"Очарованная горцем" - читать интересную книгу автора (Куин Пола)

Глава 7

Только через час запыхавшаяся Давина смогла наконец взобраться в седло к Робу и немного передохнуть. Все тело ее ныло до такой степени, что она сидела с закрытыми глазами, даже не заметив, что машинально вцепилась в руку горца. Лошади вихрем неслись на северо-запад, оставляя за собой бурные горные ручьи и лесистые долины, издалека казавшиеся розовато-лиловыми из-за буйно цветущего вереска. Давина никогда раньше не ездила верхом. Да и где ей было ездить? Огромные размеры животного, скрипящая подпруга, обхватившая лоснящиеся бока, шумный храп, вырывавшийся из ноздрей громадного жеребца, словно он только и ждал удобного момента, чтобы сбросить их на землю, — все это было незнакомым и пугало Давину до дрожи. Наверное, вчера она так отупела от горя и усталости, что попросту не замечала, с какой бешеной скоростью конь несет их вперед.

Однако Давина давно уже научилась скрывать свои страхи, не будь этого, она бы, наверное, сошла с ума. Кое-как взяв себя в руки, она открыла глаза.

То, что она увидела, было настолько потрясающе, что на миг перехватило дыхание. Мир вокруг нее переливался всеми оттенками зеленого, густо-малинового и пурпурно-алого, — мир, которого она до сих пор не знала. Сколько раз она погружалась в мечты, пытаясь представить себе совсем другую жизнь? Ту, где не будет наглухо запертых ворот, а будут мать и отец, муж и дети, способные наполнить ее жизнь другим, особенным смыслом. Жизнь, в которой не будет страха перед тем, что принесет с собой завтрашний день. Если бы она только могла упиваться радостью от сознания обретенной свободы с такой же легкостью, с какой научилась прятать терзающие ее страхи! Как было бы здорово уронить голову на его широкое плечо и, блаженно закрыв глаза, наслаждаться бешеной скачкой и ветром, трепавшим ей волосы, бездумно подставляя лицо теплым лучам солнца!

Увы… вся ее прежняя жизнь была отравлена страхами. Давина постоянно чувствовала, как смерть дышит ей в затылок. Забыть об этом было не так-то просто, даже сейчас, в объятиях мужчины, который будет еще долго сниться ей по ночам. Святые угодники… теперь она, кажется, понимала, какое искушение терзало Еву в райских кущах! Еще накануне, дотронувшись до него, Давина была потрясена — она и подумать не могла, что мужское тело бывает таким гладким и твердым! Но сейчас, прижавшись к его широкой груди, она вдруг поймала себя на том, что была бы счастлива принадлежать этому мужчине. Вероятно, это было как раз то, что аббатиса именовала «низменным желанием» — желание примитивное, порочное и греховное. А Роб Макгрегор совершенно точно был грешником — с его-то широченной грудью, заросшей темными волосами, и мускулистым, твердым животом, покрытым броней мускулов. А самым греховным, по мнению Давины, был треугольник мышц в нижней части живота. Его запах одурманивал ее, тепло его тела, кольцо его рук, сомкнувшихся вокруг нее — все это сводило ее с ума.

Ну и пусть оно низменное, упрямо решила Давина, но какая женщина с горячей кровью смогла бы устоять перед таким мужчиной, да еще когда тот мир, который она знала, внезапно развалился на куски?! И дело было даже не в исходившем от Роба ощущении силы — Давину изумляла его спокойная уверенность в том, что он может справиться с чем угодно. Она вспомнила, как он тщательно осмотрел место, где они накануне устроили лагерь, как уверенно выбрал каменистую тропинку, где копыта их лошадей не оставили бы никаких следов. Роб успевал подумать обо всем, и при этом ему, похоже, было абсолютно все равно, как остальные воспримут его приказы. С каждой минутой ее уверенность, что этот горец сможет защитить ее, становилась все крепче. Он действительно стремится это сделать — по крайней мере сейчас. Но Давина уже привыкла не верить ничему. И никому.

— Скажите мне, девушка.

Низкий голос Роба заставил ее вздрогнуть. И Давину моментально бросило в жар. Она невольно поежилась — это ощущение было новым и оттого пугающим.

— С чего бы это английской леди носить шотландское имя?

Давина моментально напряглась.

— А с чего вы взяли, что я англичанка? — не поворачивая головы, бросила она.

— Ну… вы говорите в точности как они. И манеры у вас такие же.

Легкая картавость чудесной музыкой отдавалась в ее ушах, успокаивала натянутые до предела нервы. Однако девушка по-прежнему была настороже. А этот горец неглуп. Она уже успела убедиться в этом накануне. Как он ловко заставил ее признаться, что она не влюблена в Эдварда!

— Я выросла в английском монастыре, под присмотром английских монахинь. — Давина пожала плечами. — Какие-то проблемы?

— А я и не знал, что они англичанки, — задумчиво протянул Роб.

Давина тут же заволновалась — неужели она опять сказала больше, чем собиралась сказать?

— Но ведь вас скорее воспитывали мужчины, а не женщины — а манеры у вас тем не менее, словно у настоящей леди.

Дурное предчувствие заставило Давину обернуться. В глазах ее мелькнул страх.

— Интересно, а кто вам сказал, что я росла с мужчинами? — подозрительно спросила она. — В конце концов, те солдаты могли просто ненадолго заехать в аббатство… вот как вы, например.

— Как это — кто? — усмехнулся он. — Да ваша стрела, которую вы пустили в меня с колокольни!

В голосе Роба что-то неуловимо изменилось. Давина могла бы поклясться, что он улыбается. Впрочем, вряд ли, спохватилась она, его лицо, когда он смотрел на нее, казалось суровым и неприступным, точно маска.

— Девушки редко умеют так стрелять из лука. Этому нужно учиться годами.

Да, он неглуп… и при этом, без сомнения, самый красивый мужчина из всех, кого ей доводилось видеть. Давине внезапно страшно захотелось узнать, как он будет выглядеть без этого дурацкого хвоста на затылке, со свободно разметавшимися по плечам черными волосами. Неужели он всегда такой суровый, гадала она? Святые угодники, одернула она себя, что за мысли? С какой стати этот дикарь так волнует ее? Она вдруг вспомнила мрачный огонь, вспыхнувший в его глазах, когда она накануне набросилась на него с кинжалом. Он показался ей похожим на неприрученного дикого зверя. Давина внезапно вспомнила, что имеет дело с мужчиной. И принялась молча молиться.

— Кто дал вам имя?

Давина, растерянно моргнув, постаралась отогнать непрошеные мысли.

— Мой отец, — буркнула она, попытавшись отодвинуться от него.

— Значит, ваш отец — шотландец?

Хотя она часами пыталась представить себе своих близких, гадая, узнают ли они ее, если судьба сведет их вместе, Давине и в голову никогда не приходило говорить об этом с кем-то еще.

— Да.

— А ваша мать?

Руки Роба сомкнулись на ее талии.

— Она… — Давина нахмурилась, почувствовав, как при его прикосновении по телу разливается знакомый уже жар. Она снова попыталась отодвинуться… тщетно. — Она умерла, когда мне было всего десять лет… по крайней мере мне так говорили.

Сердце у нее сжалось. Давина затаила дыхание, пытаясь сообразить, какой будет следующий вопрос и что ей ответить, чтобы у сурового шотландца не пропало желание ее защищать. Пусть он даже ей не враг, он вполне может оказаться союзником ее врагов. И если ему неизвестно, кто она такая, будет лучше, если он как можно дольше останется в неведении. Сколько уже невинных людей погибло из-за нее! Она не хочет, чтобы смерть Роба была на ее совести.

— Как их звали?

Эти вопросы неспроста, решила она. Господи, как же она устала все время быть настороже!

— Их звали лорд и леди Уитхорн. Мне не хочется говорить об этом, — пробормотала она, надеясь, что Роб отстанет.

При этих словах, за которыми не последовало никаких объяснений, он снова напрягся и застыл — то ли разозлился, то ли обиделся из-за ее неразговорчивости, Давина не знала. Впрочем, она не долго ломала над этим голову — обрадовалась, что он наконец оставил ее в покое.

Молчание не тяготило ее, Давина с малых лет привыкла молчать, но не потому, что это было в ее натуре. Монастырские стены располагают к молчанию. Там обычно стояла тишина, однако Давина помнила, что своды аббатства Святого Христофора куда чаще оглашал звон мечей, чем тихие молитвы монахинь. Что-то требовало ремонта, и сестрам волей-неволей приходилось обращаться за помощью к жившим при аббатстве мужчинам. Солдаты не возражали — свободного времени у них было хоть отбавляй. И потом, что им было делать в монастыре? Только упражняться на мечах, цапаться друг с другом и вспоминать своих возлюбленных. Живи Давина где-нибудь в другом месте, она, может, и возмущалась бы вечным шумом и гамом во дворе, но она не возражала, ведь это было напоминанием о той жизни, которой живут все нормальные люди и о которой ей приходилось только мечтать.

Как ей сейчас не хватало этого! Давине вспомнилось, как, стоя на колокольне, она разглядывала солдат, чьи лица знала, как свое собственное. А сестры… их крики, доносившиеся из объятой пламенем часовни, она не забудет до конца своих дней.

Смахнув слезы, Давина попыталась не думать о грустном, но привычная молчаливость только усугубляла чувство одиночества.

Внезапно она заметила, что Финн, подъехав поближе, поравнялся с ними и едет рядом, заставив своего коня идти ровной рысью. Давина подняла на него затуманенные слезами глаза. Юноша дружески улыбнулся, и ей снова показалось, что она видит перед собой спустившегося с небес ангела — может, у него и крылья есть и он прячет их под пледом?

— А где твой дом? — негромко спросила она, чтобы хоть ненадолго избавиться от грустных мыслей.

— Там, на острове Скай.

Давина с трудом выдавила из себя улыбку. Выходит, она не ошиблась, они и вправду горцы.

— Это далеко?

— Достаточно далеко, — услышала она позади себя низкий голос Роба.

Достаточно далеко… для чего? Давина гадала, что это значит. Спрятаться так, чтобы тебя никогда не нашли? Что он имел в виду? Если Роб до сих пор говорил правду, то он намерен доставить ее в Эршир, а затем уехать. Ей бы радоваться, что Господь Бог послал ей Роба, но… Но сначала хорошо бы убедиться, что его ей действительно послал сам Господь, а не те, кто охотится за ней.

— Расскажите мне, как вы встретились с Эдвардом.

Роб шевельнулся — живая гора накачанных мышц, — и в голове Давины образовался полный сумбур. Тревожные мысли, словно испуганные куры, разом кинулись врассыпную, а чуть только она почувствовала, как ей на бедро тяжело легла его рука, как на смену им тут же пришли другие, от которых ее моментально кинуло в жар. Ни один из английских солдат никогда не решился бы позволить себе такое. А этот огромный шотландец обнимал ее так, словно она принадлежала ему! Давина так растерялась, что на миг лишилась дара речи.

— Этот ваш капитан Эшер сражался насмерть. Потом увидел стрелу у меня в плече и сказал мне, что вы живы. А потом попросил меня спасти вас из огня.

Улыбнувшись, Давина закрыла глаза, вспоминая самого дорогого для нее человека. Даже на пороге смерти Эдвард старался защитить ее.

— Он сказал, что ваши враги хотят, чтобы вы погибли в огне, — продолжал Роб.

Улыбка Давины увяла. Значит, Эдвард все-таки кое-что рассказал! Что еще известно Робу?

— Он охранял вас по приказу короля Карла?

— Нет.

Это была чистая правда.

— Значит, он охранял вас просто потому, что был в вас влюблен? — не утерпел Финн.

Давина слегка растерялась — подобного вопроса она не ожидала. Не зная, что ответить, она повернулась к Финну и по растерянному выражению его лица тут же поняла, что Роб гоже смотрит на него.

— Да, он любил меня, — призналась она, решив по возможности говорить правду, насколько это было в ее силах.

В тот последний день Эдвард собирался признаться ей в любви, но не успел. Может, и лучше, что он погиб, так и не узнав, что она не может ответить ему взаимностью.

— Он был хорошим человеком… я всегда буду помнить о нем, — прошептала она.

— Капитан не имел никакого права держать в аббатстве целый отряд для охраны своей милой, — жестко отрезал Роб.

Судя по всему, его слова были адресованы им обоим. Давина внезапно почувствовала, как он напрягся, словно изо всех сил стараясь сдержать бушевавшие в нем чувства.

— Я был терпелив. И достаточно долго позволял вам увиливать от расспросов. Но сейчас я хочу знать правду, Давина!

Он был зол. Он хотел получить ответы на свои вопросы. И тем не менее ее имя в его устах звучало мягко, почти нежно, что было довольно странно. Когда в последний раз мужчина с нежностью произносил ее имя? Вероятно, это был капитан Джеффрис, когда они прощались, решила она. А до этого, вероятно, ее отец…

— Если, защищая вас, я навлекаю опасность на свой клан, то хочу хотя бы знать почему. Я имею на это право.

При этих словах Уилл, неторопливо трусивший впереди отряда, придержал коня и бросил на кузена любопытный взгляд. Роб сделал вид, что ничего не заметил.

— А теперь объясните мне наконец, почему вас упрятали в монастырь, как будто стремились, чтобы все забыли о вашем существовании, но при этом охраняли, как королеву? — понизив голос, чтобы его могли слышать только они с Финном, спросил он.

При этих словах сердце Давины тоскливо сжалось. Ее близкие не забыли о ней. Но хотя ее охранял целый отряд, семья отказалась от нее — в сущности, ее попросту бросили. Давина росла одиноким ребенком. Ее будущее — если оно у нее есть — это холодные улыбки и фальшивые чувства.

Но Господь подарил ей так много — любовь монастырских сестер, преданность охранявших ее мужчин, отдавших жизнь ради ее спасения. Помня об этом, она не имеет права жаловаться на судьбу — и не станет этого делать.

— Какое вы имеете отношение к королю, Давина? Почему Аргайл с Монмутом из кожи лезут вон, чтобы прикончить вас?

Давина со вздохом повернулась к Робу — пусть по ее глазам поймет, что она говорит правду, решила она. Да и она сумеет понять, не лжет ли он.

— Неужели вы действительно этого не знаете, Роб Макгрегор?

— Нет, девушка. Не знаю.

Как ни странно, этот ответ совсем не обрадовал ее, а она так на это надеялась. Если он и вправду не знает, значит, пусть так будет и дальше, решила она — по крайней мере ей будет легче держать свои чувства в узде. Она никогда не сможет принадлежать ни ему, ни кому-то вроде него. Жизнь, о которой она так страстно мечтала, так и останется мечтой. Она знала это с детских лет. Она стала взрослой, но… все осталось по-прежнему.

— Тогда, пожалуйста, постарайтесь понять, — взмолилась она, глядя ему в глаза. — Я бы предпочла, чтобы вы ничего не знали. Поверьте, я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. И ни о чем больше не прошу, только отвезите меня в Курлохкрейг, а потом уезжайте.

Роб словно окаменел. Давине показалось, что он даже забыл дышать. Она молча ждала, что будет дальше. И тут произошло непонятное. Хрипло выругавшись сквозь зубы, Роб ударил коня шпорами. Испуганный жеребец, захрапев, понесся галопом.

— Как пожелаете, — прорычал Роб.

Оба молчали. Топот копыт жеребца эхом отдавался в ушах, гремел в голове Роба, точно боевой барабан, зовущий к битве. Какие бы тайны ни скрывала Давина, она ясно дала понять, что не намерена открыть их ему. Он догадывался, что она не слишком радуется перспективе оказаться в другом монастыре — одной, без охраны, — но она скорее даст ему уехать, чем скажет правду. Не будь Роб так оскорблен, он бы только восхищался ее мужеством и силой духа. Накануне, услышав, что она вынуждена лгать «ради его же блага», он счел это забавным и в глубине души был даже слегка польщен. Однако долго обольщаться ему не пришлось — он прочел горькую правду в ее глазах. Глаза Давины не лгали — она попросту не доверяла ему… даже после того, как он, рискуя жизнью, спас ее из огня. Роб и сам не мог понять, почему это приводит его в такую ярость. В конце концов, у нее нет никаких причин верить ему… но почему-то ему страшно хотелось, чтобы все было по-другому.

Да и о каком доверии можно говорить, если он перевезет ее из одного аббатства в другое — вместо того чтобы укрыть ее в единственном месте, где она будет в безопасности? Проклятие, выругался про себя Роб, он не имеет права увезти ее в Кэмлохлин! Поступить так значило бы привести туда тех, кто охотится за ней.

Стиснув до боли зубы, Роб подставил лицо ветру, стараясь убедить себя, что поступает правильно. Он обязан избавиться от нее, да поскорее, а после бежать со всех ног — до того, как сюда явится целая армия, чтобы взять его за задницу. Но… бежать? Как он сможет после этого смотреть в глаза друзьям? Совершив предательство, разве не потеряет он право в один прекрасный день стать вождем клана? Бежать от опасности — трусость, недостойная воина, даже если не знаешь, кто за этим стоит. Но дели было не только в этом. Роб чувствовал, что не хочет бросать ее. При одной только мысли об этом ему хотелось завернуть ее в свой плед и умчать в Кэмлохлин.

А этот Эшер… любил ли он ее? Помоги ему Господь, если так, покачал головой Роб, влюбиться в такую девушку — значит рисковать голевой, А она… любила ли она его?

Проклятие, ему-то какое дело? В конце концов, Эдвард мертв, напомнил себе Роб. И потом, даже если из-за нее не начнется война, все равно в нынешней ситуации Роб меньше всего стремился повесить себе на шею женщину. Днем он не покладая рук трудился, помогая отцу, а по вечерам упражнялся в искусстве владения мечом. У него попросту нет времени на дурацкие ухаживания и все эти охи-вздохи, окончательно разозлившись, подумал он… впрочем, и желания тоже. Но, проклятие… вспомнив, как сияло ее лицо, когда она говорила о капитане Эшере, Роб едва не заскрежетал зубами. Вот идиот, чертыхнулся он. Дьявольщина… да что это с ним такое?!