты поменяешь мне их на две пятерки?» Я покачал головой. «Ты ведь знаешь, у меня не бывает при себе мельче сотенных». — «Тогда забери их обратно, — сказал он. — Нам не нужны такие деньги». Вдруг все они будто обрели дар речи. Через минуту поднялся такой базар, какого мне никогда не доводилось слышать. Одни хотели, чтобы он взял деньги, другие хотели, чтобы он их вернул. «Заткнитесь!» — крикнул Малыш. Все разом замолчали, глядя на него. Потом по одному разошлись по своим местам, и все опять стало тихо. Он подошел и сунул мне деньги в руку. Я чувствовал, как дрожали его пальцы. «Проваливай и больше никогда здесь не появляйся! Видишь, сколько в тебе яду? Стоило тебе появиться, и мы уже начали ссориться».

Я едва удержался, чтобы не врезать ему. Посмотрев ему в глаза, я увидел слезы. Деньги я взял. «Ладно, пришлю шофера с двумя пятерками». Я вышел не оглядываясь и сел в машину. Шофер отнес им деньги. По дороге в отель я все думал, что бы мне сказать Денизе.

Я посмотрел на него.

— Ну, и что же ты ей сказал?

— А что я мог сказать? Сказал, что не нашел его.

Он сунул в рот еще одну пластинку жевательной резинки.

— Дениза хочет, чтобы я ушел из бизнеса. Она говорит, что я слишком там задержался. Сейчас она уже не торчит от того, что она — жена магната. — Он смотрел мне прямо в глаза. — Только не заставляй меня говорить ей, что я и тебя не нашел.

Я отвернулся и долго смотрел на лазурную гладь океана. Я тщетно пытался что-нибудь придумать, но в голове не было ни одной мысли. Ничего, только пустота и голубая вода.

— Нет, — услышал я свой голос. — Он слишком большой.

— Кто большой? — спросил он.

Я указал ему на океан.

— Он слишком большой, чтобы отфильтровать его, слишком дорого будет нагреть его, и мне никогда не удастся поместить все это в мой плавательный бассейн. Нет, Сэм. На этот раз я — пас.

Мы вернулись к машине. Дважды я хотел заговорить с ним, но, взглянув на него, увидел, что он плачет.

Когда мы подъехали к отелю, Сэм уже взял себя в руки.

— Спасибо, что вытащил на свежий воздух. Как-нибудь еще поговорим.

— Конечно.

Я смотрел, как он идет к вестибюлю гостиницы, энергично работая короткими руками и ногами. У всех маленьких толстяков такая агрессивная походка. Я завел мотор и поехал домой.

«Фольксвагена» уже не было, а телефон начал звонить, как только я вошел в кухню. Рядом с телефоном липкой лентой была приклеена записка. Пока телефон звонил, я прочитал ее.

Записка была написана твердым, уверенным почерком. Я перечитал ее и внезапно расхохотался. Затем поднял трубку и взглянул в окно.

Шторы на окне блондинки были раздвинуты.

— Алло? — сказал я в трубку.

— Стив? — Голос был женский.

— Да. — Я не знал, кто это.

Блондинка подошла к окну. Единственное, что на ней было, так это телефонная трубка в руке.

— Я как раз посмотрела в окно и увидела, что от твоего дома отъезжает «фольксваген».

— Ну так что?

— Почему бы тебе не зайти ко мне в гости? Я угощу тебя кофе и утешу.

— Сейчас буду, — сказал я, вешая трубку.

Так началось утро.