"Секретная зона: Исповедь генерального конструктора" - читать интересную книгу автора (Кисунько Василий Трифонович)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В погожий день бабьего лета в центре Москвы на спуске к Центральному телеграфу и гостинице «Националь» у большого здания с величественным гранитным цоколем стояло около десятка легковых автомашин. Среди примелькавшихся прохожим «Москвичей» и «Побед» у тротуара начальственно блистали чернолаковые ЗИМы и даже один ЗИС-110. Но, к моему удивлению, среди черных ЗИМов оказался мышино-серый с хорошо известным мне номером служебной машины Сергея Берия. Кто бы мог на нем приехать?

Совещание, на которое меня вызвали прямо с объекта, уже началось, в его президиуме сидели Рябиков и Владимирский, который укоризненно покачал мне головой, показывая на циферблат часов. А опоздал я потому, что вскоре после выезда с объекта водителю пришлось заменять проколотое гвоздем колесо. В это время мимо нас проезжал на бричке какой-то дяденька, попросил закурить, а я из любопытства спросил у него, указывая на объект Б-200, — мол, что это такое? И дяденька мне сообщил «по секрету», что это мельница, которая делает специальный порошок против колорадских жуков. Самый мелкий помол идет против чумных блох, которых американцы в Корее распыляют с самолетов. А работает мельница круглосуточно, к ней постоянно приезжают автомашины с какими-то ящиками, а обратно, наверное, по ночам увозят ящики с этим самым порошком.

Между тем на совещании в полной мере разыгрывались отголоски страстей, бушевавших на этих «мельницах». Настройщики от промышленности и личный состав войсковых частей не сразу осваивали искусство настройки, отладки и стыковки очень не простой аппаратуры и во всех неудачах обвиняли саму аппаратуру и нас, ее разработчиков. Наши отсылки к головному объекту (мол, делайте по его образцу) не всегда срабатывали: от КБ-1 требовали прямой помощи. А где мы возьмем людей для оказания помощи сразу на 56 объектах, где постоянно возникали кризисно-пожарные ситуации то на антеннах, то на приемниках, то на координационных блоках, то на бортовой радиоаппаратуре ракет?

Все это валилось шишками на наш 31 отдел, и наши без вины виноватые ребята, как угорелые пожарники, мчались вместе с пожарными командами от заводов, едва поспевая с одного объекта на другой. Забывались ведомственные тяжбы и личные неприязни, все понимали, что это их общий труд, их общая гордость и дело чести первопроходцев в создании первого, еще не виданного оружия для защиты нашего чистого советского неба.

Попытки отыграться на КБ-1 предпринимались и на этом совещании, но Василий Михайлович Рябиков в таких случаях одергивал представителей СМУ и военных: дескать, до окончания приемо-сдаточных испытаний остались считанные недели, а вы никак не отвыкнете от нянек из КБ-1.

В конце совещания Владимирский попросил остаться нескольких человек, назвав их поименно, потом, взяв лист бумаги с машинописным текстом, в левом углу которой был под скрепкой листочек, видимо, с резолюцией начальства.

— Я думаю, будет полезно довести до сведения присутствующих один документ, так сказать, вне повестки проведенного нами совещания, — начал Сергей Михайлович. — Читаю: «ЦК КПСС. В ближайшее время ожидается появление у вероятного противника баллистических ракет дальнего действия как основного средства доставки ядерных зарядов к стратегически важным объектам нашей страны. Но средства ПВО, имеющиеся у нас на вооружении и вновь разрабатываемые, не могут бороться с баллистическими ракетами. Просим поручить промышленным министерствам приступить к работам по созданию средств борьбы против баллистических ракет».

Письмо в ЦК было подписано начальником Генерального штаба и еще шестью Маршалами Советского Союза.

Сделав паузу для размышлений, Владимирский пояснил, что ЦК поручил нам подготовить свои предложения по этому письму, и поэтому он просит сейчас предварительно, как говорится не для протокола, высказать свое мнение наших ученых и конструкторов.

После приличествующей паузы со своего места поднялся член-корреспондент АН СССР Александр Львович Минц, директор НИИ, разрабатывавшего по заданиям КБ-1 задания для проектировщиков на строительную часть «Беркута». Сейчас он также назначен и главным инженером войсковых частей, эксплуатирующих С-25. Сквозь очки в изящной золотой оправе Минц с бульдожьей солидностью обвел взглядом всех присутствующих, потом на миг изобразил на своем старчески прозрачном лице протокольно-вежливую улыбку и сказал:

— Я не согласен, что затронутый в письме вопрос не имеет отношения к предмету нашего только что закончившегося совещания. Письмо маршалов надо понимать так: «Зачем нам противосамолетная система С-25, если она бессильна против баллистических ракет? Противник просто пустит на нас ракеты вместо самолетов, а система С-25 будет при сем присутствовать без всякой пользы». Это лишний повод для тех, кто не желает принимать на вооружение систему С-25.

— А что можно сказать по научному существу поставленного вопроса? — спросил Владимирский.

— Научного существа здесь нет. Это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду.

— Правильно. Просто чушь какая-то, — выпалил, не поднимаясь с места, Расплетин.

После этого выступил Александр Николаевич Щукин — председатель научно-технического совета Главспецмаша, ранее — в той же должности в ТГУ.

— Мне представляются неуместными допущенные здесь нетактичные высказывания по поводу письма маршалов. Сейчас военные имеют большой вес в верхах, и только поэтому они затеяли волокиту с приемкой С-25, зная, что с ними считаются там, — Щукин показал пальцем вверх. — Нам не удастся отделаться от них такими словами, как глупость, чушь и тому подобное. Хотя я тоже считаю, что это глупость. Думаю, что нам следовало бы предельно кратко доложить в ЦК пример но в том смысле, что проблема очень сложная и требует специального изучения компетентной комиссией и что нами такая комиссия создана.

— Но потом ведь все равно придет время давать прямой ответ на поставленный вопрос? — заметил Сергей Михайлович.

— Не исключено, что со временем вопрос сам собой заглохнет. В худшем же случае мы выиграем время, чтобы подготовить более аргументированный доклад.

В этом месте выступления Щукина я буквально перебил его, вступая в разговор:

— Не могу согласиться, что вопрос заглохнет. Скорее наоборот. И поставлен он правильно, своевременно, без подвоха. Военные увереннее будут принимать систему С-25, зная, что мы не останавливаемся на противосамолетной обороне, а делаем шаг к противоракетной обороне. А разве не смыкается задача противосамолетной обороны с задачей борьбы против баллистических ракет с дальностью до ста километров, траектории которых проходят в атмосфере? А задача поражения крылатых ракет-снарядов, запускаемых с самолетов? Я считаю, что надо приступать к комплексной научной проработке проблемы с задействованием всей кооперации разработчиков, сложившейся при создании системы С-25.

После меня слово взял главный инженер КБ-1 Федор Викторович Лукин. Его я видел впервые и даже не знал, что у нас появился главный инженер без и. о. Это был сухощавый человек выше среднего роста с наголо выбритой головой, на которой, впрочем, невозможно было отличить бритую часть от небритой. От хронической язвы в выражении его аскетически худого лица проглядывала застывшая гримаса терпения боли, и она не исчезала даже тогда, когда он улыбался. Можно было подумать, что это сухой, черствый человек. Но в голубизне его умных, молодо глядящих глаз светились и мечтательность ученого, и спокойная рассудительность, неторопливость, доброжелательность. Федор Викторович был мудр и немногословен. Казалось, что каждое слово он после многократного взвешивания в мозгу еще и процеживает через плотно сжатые губы. Поэтому его речь всегда была точной и ясной, в ней не было ни одного лишнего слова и ничего недосказанного. По вопросу о ПРО он сказал:

— Работы по ПРО надо начинать. Как можно скорее. Но пока ничего не обещать. Какой будет результат — сказать сейчас трудно. Но никакого риска здесь нет: не получится ПРО — получится хорошая техническая база для более совершенных противосамолетных систем.

Подытоживая, Владимирский объявил, что по результатам состоявшегося обмена мнениями будет издан приказ по Главспецмашу о создании специальной комиссии по ПРО в составе Щукин (председатель), Минц, Лукин, Расплетин. Кроме того, в КБ-1 и в НИИ Минца необходимо начать предварительные исследования по проблеме ПРО.

По окончании совещания ко мне подошел Лукин, сказал: «Будем знакомы», а я ответил: «Более чем знакомы. Если точнее, то в одной упряжке». Спускаясь к выходу по лестничному маршу, Федор Викторович сказал мне:

— Один умный человек сказал, что дьявол, если хочет загубить какое-нибудь дело, направляет его в комиссию, а в комиссию не включает сторонников этого дела. Вас не включили в комиссию по противоракетной обороне из-за вашего выступления.

По предложению Федора Викторовича мы возвращались в КБ-1 вместе в том самом мышино-сером ЗИМе, в котором мы год назад с Еляном и младшим Берия совершили выезд на антенный завод.

На следующий день Лукин завел речь со мной о работах по противоракетной обороне:

— В этом ребусе мне ясно одно: работы по ПРО придется возглавить вашему тридцать первому отделу. Но кому поручить и как организовать это дело? Мне что-то подсказывает, что вы уже подумали над этим вопросом.

— Да, есть у меня некоторые мысли и прикидки насчет путей решения проблемы. Этим делом я занимался еще в Сочи, во время отпуска.

Успел испортить две ученические тетрадки в клеточку, и даже подготовить наметки исходных данных для наших главных смежников: ракетного КБ и КБ (или НИИ) по системе дальнего обнаружения баллистических ракет. Что же касается работ внутри КБ-1, то мне хотелось бы провентилировать свои прикидки силами небольших групп отраслевых специалистов, даже не отрывая их от работ по зенитно-ракетным системам. Только Я. А. Елизаренков в моем непосредственном подчинении будет освобожден от других дел для общей координации работ. Остальные будут пока что выполнять новую работу как разовые поручения в составе рабочих групп. Если проработки подтвердят мою рабочую гипотезу, то можно будет перейти и к созданию постоянных специализированных рабочих групп в существующих лабораториях, а потом и специальных лабораторий по мере разворота работ.

— А стоит ли вам лично с головой влезать в дебри конкретной работы и не будет ли от этого ущерба для зенитно-ракетной тематики? — спросил меня Федор Викторович.

— Система С-25 уже готова, и вопросы по ней не нашего с вами, а высшего государственного уровня. Систему С-50 под нашим шефством могли бы сделать со своими ОКБ заводы, изготавливавшие аппаратуру для С-25, во главе с ОКБ головного завода. К тому же заказчик не проявляет к ней никакого энтузиазма. А система С-75 — это, по существу, разжевывание научно-технического задела от С-25. Короче говоря, меня не тянет к перелицовываниям и модернизациям зенитно-ракетных систем. К тому же на всех этих системах есть главные конструкторы, у них — заместители, и мне в научно-техническом плане там делать нечего. Моя опека ничего, кроме ненужных бурных эмоций, принести не может.

— Но вы начальник отдела, все главные конструкторы в вашем подчинении, и вам надо ими руководить, контролировать их работу.

— Это заблуждение. Главный конструктор — лицо, которое назначено или должно быть назначено ЦК и Совмином. Он ответствен перед этими инстанциями, а мы с вами для него — всего лишь администраторы, которые обязаны ему помогать.

— Во всех НИИ, в том числе и там, где был я, главные конструкторы не так избалованы, как у вас. Они без эмоций подчиняются начальникам своих отделов и тем более руководству НИИ. Теперь в КБ-1 тоже пора ставить все это на свои места, искоренять отрыжки старых времен, когда организацией командовали главные конструкторы. В этом вы можете рассчитывать на полную поддержку руководства предприятия, — ответил мне Лукин.

— Работы КБ-1 несоизмеримы по своим масштабам и по своей сути с работами других НИИ и КБ, — да же авиационных. Здесь нужен иной подход и в организации. Возьмите хотя бы авиационные КБ. Там есть главные или генеральные конструкторы и есть директоры, но первых знает вся страна и весь мир, а вторых никто не знает, потому что они — всего лишь административные помощники главных конструкторов.

— Хорошенькую перспективу вы нарисовали для меня, нашего начальника КБ-1, да и для себя самого.

— Насчет перспектив для начальства мне размышлять не положено, но лично меня очень смущает мое ложное положение как начальника над главными конструкторами. Тут есть над чем подумать. Во всяком случае, я настроен на то, чтобы с головой, как вы говори те, окунуться в новую проблему, а там, если это дело пойдет, то и совсем отмежеваться от зенитно-ракетных систем, оставить их на полное попечение Александра Андреевича Расплетина.

— А стоит ли с таким размахом смотреть на это дело? Может быть, противоракетная оборона окажется несбыточной фикцией? Не лучше ли проводить потихоньку частные НИРы, а их результаты использовать для совершенствования зенитно-ракетных систем? Именно здесь может оказаться та неисчерпаемая жила, которая позволит вам диктовать прогрессивные научно-технические новинки главным конструкторам. У конструкторов неизбежно за текучкой обычно не доходят руки до нового.

— Таких конструкторов неизбежно постигнет крах. А что касается фикции, то ПРО никогда не станет фикцией, потому что баллистические ракеты — это не фикция. Такова логика развития военной техники, логика снаряда и брони.

Через некоторое время у Владимирского состоялось совещание, специально посвященное вопросам ПРО. Рассматривалась записка, поступившая в Главспецмаш от Павла Николаевича Куксенко, в которой предлагался способ построения системы обнаружения и определения траектории баллистической ракеты по двум-трем засечкам прохождения ее через вертикально выставленные веерные радиолучи, размещенные на расстояниях порядка 500 километров вдоль предполагаемой трассы полета баллистической ракеты. Присутствующие быстро вскрыли несостоятельность этого предложения, смаковали ее в мельчайших подробностях. Я не участвовал в этой экзекуции, так как понимал, что Павел Николаевич вышел со столь легковесным предложением, находясь в исключительном морально-психологическом состоянии после недавних событий, круто и несправедливо изменивших его судьбу.

Каково же было мое удивление, когда спустя, может быть, полтора месяца в точности с таким же предложением обратился Александр Львович Минц — уже не как одиночка-изобретатель, от имени института.

И совсем странным было то, что на этот раз те же лица, — в том числе Щукин и Расплетин,- которые раньше вслед за Минцем говорили, что ПРО — это глупость, а потом издевательски потешались над предложением Павла Николаевича, теперь вовсю расхваливали ту же идею, выдвинутую Минцем под названием «Зональная система ПРО».

И они же пропускали мимо ушей мои замечания, что это то же самое, что мы уже рассматривали и забраковали. Было принято решение рекомендовать предложенную идею для дальнейшей проработки в НИИ Минца, создать в этом НИИ специальное подразделение, подыскать в Москве специальную площадку для строительства нового здания НИИ.

Даже я, не осведомленный в закулисной стороне этого дела, понимал, что оно как фарс было разыграно для того, чтобы авторитетом НТС Главспецмаша под флагом особо важной тематики подкинуть «сена-соломы» институту Минца.

За всем этим угадывалось нечто во взаимоотношениях Щукина и Минца, известное только им двоим. И это нечто однажды доверительно раскрыл мне сам Минц.

Оказывается, по делу арестованного по обвинению во вредительстве Минца органами НКВД был привлечен в качестве ученого-эксперта Щукин, и эксперт дал следственным органам такое заключение, которое им нужно было для подтверждения обвинений.

Теперь же, после ареста Берия, когда начались реабилитации, Минц сумел в полной мере использовать этот факт, чтобы держать на невидимом для посторонних коротком поводке высопоставленного ученого-канцеляриста. Он не будет разоблачать Щукина, а заставит его из кожи вон лезть, чтобы во всем поддерживать Минца и расхваливать перед начальством, при котором состоит. Щукин будет содействовать укреплению престижа Минца и его института перед нужными инстанциями, при cлучае замолвит насчет выгодной институту тематики, выделения средств на строительство и развитие института, штатных единиц и фонда заработной платы, при представлении к премиям, наградам и прочим «сено-соломам». История с «зональной системой ПРО» была лишь одним из эпизодов этого рода. Но почему в этой истории на стороне Минца и Щукина оказался и Расплетин? Это объяснилось позднее.

Между тем в КБ-1 была начата проработка предложенной мною концепции начального этапа исследований проблемы ПРО, предусматривающей создание полигонного комплекса ПРО в качестве экспериментальной базы для создания научного задела в интересах построения боевой системы ПРО. Идея начала подкрепляться отраслевыми техническими решениями и теоретическими расчетами, подтверждающими возможность и намеченные принципы ее реализации. И в этот период у меня состоялся памятный разговор с Минцем, который он начал следующим образом:

— В КБ-1 вашей работе будет тесно. Но если вы выделитесь из КБ-1, прихватив с собой любую его половину, и объединитесь с нашим НИИ, то мы сможем ворочать большими делами. К тому же я в годах, а вы молоды и сначала будете фактически управлять всеми работами в НИИ, а затем и юридически займете мое место и в НИИ и в Академии наук.

Я вежливо поблагодарил Александра Львовича за лестное для меня предложение, но сказал, что не могу его принять, поскольку мы в корне расходимся в принципиальных вопросах проблематики ПРО. На это он ответил:

— Как строить мост — вдоль или поперек — потом разберемся. Сейчас главное — застолбить проблему за нами.

Тогда я заявил, что не в моем характере заняться расчленением такой уникальной организации, как КБ-1.

Выслушав мой отказ, Александр Львович помрачнел, метнул на меня недобрые огоньки, сказал:

— В свое время вы пожалеете, что сейчас меня не поняли. Нам была бы обеспечена поддержка со стороны Александра Николаевича Щукина и инстанций, при которых он состоит. Что же касается уникальности, то наш НИИ уже сейчас не уступает вашему КБ-1. А Дальше поживем — увидим.

Мы холодно простились и больше никогда не возвращались к предмету этого разговора. А я не сразу понял, что в этом холодном прощании было начало холодной войны, которую потом вел — и не в одиночку, а с могучими союзниками — весь остаток своей жизни Александр Львович Минц. Не осознал я, что появился у меня еще один — и какой! — Сальери.

Я, конечно, понимал, почему Минц сказал, что в КБ-1 мне будет тесно. Для проведения работ по ПРО в КБ-1 не хватило бы всего возглавляемого мной 31 отдела, если бы даже в нем прекратились все работы по зенитно-ракетным системам. Это хорошо понимал и Федор Викторович Лукин, и его беспокоило, как бы я потихоньку не зажал в отделе зенитно-ракетную тематику противоракетной тематикой. Это я почувствовал, когда в феврале 1955 года пришло указание о создании специализированных подразделений по ПРО в КБ-1, как головной организации, и в смежных организациях. Федор Викторович показал мне этот документ, обращаясь ко мне как бы с упреком:

— Вот еще одно постановление по ПРО. Так мы, пожалуй, совсем запустим наши зенитно-ракетные дела, и не будет у нас ни того ни другого.

— Не беспокойтесь, Федор Викторович, — сказал я. — Мы как раз хотели сегодня пригласить вас в экспериментальный цех нашего отдела именно по зенитно-ракетному делу.

Когда мы зашли в цех, я сказал:

— Вот наш сюрприз: радиокабины комплекса С-75 с полной аппаратурной начинкой, и даже работающей.

В командной кабине находились три человека. За пультом сидел зам. главного конструктора Бункин. Он командовал через микрофон, слушал доклады операторов по громкой связи, следил за сигнальными лампочками и экранами, комментировал ход контрольно-боевого цикла для Федора Викторовича:

— Идет работа от имитаторов. Вот на экране отметка цели, а это движется к ней отметка ракеты, сейчас будет встреча… Все в порядке. Не хотите посмотреть еще раз?

Федор Викторович стал дотошно все выспрашивать у Бункина, посидел за пультом, поерзал на вращающемся стуле, пошутил: «Для моего роста вполне удобно, а вам, Борис Васильевич, здесь тесновато».

Выходя из цеха, Федор Викторович спросил у меня:

— Когда вы все это успели?

— Весь фокус в замкнутом цикле: лаборатории, конструкторы, технологи, производство. Все в одном отделе.

— Этот Бункин — толковый мальчик.

— Да, Борис Васильевич здесь и дирижер и первая скрипка. Пока Александр Андреевич на полигоне, а я на объектах С-25, он фактически сам себе начальник и главный конструктор, нашел хорошие связи с отраслевиками, конструкторами, технологами, производственниками, — И вот они дружным колхозом сварганили эту штуку. С Бункиным люди работают охотно и дружно. Мне пришлось лишь немного помочь ему по высокочастотной части и в подборе хватких ребят, а дальше моей задачей было не мешать. Правда, не чаще одного раза в неделю проводил отдельские оперативки по этой работе. Но дело не только в этом. Главное — в том, что у нас на создании С-25 сколотился уникальнейший по сыгранности и мастерству исполнителей оркестр. Для него после С-25 разработка С-75 — все равно что после симфонии чижик-пыжик. Очень жаль, что новую симфонию, многоканальную, дальнобойную, мы упустили приготовишкам, не знающим ни нот, ни инструментов.

В это время к нам подбежал замначальника экспериментального цеха Аркадий Зиновьевич Фильштейн. В свое время он прибыл в КБ-1 с Еляном и работал начальником опытного производства КБ-1. Но потом его, как ставленника Еляна, а значит, и Берия, сняли с этой должности и предложили работу где-то, как говорится, далеко от Москвы. Я с трудом уговорил кадровиков назначить его ко мне в отдел заместителем начальника экспериментального цеха. Мало кто знал, что у этого скромного трудяги, заводного и неугомонного в работе, есть и ордена военного времени за технологию поточного производства пушек, и медаль лауреата Сталинской премии за изделия по тематике Курчатова.

— Я только что от снабженцев. Опять подводят с покупными деталями, в гальванику не дали фольгированного гетинакса, а я сижу без печатных плат… Да нет, я не жалуюсь, я просто так… А с ними я разберусь, заставлю… Вот посмотрите: монтаж стендового комплекта аппаратуры приостановлен! Я, конечно, не жалуюсь, а просто пришел сюда, когда узнал, что вы в цеху.

Аркадий Зиновьевич не отпустил нас, пока не провел по всему цеху. Прощаясь с ним, я сказал:

— Хорошо, двигайте дальше свои дела, а снабженцев Федор Викторович взбодрит.

— Что вы! — испугался Фильштейн. — Зачем мне с ними ссориться? Мы обязательно договоримся!

— Вы заметили, как Фильштейн шарахнулся от моей попытки помочь ему через начальство? — смеясь, спросил я у Лукина, когда мы вышли из цеха. — Это тоже признак сыгранности оркестра, и он действует не только со снабженцами, но и со всеми цехами опытного производства. Без этого, без Фильштейна и подобранных им цеховых ребят, — именно без него лично и именно на этой должности, — трудно сказать, сколько пришлось бы нам ждать, чтобы радиолокатор для С-75 воплотился в эти кабины, железки, пульты, экраны, аппаратные пульты и блоки, которые мы только что видели. Теперь это все уже можно отправлять на полигон, проверять облетами, стыковать с пусковым ракетным комплексом и начать пуски ракет.

Спустя несколько дней я пригласил Федора Викторовича посмотреть на кратовской станции Б-200, памятной мне по драме с запитками, на экспериментальный образец аппаратуры защиты от дипольных помех.

Для разработки этой аппаратуры в нашем отделе была создана специальная «добровольческая» лаборатория под началом А. А. Гапеева. Аппаратура была изготовлена в цеху у того же Фильштейна и после лабораторно-стендовых проверок подключена к основной аппаратуре станции Б-200. В полумраке командно-индикаторного зала мы с Федором Викторовичем стояли за спинками вращающихся стульев операторов, наблюдая за отметкой самолета на экране и как бы припаянным к ней «крестом» сопровождения. Сначала это была нормальная картинка, к которой все привыкли, но после команды самолету на сброс помехи отметка самолета исчезла в сплошном засвеченном пятне, а «крест» будто пьяный побрел по экрану. По команде «Включить аппаратуру подавления помех» — щелчок тумблера, и на экране исчезает засвеченное пятно, остается чистая отметка самолета, а к ней мчится и будто прилипает «крест» сопровождения. И все это происходит на обоих экранах. Репродуктор объявляет:

— Помеха подавлена, сопровождение цели восстановлено.

Федор Викторович поздравляет инженеров, по дороге в автомобиле спрашивает: «А когда это может быть на объектах?» Я ответил, что аппаратура заводского изготовления месяца через два будет на полигоне, а серийное производство для боевых объектов — это уже как соизволит заказчик и прикажет начальство. Завод закончил изготовление аппаратуры для Б-200 и теперь ищет работу. Начал выпускать неплохие телевизоры, но для такого завода это не нагрузка. Вот если бы ему поручить Б-200 для ПВО Ленинграда, то он, не сморгнув, выдал бы их полную программу, пока будут испытания С-75. И телевизоры от этого не пострадали бы, и завод не был бы на холостом ходу. А там, глядишь, подоспела бы и многоканальная дальнобойная, но не от Калмыкова и Лавочкина, а от нас.

Федор Викторович промолчал. Видимо, его начинает раздражать упрямство, с которым я как бы упрекаю его за то, что он, главный дирижер КБ-1, допустил размен симфонии на «чижик-пыжика». Хотя я далек от того, чтобы упрекать его в том, что от него не зависит. Но согласие Лукина с предложением Расплетина возглавить комиссию по заводским полигонным испытаниям ракеты для комплекса С-75 меня настораживает. Здесь явный расчет на то, чтобы расстроить установившееся у нас с Лукиным деловое взаимопонимание, прельстив главного инженера возможностью заработать себе «сено-солому», которые в свое время будут раздавать за систему С-75. Конечно, Федор Викторович, кажется, не из тех, кого можно приручить «сеном-соломой», но я его еще так мало знаю! Дай-то Бог! А вообще-то для предприятия будет очень полезно, если наш главный инженер пройдет эту ракетную стажировку.

Похоже, что экскурсией к Бункину и Гапееву мне удалось убедить Федора Викторовича в том, что, вопреки его опасениям, бесплотный джинн ПРО, витающий в КБ-1, не нанес никакого вреда зенитно-ракетной тематике.

Немногочисленные горстки людей, привлеченных к работам по ПРО, выполняют их, как и я сам, можно сказать, по совместительству. Теперь надо было убедить его в том, что такой порядок работ сейчас уже себя исчерпал, так как в результате проработок, выполненных в 1954 году, общая рабочая гипотеза оказалась достаточно углубленной по частным направлениям и дальнейшее продвижение в этих направлениях требует подключения новых сил. Короче говоря, наступило время организационного выделения тематики ПРО в специализированные подразделения как в КБ-1, так и в работающих по нашим заданиям смежных организациях, и это предписывалось специальным постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР, которое так встревожило Федора Викторовича. Однако в КБ-1 подступиться к этой задаче было непросто, пока оставался подвешенным вопрос о судьбе системы С-25.

Испытания этой системы были закончены, но вместо общего согласованного акта госкомиссии в ЦК КПСС были представлены два документа с одинаковыми названиями, но разными выводами.

В первом документе были подписи только военной части комиссии во главе с маршалом Н. Д. Яковлевым; в нем предлагалось систему С-25 принять в опытную эксплуатацию, а вопрос о принятии ее на вооружение решить после проведения доработок согласно замечаниям госкомиссии.

Другой документ, подписанный представителями промышленности во главе с Рябиковым, предусматривал принятие системы на вооружение с последующим проведением ее модернизаций без нарушения боеготовности по согласованию с Министерством обороны. Видимо, маршал Яковлев решил переложить вопрос о системе С-25 на правительство, и его можно было понять, если вспомнить историю с зенитными пушками. Сейчас в этой системе вроде все в порядке, как у тех пушек, которые он принял. А потом в Корее в них начали ломаться проклятые пружины, и посадили за это не конструктора, а его, маршала. И зубы выбивали ему, — маршалу, которого много лет знал и высоко ценил сам Сталин. А система С-25 — это не пушка. Сколько в ней радиолокаторов, а в каждом из них — электронных ламп, контактов, реле! Эти штуки похитрей пружинок. А ракеты? Это не артснаряды. В них и радионачинка, и точнейшие гироскопические приборы. Нет, его, маршала, теперь на мякине не проведешь.

После многократных обсуждений создавшегося тупика Лукиным, Расплетиным, недавно вступившим в должность начальником КБ-1 Чижовым и мною мы пришли к выводу, что надо попробовать действовать, так сказать, по неофициальному каналу, через помощника Предсовмина Н. А. Булганина. Это был тот самый Николай Николаевич Алексеев, которого я помнил как бывшего преподавателя военного училища. Впрочем, не совсем тот самый: теперь он генерал-майор и в этом качестве хорошо знаком с Александром Андреевичем Расплетиным. В сентябре-октябре 1947 года Алексеев руководил государственными испытаниями радиолокационной станции наземной разведки, разработанной под руководством главного конструктора Расплетина, а в 1951 году оба они получили Сталинскую премию за эту станцию. Впоследствии я узнал, что, подружившись на этом поприще, они очень быстро достигли согласия в том, что слово «радиолокация» является искажением от «радиолакация» от слова «лакать», и убедительно подтверждали это в повседневной практике.

Контакт между двумя «радиолакаторщиками» был восстановлен и оказался весьма полезным для С-25: было дано добро на отправку соответствующих документов на имя Предсовмина, а вскоре после этого Президиум ЦК заслушал Рябикова и маршала Яковлева и было принято компромиссное решение: систему С-25 принять на вооружение с постановкой на опытную эксплуатацию. Такое постановление с удовлетворением приняли и военные и промышленники, тем более что и тем и другим теперь выпали приятные заботы: надо было составлять наградные документы на наиболее отличившихся участников создания системы С-25. В КБ-1 эти документы заготавливались в отделах «треугольниками» и представлялись руководству предприятия, а в нашем отделе — «треугольником» совместно с Расплетиным.

Вскоре после этого мы узнали о новой реорганизации: КБ-1 и выделившееся из него ракетное ОКБ-2 из Минсредмаша передаются в Миноборонпром вместе с главком, сформированным из части сотрудников бывшего ТГУ. Остальные сотрудники составили костяк нового органа при Совмине, именовавшийся Спецкомитетом, его председателем был назначен Василий Михайлович Рябиков.

Об этой реорганизации мы в КБ-1 не просто узнали из бумаг. Мы с удовлетворением ощутили железную хватку Миноборонпрома и самого министра Устинова. Ему не надо было знакомиться в деталях с возвратившимся к нему КБ-1, которое он когда-то создавал и с которым все время продолжало работать его министерство независимо от происходивших ведомственных переподчинений КБ-1. Его первый приезд в КБ-1 был четко целенаправленным. Он лишь бегло поинтересовался работами по зенитно-ракетной и авиационно-ракетной тематике, а больше всего выспрашивал меня, Лукина и Чижова по вопросам ПРО. Тем самым он невольно вызвал и усилил у кое-кого ревниво-завистливую неприязнь ко мне и горстке моих «противоракетных ребят». А Устинов отчитывал нас за то, что эти ребята распылены и вкраплены по разным лабораториям зенитно-ракетного и других отделов. Я оправдывался тем, что для выполнявшегося нами чисто бумажного начального этапа это было не помехой. На это Дмитрий Федорович резко заметил:

— Вот это меня и интересует: когда и с чего будем начинать небумажные работы?

Отвечая на этот вопрос, я подчеркнул, что баллистические ракеты еще никто никакими локаторами не видел.

А между тем будущим локаторам ПРО придется обнаруживать и сопровождать их на расстояниях, в сотни раз больших, чем принято в противосамолетной обороне, — и это при том, что отражающая поверхность баллистической головки примерно на два порядка меньше, чем у самолета. Поэтому радиолокаторы ПРО должны будут иметь энергетический потенциал в десятки миллионов раз выше, чем у противосамолетных локаторов. Эту разницу придется наскребать везде: за счет сверхмощных передатчиков, сверхчувствительных приемников, но больше всего — за счет антенн с остронаправленными лучами. Это будут грандиозно крупногабаритные сооружения, в сравнении с которыми, например, антенны Б-200 будут выглядеть малютками. Поэтому одна из первых небумажных работ, с которой мы предлагаем начать, — это создание экспериментальной радиолокационной установки для слежения за баллистическими ракетами и исследования их радиолокационных характеристик.

— А вы хотя бы глазом, а не локатором видели эти самые баллистические ракеты, с которыми собираетесь воевать? — спросил Устинов.

— К сожалению, пробиться к нашим баллистическим до сих пор не удавалось, — ответил я.

— Свяжитесь с Королевым, я ему дам команду, что бы все показал и рассказал. Заодно расскажите ему о своих идеях, чтобы он знал, с чем могут встретиться его ракеты.

Сергей Павлович Королев принял меня весьма доброжелательно, напомнил о нашем знакомстве на антенном заводе, поинтересовался, — мол, как поживают ваши антенны? Он ответил на все мои вопросы сам и с привлечением своих ведущих специалистов, устроил мне и еще двум или трем моим сотрудникам экскурсию на капъярский полигон. Правда, в это время весь его арсенал состоял из Р-1, Р-2 и Р-5. На мой вопрос о межконтинентальной ракете Сергей Павлович ответил уклончиво: о ней мы мечтаем так же, как вы о своей ПРО. На мою просьбу поставить на ракеты датчики для исследования вращательных движений баллистических головок после их отделения от корпусов ракетоносителей ответил, что это будет сделано. Но через несколько дней СП позвонил мне с обидой:

— Нехорошо получается, Григорий Васильевич. Я получил письменное указание от ДФ об установке датчиков. Зачем такие бумаги, если мы с вами об этом все равно договорились?

— Сергей Павлович, я здесь ни при чем. Министр спросил меня о моем ознакомлении с вашими изделия ми, и я ему доложил обо всем, в том числе и об этой нашей договоренности.

— Так-то оно так, но теперь я уже не имею права ни одной ракеты запускать без этих датчиков. Вы уж давайте договариваться без нажима через министра.

Между тем министр продолжал постоянно держать в сфере своего внимания работы по ПРО. На заседании коллегии министерства он поставил мой ознакомительный доклад, ориентированный, как он говорил, на практическую сторону применительно к задачам, которые придется решать предприятиям министерства.

Я отметил, что начинать придется с создания экспериментальной радиолокационной установки, а в ней для министерства наиболее сложная работа — создание крупногабаритной антенны на заводах, изготавливавших антенны для станции Б-200. Устинов тут же распорядился об издании приказа о подключении заводов к этой работе.

Продолжая доклад, я особо подчеркнул важность подключения к нашим работам по ПРО коллектива разработчиков ЭВМ под руководством академика Сергея Алексеевича Лебедева. В системе ПРО роль ЭВМ будет заключаться в том, чтобы успевать в истинном масштабе времени полета ракеты принимать от объектов системы по линиям связи цифровую информацию, пересчитывать ее в команды управления и передавать их — опять-таки по линиям связи — на управляемые объекты. Это совершенно новый тип оснащения и использования ЭВМ, в отличие от привычных представлений об ЭВМ как инструменте для ускоренного выполнения счетных работ. При этом все взаимодействующие с ЭВМ средства ПРО будут выдавать ей и принимать от нее информацию только в форме цифровых кодов. Сплошная «цифровизация» — так можно охарактеризовать один из фундаментальных принципов построения ПРО. Поэтому надо уже сейчас начинать профилировать ряд заводов и серийных ОКБ на цифровую технику. На сегодня как минимум необходимо подключить к работам академика Лебедева завод, которому будет поручено изготовление первых ЭВМ для экспериментального комплекса средств ПРО на полигоне.

По этому вопросу Дмитрий Федорович тоже дал необходимые поручения, а потом задал мне вопрос:

— Как и чем собираетесь поражать баллистические боеголовки?

Я ответил, что баллистическая цель движется с такой огромной скоростью, что, даже наткнувшись на неподвижный осколок, будет им поражена. На самом же деле поле осколков, выставленное боевой частью противоракеты, будет тоже двигаться навстречу цели, так что скорость сближения и соответствующая ей кинетическая энергия соударения будут еще больше. Главным конструктором Козорезовым выдвинута очень интересная идея создания для противоракеты боевой части, формирующей плоское дискообразное поле осколков, начиненных тротилом. Такие осколки будут поражать цель не только за счет кинетической энергии сближения с целью, но и за счет взрыва тротиловой начинки.

Серьезные проблемы придется решать при создании противоракет. Это будут ракеты особого рода. Они должны «работать» в заатмосферной космической зоне и для этого иметь газодинамические органы управления, подобно баллистическим ракетам. Но на этом и кончается их сходство с баллистическими ракетами. В остальном между ними существенные различия. Баллистические ракеты не рассчитаны ни на маневрирование, ни на быстрый разгон при выведении боеголовки на заданную траекторию. Противоракета, наоборот, должна быть и высокоманевренной, и высокоскоростной, дело здесь не только в конструкции ракеты как летательного аппарата, но и особенно в ее системе управления. Здесь, как говорится, проблема на проблеме, и в первом полигонном комплексе придется довольствоваться функционально-макетным заменителем противоракеты по типу зенитной ракеты с экстраклассными характеристиками, которой всегда будет назначаться фиксированная высота точки поражения цели — 25 километров.

После заседания коллегии министр пригласил к себе в кабинет меня и начальника КБ-1 Владимира Петровича Чижова, спросил:

— Вот мы делаем все, что зависит от министерства, всех, кого надо, подключаем к работам по ПРО. А есть ли к кому подключать? Как обстоит дело у вас в КБ-1, в организации головного разработчика?

Чижов, еще не вполне освоившийся в своей новой должности, замялся, и я ответил за него:

— У нас по тематике ПРО работает комплексная лаборатория и специальные отраслевые группы в лабораториях моего отдела.

— Не густо, — заметил Устинов. — Как же вы сами, начальник отдела, не могли на эту работу выделить больше людей?

— Больше — это было бы в ущерб зенитно-ракетной тематике.

— Боишься обидеть Расплетина? Ты не стесняйся, у вас там в отделе хватит людей и для старых и для новых работ. Я думаю, что сейчас как раз время выделить противоракетную тематику в самостоятельное подразделение КБ-1. Причем не в отдел, а, например, в ОКБ, как у Королева: он в составе НИИ, но возглавляет в нем ОКБ. Надо и вам в КБ-1 переходить на такую структуру: отдельные СКБ или ОКБ по противоракетной тематике, по зенитно-ракетной тематике, по авиационным и крылатым ракетам. Продумайте у себя этот вопрос, и с предложениями — прямо ко мне.

Последние слова Устинова прозвучали в тоне прямого приказа начальнику КБ-1 Чижову.